Образ Христа как символ Самости в психоаналитической концепции Карла Густава Юнга

В Ветхом Завете есть множество пророчеств относительно места и обстоятельств рождения Мессии (Вифлеем, непорочное зачатие), а также особенностей его пути (неприятие его людьми, предательство, плата за предательство, распятие и воскресение), которые повторил Иисус в своей судьбе. У Христа в традиции западной церкви две природы - божественная и человеческая, что соответствует тому, что сказано в иудейских пророчествах позднего периода, преимущественно каббалистических. По ним, вместо одного Мессии грядут два: Мессия бен Иосиф, который будет сражаться с Гогом и Магогом и погибнет от рук Лжемессии, порожденного кознями Сатаны, и Мессия бен Давид, тот, который повергнет Сатану и воскресит Мессию бен Иосифа.

Вот что говорит о себе Христос в последней главе Евангелия от Луки (Лк, 24:44): «И сказал им: вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному обо мне в законе Моисеевом и в пророках и в псалмах».

Также Иисус называет себя так, как должен был называть себя Мессия, по Ветхому Завету (Мих, 5:2): «От начала Сущий» (Ин, 8:25).

Есть великое множество место в Новом Завете (в трех синоптических и в Евангелии от Иоанна, например), где Христос неоднократно подтверждает свое мессианское достоинство, перечислять их все - значит далеко выйти за допустимые объемы данной работы.

Однако следует отметить, что, признавая сказанное о Мессии в Ветхом Завете, Иисус вовсе не идентифицируется полностью со своей Персоной, ею он лишь прикрывается, скрывая свое истинное лицо («Сын Бога Живого», Мф, 16:15-16) и жизненное предназначение (в суть своей подлинной миссии он посвящает лишь избранных учеников, запрещая им о ней говорить, как неоднократно запрещал говорить о ней тем, кого исцелял). Это очень ясно видно из Евангелия от Марка (Мк, 4:31), где Иисус уподобляет Царствие Божие горчичному зерну: «Оно - как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле». Приход Мессии представлялся иудеям чем-то грандиозным и триумфальным. А установление Царствия Божьего они видели прежде всего на земле, во славу народа Израилева. В то время как пророк Иезекииль использовал кедр в качестве символа Мессии и Его Царства: «... и возьму Я с вершины высокого кедра, и посажу; с верхних побегов его оторву нежную отрасль и посажу на высокой и величественной горе» (Иезек, 17:22), Христос огорашивает своих последователей известием, что ничего такого грандиозного не предвидится, по крайней мере, в видимом мире. Совсем наоборот, лишь будучи посеяно в душе, горчичное зерно Царствия Божьего всходит, и побеги его невидимы, так как принадлежат невидимому миру: «А когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные» (Мк, 4:32). То, что сказано Христом относительно чаяний евреев об установлении государства под властью Мессии, совпадает с тем, о чем писал Юнг, рассуждая о государстве: «Что такое, в конце концов, это Государство? Это скопление всех тех ничтожеств, из которых оно сделано. Если бы его можно было олицетворить, в результате получилось бы чудовище, которое интеллектуально и этически было бы на гораздо более низкой ступени, чем большинство индивидов, из которых оно составлено, ибо оно представляло бы собой массовую психологию. Вот почему христианство никогда не соглашалось с верой в Государство. Христианство дало человеку бессмертную душу, которая может стать для него точкой опоры, благодаря которой можно перевернуть мир. Оно показало, что цель человека - не власть над этим миром, а достижение царства Божьего, которое в его собственном сердце».

С народом Иисус изъяснялся притчами и лишь ученикам наедине изъяснял все сказанное. Таким образом, большей части населения, которая следовала за ним, была неизвестна ни истинная сущность, ни настоящая миссия Христа. Вероятно, он интуитивно ощущал, что, по Юнгу, «создание коллективно пригодной Персоны означает значительную уступку внешнему миру, истинное самопожертвование, которое прямо-таки принуждает «Я» к идентификации с Персоной». Проще говоря, чем больше бы Христос шел на контакт с толпой, принимая на себя все ее коллективные чаяния, тем больше был бы риск поддаться этому влиянию, заставить замолкнуть голос Самости и остаться на этой земле в качестве в буквальном смысле слова князя мира сего. Это было большое искушение, прямо-таки дьявольское. Неслучайно Христос гневно отгоняет от себя Петра, который предлагает ему подобное: «Отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! Потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое» (Мф, 16:23).

Мне хотелось бы подробнее остановиться на моменте, в котором Христос фактически поддается искушению мирской власти и идентифицируется со своей Персоной. Это триумфальный, на первый взгляд, вход Господень в Иерусалим: «И когда приблизились к Иерусалиму и пришли в Виффагию к горе Елеонской, тогда Иисус послал двух учеников, сказав им: «Пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко мне; и если кто скажет вам что-нибудь, отвечайте, что они надобны Господу; и тотчас пошлет их. Все же сие было, да сбудется реченное через пророка, который говорит: «Скажите дщери Сионовой: се, Царь твой грядет кроткий, сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной». Ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус: привели ослицу и молодого осла, и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их. Множество же народа постилали свои одежды по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге; народ же, предшествовавший и сопровождавший, восклицал: осанна Сыну Давидову! благословен Грядущий во имя Господне! осанна в вышних!» (Мф, 21:1-9).

