Автор «Записок охотника» создает произведение, состоящее не из отдельных очерков, а представляющее большую, целостную картину крепостничества, рисуя ее, опираясь на сквозной образ рассказчика. Этому образу свойственны и лирические, и эпические интонации передачи материала. Таким образом, в произведении обнаруживаются масштабность, огромные жанровые возможности и стремление к всеохватывающему замыслу.

Необходимо обратить внимание и на другие циклообразующие элементы исследуемого произведения. При первом рассмотрении мы обнаруживаем отдельные законченные малые формы, различающиеся объемом, сюжетами и тематикой.

Мы ранее уже останавливались на цикле авторском, каким без всякого преувеличения является и цикл «Записки охотника». Тургеневу был важен порядок расположения очерков, об этом можно сделать вывод из сведений в его «программах» 69 и по исключительно скрупулезной работе над завершающим вариантом цикла.

Л.Е. Ляпин дает определение цикла («окружности») как «носителя процессуально-временного начала» 70. «Записки охотника» переплетены связями «большими» и «малыми», проявляются эти связи между соседними частями произведения, присутствуют в произведении связи пространственные, сквозные. Из согласования всех частей выкристаллизовывается жанровое содержание цикла. В работе С.Е. Шаталова был проанализирован порядок, в котором публиковали «Записки охотника» в журнале, и месторасположение очерков в публикации 1852 года. Он делает следующий вывод: «Тургенев учитывал и взвешивал соседство сцен и картин именно в плане развития и усиления основных мотивов, скреплявших совокупность произведений в единый цикл».

В издании 1852 года «Петр Петрович Каратаев» находится рядом с «Певцами» и «Свиданием», в журнале же публиковался за «Хорем и Калинычем». В издание 1852 года вошли 22 рассказа. По утверждению исследователя Шаталова, Тургенев, при подготовке издания, это сделал намеренно, так как в случае публикации в журнале у него еще не сформировалось мнение о системе отношений в цикле, которые бы должны были охватывать все стороны жизни описываемого периода. В издании же 1852 года рассказ был помещен рядом с «Гамлетом Щигровского уезда» и «Чертопхановым и Недопюскиным», в связи с тем, что у автора «Записок охотника» появляется убежденность, «что не отдельные люди - «злые» или «добрые» господа - определяют отношения, а всеобщая система, от гнета которой в равной мере страдают и крестьяне, и мещане, и наиболее чуткие неиспорченные дворяне».

Необходимо внести некоторое уточнение. В трех соседних рассказах «Петр Петрович Каратаев», «Певцы» и «Свидание» идет повествование о жизни крепостных, располагаясь один за другим, они ставят равенство между судьбами дворянина Каратаева, крепостной Акулиной, самородка, но запойного певца Якова. Социальное неравенство для И.С. Тургенева становится не очень важным, главное одна судьба - «невытанцовавшаяся», так охарактеризовал один из тургеневских героев свою любовь, цитируя Гоголя.

Эта же тема продолжается в «Гамлете Щигровского уезда», где автор описывает персонажа, Василия Васильевича, очень серьезно сравнивая его с Гамлетом как с трагическим героем, знающим о себе и окружающем его мире более других людей, возможно, поэтому Тургенев характеризует его в начале его истории как «замечательного человека».

В исследовании Шаталова рассказ «Петр Петрович Каратаев» переплетается с сюжетами других частей «Записок охотника», имеет замысловатые, закрученные связи с ними. Однако, писательская редакция цикла для его издания в 1852 году отражает более близкую связь с рядом располагающимися рассказами, а с первым очерком «Хорь и Калиныч» такой связи, подразумевающей создание цикла, еще нет. Тем не менее, необходимо отметить, что все произведения «Записок охотника» пронизаны множественными ассоциативными связями.

В издании 1852 года отмечаются и другие особенности очередности размещения рассказав, которое имеет некую волнообразную природу, либо можно отнести ее к некому спиралевидному процессу. Три начальных очерка - «Хорь и Калиныч», «Ермолай и Мельничиха», «Малиновая вода»

- наглядно показывают жизнь крестьянина, не акцентируя внимание на социальных проблемах. Затем, в следующих произведениях: «Уездный лекарь», «Мой сосед Радилов», «Однодворец Овсяников» автор несколько укрупняет тему, высвечивая в ней аспект неустранимого социального конфликта.

В рассказах «Бежин луг» и «Касьян с Красивой Мечи» автор практически дистанцируется от социальной жизни, напротив, показывает своих героев во взаимодействии с природой и другими людьми, возвышается в философских рассуждениях о природе непознанного. И.С. Тургенев вновь заостряет внимание на социальных конфликтах в очерках «Бурмистр», «Контора» и «Бирюк». Волна катится далее, в следующих рассказах - «Смерть» и «Певцы» ? появляются вечные философские темы жизни и смерти, искусства, красоты, которые уравновешивают тему социального неравенства.

В финале цикла находятся рассказы, о них говорилось ранее, - «Петр Петрович Каратаев», «Свидание», «Гамлет Щигровского уезда», «Чертопханов и Недопюскин». Основная идея этих рассказов ? «русский Гамлет», это изначально достойнейшие люди, которым невозможно применить свои таланты, не растратив их, таковые герои встречаются во всех социальных категориях.

Наше перечисление не охватило все произведения этого цикла, не перечислены все мотивы, содержащиеся в «Записках охотника», но оно демонстрирует волновую и последовательную природу цикла Тургенева. На уникальное свойство последовательности, присутствующее в «Записках охотника», обращает внимание Ю.В. Лебедев, отмечая, что между рассказами существуют особенные «скрепы»: «концовки тургеневских очерков постоянно движутся к началам новых и новых встреч, порождая тяготение одного рассказа к другому».

Примером могут служить очерки «Однодворец Овсяников» и «Льгов». В первом рассказе завершающая фраза: «Но, может быть, читателю уже наскучило сидеть со мною у однодворца Овсяникова, и потому я красноречиво умолкаю». Второй рассказ начинается: «Поедемте-ка во Льгов, мы там уток настреляем». Вроде бы одна фраза не является продолжением другой. Да и оба очерка невозможно объединить общим сюжетом. Однако, скучное «сидение» у Овсяникова сменяется динамическим действием в следующем за ним произведении, и у читателя остается ощущение некоторой взаимосвязи произведений и его вовлеченности в происходящие в них события.

