Типология и поэтика женской прозы: гендерный аспект

«Ведь это не так просто, как кажется, что у проститутки-матери вырастает дочь-проститутка. Вроде бы вначале намерения у матери иные, вроде бы вначале мать не приветствует, что дочь хочет идти по плохой дорожке, -- ведь нетрудно догадаться, что мать есть мать и свои прегрешения прощает себе, но не дочери, и хочет видеть в дочери осуществление того, что не удалось ей, -- скажем, чтобы дочь училась и так далее. Но нетрудно также догадаться, что дочь вырастает, желая доказать свое, и это неважно, что в ее детстве во дворе ее все шпыняли и она в злобе кусала детей -- так говорили, и так оно и было на самом деле. В детстве дочь проститутки была совсем плохой, на ребрах ничего не находилось, и она была злая и грубила всем кому попало, даже старшим отвечала: «А хотя бы и так» -- и вдруг расцвела. Вдруг округлилась, мяса на ней наросло в этой атмосфере вечно накрытого стола в комнате, и вдруг мать стала приплакивать не из-за того, что дочь ее в ответ на поношения по поводу плохой учебы и учительницы могла начать пинать ногой в самое больное место, в голень, -- мать стала приплакивать и курила с припухшими глазами из-за того теперь, что все, все кончилось, все надежды рухнули, и дочь привела опять, и опять другого, и все ходоки в эту комнату теперь уже не относятся к этой дочке как к дочке и не угощают конфетой перед тем, как мать выставит за дверь на кухню. Нет, теперь взаимоотношения будут другие, и мать примирится с этим как вообще простой человек: так -- так так».

Лицо «дочери Ксении» ассоциируется с белым светом -- («луч света в темном царстве»), - и это достигается кратным повторением детали («сейчас ее будут выводить из подвала, белое лицо возникнет в темном проеме»; девятнадцатилетняя дочь-проститутка со своим белым лицом, которое возникнет в проеме дверей»), наращиванием экспрессии ( «сейчас покажется в мученическом темном провале белейшее лицо девятнадцатилетней»). Облик девушки трактуется, как «в чем-то простой-простой, без тайны», даже простейший. «Кажется, что в ней нет ничего от вечного тумана и таинственности, окружающих вроде бы преступление против нравственности. Так себе, ничего, ничего совершенно особенного, а голая простота, и движения, возможно, не без примеси кокетства, но такого простого, нужного, без тайны, кокетства: с оттенком шутки, игры». Главное в облике героини - ее потрясающая естественность: «Шутки и игры добродушной, без подвоха, прочно обоснованной всеми дальнейшими безобманными радостями, которые неуклонно последуют за шутками и весельем раздевающейся женщины». Описание лица, вернее уже будет сказать, - лика проститутки, отсылает нас к евангельскому образу Марии Магдалины, прощенной Иисусом блудницы. И вновь мы можем говорит о традиции русской классической литературы, ее обращении к библейским сюжетам и образам, теме веры и спасения человеческой души.

Хотя в рассказе Петрушевской мы не найдем ни слов раскаяния, ни покаяния героинь, но мы столкнемся с душевной чистой и добротой проститутки, с ее отношением к миру. Автор представляет нам кредо путан: «ибо проститутка на то и проститутка, чтобы не презирать никого, ни старого, ни малого, ни безносого, они должны, обязаны или хотят никого не отталкивать, кто пришел к ним с дарами, а не просто так. Пришел, да еще с дарами, с бутылкой, деньгами или комбинацией, в то время как к другим ни так ни сяк не ходят, вообще не заглядывают, все заросло паутиной у них, закрылись все двери. А сюда почему-то наведываются часто, с какой, спрашивается, стати, с какой это стати приносят? Зачем им нужна эта продажная любовь, когда кругом -- зачерпни -- ходит любовь простая, не требующая оплаты, а только тепла, внимания, только слов и присутствия кого-то, кто возьмет эту ждущую бескорыстную любовь и даст взамен не что-то драгоценное, а тоже просто-напросто ничто, пустяк, и при этом еще справит нужду, совершит себе необходимое и устроит этим также других». Дело в том, что «дом проституток» становится местом, где находят приют и любовь все, вне зависимости от внешности, благосостояния, сексуальных умений, каждый мужчина здесь мужчина, его уважают, им дорожат.

Но только все это покупается. Автор ставит одну из главных философских проблем современного мира - проблему девальвации основополагающих для человеческой души составляющих. Любовь, сочувствие, забота, внимание к человеку исчезают из нашей жизни, они уже не могут существовать без материальной поддержки. Петрушевская остро чувствует тенденции сегодняшнего времени и показывает в своих рассказах результаты рыночной формации.

