Сценическая интерпретация драматургии А.П. Чехова в театрах Беларуси (1980-2008 гг.)

В 1987 г. над спектаклем работала постановочная группа из Ленинграда - режиссер А.Сагальчик, художник М.Китаев, композитор Б.Тищенко. Режиссер создал чеховскую атмосферу в постановке, композитор добавил в партитуру спектакля музыкальные фрагменты: звуки задорной гармошки сменялись скрипичным стоном и военным маршем. Художник оформил дом Прозоровых в зелено-коричневых и серых тонах. Создатели заботились о воссоздании на сцене поистине театрального зрелища.

Зрелищная сторона им удалась, но только она-то и потеснила актеров. Они не могли органично существовать на фоне условно обозначенных стен, раскрашенных в непонятные цвета (зеленый, коричневый, серый - цвет хаки). Сценография жила своей жизнью, она была отделена от всего действия. Мизансцены не всегда наполнялись живым актерским исполнением, определение предметов иногда казалось случайным и искусственным. Зато спектакль не был лишен метафоричности. Сестры кружили по комнатам и умышленно обходили Соленого стороной, старались держаться от него поодаль, словно предугадывали: "от него нужно ждать неприятностей". Если мизансцены режиссер четко разработал и продумал, то актеров он, наверное оставил без внимания, так как практически все сценические образы были далеки от чеховских.

Театр отказался видеть необычность чеховских сестер, трех лучших людей в провинциальном городе. Исполнительницы ролей приземлили поэтические образы, трактуя их безвольными мечтательницами. Они то судорожно суетились, то с плаксивой интонацией произносили слова, порой были бестактны. Ольга, учительница гимназии, так хотела выйти замуж, что кажется, пошла бы без любви, "кто бы ни посватал". Но время идет, Ольга постарела, она уже начальница гимназии, но по-прежнему одинока. Ольга в исполнении О.Клебанович была взвинченной и нервной.

Средняя сестра, Маша, брала свое счастье урывочками, стала "злющей", но полк из города перевели в "царство Польское", и наступило горькое расставание с любимым. Эту роль исполняли Л.Былинская и Б.Масумян. Маша Л.Былинской тонкая, чуткая и умная. У Б.Масумян образ получился неврастеничным, раздражительным, суетливым, строптивым. Актрисам не удалось вдохнуть поэтичность в чеховский образ, им обоим не хватало интеллигентности, тонкости, душевной чуткости.

Младшая, Ирина, еще "не любила ни разу в жизни", не может полюбить и Тузенбаха, ее душа -- как "дорогой рояль", который заперт, а "ключ потерян". В этой роли удачно дебютировала А.Маланкина, она нашла точное определяющее качество в характере своей героини, но полноты оттенков, глубины чувств явно недоставало.

Сгорели все надежды сестер. В этом смысле ночной пожар третьего акта символичен. Главное желание, мечта трех сестер -- уехать в Москву, -- кажется, вот-вот осуществится, но каждый раз откладывается, пока, наконец, не становится ясно: никуда они не уедут. Мечта оказалась несбыточной, иллюзорной. Сестры остались одни, все их надежды рухнули. Настоящим противником трех сестер выступила не одна лишь мещанка Наташа, жена их безвольного брата Андрея, которая постепенно прибрала весь дом к рукам. По отношению к сестрам оказывается враждебной вся окружающая их среда, "уклонившаяся от нормы". Три сестры утратили многие иллюзии, но не потеряли веру в будущее.

Не теряли веру в спектакли некоторые театроведы: "не будем спешить делать конечные выводы. Театру пожелаем настойчивости и отдачи, зрителю - терпения" [54, с. 3]. Но сценическому произведению не была суждена долгая жизнь: "Мы, критики, опозорили артистов, зачеркнули режиссера… вынесли приговор. Спектакль быстро исчез из репертуара…" [4, с. 24]

Постановка "Три сестры" А.Сагальчика был подвергнута детальному анализу со стороны театроведов. Сценическая жизнь "Трех сестер" в Русском театре была не долгой. Существовали причины, по которым спектакль не удался. Отсутствовала интересная, созвучная времени концепция, многие чеховские образы утратили поэтичность. После болезненного поражения театр больше не предпринимал серьезных попыток поставить что-нибудь по А.П. Чехову. На целых девятнадцать лет имя этого русского классика исчезло с афиши театра.

В Национальном академическом театре им. Я.Купалы в переломное время для страны (1992 г.) решили поставить "Трех сестер". В то время, когда в моду входило Голливудское кино и в почете были такие фильмы, как "Молчание Ягнят", "Терминатор", "Рембо" и т.д. Массовый зритель начал воспитываться именно на этом искусстве, на фильмах со счастливым концом, "Три сестры" для них были бы чересчур скучны и пессимистичны ведь в финале пьесы становиться ясно, что мечты и желания сестер не сбудутся, не будет "хэпи энда". Для кого же поставил театр "Трех сестер" и почему именно Чехов? На этот вопрос ответил художественный руководитель театра и режиссер спектакля В.Раевский: "Во-первых, это попытка снять табу, которое висело над театром: мол, белорусский - мощный бытовой театр, а чеховская поэзия и психология, элегантная драматургия - не для него. Во-вторых, "Три сестры" были написаны в конце прошлого столетия, а теперь на дворе конец двадцатого. И мы переживаем примерно те же самые события, что настигли Россию тогда. В-третьих, постановка Чехова - это благодарная работа и для актеров, и для меня, и для зрителей. Наконец-таки, классика долго не ставилась на сцене театра, актеры как бы растренировались. Чехов, я надеюсь, даст хороший импульс к творчеству" [51, с.3].

Как видно из рассуждений режиссера точной художественной мотивировки для постановки "Трех сестер" у В.Раевского не было. Ставить А.Чехова только из-за дефицита его драматургии на отечественной сцене, и для того чтобы что-то доказать - это еще не причины для постановки классической драматургии. Но если обратиться непосредственно к "Трем сестрам" и спектаклю, то можно провести некоторые параллели между событиями в пьесе и 1990-ми годами. Герои спектакля находились в состоянии ожидания новой жизни. После развала СССР, также было время перемен и ожиданий. А слова подполковника Вершинина (А.Милованова): "А я всю жизнь мою болтался по квартиркам с двумя стульями, с одним диваном и с печами, которые всегда дымят" словно вырваны из жизни 1990-х. В пьесе, которой было 100 лет, режиссер увидел настроение, соответствующее своему времени. Настроение грустное, печальное, состояние ожидания счастья.

