"Конец истории" как значимый элемент современного мировозрения

Г.С. Кнабе пишет: «В четверть шестого часа пополудни 14 ноября 1831 года кончилась эра. Навсегда закрылись глаза последнего философа, который мог представить наше знание о мире как целом в виде единой стройной и всеобъемлющей системы логически организованных категорий, - Георга-Вильгельма-Фридриха Гегеля. Всемирно-исторический смысл происходящего состоял, однако, в том, что исчерпал себя сам мир, допускавший такой свой философский образ, при котором строгость логического построения исключала эмоцию и личное переживание, а объективность целью - судьбу и труд, мысль и чувство отдельного человека. Чтобы ввести в философскую картину мира это переживание и этого человека, каждая эпоха должна была отныне осознавать и выражать себя не в философии системы, а в философии господствующего общественного умонастроения.»

Оксфордский профессор Г. Иглтон, один из самых пламенных истолкователей и провозвестников постмодернистского мировоззрения, писал об этом так: "Постмодернизм возвещает смерть тех «метатекстов» (свободное от этического измерения естествознание; всемогущество "большой техники"; разрушающая окружающую среду промышленность; чисто формально-правовая демократия), тайная террористическая задача которых состояла в том, чтобы обосновать и узаконить иллюзию существования "всеобщей" человеческой истории. Мы переживаем сейчас процесс пробуждения от кошмара модернизма, с его инструментальностью разума и фетишизацией тотальности, и перехода к плюрализму постмодернизма - этому вееру разнородных стилей жизни и разнообразных игровых ходов, обозначившему отказ от ностальгической потребности в самораспространении и самоузаконении... Наука и философия должны освободиться от балласта своих грандиозных метафизических претензий и взглянуть на себя с большей скромностью как на еще один возможный набор текстов".

Перечисленные идеи реально живут в определенной духовной атмосфере. Речь идет именно об атмосфере. Постмодернизм живет в сегодняшнем обществе не как система взглядов, а как настроение - зыбкое, смутное, подчас не поддающееся отчетливому формулированию, в еще большей мере зыбкое и смутное, чем умонастроения, ему предшествующие. Из противоречия между постоянным нравственным дискомфортом, переживаемым постмодернистским человеком в современном обществе, и вполне комфортными условиями повседневного его существования в том же обществе рождаются господствующие в постмодерне принципиальная эклектика и универсальная ирония.

Противоречие между комфортными и потому приносящими удовлетворение условиями существования и отрицательным отношением к обществу, которое создает эти условия, порождает помимо общественного радикализма и универсальной иронии еще одно примечательное свойство этой духовной атмосферы, в которой живет и разворачивается постмодернистское мироотношение - своеобразное неоманихейство, идеологический императив разоблачительства. Речь идет не о гуманистическом протесте против основ капитализма, а о чисто идеологической установке: разоблачать и протестовать любой ценой и по любому поводу, независимо о того, делает ли такая критика общество лучше или хуже. Постмодернистский соблазн современного человека -- подвергнуть сомнению все ради самого сомнения. Сомнение в истории, ее целостности, в ее конце -- тоже своеобразная дань моде. В целом же перед нами две точки зрения: либо постмодерн знаменует собой (как общественно-философское умонастроение) фундаментальный слом, конец трехтысячелетней эпохи европейской истории, когда противоречивое, конфликтное, но непреложное единство индивида и рода делало возможными и ценными многообразные формы диалектической целостности, знаменует полное исчерпание самого принципа, лежащего в их основе, либо перед нами очередной протест против растущего отчуждения человека: но и в том и в другом случае он характеризует кризисное состояние эпохи. Американские социологические типологии личности 50-60-х годов ("человек организации" У. Уайта, «одномерный человек» Г. Маркузе) подчеркивали утрату личностной автономии, рост конформизма, ориентацию не на внутренние, а на внешние ценности, идентификацию с группой и устойчивыми социальными структурами. Г. Маркузе пишет: «Технический порядок принес с собой политическую и духовную унификацию общества. Права и свободы утратили свое значение ...Товары поглощают людей и манипулируют ими" . Американский философ Э. Фромм рассматривает проблему любви в условиях буржуазного общества. По мнению Фромма, люди, способные любить, редко встречаются в условиях существующего социального строя. Не столько из-за того, что возникновению любви мешают многочисленные дела, сколько из-за того, что «дух общества, сосредоточенного вокруг производства и жаждущего только потребления, таков, что только «не-конформист» может противостоять этому духу» . Всякая деятельность человека подчинена экономическим целям,человек стал безразличен к своим специфически человеческим качествам и функциям. Всякое общество, которое ограничивает развитие любви,"неизбежно рано или поздно погибнет, придя в противоречие с основными потребностями человеческой природы". Лозунгом постмодернистского мышления можно считать слова Миллера: "Да, есть люди, например, работающие в институциональной среде тюрьмы. Они, вероятно, в моих книгах не найдут советов или инструкций, «что делать». Но моя идея - добиться, чтобы они больше не знали, что делать; чтобы действия, движения, дискурсы, до сих пор казавшиеся простыми, стали бы проблематичными, трудными, опасными» .В этом контексте возникновение постмодернистского сознания - это результат состояния социального бытия рубежа тысячелетий, которое стало к тому же прогнозируемым, а не предсказываемым.