Большое внимание, как мы уже видели, Петрушевская уделяет внутреннему миру женщины-матери («Свой круг», «Случай Богородицы»), но подчеркнем, что Л.Петрушевская раскрывает тему проблемных взаимоотношений между детьми и родителями: все время идет борьба между ними, выявление сильнейшего и его способность порабощать, насиловать морально, но и физически своего самого близкого человека. Мать из рассказа «Отец и мать» не дает детям спать до прихода отца, использует их как способ унизить мужа, отец из «Рассказчицы» вступает с дочерью в интимную связь, требуя ежеминутного отчета о проведенном дне, героиня «Случая богородицы», повторяем, рассказывает сыну о перенесенных родах, убеждая мальчика, что именно он был первым мужчиной, она была дефлорирована им. Проза Петрушевской благодатная почва для работы психоаналитиков. Ужасает то, что ее истории не выдуманы, это то, что происходит через стенку в соседней квартире.

2.1.3. Феминный тип творчества (Л. Улицкая)

Но женщина для Улицкой предстает как носительница семейных ценностей, ценностей рода, поэтому она подчеркивает это фамильным сходством даже во внешнем облике. Мотив семейного сходства раскрыт в облике Маргариты («Чужие дети») - верхняя губа, как у матери и бабки, была вырезана лукообразно, и именно в этой крохотной, но явственно заметной выемке и сказывалось семейное и кровное начало, дети Маргариты унаследовали родинку отца.

В рассказах Улицкой представлены во многом мелодраматические сюжеты, их герои, по большей части это героини, оказываются в ситуации выбора жизненного пути. Женщина раскрывается прежде всего в ее материнском предназначении. Наиболее полно это сделано в ее романах - склонность к социально-бытовому роману - это тоже ее отличие от Толстой и Петрушевской. Но и рассказы Улицкой раскрывают трудную (но и счастливую) судьбу женщины-матери. В рассказе «Бронька» погружение в быт и коммуналки абсолютно. И «общественная тряпка» и «дырявые тазы» воспринимаются не как символика, а как сама реальность жизни переехавшей в Москву овдовевшей Симки, женщины, гордящейся своей дочерью-школьницей Бронькой. Только ради своей дочери живет Симка и ей трудно пережить удар, нанесенный дочерью: Бронька каждый год рожает детей неизвестно от кого. И это несмотря на материнские побои и ежедневные скандалы. Вся гордость Симки разбивается в одну минуту и превращается в ненависть к своей дочери.

Через много лет бывшая соседка Ирина, благополучная женщина, смутно помнившая историю Броньки, встретив ее, услышит историю, которую критики назвали песней торжествующей любви. Юная Бронька влюбилась в своего старого соседа по коммуналке. Бронька рассказывала Ирине о том, как приходила к нему за помощью по математике, о том, как он показывал ей свои фотографии, рассказывал о своих родственниках. Она поняла, что любит этого человека, ей нравилась та ненастоящая жизнь, которой жил Виктор Петрович, - жизнь без хамства и лжи, без мещанства и корыстолюбия. Разница в возрасте между ними Броньку совсем не интересовала. И Бронька решилась на поступок, который тогда - в 1950-е г.г. - был абсолютно несовместим с правилами жизни. Однажды ночью, когда мать уже спала, Бронька пошла к фотографу, и как говорит она сама: «И я победила, Ирочка. Не без труда. Отдать ему надо должное - он сопротивлялся». Бронька про это никому не рассказывала, потому что боялась, что посадят его за растление несовершеннолетних, она берегла его!

Никто так ничего и не понял, хотя Бронька с детьми у него много времени проводила. Когда она выходила с детьми на прогулку, он всегда садился в кресло и смотрел на них через занавеску. Когда Виктор Павлович умирал, то поблагодарил Броньку за всё и отошёл... Бронька устроилась работать в булочную  уборщицей, и кроме зарплаты ей давали хлеба, сколько унесёт. Этим питались её дети, они росли крепкими, рослыми - один в одного. Вскоре они получили трёхкомнатную  квартиру возле Савеловского вокзала, куда все вшестером и переехали...

Финал рассказа неправдоподобно-счастливый, сентиментальный, каких почти нет у Т.Толстой и Л. Петрушевской. Но он имеет право на существование. Дети Броньки выросли хорошими, умными, интеллигентными людьми и благополучно эмигрировали в Америку. Сама Бронька торгует билетами в «будочке», зато одета в «настоящую импортную» замшевую куртку. (Отметим, характерное для «женской прозы» классическое внимание к детали).       

Итак, в то время, как одни строят планы на будущее, пытаясь как-то обустроить свою жизнь, говорит Улицкая, другие просто любят друг друга, живя одним днём и полностью отдаваясь своей страсти, как это видно на примерах Броньки и Ирочки. Бронька познала тайну греха, прошла через унижения, но была счастлива тому, что её любили, что у неё были дети. Ирина же прожила абсолютно правильную жизнь -  всё как у всех, но почему-то уходя от Броньки, она понимает, что что-то в своей жизни она пропустила, у нее не было того всеохватывающего чувства, которое пережила Бронька. А в рассказе «Счастливые», как и в «Броньке», Улицкая пишет о том, как преображается женщина, получая ребёнка, и как легко это счастье разрушить.

