Политические элиты современной России как субъект управления политическими процессами (на материалах Северного Кавказа)

Республики Северного Кавказа являются неотъемлемой частью Российской Федерации. В их политическом пространстве взаимодействуют элиты и федерального, и республиканского, и муниципального уровней. Своеобразен статус полномочных представителей Президента Российской Федерации в федеральных округах и аппарата полпредств. Они территориально ограничены в своих полномочиях на макрорегиональном уровне, но являются частью федеральной административно-политической элиты, поскольку реализуют ее политику и организационно соподчинены центру. Кроме того, в республиках Северного Кавказа нарастает роль контрэлит, руководящих внутриэтническими кланами и территориальными группами, религиозными сообществами. Рассматривается вся совокупность элит, влияющих на северокавказские политические процессы. Этнополитические элиты представляют собой этнически гомогенную социальную общность, являющуюся субъектом принятия важнейших стратегических решений, обладающую необходимым ресурсным потенциалом и лоббирующую интересы этнической группы во властных отношениях. Формирование этнополитических элит региона обусловлено историко-культурным контекстом, который определяет их теневизациию, традиционализацию и этнизацию. Этнополитические элиты Северного Кавказа сохраняют авторитарные традиции и ценности политического управления. Клановая принадлежность, этническое происхождение, протекционизм, клиентелизм, патернализм сохраняются в качестве базовых каналов рекрутирования элит, определяя специфику элитогенеза.

Системное изучение политических элит, определение возможности элит в стабилизации политических процессов региона, контроль их деятельности со стороны государственной власти поможет сформировать развитый, эффективный, политически-ориентированный класс, который будет обладать реальными возможностями обеспечивать и удовлетворять потребности граждан при их активном участии.

2.2 Конфликты в управляющих взаимодействиях политических элит в республиках Северного Кавказа

Исследователи все больше концентрируют свое внимание на выявлении, осмыслении конфликтогенных факторов, вызывающих и обостряющих конфликтные ситуации в управленческих взаимоотношениях политических элит. Внимание уделяется тем факторам, которые ведут к принуждению и насилию, разъединяющих и противопоставляющих участников политики, на раскрытии дестабилизирующих и деструктивных последствий действия этих факторов. Элитологи сосредотачиваются на обосновании возможных мер по приданию политическим конфликтам конвенциальных форм, содействующих обеспечению мирного сотрудничества.

Для конфликтологического анализа ситуации необходимо сосредоточить внимание на проблемах выработки и реализации политики в регионах, поскольку именно с ней связаны основные и наиболее острые деструктивные и дисфункциональные социальные напряжения и конфликтные ситуации во взаимодействии региональных политических элит как с населением, так и между собой, и с общероссийскими элитами.

Как отмечает известный специалист в области политической конфликтологии А.В. Глухова, одной из главных примет политической жизни России последнего времени стали структурно-институциональные конфликты в регионах. Под ними автор имеет в виду противоборство различных институтов и уровней власти, главным образом, между законодательными и исполнительными органами власти, региональными структурами и институтами федеральной власти в регионах, между органами власти и местным самоуправлением. По ее оценке, в последнее время число таких конфликтов нарастает. Их причинами, как правило, становятся: борьба за разделение предметов ведения и круга полномочий между органами государственной власти центра и регионов, за распределение бюджетных средств между ними; необоснованные переделки уставов, положений, структур управления, перенос сроков выборов глав исполнительной власти регионов и местного самоуправления; низкая политическая и правовая культура конкурирующих группировок элиты и т.д. Весьма важную дезинтегрирующую роль играет и субъективная заинтересованность федеральных властных структур в поддержке или ослаблении определенных группировок в структуре региональных и местных властей, поддержка мэров крупных городов в их борьбе против областных администраций и т.п.

В этническом, религиозном и геополитическом отношениях Северный Кавказ является самым сложным макрорегионом России, где проживают представители более ста этнических групп, которые исповедуют христианство, ислам, буддизм и иудаизм. На этом фоне высока опасность проявления политических противоречий.

Тормозящими консолидацию общества факторами являются неразвитая производственная экономическая база, сырьевая экономика, медленно складывающиеся профессиональные рыночные отношения, и, как следствие, низкий уровень благосостояния большинства жителей, социальные проблемы. Социальная неудовлетворенность, дифференциация порождают процесс размежевания между различными этническими группами населения, разобщают общество, снижают уровень доверия власти. Беспокойство вызывает отношение населения к обеспечению государством основных прав и свобод личности.

Политологи обращают внимание на то, что этническая характеристика при формировании политической элиты - только внешняя форма, в которую облекаются объединения, выстроенные по другому основанию: экономическим интересам, бизнесу. Доступ в эти объединения оказывается крайне затрудненным и обеспечивается кровнородственными связями, на которых выстраиваются деловые отношения. Экономические связи строятся по линии структуры родоплеменного общества, а не чисто этнической линии. И этот феномен не является специфичным для республик Северного Кавказа. Напротив, он зафиксирован в трудах антропологов еще при изучении становления независимости в ряде африканских стран.

Это не значит, что в кланово-племенную группировку входят представители только одной этногруппы, но им принадлежат в ней доминирующие роли и они определяют «правила игры», т.е. способы решения задач. Организованность бизнеса по этому, отнюдь не гражданскому, принципу позволяет эффективно по только реализовать экономические устремления, по и оказывать значимое «влияние на официальных лиц посредством неформальных связей».