Примерно в 70-е годы в работах самых разных социологов и социальных философов была в своих основах сформулирована новая концепция структуры и развития общества и, соответственно, членения исторического процесса, отличного от интерпретаций истории Г. Гегеля и К. Маркса. Авторы ее работали независимо друг от друга, они пользовались разными терминами, зачастую имели различные политические ориентации, но при этом в главном их понимание оказывалось сходным. Речь шла об осознании некоей фундаментальной социально-исторической триадичности, присущей и базовой структуре общества, и главным фазам его развития. Получили новую жизнь и были развиты идеи К. Кларка и Ж. Фурастье о трех основных секторах общественного производства: первичный (сельское хозяйство), вторичный (промышленность) и третичный (сфера самых разных услуг). В этом же ряду стоит и О. Тоффлер, прославившийся своей концепцией «Трех Волн».Тоффлеру, может быть, сильнее и ярче, чем другим социальным философам, удалось выразить важную особенность, лейтмотив новой социальной парадигмы: некое устойчивое и нарастающее ощущение того, что мир стоит на пороге больших, невиданных перемен. Речь идет о приближении качественно нового состояния общества. Тоффлер писал: "Мы - последнее поколение старой цивилизации и первое поколение новой ...Новая цивилизация сейчас зарождается в наших жизнях. Это явление, обладающее огромной взрывчатой силой, столь же глубокое, как и Первая Волна перемен, вызванная 10 000 лет назад становлением сельского хозяйства, или как потрясающая Вторая Волна перемен, связанных с промышленной революцией. Мы - дети грядущей трансформации, то есть Третьей Волны" .

До сих пор человечество, по Тоффлеру, пережило две великие Волны перемен (и уже два конца истории), каждая из которых практически упраздняла предыдущие культуры или цивилизации и создавала условия жизни, немыслимые для тех, кто жил раньше. Первая Волна перемен - это аграрная революция. Вторая Волна - становление индустриальной цивилизации. Главной производительной силой, центральной ценностью цивилизации Первой Волны является земля; для Второй Волны - это капитал, рабочая сила и средства производства; для Третьей Волны - знания и информация. Символ первой цивилизации - мотыга, второй - конвейер, третьей - компьютер. Вторая Волна породила массовые общества, которые производили массовую продукцию. Лавинообразно стала расти ценность и цена информации и знаний; гигантские корпорации стали тесниться на рынке новыми малыми компаниями; резко пошли в гору новые источники энергии; начался подъем нетрадиционных форм духовной жизни. Все это - передний фронт Третьей Волны.

Другой футуролог и идеолог современных представлений о структуре исторического процесса и «конце истории» Ф. Фуку яма актуализировал проблематику исторического сознания в несколько ином ключе.

Стремительное вытеснение марксистской идеологии "новым мышлением" и еще более стремительный распад социалистического лагеря были шоком, причем для аналитиков не меньшим, чем для простых, не искушенных в политических прогнозах, граждан. В этой ситуации растерянности эссе Ф. Фуку ямы как бы стянуло на себя политико-идеологический дискурс, предложив и лестную для западного реципиента экспликативную модель, и обладающую солидным суггестивным зарядом метафору, что немало способствовало «интеллектуальному» освоению случившегося. Построения Фукуямы привлекли, однако, не только политологов и дилетантов от политики. Они легли на хорошо подготовленную социокультурную почву, непринужденно вписавшись в контекст дискуссий о «постмировоззрении», «постмодерне» и «постистории». Теоретики постмодерна говорили, что все, что происходит в (пост)современном мире, включено в плюралистический универсум обменов. То же самое говорит, пусть и с изрядной долей тривиализации, Фукуяма. В результате дискуссий о постиндустриальном обществе, ведущихся со второй половины 60-х годов, общим местом стало то, что мы живем в мире нерасторжимых взаимозависимостей - экологических, экономических, демографических. Ту же самую мысль и популяризирует Ф. Фукуяма. Наконец, в унисон с постмодернистскими выкладками звучит и положение Фукуямы, согласно которому все события сегодняшнего мира - элемент калькуляции; человеческая активность, по крайней мере на политическом уровне, продиктована прагматическим расчетом, а не идеологическими соображениями - не «борьбой за признание», как выражается Г. Гегель.

Согласно Ф. Фукуяме, в современном мире место борьбы за признание заняла борьба за более эффективное удовлетворение человеческих потребностей. Участники спора теперь - не принципиально различные "идеологии" (религии и мировоззрения в том числе), а незначительно разнящиеся друг с другом стратегии устройства consumer society(o6inecTBOпотребления). Предмет спора - не (моральные) ценности, а (экономическая) эффективность. Антагонизм систем сменился конкуренцией внутри одной системы. Наступил, стало быть, исторический штиль. Слышны лишь отголоски идеологических бурь, да и то на задворках цивилизации. Движения более нет (или, если угодно, есть движение по кругу). Новые качества более невозможны - есть лишь приращение наличных количеств.

Рисуемая Ф. Фуку ямой картина есть не что иное, как атеистическая эсхатология, вульгаризированный христианский финализм (добрую половину своих читателей Фукуяма приобрел за счет активизации ассоциаций этого ряда). Но фукуямовская философия истории, в отличие от христианской, начисто лишена трансцендентного плана.

Особенно много пророчеств связано в современности с «концом идеологии» . Этот тезис провозглашали Эд. Шилз (впервые, кстати, выдвинувший сам лозунг «конца идеологии», связав его со своим обоснованием «чистой», свободной от ценностных суждений социальной науки), Р. Арон, СМ. Липсет, Д. Белл (специально в книге «Конец идеологии», 1960.), А. Гелен и др. Многие из них связывали данный «конец» с развитием либерально-индустриального общества, НТР, когда собственность якобы перестает быть критерием социальной стратификации, классовое деление общества уступает свое место профессиональному и человечество тем самым освобождается от "мистификации" классовых интересов и политических иллюзий.

У неомарксистов в явно апокалипсическом свете много говорится об антикапиталистической революции, которая определяется как "конец истории", как отрицание "неудавшейся цивилизации" и всего предшествующего развития человечества как "сплошного недоразумения". По мнению Г. Маркузе, мир оказался в отчаянно-тупиковом состоянии, и чтобы выйти из него, подняться к обществу, достойному человека, надо вступить на путь «Великого отказа». Модернизирующиеся общества, где отказ от традиционных форм организации жизни необходим как один из элементов, способствующих созданию нового («мы наш, мы новый мир построим», а сначала «до основанья все разрушим») общества, где регулярно отвергаются некие формы и периодически заявляется то о «конце философии», то о «конце искусства», то о «конце цивилизации», то о «конце религии» и т.д.

