Корпорация власти

Корпорация путем рекламы самой себя принижает достоинства своих конкурентов. Верен принцип: если хочешь подняться выше оппозиции, унизь ее, и тогда поднимешься автоматически. И путем склонения народа к себе корпорация автоматически обращает этот народ против своих конкурентов. Хороший пиар-шаг, не правда ли? Вот только насколько честный и нравственный? Политики берут на себя слишком много функций - манипулятор, судья, воспитатель… Воспитание, используя приманки, стремится «настроить отдельную личность на такой образ мыслей и действий, который, став привычкой, влечением и страстью, царит в ней и над ней вопреки ее последней выгоде, но «ко всеобщему благу» Там же. С. 71; и тогда воспитанная добродетель личности становится полезной для воспитателя и убыточной для самой личности. Но личность принимает это воспитание, она не сопротивляется ему. А почему? Потому что, по мнению немецкого философа, свое влияние имеет стадный инстинкт, веский аргумент которого - страх одиночества. На этот страх будет обречен тот, кто не принимает воспитания, кто не желает быть как все. Мораль воспитывают, и с ее помощью каждый воспитанник «побуждается быть функцией стада и лишь в качестве таковой приписывает себе ценность» Там же. С. 177. И нет ничего хуже быть одиноким, то есть быть индивидуумом. К этому приговаривались, поскольку это противоречит общественному вкусу. И чем более несвободно мы действует, тем более морально (и тем более стадно) наше поведение перед правительством. Совесть и стадные инстинкты, согласно Ницше, оборачиваются только против индивидуумов, посмевших несогласиться с рабами-массами. Таким образом, возникает выбор - следовать морали или нет. Пожалуй, я воздержусь. Толпа на то и толпа, что не стремится к глубине - она привыкла держаться на поверхности; она «считает глубоким все то, чему она не может видеть дна: она так пуглива и так неохотно лезет в воду!» Там же. С. 211-212. Согласитесь, не очень приятно было бы чувствовать себя в таком окружении.

Жан Бодрийяр именует политическое спектаклем, который разыгрывается перед зрителями, то есть перед народом. Этот спектакль представлен «в духе завораживающей и одновременно насмешливой старой комедии нравов» Бодрийяр Ж. Фантомы современности / К. Ясперс, Ж. Бодрийяр. Призрак толпы. - М.: Алгоритм, 2007. С. 186-270. С. 209. По мнению французского философа, предвыборное действо и телеигра - это в принципе одно и то же. Говоря научным языком, два этих понятия, выступающие в форме означающего, в сознании людей представляют единую репрезентацию означаемого. Они едины и тождественны. Народ - это публика, на интересы которой постоянно ссылаются политики для того, чтобы оправдать очередной свой спектакль и только. Для народа, собственно, одно и то же, смотреть ли футбольный матч, фильм или политический «спектакль». Народ узнает о своем мнении из газет и телевидения, и непонятно, на ком лежит ответственность за публикацию этого «мнения».

По Бодрийяру, со времен Великой французской революции политическое и социальное нераздельны и идут рука об руку. Сейчас их нераздельность характеризуется одновременным закатом того и другого. В эпоху Возрождения политика представала чистой игрой знаков, играющей на отсутствии какой-либо истины, также как позже деятельность иезуитов превратится в игру на отсутствии Бога. Политическая идеология тогда предполагала только виртуозность игры, а не саму идеологию, и, конечно, не истину. Антиморализм и безнравственность политики заключаются в «пренебрежении социальной, психологической и исторической истиной, в этом вобравшем в себя максимум политической энергии движении чистых симулякров, условием которого является то, что политика есть всего лишь игра и еще не отдала себя во власть разуму» Там же. С. 196.. Философ отмечает, что политическое начинает угасать в эпоху марксизма, и вместо политики «начинается эра полной гегемонии социального и экономического, и политическому остается быть лишь зеркалом - отражением социального в областях законодательства, институциональности и исполнительной власти» Там же. С. 197.. Чем выше господство социального, тем ниже самостоятельность политического. Социальное овладело политическим, но, проникая во все сферы жизни (физической и ментальной), социальное само идет к упадку. У него нет теперь имени, оно анонимно.

Закат политического наблюдается «сначала в системе репрезентаций, а окончательно - в рамках современной неофигуративности» Там же.. Под термином «неофигуративность» Бодрийяр понимает самовозрастающую знаковость, где знаки перестают выполнять функцию обозначения: им теперь не соответствует никакое означаемое. Если социального референта нет у таких категорий, как народ и класс, то в политическом ничего не может выражаться; «исчезает социальное означаемое - рассеивается и зависимое от него политическое означающее» Там же. С. 198.. Остается только одно означаемое - референт «молчаливого большинства», референт безмолвной массы. Та область, где она себя проявляет - это «сфера симуляции в пространстве социального, или, точнее, в пространстве, где социальное уже отсутствует» Там же.. На самом деле безмолвная масса является лишь мнимым референтом, псевдореферентом, так как она существует, но не имеет репрезентации. Вместо выражения себя массы поддаются зондированию, вместо саморефлексии они поддаются тестированию. Теперь политическим референтом выступает референдум, организатор которого - средства массовой информации.