Межклановые противоречия проявляются в системе отношений этнополитических элит, которые вызывают потребность в мобилизации этногруппы на поддержку того или иного лидера или функционера. При этом межклановые разногласия остаются в тени и не попадают в поле общественного внимания. В видимом же спектре эти противоречия проявляются как межэтнические. Кланы осушествляют раздел территории региона на сферы влияния («подконтрольные зоны»). Поскольку представители численно доминирующих этнических групп в советской системе традиционно выступали опорой центральной власти и контролировали основные рычаги исполнительной власти на местах, постольку сегодняшние кланы, доминирующие в республиках, формировались из их среды (хотя и не являются «чисто» этническими).

Становятся очевидными обособление и автономизация поля политики от экономических и социальных интересов подконтрольного власти населения: власть борется только за свои интересы, т.е. интересы тех, кто устроился во власти; властные рычаги используются в частных целях.

Этнократизм в сфере экономики проявляется также и в этническом протекционизме, в поощрении «национального предпринимательства», в выдаче льготных кредитов, лицензий и других привилегий представителям «своей» буржуазии. Политика этнического протекционизма не гнушается поддержкой теневых экономических структур, оформившихся по национальному признаку. Кроме того, политика экономического протекционизма нацелена на перераспределение экономических, финансовых и материальных ресурсов в пользу «своих» предпринимателей, бизнесменов, других участников рыночных отношений.

Необходимо уточнить, что обособление политического поля совсем не означает отказа политиков от роли представителей интересов тех или иных групп или нации в целом, апелляции к высшим идеологическим ценностям и смыслам.

Борьба этнических элит за власть, которая прикрывается интересами автохтонного народа, в реальности имеет экономическую мотивацию - перераспределение собственности и блокирование участия в этом процессе широких масс. Подогреваемые межэтнические противоречия позволяют использовать этномобилизационные технологии для проведения в законодательные органы власти представителей этнополитических элит и создать условия для этнизации исполнительных органов власти.

Влияние экономики регионов на стратегии политики региональных элит представляется двойственным. Наличие в регионе рентабельных отраслей создает спрос и подталкивает элиты к поиску обоснований политики региональной идентичности: на внешнем рынке - с целью извлечения ренты, и на внутреннем - с целью ее перераспределения в свою пользу. Вместе с тем этот фактор увеличивает и предложение, провоцируя экономических акторов к автономному выходу не только на внешний, нo и на внутренний политический рынок. Напротив, дефицит экономических ресурсов также может стимулировать попытки элит восполнить его, в том числе и политикой региональной идентичности.

К экономическим ограничениям, с которыми сталкивается региональная власть, можно отнести появление в регионах сильных экономических акторов, Среди них - внешние по отношению к региону крупные российские корпорации и межрегиональные компании, а также динамично развивающийся региональный бизнес. У основных экономических субъектов, действующих в пространстве регионов, определились собственные интересы, и они становятся активными политическими игроками.

До настоящего времени отношения власти и крупного регионального бизнеса формировались в треугольнике, который образовывали федеральные партнеры, собственники предприятия и региональной власти. С созданием межрегиональных компаний региональная власть из этого треугольника «выпадает». Обладающие большими капиталами, способные быстро мобилизовать ресурсы, ведущие бизнес в нескольких регионах межрегиональные компании в случае возникновения конфликта с властями могут перенести бизнес в другой регион. При складывающейся расстановке сил под властью губернатора остаются крупные, но проблемные предприятия, которые заинтересованы в использовании административного ресурса для решения собственных проблем.

Региональным властям все реже удаётся контролировать деятельность крупных российских компаний. Если на этапе вхождений крупного капитала в регион он повсеместно нуждается в поддержке властей, то по мере интеграции у крупных российских корпораций на территории региона формируются собственные политические интересы.

Вместе с тем логику процессов нельзя сводить к одностороннему усилию бизнеса и ослаблению региональной власти. Бизнес, даже самый крупный и влиятельный, заинтересован в благоприятном предпринимательском климате и хороших отношениях с властью. Власть может создавать для работающих на территории региона компаний режим наибольшего благоприятствования, предоставлять кредиты или льготный режим налогообложения. Приобретая крупные производственные объекты в регионах, новые собственники, сталкиваются с множеством социальных (наличие больших коллективов и большого количества социальных объектов) и экономических (задолженность предприятий) проблем, решить которые без поддержки городских и областных властей сложно.

Экономика Юга России всегда имела крен в сторону неофициального сектора хозяйства, по экспертным оценкам, доля теневой экономики на Юге России достигает 40-60% (особенно в республиках Северо-Восточного Кавказа). Теневая экономика постепенно формирует свою организационную, институциональную, информационную, социальную среду, которая стимулирует переход хозяйственной системы на заданную теневыми процессами траекторию.

Особую угрозу политическим и экономическим интересам России представляет переплетение скрытого и нелегального (криминального) сегментов неофициального сектора экономики и их сращивание с чиновничьим аппаратом.

Анализ материалов приводит к выводу: за последние несколько лет ресурсный потенциал региональных властей не просто сократился, но качественно изменился. Пока федеральный центр был слаб, у исполнительной власти в регионе не было серьезных оппонентов. Понижение политического статуса, сокращение административных и прочих ресурсов понижают возможности регионального руководителя влиять на политическую ситуацию. Но изменения не ограничиваются прямым сужением ресурсной базы региональной власти. В обществе начинают действовать механизмы, не позволяющие первому лицу региона директивно в одностороннем порядке управлять политической ситуацией в регионе. Плюрализм акторов, действующих на пространстве региона, возрастает. И, как следствие, возрастет конкуренция за власть между различными группами элиты. Идут процессы, с которыми региональная власть не может не считаться. В полиэтничных регионах борьба за долю ресурсов ведет к тому, что этнические группы вынуждены консолидироваться. Имущественные размежевания становятся все заметнее, и как следствие конкурентная борьба между этнополитическими элитами за экономически прибыльные ниши производства, сферы услуг, теневой экономики и т.п.