От этого жанр спектакля был не драма, как в оригинале, а грустная комедия. Это не спонтанный шаг режиссера, ведь пьеса насквозь пронизана грустными мотивами, и кроме печали в пьесе есть комедийные черты - много смеха, танцев и шуток. Но спектакль не превратился в легкий водевиль, он не был лишен определенной культуры сценического прочтения классики. И даже в переводе на белорусский язык В.Некляева пьеса звучала естественно и одновременно утонченно.

Сценография "Трех сестер" в купаловском (художник Б.Герлован) заметно отличалась от художественного оформления спектакля в русском театре режиссера А.Согальчика. Декорации Б.Герлована были более метафоричными, и как это свойственно данному сценографу, величавыми. Над сценой свисали огромные грозди люстр-канделябр, они создавали впечатление то звездного неба, то напоминали церковные купола. А в финале, люстры покрытые паутиной, лежали на подиуме среди перевернутых кресел и засыпались желтыми осенними листьями. Все тише и тише звучала мелодия "Прощание славянки", уходила артиллерийская бригада, а сестры оставались навсегда в этом городе, приговаривая свое извечное: "Будем жить и мы".

Сценическое решение некоторых драматургических образов в спектакле вызвало у театральных критиков недопонимание и двоякую оценку. Б.Бурьян написал на спектакль две статьи. "Перед собою не таясь" [19], "...И тихий дом встревожен" [18]. Они отличаются друг от друга настроением автора. В первой Б.Бурьян категорически не принял спектакль, намекнув, что купаловские "Три сестры" скучны и печальны, но уже во второй статье автор противоречил своим предыдущим суждениям. "...И тихий дом встревожен" - своеобразная попытка автора заново разгадать спектакль, понять почему режиссер обратился в то время именно к "Трем сёстрам". Рецензент провел параллели между спектаклем и временем. И увидел в спектакле некоторые очертания режиссерского замысла. Б.Бурьян утверждал, что театр специально приземлил Вершинина, нарочито состарив его, тем самым разрушив традиционное представление об этом образе. Сначала это казалось режиссерской ошибкой, то, что роль отдана не молодому исполнителю, но затем стало понятно, что режиссер добивался неприятия зрителя такого образа подполковника.

Оценка других персонажей осталась по-прежнему критичной. Актер В.Павлють не вжился в образ интеллигентного барона Тузенбаха. Барон Тузенбах В.Павлютя оказался антиподом интеллигента: перед дамой мог вальяжно развалиться, не знал куда девать руки, мельтешил, впадал в ложную значительность. Отсутствовала в этом образе обаятельность. Маша (Е.Сидорова) в спектакле предстала женственной и трепетной, а вот Ольга (Т.Пузиновская) была постоянна угрюмой, от этого в спектакле не доставало художественного контраста Маше. Однотонное переживание Ольги и Ирины превалировало в постановке.

Но для В.Раевсого не было главным точно скопировать чеховских персонажей, он захотел отыскать внутреннее созвучие пьесы и современности, по сути, ему это удалось. Из чеховских интеллигентных военных он сделал современных офицеров, более приземленных и упрощенных. Ведь жизнь продолжается и даже сестры, которые остались одни верят в то, что они будут жить, не существовать и проживать время в надеждах, а жить.

Молодой актер, начинающий режиссер О.Коц в 2006 г. попытался поэкспериментировать с чеховской драмой в Национальном академическом театре им. М.Горького. Он продемонстрировал свой способ сценического воплощения классики на театральной сцене. Замысел "Трёх сестер" был интригующ и эпатажен. Идея о спектакле возникла у режиссера на четвертом курсе в Белорусской государственной академии искусств. Первоначально играть все роли, мужские и женские, должны были актеры-мужчины. Это было что-то наподобие японского театра в стиле Кабуки и Но: "Здесь будет пластика, определенный грим, маски, свет, музыка и минимум декораций. У нас есть и свой кузнец, который изготавливает мечи" [13, с.10]. Первая версия "Трёх сестер" прошла на малой сцене театра. Участники проекта, посвятили спектакль памяти народной артистки СССР и Беларуси А.Климовой.

Театр Кабуки для Беларуси экзотика, а его сценические законы далеки от наших. В труппе классического японского театра - только мужчины. Поэтому в первой версии "Трех сестер" О.Коца роли исполняли мужчины. В.Глотов - Ольга, он же Тузенбах; А.Кривецкий - Маша, Чебутыкин, Вершинин; В.Гречухин - Андрей; О.Коц - Ирина, Соленый.

Первое смелое режиссерское решение О. Коца воспроизвело в памяти одну давно прочитанную рецензию под названием "Увидим ли мы Нину Заречную в кимоно?" и сразу же напрашивается ответ: "Увидим, но не Нину, а трех сестер". И эта была бы "новая форма", но всего лишь "была бы", так как режиссеру не хватило смелости, куража для осуществления задуманной идеи.

Пересмотрев все творческие решения, О. Коц отдал женские роли актрисам (Е. Дубровской, М. Денисовай, А. Козыревой). Теперь в постановке только четыре персонажа, три сестры и сборный персонаж: Андрей, Отец - П.Вишняков. И название режиссер подобрал соответствующее - "Сестры", но "и теперь спектакль не утратил восточного колорита, который передается через музыку, сценографию и движение актеров" [8, с. 10]. Постановка больше экспериментальная и до конца не завершенная, как сказал сам режиссер: "я же не такой как мой российский коллега А. Кац, который выдает завершенные произведения" [8 ,с.10].

Настроение - особый эмоциональный тон чеховских пьес. Но уловить и передать его на сцене оказалась сложной задачей. В спектакле "Сёстры" режиссер всеми силами пытался заставить зрителя почувствовать острую тоску по настоящей жизни. И даже музыка, которая "играла так весело", на самом деле казалась очень грустной, лиричной. Много воздуха в сценографии. Зловещий звук часов. И огромная шестеренка висит на заднике, как символ быстротечности времени. Сестры Прозоровы в спектакле одиноки, они могут рассчитывать только друг на друга и на себя. В финале они остаются одни. Три усталых, измученных, заплаканных женских лица запрокинуты вверх.