Молчание массы, по мнению Бодрийяра, является совершенным оружием, а не формой отстраненности: «это не молчание, которое не говорит, это молчание, которое накладывает запрет на то, чтобы о нем говорили от его имени» Там же. С. 199. Ролан Барт, например, говорит почти то же самое про буржуазию. Когда затрагивается идеологическая сфера жизни народа, буржуазия исчезает: она имеет дело с миром вещей, но не миром ценностей. Поэтому буржуазия - это «общественный класс, не желающий быть названным» [Барт Р. Миф сегодня // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. - М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994. С. 72-130. С. 106]. Возможно, Барт связывает ее анонимность со стремлением избежать ответственности посредством этого.. У масс нет своих представителей - ведь лидеры расплачиваются за свое господство. На массы, как на народ или класс, нельзя ссылаться, а значит, масса не есть инстанция. Безмолвствуя, массы не выступают субъектом, и не могут попасть в область представления и идентифицироваться. В нашем же случае на массы ссылаются. Единороссы постоянно апеллируют к большинству, то есть к массам, говоря фразы типа: «Посмотрите, какой огромный процент населения попал в наши ряды». Таким образом, они пытаются создать критерий их правоты - мнение большинства (если все думают так, значит, их мнение претендует на объективность и, соответственно, истинность). Но так думают не все. Выходит, единороссы в попытках привлечь на свою сторону большинство заведомо ссылаются на мнение это самого «большинства» уже вступившего в их корпорацию.

Но где же скрывается критерий их собственной правоты? Они выдают свою идеологию (свою лживую идеологию) за нечто верное и правильное, где так называемый «путь Путина» выступает единственной объективно верной дорогой, ведущей всех (а не только самого Путина и его единомышленников) к светлому будущему. По их мнению, присущая им идеология непогрешима; но ведь едва ли какой-то диктатор хоть на мгновение усомнится в непогрешимости своей позиции. «Жили на этой земле Пушкин и Чехов, а сегодня жители страны, по всем опросам, единодушно называют величайшим человеком России того самого подполковника КГБ» Суварин Б. Родина // Ежедневный журнал. http://www.ej.ru/?a=note&id=7484, - хорошее сравнение.

По С.Л. Франку, все руководимые идеей организации социальные системы опираются на догмат непогрешимости Франк С.Л. Философские предпосылки деспотизма / Вопросы философии. - 1992. - №3. С. 114-127.. А из убежденности в собственной непогрешимости исходит право на деспотизм; собственно, первое дает второму право на существование, некую санкцию. Однако всякие аргументы независимо от их силы и убедительности не дают человеку привилегии непогрешимости, обладания абсолютной и универсальной истиной, а значит, и не обосновывают деспотизм. Но каким образом они - эти самодовольные политиканы - могут убедить в своей правоте? Пока они, используя лишь тоталитарно-принудительные меры и манипулятивные средства, убеждают лишь в обратном. И вообще, что такое правильное и неправильное, верное и неверное? Согласно С.Л. Франку, единственное средство, способное приблизить нас к верной цели - не неосуществимое объединение, а свобода личной инициативы и стихийное соперничество разнородных тенденций и направлений Там же.. И куда делась эта личная инициатива и плюрализм мнений? Да просто господствующая «партия» не может его допустить по одной причине: если это произойдет, то все «логичные» доводы единороссов о правильности своего пути будут осмеяны и опровержены намного более разумными и рациональными доводами намного более интеллектуально развитых объединений, чем сама «Единая Россия», чего последняя, естественно, допустить не может. Допущение такого плюрализма повлекло бы за собой уничтожение самой «Единой России» вместе со всей ее лживой риторикой и тоталитарными средствами ее насаждения в сознание масс.

Директивность, исходящая от власти, антонимична демократизму. Эти директивы, эти указания есть демонстрация силы власти, ее всесильности. Мишель Фуко пришел к этому мнению через рассмотрение публичных казней как действий власти, с помощью которых до сознания людей доводится бескомпромиссность власти, внушается ужас перед ней Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. Издательство «Ad Marginem», - М., 1999. - 480 с.. Только, если казни действительно проводились для достижения этой задачи, единоросские директивы преследуют несколько иные намерения, но сохраняется тот же самый подтекст: все должны знать, что наша партия сильна и могуча. И основная цель как средневековых казней, так и современных директив, - сохранение власти, сохранение и преумножение ею самой себя. Единственное отличие: казни специально выставлялись на публику, а директивы не афишируются, они тщательно скрываются от глаз и ушей общественности, но при этом красной нитью проходят через эту общественность и опутывают ее, не давая возможности двинуть ни ногой, ни рукой. Тоталитарное государство казнит тайно и скрывается от внимания общественности. В закрытых обществах на площадях кровь не течет. Можно уничтожить тысячи, и широкая общественность об этом не узнает. А в открытом обществе конфликты, даже если они не могут быть разрешены иначе, чем вооруженным путем, происходят у публики на глазах, на экранах телевизоров и на страницах газет.

Если раньше власти были заинтересованы в пассивности массы, в ее апатии (чем более бездеятельна масса, тем легче ей управлять), то сегодня такая стратегия крайне невыгодна власти: безразличие масс ведет к разрушению власти. И теперь власть стремится заставить массу высказываться, власть поощряет участие в управлении, а не пассивность масс. Власть хочет, чтобы призрак заговорил и наконец-то назвал свое имя. Ж. Бодрийяр называет молчание большинства единственной проблемой современности. Только чья это проблема? Кому мешает безмолвие масс?

Но, как считает французский мыслитель, над массой уже не способна властвовать воля и репрезентация. Ее нельзя побудить к деятельности, использую директивные средства, равно как нельзя заставить массу принять тот смысл, который выдается за истину - он ей неинтересен. Но зато массу можно подвергать диагностике, которая выступает средством познания массы, определения ее самочувствия и позиции. С массами заигрывают, на них оказывают воздействие, в конце концов на нее ссылаются: «Весь русский народ полагает, что…», «Большая часть американцев настроена критически по отношению к…». Масса бомбардируется информацией, но этот процесс не имеет никакого отношения к процессу коммуникации, он не передает никакой смысл, он используется лишь для поддержания обратной связи и контроля над реакциями. Энергия массы, которая высвобождается посредством данного процесса ее бомбардировки информацией, должна способствовать построению и укреплению социального, но Бодрийяр пишет, что это не так: социальность гибнет, а не укрепляется.