Можно привести другой пример: в завершении первого рассказа «Хорь и Калиныч» происходит диалог охотника-рассказчиком и Калиныча о том, какая будет погода. «Славная погода завтра будет», - заметил я, глядя на светлое небо. «Нет, дождь пойдет, - возразил мне Калиныч». В следующем рассказе «Ермолай и Мельничиха» описывается «славная погода», которая постепенно сменяется тишиной и сумерками, и возникает ощущение загадочности, таинственности, непостижимости Неведомого, которое влияет на жизнь человеческую и природу, человека окружающую. Но именно Калиныч умеет предсказывать погоду, живет в гармонии с природой, следовательно, ему дано понимать и видеть глубже рассказчика. А раскрывается персонаж Калиныча благодаря обоим рассказам Тургенева и небольшому, казалось бы, случайному диалогу о погоде.

Действие в рассказах цикла происходит на фоне сменяющих друг друга времен года, И.С. Тургенев точно указывает на время (лето, осень, весна), когда происходят события. Действие рассказа «Ермолай и мельничиха» разворачивается весной. Следует за ним рассказ «Малиновая вода», там описан летний месяц август, затем следует «Уездный лекарь», в котором события происходят осенью, таким образом автором применяется принцип цикличности и волнообразности.

Все очерки «Записок охотника» проходят через смену времен года за исключением зимы. Зима появляется только в заключительной миниатюре «Лес и степь», в которой Тургенев обозревает всю русскую жизнь, во всей ее полноте, применяя циклическую последовательность смены времен года.

Уникальная особенность циклического единства заключается в том, что это не просто равенство идей, мыслей, тем, содержащихся в отдельных частях цикла - она всегда больше, глубже, шире и рождает новые дополнительные смысловые фигуры, то есть ассоциативные связи. Благодаря этим связям можно говорить о целостности цикла. Некоторые детали, незаметные, второстепенные в одной из частей цикла становятся значительными, приобретают важное значение при анализе целого произведения.

Подобные ассоциативные связи не остались без внимания многих литературоведов. Ю.В. Лебедев в своем исследовании изобразил процесс работы Тургенева над циклом в виде схемы, в которой писатель на первом этапе представлял набросок характеров своих персонажей, затем автором проводились некоторые параллели характеров героев, и на заключительном этапе «вступившие в связи друг с другом характеры» включались «в эпический контекст жизни, народа, природы, истории».

Такая схема, по мнению Ю.В. Лебедева, условна, но позволяет автору цикла выйти за рамки исторической замкнутости характеров и высвечивает главный созидающий признак любого цикла - ассоциативность.

В «Записках охотника» можно найти проявление ассоциативности на различных ступенях: идейно-тематической, сюжетной, образно - символической, в характерологии цикла.

Но вопрос не сводиться только к типологическим построениям и сближениям. Важна сама вероятность соотнесенности характеров и возможная реализация дополнительных идей в «Записках охотника». Образ господина Хлопакова, впервые появляющийся в рассказе «Лебедянь», рисуется автором эскизно, читатель практически ничего о нем не узнает, кроме его униженного положения. Затем этот персонаж всплывает еще в нескольких рассказах: «Татьяна Борисовна и ее племянник», «Гамлет Щигровского уезда», формируя сквозной, собирательный образ мелких, незначительных людей-приживал.

Многие литературоведы выделяют типическую связь персонажей Калиныча, Касьяна, Кости из «Бежина луга», Авенира Сорокоумова. Все эти герои имеют уникальные качества. Тургенев сопоставляет их с выдающимися людьми: художниками, философами, общественными деятелями. Например, образ Хоря можно отнести к рационалистам, а образ Калиныча - типичным идеалистам. Иными словами, такие герои Тургенева из-за своей краткости и размытой обрисовки требуют от нас как от читателей применения ассоциативного мышления, следовательно, обязательным пунктом понимания характера героя становятся параллели образно- исторические и метафорические.

Говорить о том, что ассоциативные связи не присутствуют в конкретных рассказах цикла неверно. Ярким доказательством этого является рассказ «Смерть», сюжетная линия которого построена на принципе смысловой ассоциации. Начинается история с абстрактной мысли рассказчика об умирании леса, эта мысль как бы подкрепляется смертью, реально произошедшей на глазах повествователя, и побуждает его вспомнить другие истории, связанные со смертью. Затем происходит распространение мотива смерти на другие рассказы «Записок охотника». Можно утверждать, что в каждой части цикла есть какие-либо параллели мотива смерти с темами любви, природы и искусства.

Смысловые ассоциации помогают автору «Записок охотника» создать образ народа, который воспринимает читатель. Но Тургенев мастерски прорисовывает в цикле не только единый русский народ, но и образ человека как такового. Ю.В. Лебедев в своей работе отмечает, что в «Записках охотника» «одна судьба цепляется за другую, возникает единая «хоровая» судьба народа в условиях беззаконной крепостнической страны».

Подобно циклу, который формируется из отдельных частей, художественная целостность мира Тургенева складывается из различных элементов: рассказы слагаются из серии зарисовок, те, в свою очередь, состоят из портретов и пейзажей.

К моменту написания цикла Тургенев испытывает потребность к объединению разрозненных осколков окружающего мира для создания гармонии. Поэтому его так интересует литературная форма цикла, так как именно этот жанр подразумевает соединение разрозненных частей и их расширение до пределов мира. Соответственно, в цикле «Записки охотника» автор стремится к целостности, испытывает потребность в гармонии.

Таким образом, «внефабульный» сюжет «Записок охотника» рассматривается в следующей последовательности: сначала мир распадается, раскалывается, разбивается, и между его осколками возникают непреодолимые препятствия. В рассказе «Хорь и Калиныч», например, существует географическая граница между крестьянами Орловской и Калужской губерниями. Такие же деления и границы возникают в других рассказах цикла. Однако Тургенев пытается при помощи движения сюжета по частям цикла преодолеть эту раздробленность. В этом движении постепенно стирается социальная разница между барином и мужиком, их судьбы переплетены, они могут быть одинаково трагичны и благополучны.