Вот что пишет Юнг о подобных случаях: «Коллективное мышление и коллективное свершение относительно просты по сравнению со свершением индивидуума, и из-за этого всегда есть огромное искушение позволить коллективной функции заменить собой развитие личности. В сущности, тождество личности с Персоной означает самоотказ в пользу социальной внешней роли с ее воображаемым значением. И это соответствует социальному идеалу. Такой самоотказ и такая односторонность приводят к разложению Самости. Тот, кто выстраивает для себя слишком хорошую Персону, расплачивается за это возбужденностью чувств. Идентификация с Персоной представляет собой щедрый источник неврозов, потому что человек не может безнаказанно отказаться от своей цельности. Это вызывает бессознательные реакции, изменения настроения, аффекты, фобии, навязчивые представления, слабости, пороки…»

С истории въезда Христа в Иерусалим начинается кульминация драмы его жизни. В то же время сразу же после въезда Христа охватывает ярость, которую он не может или не хочет контролировать: он отправляется в Храм, из которого гневно изгоняет продавцов (Мф, 21:12, 13). Плохое настроение его продолжается и на следующий день, когда он обрушивается на смоковницу и проклинает ее за то, что на ней нет плодов (Мф, 21:19). Некоторые исследователи, например, Эдингер в своей статье «Христианский архетип (юнгианское исследование жизни Христа)», склонны рассматривать эти вспышки как реакцию Христа на собственные, дотоле скрытые теневые аспекты. А мне кажется, что это прямая реакция его бессознательного на ошибку, которую он совершил, полностью идентифицировавшись с Персоной.

Мне кажется, что Христос предпринял попытку исправить эту ошибку на суде, который учинил против него Синедрион, и на суде у Пилата. Он молчал, когда против него лжесвидетельствовали, а на прямые вопросы о своем мессианстве отвечал цитатами, уклончиво: «ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» (Мф, 26:64). Надо сказать, что цитата о Сыне Человеческом в этом эпизоде есть только у Матфея, в остальных Евангелиях она отсутствует. Во время разговора с Пилатом он также уклонился от того, чтобы прямо назвать себя Мессией, Царем: «Пилат спросил Его: «Ты Царь Иудейский?» Он же сказал ему в ответ: «ты говоришь» (Мк, 15:2, Лк, 23:3). У Иоанна этот эпизод описан пространнее: «Тогда Пилат… призвал Иисуса и сказал Ему: «Ты Царь Иудейский?» Иисус отвечал ему: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне?... Иисус отвечал: «Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Мною, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда». Пилат сказал Ему: «итак ты Царь?» Иисус отвечал: «ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего» (Ин, 18:33-36). Согласно Евангелию от Марка, на другие вопросы Пилата Иисус не отвечал, чем немало его удивил, и не пытался опровергать обвинения. Этому предшествовало бдение в Гефсиманском саду, когда Иисус окончательно примирился со своей миссией быть распятому за грехи мира и воскреснуть и отказался от земного воплощения своего мессианского достоинства, а значит и от того, чтобы полностью идентифицироваться с Персоной.

Кстати, об этой идентификации и о том, как непросто ее преодолеть, Христос говорил и другим: «Легче верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царствие небесное».

Это выражение из Евангелия (Мф, 19:24; Лк, 18:25; Мк, 10:25), на мой взгляд, свидетельствует о том, как трудно оставить человеку все, с чем он связывает свою суть, и отправиться в духовное путешествие, отказавшись от привычного образа себя, от своей Персоны.

Тень.

В своей работе «Сознание, бессознательное и индивидуация», которую я цитирую по косвенным источникам, Юнг пишет: «Фигура Тени персонифицирует собой все, что субъект не признает в себе и что все-таки - напрямую или же косвенно - снова и снова всплывает в его сознании, например, ущербные черты его характера или прочие неприемлимые тенденции». В глоссарии юнгианских терминов приводится также такое определение Тени: «Как часть личного бессознательного Тень относится к Я, но как архетип «Сатаны» (Widersacher) она относится к коллективному бессознательному».

Иными словами, Тень - это темная сторона нашей личности, оборотная сторона луны. В ходе процесса индивидуации крайне важно:

а) встретиться со своей Тенью

б) признать ее право на существование и частично интегрировать ее в свою психику в качестве сознательного элемента. Полностью это сделать невозможно, так как Тень очень близка к миру инстинктов и долго удерживать ее в фокусе внимания попросту опасно. Опасно также и полное отрицание Тени - оно ведет к диссоциации личности.

Кроме того, Тень тесно связана с чувством вины - это те качества нашей личности, которые нам не хочется признавать в себе, за которые мы испытываем вину и стыд.

В мифе о Христе присутствуют три персонажа, на которые мы можем возложить функции его Тени. Это Сатана, Иуда и Антихрист.

Начнем с последнего.

В Ветхом Завете Антихрист вообще не упоминается - есть различные противники Мессии, но у них, по сути, нет сверхъестественной, дьявольской природы. Это и понятно: Ветхий Завет не пытался наделить Мессию божественностью в полном смысле этого слова.