Мировоззренческая фигура конца времен появляется в современной культуре в бесчисленном множестве вариаций, различать которые можно в зависимости от того, какую оценку они дают этому концу. Многообразие сил и институтов, ведущих согласно обеим затронутым выше теориям, к "концу истории", можно, в сущности, свести к следующим основным пунктам: (социальное) рыночное хозяйство, техника и естественная наука, бюрократия и демократическое государство.

К первой группе, позитивно оценивающей действие этих сил, относится фукуямовская позиция с характерным для нее утверждением противостояния систем конца эпохи, наступившего с крушением социалистических режимов и ведущего к окончательной победе политической модели либерализма. В этой модели больше не остается места взрывающим системное целое противоположностям; государство и политический порядок приобретают универсальные черты.

Вторую группу образуют теоретики постистории, из которых можно выделить Л. Мамфорда, А. Гелена и Ж. Бодрийара. Сравнение с теоретиками постистории важно потому, что ответственность за развитие современного общества в сторону принудительного конформизма и униформизма они возлагают как раз на одностороннюю центрированность западного человека на таких ценностях, как технический и экономический рост. В противоположность Фукуяме эти авторы усматривают "конец истории" в "культурной кристаллизации", в угрожающем или в уже произошедшем окостенении всей культурной и общественной жизни. Эта версия "конца истории" облачена в вызывающие одежды "постистории". Она представлена в весьма разнообразных вариантах гетерогенных интеллектуальных течений. Здесь для нас важна совершенно иная оценка тех процессов, которые, по Фукуяме, ведут к завершению политической жизни в либерализме. Эти концепции, при всех имеющихся между ними различиях, объединяет одно допущение, а именно, что "конец истории" отнюдь не есть некое желательное состояние, а представляет собой угрозу. С особым недоверием эти теории подходят к автоматизмам технического, научного и экономического развития, а также к политическим институтам, которые до сих пор не сумели должным образом ответить на требования, предъявляемые этим развитием. Те общественные силы, которые, по Фукуяме, работают на благо совершенствования человечества или, по меньшей мере, его политических институтов, подвергаются здесь суровой критике. Если следовать теории А. Гелена и Ж. Бодрийара, то оказывается, что история пришла к негативному концу. Если же следовать теории Л. Мамфорда ,то целью новых политических институтов является как раз разрыв с неконтролируемым ходом технического развития. Современные политические институты неудовлетворительно отвечают на вызов, бросаемый новейшим развитием, и ни в коей мере не являются совершенными. История открыта и не завершена.

Если мировоззренческую универсалию "конца истории" развернуть не в плоскости морального государства, а в плоскости возможного действия, то преимущества этой фигуры очевидны. Из претенциозного описания реальности она превращается в "гипотетическую всеобщность", в проективное единство. Идеал, будучи связан с определенной целью, воплощает определенный тип рациональности, которой соответствуют определенные политические ценности. Перетолковывая "конец истории" в идеальный пункт развития политических институтов (который, однако, бесконечно удален от нас и никогда не может стать конечным состоянием), можно было бы придать тезису Фукуямы известную убедительность. Но Фуку яма приписывает демократии после краха "социализма" статус самодостаточных государственных образований, от которых неотделимо притязание (пусть и неудовлетворяемое) на нравственную универсальность. Но являются ли либеральные институты "истинным и единственным представителем всеобщности государственных интересов"?

Широкое распространение и многообразие взглядов о конце истории, пределах существования и развития различных социальных и природных явлений необходимо ставит вопрос о причинах, объективно-духовных основаниях этого феномена, о его рационально-теоретических и ценностных оправданиях, с одной стороны, и степени научно-методологической и объективно-фактической обоснованности, соответствии с действительностью, ее реальным развитием - с другой.

Однако позитивный смысл самой идеи конца истории глобален, так как ее появление прямо обусловлено объективной детерминацией. Концепции конца мира ясно указывают на глубокие противоречия, конфликты, кризисы, разрушительные столкновения интересов, социальных сил, которые реально существуют и разъедают, деформируют общество, создают в нем тупиковые ситуации.

Эта критическая сторона названных теорий выступает часто как очень глубокая, разносторонняя и объективно-правдивая, ясно показывающая, что нельзя мириться с тем, что есть, и что на существующее больное общество нужно смотреть как на временное, преходящее. Нередко эта сторона проявляется в форме решительного протеста, отрицания какого-то определенного состояния общества -- капитализма, цивилизации, фашизма, диктаторского социализма и т.д. Причем это отрицание иногда увязывается с идеей необходимости, обязательности глубоких революций, организованных массовых выступлений против иррациональных, отживших общественных структур, сохраняющих и обостряющих конфликт личности и «мировой гармонии», индивидуального и общего.

Другой позитивный аспект связан с поисками путей кардинального решения социальных проблем, со стремлением определить идеал, высшую цель, возвышенные, перспективные идеи, устои постисторического свободного общества. Без решения подобных задач (пусть даже в нереальном, утопическом плане) любое общество, как известно, вообще не может нормально функционировать, существовать как живой организм, системное образование. А.Н. Уайтхед был, безусловно, прав, когда отмечал: «Существует неотвратимая закономерность в том, что цивилизация, у которой нет какой-либо высшей цели, погрязает в сладострастии или же впадает в монотонное однообразие, в котором гаснет всякое живое чувство».