А.А. Кулакова отмечает, что Тургенев строит сюжет таким образом, что он тянется к «выходу в безграничность пространства». По предположениям исследователя, текст цикла направлен на восстановление его целостности, стремясь к гармонии на всех его ступенях, которая не может быть окончательно достигнута. Писателю необходимо показать своему читателю беспрестанное, нескончаемое движение мира, которое скрывается в циклической последовательности глав «Записок охотника».

Не случайно в многочисленных изданиях цикла в качестве своеобразного «эпилога» располагалась миниатюра «Лес и степь», хронотоп этого произведения подобен хронотопу цикла в целом, отличаясь от других рассказов расширенными границами времени и пространства. Миниатюра подводит итог всего цикла, Тургенев выражает идею бессмертия природы, на примере смены времен года, которые равны по значимости в жизни всего живого. И даже зима, несущая смерть, таит в себе возрождение жизни - весну.

Авторский посыл к читателю несколько архаичен, так как сознание человека современного, идентифицирующего себя как духовную личность, а не только как природное творение, не может смириться с подобной трактовкой, вступая с ней в противоречие. Г.А. Тиме пишет, что «человек, сознающий себя как личность, словно противостоит самой Природе и тем самым разрушает собственную природную сущность».

Если личность пытается противостоять природе, то природа не замечает потуг человеческих индивидуальностей, взирая на них беспристрастно, ибо жизнь человеческая проходит слишком быстротечно и мимолетно.

Многие исследователи сравнивали «Записки охотника» с книгой бытия, опираясь на то, что цикл, как и Библия, такой же всеобъемлющий. Цикл соединяет малые формы, объединяет в себе настоящее и историческое время; цикл заключает все разнообразие предметно-вещного мира, впуская в свои сюжетные линии драму и трагические события жизни, давая возможность читателю осмыслить этот многообразный мир, сохраняя эмоциональную лиричность автора. Однако же «Записки охотника» не изображают эпоса человеческой жизни, так как в них отсутствует один главный герой как личность, полная противоречий, противостоящая миру и ищущая свой собственный путь.

1.4 «Стихотворения в прозе»: история создания, отношение современников, современное прочтение

Первые черновые записи 1877-79 годов находятся в одной из тетрадей автографов Тургенева. В ней они разбросаны на листах между другими его произведениями, написанными в основном в середине и во второй половине 1870-х годов. В этой тетради автор ссылается на стихотворения в прозе как на части цикла «Posthuma» т.е. «посмертные»; заглавие свидетельствует о том, что эти произведения не предназначались к печати при жизни автора. Последнее «стихотворение» чернового автографа было помечено ноябрем 1879 года.

Между ноябрем 1879 и июнем 1881 года Тургенев не писал ни одного нового стихотворения в прозе, но он в это время переписывал черновики набело. В парижском архиве Тургенева сохранилась большая тетрадь, посвященная исключительно «Стихотворениям в прозе», в ней записано 83 «стихотворения», переписанных из черновиков за 1877-79 годы, и 15 новых. Эта большая тетрадь являлась единственным полным собранием «Стихотворений в прозе», составленным самим автором в том порядке, какой представлялся ему в то время наиболее совершенным.

В этой же тетради есть лист, на котором Тургенев составил перечень «стихотворений» под заглавием «Сюжеты». Здесь три раздела: первый, самый большой, без заглавия, второй под заглавием «Сны», третий «Пейзажи» (XIII, 603-604). Такая группировка по сюжетам несколько напоминает принцип циклизации «Гаспара из тьмы» Бертрана, однако Тургенев в дальнейшем отбросил этот принцип.

В тетради беловой рукописи все стихотворения в прозе перенумерованы (их всего 83); М.П. Алексеев прав, считая, что здесь Тургенев впервые создавал цикл. В беловом автографе в основном был соблюден xpoнологический порядок следования «стихотворений», но в самом начале цикла были сделаны отступления, кроме того, даты некоторых стихотворений, размещенных как будто в хронологическом порядке, были изменены автором. И это, и замечания автора на полях о размещении некоторых стихотворений в композиции всего цикла свидетельствуют о том, что Тургенев учитывал эстетическое восприятие будущими читателями всего текста.

В августе 1882 года Тургенев обещал Стасюлевичу после настоятельных просьб последнего дать в его журнал «Стихотворения в прозе». После этого обещания были записаны в тетрадь три последние миниатюры («Житейское правило», «У-а… У-а», «Мои деревья»).

В письме Д.В. Григоровичу (3'15 декабря 1882 г.) он писал: «…я никакого выбора не делал; я только откинул все личные автобиографические факты, которые я никому не прочитал и не прочту, так как они предназначены к уничтожению вместе с моим дневником». Но если мы внимательно посмотрим те стихотворения в прозе, которые не вошли в группу миниатюр, напечатанных Стасюлевичем, у нас возникнут сомнения на счет многократно повторяемого вслед за Тургеневым принципа сбора «стихотворений» для печати.

Среди 31 миниатюры, обнаруженной Анри Мазоном в конце 1920-ых годов у наследников П. Виардо, безусловно есть произведения интимного, автобиографического характера (к примеру, «Когда я один», «Куропатки», «Попался под колесо» и др.) Но и среди напечатанных в «Вестнике Европы» были такие, которые носили не менее личный характер, но, несмотря на это, были отброшены. К ним следует отнести стихотворения «Что я буду думать», «Как хорони, как свежи были розы…», «Стой», или «Эгоиста», «героем» которого был, по всей вероятности, Луи Виардо.

С другой стороны, среди так называемых «Новых стихотворений в прозе» были и «Дрозд», и «У-а… У-а», и «Мои деревья», которые ничуть не являются более интимными, чем некоторые, включенные в первую часть, миниатюры, причем последние два и еще многие другие, найденные позднее «стихотворения», судя по тщательной правке текста, готовились писателем к печати. В некоторых случаях Тургенев дает указания, чтобы как-то связанные между собой «стихотворения» не фигурировали слишком близко друг к другу, но потом опускает оба (напр. «Проклятие», «Близнецы»), или около заглавия «Гада» стоит замечание: «подальше от 34», т.е. от «Насекомого», но впоследствии «Гад» не был включен в группу миниатюр, напечатанных в «Вестнике Европы».