По мнению Ж.Т. Тощенко и В. Филиппова, национальная политика призвана исключать проникновение этничности в сферу экономических отношений. В контексте российских федеративных отношений это означает абсолютное равенство обязанностей всех субъектов федерации (как национально-государственных, так и административно-территориальных) в формировании государственного бюджета и равенство прав всех без исключения субъектов федерации в распределении совокупного национального продукта. Разумеется, государство может дотировать те или иные регионы (например, имеющие слабую сырьевую или энергетическую базу, находящиеся в трудных природно-климатических условиях и т.д.), но не в зависимости от административного статуса региона или этнической принадлежности его населения. В контексте межэтнических отношений на территориях субъектов федерации деэтнизация отношений собственности подразумевает недопущение каких бы то ни было законодательных и подзаконных актов, направленных на обеспечение льгот и преимуществ для представителей тех или иных этнических групп, как в ходе приватизации государственной собственности, так и в дальнейшем распоряжении ею. При этом следует иметь в виду, что этноэкономические силы не остаются в бездействии - они будут продолжать настаивать на предоставлении им тех или иных привилегий, льгот, преференций под флагом защиты интересов этнических групп.

Законодательный орган принимает законы, противоречащие Конституции России и позволяющие значительно сузить социальный сегмент, участвующий в перераспределении собственности. Сошлемся на мнение контрольной комиссии Южного федерального округа по проверке деятельности исполнительной власти Республики Адыгея за 1998-2001 гг., вследствие противоречий законодательной базы Республики Адыгея Конституции РФ «все операции и сделки, проводимые с собственностью республики неподконтрольны представительному органу власти. Приватизация, продажа движимого и недвижимого имущества, пакетов акций акционерных обществ осуществляется без принятия программы приватизации. Целесообразность финансовых вложении бюджетных средств в уставные капиталы акционерных обществ, создания или ликвидации государственных предприятий, других функций, связанных с управлением собственностью определяются постановлениями Кабинета Министров республики. Между тем затраты бюджета на эти цели составляют значительную часть бюджета республики». Противостоять этому есть задача, стоящая перед политикой государства.

Как отметил Президент России В.В. Путин на совещании с руководителями Южного федерального округа 23 сентября 2005 г., «объем валового регионального продукта в округе более чем в два раза ниже, чем общероссийский, а доходы граждан более чем в полтора ниже, также по-прежнему высок уровень безработицы», По данным Минэкономразвития России, объем доходов 10% самых богатых людей России за 9 месяцев 2005 г. превысил объем доходов 10% самых бедных в 14,8 раз. Повышение заработной платы бюджетникам и монетизация льгот позволили остановить рост дифференциации только в 2005 г., однако почти 17-ти кратная разница в доходах самых бедных и самых богатых сохраняется.

По показателю бедности населения «большой» ЮФО лидировал среди других округов. 40% населения живет за чертой бедности, и они получают 18% совокупного дохода. В то же время, 20% богатого населения округа получают 42% совокупного дохода. В республиках Северного Кавказа ситуация качественно хуже.

Рост уровня бедности и повышение ее концентрации в северокавказских республиках увеличивает миграционные потоки в ЮФО, вызывая дестабилизацию на рынке труда и в социальной сфере в относительно благополучных регионах: Ростовской, Волгоградской областях и Краснодарском крае, способствуя этническим конфликтам внутри них.

Проанализировав данные, приведенные в «Атласе социально-политических проблем, угроз и рисков Юга России», можно сделать вывод о том, что соотношение денежных доходов на душу населения и официально установленного прожиточного минимума свидетельствует о крайне неблагоприятной ситуации во всех субъектах макрорегиона в целом, что отрицательно может повлиять на политическую обстановку. В целом глубокая дифференциация населения по уровню жизни, рост бедности приводит к так называемому эффекту «латиноамериканизации» общества. Разрыв между бедностью и богатством на фоне сращивания капитала с государственной властью ставит под вопрос сохранение социального мира и согласия, сохранение и тем более укрепление населения к государству.

С распадом СССР в 1991 г. и началом непродуманных экономических и политических реформ в Российской Федерации заметно ухудшился жизненный уровень абсолютного большинства россиян. Этот негативный фактор в определенном смысле способствовал обострению этнополитической ситуации на Северном Кавказе, где отдельные виды труда, как правило, переносятся на всю национальную группу, ориентирующуюся на тот или иной вид деятельности. При возрастании этнополитической напряженности негативные оценки отдельных видов экономической деятельности могут принять форму массового протеста, особенно против предпринимательства, процесс развития которого наблюдается и на Северном Кавказе. Сам по себе феномен этнического предпринимательства не является источником обострения этнополитических отношений, однако в условиях нарастания этносоциальной напряженности активно используется политической элитой для нагнетания националистической истерии.

Деструктивно население оценивает действия региональной бизнес-элиты, соотнося статус-кво собственного материального положения, в первую очередь, с ростом экономических преступлений среди предпринимателей, связанных с незаконным присвоением собственности, доходов, с финансовыми спекуляциями. Вместе с тем, исследования фиксируют наличие конфликтных ситуаций и противоборств и между самими элитами - как центральными, так и региональными.