Существует мнение о том, что информация, поступающая в массы, вызывает высвобождение энергии. Бодрийяр говорит о противоположном эффекте. Информация способствует дальнейшему производству массы, но никак не трансформации массы в энергию, и поле социальности неуклонно сокращается. А растущая в своих размерах масса остается невосприимчивой к содержанию информации и находится вне контроля классических социальных институций. Информация иррациональна, и это ее качество разрушает социальное. Вот он, итог социализации, провал которой очевиден.

Масса представляет собой зону холода, у нее нет социальной энергии, но ее холод имеет возможность поглощать любую активность. Бодрийяр сравнивает ее с прибором, который больше потребляет, чем производит, с мертвыми месторождениями, которые все равно используют. Энергия, тратившаяся на поддержку симуляции социального и его защиту от полного поглощения массой, огромна, и ее потери уничтожают систему. Если ранее капитал оказывал заботу только производству, а потребление итак было, то сейчас относительно потребления появились проблемы, следовательно, необходимо производить как товары, так и спрос, то есть производить потребителей. Бодрийяр приходит к мысли, что «производство спроса и производство социального - это в значительной мере одно и то же» Бодрийяр Ж. Фантомы современности / К. Ясперс, Ж. Бодрийяр. Призрак толпы. - М.: Алгоритм, 2007. С. 186-270. С. 202.. То есть, оба этих производства выступают в форме тождественности одного по отношению к другому. Также и власть сначала производила исключительно смысл, а спрос появлялся сам по себе. Но смысла не хватало, и благодаря этой нехватке революционеры, жертвуя, наращивали его производство. Сегодня мы замечаем переизбыток смысла… не хватает только спроса на него. Отсюда вывод: основная цель современной системы - налаживание производства спроса на смысл, создание его потребителей. Без спроса на смысл власть выступает не более чем симулякром. И это второе производство (спроса на смысл) значительно дороже, чем первое производство (самого смысла). Но хватит ли энергии системы на осуществление второго производства? Философ дает на этот вопрос отрицательный ответ. Дело в том, что спрос на товары и услуги всегда можно создать искусственным путем, но желание смысла и реальности, исчезнув один раз, восстановлению больше не поддастся.

Когда масса впитывает в себя социальную энергию, та перестает быть социальной. Масса уничтожает знаки и смысл, которые впитала. Все призывы по отношению к себе она поглощает, и тогда там, где они были, остается пустое место. Она безразлично и апатично пропускает сквозь свою прозрачность как воздействия, так и информацию, так и нормативные требования. Масса «навязывает социальному абсолютную прозрачность, оставляя шансы на существование лишь эффектам социального и власти, этим созвездиям, вращающимся вокруг уже отсутствующего ядра» Там же. С. 203.. Ее бесполезно подвергать допросу, так как ее молчание, подобно молчанию животных, не позволит ей сказать ни где для нее находится истина (на стороне левых или правых), ни ее направленности (на конформизм или революцию): у нее вообще нет ни истины, ни мотива, таких понятий просто не существует. Власть стремится поместить массу в рамки пространства социальной симуляции с помощью СМИ, а масса и есть это пространство эха и социальной симуляции. Именно поэтому понятие манипуляции здесь не уместно. Это игра, и неизвестно, кто в ней выиграл: «симуляция, с которой обрушилась на массы власть, или ответная симуляция, обращенная массами в направлении распадающейся под ее влиянием власти» Там же. С. 204.. Как бы то ни было, но, я думаю, в данной игре не может кто-то проиграть окончательно, а кто-то одержать верх, ибо в самом игровом сюжете заключен феномен бесконечности. По крайней мере, даже если у нее есть окончание, она будет продолжаться еще очень долго, и действительно неизвестно, кто из сторон и когда придет к финишу. Но момент ее завершения будет знаменовать нам начало нового общества, нового социально-политически-… мироустройства, и тогда начнется другая игра с иными правилами, о сущности которых нам сейчас не дано даже и помыслить. А может быть, это будет уже не игра, а… реальность.

Нынешнее российское общество, несмотря на [искусственно организованную] высокую степень популярности «Единой России», все-таки нельзя назвать искушенным приверженцем ее идей. Как уже говорилось, многие люди вступают в корпоративные ряды не потому, что улавливают и принимают некие социально-политические идеи, исходящие от представителей «партии» (тот самый смысл), а потому, что вынуждены вступать. То есть, создается потребитель. Потребитель, который ратует за партию, программу которой он или просто не читал или же не обращал внимания на пропасть, которая разделяет обещания и их выполнение.

Бодрийяр говорит, что власть, сталкиваясь с массами, начинает разваливаться, ибо масса - «это не сущность и не социологическая реальность, это тень, отбрасываемая властью, разверзнувшаяся перед ней бездна, поглощающая ее форма» Там же. С. 217.. И благодаря своему гиперконформизму, неустойчивости, туманности, податливости и пассивности молчаливое большинство повинено в гибели власти. Но в то же время вследствие своей имплозивности масса не склонна к взрывам и с революцией она поступает также, как и с властью - она нейтрализует революционные призывы, которые к ней обращают. Масса не критикует никакую идеологию, хотя сама лишена всякого рода идеологических позиций и ориентаций. Она сверхконформна.

Конечно, в определении массы далеко не во всем можно согласиться с Бодрийяром (особенно глядя на российскую массу), но тем не менее конформизм - одна из основных ее отличительных черт.