Значит, здесь опять то же самое противоречие: Тургенев пишет о том, что неопубликованные при жизни «стихотворения» будут уничтожены, но в то же время создается впечатление, как будто он думал о напечатании по крайней мере некоторых после своей смерти. Есть один случай, когда в составе 40 отправленных Стасюлевичу стихотворений в прозе Тургенев производит перемену: в письме от 15/27 ноября 1882 года он просит Стасюлевича выкинуть «Порог», явно по цензурным причинам (»… через этот порог Вы можете споткнуться. Особенно если его пропустят»). Вместо «Порога» он обещает другое стихотворение («Нашим народникам»), но потом посылает в замену «Порога» «Житейское правило» .

Еще позже Тургенев отказывается от этого замысла и просит Стасюлевича не включать это стихотворение в прозе в общий цикл, т.к. оно «по тону не подходит к прочим» (XIII, 638). Стасюлевич, однако, не посчитался с просьбой Тургенева: «Житейское правило» единственное стихотворение в прозе Тургенева, напечатанное в «Вестнике Европы» против воли автора. А.А. Земляковская и Н.И. Балашов выражают сомнение насчет того, можно ли считать расположение «стихотворений» в журнале авторским.

Последний цитирует Б.В. Томашевского, указывающего на то, что посланные позже для «укомплектования полсотни» миниатюр десять стихотворений в прозе Стасюлевич расположил в хронологическом порядке, с чем Тургенев согласился. («Со всеми Вашими предложениями насчет заглавий и т.д. вполне согласен.» 29 сент./15 окт. 1882 г.).

Таким образом, в тетради белового автографа Тургенев создавал цикл, в связи с которым мы не можем сомневаться в «последней авторской воле». Но порядок этот, естественно, был нарушен, когда Тургенев отделил группу для напечатания. Поддерживаем мнение Н.И. Балашова, считающего, что порядок миниатюр в «Вестнике Европы» результат компромисса, но при этом следует указать, что порядок этот одобрен самим писателем, самолично шедшим на компромисс.

Однако мы не можем быть вполне уверены в том, что выбор 50 из всех 83 стихотворений в прозе «определился не только эстетическими соображениями, но и стеснительностью автора, и цензурно-политическими причинами…». Что касается стеснительности автора, то мы уже размышляли выше о том, что в первой части тоже немало интимных стихотворений, а цензурно-политические причины вряд ли играли в этом роль (кроме упомянутого исключения ? «Порога»).

Во второй части (кроме «Дрозда») не находим таких миниатюр, из-за которых надо было бы бояться цензуры, как, например, «Молитва», они все были допущены к печати. Совершенно независимо от того, продумана или случайна последовательность миниатюр, безусловно права Н.Р. Левина, когда пишет «о великой роли соседства»: «…рядом стоящие стихотворения воспринимаются в соответствии друг с другом, каждое несет в себе отголосок другого».

Цикл открывается «Деревней», которая стоит на первом месте и в тетради белового автографа, что свидетельствует о сознательном расположении первых перечисленных там стихотворений, т.к. «Деревня» была написана в феврале 1878 года, а «Дрозд-II» гораздо раньше, в июле - августе 1877 года, но он фигурирует в списке белового автографа под номерами 14-15. Первая часть заканчивается «Русским языком», который не является заключительной миниатюрой в беловом автографе, хотя (под номером 79) находится в конце. «Русский язык» был послан Стасюлевичу среди дополнительных 10, следовательно, его место в цикле было определено редактором «Вестника Европы».

В результате в первой части все стихотворения в прозе обрамлены обобщающими миниатюрами о русском народе, нации, в то время как остальные стихотворения о крестьянстве, а также обобщающий «Сфинкс» и изображающие конкретные ситуации из жизни крестьян «Маша», «Щи»,

«Два богача» размещены по всему циклу.

Благодаря упомянутому «соседству» создается резкая смена разных, часто контрастных настроений, например, «Маша», в которой повествуется о скорби молодого крестьянского парня, потерявшего любимую жену, размещается между мрачной космической картиной гибели человечества («Конец света») и сатирическим «Дураком». Стихотворение «Щи», изображающее скорбь крестьянки о смерти сына, находится между аллегорическим (правда, тоже говорящим о смерти) «Насекомым» и ностальгическим, фантастическим сном о счастье «Лазурное царство».

Резкой контрастностью отличаются и другие сочетания цикла, например, миниатюра, изображающая отсталость народа («Чернорабочий и белоручка»), в стиле которой Тургенев употребляет просторечия и даже диалектизмы, обрамлена аллегорическо-фантастической, лирически-грустной «Розой». Или единственная новеллистическая миниатюра цикла «Повесить его!» «окружена отвлеченно-аллегорической «Природой» и одной из самых личных миниатюр: «Что я буду думать…». Иронически-саркастический «Корреспондент» находится между ностальгическим «Стариком» и аллегорическим, возвышенным «стихотворением» «Два брата».

С другой стороны, интересно, что некоторые, близкие друг другу по настроению сатирические «стихотворения», размещены в группах. Левина называет «трилогией о дураках» стихотворения в прозе «Дурак», «Восточная легенда» и «Два четверостишия». В беловом автографе эта «трилогия» не существует «Дурак» находится под №19, «Восточная легенда» 23, а «Два четверостишия» 25.

Между первыми двумя в беловом автографе «Чернорабочий и Белоручка» и «Пир у Верховного Существа», между «Восточной легендой» и миниатюрой «Два четверостишия» «Конец света», т.е. в беловом автографе расположение сатирических стихотворений определяется принципом контраста. Несколько сходны и помещенные в журнале рядом «Пир у Верхнего Существа», «Сфинкс» и «Нимфы». «Сфинкс» близок к «Пиру у Верховного Существа» аллегоричностью, а к «Нимфам» мотивами из греческой мифологии. Эти три «стихотворения» тоже не стоят рядом в беловом автографе, особенно далеко расположены друг от друга «Пир у Верховного Существа» и «Сфинкс», (№21 и №52), а между «Сфинксом» и

«Нимфами» совершенно отличающийся от обоих «Эгоист».

Таким образом, в связи с первой частью, если мы хотим точно определить ситуацию, лучше не говорить о сознательной работе Тургенева, направленной на создание цикла.