Со стороны основной части населения северокавказских республик позиция, позволяющая региональной этнополитической элите не только присваивать основную часть федеральных дотаций, но и все больше обирать граждан, вызывает все нарастающие неприязнь и неприятие. Их показателем выступает, в частности, то, что, по данным исследований, не только региональная, но и во все большей мере федеральная власть переживает ныне небывалый кризис общественного доверия своей легитимности в глазах местного населения.

Наиболее радикальные формы поведения проявляли этнополитические движения на Северном Кавказе. Очевидно, такая география радикализма определяется объемом ресурсов и степенью зрелости идеологии движений.

Первоначальной формой данных движений явились национальные съезды. А.Н. Смирнов резонно отмечает, что в период распада СССР национальные съезды представляли собой влиятельные институты самоопределения, выражения этнических интересов и политического представительства. Они выдвигали требования национального суверенитета, приоритета региональных законов над федеральными, территориальные притязания к соседним регионам России и государствам СНГ. По сути, они стремились стать параллельными структурами политической власти. Тактику съездов применяли: Национальный совет балкарского народа и Конгресс кабардинского народа в Кабардино-Балкарии; «Стыр Нахас» и общественно-политическое объединение «Наша Осетия» в Северной Осетии; «Тенглик», «Садвал», «Бирлик», «Народный фронт имени Шамиля» в Дагестане; «Адыгэ хасэ» в Адыгее и Карачаево-Черкесии и др.

Наиболее сложными были случаи ирредентистских движений. Так, лезгинское движение «Садвал» выступало за воссоединение своего этноса, разделенного государственной границей между РФ (2/3 лезгин) и Азербайджаном (1/3). Движение «Адамон Цадис» в Осетии требовало воссоединить Республику Северную Осетию и Юго-Осетинскую автономную область в составе РФ.

Требования «внутреннего сепаратизма» - раздела существующих субъектов федерации и создания новых регионов по этническому принципу выдвигали ингушские, карачаевские, балкарские, ногайские, кумыкские, черкесские, кабардинские, лезгинские движения. Характерно, что из 168 территориально-этнических притязаний в пределах бывшего СССР 43% высказывали этнополитические движения и партии, 18% - СМИ, 25% - органы государственной власти регионального уровня и 16% - органы власти федерального уровня. В целом же волну территориальных притязаний в 1994 г. федеральные и региональные элиты ввели в контролируемое русло, а затем свели на нет.

В ряде случаев этнополитические движения обретали тип межрегиональной организации на языковой или геополитической основе: Конфедерация горских народов Кавказа, Международная черкесская ассоциация, Ассамблея тюрских народов, «Адыгэ хасэ».

В силу географических условий наиболее развитый организационный тип движений закрепился в Дагестане, где движения переросли в «этнопартии» (по Э.Ф. Кисриеву). Они строятся по кланово-родственным объединениям, территориальны, связаны с религиозными корпорациями. И одновременно дагестанские группировки имеют все структурные и функциональные признаки партий:

- корпоративный интерес, необходимый для мобилизации сторонников;

- организационную структуру;

- поддержку двух видов: финансовую со стороны экономических элит и социальную со стороны этнических групп населения.

О распространённости явления можно судить по тому факту, что 25% из 139 общественных организаций Дагестана в 1994 г. имели характер моноэтничных объединений с политическими целями. Однако дагестанские движения не тождественны этнонациональным. Они выражают интересы территориальных общин (джамаатов), могут блокироваться с аналогичными структурами иных народов республики.

Такая система вызвана несовпадением различных осей социокультурных расколов в Дагестане, где переплетаются сложные этнические, религиозные, территориально-общинные, клиентелистские и иные разделения сообщества (по М.-Р. Ибрагимову, К. Мацузато).

Хотя даже в 1992-1993 гг., на пике мобилизации, радикальные требования поддерживали 10-15% титульного населения республик, недооценивать их опасность нельзя. В ряде случаев этнополитические движения создавали незаконные военизированные формирования (на Северном Кавказе). Как известно, в Чечне им удалось реализовать смену элит и сепаратистский переворот (август-сентябрь 1991 г.).

Вместе с тем, этнополитические движения всегда имели сложную структуру, радикальные течения вели острое соперничество с умеренными и политически-индифферентными. Это позволило правящим элитам республик стать ведущей стороной в партнерстве с движениями, использовать их как средство «торга с Москвой» о статусе регионов и «громоотвод» массового недовольства экономическим кризисом. По мере того, как правящие номенклатурные кланы республик восстанавливали контроль над политическими настроениями населения, этнополитические движения интегрировались в структуру государственных органов.

А.Н. Смирнов приводит пример Кабардино-Балкарии, где республиканские съезды народов получили законодательное закрепление, а представители лояльных движений были включены в состав консультативного совета при региональном парламенте. Радикально-оппозиционные движения и съезды диаспор такого статуса не получили. В Ингушетии съезды народов республики, по сути, определяли задачи и формы развития органов власти в 1993-1995 гг., когда деятельность партий и политических организаций в зоне чрезвычайного положения была приостановлена.

В Чечне национальные съезды и массовые этнополитические движения (Объединенный конгресс чеченского народа, «Нийсхо», Вайнахская демократическая партия и др.) при всей внутренней сегментации стали основой сепаратистского режима 1990-х гг., дали ему идеологию и организационное строение.