По сути "Сестры" - это еще не спектакль, это набор этюдов, набросков по теме. Три сестры уже есть, осталось населить спектакль остальными, пусть эпизодическими, но очень важными персонажами. Многие не смогли принять "Три сестры" О.Коца, считая его работу пробной, не понятной и не претендующей на высокое искусство. Но это был полезный опыт, как для актера, так и для молодых актрис. Он оказался важным, так как режиссер не захотел просто эпатировать публику он попробовал ответить на вопрос: "Почему несчастны сестры?". Даже, если О.Коц не сумел дать ответа на поставленный вопрос, он хотя бы не поверг зрителей в культурный шок, как это сделал литовский режиссер Р.Туминас в своих парадоксальных "Трех сестрах".

Вот некоторые сцены из скандальной постановки. Маша (В.Бичкуте) и Ирина (Э.Латенайте), увидев полковника Вершинина (А.Сакалаускас), взгромоздились на стулья и задрали юбки. Маша, расставаясь с Вершининым, повисла у него на шее, повалила наземь; на них кинулись Ольга (В.Битуте) и Ирина. Вчетвером они катались по сцене, орали, визжали. Ирина разгуливала в белой ночной рубашке, черных солдатских сапогах, черных перчатках, плюс к тому размахивала хлыстиком. И таких вот "интермедий" в спектакле было изобилие.

Как видно выразительные средства могут быть разными. И все они применяются для одной цели, воплотить драматургический материал на сцене. Тем не менее, художественный результат, как правило, не одинаков.

В спектакле режиссера А.Сагальчика, были и продуманность в мизансценах, и качество подобранного музыкального сопровождения, и оригинальная сценография, но режиссер недостаточно внимания уделил самому главному выразительному средству - игре актеров, этот немаловажный момент и был упущен из виду. Сценические метафоры, условные формы в "Трех сестрах" помогали созданию на сцене живой атмосферы, но не содействовали максимальному проявлению актерского мастерства.

В спектакле В.Раевского, сценография и актеры органично взаимодействовали. Только, возможно, некоторым исполнителям не хватило точности в раскрытии характеров персонажей. Так как попытка вписать чеховских героев в контекст современной реальности снизила поэтичность некоторых образов.

Герои спектакля "Три сестры" О.Коца выступили самыми экзотическими персонажами. Режиссер изменил саму структуру пьесы, оставив только трех сестер и Вершинина. Но придуманные режиссером эпизоды и сцены не складывались в цельную картину оттого, что не было ни одной, пусть даже очень простой мысли, на которую можно было бы нанизать пафосные монологи сестер. Потребность игры оказалась сильнее потребности высказывания. При таком подходе совершенно неважно, какой драматургический материал брали для эксперимента.

Какими только выразительными средствами не пользовались режиссеры и актеры при постановке "Трех сестер", главным же является то, что театр не боится экспериментировать и искать новые подходы к классической пьесе, по своему трактуя ее текст и смысл, что придает каждому спектаклю особое звучание и колорит. Только до сих пор подлинных "Трех сестер" в театрах Беларуси мы так и не увидели.

3. Трансформация жанра комедий А.П. Чехова (1980-2008 гг.)

3.1 "Вишневый сад". От комедии - к драме, от драмы к - танцу

Пьеса "Вишневый сад" (1903) создавалась в третий этап русского освободительного движения, во времена социально-политической борьбы. В пьесе на протяжении двух с половиной актов не происходит ни единого значительного события, герои не действуют, не предпринимают решений, которые коренным образом могли бы изменить ход событий. В.Волькенштейн отнес данную пьесу к "пьесе-развязке": "в комедии изображается не развитие конфликта, а последняя стадия конфликта, его развязка. Развязка без борьбы - неизбежная развязка" [7, с.215].

А.Чехов выстроил гениальную модель отношений старого и нового, горькую судьбу обитателей "вишневых садов" и на все времена оставил нам ребус: почему старая пьеса во все времена вновь и вновь появляется на театральных площадках. Некоторые режиссеры экспериментируют с чеховским текстом, другие только его разгадывают, обращая внимание на то, что печальную историю автор назвал комедией. Комедийные элементы в этой пьесе неотделимы от трагедийных.

В начале 1980-х г. в театрах Беларуси повысился интерес к данной пьесе. Три вишневых сада зацвели за период с 1981-1982 г. в русском, в театре им. Я.Коласа и в Гродненском театре. Подобная тенденция будет наблюдаться через 20 лет в Минске, когда пьесу поставят в Государственном театре кукол, в Купаловском, на фестиваль "Открытый формат" режиссер Э.Някрошюс привезет свою версию "Вишневого сада". И спустя некоторое время Национальный академический театр им. Я.Коласа "посадит" свой в классических традициях "Вишневый сад".

На современном этапе в России замечается похожая ситуация. Пять "Вишневых садов" в московских театрах -- режиссеров Някрошюса, Хейфеца, Волчека, Розовского и Дорониной.

Только в 1980-х ни одному из трех белорусских театров не удалось передать чеховское настроение и глубоко проникнуть в суть пьесы. По мнению критики спектакли театров им. Я.Коласа и им. М.Горького были провальными. В первом случае театру не удалось уловить нужный внутренний темпоритм, от этого сценическое действие разворачивалось спокойно, медленно, даже иногда затянуто. А герои получились духовно обедненными и упрощенными. Сценография (художник В.Семенов) соответствовала театральной стилистике того времени: белые колонны разделяли сцену, площадка была обтянута полупрозрачной тканью, на протяжении действия постановки меняли мебель.

Режиссер В.Мазынский выстроил мизансцены просто и привычно. Все без лишних экспериментов и нововведений. На первый план выдвинули Лопахина (Л.Трушко). Постановщик прибегнул к высказыванию А.Чехова о том, что центральной фигурой в пьесе является Лопахин. И в спектакле он был в центре событий. Образ был решен не прямолинейно, его не сделали банальным купцом, с одной стороны он преданный и отзывчивый, с другой практичный и расчетливый. Два человека уживались в нем, но в спектакле и пьесе оказалось, что любовь к Раневской (Г.Маркина) для Лопахина не была самым главным. Он как ребенок радовался покупке сада и не чувствовал вины перед бывшими хозяевами. К этой черствости привело равнодушие Раневской. Ведь подобное привлекает подобное. Он купил сад для нее, ради нее, а она и не заметила, потому что Раневская другая, не такая, как Лопахин, она говорит на другом языке. Г.Маркина не наделила свою героиню сентиментальностью. Ее Раневская мягкая, чуткая, сдержанная, женщина с редкостной душой, способная на самоотверженную любовь, которая является для нее стимулом жизни. Не смотря на то, что жанр спектакля не был точно обозначен, и не наблюдалось режиссерской концепции, дуэт Лопахина и Г.Маркиной придал постановке оригинальность и своеобразное видение образов.