Лирические миниатюры Тургенева ?? это подведение итогов и творчества, и жизни. Он начинал с лирических стихотворений, потом продолжил свой путь через прозу (рассказы, повести, романы) и закончил его тоже стихотворениями, но в прозе. Изначально Тургенев хотел назвать свой цикл «Posthuma», то есть «Посмертное»: публиковать при жизни свои заметки автор не собирался. Первые подобные произведения в западноевропейской литературе «Гаспар из тьмы» А. Бертрана и «Парижский сплин» Ш. Бодлера вышли в свет после смерти их авторов. Возможно, поэтому европейские циклы «poemes en prose» воспринимались именно как посмертные произведения. В своем творчестве Тургенев был близок европейским тенденциям, но, тем не менее, впоследствии название цикла было заменено на «Senilia» «Старческое», или, как переводит Н.М. Шанский, «Стариковское».

Считается проблематичным дать точное определение этому жанру. По мнению М.С. Рыбиной, стихотворение в прозе это «прозаический жанр, доминантным свойством которого становится переход от внешнего к внутреннему, что обусловливает качественное изменение субъекта речи (момент «озарения»), позволяющее обнаружить в «частном» наблюдении проявление универсального закона бытия».

По М.Л. Гаспарову, это «лирическое произведение в прозаической форме; оно обладает такими признаками лирического стихотворения, как небольшой объем, повышенная эмоциональность, обычно бессюжетная композиция, общая установка на выражение субъективного впечатления или переживания, но не такими средствами, как метр, ритм, рифма». Е.Ю. Геймбух указывает на такие особенности жанра, как «выражение неразрывной целостности мира при возможной раздробленности его частей»; «диалектическое единство пространства внешнего и внутреннего»;

«сосуществование обобщающего и глубоко интимного взглядов»; философичность и лиризм.

Стихотворение в прозе отличается от белого стиха графикой. Ритмизация в этом жанре происходит на различных уровнях: повторение синтаксических единиц, художественных деталей, цветовых мотивов или звуков. Ритм задает композиция, деталь, образ. Стихотворение в прозе характеризуется сильно выраженной субъектностью: сюжет обрамляет лирические переживания автора, но имеет мало общего с реальностью. Это может быть воспоминание, наваждение; он может носить мистико - символический характер (отсылки к Библии, мифу и т.д.). Кроме того, стихотворению в прозе присущ особый динамизм, заключающийся не в чередовании событий или предметов, а в выражении концентрированной мысли в наименьшем объеме языковых средств; в тщательном подборе лексики. В тургеневских «этюдах с натуры» воплощаются все названные признаки.

Пространственно-временные и сюжетные модели почти 80 написанных Тургеневым стихотворений М.С. Рыбина разделяет на пять групп. Это «балладный сюжет», «идиллический хронотоп», «элегия», «текст-экфрасис», «аллегория (притча, восточная легенда)». Одним из основных художественных средств, объединяющих весь цикл, является контраст. Противопоставляются жизнь и смерть, вечное и сиюминутное, доброе и злое, человеческое и природное. Особое значение Тургенев придавал заголовкам стихотворений, каждое из которых было то символом, то антитезой, то концентрированной мыслью. Аллюзии и реминисценции часто встречались в текстах стихотворений. Язык всего цикла был чист и отточен. Феномен «Стихотворений в прозе» Тургенева не удалось повторить никому.

Исследователи творчества Тургенева признают содержащиеся мотивы в «Стихотворениях в прозе» неоднократно встречающимися в других произведениях автора. Маленькие шедевры по тематике разнообразны: в них автор поднимает «общие места» (мотивы, образы, ситуации, базисные понятия: любовь, вера, жизнь, смерть). В первых попытках проанализировать стихотворения они были разделены на несколько блоков:

1) поэт и художник; 2) социальные темы; 3) тема неотвратимости смерти; 4) тема родины.

Л.П. Гроссман делит «Стихотворения в прозе» на триптихи: каждая основная тема получала три разработки. Это триптихи: Россия, Христос, Конец Света, Рок, Природа, Любовь, Смерть, Безверие, Старость и др. Современный литературовед Г.Б. Курляндская, специализирующаяся на творчестве Тургенева, предлагает выделить в произведении следующие группы стихотворений: пессимистические и жизнеутверждающие. Она подчеркивает в своей работе, что эти группы связаны друг с другом как «звенья единой цепи жизни».

Тургенев предоставляет в цикле «Стихотворения в прозе» полную свободу читателю. Ни один жанр ранее не позволял иметь право на такую всеобъемлющую свободу. «Стихотворения в прозе» являются циклом, благодаря своему уникальному единству, базирующемуся на свободе выбора составляющих его миниатюр и их свободном понимании читателем.



2. Интертекстуальность циклов «Записки охотника» и «Стихотворения в прозе» И.С. Тургенева

2.1 Эволюция темы любви от «Записок охотника» к «Стихотворениям в прозе»

Творчество писателя не может обойти вниманием вечные темы, пока жив человек, он не перестанет разгадывать понятие любовь. Практически первым И.С. Тургенев обращает внимание и раскрывает тему любви и ее значимость в человеческой жизни как экзистенциальную категорию. Для автора в любви происходит потеря собственного «я» и погружение в любимого человека, познания его. У любящего проявляется неодолимая потребность отдавать себя и жертвовать собой, через такую любовь любящий человек помогает другому понять себя. Таких героев в произведениях Тургенева множество, любовь для них становится кульминацией жизни и обнаруживает в этих персонажах неведомый им потенциал, который может быть положительным или отрицательным.

В мгновениях любви, в ее высшем осознании и признании заключалось для Тургенева счастье жизни, то долгожданное, вожделенное счастье, его «лучезарный миг» (И. Тургенев), о котором давно мечтала и тосковала душа. Именно подобные миги жизни предельно обостряли переживания человека, являлись высшим напряжением его жизненных сил и движений души. О присутствии таких моментов в жизни каждого человека писал Тургенев в период острого душевного кризиса, когда сам стоял на распутье, в письме от 3 (15) октября 1857 года, к своей корреспондентке Е. Ламберт: «В человеческой жизни есть мгновенья перелома, мгновенья, в которых прошедшее умирает и зарождается нечто новое; горе тому, кто не умеет их чувствовать, и либо упорно придерживается мертвого прошедшего, либо до времени хочет вызывать к жизни то, что еще не созрело».