Богочеловека, сияющего, непорочного, безгрешного, во всех смыслах этого слова совершенного создал Новый Завет. Неудивительно, что вскоре после смерти и воскресения Христа людям понадобился миф о том, что у Христа есть зловещий противник, «Мессия наоборот», выдающий себя за Христа, но имеющий злую сущность. Пока Христос был с людьми, в возникновении этого мифа не было нужды - те, кто мог его наблюдать, вряд ли видели его постоянно осиянным фаворским светом: он ел, пил, спал, общался с мытарями, присутствовал на свадьбах, проклинал смоковницу (очень человеческий поступок, никак не соотносящийся с тем, что он был кроток, как голубь). Лишь светлая легенда, созданная вокруг его образа впоследствии, сделала необходимым рождением мифа об Антихристе: Христос своей жизнью и смертью проложил мост между Божеством и людьми, максимально приблизившись к ним, но сразу после его смерти, воскресения и вознесения вокруг его учения сформировался новый круг фарисеев-книжников, которые приписали его образу исключительно положительные черты. Исследователи утверждают, что Христос отсек от себя свою Тень - мне же кажется, что этой Тени впоследствии лишили его те, кто стал распространять его учение.

К слову, Христос для иудеев в каком-то смысле сам являлся Тенью - они уничтожили его, потому что не смогли принять его видение их веры, новое видение Бога. Он неоднократно обличал их и обвинял в лицемерии, в том, что они совершают акты веры напоказ, ради людского почитания, а не ради Божьей любви и т.д. В каком-то смысле он сам предал свое коллективное иудейское наследие, став еретиком внутри религии, из которой вышел. Но для успешного прохождения индивидуации часто становится необходимом нарушить преданность коллективу.

Впрочем, вернемся к Антихристу. В Новом Завете нет никакого Антихриста - антагониста Христа, есть только «антихристы». Все упоминания об антихристах как тех, кто противится Христову учению, а также об Антихристе как главном противнике Христа, принадлежат перу Иоанна Богослова. Вот что сказано в его первом послании: «И как вы слышали, что придет антихрист, и теперь появилось много антихристов, то мы и познаем из того, что последнее время. Они вышли из нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши» (1 Ин, 2:18-19). Речь идет об отступниках от веры, хотя велик соблазн протолковать этот стих с точки зрения аналитической психологии. Иоанн отвергает темную, теневую сторону человеческой души: «Они вышли из нас, но не были наши». Далее, в Откровении, известном нам так же, как Апокалипсис, он развивает идею об Антихристе, и тот встает уже зловещей фигурой до самого горизонта: «И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные» (Отк, 13:1). Диадемы, очевидно, можно связать с царским достоинством Мессии, а вслед за ним и Лжемессии, а то, что в видении Иоанна Антихрист предстает как зверь, относит нас к определению, в котором Тень - это наша инстинктивная, животная часть. Вслед за первым зверем, появляется второй, еще больше похожий на Агнца: «И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон» (Отк, 13:11). Дракон предшествовал появлению первого зверя. Далее два зверя действуют заодно, порабощая весь мир, и возникает зловещее Число зверя - шестьсот шестьдесят шесть. Затем происходит явление Агнца на горе Сион с праведниками, где он вершит Страшный суд. Иисус в Откровении Иоанна вовсе не кроток: он полон Божьего гнева, который не стесняется проявлять. Все, что раньше было скрыто преданием во Христе, теперь явлено: мы видим и его темную составляющую (без прихода Антихриста не может состояться Страшный суд), и гнев Божий во всей красе. С точки зрения психологии, это компенсация за создание идеального образа Христа в Новом Завете. Так или иначе, Откровение Иоанна Богослова имело большой успех, а идеи о пришествии Антихриста глубоко укоренились в западной культуре: первые христиане считали им Нерона, староверы - Петра I или патриарха Никона, православные - папу римского Иннокентия III и т.д.

Он и по сей день популярен. Можно считать, что это наше коллективное представление о Тени, которую мы никак не можем принять. Подробнее вопрос об Антихристе рассматривается в книге Юнга «Эон. Исследование феноменологии Самости». А в книге «Ответ Иову» он рассматривает темную сторону самого Бога Ветхого Завета - Яхве.

Перейдем к двум другим фигурантам нашего дела о Тени Христа.

Первым в этом списке значится Сатана. Он неоднократно появляется на страницах Нового Завета. Он искушает Христа во время сорокадневного поста в пустыне: «И был Он там в пустыне сорок дней, искушаемый сатаною, и был со зверями; и Ангелы служили Ему» (Мк, 1:13). Sic! - «со зверями» - не понимаются ли иносказательно здесь под зверями страсти, которые обуревали Христа, составляющие его теневого содержания?
У Матфея бурные отношения Христа и Сатаны рассматриваются подробнее, мало того, подчеркивается, что Святой Дух повлек Христа в пустыню - именно «для искушения от дьявола» (Мф, 4:1). Сатану в Петре видит Христос, когда верный ученик призывает его отказаться от своего пути: «Отойди от меня, сатана!» (Некоторые исследования позволяют полагать, что на самом деле перевод этой фразы должен звучать как: «Иди за мной, каналья!» и имеет отношение больше к Петру, нежели к Сатане.)