От каких факторов зависит контрастный исход взаимодействия этнических элит и этнополитических движений? Влияние типа политической системы выявил Т. Гурр. Он выделяет три ключевые фактора: масштаб и силу государственных институтов; характер политических ценностей и зрелость практики институционализированной демократии; дестабилизирующий эффект демократизации в авторитарных системах.

Эта модель означает, что авторитарные нормы и практики политической деятельности были в Чечне и в целом на Северном Кавказе укоренены значительно сильнее, чем в других ареалах. Политические институты здесь становились всё более этнократическими, а политическая культура оставалась патриархальной и интолерантной, допуская насилие как метод достижения коллективных целей. Это и обусловило преобладание неправовых, неконвенциальных тактик этнополитических движений, переход правящих элит на сторону националистов.

В условиях полиэтничности и традиционализма, характеризующих Северо-Кавказский макрорегион постсоветского периода, развивается этнизация политики. Статусные диспозиции, ресурсы влияния и структура политических возможностей субъектов политики зависят, преимущественно, от ролей субъектов в неформальных структурах этнизированной власти. Вместе с тем, курс рецентрализации власти в 2000-х гг. приводит к взаимодействию формальных статусов субъектов политики, соответствующих федерализму, со статусами неформальными - этнократическими.

В системе субъектов политического управления на субнациональном уровне преобладают этнополитические элиты, т.е. высокостатусные группы, имеющие наивысшее влияние на принятие и реализацию стратегических властных решений, располагающие наибольшими ресурсами власти. В силу этих качеств элиты пользуются авторитетом в своих регионах. Их интересы и ценностные ориентации определяют нормы взаимодействия совокупности внутрирегиональных субъектов политики.

Вследствие рецентрализации системы власти в России 2000-х гг. федеральные элиты ограничили влияние региональных, в т.ч. этнократических, элит. Однако в силу слабой интегрированности экономического пространства РФ, периферийности модернизированных слоев в региональных элитах воспроизводится клановость, гильдейская рекрутация госслужащих, неформальные патрон-клиентарные взаимосвязи.

Соподчиненную роль в системе субъектов управления на Северном Кавказе играют региональные отделения политических партий, этнополитические движения, национально-культурные организации. Они являются селекторатными группами в отношении элит, действуя по тем же патрон-клиентарным «правилам игры». Переход к косвенным выборам президентов республик (с конца 2004 г.) не отменил внутриэлитную конкуренцию за власть, а сделал ее менее публичной. Вследствие полиэтничности Северного Кавказа органы местного самоуправления часто служат институтом артикуляции интересов компактных этнических групп (в Дагестане, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии).

Рассмотренные позиции позволяют сделать вывод о том, что в настоящее время институт государственности на региональном уровне кардинально трансформировался. Он отвечает потребностям этнополитических элит в извлечении высоких доходов при крайнем обнищании основной массы населения, для чего используется механизм этнической мобилизации.

Северный Кавказ стал ареной борьбы за сферы влияния для политических и экономических акторов мировой политики. Одним из проявлений подобного влияния стал терроризм. Террористические акты уносят жизни тысяч человек и внушают страх и недоверие остальным, разрушают гражданское взаимопонимание.

Распад СССР и превращение внутренних границ с закавказскими республиками в государственные породил проблему «разделенных народов» (лезгины, аварцы, осетины, цахуры, азербайджанцы), что приводит к межэтнической напряженности и является опасным конфликтогенным фактором в регионе.

Возможности проявления радикализма в решении политических вопросов на Северном Кавказе, в первую очередь, определяются геополитическими факторами. Перенасыщенность региона оружием и целенаправленный курс элит на милитаризацию, начиная с событий в Абхазии, обострение криминогенных ситуаций. В условиях межэтнической напряженности естественным результатом является общее снижение толерантности, повышение агрессивности. Череда войн толкает в ситуациях напряженности к выбору более радикальных способов их разрешения.

На политические конфликты существенное влияние оказывает религиозный фактор. Он проявляется в виде исторически сложившихся этноконфессиональных взаимосвязей, взаимоотношений между конфессиями, связанными с определенными этносами и претендующими на представительство интересов, деятельности религиозных организаций и служителей культа, апелляций к религиозной аргументации в деятельности конфессионально ориентированных партий, общественных движений и их лидеров, а также в религиозной мотивации поведения масс верующих и отдельных представителей этнонациональных общин в различных сферах общественной жизни и конкретных жизненных ситуациях. Это воздействие усиливается, когда различные политические силы и этнические элиты пытаются использовать религию для политической мобилизации масс.

Поощрение конфессиональной принадлежности, в особенности исламизация населения кавказских регионов ради их объединения, конфликтогенно. Российская власть стала рассматривать традиционный ислам как интегрирующую силу, которая сможет стать «стягивающим обручом» в полиэтничных северокавказских регионах. Например, в этнически мозаичном Дагестане процесс «возрождения» религии получил со стороны госбюджета весьма существенную поддержку.

Превращения ислама в стабилизирующий фактор ни в Дагестане, ни на всем Северном Кавказе не произошло. Взамен поддержки центральной и местной власти население, приобщаясь к религии, стало пополнять ряды исламских джамаатов, подающих себя как альтернативу существующей власти. Основной причиной этого процесса стало не что иное, как закрытость власти для основной массы населения, ее нечувствительность к нуждам последнего и массовые злоупотребления представителей власти своим служебным положением. Поэтому исламисты сделали краеугольным камнем своей религиозной пропаганды и агитации критику коррумпированности и равнодушия властвующей элиты. Причем их критика все больше приобретает зкстремистски-политизированный характер.