Повесть «Ася» является красноречивой иллюстрацией этой мучительной мысли писателя. Молодой герой N.N. встречается с девушкой Асей, трепетные чувства и порывистая душа которой зажигают в его сердце всеобъемлющую жажду счастья, ответную влюбленность в нее. В то же время эта внезапная любовь ставит героя перед необходимостью жесткого и бесповоротного выбора, решения как своей, так и ее судьбы: «неизбежность скорого, почти мгновенного решения терзала меня…».

Тургенев интересовался многообразными типами романтических переживаний. Примечателен в этом отношении его рассказ «Свидание» из цикла «Записки охотника». Рассказ посвящен лирической теме трогательной и грустной любви молодой крестьянки Акулины. Заключительная часть рассказа содержит пейзажную зарисовку. Сквозь невеселую улыбку природы проглядывается грустное ожидание героиней недалекой зимы - будущее не предвещает ей ничего хорошего. Обрисовка осени традиционно символизирует в литературе заключительную фазу. В контексте сюжета это - конец взаимоотношений двух главных персонажей. Автор изображает чувство любви героини, лишенное счастья и гармонии. В целом, рассказ овеян грустными нотками несостоявшихся надежд.

В противоположном, созидающем варианте мотив «таинственной силы» развивается в «Уездном лекаре». Здесь эта сила внушает неизлечимо больной героине иллюзию бессмертия, «сохранения её души вечно живой и нетленной». Силой этой оказывается Любовь и Красота. Не следует думать, что это случайная реминисценция элегического романтизма. Именно они, эти категории - Красота и Любовь - воспринимались Тургеневым как величайшие «тайны» духовного бытия, в которых человек «причащается к бессмертию».

Соглашаясь с мнением Б. Зайцева в книге «Жизнь Тургенева», В.Н. Топоров отмечает, что любовь писателю предстает в двух видах - Афродиты Пандемос и Афродиты Урании, при этом первая занимает в жизни и творчестве писателя важнейшее место, а вторая не играет существенную роль, а потому вторична. В.А. Недзвецкий, наоборот, настаивает на стихийности чувств тургеневских героев, которые «захватывают их с необоримой силой природной стихии» 98. В книге «Православие и русская литература» М.М. Дунаев сравнивает любовь тургеневских персонажей с недугом, кроме того, его герои пытаются руководствоваться разумом, а не верой. М.М. Дунаев констатирует тот факт, что высокая, освещенная Богом любовь не доступна писателю, как это ни печально, И.С. Тургенев «низводит любовь на уровень страсти», 99 быстро испаряющийся, проносящейся и умирающей.

Причастие это оказывается психологической реальностью внутреннего мира многих тургеневских героев. И сам этот акт причастия к вечности они переживают в мгновения именно тех своих «высших порывов», таинственным источником которых является Любовь и Красота. Таков, например, мотив бессмертия, постигаемого лирическим героем стихотворения в прозе «Стой»: «Стой! Какою я теперь тебя вижу, останься навсегда. Вот она - открытая тайна, тайна поэзии жизни, любви… В это мгновение ты бессмертна. Это твоё мгновение не кончится никогда… Стой! и дай мне быть участником, твоего бессмертия. Урони в душу мою отблеск твоей вечности» 100. Мотив «вечного», необъяснимого, таинственного начала в природе и в человеке прослеживается едва ли не во всех произведениях Тургенева.

У писателя часто происходит соединение, даже срастание понятий любви и смерти. И та, и другая позволяет личности выйти за пределы своего бытия, достигнув высшего душевного предела и самозабвения. Тургенев видит, как любовь и смерть могут сокрушать все на своем пути, то есть это явления стихийные и внезапные, поэтому-то они часто в произведениях писателя выступают как вершители человеческих судеб.

Герой Тургенева помещик Чертопханов влюблен в цыганку Машу («Записки охотника»). Но и его любовь сводится к эгоистическому желанию обладать ею. Когда цель достигнута, Чертопханов охладевает. Переноситься душой во внутренний мир любимого человека, ощущать неповторимый строй его души, откликаться сочувственно на ее страдания Чертопханов и не мыслит.

В.Н. Топоров, соглашаясь с точкой зрения В.В. Розанова, считает различными понятия любовь как влюбленность и любовь как переживание бессмертия души. В своей работе В.Н. Топоров отмечает, что «любовь и смерть при общем их корне связаны антиномически, ибо любовь есть жизнь в высшем ее проявлении, вечная весна, бессмертие, вмещенное в ограниченную временную рамку». Ученый прослеживает связь любви и смерти в текстах писателя и делает вывод, что у И.С. Тургенева в понятие любовь изначально заложено понятие смерти: «Все говорят, Любовь - самое высокое, самое неземное чувство. Чужое я внедрилось в твое: ты расширен - и ты - нарушен; ты плотью теперь далек, и твое я умерщвлено…» («Любовь» из цикла «Новые стихотворения в прозе»). Любовь трансформирует индивидуума, укрупняя его до некого личностного предела, и этот процесс метаморфозы, происходящий с влюбленным человеком, может привести к разрушению личности: к гипотетическому, возможно и к физическому.

Другая любовь изображена в миниатюре «Воробей». К молодому воробью, выпавшему из гнезда, подбегает пес. Увидев это, старый воробей слетает наземь, чтобы спасти птенца. И большой пес пасует перед маленькой, но бесстрашной птичкой, перед ее любовью к ближнему. «Я поспешил отозвать смущенного пса - и удалился, благоговея. Да, не смейтесь. Я благоговел перед той маленькой, героической птицей, перед любовным ее порывом. Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь». Песнь тургеневской торжествующей любви звучит не только в этой миниатюре, но и во всей книге.