Своеобразно были решены образы и в спектакле Русского театра им. М.Горького, но не хватало выстроенности во взаимоотношениях между героями. Партитуру спектакля разработали так, что лишь от профессионализма актрисы А.Климовой зависел успех постановки. Остальные персонажи требовали доработки и режиссерского переосмысления. При воссоздании образа Гаева (Ю.Сидоров) предпочтение было отдано комедийным краскам. В ролях Пети Трофимова и Лопахина актеры В.Шушкевич и А.Ткаченок лишь очертили контуры, без особых нюансов. Ощутим был творческий просчет Т.Бовкаловой в роли Ани. Сценический портрет героини выглядел эскизно. Не смотря на актерские неудачи театру удалось нащупать чеховские глубокие раздумья. Ведь в 1980-х пришло время перемен, как политических, так и общественных. Постепенно менялось мировоззрение, стала востребована классика. Поняв, что на одних лозунгах: "Дадим больше стали и надоим больше молока" жизнь не продержится и в этом человек не найдет для себя жизненно-важных ответов, люди стали обращаться к классике. Человек перестал видеть себя, как инструмент общественных лозунгов.

Поэтому спектакли театра им. Я.Колоса, им. М.Горького и Гродненского областного драматического театра на тот момент были, как глоток свежего воздуха, они утверждали, что жить старыми идеалами уже невозможно, что за старые ошибки придется платить. Спектакли оказались пророческими. Но в отличии от двух первых гродненский спектакль оказался более успешным. Молодой режиссер А.Шелыгин предпочел верность тексту и духу автора. Спектакль был визуально красив. Сценография (К.Шимановской): белый задник и боковые ширмы, белое облако с ветвями, шкаф, белые галоши П.Трофимова олицетворяла чистоту, непорочность обитателей. Но чистота и красивость были безжизненны, а потому обречены и погибли. Герои не могли противостоять надвигающимся переменам, так актриса Л.Кучеренко тонко уловила беспомощность Раневской. Ее движения были немного механичны, она словно не успела проснуться, всем своим существом вызывала сострадание, но одновременно с беспомощностью в ней уживался эгоизм, от которого страдали все ее близкие, и страдала она сама. Актрисе удалось сочетать не сочетаемое в одном образе, от чего ее персонаж получился противоречивым и многогранным.

Еще один подобный образ в спектакле создал актер Н.Емельянов, который исполнил роль Лопахина. В его герое уживалась любовь к красоте и практицизм. Театр трактовал Лопахина, как раба денег: "в деньгах цель, смысл и удовольствие каждодневного труда Лопахина" [47, с.4]. Но такая трактовка немного приземлила героя. Ведь в этом образе А.Чехов видел себя. Словно с себя он писал портрет, и как известно драматург никогда не был рабом денег. Со сценическим решением других образов так же можно поспорить: "в роли Пети актер В.Капранов пока не нашел своего места в спектакле. Пассивна и Аня (Е.Красикова). Их стремление к новой жизни лишь декларируется, не заражая, не увлекая зрительный зал." [47, с. 4]

Во всех трех "Вишневых садах" драматичное начало возвышалось над комическим. Природа актеров и режиссерские идеи не способствовали созданию на сцене комедийного спектакля. Все было направлено на раскрытие трагизма жизни героев. В этом проявлялось общественное настроение того времени. До 1980 г. А.Чехова практически не ставили. Но через два года к нему бросились, как к врачу: помоги. В 1990-е было вообще ни до А.Чехова, ни до Ани и Пети Трофимова, все думали, как своих детей спасти и вывести в люди. Театры стояли полупустые. А в 2000-е гг. А.Чехов опять вернулся на театральные подмостки. Словно режиссеры предчувствовали еще в начале 1980-х общечеловеческие и исторические перемены. Словно предрекали, что за все придется заплатить и заплатили, начиная с длинных очередей в пустые магазины, коррупцией, Афганистаном, Чернобылем, развалом СССР, Чечней, инфляцией… Может и на современном этапе обращение театров к А.Чехову и к его "Вишневому саду" имеет свои причины. Ведь театр тонко чувствует настроение общества и грядущие перемены.

Так почувствовал состояние общества режиссер Ю.Лизингевич - состояние ожидания. В 2006 г. он поставил "Вишневый сад" в Национальном академическом театре им. Я.Колоса. У режиссера не было отличающейся от традиционной хрестоматийной своей трактовки "Вишневого сада". Но он предложил принципиально новое сценографическое оформление спектакля. Всех действующих персонажей режиссер переселил в пространство железнодорожного вокзала. Художник А.Пронин, учитывая пожелания режиссера, создал на сцене оформление полностью соответствующее режиссерскому замыслу: три расписные колонны, на заднике ленты-деревья укутанные туманам, с правой стороны шлагбаум, вокзальная тележка носильщика, на которой вывозили Раневскую (Т.Кобяк). Затем тележку обыгрывали на протяжении всего спектакля, а в конце сгрузили все вещи.

Режиссер выстроил мизансцены, в которых центральной фигурой была ни Раневская, ни Лопахин, а Шарлотта (С.Окружная). Именно она оказалась символом дома и сада, которым суждено погибнуть. "Она похожа на грустного клоуна, который напоминает всем, что бал вот-вот закончится" [10, с. 22]. Похожа она на клоуна из-за того, что при создании образа пользовалась гротесковыми красками. И сцену, где Шарлотта показывала всем фокусы, актриса превратила просто в шутку, в смешной эпизод, трюк, не придав ему чеховской грусти, без подтекста, который вложил драматург, а ведь в пьесе в этом моменте становится ясно, что веселье скоро закончится, что это пир перед "чумой". В целом исполнители создали оригинальные и достойные образы, но актерский ансамбль не сложился.

Не хватило спектаклю мизансценического разнообразия, все было монотонно и механично, словно актерам говорили: "сейчас присядешь, после посмотришь направо, оценишь ситуацию, поднимешься, запрокинешь голову и т.д.". А в последней мизансцене все, сбившись в кучку, застыли, как будто позируя фотографу, тем самым они выразили идею о том, что время все страсти рано или поздно превращает в некий безжизненный знак, в фотографию, в след на песке. Главное, чтобы спектакль "Вишневый сад" не стал безжизненным знаком, следом на песке, которому суждено смыться водой.

