Проблема менталитета русской культуры в современной научной литературе

По мнению автора статьи, старообрядчество являлось значимым феноменом в формировании личности в русской ментальности: «Феномен старообрядчества один из самых значительных. Эта по началу религиозная а за тем и административно-гражданская независимость постепенно повлекла за собой экономическую самостоятельность. Получилось что по неволе, старообрядцы были вынуждены отстаивать для русского менталитета - независимость духовную и экономическую» Там же. Стр. 18.. Но тогда становится не понятным, почему личная независимость ростки которой обнаружили себя в старообрядчестве не получили тогда, да и в последующее время, широкого распространения в русской культуре?

По этому поводу Кантор приводит соображения С.М. Соловьева.: «Раскольничество в конце XVII века, несомненно, обнаружилось бы иначе если бы многие из фанатиков должны были оставаться в городах и селах, не имея возможности уйти в дальние пустынные страны и, таким образом, избавить от себя общество» Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Соч. в 18 кн. Кн.IV. Стр. 290.. Можно сказать, что на происходящие социальные процессы повлияли географические особенности России, уводившие все возможные социальные изменения в сторону от очагов цивилизации.

Другими представителями позиции свободы вопреки в России, позже, стали представители интеллигенции. Но интеллигенция шла по другому пути. Если «старообрядцы основывали в глухомани свои поселения, где столетия воспитывали свою независимость, свою личность для созидательной деятельности, то интеллигенция не способная существовать вне центров цивилизации отстаивалась наедине с властью. И поневоле ставила задачу - переменить власть, заставить государство принять цивилизованные европейские нормы» Кантор В.К. Личность и власть в России сотворение катастрофы. Стр.19.

Но, по мнению Кантора, выбор позиции свободы вопреки был связан не с творчески-созерцательным, а протестно-нигилистическим стилем, часто перераставшим в произвол по отношению к другим. Подобное стремление уводило человека от личностного начала на начала протестных действий во имя понятий о долге, службе народу, боры за светлое будущее. В итоге русская интеллигенция оказалась в позиции уверенности, что быть личностью - это историческое злодеяние против народа. Принимались только те личности, которые можно было назвать учителями жизни (эта идея, кстати, видна и у Шаповалов отмечавшего, что в мышлении русского человека индивидуально неповторимым представлялся Бог, а так же святые, юродивые, праведники, вожди и герои Шаповалов А.И. Феномен советской политической культуры. (Ментальные признаки. Источники формирования и развития). - М., 1997. Стр. 128.). В результате этот процесс привел страну к катастрофической революции, объявлявшей принципом жизни не пробуждение личности во всех слоях общества, а новую организацию страны: «масса - партия - вождь» Кантор В.К. Личность и власть в России сотворение катастрофы. Стр. 21..

К позиции Кантора можно прибавить и мнение социолога Ерзина Э.А., который одной из господствующей в российском менталитете составляющей отмечает позицию «все должны быть как все, то есть каждый человек должен думать и поступать по единому для всех шаблону, однозначным стереотипам, тотальной регламентированности Ерзин Э.А. Негативные составляющие в русском менталитете. // Менталитет россиянина: история проблемы: Материалы семнадцатой Всероссийской заочной научной конференции. СПб, 2000. С. 178 -180..

Безусловно, подобное признание «Общего» более важным, чем «Частное», которое в русской ментальности составляло на протяжении столетий главную особенность русского менталитета связанно в первую очередь с существованием на продолжительном времени крестьянской общины.