На Северном Кавказе феномен сохранения традиционных практик власти элит является устойчивым. В республиках, входящих в ЮФО и СКФО (Ингушетия, Чечня, Дагестан, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Адыгея, отчасти - Северная Осетия), важнейшими факторами взаимоотношений является действие адатов - обычного неписаного права, сохраняются формы самоорганизации - тейпы, тукхумы, возродился институт традиционного судопроизводства.

Для консолидации сообществ они являются в некоторой мере позитивными. Тем не менее, в период трансформаций названные факторы могут приобретать негативный с политической точки зрения оттенок и использоваться не в целях консолидации, а в интересах лидеров. Так, в конце 1990-х гг. некоторые лидеры республик Северного Кавказа ставили вопрос об учете в федеральном законодательстве местной специфики, вплоть до таких крайних проявлений, как кровная месть. Противоречия возникают и в связи с возрождением шариата. Часто конфессиональные лозунги в деятельности представителей элит направляются на разжигание розни и проявление ксенофобии.

К числу наиболее сложных и трудноразрешимых относятся этнополитические конфликты. Это вид межгруппового конфликта, в котором группы с противоположными интересами различаются по этническому признаку и используют этнические аргументы в своей борьбе за власть и влияние. Конфликты этнополитического плана, которые ведутся за власть, политическое самоопределение, за ту или иную форму государственности. Этнические конфликты - разновидность социальных конфликтов (наряду с религиозными, конфессиональными, клановыми и некоторыми другими). Внутриэтнические конфликты происходят между группировками внутри отдельных этнических общностей; межэтнические - между различными этносами (народами).

При объяснении причин конфликтов важное место занимает политологический подход, который выявляет роль элит, прежде всего - интеллектуальных и политических, в мобилизации массовых субъектов политики, усилении напряженности и эскалации ее до уровня открытого конфликта.

За годы советского режима в республиках и автономиях сложились многочисленные этнические элиты. Начиная с политики «коренизации» 1920-х гг. до конца 1980-х гг. действовала система преференций в сфере подготовки «национальных кадров» из автономий во всех сферах деятельности. Как только ослаб контроль центра и образовался вакуум власти, тут же началась борьба между элитами за реальную власть и право контролировать политическую жизнь республик и автономий.

Центральным вопросом конфликтов в политике выступает борьба за власть и влияние между субъектами политической жизни. Источниками политических конфликтов часто выступают не просто различия интересов разнообразных групп, но и непонимание ими собственных долгосрочных интересов, а также социальные и политические предрассудки влиятельных представителей этих групп, их амбиции, групповой эгоизм и т.д. Правящая элита, политические лидеры, являющиеся социальными субъектами власти, в своей политической борьбе используют далеко не правовые меры, прибегая к экстремистским методам.

В любом полиэтничном обществе существует более или менее выраженная этнополитическая иерархия, которая в принципе устраивает одни этнические группы и не устраивает другие. Однако в течение длительных периодов времени эта иерархия может восприниматься различными этническими группами как естественная и не вызывать чувства несправедливости или угрозы. Непосредственно для развертывания конфликта необходимо такое изменение взаимодействия этнических групп, при котором существующий политический статус одной из них будет восприниматься ее членами как далее неприемлемый. Обычно это происходит вследствие изменений в экономической, социальной, культурной стратификации общества. Когда экономический, социальный или культурный статус одной из групп изменяется, при этом изменение может иметь разный вектор - как в сторону повышения статуса, так и снижения, политическая элита этнической группы начинает претендовать на такую долю политической власти, которая, по ее мнению, соответствует новому статусу этнической группы и задачам, вытекающим из этого. Очевидно, что другая или другие этнические группы, на долю которых в политических структурах претендует первая группа, будут рассматривать эти требования или действия как угрозу своему статусу и препятствовать им доступными средствами.

Межэтнические конфликты по причинам и характеру происхождения могут быть:

- социально-экономическими (безработица, задержки и невыплаты зарплаты, социальных пособий, не позволяющие большинству граждан удовлетворять необходимые потребности, монополия представителей одного из этносов в какой-либо сфере или отраслей народного хозяйства и т.д.);

- культурно-языковыми (связанными с защитой, возрождением и развитием родного языка, национальной культуры и гарантированных прав национальных меньшинств);

- этнодемографическими (сравнительно быстрое изменение соотношения численности населения, т.е. увеличения доли пришлого, иноэтнического населения в связи с миграцией вынужденных переселенцев, беженцев);

- этнотерриториально-статусными (несовпадение государственных или административных границ с границами расселения народов, требование малых народов о расширении или приобретении нового статуса);

- историческими (взаимоотношения в прошлом - войны, былые отношения политики «господство - подчинение», депортации и связанные с ними негативные аспекты исторической памяти, и т.д.);

- межрелигиозными и межконфессиональными (включая различия в уровне современного религиозного населения);

- сепаратистскими (требование создать собственную независимую государственность или же воссоединение с соседним «материнским» или родственным с культурно-исторической точки зрения государством).

Одной из основных причин обострения межэтнических отношений и возникновения этносоциальных конфликтов стал кризис всех структур власти в СССР и использование этнических интересов коррумпированными группами в республиках, перенос социального недовольства в сферу межнациональных отношений. В то же время, центральные органы власти в отношении региональных элит пока проявляют стремление к «замораживанию», а не решению проблем. Сохранение существующей шаткой стабильности кажется части российских элит более предпочтительным, чем любое изменение, способное привести к нарушению существующего баланса.