Расшифровал и по-своему зашифровал А.Чехова П.Адамчиков в постановке "С.В." в Национальном академическом театре им. Я.Купалы 2004 г. Режиссер назвал свой спектакль по "Вишневому саду" "С.В.", что можно расшифровать как "спальный вагон", в котором приехала главная героиня Раневская-З.Белохвостик. На сцене было много дорожных чемоданов. Таким образом, создалась атмосфера зала ожидания, неопределенности, суетности и тревоги. Так спектакли витебского и купаловского театра перекликались, в одном и другом сценографы создали атмосферу ожидания и непостоянства.

Только в отличии от Ю.Лизингевича, молодой и амбициозный режиссер П.Адамчиков определил стилистику спектакля языком жеста, движения, а не чеховского слова. От комедии он перешел к танцу. Если в пьесе "Вишневый сад" подтексты, то в спектакле "С.В." "поддвижения". Современные режиссеры других стран уже давно считают, что телодвижением можно выражать любое состояние души, любую эмоцию, любое чувство. По этому поводу высказывание самого режиссера: "Сыграть пьесы Чехова на купаловской сцене с полноценным текстовым наполнением мало шансов. Рискнул делать пластический спектакль, потому что Чехов -- атмосфера. Ни с чем не спутаешь атмосферу его пьес и психологию его людей. Это можно передать интонацией, словом, музыкой и даже движением. Конечно, не все однозначно откликаются на наш эксперимент. Молодые легко включаются в игру. Старшие некоторое время мучаются из-за традиционалистских представлений. Но большинство зрителей выходят из театра с твердым намерением перечитать пьесу."[ 41, с.7 ].

В сегодняшнем понимании искусства театра здесь нет ничего неожиданного. Драматический артист должен не только уметь произносить слова, но и раскрывать драму через движение. С пластическим спектаклем современному театру легче выходить на международную арену, нет проблем ни с языком, ни с переводом, язык пластики - интернациональный язык. Мысль неотделима от телесного действия, телодвижением в совершенстве можно выразить любое состояние души.

В спектакле пластика, музыка, сценография, актерская искренность, все слито в единое целое. У актеров хорошая пластическая подготовка, гибкость и подвижность тела, у Н.Кириченко, З.Белохвостик, В.Манаева в совершенстве развито и пластическое воображение. В.Манаев выражал мысль одними лишь руками.

Время - первое действующее лицо спектакля "С.В.". Оно неумолимо меняет все: людей, города, дома и отношение ко всему вышеперечисленному. Именно с него начинается постановка. Темнота, и как приговор для всех - стук часов. Время ушло и уже поздно мечтать, любить, действовать, жить. У Раневской (З.Белохвостик) больше нет ни минутки на веселье, ни на излюбленные парижские вечера. Время "Вишневого сада" ускользнуло в вечность. Настала новая эпоха, настали другие времена.

Главная идея спектакля, в том, что на смену старому приходит новое, то, что выход - это обязательно вход куда-то. И вначале постановки, когда на сцене лежал спящий Лопахин (Д.Есиневич), это не просто спящий и уставший человек - это и есть образ нового, которое дремлет, которое придет через Лопахина, ворвется и изменит сложившиеся традиции, вырубит вишневый сад. Именно купцу в спектакле принадлежит данная возможность - изменить, перестроить, разрушить вековой уклад жизни помещиков.

Раневская с радостью бы рассталась со старым укладам жизни, но поместье и вишневый сад для нее это не просто место, где она провела детство и молодые годы своей жизни - это воспоминания и об утонувшем сыне Грише, и об умершем муже. Воспоминания для Раневской дороги, также любим и Париж, в котором она смогла бы жить, если бы не сложное финансовое положение. Поэтому, когда Раневская-З.Белохвостик обессиленная лежит на огромном чемодане и изнеможенно стучит по верхней крышке, она пытается убить воспоминания о Париже и о прошлой жизни в поместье, она хочет закрыть их в чемодане, а ключ выбросить.

Но как убить воспоминания, если люди, любая вещь в комнате напоминает о прошлом. Даже рогатка, которую передает ей Трофимов-А.Гладкий символ - это ее сын. Раневская-З.Белохвостик аккуратно берет рогатку и начинает танцевать с ней. Затем бережно укачивает на руках, как младенца, но вдруг рогатка превращается в веревку на которой Раневская-З.Белохвостик захочет повеситься, но внезапно появившиеся жители поместья спасают обезумевшую от горя мать.

Они спасут от смерти, но не от боли, боль навсегда останется в ее сердце, ведь все люди окружающие ее - это напоминание о погибшем сыне. Раневская-З.Белохвостик переживает мощный внутренний конфликт - она хочет забыть прошлое и вернуться в Париж, но понимает, что ни Париж, ни новая жизнь не спасут ее от мучений. Поэтому бал, который затеяла она бессмысленный и жуткий. Он так же не спасет. И когда актеры танцуют и ведут хоровод, притоптывая и вскрикивая - это ликуют боль и горе, переполняющие сердца и души действующих лиц.

Когда становится больно молчать Шарлота-С.Зеленковская единственная в спектакле произносит монолог. Как пронзительный крик о помощи звучат ее слова. Шарлоту принимают за куклу, она не выдерживает данного отношения, срывается, и всю горечь, обиду выплескивает в паре ярких и сочных фразах.

Интересен образ Лопахина - единственного нормального человека. Кажется, он вывел бы всех в хорошую жизнь. Но не получилось. Был бы Лопахин прагматичным и расчетливым человеком, да не русских кровей, женился бы на Варе, на месте вишневого сада построил предприятие, и было бы у них все как в сказке, но не как у А.Чехова. Ведь герою нашему захотелось любви и внимания, чтобы Раневская любила. Нереальных вещей ему захотелось.

Все пропало, ушли герои со сцены в черную пропасть шкафа, бедные, но гордые. Выплеснутые наружу эмоции сгорели, и все опять стало на свои места. Потухли софиты, лепестки вишневого сада как отголоски прошлого опали на землю и укрыли белым одеялом одинокого Фирса. Герои спектакля не нашли сил для сопротивления судьбе и обстоятельствам. Совершенно неэмоционально, как куклы, как не живые существа снимали с себя одежды и уходили туда, куда им приказало время. Они не хотели сопротивляться, им не нужен был выбор, не нужна была свобода.