Известное оправдание, положительный аспект имеет, далее, и подход к общественным явлениям, истории в целом исходя из их конца. Только при достижении зрелого, конечного состояния можно вполне определенно судить, делать окончательные выводы о сути, природе общественных и других явлений: Вселенной, звездных миров и т.п. Нельзя, например, наиболее правдиво говорить о человеке, его сути, специфике, пока он не повзрослел, не сформировался, исторически не сложился. В этом смысле подход к истории, раскрытию ее смысла с позиций «совы Минервы» вполне приемлем. Но при абсолютизации такого подхода нужно, очевидно, брать на веру, соглашаться с теми, кто говорит о неизбежности или реальной данности конца истории. А эта позиция, как отмечалось, вряд ли доказательна. Поэтому, соглашаясь с правомочностью общей (абстрактной) постановки вопроса о значении законченного процесса для его полного познания, следует тем не менее исходить из реальных данных. Это значит, что в каждое определенное время мы можем иметь достоверные исторические знания, но такие, которые являются неполными, приблизительными, относительно истинными. Другого нам просто не дано. Мы получаем лишь примерные знания о тех всемирных процессах, которые не завершены и завершиться не могут, находятся или в периоде становления, или дальнейшего развития, то ли в их современном состоянии.

Наконец, концепции конца истории имеют тот большой смысл, что они остро, четко ставят перед всеми теоретиками-исследователями (и сторонниками и противниками данных концепций) вопрос о нашем будущем: или оно есть, или его нет; если нет, то почему, если есть, то какое. В самом деле, если «конца истории» нет и не будет, то что же все-таки будет, что на деле, в действительности следует связывать с «концом»? Вполне обоснованной представляется мысль о том, что конец истории - это своеобразное выражение конца определенной фазы в ее развитии, преддверие ее другой ступени или, конкретнее, это конец одной исторической фазы цивилизации и переход к другой. Ряд авторов в этом последнем видит реальное разрешение проблемы. Предполагается, что вместо конца истории следует говорить о конце техногенной цивилизации, о переходе к иным ее формам. По мнению Г.Г. Дилигенского, B.C. Степина и др., такими формами могли бы быть цивилизации, которые не связаны с обособлением и противостоянием техники и науки, с одной стороны, и природы и человека - с другой, а наоборот, будут прямо исходить из решения экологических и антропоцентристских проблем. Такой подход достоин, конечно, внимания и разработки. Но в то же время в него следовало бы внести некоторые уточнения. Вряд ли новые, высшие формы цивилизации нужно противопоставлять техногенной. Любая цивилизация, если следовать ее сути, определению, не может не быть техногенной (т.е. исходящей из техники, технологии, науки, изобретений). Другое дело, что в рамках техногенной цивилизации можно и, видимо, нужно выделять различные эпохи, ступени развития. Ими можно бы считать: традиционную (старую) цивилизацию, технократическую, современную, связанную с различными проявлениями власти, господства техники, технологии, науки над природой и человеком, и будущую, антропо- и экогенную (или -тропную), исходящую из приоритета человека, его свободного развития и бережного, рационального отношения к природе, укрепления ее единства с обществом.

Проблема «конца истории», имеющая многоплановое толкование, связанная с различными подходами и решениями, не может рассматриваться просто как странный, абсурдный зигзаг мысли, случайный, софистический парадокс исторического знания. Эта проблема, ее постановка и активная разработка имеют глубокие социальные, жизненные корни. Они выражают стремление к углубленному пониманию истории, к решению важных мировоззренческих, социально-философских вопросов. Поэтому внимательный и разносторонний анализ данной проблемы, ее содержания, направленности, истоков, а не простое отрицание, бездумное отбрасывание, является одним из путей развития творческой мысли, осознания глубинных основ, сути человеческой истории.

Карл Манхейм писал, что идея сохраняет свою пророческую неопределенность и индетерминированность лишь на завершающей стадии процесса, путь же бытия к реализации цели уже исторически и социально дифференцирован. Благодаря этому дифференцируется и ощущение исторического времени. Будущее время, которое для традиционного мировоззрения было прямой линией, стремящейся к определенной цели, теперь дистанцируется, в нем различают близкое и отдаленное как в жизненном процессе, так и в мышлении и деятельности. Подобным образом в прошлом дифференцировалось и само прошлое, но будущее оставалось для него недифференцированным. Лишь благодаря этому сплаву идеи детерминированности с живым видением будущего человечеству удалось создать многомерное историческое ощущение времени. И структура этой многомерности сегодня совершенно иная.

Несмотря на то, что представления о будущем носят всегда чисто формальный характер, в нем постепенно проступает некоторая конкретизация. Правда, это будущее, служащее дополнением к настоящему, диктуется прежде всего волей и картиной желаемого, но тем не менее эта целеустремленность способствует тому, что в исследовании и в деятельности начинает играть определенную роль эвристический выбор. С этого момента будущее как бы постоянно экспериментирует в настоящем, а смутное предвидение, идея все более коррегируется и конкретизируется настоящим. В своем взаимопересечении с "действительно" происходящим эта идея не регулирует события в качестве чисто формального и трансцендентного принципа, а выступает как "тенденция", постоянно коррегирующая себя в процессе своего соотношения с действительностью. Конкретное исследование этой взаимозависимости, простирающейся от экономики до духовно-психической сферы, объединяет «отдельные наблюдения» в некое функциональное исследование в рамках развивающейся исторической целостности.

Тем самым история как бы отражает в нашем представлении все более конкретно дифференцирующуюся и вместе с тем эластичную структуру. Каждое событие расценивается с точки зрения его значения и места в общем развитии структуры исторических связей. Восприятие истории подчиняется, таким образом, стратегическому плану. А пока сохраняется это плодотворное напряжение между идеалом и реальностью, погруженную в «реальное бытие», трансцендентность будут искать в непосредственном и близком.

«Конец истории» как мировоззренческая константа является значимым конструктивным элементом в системе целостного видения исторического процесса. Одновременно всеобщий и конкретно-исторический характер содержания данной идеи лишь указывает на ее необходимый характер. И пока человечество не вступило в стадию «внеистории», концепт «конца» актуален и проблематичен, так как задан самой исторической реальностью.

2. «Конец истории» в контексте глобальных проблем

Понятие «глобальные проблемы современности» получило широкое распространение с конца 60-х - начала 70-х годов, заняв с тех пор видное место в научном и политическом лексиконе и прочно закрепившись в массовом сознании.