«Действие власти - это всегда есть манипулирование, целенаправленное использование мотивов другого человека, при этом неважно, удовлетворяются они воздействующей стороной или нет» Энеева М.И. Психологические компоненты субъективности студента. Дисс. канд. психол. наук. - М, 1999. С. 66., - пишет в своей кандидатской диссертации М.И. Энеева. Существует два вида контроля (по Тибо и Келли): фатальный и поведенческий. Первый из них характеризуется воздействием субъекта А на субъект В без учета желаний и потребностей В. Второй же выступает несколько более гуманным вариантом осуществления власти. Учитывая репрессивную деятельность «Единой России», мы приходим к мнению именно об использовании ей фатального контроля по отношению к народу, основная установка которого направлена совсем не на воплощение в жизнь интересов народа, а на реализацию собственных (корпоративных) эгоистических интересов, смысл которых вряд ли близок к смыслу народной воли. Конечно, мы не склонны перегибать палку и утверждать, будто бы современный контроль близок фатальности 30-х годов ХХ века. Конечно, нет. Но и нельзя сказать, что он более гуманен, чем его предшественник. Скорее, различие заключено в степени изощренности и хитрости, прибегая к которым, нынешняя власть борется с инакомыслием не путем прямой и видимой борьбы, а посредством более скрытой и более смягченной политики лишения ресурсов и возможностей своих оппонентов. Хотя борется она не с инакомыслием, а с мыслием вообще; человек мыслящий не может мыслить по указке. Мыслить и высказывать «особое мнение» разрешено только в специально отведенных местах - кухнях и туалетах.

«Опасно давать безумцу в руки меч, а негодяю - власть» См. Антология кинизма. - М.: Изд-во «Наука», 1984, - 400 с. С. 127., - говорил Антисфен. Но как же происходит такая ситуация, когда недостойный человек или группа лиц становятся у руля и наделяются возможностью по-своему вершить правосудие? Все очень просто. Массы, именно массы благодаря своей безсубъектности и безответственности допускают такую ситуацию. В фильме «Нацизм. Предостережение истории» прозвучала очень интересная фраза одного из современников зарождения национал-социалистического строя в Германии. «В те дни все происходило очень быстро. Коммунисты, к числу которых тогда принадлежал и я, считали, что если Гитлер придет к власти, то ничего страшного не произойдет. Очень скоро станет ясно, что он некомпетентен, и тогда настанет наша очередь». Вполне наглядно, не правда ли? В этой фразе заключен образ мышления массы, которая таким способом оправдывает свои действия (или отсутствие действий). Подумаешь, «Единая Россия» у власти. Ничего страшного. Если будут хорошо и правильно руководить, то и пускай продолжают сие занятие. А если будут портачить и совершать большие ошибки, то их скинут оттуда, с высокого поста, вот и все. Остается только задать вопрос: что можно считать большими ошибками, что такое хорошее и правильное руководство, и кто сможет их оттуда скинуть, кто их осудит, если они сами подминают закон под себя? Даже многочисленные нарушения нашими правителями Конституции мало кого смущают. В приведенной позиции, в словах этого немецкого наглеца-конформиста прослеживается полная безответственность, безответственность, граничащая с преступностью. Упоминание о такой безответственности мы можем найти у Г. Лебона, который говорил, что толпа анонимна и потому не несет ответственности за свои поступки, а человек, не чувствующий свою ответственность, позволяет инстинктам одолевать разум Хевеши М.А. Толпа, массы, политика: Ист.-филос. Очерк. - М., 2001. - 240 с.. Х. Ортега-и-Гассет противопоставляет аристократа и человека массы, причем слову «аристократ» он дает несколько иное значение, чем принято считать. Для аристократа жизнь - это проявление активной деятельности, а не только реагирование на воздействие извне Там же.. Единоросс же, исходя из этой позиции, не может быть аристократом по определению: если бы он был активным деятелем с обязательно присущими сознательными, интеллектуальными и личностными интенциями, он бы не был единороссом, который только бездумно реагирует на приказы и распоряжения сверху. Этакая стимул-реакция, бихевиоральный редукционизм.

Кроме того, вряд ли современного политика можно назвать интеллектуалом. Для них интеллектуализм давно уже вышел из моды, так как массы требуют от них другого - зрелищ, артистичности. «Теперь их задачи - не столько серьезный анализ и глубокие мысли, а скорее, умение хорошо выглядеть на экране, красиво говорить, быть обаятельным, уметь рассмешить» Почепцов Г.Г. Паблик рилейшнз, или как успешно управлять общественным мнением. - М., Центр, 2004. - 336 с. С. 10. Воистину, «дума - не место для политических дебатов».

Французский философ-экзистенциалист Ж.П. Сартр вводит понятие «аутентичность», которое означает свободное становление и полноту ответственности за свои действия. Неаутентичный (неподлинный) человек, согласно Сартру, склонен перекладывать ответственность за свои действия на все свое окружение: судьба, природа или другие люди. «Подлинное» существование - это результат осознания индивидом своей жизненной ситуации и ответственного к ней отношения. Как мы уже заметили на примере из фильма «Нацизм», люди, находящиеся в тяжелой социально-политической ситуации, зачастую перекладывают ответственность за свой выбор на других, в частности, на правящую партию. И сегодня, я уверен, этот механизм делегирования имеет свое существование, при работе которого личность теряет как свободу, так и ответственность, как уникальное отношение к бытию, так и саму себя. Для Сартра «отношение» есть отношения Я как субъекта к себе, другим Я и окружающей среде. Эти отношения связывают человека «через внутреннее с внутренним других». Сердцевина их индивидуалистична. Личность первична, система общественных отношений вторична. Поэтому любые формы социального существования, подчинения «диктатуре публичности», коллективные действия являются неаутентичными. Человек лишается самого себя, когда проявляет такую пассивность, следуя за не менее пассивными и бездумными массами. Выражаясь языком Мартина Хайдеггера, он обрекает себя на «падение», которое означает экзистенциальное самоотчуждение человека, растворение в мире публичности.