Возникновению и усилению кризиса российское общество и его регионы, в частности, а северокавказские в особенности, обязаны, в первую очередь, поведению элит всех уровней, своими действиями не только не обеспечивших движение к социально благополучному государству и соответствующей политике консолидации, по и намеренно препятствующих этому. Нельзя не видеть также и роль искусственно разжигаемой религиозной нетерпимости.

Политическую ситуацию на Северном Кавказе заметно осложнил «парад суверенитетов», способствовавший распаду Советского Союза. Вместе с ростом этнокультурного и религиозного самосознания на фоне глубокого экономического, политического и морального кризиса, сопровождавшегося ослаблением власти и криминализацией общества, обострились старые и появились новые конфликты. Как правило, самыми трудными для урегулирования противостояния являются этнотерриториальные конфликты. Несмотря на то, что политические элиты выдвигают территориально-этнические притязания, не все конфликты такого рода обретают экстремистскую форму. Однако большинство современных конфликтов основаны на территориальных интересах. Это и требование изменения границ между национально-государственными образованиями, и требование перехода под новую государственную юрисдикцию целых национально-территориальных единиц, и стремление к созданию (или воссозданию) национальных образований (автономий или районов); это конфликты, связанные с репатриацией либо возвращением на свою историческую родину давно вытесненных с нее или репрессированных народов, с возвращением беженцев в свои оставленные дома (осетины, ингуши, чеченцы, русские и пр.).

Межэтнические конфликты нередко порождаются противоречиями между двумя или более элитами одной и той же группы, когда одна из них стремится удержать или завоевать власть, стимулируя националистические направления в обществе, при этом прямо или косвенно натравливая одну этническую группу на другую. Причины таких конфликтов нужно отличать и от условий, и от средовых факторов. Причины происходят от условий, способствующих эскалации конфликтных действий и отличаются эффектом генерации явления. Тогда как факторы, составляющие условия, подобным эффектом не обладают, они лишь поддерживают, делают возможным в силу своего наличия ход конфликтных действий. Средовые факторы позволяют очертить ту область конфликтных действий, в рамках которой эти действия могут рассматриваться как социально значимые явления. Факторы могут быть высвечены лишь при наличии конфликтных действий, образующих своего рода источник оконтуривания.

В вопросе о политических конфликтах необходимо согласиться с точкой зрения, согласно которой этносы как таковые не являются самостоятельными субъектами политического действия. В качестве такого рода субъектов выступают элитные группы, претендующие на участие во власти и формулирующие содержание национальных интересов. Динамика конфликтов зависит от того, насколько сильны притязания на власть новых элит, выросших в рамках старых структур, отторгнутых как от участия во власти, так и от культурного самоопределения соответствующих общностей.

Иными словами, в основе этнополитических противостояний лежит неудовлетворенность растущих элитных групп своим положением и вытекающим отсюда стремлением к перераспределению властных полномочий в свою пользу через инициирование и проведение «национальных революций». Поэтому в центр проблематики конфликтов необходимо поставить вопрос о власти, вокруг которого и развертывается борьба политических элит, причем последние склонны к радикализации этнонационалистических лозунгов.

Из сказанного можно сделать следующие выводы:

Передача российским центром в постсоветский период существенного круга своих полномочий в регионах региональным этнополитическим элитам вызвала фактическую переформулировку «правил игры» для формирования властных органов; теперь ведущим принципом из них стал этнический статус; на должности, которые обладают реальными властными полномочиями (финансы, кадры, контролирование налогов, силовых структур и пр.) стали назначать представителей наиболее многочисленных титульных, высоко консолидированных народов.

Наметившаяся в постсоветской России тенденция автономизации поля политики проявилась в республиках Северного Кавказа в использовании этнополитическими элитами государственности в клановых интересах, манипулировании сознанием этнических групп.

Формирование этнического характера государственности в республиках региона проявилась в том, что важной, но открыто не заявляемой задачей республиканских органов власти является контролирование и поддержание этностратификационной системы, которая направлена на закрепление редистрибутивного механизма функционирования экономики при ограниченности ресурсов.

Систематизированы аспекты негативного влияния, факторы, способствующие возникновению межэтнических конфликтов. На наш взгляд, наиболее главными являются: проблемы государственно-правового статуса народов; этнотерриториальные проблемы; особенности реализации прав и интересов репрессированных, депортированных народов; проблемы изменения этнического состава, проблемы защиты прав и интересов русскоязычного населения; проблемы, порожденные проникновением тоталитарных и экстремистских сект в религиозную среду и политизацией религии; проблемы, спровоцированные борьбой национальных элит за власть (внутренние межклановые конфликты в Дагестане, Ингушетии, Чечне); проблемы миграции населения; доминирование силовых подходов в разрешении противоречивых ситуаций.