Невероятные события в жизни героев малой прозы Улицкой находят отклик в критике: «Все самое главное, что происходит с героинями Улицкой, все пережитые ими потрясения, прозрения, откровения видны окружающим только с внешней стороны и в житейской транскрипции выступают как болезнь, чудачество, дурь. Люди видят аномалию там, где срабатывает норма, даже -- сверхнорма, где "прошелся судьбы удивительный ноготь", где человек соприкоснулся со сверхличными началами бытия» (Казарина, 1996).

Граница между добром и злом во многих рассказах Улицкой размыта (в обывательском представлении поступок Броньки - зло), ее героинь сложно оценивать по критерию добродетельности или порочности, в данной ситуации уместно мнение критики: «Вероятно, авторское сознание в прозе Л.Улицкой тоже знает раздвоенность, ибо герои очень часто отчетливо делятся на два лагеря - тех, кто выбрал жизнь в ее биологическом варианте, и тех, кто предпочел "гуманитарное" существование» (Серго, 2005).

О том, что не является грехом настоящая страсть, Улицкая пишет и в рассказе «Лялин дом». При этом сексуальную жизнь женщины Л.Улицкая воплощает по-женски, изнутри (кстати, в рассказах Т.Толстой с маскулинной составляющей ее творчества таких сцен нет).

Улицкая подробно касается в рассказе интимных деталей жизни героини, но это не унижающие достоинство Ляли описания постельных сцен, это рассказ о страсти зрелой женщины к бесчувственному юному мальчику, воспринимающему секс как одну из способностей своего тела. Таковы описания их первого нечаянного свидания:

«Глаза Кази темно блестели из-под опущенных век.

-- Возьми! -- сказал он хрипло и требовательно.

Бедная Ляля почувствовала, как всю сердцевину ее тела, от желудка донизу, свело такой острой судорогой, что, не помня себя, сбросила шубу, шлепанцы, еще что-то лишнее и через мгновение взвилась, запрокинув в небо руки, в таком остром наслаждении, которого она, неутомимая охотница за этой подвижной дичью, во всю жизнь не изведала…»

С невинной помощи болеющему мальчику начинается в жизни Ляли губительная для нее страсть, о которой лучше всего рассказать словами самой Улицкой: «-- Сошла с ума, совсем сошла с ума! -- всю ночь твердила себе Ляля, ворочаясь рядом с мужем, то сбрасывая с себя одеяло, то натягивая его до шеи (…) Посвящавшая всегда в свои романы двух-трех близких подруг и находя в том большую прелесть, на этот раз Ляля никому и словом не обмолвилась, ей было страшно…»

Порой интимную жизнь женщины Улицкая передает буквально одним штрихом. Проводив мужа на фронт, Маргарита «легла ничком на кровать, обняла пахнущую резким мужским одеколоном подушку и пролежала так четыре с половиной дня, пока запах окончательно не улетучился» («Чужие дети»).

Л. Улицкая наиболее подробна в описании отношений мужчины и женщины. Наверно, нет в русской литературе более страшного рассказа, чем рассказ Улицкой «Бедная счастливая Колыванова», где героиней выступает девочка-школьница, не понимающая, на что идет. Это и страшная страница о девчоночьем разврате, «венчающем» повседневность и жестокость жизни: «Шурик еще пошевелил в кармане:

-- Ну что, посмотреть-то на него хочешь?

-- Нет, -- улыбнулась простодушно Танька, -- мне бы поскорее.

-- Ну ладно, -- не обиделся Паук, -- сядь тогда на лестницу, вон туда, -- он указал ей на третью перекладину приставленной к лазу на голубятню грубо сбитой лестницы. -- Да валенки надень, надень, замерзнешь, -- разрешил он, когда увидел, как она стягивает из-под пальто кое-какую одежку и протягивает через нее голые цыплячьи ноги…»

Что же заставило школьницу Колыванову пойти на такой шаг? Зачем ей деньги, за которые заплачено девичьей чистотой?

Для Улицкой это прежде всего возможность показать, что любящей женской натуре всегда свойственна безоглядная жертвенность во имя любви, необязательно к мужчине или ребенку, но и в той необычной ситуации, в которой оказалась Таня Колыванова. Она тайно влюблена в свою классную руководительницу Евгению Алексеевну, девочка следит на каждым шагом своей учительницы, сопровождает ее до дома, метро, на тайные свидания, оставаясь незамеченной, жертвует собой, не сознавая непомерно высокую цену жертвы. И на фоне этих преследований и чувств Колывановой писательница представляет мир женщины, с его запутанностью, безуспешными поисками счастья, слабостью, распущенностью, неустроенностью, бедностью.