Свобода понадобилась режиссеру П.Адамчикову, благодаря которой он и создал оригинальную трактовку классической пьесы, перешел от комедии к танцу. Постановка "С.В." как говорил Треплев: "новая форма". Свежий взгляд на драматургию, которой вот уже сто лет. П.Адамчиков еще не раз докажет, что истинные ценности не устаревают, просто им необходимо придать новое звучание, новую окраску, новую форму, востребованную современной публикой.

Сегодня в белорусском театральном процессе текст классической драматургии чаще всего становится объектом интерпретации. Драматические театры при постановке классики зачастую обращаются к жанрам музыкального театра, прибегают к хореографическим элементам. Все это результат современной действительности. В условиях жесткой конкуренции необходимо ярко заявлять о себе. Поэтому молодые режиссеры при постановке довольно известных произведений стремятся к необычным формам. Режиссеры, которым не безразлично творчество А.Чехова смело начинают экспериментировать, изменять текст, заменять слова движениями. К таким новаторам можно и отнести П.Адамчикова. Он выбрал свою, оригинальную и новую дорогу, которая стала его собственным неповторимым стилем.

3.2 "Чайка" - на грани трагедии и комедии

"Чайка" (1896) - комедия. Авторское определение кажется парадоксом. Столько печальных событий, такой грустный, даже можно сказать трагический финал, и это есть комедия. Сложно с первого раза уловить тонкий комизм драматурга. Режиссер, который намерен ставить "Чайку" в жанре комедии, должен обладать особым складом ума. Должен шутить над всем происходящим, даже если оно весьма прискорбно, но одновременно с этим не впадать в циничность. Зачастую жанр сценической "Чайки" и жанр первоисточника заметно отличаются друг от друга. Пьесу могут поставить, как драму, трагикомедию, или даже как танец.

В "Чайке" много любви, актриса Аркадина переживает роман с писателем Тригориным, холостяком в солидных годах. Еще одна пара влюблённых - сын Аркадиной Константин Треплев, мечтающий стать писателем, и дочь богатого помещика Нина Заречная, мечтающая стать актрисой. Любовным дурманом охвачены и другие персонажи: идут как бы ложно построенные пары влюблённых: жена управляющего имением Шамраева влюблена в старого холостяка доктора Дорна, дочь Шамраевых Маша, безответно влюблена в Треплева и от отчаянья выходит замуж за нелюбимого человека. Даже бывший статский советник Сорин, больной старик, признаётся, что он симпатизировал Нине Заречной. Любовные перипетии в "Чайке" развиваются остро. Любовь, охватившая почти всех героев, составляет главное действие "Чайки". Сам А.Чехов говорил, что в его пьесе "семь пудов любви".

Но не меньшую силу имеет и преданность её героев искусству. Чехов обсуждал в пьесе проблемы искусства, его сущности, назначения, традиций и новаторства. О литературе и театре рассуждают в "Чайке" все, даже медик Дорн. Попыталась также поразмыслить на эту тему актриса Н.Пискарева, в 1996 году поставившая на Малой сцене купаловского театра "Чайку". Были различные отзывы на этот спектакль: большая часть театральной публики не приняла его, некоторым же постановка понравилась.

Но Н.Пискаревой удалось соединить, как отметила Т.Орлова: "жизненную прозу и "чудесный свет" искусства, а ведь первое могло потянуть спектакль в сторону быта, а второе в далекие от сегодняшнего дня разговоры. К счастью, по-моему, это не произошло" [6, c.54]. Огромное внимани6е в спектакле со стороны режиссера было уделено воплощению образов на сцене, поэтому они максимально приближались к чеховской трактовке, так "молодой и талантливый Треплев (А.Редька). Простая деревенская девушка, которая ничего не поняла в первой пьесе Треплева, - такая Нина Заречная (Л.Иванникова)"

[6, с.54]. Ремесленник-литератор Тригорин (А.Лабуш), который уже не может услышать себя, он просто любит ловить рыбу, пить чай, в постановке он фактически лишен городской интеллигентности. Создавая свои образы на сцене, актеры существовали отдельно друг от друга, между ними не было связи, но не от того ли, что и в пьесе все герои мучались только своими проблемами, не замечая, кто рядом с ними. Режиссеру удалось передать отчужденность героев пьесы. А художник А.Петросова, которая впервые оформляла спектакль, сумела из крохотной сцены сделать несколько подмостков, на которых размещалось и пресловутое озеро и сцена для спектакля Треплева, и комнаты. Все в постановке было направлено на воссоздание чеховского настроение, которое играет в его пьесах не последнюю роль.

Через пять лет пьеса "Чайка" опять заинтересовала купаловского актера, на этот раз это был начинающий режиссер П.Адамчиков. Идея постановки опять же пластического спектакля "Больше чем дождь…" возникла во время занятий по пластике со студентами Белорусской академии искусств. За основу взяты конфликты произведения А.П.Чехова "Чайка". По их мотивам была сделана попытка создать абстрактную историю, где в стремлении добиться своего идеала, люди ломают судьбы друг другу. Спектакль удивил своей смелостью и оригинальностью.

Пьеса "Чайка" со стороны режиссера была подвергнута коренному изменению, вплоть до названия - "Больше чем Дождь…". Красивое название, метафоричное и загадочное. Создатели постановки точно рассчитали его восприятие зрителями. Во-первых, это придает спектаклю романтичность, легкость и главное загадку, люди любят разгадывать загадки. Зал всегда буде5т заполнен, тем более на программке указано, что спектакль является и Лауреатам V международного театрального фестиваля творческой молодежи "Надежда" Гродно-2001, и что имеет "Гран-при" международного театрально-телевизионного фестиваля "Молодость века", Москва - 2002. Так, что у спектакля не только успешное название, но и соответствующая сценическая судьба.

В спектакле любовь, душевные переживания, взаимоотношения главных действующих лиц является основой. Структурно "Больше чем Дождь…" можно разделить на несколько отдельных танцевальных номеров, где мужчины и женщины выражают свои чувства посредством пластики. Сюжет пьесы выявить весьма сложно. Если забыть, что постановка осуществлена по мотивам "Чайки", то получится история, наполненная изобилием любовных перипетий: Аркана любит Трэга, Трэг любит Ниу и Аркану, Ниа любит Трэга, Трэп любит Ниу, Мэдэн любит Ашу, Аша любит Трэпа.