Сатана видится достойным противником Господу, по крайней мере - равным. Вспомним, что одно из его имен - Люцифер, «светоносный», «сын зари» или «утренняя звезда». Это имя встречается в книге пророка Исайи (Ис, 14:12-17). Это падший ангел, один из херувимов, посмевший нарушить волю Бога. Интересно, что в Откровении Иоанна Богослова утренней звездой себя именует Христос: «Я есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя» (Откр, 22:16). Утренней звездой Христа именует в своем Втором послании апостол Петр. Случайны или неслучайны эти совпадения имен?

Некоторые из первых христиан считали, что Сатана - это старший брат Христа. В символике Христа и Люцифера также есть кое-что общее: змей, искушавший Еву в Эдеме, появляется в раннехристианскую эпоху в качестве… символа Христа, распятого на кресте. Христос, прежде чем вернуться на небеса, три дня проводит в аду. Юнг уделяет этому обстоятельству большое внимание.

В общем, Сатана как персонаж вполне годится на то, чтобы занять место Тени Христа. Коллективные представления большинства христиан о нем именно таковы. Если в иудаизме Сатана не является антагонистом Богу, это всего лишь один из его ангелов, действующий по воле Творца, чтобы у человека был выбор между добром и злом, то в христианстве его фигура приобретает больший масштаб. Христос говорит о Сатане: «Ваш отец - диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи» (Ин, 8:44). А меж тем в самом Христе фарисеям виделся Сатана: «И дивился весь народ и говорил: не Сей ли Христос, Сын Давидов? Фарисеи же, услышавши сие, сказали: Он изгоняет бесов не иначе, как силою веельзевула, князя бесовского» (Мф, 12:23-24). Отречение от Сатаны входит в православный и католический обряды крещения - не свидетельствует ли это о том, что христиане сами отсекают от себя свою Тень?

Христос же, в отличие от боящихся собственной Тени, вступает с ней в контакт. Однако победа дается ему, на мой взгляд, слишком легко. Христос в человеческом облике с легкостью одолевает все искушения злого духа Сатаны. Он просто отвергает их (достаточно обратиться к текстам Евангелий, чтобы убедиться в этом), не испытывая при этом никаких морально-нравственных мучений или сомнений. Сатана вполне подходит на роль антагониста Бога, но на земле Христу, воплотившемуся от Марии Девы и ставшему человеком, все-таки должен противостоять человек.

И этот человек - Иуда.

Серен Кьеркегор как-то написал: «Можно получить более глубокий взгляд на христианство в каждую эпоху по тому, как оно в этот период трактует образ Иуды».

Фигура Иуды парадоксальна.

Как Богочеловеку может противостоять простой смертный? Как Божество может быть предано обычным человеком? Зачем человеку вообще могло понадобиться предавать Божество?

Противоречие есть здесь лишь на первый взгляд. В Христе - Боге, который стал человеком - воплотились две природы: божественная и человеческая. Но и в Иуде также соединились две природы. Пока человек Иисус взаимодействует с человеком Иудой, Бог взаимодействует с Сатаной внутри Иуды. Когда Иуда и Христос в известном смысле становятся равны, становится возможным предательство Иуды, открывшее путь к реализации земной миссии Христа и открытию его истинной, преображенной природы.

В Евангелии от Иоанна (в синоптических этого нет, хотя Лука сообщает, что в Иуду вошел Сатана, но при других обстоятельствах) есть крайне интересный момент: «Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту. И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее» (Ин, 13:27). Далее следует: «Он приняв кусок, тотчас вышел, а была ночь» (Ин, 13:30).

Возникает ощущение, что между участниками истории состоялся некий молчаливый сговор, суть которого в Евангелии от Иоанна не раскрывается. Существует также апокрифическое «Евангелие Иуды», которое в своем сочинении «Против ересей» упоминает Ириней Лионский. Это гностическое апокрифическое евангелие на коптском языке было найдено в конце XX века, переведено и опубликовано. Из его текста следует, что только Иуда по-настоящему понимал замысел Христа, за что удостоился раскрытия ему всех таинств Церкви, а также выдал римлянам Христа по его собственной просьбе.

Эту мысль развивает Борхес в своей мистификации «Три версии предательства Иуды». Он же утверждает, что «Иуда, неким таинственным образом, - отражение Иисуса». Отвечая Кьеркегору, можно заметить, что современное видение Иуды как сообщника Христа в психологическом плане означает, что общество XXI века наконец готово принять свою Тень.

Кроме того, можно предположить, что предательство Божества - это глубоко архетипический сюжет. Встречается он, к примеру, в египетских мифах о Сете и Озирисе. Божество должно быть предано, чтобы воскреснуть. Таков механизм работы архетипа. Озирис воскрес так же, как и Христос, после того как был вероломно предан Сетом.

Еще один интереснейший момент: Иуда предает Христа с помощью поцелуя. Это очень интимный акт. Филон Александрийский, живший во времена Иисуса, писал, что слово Божие соединяет в согласии враждебные друг другу вещи (hostile things) через поцелуй любви. Кроме того, «поцеловать» в то время означало «разделить с кем-то дыхание», дух (sic!). Христос выглядит ошеломленным, когда говорит: «Иуда! целованием ли ты предаешь Сына Человеческого?» (Лк, 22:48) В этот момент, с психологической точки зрения, он вступает в самый непосредственный контакт со своей Тенью. С человеком, который не погнушался взять плату за то, что предал своего Учителя (интересно, что это можно интерпретировать и как теневой аспект отношений Христа с деньгами: Иуда носил ящик для пожертвований, Христос же проповедовал бессребреничество).