Когда в школе появилась эта новая учительница, красивая, хорошо одетая, это стало событием: «Онемели все -- и старожилые девочки, и пришлые мальчики (как раз в тот год вышел указ о совместном обучении). Колыванова, которую природа наделила неизвестно зачем очень тонким обонянием, первой ощутила сложный и обморочный запах духов. Алена Пшеничникова немедленно решила - «вырасту и обязательно сошью себе такой же костюм в клеточку», а остальные двадцать пять девочек, не умевшие так быстро принимать решения, потрясно и бессмысленно таращились на это чудо». Улицкой точно подмечены все детали убранства женщины - и лак, и помада, и сумочка в тон обуви. Привлекательный внешний вид - одна из главных сфер женской деятельности, направленной как на себя, так и на других, это выражение гендерной роли женщины.

На фоне школьных романов детская любовь Татьяны к женщине, олицетворяющей для нее красоту и недосягаемость (в своем бараке девочка видела только скандалы) оказалась необычной. «Два урока в неделю и минутные встречи в коридоре не насыщали колывановской страсти. Обычно во время перемены она вставала напротив двери учительской и ждала ее выхода, как ждут выхода примадонны, и каждый раз Евгения Алексеевна оказывалась прекрасней возможного, действительность ее несказанной красоты превосходила ожидаемое, Таня счастливо обмирала. Невзирая на столбняк счастья, мелкие детали не ускользали от восхищенного взгляда: новая брошка у ворота, край шелкового платочка, вдруг высунувшийся из верхнего мелкого кармашка ее костюма». Ослепительные детали одежды героини множатся бесконечно, создавая контекст именно женской прозы.

На Восьмое марта Таня решает непременно подарить Евгении Алексеевне цветы, но денег у нее нет, и девочка обращается за помощью к старшей сестре, выход Лидка находит быстро: «-- А если потараканят тебя?

-- А сильно больно? -- деловито поинтересовалась Колыванова.

Лидка задумалась, как бы верней объяснить:

-- Мамка покрепче дерет.

-- Тогда пусть, -- согласилась Танька».

И после этого последовала сцена, которую мы привели выше.

Улицкая в рассказе продолжает мысль классической русской литературы о неизбежной жертве в любви, сама любовь для женщины - это жертва собой ради любимого. Конечно, героиня рассказа не осознает свою жертву и не может понять в свои 12 лет, что она отдала за букет цветов той, которая никогда не узнает в Тане своего обожателя. Можно предположить, что писательница намерено ставит героиню в ситуацию первого сексуального опыта за деньги, необходимые для покупки цветов. Дефлорация в переводе с позднелатинского - «срывание цветов» (defloratio).

Тщательно выписана развязка рассказа. Сюрприз Тани, тщательно подготовленный, оказался неожиданностью и для Евгении Алексеевны, и для ее супруга: «-- Представь, Семен, на коврике у двери корзина с цветами… Но она не успела договорить, поскольку муж ее, Лукин, совершенно бабьим размашистым жестом закатил ей крутую оплеуху. Всей своей прежней гордой жизнью была она к этому не готова, не удержалась на ногах и упала, ударившись бровью об угол подзеркальника. Корзина тоже упала. Корзина с цикламенами лежала на полу в прихожей, и никак нельзя было сказать, чтобы она доставила Евгении Алексеевне большую радость…»

Так выяснилось, что у этой красивой и обеспеченной дамы несчастливая женская судьба. Она не любит своего мужа, изменяет ему в надежде обрести счастье с другим мужчиной.

Судьба самой Тани складывается неожиданно - она выходит замуж за шведа: «там она купила себе первым делом сапожки на белом каучуке, цигейковую шубу и пушистые свитера. Петерсона она не полюбила, но относилась к нему хорошо. Сам Петерсон всегда говорил, что у его жены загадочная русская душа. А бывшие одноклассницы говорили, что Колыванова счастливая». Неправдоподобный конец рассказа кажется скорее сказкой, чем реальной картиной жизни. При всем том, что Улицкая вообще склонна к happy end (то же мы видели и в рассказе «Бронька»), думается, что счастливый финал лишь оттеняет трагедию. Даже при таком финале читатель не может не задуматься о том, какая душевная травма сопровождает жизнь героини, неспособной теперь полюбить по-настоящему. Сломанные женские судьбы становятся предметом художественного исследования и в других рассказах Л. Улицкой.