Этимологически термин «глобальный» происходит от лат. globus -земной шар. Отсюда и проблемы, которые затрагивают интересы и человечества в целом, и каждого отдельного человека в различных точках планеты, т.е. те, которые носят общечеловеческий характер, принято называть глобальными. Они оказывают существенное влияние на развитие отдельных стран и регионов, являясь мощным объективным фактором мирового экономического и социального развития. Их решение предполагает объединение усилий абсолютного большинства государств и организаций на международном уровне, в то время как их нерешенность грозит катастрофическими последствиями для будущего всего человечества.

Состоянию всемирно-исторического бытия, в которое вступает современное общество, предшествовало тысячелетнее формирование разделенных, локальных, территориально четко фиксированных национально-государственных образований (значимость самого феномена «граница» до сих пор не умаляется). Изменение ситуации в пользу размывания ранее жестко очерченных «ареалов бытия» различных народов сегодня во многом может спровоцировать как конфликты, описанные Хантингтоном, так и просто культурную унификацию. Многоликости мира в контексте глобализации грозит гибель. Международный язык, продукты массового потребления одни и те же в Америке и Индонезии - это уже результат унификации. Образ жизни, ценности, способы мышления и деятельности подверглись глобализационному «отмыванию». Из имеющихся отобраны годные для массового пользования.

Это, правда, не исключает того, что в определенных условиях «конец истории» может приобрести реальное значение, особенно если что-то приведет к исчезновению с исторической арены не отдельных народов, а всего человечества. Угроза такого конца существует. Но насколько фатален этот исход, и можно ли его предотвратить? Эти вопросы открыты. Проблема на поверхности, но достаточен ли теперь временной ресурс для ее ликвидации? Кроме этого, в отдаленном будущем, отстоящем от нас на миллиарды лет, возможна, по данным естествознания, космическая смерть планеты Земля, а значит, и конец земного существования человечества. Да и бытие человека как особого биологического вида, подобно судьбе каждого другого биологического вида, не беспредельно. Его тоже может ожидать перспектива занесения в «Красную книгу». Ученые предсказывают довольно достоверный конец его эволюции. Но это, как видно, находится за рамками самой общественной истории и от людей, их деятельности зависит лишь опосредованно.

Сказанное о бесконечном развитии человеческого общества, его истории не исключает существования общей направленности общественного развития (такой, скажем, как коэволюция человека и биосферы) , а также того, что в развитии тех или других отдельных процессов, явлений могут быть ступени, фазы, потенциал которых не безграничен, и на смену им должны прийти новые стадии, полосы, формы их бытия. Об этом весьма убедительно и обоснованно сказано в докладах «Римского клуба» о «пределах роста» промышленности, энергетики, народонаселения и т.д. Кроме того, известны цивилизации (древней Месопотамии, майя, инков и др.), которые, достигнув значительного развития, исчезли со сцены истории.

Когда же мы трактуем глобализацию как постисторический мир, то встает вопрос о характере этого нового мира. По пути отрицания противоречий в постисторическом мире идет Ф. Фукуяма. Вслед за А. Кожевым (с его «общечеловеческим» государством в конце истории) он утверждает, что влиберально-демократическом государстве уже «разрешены все противоречия и утолены все потребности. Нет борьбы, нет серьезных конфликтов». С уходом крупных государств с исторической сцены (они существуют у него лишь в рамках истории) исчезают и сколько-нибудь серьезные конфликты между народами. Хотя с данным недостатком многих «предельных», эсхатологических и прочих теорий тесно связано прямое или косвенное отрицание ими объективной тенденции роста многообразия сторон, явлений, процессов в ходе истории, стремление найти путь к чему-то усредненному, к какому-то единообразию: в постисторическом мире будет только добро, прекрасное, возвышенное, смысл, высокая мораль, «полный мир и благополучие» и не будет конфликтов, противоречий, различных и тем более противостоящих классов, социальных групп и т.п.

В ряду слабых, малообоснованных сторон многих концепций постмира и конца традиционно понимаемой истории стоит умозрительность, утопичность, формальная опора на высказывания авторитетов, особенно церковных. Эта сторона связывается нередко с иррациональностью и, как правило, с утверждением примата идеально-духовного начала в развитии общества. Эта позиция ясно выражалась, например, Тейяром де Шарденом . Он утверждает, что с ходом времени разум человека начинает играть все большую роль и с определенного момента, на финальной стадии коэволюции, движения к сверхжизни, его роль становится определяющей в судьбах Человека и природы. Отмеченные стороны эсхатологических и других теорий не исключают, не перечеркивают и некоторые их позитивные, сильные стороны. До начала нашего столетия всемирная история представляла собой становящееся явление, в основном мы имели автономно развивавшиеся цивилизации, только начавшие оказывать серьезное влияние друг на друга. Современный же мир разительно изменился, став единым целым, в котором с нарастающей быстротой шли процессы глобализации всех сфер общественной жизни. Они затронули нетолько промышленное производство, во многом уже перешедшее под контроль транснациональных корпораций, или сферу торговли, соединившей практически все страны мира в единый рынок, но и распространились на область духовную, трансформировав культуру, науку, политику. Так, научное открытие, изобретение, новый кинофильм или событие политической, культурной жизни в одночасье становятся теперь достоянием любого жителя планеты, имеющего доступ к телевидению или глобальной информационной сети. Таким образом, в последние десятилетия, буквально на глазах живущего ныне поколения сложилось мировое сообщество, которое обрело и «общий дом», и общую судьбу, и общие заботы.Некоторые тенденции происходящих в мире перемен оказались в центре внимания ученых и философов несколько раньше, чем эти перемены стали для всех очевидными. Например, английский историк А. Тойнби (1889-1975), рассматривавший общественное развитие как последовательную смену различных цивилизаций, еще до компьютерной революции сделал вывод, что «в XX веке началась всеобщая всемирная история». Тем самым подчеркивалось, что кардинальные перемены затронули не только основы общественного устройства, но и главные тенденции мировых социальных процессов. К извечным философским проблемам бытия, сознания, смысла жизни и истории, постоянно обсуждаемым в философии вопросам современная эпоха добавила, таким образом, принципиально новую, никогда не существовавшую ранее тему единой судьбы человечества и сохранения жизни на Земле.