Все запутано и непонятно, даже от фамилий действующих лиц пьесы практически ничего не осталось, но если немного вдуматься и вспомнить имена персонажей, то получиться, что-то вроде ребуса. Мадам Аркана - Аркадина, Аша - Маша, Ниа - Нина Заречная, Мэдэн - Медведенко, Трэп - Треплев, Трэг - Тригорин, Дор - Дорн. Забавная игра в прятки перед началом спектакля. Авторы проекта намекают на игру во всем. Изменяют имена, характеры, сюжет, дают полную свободу воображению, предлагая зрителю не судить их строго.

Сценография спектакля минимально упрощена: пустая сцена, пару стульев и подвешенный саксофон. С течением времени стульев на сцене становилось всё меньше, как, впрочем, и людей. И когда, в конце концов, остался один стул, за него началась настоящая борьба, которая была так активна, что в результате стул превратился в не нужный хлам.

Режиссер значительно сократил время постановки. "Больше чем Дождь…" длится всего лишь час, что удивительно для классического произведения, тем более для чеховского. Но "короткометражку" "Больше чем Дождь…" породила массовая культура со своими жесткими правилами. Основные критерии которой: краткая, сжатая и яркая информация, способная мгновенно поглотить сознание реципиента.

По своему ярким и запоминающимся оказался спектакль режиссера театра кукол А.Лелявского, который удачно поставил А.Чехова, что редко удавалось нашим драматическим режиссерам. Спектакль "Чайка" (2003 г.) Белорусского государственного театра кукол с большим успехом показывался на международных театральных фестивалях. Уровень международного признания и количество наград на самых престижных фестивалях у данного спектакля высок.

Обычно режиссеры ставили комедию "Чайка", как драму, а иногда и как хореографически-пластическую композицию. Но "Чайка. Опыт прочтения" А.Лелявского настоящая чеховская комедия. И в этом, наверняка, заключается, как бы это парадоксально не звучало, нетрадиционный подход к прочтению А.Чехова. Так как мы привыкли видеть "Чайку" в жанре трагедии, мелодрамы, драмы, но не комедии. И вот режиссеру кукольного театра это удалось - увидеть настоящего А.Чехова, его тонкий юмор, поставить его весело и живо, а не скучно, как бывало обычно. Можно назвать данный спектакль экспериментом, так как никому еще не удавалось поставить "Чайку" как комедию.

Спектакль "Чайка" дополнен еще несколькими небольшими текмстами, которые и помогают режиссеру показать личный "опыт прочтения". В остальном эта наивная и пронзительная пьеса А.Чехова о человеческих амбициях, крушении идеалов, творчестве и неразделенной любви сохранена с большой трепетностью и нежностью. Творческие дискуссии героев пьесы происходят на фоне весьма приземленных вещей: обычных застолий, нехитрых интеллигентских развлечений. Зритель с юмором воспринимает персонажи А.Чехова.

Куклы здесь оказались очень кстати. Маленькие, непропорциональные, смешные человечки с тонюсенькими ножками, длинными руками, смешными носами, ожившие в руках актеров, своими неуклюжими движениями умножают юмор А.Чехова, вскрывая очевидный комизм пьесы, которую крайне редко удается сделать действительно комедией. У А.Лелявского зритель словно попадает в некий сюрреалистический кукольный мультфильм. То, что никогда не удалось бы драматическим актерам в силу законов природы, легко удалось маленьким куклам.

Зритель видел пьесу, проигранную дважды: куклой и актером, где актер - это некое внутреннее "я", душа персонажа, а кукла - его внешняя оболочка. Особенно стоит отметить великолепное исполнение ролей Треплева и Тригорина А.Янушкевичем, Нины Заречной - И.Гончар. А.Лелявский подошел к А.Чехову не как к "скучному драматургу", а как к комедиографу, рассказавшему анекдот о смешных, не очень талантливых, но очень ранимых, трогательных людях, запутавшихся в своих чувствах и влечениях.

Режиссер Ю.Лизенгевич поставил необычную "Чайку" в Национальном академическом драматическом театре им. Я.Коласа (экспериментальная сцена) 2006 г. В его спектакле нет порыва юного гения, нет темы непризнанности. Экспериментальная сцена - собственно, и не сцена вовсе. Это фойе бельэтажа, среди колонн которого и разыгрывается спектакль. Сценографии практически нет, пол прозрачный - играют как бы на озере. В этом свободном пространстве режиссер средствами мизансцен вскрывает весь клубок любовных отношений. Важный момент для оформления - чуть прикрытый занавесом дверной проем в заднике, в котором видны томящиеся в ожидании своего появления "грядущие" персонажи - своеобразная дверь в ближайшее будущее.

Спектакль начинается с того, что появляется Треплев (П. Давыдовский). Он занимает свое место на сцене и начинает следить, как разворачивается знаменитый монолог. Треплев пытается режиссировать жизнь окружающих. Но в какой-то момент не выдерживает - и сам включается в действие, которое выходит из его контроля. Треплев у П.Давыдовского - неудачник, тщеславный, рассчетливый, горделивый. Его самоубийство - не от того, что будущее невозможно, а потому, что прошлое не удалось.

Это чувствуется особенно остро, поскольку вокруг Треплева режиссер выстраивает атмосферу неблагополучной, безответной, но жертвенной (а потому благородной) любви. Аркадина (Т.КОбяк) не выпрашивает любви у Тригорина, ее чувство выстрадано. Заречная (А.Сладкевич) тоже несет крест любви. Маша (О.Обухова) кричит "чайкой", когда делают больно ему - не ей самой. И только в самом Треплеве не чувствуется готовности к жертве. Он готов убить себя, но пожертвовать собой ради других не способен. Трагический мотив оказывается приглушенным. Треплев - герой нашего времени.

"Спектакль в спектакле" - пьеса Треплева в исполнении Нины Заречной - традиционно очень сложен в постановке. Ю.Лизингевич не режиссирует монолог Заречной, он ставит полноценный спектакль. А. Сладкевич, читая текст двигается от "дверки в будущее" сквозь ряд персонажей. В какой-то момент напряжение нарастает, бьет искра и все персонажи срываются с мест, мир переворачивается, все меняется. Крах кажется неотвратимым, пока Треплев, не выдержав, сам не останавливает действо. Это театральный успех. Но именно он в определенном смысле приводит к гибели своего создателя.

Драматург определили жанр своей пьесы, как комедия в четырех актах. Анализируя драматургические коллизии "Чайки", пьесу сложно однозначно назвать комедией: Треплев кончает жизнь самоубийством; Нина становиться заурядной провинциальной актрисой. Очевидно, что в подобной ситуации мало комического. Возможно, это была одна из причин первого провала постановки "Чайки" в Александринском театре. Когда зритель пришел на комедию, а увидел драму.