Рассказом «Бедная счастливая Колыванова» был сделан шаг к изображению еще одного типа героини - русской женщины за пределами России. В рассказе «Цю-юрихъ» главная героиня, Лидия, уезжает за границу, выходит замуж за иностранца. К концу рассказа она становится владелицей ресторана "Русский дом" в Цюрихе. «Таким образом, сюжетная линия рассказа связана с перемещением женщины в другое культурное пространство, что неминуемо должно привести к обретению нового опыта, социального, духовного и т.д. Смена места жительства должна гарантировать и обретение героиней себя как индивидуальности. Но и пространство Швейцарии, как это парадоксально не звучит, также характеризуется Улицкой как пространство неразличимости. С одной стороны, Лидия становится деловой женщиной, с другой - это делает ее одной из многих, которые "тоже ходили в обуви от Балли, носили норковые шубы и часы Ориент» (Широкова, 2005).

Как видим, рассказы выходят за рамки собственно гендерной проблематики, но таких произведений у Улицкой значительно меньше. Улицкую привлекает многогранность и непредсказуемость женского характера, акцент же непосредственно ставится на великом терпении русской женщины и ее стойкости (или как говорят в народе «семижильности»).

Следует отметить, что героини ранних рассказов писательницы отличаются большей жертвенностью, чувствительностью, состраданием, они стремятся к высшему предназначению женщины - быть (именно быть, а не просто стать) матерью (Бронька, Берта, Бухара). Повествование носит характер завершенности («Счастливые», «Бронька», «Дочь Бухары»), утверждение любви, страсти - несет оптимистическое начало. Героини прошлых лет женщины цельные, гармоничные, живущие в согласии с собой. Некоторые рассказы Улицкой словно недописаны, три из них («Цю-юрихь», «Женщины русских селений», «Орловы-Соколовы») заканчиваются многоточием. Это истории все больше про то, как кому-то не повезло глобально. Выстраивается патологическая «невписанность» в заданный набор обстоятельств - карьеры («Орловы-Соколовы»), семьи («Пиковая дама»). Автор репрезентует образ несчастной, обремененной жизнью героини.

Остановимся на мужских характерах в рассказах Улицкой.
Образы мужчин в рассказах писательницы эпизодичны, так же эпизодичны, как и в жизни героинь «Пиковой дамы», чего нельзя сказать о повестях и романах Улицкой, где главными героями выступают мужчины («Веселые похороны», «Казус Кукоцкого», «Искренне Ваш Шурик»). Ведя типологический анализ на уровне жанра рассказа, мы должны отметить это обстоятельство, как полярное по отношению к рассказам Т.Толстой, где образ мужчины может выступать столь же развернутым, полнокровным и в то же время подчиненным авторскому художественному видению, как и женский образ. Исключение в малой прозе Улицкой составляет лишь рассказы «Голубчик» и «Чужие дети». В последнем героем стал Серго:

«Избранник Маргариты был крестьянского происхождения, уже в зрелом мужском возрасте. Та армянская глина, из которой он был вылеплен, рано отвердела, и еще в детстве он утратил пластичность. Появление Маргариты в его жизни было тем последним событием, которое завершило окончательную форму его прочного характера.

К новым идеям он всегда был настроен сдержанно, к незнакомым людям -- подозрительно, все сложное казалось ему враждебным, и его незаурядный талант инженера вырос, возможно, на свойственном ему от природы желании разрешать все сложности наиболее простым путем».

Образ Серго - это яркий пример инонационального для русской литературы характера в прозе Л. Улицкой. (Ее наивысшим достижением в этой области является роман «Медея и ее дети»). Мужской характер в рассказе «Чужие дети» представлен типичными для мужской гендерной роли чертами - умом, настойчивостью, твердостью. Герой наделен глубоким эмоциональным миром, способностью любить женщину и боготворить свою избранницу, и в то же время отчаянной ревностью: даже спустя много лет «Бог знает из какой глубины выплыл вдруг образ Маргаритиного одноклассника, еврейского мальчика Миши, жестоко в нее влюбленного с первого класса и обивавшего ее порог еще в десятом, когда Маргарита уже была невестой Серго». Отношение юноши к сопернику тогда воплощалось и в восприятии внешности, и в молчаливом раздражении при виде бесконечных маленьких пучков бедных растений, которые Миша постоянно притаскивал Маргарите. Сам Серго дарил своей невесте соответствующие ее достоинству розы, что наполняло его чувством превосходства.

Доминанты внутреннего мира Серго особенно ярко раскрываются в его поведении в гендерном конфликте, который будет проанализирован нами в третьей главе. Можно сказать, что это хрестоматийный рассказ, демонстрирующий все грани художественной концепции Л. Улицкой.

Но наиболее оригинален рассказ Л. Улицкой «Голубчик», и не только своей «запретной» темой гомосексуальной любви, но и глубоким проникновением во внутренний мир мужчины, самых интимный сторон его жизни, увиденных глазами автора-женщины. Николай Романович, 55-летний профессор античной философии, попадает в кардиологическое отделение городской больницы, где встречает «бледноволосого отрока, сидевшего в бельевой и выглядывавший из-за материнской спины белейшим лобиком со светлыми щеточками у основания бровей». Сын кастелянши Антонины маленький Слава «сразил профессора в самое его больное и порочное сердце. (обратим внимание на двусмысленность определения: человек болен или подвержен страшному пороку?).