Конфликты в управляющих взаимодействиях политических элит в республиках Северного Кавказа носят многосоставной и блоковый характер. Они могут быть классифицированы по диспозиции участников: центр - региональные вертикальные, внутриреспубликанские горизонтальные, регионально-локальные вертикальные. Конфликты в условиях СКФО имеют характер многосторонних, долгосрочных конфликтов не только интересов, но и ценностей. По причинам конфликты в республиках Северного Кавказа проявляются: экономические, социально-стратификационные, политические, этнополитические, межконфессиональные, конфликты идентичности. Влияние региональных этнополитических элит на регулирование конфликтов северокавказского сообщества противоречиво. Можно выделить такие аспекты их стабилизационного потенциала, как: осуществление стратегии политики, основанной на принципах сотрудничества, созидания мира и целостности государства, формирования общероссийской идентичности, восстановления обшекультурного пространства, обеспечения консолидационной информационной политики. С другой стороны, сохранение этноклановости северокавказских сообществ в ряде случаев блокирует процессы демократизации и модернизации общества, препятствует эффективному регулированию конфликтов. Потенциал этнополитических элит в стабилизации политической ситуации на Северном Кавказе недостаточно активно реализовывается. Во многом это объясняется отсутствием стратегии регуляции политических элит в регионе со стороны федеральных элит.

2.3 Технологии стабилизации политических процессов на Северном Кавказе в деятельности политических элит России

Под технологией обычно понимается система последовательных процедурно стандартизированных контролируемых действий (операций), осуществляемых ради достижения заранее определенной цели и пригодных для воспроизводства. Политической технологией является технология, применяемая для достижения политических целей. Структура политической технологии предполагает планирование, организацию, мотивацию, контроль, оценку, реализованные в определенный период времени.

Как отмечает С.М. Маркедонов, сохранение хрупкого политического и управленческого баланса на основе этнического представительства стало дагестанским управленческим ноу-хау, весьма далеким от лучших образцов демократии, но самой демократичной системой из всех возможных в республике «здесь и сейчас». В постсоветском Дагестане укоренилось представление о коллегиальной форме правления (даже урезанной) как о барьере для монополизации власти и собственности одной этнической группой. Такая система, при всех её недостатках (усиление традиционализма, закрепление клановости в управлении и др.) позволила сохранить относительную стабильность в республике в сложных условиях.

В начале XXI столетия развитие политических процессов вступило в новую фазу. В отличие от 1990-х гг., когда основные параметры жизни провинций задавались внутренними факторами, в настоящее время они все в большей степени определяются факторами внешними, которые по отношению к регионам и их властям выступают в качестве новых ограничений. С 2000 г. федеральная власть приступила к реформе, цель которой состоит в рецентрализации России (в бюджетной, экономической, политической сферах) и повышении управляемости субъектами федерации. Реформа ослабила позиции региональной элиты, лишила региональных руководителей статуса политиков общефедерального масштаба. Изменения происходили не только по линии «центр-регионы». Они затронули основные политические институты и главных акторов политического уровня.

Существенную роль сыграло создание в 2000 г. Южного федерального округа. Полпредство стало гораздо более значимым актором в политике региона, нежели прежние представители президента в отдельных субъектах. Началась планомерная работа по исправлению законодательства субъектов федерации в тех частях, где оно не соответствовало федеральному. В частности, в субъектах Юга России были изменены нормативные акты, имевшие этнодискриминационный характер. Были внесены изменения в закон «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации» в части, касающейся ответственности органов власти субъектов за нарушение конституции и федерального законодательства. В соответствии с этим законом президент получил право после соответствующего предупреждения, обращения в суд, через принятие закона Государственной Думой распустить законодательный орган субъекта, своим указом отрешить от должности высшее должностное лицо последнего. Были также внесены изменения в налоговое и бюджетное законодательство, позволившие упорядочить поступление налогов и изменившие их распределение между федеральным бюджетом и бюджетами субъектов РФ.

Федеральный центр прилагает значительные усилия по ограничению самостоятельности региональных элит, политическому урегулированию конфликтов. В частности, наряду с контртеррористической операцией предпринимаются шаги по политическому урегулированию конфликта в Чеченской Республике (была принята концепция «чеченизации» конфликта, постепенной передаче функций по его урегулированию в руки местной элиты, противостоящей сепаратизму). Принятие Конституции ЧР, выборы нового руководства в ней позволили отказаться от особого режима управления (временной администрации).

После введения нового порядка замещения должности руководителя субъекта федерации в системах политического управления региона нарастают тенденции «вертикализации». В связи с отменой прямых выборов глав субъектов они попали в гораздо более тесную зависимость от президентской власти. Это означает, что главы субъектов вынуждены в большей степени ориентироваться на интересы федеральной элиты, а не граждан субъекта. Кроме того, возрастает роль «закулисных» факторов политики, увеличивается вероятность конфликтов между этническими элитами и кланами по поводу власти и собственности (подобные конфликты происходят в Карачаево-Черкессии, Дагестане). Расширяется использование «административного ресурса», во многом подменяющего политические механизмы управления. Падает уровень реальной конкурентности на выборах, органы местного самоуправления не имеют реальной самостоятельности.

В политическом пространстве увеличивается роль партии «Единая Россия», к которой принадлежит большинство высших руководителей субъектов. В данном случае мы сталкиваемся с механизмом, противоположным по направленности по отношению к традиционным для партийного представительства: региональное отделение ЕР является не столько каналом политического продвижения новичков (хотя это тоже имеет место), сколько инструментом упрочения позиций влиятельных политиков и предпринимателей, укрепления их связей в структурах федеральной власти. Происходит взаимовыгодный обмен ресурсами: высокопоставленные региональные политики и предприниматели используют свое положение для содействия «партии власти» на местах, обретая тем самым поддержку со стороны федерального центра.

Особенность современного элитогенеза - увеличение влияния силовых элементов, а также рост представительства в элите информационных структур. В целом наблюдаемые изменения в конфигурации политических элит связаны с завершением периода революционной романтики и прагматизацией политического управления.