Глобализация сегодня ярко проявляется через образование мировой экономики, мировых финансовых рынков, информационно-коммуникационых сетей, формирование многочисленных наднациональных структур управления. На первый взгляд, очевиден позитив: возрастает эффективность экономики, более адекватно осуществляется распределение производимых материальных благ, появляется реальная возможность решать международные проблемы, консолидировав усилия. Без глобализации сегодня не видится возможным решение проблем экологического кризиса, международного терроризма, контроля за вооружением и т.д. С другой стороны, уже реальной стала проблема национальных границ, базирующаяся на принципах территориального суверенитета и затрагивающая напрямую интересы земельной собственности. На фоне увеличивающейся роли транснациональных корпораций и международных организаций слабеет роль государства, функцией которого являлась испокон веков гарантированность реализации национальных интересов на мировой арене.

Мировые перемены принесли людям и новые заботы, связанные с интернационализацией общественной жизни и появлением проблем, ответственность за решение которых лежит на всем сообществе. Они явились результатом многовековых количественных и качественных изменений в системе «общество - природа», а также и в самом общественном развитии. В итоге современная цивилизация стала принципиально отличной от всех предшествовавших.

Появление глобальных проблем в наше время - это не результат какого-то просчета, чьей-то роковой ошибки или преднамеренной выбранной стратегии социально-экономического и политического развития. Это и не причуды истории или результат природных аномалий. Причины упомянутых проблем кроются гораздо глубже и корнями своими уходят в историю становления современной цивилизации, породившей обширный кризис индустриального общества, технократически ориентированной культуры в целом. Этот кризис охватил весь комплекс взаимодействий людей друг с другом, обществом, природой и затронул практически все мировое сообщество, распространившись и на ту его часть, которая проживает в наиболее отдаленных от центров цивилизации регионах, и на развивающиеся, и на развитые страны. Именно в последних негативное воздействие человека на окружающую среду проявилось несколько раньше и в наиболее острой форме по причинам, которые в значительной степени вытекали из бурно и стихийно развивавшейся там экономики.

Итогом такого развития стала в первую очередь деградация окружающей среды, очень быстро обнаружившая тенденцию к деградации и самого человека, так как его поведение, представления и образ мышления оказались не в состоянии своевременно меняться адекватно тем переменам, которые с нарастающей быстротой стали происходить вокруг него. Причиной же ускоренного развития социально-экономических процессов явился сам человек и его целенаправленная преобразующая деятельность, многократно усиливаемая все новыми и новыми достижениями в области науки и техники. Как субъект истории человек вышел на совершенно иной уровень - уровень глобальной исторической ответственности за судьбы мира. Моряк атомной подводной лодки, инженер атомной электростанции, работник биохимической лаборатории и президент страны, принимающий решение о начале войны, - все они в конце XX века сравнялись в социальной ответственности, а значит, и в социальной значимости.

Только за последние десятилетия в результате стремительного роста научно-технических достижений в развитии производительных сил общества произошло больше изменений, чем на протяжении многих предшествующих столетий. При этом процесс изменений происходил с нарастающей быстротой и неизменно сопровождался все более глубокими и основательными преобразованиями в социально-экономических сферах. Так, если от вербального (словесного) общения к письменности человечество шло около 3 млн. лет, от письма к печатанию - примерно 5 тыс. лет, от печатания к таким аудиовизуальным средствам, как телефон, радио, телевидение, звукозапись и т.п., - примерно 500 лет, то для перехода от традиционных аудиовизуальных средств к современным компьютерам потребовалось уже менее 50 лет. Еще более короткими сроки от новых изобретений до их практической реализациистали в настоящее время; они зачастую измеряются уже не годами, а месяцами и даже днями.

Итак, если еще пару столетий назад нации жили обособленно, а их связи друг с другом были незначительны, XIX - XX века принесли кардинальные перемены. Техника, экономика, наземный и морской транспорт колоссально увеличили мобильность и преобразующие возможности человека. Естественно, что в таких же масштабах возросла взаимозависимость процессов мировой экономики. Появление и бурное развитие в начале XX в. авиационной, а затем и космической техники многократно ускорило этот процесс. В результате на Земле не осталось теперь не только «белых пятен», т.е. еще неизведанных человеком мест, но практически нет уже и чистых территорий, водного и воздушного пространства, естественное состояние которых не было бы прямо или косвенно подвержено влиянию человеческой деятельности. Все это дало основание называть теперь нашу планету «общим домом», «островком во Вселенной», «лодкой в бушующем океане», «мировой деревней» и т.п., а проблемы, которые оказались общими для всех людей, - глобальными.

Выделяя специфику социально-философского осмысления глобальных проблем, отметим наиболее важные, присущие только этой форме познания особенности, вытекающие из основных функций философии. Философия, формируя мировоззрение, задает определенные ценностные установки, которые во многом определяют направленность человеческой деятельности. Отсутствие целостного представления о сложных системах, исследуемых различными науками, является серьезным препятствием на пути понимания новой исторической целостности. В этом отношении методологическая функция философии и обобщающих теорий, которые возникают в ее недрах, оказывается принципиально необходимой, ибо способствует интеграции и «глобализации» научного знания.

Появление глобальных проблем, таким образом, рассматривается не как случайность или проявление слепого фатума, заранее обрекающего человечество на гибель, а как результат объективного процесса противоречивого развития человеческой истории. С позиций целостного взгляда на исторический процесс представляется возможным увидеть общую тенденцию развития глобальных проблем, динамику их взаимодействия и взаимообусловленность, в которой они находятся. Результатом такого видения естественноисторического процесса и диалектического подхода к его толкованию является возможность более четкой ориентации в стремительно растущем потоке научной информации по глобальным проблемам. Философия традиционно ставит вопросы смысла жизни человека, смерти и бессмертия, но перед лицом угрозы со стороны глобальных проблем они приобретают особое значение и актуальность.