Наш народ продолжает уповать на какое-то мифическое светлое будущее, считая, что когда-нибудь к власти придет мудрый и хороший человек, который приведет страну в землю обетованную и устроит рай для всех. Но такого никогда не будет. Пока народ, погруженный в свои идеалистические мечтания, молчит, правительство будет продолжать обирать его до нитки, пользуясь пассивностью итак нищего класса. Мы боимся взять на себя ответственность за митинги, пикеты и вообще за какие-либо действия, направленные на улучшение того положения, в котором оказались, и пока этот страх не пройдет, ничего не изменится. А если и изменится, то явно не в лучшую сторону. Буквально пригвозденные к своей рубашке, дому, кошельку, мы не позволяем себе думать о более глобальных вещах. Однако «если ты не отстаиваешь свои интересы, то кто-то другой будет отстаивать свои за счет твоих» Пеунова С.М. «Вся власть - народу?» (Исповедь современника). - Самара: Издательский дом Светланы Пеуновой, 2007. - 368 с. С. 232.. И это действительно так. Отдавая право какому-нибудь высокостоящему дяденьке самолично наводить порядок в стране и освобождая этого дяденьку от общественного контроля (путем невмешательства в политические дела), народ по сути отдает ему не только свои надежды и право на контроль за правительством, но и право на наживу за счет народа. И нечего тогда жаловаться.

Кроме того, народу постоянно талдычат о том, что политика - это грязное дело, которым не стоит заниматься, тем самым целенаправленно культивируя обывательские народонастроения. А по сути что значит такая идеология? Сложить крылышки, не сопротивляться и смириться. То есть, тот же самый конформизм. И массы действительно видят в политике высшее воплощение бесчестия, грязи и аморальности. Однако, как известно, слово «политика» переводится как «множественность интересов». А если у человека есть хотя бы два интереса, то это уже политика, так как два - это много. Политика не грязна и не чиста сама по себе; такими характеристиками она наделяется людьми, которые ее вершат. А элите именно этого и надо - чтобы толпы не лезли в политику, а жили по принципу «жираф большой, ему видней». Поэтому и существует именно таковой общественно-политический порядок, а не какой-либо другой. Он существует благодаря всеобще признанной вседозволенности управляющего меньшинства и всеобще легитимированному праву большинства на бездумность и бесчувственность к происходящему. Однако когда мы не занимаемся политикой, тогда она занимается нами.

Идея о грязности политики зародилась в массовом сознании не сама собой. Ее причиной являлось не только постоянное разочарование народа в деятельности чиновников, которые обещают одно, а делают совершенно другое. К этому недоверию народа примешивается целенаправленная стереотипизация массового сознания. И чем дольше транслируют одну и ту же идею, тем в большей степени реципиент начинает в нее верить. И если долго и при этом ненавязчиво (в обход сознания) закладывать эту мысль, то вполне возможно, что она усыпит политически активный пыл не только отдельных индивидов, но и всего общественного организма, тем самым превратив его в массообразный организм. А когда такие идеи настолько глубоко вторгаются в коллективный разум, что становятся неотъемлемым элементом этнокультуры, происходит самая настоящая катастрофа в виде тотальной конформизации этноса. Яркий тому пример - Индия с ее кастовым обществом. Мировоззрение низших каст примерно следующее: есть люди большие, и есть мы. И лежат они - эти нищие и обреченные - вдоль дорог, потихоньку умирают, и не помышляют о том, чтобы что-то изменить. Им даже мысль такая в голову не приходит, поскольку идея кастовости настолько глубока, а потому справедлива и нормальна для индийцев, что никакие альтернативы невозможны. Соответственно, состояние «между жизнью и смертью» для низших каст не представляется трагичным. И они никогда и ничего с этим не поделают - культурная укорененность сверхконформного мировоззрения играет свою роль.

На степень развития общества, на уровень его гражданственности и вообще на многие социальные характеристики влияет тип господствующего мировоззрения. Условно выделим три типа мировоззрения:

1. Рабовладелец (я господин, а все остальные должны работать на мое благо за счет собственного процветания).

2. Раб (я маленький человек, мое дело маленькое, мою судьбу определит большой человек).

3. Свободный человек (я равный в среде равных, я сам определяю свою судьбу, мне не нужно ни подчиняться, ни подчинять).

Носителем первого типа является современная власть, олигархизм которой достиг немыслимых пределов. Как раз эта власть (и власть предыдущая) пытается воспитать среди народа второй тип мировоззрения, используя для этого СМИ и другие подручные средства. Самый эффективный для всего общественного процветания - третий тип мировоззрения. Когда именно он станет доминировать в сознании не только народа, но и властных структур, возникнет фундамент для нормального общественного развития и исчезнет всякая революционная ситуация - плацдарм для обострения конфликтов между обществом и властью.

Революция невозможна тогда, когда существует только революционная ситуация. В нашем случае - политика обнищания народа, принятие антинародных законов, прямой обман и отсутствие свободной прессы, то есть повальное нарушение Конституции - всего лишь революционная ситуация, но не сама революция. Революция возникает, по словам В.И. Ленина, только из такой революционной ситуации, когда к объективным переменам присоединяется субъективная составляющая - способность класса (в нашем случае - общественности в целом) на революционные массовые действия, чтобы сломить старое правительство, которое упадет лишь тогда, когда его уронят. А есть ли у нашего народа эта способность? Думаю, что есть. Вот только она находится где-то внутри, в спящем состоянии. Уровень гражданственности и политической сознательности не соответствует уровню правительственного давления на народ (на нас давят сильнее, а сознание не просыпается), массовизация и конформизация затмили гражданственность и полит-осознанность. Поэтому пока мы не можем сказать, что наш народ в полной мере способен на коренное изменение сложившейся ситуации; если способен, то в потенциальном смысле, а не в актуальном. Степень эффекта антинародной политики, широта запретов и уровень обнищания людей еще не достигли того предела, той крайней точки, чтобы пробудилось политическое сознание народа и чтобы последний действительно представил собой высокоорганизованный субъект политических изменений, готовый к их осуществлению, то есть, пока не прослеживается прямого детерминизма, идущего от объективного фактора к субъективному. Под словом «революция», естественно, я понимаю не какое-либо массовое кровопролитное деяние (как это неоднократно имело место в истории), тянущее за собой шлейф насилия и жестокости, а (вполне законное - по Конституции!) активное волепроявление митингующего народа, чей голос раздастся повсюду и чье недовольство существующей политической ситуацией создаст реальные условия расшатывания трона с последующим смещением нынешней власти как преступной и некомпетентной и приходом новой - народной.