Вспыхнувшее чувство, любовь к немного косящим, бледно-голубым глазкам мальчика, к его белесым ресницам, пушистым, как созревшее одуванное семя, не дает покоя профессору. Это история трогательной мужской любви, история мужчины, «у которого ничего не было, кроме безумной жажды быть любимым… быть любимым мужчиной… любимым мужчиной…». Писательница сравнивает его с Гумбертом, и он так же, как герой Набокова, решает жениться на матери мальчика, а Славу воспитать «чудесным образом», пусть «растет в доме нежный ребенок, превращается в отрока… дружок, ученик, возлюбленный… И в эти алкионовы дни он будет своим трудолюбивым клювом вить гнездо своего будущего счастья».

Улицкая затрагивают одну из самых сложных для социального принятия тем - тему нетрадиционной мужской ориентации, разрушая тем самым миф об абсолютном поведении патриархальности советского общества в этом вопросе, так как события происходят во второй половине двадцатого века.

«Это было реальное, невыдуманное тайное общество мужчин, узнающих друг друга в толпе по тоске в глазах и настороженности в надбровьях, -- вроде масонов с их тайными знаками и особыми рукопожатиями. Свинцовый век, пришедший на смену серебряному, разметал по свету утонченных юношей, порочных гимназистов и миловидных послушников, оставив для Николая Романовича и ему подобных опасные связи с алчными и жестокими молодыми людьми, с которыми ухо востро, потому что предадут, разоблачат, оклевещут, посадят… Лишь однажды в зрелой жизни Николая Романовича у него возникли длительные и глубокие отношения с молодым историком, мальчиком из хорошей семьи, погибшим на фронте, но прежде гибели совершенно измучившим Николая Романовича психопатически-издевательскими письмами, полными оскорбительных намеков.

Славочка открывал новую эру в жизни Николая Романовича. Заветная мечта профессора обещала исполниться: он вырастит себе возлюбленного, и любовь мудрого воспитателя принесет мальчику пользу -- о да! -- разумную пользу. Он вылепит из него свое подобие, вырастит нежно и целомудренно. Будет Николай Романович истинным педагогом, то есть рабом, не жалеющим своей жизни для охраны и воспитания возлюбленного».

Улицкая раскрывает тему запретных любовных отношений, не унижая и не оскорбляя своих героев. Она рисует идеальные отношения между отчимом и пасынком, Николай Романович отдает Славу в музыкальную школу, посещает вместе с ним консерваторию, они любят друг друга.

«Впрочем, ему [Николаю Романовичу - Г.П.] досталось все, о чем только мог мечтать Гумберт Гумберт: золотистое детство, обращающееся на глазах в юность, почтительная дружба ученика и полнейшая и доверчивая взаимность, заботливо выращенная гениальным, как оказалось, мастером нежных прикосновений, дуновений, скользящих движений.

На шестьдесят пятом году жизни в собственной постели во сне Николай Романович умер от закупорки сердечной аорты, как и упомянутый уже господин. Умер, насыщенный молодой любовью своего «голубчика», в полном согласии со своим «даймоном», так и не прочитав романа, наполненного высоковольтным током набоковского электричества, и не ощутив глубокого родства с его несчастным героем».

Слава оказывается в одиночестве, он понимает, что «относится к особой и редкой породе людей, обреченной таиться и прятаться, потому что мягонькие наросты, засунутые в тряпочные кульки, вызывают у него брезгливость и ассоциируются с большой белой свиньей, облепленной с нижней стороны сосущими поросятами, а само устройство женщин с этим волосяным гнездом и вертикальным разрезом в таком неудачном месте представлялось ужасно неэстетичным. Сам ли он об этом догадался, или Николай Романович, эстетик, ему тонко внушил, не имело теперь значения».

Подруга детства Славы - Женя - случайно встречает его в парке, приглашает к себе, молодые люди общаются все лето, но «в конце лета Жене казалось, что у нее, наконец, начинается настоящий роман, но все почему-то застопорилось на хорошей дружеской ноте и никак не развивалось дальше, хотя Женя очень желала чего-то большего, чем маленькие кусочки мороженной клубники или ледяные ягодки черной смородины.

Слава чувствовал постоянное ожидание, исходящее от Жени, и слегка нервничал. Он очень дорожил их общением, благородным домом, куда он попал, да и самой Женей, чуткой и к литературе, и к музыке, и к нему, Славе. Влечения он к ней испытывал столько же, сколько к фонарному столбу. И с этим, кажется, ничего нельзя было поделать».