Рассматривая проблемы различного уровня как конкретное выражение философских категорий «общее», «особенное» и «единичное», их обычно интерпретируют таким образом, что частные проблемы выступают как единичные, локальные и региональные - как особенные, а глобальные - как всеобщие.

Глобальные проблемы охватывают весь земной шар; причем не только ту его часть, где непосредственно проживают люди, но и остальную его поверхность, недра, атмосферу и даже космическое пространство, попадающие в сферу деятельности человека. Глобальные проблемы по своей сути затрагивают интересы не только отдельных людей, но и судьбу всего человечества. Эти проблемы являются объективным фактором мирового развития и не могут быть проигнорированы кем бы то ни было. Нерешенность глобальных проблем может привести в будущем к серьезным, возможно, непоправимым последствиям для всего человечества и среды его обитания.

Для их преодоления требуются целенаправленные, согласованные действия и объединение усилий, по крайней мере, большинства населения планеты.

В отличие от региональных, а тем более локальных и частных, глобальные проблемы более инертны, обладают меньшей мобильностью. Они исподволь и долго формируются, прежде чем начинают соответствовать всем перечисленным выше критериям глобальности, а по мере решения могут (теоретически) терять свою актуальность в мировом масштабе, переходя на более низкую ступень. Но дело это столь трудное, что недолгая история их существования пока таких примеров не знает. Другая принципиальная особенность глобальных проблем заключается в том, что все они находятся в такой сложной взаимозависимости, что решение одной из них предполагает, по крайней мере, учет влияния на нее других.

В настоящее время среди различных подходов к классификации глобальных проблем наибольшее признание получил тот, в соответствии с которым все они делятся на три большие группы в зависимости от степени их остроты и первоочередности решения, а также от того, какие причинно-следственные отношения существуют между ними в самой реальной жизни.

Таким образом, первую группу составляют проблемы, которые характеризуются наибольшей общностью и актуальностью. Они проистекают из отношений между различными государствами, и потому их называют интерсоциальными. Здесь выделяются две наиболее значимые проблемы: устранение войны из жизни общества и обеспечение справедливого мира; установление нового международного экономического порядка.

Вторая группа объединяет те проблемы, которые возникают в результате взаимодействия общества и природы: обеспечение людей энергией, топливом, пресной водой, сырьевыми ресурсами и т.п. Сюда же относятся и экологические проблемы, а также освоение Мирового океана и космического пространства.

И, наконец, третью группу составляют проблемы, связанные с системой «человек - общество». Это демографическая проблема, вопросы здравоохранения, образования и др. Количественно они могут меняться, но в цепочке причинно-следственных зависимостей одним из реальных вариантов качественного преобразования мира в данном аспекте объективно может стать «конец истории» в его наиболее катастрофической трактовке.

Основатель и первый президент широко известного Римского клуба А. Печчеи писал, что многие проблемы, вставшие перед человечеством, «сцепились друг с другом, подобно щупальцам гигантского спрута, опутали всю планету... число нерешенных проблем растет, они становятся все сложнее, сплетение их все запутаннее, а их «щупальца» с возрастающей силой сжимают в своих тисках планету»

Причины демографического взрыва тесно связаны с проблемой образования. Если в процентном отношении число неграмотных в мире за последнее время уменьшилось, то в абсолютном выражении оно продолжает расти. Немалую роль в этом играет то, что реальная жизнь необразованных людей подчинена архаичным семейным традициям, которые нередко оправдывают многодетность преданиями, проистекающими из ряда предрассудков. В итоге разрыв между развитыми и развивающимися странами и в этом отношении продолжает увеличиваться, создавая парадоксальную ситуацию: в то время как грамотность в абсолютных цифрах растет, растет и количество неграмотных, т.е. тех, кто не умеет читать, писать, совершать простейшие арифметические действия. Наряду с этим растет и функциональная неграмотность. Поколению современных людей приходится испытывать на себе множество еще не изученных или малоизученных физических (прежде всего, электромагнитных), химических, биологических факторов загрязнения окружающей среды, в которой доля искусственного мира, созданного руками человека, непрерывно увеличивается. Этим объясняются изменения, происшедшие в структуре и характере болезней населения, прежде всего, экономически развитых стран. Инфекционные болезни там отступили и не являются больше основными причинами смертности. Зато резко возросли сердечно-сосудистые, психические заболевания, появились совершенно новые, так называемые «болезни цивилизации»: рак, СПИД и др. Установлено, что причинами роста таких заболеваний, в частности сердечно-сосудистых, являются малоподвижный образ жизни, переедание, курение, нервные перенапряжения, стрессовые ситуации. Эти явления - результат развития цивилизации XX в., позволившей человеку овладеть мощными силами природы и во многом освободить себя от физического труда, препоручив такую работу машинам, техническим средствам и оставив за собой в основном интеллектуальный труд, регулирующие и контролирующие функции. Несколько иначе обстоит дело в развивающихся странах, где страдающих от болезней значительно больше, а шансов предупредить заболевание или вылечиться значительно меньше, чем у жителей развитых стран. По причинам слабой медицины, нищеты и антисанитарии в развивающихся странах неизмеримо выше детская смертность, заболеваемость малярией, туберкулезом, трахомой, столбняком, высока вероятность возникновения эпидемических, инфекционных заболеваний. Специфика современных интернациональных связей такова, что мощные грузопотоки между государствами, активная миграция людей и расширившиеся экономические отношения приобрели планетарный характер, резко увеличив скорость распространения многих инфекционных заболеваний. Здоровье человечества стало носить не индивидуально-биологический, а социальный характер.