Я не считаю, что с террором следует бороться теми же средствами, так как уподобление террору приводит не только к моральному опустошению человека, но и к почти бессмысленному умножению террора. Хотя многие могут со мной не согласиться, и это несогласие будет являть собой крик из бессознательного, желающего освободиться от пут закона и морали, от пут давления, от тягот несправедливости и т.д. Так, знаменитые красные бригады, учиняющие террор, выступали своеобразными робингудами, когда убивали мелких и средних чиновников, тем самым бросая вызов - нет, не обществу, а власти. И большая часть населения, положив руку на сердце, считала себя не осуждающими, а поддерживающими этих экстремистов. Люди видели в них реализацию своего «Я-идеального», они видели в них проект-себя, который никогда не оформится, узревали в них тех, смелость которых просто недостижима. Наконец, люди в них видели тех, кто борется с государственным беспределом. Пожалуй, лучший пример - красная бригада под названием «Бааден-Майнхоф», известная крайней жестокостью и дерзостью. Любое насилие, не подчиняющееся государству, носит подрывной характер, а если оно оборачивается против государства, стоит говорить о сверхподрывном характере. Подрывное насилие упраздняет власть, лишает ее монополии на насилие; небольшая частица насилия изымается из-под государства. Сверхподрывное идет еще дальше; оно не только повторяет эффект подрывного, а стремится вообще ликвидировать власть как таковую. Если же власть жутко ненавидима гражданами, сверхподрывное насилие завораживает их, создает гипнотический эффект, призывает на свою сторону, вызывает одобрение и сочувствие. Сверхподрывное насилие - средство тех, кто орудовал в Приморье (и не только там), мстя сотрудникам милиции за учиняемый ими беспредел. Но террор есть террор, как его не оправдывай, и если идеологическая робингудовщина красных бригад может быть достойна относительного оправдания по сравнению с махровой безидейной преступностью, то все равно лишь относительного. Красота перемен выражается не только в их действительности, но и в средствах, которые были использованы.

Итогом революций всегда выступает регресс, как это ни парадоксально звучит. Революции обладают разрушительной силой, они отбрасывают назад в первую очередь экономику, которую приходится потом долгое время реставрировать. Я же говорю не о революции в привычном смысле слова, а в первую очередь о революции сознания, в процессе которой маятник внутренних особенностей человека качнется из состояния пассивности в состояние активности, из состояния страха в состояние бесстрашия, из состояния непонимания в состояние понимания, из состояния конформности и податливости в состояние гражданской ответственности. То есть, под революцией понимается коллективное переустройство мышления масс, которое способствует превращению масс в народ.

Однако - и эту аксиому следует запомнить - народ всегда имеет право выбирать. И даже если властные структуры используют все возможные и невозможные средства для того, чтобы пресечь народную [оппозиционную] активность, все равно народ ВСЕГДА имеет право выбирать. Когда мы думаем иначе, когда мы, убежденные в собственном бессилии и руководимые чувствами страха и безнадеги, умываем руки, то добровольно соглашаемся с теми, чьи усилия как раз направлены на элиминацию народной воли. Пока оппозиция малочисленна, власть и силовики чувствуют свою силу и безнаказанность. Но когда на митинг протеста выходит не 10, не 100, не 1000 и даже не 10000 человек, а намного большее число несогласные и неравнодушных к своей судьбе и судьбе своей страны, силовые структуры осознают свое бессилие перед этим «хаосом всеобщей политизации» и становятся шелковыми и бесконфликтными. А во времена серьезного массового напряжения народные массы, какими бы пассивными они ни были, начинают активизироваться. Чем больше их душат, тем более решительными они становятся. Это не всегда так, но история показывает множество подобных случаев. Кажется, что представители нынешней власти этого не понимают, не понимают, что ножами захватить власть можно, но очень трудно усидеть на этих ножах.

Во времена сильных социальных потрясений недальновидный народ начинает требовать сильной руки, не подозревая, что это требование выражает желания фашизма как крайней формы подавления личных мнений и свобод См. Райх В. Психология масс и фашизм. - СПб., 1997. - 380 с.. Он не знает, как следует распорядиться своей свободой [и ответственностью, без которой свобода невозможна] и перекладывает право выбора [и ответственность] на сильного лидера, после чего, беспрекословно ему подчиняясь, следует за ним, руководствуясь примитивным рефлексом подражания; все это напоминает животное стадо, нежели цивилизованное общество. Мы жаждем наших цепей! - безмолвно кричат массы, и этот молчаливый крик слышен по всему громадному зданию тоталитаризма, по всей цитадели закрытого общества, в котором нет места свободам. Как отмечается, при низком культурном уровне социума рефлекс подражания создает условия для возникновения тоталитаризма; именно поэтому, понимая опасность, в республиканском Риме выбирали диктатора только в критических случаях и только на полгода См. Штеренберг М.И. Культура и образование // Вопросы культурологии 3/2010. С. 40-47.. Создается впечатление, что в некоторых [политических] аспектах античный полис был более цивилизован, чем современный постиндустриализм.