Удивительно ли, что Иуда перед поцелуем говорит ему: «Радуйся, равви!» (Мф, 26:49)? Ведь таким образом он способствует исполнению его миссии на земле. Повторюсь, что все это ни в коем случае не теологическая точка зрения, а исключительно психологическая.

Анима.

Если Персона - это видимый образ человека, по Юнгу, то Анима - это характер его души, его внутреннее содержание. Он пишет: «Обычно у мужчин бессознательное изображает душу в виде женского лица - Анимы. Для мужчины в качестве реального носителя душевного образа больше всего подходит женщина, вследствие женственной природы его души, для женщины же - больше всего подходит мужчина. Всюду, где есть безусловное, так сказать, магически действующее отношение между полами, речь идет о проекции душевного образа».

Божественный Логос в нашей культуре, несомненно, олицетворяет собой маскулинный принцип бытия, в восточной культуре этот принцип называется «ян».

Многие исследователи говорят о том, что Христос не может символизировать собой Самость, так как он являет собой полноту: в его земной жизни не было женщины, разделившей с ним его путь в качестве жены, в Троице отсутствует женский принцип. Юнг в своей работе «Эон» ввел этот принцип в Троицу, вслед за гностиками с их Пистис Софией, сделав из Троицы столь любимую им квадригу и присоединив к Отцу, Сыну и Святому Духу Деву Марию (речь идет, разумеется, о психологических изысканиях Юнга).

Написание «Эона» удивительным образом совпало с установлением католической церковью в 1950 году догмата о вознесении Девы Марии в телесном облике на небеса. Сразу за вознесением, согласно догмату, последовало коронование Божией Матери в качестве Царицы Небесной. Эдингер в своей статье «Христианский принцип (юнгианское исследование жизни Христа)» уделяет этому моменту большое внимание: «Догматизация Успения Марии указывает на hieros gamos (священный брак) в плероме». Коронация, по Юнгу, завершает то, что средневековые алхимики называли конъюнкцией: она делает полной историю о цикле воплощения Божества. В образе Марии, взятой на небо, прославляется материя, подтверждается сказанное Петру: «Я говорю тебе: ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах». В этом смысле папа Пий XII, наследник престола святого Петра, устанавливая догмат, согласно которому на небесах женское соединяется с мужским, а материальное (тело Девы Марии) с духовным, лишь делает то, что заповедал его предшественнику-апостолу Господь. Юнг считал этот догмат «самым важным со времен Реформации».

Но помимо совершившейся на небесах иерогамии, на мой взгляд, вполне обоснованно можно говорить и о священном браке, который Христос во время своей земной жизни заключил с Церковью. Ее не зря впоследствии называли Невеста Христова. В этом смысле он интегрировал в себя женский принцип, соединившись с ним в браке еще на земле. Христос вел целомудренный образ жизни, потому что был обручен со своей Церковью, и вслед за ним те, кто идет по пути монашеского призвания, также обязуются хранить целомудрие, обручаясь с Вечным Женихом. Образ Церкви возникает также в Откровении Иоанна Богослова (Отк, 12:1-17) - «жена, облеченная в солнце» (уже даже не невеста!). То, что речь идет именно о Церкви, утверждают многие знаменитые богословы, занимавшиеся экзегезой Апокалипсиса.

Кроме того, не только в образе Церкви появляется в жизни Христа женский принцип. Благовещению, с которого рождается Церковь на земле (Пятидесятница, сошествие Святого Духа на апостолов), предшествует Благовещение, которое предвещает рождение Христа. В этом виден некий цикл. Христос проходит свою земную жизнь, рождается, умирает и воскресает, возносится на небо и посылает вместо себя апостолам Святого Духа, точно так же, как когда-то Бог послал его Деве Марии. Это тот процесс, который Юнг назвал «продолжающимся воплощением».

Бог и непорочная дева заключают брак для рождения божественного сына. Это архетипический сюжет, он встречается во многих религиях. Достаточно вспомнить Зевса, сошедшего на Данаю в виде золотого дождя, а также тот факт, что их союз не был никем одобрен и привел к большим проблемам для самой Данаи и для младенца, который у нее родился. Союз с девой и в христианском мифе заключается тайно. Темная сторона Благовещения - это незаконная беременность, за которую по тем временам могли и побить камнями. По сути, это история соблазна наоборот: змей соблазнил Еву, чтобы она вкусила от плода древа познания добра и зла, Господь «соблазнил» Деву Марию, чтобы она исправила содеянное Евой. Если Христа сравнивают с Адамом, то Марию можно уподобить Еве.