Одной из причин массовых заболеваний и резкого сокращения продолжительности жизни является продовольственная проблема. Так, хроническое недоедание и несбалансированное питание ведут к постоянному белковому голоду и витаминной недостаточности, в массовом масштабе появляющиеся у жителей слаборазвитых стран. В результате в мире ежегодно погибают от голода несколько десятков миллионов человек, причем больше детей, чем взрослых.

Преодоление отсталости развивающихся стран и установление нового международного экономического порядка занимают особое место в системе глобальных проблем современности, так как здесь кроются мощные факторы дестабилизации всей системы сложившихся международных отношений. Так, в последнее время при общемировом росте валового продукта значительно увеличился и без того огромный разрыв в уровне социально-экономического развития между богатыми и бедными, развитыми и развивающимися странами. Эта проблема нередко характеризуется еще как противостояние между «богатым Севером» и «бедным Югом».

Отметим одну из важнейших характеристик глобализации -неравномерность развития различных регионов мира. Не секрет, что содержание и формы глобализации на всех уровнях (политическом, экономическом, идеологическом и т.д.) определяются развитыми странами. В итоге история «золотого миллиарда» будет продолжена: его культура через созданные им же наднациональные структуры будет воспроизводиться как всеобщая, без учета интересов «слабых». Неразвитая экономика под давлением развитой деградирует (тому пример - российская ситуация начала 90-х гг.) и потянет за собой остальные сферы жизнедеятельности. Конечно, наблюдение за процессами в Западной Европе завораживает. Но там столетиями формировалось особое отношение, даже культ индивидуального, особенного, европейского. Европа в истории состоялась, отвоевав место образца в копилке общечеловеческих достижений. Ей не грозит потеря «национального лица». Его потеря грозит тем, кто застрял на «обочине истории», может быть, будучи оригинальным, но не будучи значимым. Участь этих стран и народов -ассимиляция? Или резервация? Или перерождение? В контексте глобализации «конец истории» этих народов слишком ощутим. В начале перестройки в России уже звучали тревожные ноты, суть которых сводилась к тому, что ее судьба - это судьба Рима. На смену римлянам пришли итальянцы. По глобальному счету, с учетом демографии, экспансии иных идеологий и культур должен измениться и национальный генофонд россиян. В интересах ли это современной России? И самый глобальный вопрос, вытекающий из вышесказанного: кто должен учесть интересы тех, кто в основании пирамиды? Миллионы жертв до первого выстрела - так выразительно охарактеризовали положение в развивающихся странах эксперты ЮНЕСКО. Колониальная политика породила нищету, отсталость, неграмотность, смертность от голода, болезней, употребление воды неудовлетворительного качества. В конце XX в. уровень доходов в развивающихся странах был на 11 порядков ниже, чем в развитых. Смерть, лишения, непригодные условия существования - удел большого числа людей. Они, не успев вкусить плодов комфорта развитого мира, могут уйти в небытие вместе с последним, как «случайные» жертвы глобального эксперимента.

Одной из самых расточительных сфер общественной жизни является военная. Устранение войны из жизни общества и обеспечение прочного мира на Земле по общему признанию является самой актуальной из всех существующих глобальных проблем. И хотя острота ее не ослабевала во все времена, в XX в. она обрела особый, драматический смысл и актуальность, поставив уже не только отдельных людей, целые народы, но и все человечество перед роковым вопросом «быть или не быть?». Глобализация как негативная целостность придает действительно общеземной характер (масштаб) как человеческим достижениям, так и его конфликтам, порокам, изъянам. С 3500 года д .н. э. человечество существовало без войны всего 292 года. Но глобальность войн в XX веке превосходит все прежние «достижения». В первой мировой войне участвовало 38 государств, во второй мировой - 61, т.е. 80% населения Земли. Осуществление политической экспансии под лозунгами глобализма в XX веке приняло особый характер. В нынешних условиях глобальный масштаб приобретают и локальные конфликты (американская война во Вьетнаме, советская - в Афганистане, военный конфликт между СШАи Ираком, продолжающаяся война в Югославии и международный терроризм и т.д.).

В XIX в. войны унесли 16 млн. человек, в XX в. Первая и Вторая мировые войны истребили 60 млн. человек. Это все горькие плоды «глобализации». А гибель гражданского населения? Если в Первой мировой войне потери военных в 20 раз превышали потери гражданского населения, то во Второй мировой войне они составили примерно равные части. Во Вьетнаме жертв среди гражданского населения было в 20 раз больше, чем среди военных. Стало быть, тенденция к глобализации конфликтов означает превращение их в потрясения мирового масштаба.Причина этому - создание ядерного оружия, открывшего реальную, никогда не существовавшую до этого возможность уничтожения жизни на Земле, по крайней мере в ее разумных формах. С момента первого применения ядерного оружия в августе 1945 г. началась принципиально новая эра - ядерная, повлекшая кардинальные изменения во всех сферах человеческой жизни: политике, экономике, мышлении, в расстановке сил на мировой арене. Но самое главное заключается в том, что с этого момента уже не только отдельный человек, но и все человечество стало смертным, обретя свою «ахиллесову пяту». Фактически, Вторая мировая война оказалась последней возможностью человечества выяснить отношения военными средствами, не ставя себя на грань самоуничтожения. С появлением атомной бомбы, отмечал немецкий философ К. Ясперс, «конец света» стал реальностью, а не фантастикой. Уже в то время, когда многие еще не понимали всей опасности нового изобретения, философ предупреждал, что в условиях угрозы ядерного конфликта люди должны осознать свое изменившееся положение и использовать все возможности, чтобы предотвратить гибель человечества. Конечно, реальная возможность самоуничтожения у людей появилась не вдруг и не сразу. Для создания ядерного оружия, как и для накопления его в достаточном количестве, чтобы уничтожить все живое, потребовалось и время, и неимоверные материальные, финансовые и другие затраты, а также колоссальные усилия многомиллионной армии ученых, инженеров, рабочих в различных странах мира. А для осознания широкими кругами мирового сообщества серьезности сложившегося положения после первых ядерных взрывов понадобилось почти 30 лет.