Избранность пути Славы была задана его воспитателем, эгоистично спланировавшим конец своей жизни и не подумавшим, что будет с мальчиком, когда он окажется один. Герой ищет любви, он всматривается в глаза прохожих, ища таких же, как он.

В один из вечеров Слава встречает мужчину: «Партию не доигрывали. Потому что была любовь. Сильная мужская любовь, о которой прежде Слава смутно догадывался. Пахло вазелином и кровью. Это было то самое, чего хотелось Славе и чего Николай Романович не мог ему дать. Брачная ночь, ночь посвящения и такого наслаждения, что никакой музыке и не снилось. У Славы началась новая жизнь…»

Герои Улицкой, как мужчины, так и женщины, стремятся к любви, к светлому чувству, и даже в рассказе «Голубчик» голубая любовь описана с трепетом. Улицкая говорит о том, что это особый мир мужчин, с особенной организацией души и тела. Но герой рассказа Слава попадает в ситуацию, которая не оставляет ему выбора, будучи совсем юным, он не осознает той жертвы, которую, как и Колыванова, приносит своему воспитателю, жертвы, ставшей для всей дальнейшей жизни мальчика разрушительной.

Десять лет он проведет в тюрьме, не сможет реализовать себя ни профессионально, ни в личных отношениях: «Жалко было этого бедолагу, изгоя, лишившегося всего, чего только можно было лишиться: имущества, зубов, светлых волос и московской прописки, которую он, впрочем, вырвал из зубов у жизни, женившись на какой-то пропадающей алкашке, и прописался к ней на улицу с ласковым названием Олений вал. Осталось у него от всех его богатств только редкое дарование слышать музыку да барские руки с овальными ногтями.

Вот уже много лет, как приходил он к единсвенному другу своей жизни - Евгении Рудольфовне в театр, в обширный ее кабинет с медной табличкой «Завмуз» на солидной двери. И сотрудники его знали, и гардеробщики пускали. Обычно она давала ему немного денег, варила кофе и доставала из дальнего уголка шкафа шоколадные конфеты. Он был сладкоежка. Иногда, когда было время, она ставила ему какую-нибудь музыку». После очередного его исчезновения она найдет его уже мертвым.

Дома Евгения Рудольфовна долго рылась в детских фотографиях и нашла ту, где был снят зал во время школьного концерта. «Во втором ряду хорошо видны они оба -- Николай Романович в сером костюме и в полосатом галстуке и двенадцатилетний Славочка в белой пионерской рубашке с расстегнутой верхней пуговкой. Такое милое лицо, светленький такой, голубчик… И как его Николай Романович любил. Как любил…»

Тема губительной любви раскрывается в рассказе Улицкой, обнажающем греховность и противоестественность любовного чувства между мужчинами.

Итак, доминанты внутреннего мира героинь/героев в малой прозе Т. Толстой, Л. Петрушевской, Л. Улицкой определяются переживаемыми чувствами: жаждой любви-страсти (даже платонической) («Лялин дом» Л. Улицкой), материнской любви («Дочь Бухары» Л. Улицкой), гедонистическими потребностями («Милая Шура» Т.Толстой ). Эти доминанты определяют поведение героев, слагающее сюжет, и характер гендерного конфликта, о чем пойдет речь далее.

2.2. Художественные модели гендерного поведения героев

«А после войны вернулись - с третьим мужем - вот сюда, в эти комнатки. Третий муж… Ныл, ныл - и умер, а когда, отчего - Александра Эрнестовна не заметила» (курсив мой - Г.П.).

Зато как восторженно отзывается Александра Эрнестовна о своих многочисленных «романах» - и реальных, и воображаемых: «О, конечно, у нее всю жизнь были рома-а-аны, как же иначе? Женское сердце - оно такое! Да вот три года назад - у Александры Эрнестовны скрипач снимал закуток. Двадцать шесть лет, лауреат, глаза!... Конечно, чувства он таил в душе, но взгляд - он же все выдает! Вечером Александра Эрнестовна, бывало, спросит его: "Чаю?..", а он вот так только посмотрит и ни-че-го не говорит! Ну, вы понимаете?.. Ков-ва-арный! Так и молчал, пока жил у Александры Эрнестовны. Но видно было, что весь горит и в душе прямо-таки клокочет. По вечерам вдвоем в двух тесных комнатках... Знаете, что-то такое в воздухе было - обоим ясно... Он не выдерживал и уходил. На улицу. Бродил где-то допоздна». Для «милой Шуры» такое поведение мужчины является наилучшим свидетельством его симпатии к ней, в то время как сама писательница иронизирует над героиней.