Дева, подкрепленная словами архангела Гавриила, кротко и смиренно принимает свою судьбу: «се, раба Господня, да будет мне по слову твоему» (Лк, 1:38). Ева была непослушна - Мария послушалась воли Господа. С точки зрения психологии это означает, что душа принимает оплодотворяющую ее встречу с нуминозным. В результате эго входит в подчиненное отношение к Самости, которое ощущается как рабство («раба Господня»). В этой истории есть место любви - Мария любит Святого Духа всей душой, Святой Дух творит чудеса в отношении тела Девы.

Интересно, что в Евангелии от Луки сказано: «Дух Святой найдет на тебя, и сила Всевышнего осенит тебя». Слово «осенит», если буквально переводить его с греческого, означает процесс поглощения облаком, в котором присутствует Бог. В Ветхом Завете облако - это характерное проявление Яхве («облачный столп»). Мария - это ковчег для Господнего замысла, мотив ковчега и облака встречается в книге Чисел Ветхого Завета (Чис, 9:15): «Когда был сооружен ковчег, его покрыло облако». То же говорится и о Храме Соломоновом: «облако наполнило дом Господень» (3 Цар, 8:10). Это крайне интересно с психологической точки зрения. Из некоторого сгустка тьмы, тумана, облака рождается ослепительный свет.

Этот процесс можно назвать рождением Самости из глубин бессознательного - разумеется, по замыслу и при содействии самой Самости (Святого Духа), так как ее принцип трансцендентен и имманентен одновременно, как и сам Бог. Мария погружается в облако бессознательного. Но и сам Бог также входит в контакт со своим бессознательным - он погружается в материнское лоно, в воды внутри чрева Марии (вода - символ бессознательного по Юнгу), таким образом переживая свое первое крещение человечностью. Бог Ветхого Завета, образ которого Юнг подробно рассматривает в «Ответе Иову» обладает несдержанностью, гневливостью, изрядной долей нарциссизма. Юнг трактует это как то, что он не может встретиться с содержаниями своего, божественного, бессознательного. Это становится возможным в его контакте с Марией. Она помогает ему справиться с этими содержаниями и освоить окружающий мир, как любая любящая мать помогает своему ребенку в этом нелегком деле. Растет не только человек Иисус, вместе с ним изменяется и природа самого Божества! Божество переживает трансформацию дважды - воплотившись в человека и вернув себе истинную природу на кресте, через распятие. Свое второе крещение Христос получает, также погрузившись в воду - в воды реки Иордан, после чего уже на него, не на Марию, снисходит Дух Святой. Выше мной сказано, что индивидуация Христа, по моему скромному мнению, начинается именно в этот момент. Вся предшествующая жизнь Христа видится подготовкой к этой индивидуации, а этот процесс сам по себе немаловажен, ведь без него, в конечном итоге, не может состояться подлинный контакт с Самостью.

Кроме того, в истории Христа не совсем очевидным образом присутствует еще одна Анима - его собственная душа. Воплощаясь в человека, Сын Человеческий получает вместе с оболочкой и человеческую душу. В этом смысле также заключается священный брак между божественным и человеческим. Дух Христа всегда кристально чист и ясен, душа же его испытывает сомнения и мучения, как и положено всякой человеческой душе: «И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна; и начал ужасаться и тосковать. И сказал им: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте» (Мк, 14:33-34) То же сказано о душе Христа и у Матфея. Осмелюсь предположить, что из этих двух евангельских отрывков явствует, что душа - все же человеческий атрибут. Христос противопоставляет дух телу: «Дух бодр, плоть же немощна» (Мк, 14:38), а душа здесь выходит неким посредником между ними.

Христос ясно сознавал свою судьбу, он был к ней готов, он ощущал тесную связь с Отцом, который его ведет, и со Святым Духом. Но все же в кульминационный момент собственной жизненной драмы ему были свойственны страх, скорбь, сомнения, так же как они были бы свойственны в этой ситуации любому, даже самому сильному и целостному человеку. То, что он принимал свою скорбь и смертный ужас, то, что как любой другой человек, в трудный час нуждался в дружеской поддержке (он ведь берет с собой учеников), свидетельствует, на мой взгляд, о его согласии с внутренним женским принципом, с душой, с Анимой. В конце борения в Гефсимании Анима (душа) примиряет конфликтующие противоположности внутри личности Христа. И это обретенное согласие с ней открывает еще более полную дорогу к Самости, к реализации божественного замысла.

Самость и ее взаимодействие с другими архетипами личности

Вопросы Каиафы и Пилата, которые они задают к Христу, имеют еще один, более глубинный смысл, чем прояснение его религиозной и политической позиции (в этом аспекте, как уже было сказано ранее, они относятся к Персоне). Власть имущие хотят выяснить: обладает ли Христос внутренней трансперсональной властью, которая берет верх над коллективной религиозной (обещание разрушить и восставить храм, обиталище Яхве, за три дня) и политической (статус Царя Иудейского)? Для иудеев Христос еретик, для Пилата - вольнодумец, но на самом деле своими муками и смертью, а в конечном счете и преображением он демонстрирует нам поистине безграничный запас внутренней свободы.

Переживание Самости - это всегда поражение для эго. Что-то должно умереть, чтобы открыть дорогу чему-то новому. Место для Самости в нашей психике появляется, когда все основные противоречия в ней преодолены: Персона, Тень, Анима или Анимус. Мы сами освобождаем для нее место, и процесс этот приносит мучения, но и награда за него велика, что и демонстрирует нам Христос.