Феномен добровольного принятия фашизма заключен, естественно, не только в культурной бедности масс, но и в их страхе перед одиночеством, перед свободой, перед ответственностью. Наконец, во многих случаях жесткое семейное воспитание, в соответствии с которым от ребенка требуют любви к человеку, который его подавляет и бьет, актуализирует трепет перед фашизмом. Да и некоторые люди, ненавидя тирана, все равно остаются им зачарованы, инвестируя свои чаяния в него; во многих случаях это происходит в том числе благодаря использованию тираном методов не только принуждения, но и заигрывания. Сказав несколько слов, мы оставим в покое тему анализа причин возникновения этого феномена, поскольку это не является принципиальным для нашего исследования.

Иными словами, народ сам ответственен за тот режим, который наступает во время существования этого народа. Народ склоняет головы перед режимом, после чего начинает обвинять в текущем положении дел кого угодно, но не себя. За Гитлером шли, его выбирали. И вряд ли в последующих событиях можно обвинять только Гитлера и его приближенных, но также и его электорат, который дал ему возможность творить то, что он творил. Деморализованный народ с радостью приветствует великого человека, обещающего решить все проблемы и гарантирующего общественный порядок, не задумываясь о том, что порядок может обернуться диктатурой и репрессиями.

Когда рушится тоталитарный режим, омассовленный им народ, представляющий совокупность одномерных функциональных винтиков, отчужденных от самих себя, внутренне раздавленных, опустошенных и утерявших свой субъектный стержень, не знает, что делать дальше, и, ратуя за либерализм, бессознательно стремится к воцарению тоталитаризма. Или же пускается во все тяжкие, а внутренняя аксиологически-этическая пустота запускает механизм все того же волюнтаризма, но уже не в сугубо политическом смысле, а в бытовом криминальном. По сути ведь обычный преступник отличается от политика-тирана только масштабами деятельности, и любой преступник - тот же тиран, который навязывает свою волю жертве. И если у человека, находящегося под гнетом тирана, благодаря этому давлению заглушается личная ответственность и нивелируются внутренние моральные качества, то потом - после окончания гнета - ступить на преступный путь ему будет не так уж сложно: гнета уже нет, но и внутренних норм тоже нет. Недаром после крушения Советского Союза начало девяностых ознаменовало собой не столько рост либеральных ценностей, сколько криминализацию России на уровне масс. Демократия обратилась охлократией. Массы не знали, что делать со свободой, не знали этого и отдельные люди, составляющие массу. Так что природу общественно-политических событий трудно понять без анализа того, что происходит в душе человека. То есть, проблема политической тотализации - не только сугубо политическая или социально-психологическая проблема, но и антропологическая. Я не настаиваю на введении психологизма, единственно с помощью которого представляется возможным измыслить эту проблему, но, по моему мнению, в первую очередь он способен максимально [но не исчерпывающе] пролить свет на многие аспекты социальной действительности. Но сейчас не будем останавливаться на поиске методологии, способной указать правильный путь для максимально полного научного осмысления феномена массовизации в условиях современности, поскольку в ходе такого анализа появляется риск уйти в психологические дебри, освещение которых едва ли необходимо для нашей темы. Отмечу только свое согласие с позицией Ф. Закарии о том, что навязывание демократии извне какому-либо народу не всегда срабатывает, так как необходимо, чтобы в обществе существовали органические корни демократии Закария Ф. Нелиберальная демократия пять лет спустя: судьба демократии в двадцать первом веке. Интервью // Логос 2 2004 (42). С. 71-78.. Если их нет, то, соответственно, едва ли успешным будет проект причинения людям добра при выведении их на демократический путь. Если этих корней нет, то общераспространенными ценностями останутся безответственность и аморализм, а не свобода и нравственность.

Свобода - все-таки ценность интеллектуалов, а не масс. Массам, как таковая, она не особо-то и нужна. По крайней мере они видят значительно большую необходимость в лишнем куске хлеба, нежели в свободе слова или печати [или в свободе вообще - в максимально широком смысле этого слова]. Поэтому качество тех митингов и всевозможных акций протеста, на которые сегодня выходит сравнительно небольшая часть населения страны, оставляет желать лучшего. Люди хотят, чтобы правительство дало им что-то материальное, но ни о чем более высокопорядковом они, как правило, не думают. Прочитав эту фразу, кто-то из таких персонажей может обвинить меня в цинизме - мол, какая может быть духовность, когда кушать нечего. Но такое обвинение будет совершенно неестественным, поскольку многие действительно думающие люди, представители интеллектуальных профессий, живя впроголодь, всегда на первый план ставили духовные ценности, что противоречит теории Маслоу, но вполне соответствует действительности. А. Маслоу считал, что удовлетворение низших потребностей стимулирует удовлетворение высших, но не наоборот Маслоу А. Психология бытия. М. : Рефл-бук ; Киев : Ваклер, 1997. - 316 с.. Согласно знаменитой пирамиде потребностей, человек может достичь высшего уровня, пройдя через все низшие, то есть при устроенности своей жизни. В. Франкл оппонирует данной концепции, говоря, что, наоборот, человек тяготеет к смыслу (самоактуализации) в условиях наихудшего существования Франкл В. Человек в поисках смысла. М. : Прогресс, 1990. - 368 с.. Г. Маркузе, описывая экономический фактор - возрастающая производительность труда создает увеличение прибавочного продукта, который обеспечивает возрастание потребления, - подобно Франклу пишет об отсутствии смысла самоопределения, если жизнь наполнена комфортом Маркузе Г. Одномерный человек. М. : Ермак, 2003. - 342 с.. Несмотря на то, что обе теории противоречат одна другой, можно согласиться с каждой из них. Так, с одной стороны, человек достигает развития подлинной субъектности, находясь в достатке; вряд ли голодный будет думать о личностном развитии. С другой же стороны, обращая внимание на современное общество, можно заметить много богатых в материальном смысле людей, чьи субъектные качества едва ли развиты - эти люди вообще не задумываются ни о каком саморазвитии. В общем, мы не можем остановиться ни на богатстве, ни на нищете как детерминанте омассовления. Здесь уже в наибольшей степени имеют место индивидуальные особенности человека: ориентация на окружение и на мнение большинства, неосознанность своего поведение, гиперконформность и т.д. - именно те особенности, которые являются противоположными субъектным качествам.