В Беларуси пьесы А.Чехова почти никогда не получались, может из-за того, что театры не точно следили за жанровым определение драматурга, пытались изобрести велосипед, когда он уже был придуман. Возможно это происходило потому, что белорусское театральное искусство на протяжении всего периода своего существования было привержено одному художественному направлению - реалистическому методу, в рамках которого режиссеры и актеры создавали социально мотивированные сценические произведения с точной, психологически глубокой разработкой характеров. Очевидно, что драматургия А.Чехова требовала несколько иного подхода и прежде всего не прямолинейного, а более тонкого глубинного постижения нетрадиционного внутреннего конфликта, завуалированных авторских подтекстов, раскрытия не только первого, но и второго, третьего планов.

Заключение

Судьба драматургии А.Чехова в театрах Беларуси с момента первых постановок до 1980-го г. складывалась достаточно сложно. Художественный уровень сценических интерпретаций чеховских пьес был преимущественно невысоким. В одних постановках герои А.Чехова идеализировались, в других осуждались и развенчивались. Театральные коллективы не могли соединить чеховскую любовь к своим героям с его же сочувствием к их слабости. От этого интеллектуальные комедии "Чайка" и "Вишневый сад" в интерпретации театров становились либо "слезливыми" драмами, либо фарсовыми комедиями.

Драматургия А.Чехова периодически вызывала интерес у режиссеров, но почти никогда не получала должного воплощения. Возможно это происходило потому, что белорусское театральное искусство на протяжении всего периода своего существования было привержено одному художественному направлению - реалистическому методу, в рамках которого режиссеры и актеры создавали социально мотивированные сценические произведения с точной, психологически глубокой разработкой характеров. Очевидно, что драматургия А.Чехова требовала несколько иного подхода и прежде всего не прямолинейного, а более тонкого глубинного постижения нетрадиционного внутреннего конфликта, завуалированных авторских подтекстов, раскрытия не только первого, но и второго, третьего планов.

Но несмотря на то, что ни одному театру не удалось раскрыть тайну чеховских произведений, тот опыт, который они получили, осваивая творческое наследие А.Чехова, оказался ценным для актеров и режиссеров, как в повышении профессионального мастерства, так и в осмыслении гуманистических идей русской классической драматургии.

В 1990-е.гг. интерес театров к творчеству А.Чехова усилился, появились оригинальные сценические произведения. В это время театральные интерпретации произведений А.Чехова отличались разнообразием. Так, при постановке пьесы "Иванов" театры Беларуси прошли путь от эксперимента к традиционному прочтению. Причем эксперимент режиссера Я.Натапова в Брестском театре драмы и музыки оказался псевдоэкспериментом, а традиционным был спектакль режиссера в Республиканском театре белорусской драматургии.

В постановке режиссера В.Анисенко соблюдены костюмы, время и место действия. Но поскольку на протяжении нескольких лет у театра была определенная задача - это поиск и интерпретация белорусских современных пьес, актеры были в прямом смысле слова выращены на белорусской драматургии. Чеховские образы порой подменялись "сялянскими" героями Я.Купалы, В. Дунина-Марцинкевича и Я.Коласа. В спектакле режиссера В.Анисенко отсутствовала интересная и созвучная времени концепция. Режиссер не сумел увидеть в классической пьесе хоть что-нибудь актуальное, отражающее сегодняшнюю действительность. Зато другому режиссеру Р.Талипову, поставившему в театре "Дзе-Я?" эту же пьесу удалось соединить прошедшее время и современное, сделав пьесу актуальной, при этом она не потеряла особого чеховского настроения, и тона. В постановке все персонажи приобрели неожиданное современное звучание, а на первый план были выведены женщины, а не Иванов, хотя драматург был против всякого женского первенства.

Но в отличие от спектаклей Я.Натапова и Р.Талипова в "Иванове" режиссера В.Анисенко был главный герой. Наконец-то зритель смог увидеть настоящего Иванова. Того "чеховского Гамлета" о котором говорили многие критики. В исполнении И.Сигова Иванов оказался истинным интеллигентом, человеком, запутавшимся в жизненных обстоятельствах, страдающим и приносящим страдания близким людям.

При воплощении на сцене пьесы "Дядя Ваня" самым успешным спектаклем можно назвать постановку Брестского театра драмы и музыки. Режиссер А.Латенас проявил бережное отношение к авторской идее. Режиссура А.Латенаса - это согласие и понимание всех актеров, понимание природы драматургии, налаживание живых связей между действующими мизансценами, настройка единого общего верного тона. Кажется, что для режиссера абсолютно неважно было отыскать в А.Чехове "что-то, до чего еще никто не додумался". История "Дяди Вани" выглядела в его прочтении необычайно простой и бесхитростной. И именно эта кажущаяся простота покорила зрителей.

Не удалось покорить зрителей ни одному из тех режиссеров, которые брались за постановку пьесы "Три сестры". На это существовали свои причины. Так в спектакле режиссера А.Сагальчика в Национальном академическом драматическом театре им. М.Горького были и продуманность в мизансценах, и качество подобранного музыкального сопровождения, и оригинальная сценография, но режиссер недостаточно внимания уделил самому главному выразительному средству - игре актеров, этот немаловажный момент и был упущен из виду. Сценические метафоры, условные формы в "Трех сестрах" помогали созданию на сцене живой атмосферы, но не способствовали максимальному проявлению актерского мастерства.

В спектакле "Три сестры" В.Раевского на сцене Национального академического театра им. Я.Купалы, сценография и актеры органично взаимодействовали. Только, возможно, некоторым исполнителям не хватило точности в раскрытии характеров персонажей. Так как попытка вписать чеховских героев в контекст современной реальности снизила поэтичность некоторых образов.

Герои спектакля "Три сестры" О.Коца в Национальном академическом драматическом театре им. М.Горького оказались самыми экзотическими персонажами. Режиссер не побоялся изменить саму структуру пьесы, оставив только трех сестер и Вершинина. Но придуманные режиссерам эпизоды и сцены не складывались в целостную картину оттого, что не было ни одной, пусть даже очень простой мысли, на которую можно было бы нанизать пафосные монологи сестер. Потребность игры оказалась сильнее потребности высказывания. При таком подходе совершенно неважно, какой драматургический материал берется для игры.