Распятие - это едва ли не главный образ в западной психике. Символика креста - это тема для отдельной работы, и не одной. Я здесь остановлюсь лишь на некоторых толкованиях этого символа, разумеется, юнгианских. Крест - это мандала, символ целостности, Самость. К нему прибита человеческая фигура - эго. Через смерть на кресте происходит трансформация эго. Это конъюнкция, соединение противоположностей, земного и божественного, добра и зла, неба и земли. Святой Августин, которого в своей статье «Христианский архетип» цитирует Эдингер, видел в распятии священный брак: «Подобно жениху Христос вышел из своей темницы, он вышел с предчувствием своего своего брака, происходящего в миру… Он подошел к брачному ложу, своему кресту, и там, поднимаясь на него, он совершил свой брак. И когда он почувствовал вздох сотворенного, он в любви отдался мукам на ложе своей невесты… навсегда соединившись с женщиной». Адам - первый человек, сотворенный целостным, но поддавшийся греху. Христос - последний Адам, целостный человек без греха. На это указывает легенда о том, что крест был сделан из дерева, выросшего на могиле Адама. По другой версии, это была ветвь от древа жизни (древа познания добра и зла). Другой образ Самости - в начертанных на табличке над головой Иисуса буквах - INRI (четыре буквы, одна из букв повторяется). Как и в имени Яхве - YHWH. Это квадрига, являющаяся триадой, излюбленный символ Юнга, символ целостности, Самости. Четверичность является принципом целостности в концепции Юнга, и крест в нее также отлично вписывается.

После своей смерти Христос спускается в ад - в глубины бессознательного, откуда он освобождает самых достойных его пленников - нужные ему содержания. Он борется с самой смертью и побеждает ее. Душа, прошедшая сквозь трансформацию, становится навсегда причастна вечности и в этом смысле бессмертна. Жизнь становится жизнью вообще, под знаком вечности она навсегда с этих пор связана с бесконечностью. Можно предположить, что конечная цель индивидуации, если бы ее можно было завершить, - это трансформация эго в архетип, возвращение к источнику.

После воскресения Христа не сразу узнают даже самые ближайшие ученики. Часто он является им скрыто, не сразу обнаруживая себя. Это, на мой взгляд, свидетельствует о том, что истинную ценность не всегда легко распознать. Или о том, что теперь они, наученные его подвигом, могут видеть в каждом Христа или Христа в каждом. Вообще воскресение, явление ученикам в течение сорока дней и окончательное вознесение - это довольно трудный процесс, в ходе которого последователи Христа учатся не видеть и ощущать Бога как что-то внешнее, а переходят к тому, чтобы ощущать его внутри себя, слышать его голос в глубинах своей психики. Когда они приготавливаются к этому должным образом, Христос в сиянии преображенной плоти покидает их, взамен оставляя им Духа-Утешителя, Параклета, с которого и началась вся эта история: «И Я умолю Отца, и он даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его, а вы знаете Его, ибо он с вами пребывает и в вас будет. Не оставлю вас сиротами; приду к вам. Еще немного, и мир уже не увидит Меня, а вы увидите Меня, ибо я живу, и вы будете жить. В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас» (Ин, 14:16-20). Сосудом для Святого Духа в день Пятидесятницы становится Церковь, а не отдельные личности.

Юнг (цитирую по статье Эдингера) писал об этом с горечью: «Не очень мужественный человек будет благодарить Бога, что Святой Дух не слишком связывает его с нами. Человек чувствует себя значительно безопаснее под сенью Церкви, которая служит ему крепостью, защищающей от Бога и Его Духа. Очень удобно дать католической церкви убедить себя в том, что она «владеет» Духом, который помогает ей совершать ритуалы. Тогда человек знает, что он находится на надежной привязи». Но если судьба Церкви в том, чтобы воплотить земной путь Христа, и весь ее путь на земле - это в сущности движение к смерти, как писал в частности католик-теолог Хьюго Рейнер, объясняя позицию Церкви Юнгу, то, может быть, если Церковь завершит свой цикл воплощения перед «последним днем», этот цикл успеет пройти еще один круг, в котором как раз человек, а не община, сможет выступить в роли сосуда, содержащего Святой Дух.

На это надеялся Юнг - не я. Я считаю, что Самость, тот голос Святого Духа, который звучит в глубине души и велит нам изменяться, жить полно и целостно, находя и реализуя свое предназначение на этой земле, совершенно верно советует придерживаться и некоего общинного аспекта этого пути. Ведь сам же Юнг утверждал, что индивидуация - это личный путь переживания универсального. Чтобы ощущать что-либо универсальным, не стоит от него отчуждаться. Быть одновременно потоком и быть частью этого потока - это, наверное, и значит слышать голос Самости и следовать по ее пути.