На художественном воплощении поведения героев (чаще всего виртуального) строится и рассказ Т.Толстой «Река Оккервиль»: «Симеонов сидел, машинально улыбался, кивал головой, цеплял вилкой соленый помидор, смотрел, как и все, на Веру Васильевну, выслушивал ее громкие шутки». А в момент появления Симеонова «Вера Васильевна рассказывала, задыхаясь от смеха, анекдот, он чувствовал: «жизнь его была раздавлена, переехана пополам… И Симеонов топтал серые высокие дома на реке Оккервиль, крушил мосты с башенками и швырял цепи, засыпал мусором светлые серые воды, но река вновь пробивала себе русло, а дома упрямо вставали из развалин, и по несокрушимым мостам скакали экипажи, запряженные парой гнедых».

Ожидания героя не оправдались: он, будучи представителем патриархальной культуры, хотел увидеть скромную, преданную только ему одному женщину, а перед ним предстала та, чье поведение свидетельствует о раскрепощенной, лишенной женственности и мягкости характера, она предпочитает шум и веселье безмятежному семейному счастью с тем единственным, кто будет ей предан до конца жизни.

В оценке поведения героев Толстой в большей степени проявляется скрытый сарказм: «Петерс полюбил девочку с бородавками и стал ходить за ней по пятам» («Петерс»). «Переписка была бурной с обеих сторон. Соня, дура, клюнула сразу. Влюбилась так, что только оттаскивай» («Соня»).

В рассказах Л. Петрушевской поведению героинь уделено не меньше внимания, а в некоторых случаях, при всем несходстве творческих индивидуальностей, поведение мужчин-любовников буквально совпадает в пафосе авторского отрицания:

«После работы она (Нина - Г.П.) заходила за ним в его кабинет - никакой романтики: уборщица вытряхивает урны, шваркает мокрой шваброй по линолеуму, а Аркадий Борисыч долго моет руки, трет щеточкой, подозрительно осматривает свои розовые ногти и с отвращением смотрит на себя в зеркало. Стоит, розовый, сытый, тугой, яйцевидный, Нину не замечает, а она уже в пальто на пороге. Потом высунет треугольный язык и вертит его так и сяк - боится заразы. Тоже мне Финист Ясный Сокол! Какие такие страсти могли у нее быть с Аркадием Борисычем - никаких, конечно».

И еще раз позже героиня возвращается к трусоватости и себялюбию героя, набрасывая почти гротескный портрет: в эпидемию гриппа на вызовы «ходил, надев марлевый намордник и резиновые перчатки, чтобы вирус не прицепился, но не уберегся, слег» (Т. Толстая «Поэт и Муза»).

И автор, и героиня иронизируют над любовником Нины, над его мужской несостоятельностью, внутренним страхом перед жизнью, такой мужчина не может внушить ни страсти, ни тем более любви. Передача женского разочарования через репрезентацию конкретного поведения персонажей нередко встречается и в прозе Петрушевской:

«Я пригласила все-таки к себе в гости этого Толю, этого очаровательного Толю, у которого щеки уже начинают обвисать, и сказала ему:

- Толя, ну зачем же вы стареете, так рано и стареете, помните, каким вы были очаровательным в молодости?

И все у нас в порядке, музыка играет, свеча горит, к утру, от нее остался в подсвечнике один горелый фитиль. <…> Короче говоря, Толя заводит речь издалека, говорит своим нежным голосом какую-то чушь, хотя он одарен необыкновенно тонким вкусом и все ощущает так, как надо. Но все же он говорит так долго, нудно, переживает все одну и ту же мысль, что он потерян, что потерял нить жизни, что его ничто не волнует, никакие вещи, что он иногда сам для себя решает что-нибудь совершить, испытать, кидается в крайности, но остается все так же равнодушным» (Петрушевская, «Гость»).

В цитированном выше рассказе «Темная судьба» вспомним такие штрихи поведения героя, способного только на банальное совокупление: «Сидел в майке и трусиках на краю тахты, снимал носки, вытер носками ступни. Снял очки, наконец, лег рядом с ней… Сделал свое дело… На пороге, уже одетый, заболтался, вернулся, сел к торту и съел с ножа опять большой кусок».

Иным представлено поведение любящей женщины.

Так, в рассказе «Бессмертная любовь» Л.Петрушевская представляет нам историю любви Леры и Иванова. Из первых двух страниц текста мы узнаем о том, что героиня замужем, у нее сын-инвалид, сумасшедшая мать, нелюбимый муж Альберт, подруга Тоня. Выстраиваются различные модели поведения героинь в любовной ситуации. Тоня ездила «в тот город, где жил предмет ее любви, причем ехала нежеланной, неожидаемой, спала на вокзале, пряталась по каким-то лестницам, ожидая, пока ее любимый человек выйдет, и так далее». Но еще более подробно рассказывается о поведении Леры. Она в буквальном смысле сошла с ума от неразделенной любви к Иванову. Но сумасшествие главной героини можно рассматривать и как наказание за то, что бросила свою семью, и формы поведения героини неотделимы от авторской философии любви.