2.2 Тема неотвратимости смерти в «Записках охотника» и «Стихотворениях в прозе» в сопоставительном аспекте

В исследовании «Сюжетное пространство русского романа XIX столетия» Ю.М. Лотман сопоставляет черты прозаических произведений И.С. Тургенева с прозой Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского, подчеркивая, что «формальным признаком их отличия является отсутствие в произведениях Тургенева мотива возрождения, его заменяет мотив абсолютного конца - смерти. Смерть героя (или ее адекваты) почти всегда завершает развитие действия у Тургенева» 103. Проявление смерти присутствует в произведениях писателя, кроме того, она появляется слишком часто, не становится исключением и его цикл «Записки охотника». В цикле Тургенева, по убеждению П.В. Анненкова, автор дает точную и правдивую характеристику русскому крестьянству, он отмечает его прекрасные душевные качества и утверждает, что личность крестьянина мало отличается от человека образованного, относящегося к высшему сословию, а моментами затмевает его. В цикле успешно соединились и критика существующего крепостничества, и симпатии Тургенева к простому человеку, который он описал со всеми его плюсами и минусами.

Тема смерти понадобилась писателю для расстановки акцентов при рассмотрении проблем как социальных, так и для проблем, касающихся идеального и иррационально.

Как говорилось ранее, в творчестве Тургенева тема любви теснейшим образом связана с темой смерти. Можно найти тому примеры в циклах Тургенева «Записки охотника» и «Стихотворения в прозе».

Главный герой рассказа «Уездный лекарь» влюбляется в свою умирающую пациентку. Автор дает характеристику своему герою, называя его не глупым человеком, но физические данные его невпечатляющие, он обыкновенный. Однажды лекаря вызывают к больной дочери помещицы, но все старания героя тщетны, пациентка умирает. Тургенев описывает девушку как исключительную красавицу. За время, которое проходит с момента, как лекарь приступает к своим обязанностям, и смертью прекрасного создания, разыгрывается психологическая драма. Герой, как скульптор, влюбляется в свое создание, только он не в силах ее оживить, спасти от неминуемой смерти. Пациентка, предчувствуя свой неминуемый уход, всеми силами души отдается чувству любви, хотя бы воображаемому. Смерть умиротворяющая в этом рассказе является оправданием любви.

Очерк «Мой сосед Радилов» описывает другую ситуацию. Потеря любимой жены главного героя Радилова круто меняет его отношение к жизни. В момент произошедшей трагедии все его существо как бы замерло, оцепенело, поэтому в параллели с охотником-рассказчиком, навестившим Радилова в имении, хозяин описан как человек, лишенный страсти, не желающий сближения, хотя и выполняющий установленные ритуалы радушного хозяина. Подобные метаморфозы герой испытывает из-за утраты близкого человека, и признание в смерти жены дается ему с огромным трудом. О Радилове можно сказать, что определенная часть его души умерла вместе с любимой. В «Моем соседе Радилове» благодаря пережитой трагедии Радилов размышляет о смерти и жизни, погружаясь в философию. Он рассказывает охотнику о случае, произошедшем в госпитале, когда герой был на грани жизни и смерти. Один из лекарей высказал следующую мысль, находясь у постели больного: «Ведь экая натура-то дура, ведь вот умрет человек, ведь непременно умрет, а все скрипит, тянет, только место занимает да другим мешает». Жизнь Радилова после смерти его жены подобна потугам натуры человека, а побег героя со своей золовкой в финале рассказа

- попытка возрождения, то есть показатель неистребимого желания жизни, вложенное природой в каждого человека.

В цикле «Стихотворения в прозе» есть схожий сюжет в миниатюре

«Маша», здесь лирический герой случайно встречается с молодым извозчиком. Из разговора извозчика и попутчика выясняется, что молодой парень недавно похоронил свою любимую жену. Если в «Моем соседе Радилове» у Тургенева можно увидеть намек на благополучное завершение и возрождение Радилова, то в этой миниатюре ее завершение таково, что не оставляет нам как читателям никакой надежды.

Можно отметить, что в приведенных выше произведениях существует определенная взаимосвязь между пережитой трагедией и временем, отдаляющим от этого момента. В рассказе «Мой сосед Радилов» со времени смерти жены прошло три года; в стихотворение «Маша» восемь месяцев; в миниатюре «Щи» читатель застает мать в день похорон любимого сына. Сила душевных страданий напрямую связана со временем, которое прошло, отделяя героев от кульминационного момента смерти.

В рассказе «Бежин луг» Тургенев описывает несколько историй, связанных со смертью. Главными героями этого произведения являются дети. Одного из ребятишек автор описывает особенно полно - это Павлуша. В финале рассказа читатель узнает о несчастном случае, приключившемся с ним, и о его смерти. Нрав у мальчика твёрдый, он обладает храбростью и решительностью. По ходу повествования писатель убеждает читателей в его бесстрашии, описывая ситуации, в которых другие дети ведут себя неуверенно. Откуда же черпает этот мальчик свое бесстрашие? Тургенев дает ответ словами самого Павлуши о том, что своей судьбы невозможно избежать. Тема смерти превращается в тему всепоглощающей смерти.

Подобный мотив мы находим в другом произведении автора в цикле

«Стихотворения в прозе», в миниатюре «Как хороши, как свежи были розы…». Но если Павлуша из «Записок охотника» храбро принимает свою судьбу, ибо глупо бояться того, что невозможно предотвратить, лирический герой стихотворения в прозе падает духом, «забивается в угол», пытается спрятаться от действительности, теряет себя настоящего, прячась в воспоминаниях. Тургенев показывает две реакции на неизбежность смерти, выявляя силу человеческого характера.

Отдельно необходимо отметить часто встречающиеся у Тургенева образы, связанные со смертью: образ умирающего друга, который можно найти в нескольких его произведениях («Смерть» из цикла «Записки охотника», «Мои деревья», «Соперник», «Последнее свидание», «Памяти Ю.П. Вревской» из цикла «Стихотворения в прозе»). Этот образ преследует Тургенева, возможно, из-за того, что он сам никогда не провожал своих друзей в последний путь, пытаясь оставить в своей памяти их живые лица; образ старухи-смерти («Старуха», «Встреча. Сон» из цикла «Стихотворения в прозе»).