Возвращаясь к теме основных потребностей митингующих, добавим следующее. Это, конечно, хорошо, что митинги проводятся, что есть люди, которым не все равно, которые не боятся участвовать в антиправительственных акциях, однако… Качество большинства этих мероприятий прихрамывает. Повышение пенсии и заработной платы - вполне здравые требования, но вместе с тем дискурс народного недовольства властью не должен ограничиваться только этим. Все-таки, используя марксистскую терминологию, следует сказать, что в современном обществе базисом является не характер производственных отношений, не специфика отношения элиты к народу, а именно народная (в первую очередь массовая) идеология; вернее, отсутствие этой идеологии, выраженная в пассивности широких общественных кругов, их меркантилизме и обывательстве. Именно это является базисом, фундаментом сложившейся социальной ситуации. Надстройкой же будет выступать все остальное, имеющее вторичное, третичное и т.д. значение.

Пока потребности масс не изменятся, пока свобода не станет основополагающей потребностью, едва ли следует ожидать какого-то проблеска в политической жизни России. «Именно преемственность развиваемых и удовлетворяемых в репрессивном обществе потребностей вновь и вновь воспроизводит такое общество в самих индивидах, - писал Г. Маркузе. - Индивиды воспроизводят репрессивное общество в своих потребностях, которые сохраняются даже в ходе революции, и именно эта преемственность до сих пор препятствовала скачку от количества к качеству свободного общества» Маркузе Г. Конец утопии // Логос 6 (45) 2004. С. 18-23. С. 20.. На вышеприведенную маркузеанскую идею «накладывается» концепция Ж. Бодрийяра о том, что массы, разрастаясь, способствуют сжатию, имплозии социального Бодрийяр Ж. Город и ненависть // Логос 9 1997. С. 107-116.. Сегодня в России омассовление достигло той критической точки, что затмило собой личные мнения и гражданские позиции. Массовые потребности не утверждают гражданское общество, а его разрушают.

Учитывая непопулярность свободы среди масс, вполне возможно, что путем практических методов (агитация, информатизация общественности и прочее) наконец воздвигнув в стране ценности либерализма и создав по-настоящему правовое государство, в силу в первую очередь социально-психологических причин в массовом сознании снова появятся реакционные настроения, в соответствии с которыми массы потребуют фашизма. Если в стране доминирующее положение занимают массы, а не народ, отличающийся целостной гражданской позицией и правосознанием, вероятность возвращения фашизма очень велика.

Как-то я смотрел сюжет, где показывалась очередная единоросская акция, высмеивающая оппозицию в лице в первую очередь Г. Каспарова. Глядя на этот цирк, было трудно представить степень интеллектуальной низости этих послушных, которые, по сути, высмеивают то, что выше их, то, до чего они сами никогда не дорастут. Массы, с точки зрения многих философов, отрицают все высокое, все интеллектуальное, все красивое, все то, что недоступно их пониманию. Поэтому совершенно неудивительно, что единоросские прихвостни устраивают веселые акции, где просто расписываются в своей тупости.

Либерализм или же мулитикультурализм состоит из множества ядер, за счет явленности которых оправдывает себя приставка «мульти». Мультикультурализм, благодаря своей принципиальной децентрированности, предполагает отсутствие авторитарного внутреннего начала, которое могло бы занять роль центра и тем самым потянуть культурное одеяло на себя. Хотя внутри любого мультиобразования, внутри любой плюральной системы все-таки существуют более сильные и более слабые элементы, одни из которых в потенциальном смысле могут претендовать на роль центра, а другие - на роль периферии, одни - на роль лидера, а другие - на роль маргинала. И - что самое примечательное - практически каждое ядро пытается навязать свою систему идеалов и ценностей как можно большему количеству людей, организаций и других культурных ядер. Весь этот процесс напоминает фукианский взгляд на власть, которая исходит отовсюду, а не из единого строго локализованного центра. Такая конкуренция может привести в конечном счете к появлению центра, статус которого займет наиболее сильное ядро; плюрализм как совокупность различных точек флуктуации в системе иногда приводит к реорганизации системы, так как он не может характеризоваться полным равновесием и равносилием всех элементов по отношению друг к другу. Так, при настоящей демократии все равно каждая партия считает именно себя более правой, нежели других, и когда она становится максимально сильной, то в большинстве случаев приступает к подавлению остальных политических сил - конкурентов, - тем самым нарушая принцип равноправия. Из хаоса, равно как и из либерализма, рождается новый порядок - порядок, основанный на антигуманной власти нового меньшинства. И наоборот - из долго существовавшего строя, знаменовавшего собой полное бесправие, в конечном счете возникнет правовая революция, после чего появится новое бесправие. Однако, к сожалению, антинародные режимы несвободы более устойчивы, чем режимы свободы и равноправия. Вообще, либерализм - слишком зыбкое и неустойчивое явление, и чем большим либерализмом характеризуется тот или иной строй, тем более он зыбок, тем в большей степени он рискует потерпеть кардинальную трансформацию, в результате которой место этого строя займет его полная противоположность. Вот почему анархия как идеал свободы недостижим. Нужно не только достичь народовластия, но и удержать его, что представляется наиболее трудным. И совершенно невозможна реализация общесоциальных свобод, так как свобода одного класса или общественной прослойки, как правило, достигается за счет угнетения другого класса или прослойки, что довольно наглядно происходит в нашей стране сейчас. Если свободу человеку гарантируют в первую очередь материальное благосостояние, гражданственность и правовая система, то, несомненно, говорить о свободе в современной России даже и не стоит. Материальный уровень среднего россиянина очень низок (особенно по сравнению с развитыми странами), гражданственность и право вообще отсутствуют.