Заключение

Карл Густав Юнг родился в семье пастора евангелистской реформаторской церкви, но довольно скоро разошелся во взглядах на Бога и со своим отцом, и с церковью в целом. Бога он переживал как непосредственный и оттого крайне надежный опыт. В целом, на его воззрения весьма повлияли взгляды гностиков, средневековых алхимиков и восточные духовные учения, с которыми он хорошо ознакомился во время своих многочисленных путешествий. Несмотря на свои расхождения с позицией любой официальной церкви, своей миссией на земле Юнг видел переосмысление и возвращение людям образа Христа - как центрального смыслообразующего символа западной цивилизации. В своих работах он неоднократно подчеркивал, что не намерен вторгаться в сферу компетенции метафизики, то есть веры. Образ Христа как символ Самости виделся ему исключительно важным именно с психологической точки зрения, то есть с точки зрения созданной им аналитической, глубинной психологии.

Разработанное Юнгом понятие архетипа Самости, которое было подробно рассмотрено в данной работе, заставило его в конечном счете задаться вопросом: является ли Самость символом Христа или Христос - символом Самости. Юнг, о чем он пишет в заключении главы «Христос, символ Самости» в своей книге «Эон», пришел к выводу, что из двух альтернатив верна вторая: «Традиционный образ Христа концентрирует в себе характеристики архетипа, а именно - архетипа Самости». Но он предостерегает своих читателей от того, чтобы чрезмерно увлекаться этой идеей: «Трансцендентальная идея Самости, служащая в психологии рабочей гипотезой, не способна состязаться с этим образом (образом Христа - прим. авт.), ибо она, хоть и является символом, лишена характера исторического события, служащего откровением». Юнг приходит к выводу, что человеку свойственно инстинктивно стремиться к совершенству, которое для западной цивилизации воплощает Христос, а за ним в свою очередь стоит архетип Самости. Но при этом архетип - это понятие завершенное, пусть и весьма далекое от совершенства. Это парадокс, нечто неописуемое, трансцендентное. Лучше всего этот парадокс отображает Христос, распятый на кресте, подвешенный между небом и землей и между двумя разбойниками, один из которых отправляется в рай, а второй - в ад. Если позволить архетипу господствовать, то под его давлением будет крайне трудно реализовать свою собственную уникальную судьбу, в этом и заключается парадоксальная опасность стремления к совершенству. Распятый совершенный Христос в символической форме отражает эту ситуацию. Ситуация завершается только с его смертью, распятым же он слишком остро ощущает собственную неискупленность и несовершенство мира.

В своей работе мне интересно было рассмотреть Христа как образ человека, который обретает целостность в ходе своей жизни, проходит индивидуацию - в юнгианских терминах, а также приложить эти термины к жизни самого Христа.

Как мы видим, в Библии вполне можно найти образы, которые при должной трактовке дадут нам всю полноту картины процесса индивидуации Христа.

Он показал людям, что в них содержится и божественное, и человеческое начала, а также продемонстрировал, как будет развиваться их судьба, если они сумеют прислушаться к голосу божественного. Его образ сегодня может послужить для западного человека не просто символом Самости, а символом жизнетворчества. Каждый способен творить сам себя, непрестанно чувствуя при этом присутствие трансцендентного. В этом и состоит, на мой взгляд, приближение человека к Самости.

Психологию называют новой религией, мне же она кажется новой философией, потому что наследует традицию изучения человеческих глубин. Юнг проводил свои исследования на стыке религии, истории и философии, а предметом его изучения была человеческая душа, которой он пытался дать инструменты, чтобы познать самое себя, обрести мудрость и свободу. Можно сказать, что он просто изобрел новые термины для уже давно существовавших христианских, нагромоздив при этом сложные конструкции из слов, но кое-что в его рассуждениях мне кажется принципиально отличным.

Во-первых, в своей психоаналитической теории он впервые дал фемининному принципу равные права с маскулинным, что имело своей целью сглаживание конфликта между двумя противоположностями как внутри человека, так и вовне; во-вторых, он заставил человека обратиться к своей темной стороне - не подавлять ее, а признать и принять, что вполне соответствует христианскому учению: «Итак, я нахожу закон, что, когда хочу сделать доброе, прилежит мне злое» (Рим, 7:21). Не стоит понимать это принятие Тени, как подстрекательство ко злу: это путь к освобождению от зла, которое, будучи осознанным, уже не властно над нами. Напротив же, оставаясь в тенетах бессознательного, оно способно управлять нами без нашего ведома. До Юнга и популяризации его теорий существовал образ Антихриста, общемировой Тени, в которую, как на помойку выбрасывались все «антихристианские» содержания, которые находили в себе добрые христиане. Он существует и сейчас - кто знает, не ему ли, в косвенной форме, мы обязаны двум мировым войнам. Каждый человек может сделать вклад в расчищение этого завала, наведя порядок в собственной душе. Как было заявлено в начале этой работы, крест - это упорядочивающий символ целостности, преобразующий хаос в порядок. Так что сделать это можно с его помощью, постоянно координируя свои действия с Христом - символом Самости.

Библиография

1. Майкл Ванной Адамс, «Наука о воображении: изучение образов юнгианцами», исправленная версия лекции, прочитанной на конференции «Душа и воображение», проведенной International Association For Jungian Studies в Университете Гринвича, Лондон, 6 июля 2006 года

2. Святая Тереза Авильская, «Внутренний замок», Москва, издательство «Истина и Жизнь», 2005 год, 168 с.

3. Новый Завет и Псалтирь, Синодальный перевод, издательство христианского общества «Гидеон» The Gideons International

Размещено на Allbest.ur