Также при первом обращении к стихотворениям в прозе, при взгляде на заголовки, выявляются некоторые сквозные мотивы: во-первых, перетекающие друг в друга мотивы невозвратности молодости, быстротечности жизни, её утраты («О моя молодость! О моя свежесть!», «Когда меня не будет…», «Мне жаль…», «Ты заплакал…», «Nessun magior dolore», «Чья вина?»); во-вторых, мотив одиночества, бесприютности человека («Без гнезда», «Двойник»); в-третьих, мотив беззащитности перед законом бытия («Попался под колесо…»). Именно эти мотивы являются в «Posthuma» определяющими те эмоции, которые Тургенев не хотел выносить на обозрение публики: страх перед небытием, чувство беспомощности и бессилия, горечи и отчаяния.

Однако мотив смерти пронизывает и всю первую часть стихотворений в прозе - «Senilia», что также отражается в названиях: «Конец света. Сон…», «Памяти Ю.П. Вревской», «Последнее свидание», «Повесить его!». Уже из заглавий видно принципиальное различие между первой и второй группой миниатюр: в «Senilia» предметом размышлений становится либо смерть и угасание другого человека, либо заканчивающийся пробуждением сон о гибели всего человечества («Конец света»). Поэтому и эмоции кажутся менее личностными, как бы отстранёнными от лирического героя. В

«Посмертном» же объемно высвечивается нестандартная для стиля лирической прозаической миниатюры коммуникативная установка - обращённость к самому себе. В стихотворении «Дрозд» антитеза жизни и смерти дополняется противопоставлением человеческого, «личного», «сознательного», «болезненного» - и вечного, безликого, «бессознательного», «равнодушного». «Бедный, смешной, влюблённый, личный человек» пытается примириться с неизбежным исходом, когда «холодные волны» увлекут его «в безбрежный океан».

2.3 Изображение русского крестьянства в циклах

И.С. Тургенев в своём творчестве объективно изображают российское крестьянство, показывает его достоинства и недостатки. Глубокое раскрытие в «Записках охотника» лучших человеческих качеств народа определялось пристальным вниманием И.С. Тургенева к народной морально-нравственной и поэтической культуре, его серьёзным изучением быта, нравов и обычаев крестьянской среды. Но И.С. Тургенев во многом оригинально для литературы этого периода трактует народный характер. Он не только с сочувствием, но и с гордостью смотрит на простого человека, не растерявшего в условиях крепостного произвола душевной щедрости, не утратившего ясности ума и природного таланта. Оценивая жизненные явления с народной точки зрения, писатель раскрывает порочность крепостнических отношений, тормозящих развитие России и её умного, доброго народа.

Как о вопиющем нарушении общественной справедливости говорит И.С. Тургенев о крайне бедственном положении народа, которого по барскому произволу лишали права на личное счастье («Ермолай и мельничиха»), истязали («Бурмистр», «Два помещика»), помыкали им, как хотели («Льгов»). Барская «опека» доводила мужика до разорения и отчаянья, а иногда и до полной обезличенности.

Точное указание места действия, подчёркивающее связь рассказов И.С. Тургенева с физиологическим очерком «натуральной школы», придаёт повествованию убедительность и жизненную достоверность. В «Хоре и Калиныче» действие происходит в Жиздринском уезде Калужской губернии.

В «Бежине луге» - в Чернском уезде Тульской губернии, в «Малиновой воде» - на берегу реки Истры и т.д.

Многие эпизоды из рассказов И.С. Тургенева представляют собой своеобразные фрагменты обычных этнографических очерков, в которых даются те или иные сведения о народе и народной жизни. В них то подчёркивается отличие орловских крестьян от калужских, то говорится об особенностях торговли рабочим инвентарём в орловских деревнях («Хорь и Калиныч»), то ведётся рассуждение о выгодах и неудобствах кочевой жизни охотника («Лебедянь»), то даётся характеристика определённых групп людей («Татьяна Борисовна и её племянник»). Вместе с тем, описание типичных жизней в «Записках…» окрашивается поэтическим чувством. Народность цикла, его высокие художественные достоинства в значительной степени определяются широким использованием писателем устного поэтического творчества.

Через фольклор И.С. Тургенев раскрывает народное миропонимание, особенности жизненного уклада своих героев. Фольклор, отражая народный взгляд на жизнь, в рассказах И.С. Тургенева нередко выполняет важную композиционную роль. Показу народных стремлений и мировоззренческих представлений в тургеневском цикле служат и такие жанры фольклора, как рассказы о разбойниках, предания и были, записанные писателем из уст народа («Бежин луг»). Постижению своеобразия жизни крестьян способствует и меткий русский язык. Обогащая литературный язык элементами живой народной речи, И.С. Тургенев добивается образной выразительности в передаче характерных особенностей народного мышления. В этом отношении немаловажную роль играют диалектные выражения (курско-орловского диалекта и говоров южно-великорусского наречия), которые в ряде случаев объясняются подстрочно.

Уже в первых произведениях цикла И.С. Тургенев резко меняет поэтику физиологического очерка. Это можно увидеть в «Хоре и Калиныче». Начиная свой рассказ с точного обозначения места действия (на границе Орловской и Калужской губерний), как это делали авторы физиологических очерков, И.С. Тургенев сразу же занимает определённо выраженную общественную позицию, противопоставляя барщинному орловскому мужику уверенного в себе калужского оброчного крестьянина. По аналогии с физиологическим очерком в «Хоре и Калиныче» И.С. Тургенев передаёт статику бытия героев, описывает устоявшийся русский патриархальный быт в семье Хоря, и в то же время смело перешагивает границы жанра. Перед нами не просто мужики конкретно Калужской и Орловской губерний, а разные типы русских крестьян с их нравственно-психологическими особенностями. Писатель делает попытку создания художественных образов, а для этого необходимо было усложнение «физиологии».

Далеко за рамки «физиологий» выходят образы мальчиков из «Бежина луга», Якова Турка из рассказа «Певцы» и др. Видя сходство художественного подхода к изображению крестьянства автора «Записок охотника» и писателей «школы Даля», П.В. Анненков в то же время отмечал у И.С. Тургенева серьёзные отступления от требований, предъявляемых к литературе подобного рода. В одном из писем в январе 1853 г. он писал И.С. Тургеневу по поводу его повести «Постоялый двор»: «Этот род произведений требует истины уже как бы математической. Школа Даля и ученика его Мельникова поняла это очень хорошо, но Вы, кажется, это упустили из вида и думаете обходиться с такими анекдотами в полной свободе творчества, но этого нельзя уже по существу делать».