Те, коллективные настроения, за которые часто критикуют Россию, уходят своими корнями именно в общинный уклад русского крестьянства. Как показывает Н.П. Ледовский Ледовский Н.П. Власть и церковь в сознании русского крестьянства. // Менталитет россиянина: история проблемы: материалы семнадцатой всемирной заочной научной конференции . СПб, 2000. С.7-11. преобладающее в крестьянской среде формирование общины, коллективное настроение, было естественной реакцией на усиление крепкого гнета, постоянно растущего отягощения населения государственными податями. «Только среди «своих» крестьянин даже в годы самой жесткой крепостной неволи мог сохранить человеческое достоинство» Там же. стр.8.. Хотя следует отметить и тот факт, что человеческая индивидуальность русского крестьянина не растворялась во всей народной массе, а скорее принадлежала именно тому узкому коллективу людей, в котором она существовала. Неким подтверждение этому служит пример показанный в статье В.Б. Безгина Березгин В.Б. «Грех» и «преступление» в обыденном сознании русской деревни конца XIX - начала XX вв.// Менталитет россиянина: история проблемы: материалы семнадцатой всемирной заочной научной конференции . СПб, 2000. С 50-52., описавшего крестьянское правовое мышление. Он отмечал, что правовая ментальность отличалась двойственным стандартом, в оценке правонарушений «свой - чужой». Крестьяне не считали преступлением кражу у помещика, или вырубку леса на чужой территории, обман по отношению к не своему. К тому же считалось даже справедливым «объегорить» всякого, кто не «брат-крестьянин». Как объясняет это Ледовский: «Уникальность российского дуализма заключается не только в соотношении «коллективное и личное», но и в представлении, что в рамках «собственного мира» - правда, а за его пределами - неправда» Ледовский Н.П. Власть и церковь в сознании русского крестьянства. // Менталитет россиянина: история проблемы: материалы семнадцатой всемирной заочной научной конференции . СПб, 2000. С.7-11. Стр.9.

Живя в общине, крестьянину, волей не волей, приходилось жить по ее законам, что постепенно приводило к смене личных мировоззренческих установок на мировоззрение окружавшего его коллектива, с которым он практически жил одной жизнью. Как описывает А.И.Шаповалов: «Община, «мир» - первая и важнейшая предпосылка жизни индивида, который предположительно может существовать только тогда, когда всецело подчиняет свои собственные интересы интересам «мира» Шаповалов А.И. Феномен советской политической культуры. (Ментальные признаки. Источники формирования и развития). - М., 1997. Стр.122.. К этому высказыванию можно добавить и мнение В.П Данилова и Л.В. Даниловой: «Община становилась главной социальной ячейкой, где складывалось мировоззрение крестьянина, его представления об окружающем мире, природе, обществе, о своем предназначении, должном и сущем, социальной справедливости. Ментальность крестьянина - это общинная ментальность, сформированная в рамках замкнутого локального сообщества, в сельской организации. Даже понимая некие негативные стороны общины, крестьянин видел в ней гарант своего будущего. Прямым следствием локализма, автаркизма общины являлось растворение личности в коллективе, господство группового сознания» Данилова Л.В., Данилов В.П. Крестьянская ментальность и община. // Менталитет и аграрное развитие России (XIX - XX вв.). Материалы международной конференции. Москва. 14-15 июня 1996 г. - М., 1996. С. 22-40. Стр.34..

В формировании российского менталитета немаловажную роль занимает государство. Отношение к власти у русского народа было достаточно двойственное. С одной стороны и при царях и при генсеках власть народ давила. Ничего хорошего он от нее не ждал Тугушева И.Р. Менталитет и правосознание в российском обществе.// Менталитет россиянина: история проблемы: материалы семнадцатой всемирной заочной научной конференции . СПб, 2000. С. 147-150. Стр.147.. Находясь под давлением государственного аппарата люди старались всячески преодолеть это состояние склоняясь или к объединению, главной задачей которого была взаимопомощь и поддержка, либо же вовсе подавались в бегство. Но с другой стороны в народе всегда сохранялась склонность и вера в необходимость государственного правления. В целом, не смотря на некоторые противоречивые ориентации, можно отметить этатированность русского сознания. Как это показано у Ледовского - русский человек, несмотря на возникновение в его представлении протестного настроения по отношению к государству, всегда был ориентирован на существование царя самодержца, а, следовательно, допускал, и настаивал на существовании государственной власти. Для подобного представления были и определенные предпосылки.

Сильная государственная власть в России, как это показывалось в первой главе, обеспечивала целостность страны на всем ее географическом пространстве. Так же имела место сакрализация власти. «Российское государство - как это объясняет Шаповалов - в глазах его подданных всегда несло в себе пафос религиозности, интенции к сакрализации государства, этатизм выражались в том, что государство становится главным общественным, национальным достоянием. Его ослабление, а тем более распад всегда воспринимаются не просто как национальная катастрофа, а в более широком, апокалипсическом контексте» Шаповалов А.И. Феномен советской политической культуры. (Ментальные признаки. Источники формирования и развития). - М., 1997. Стр.112.. Во многом сакрализация государства связанно с цезарепапистской традицией перенятой от Византии и глубоко воспринятой Россией с крещением, на что указывал Ледовский Ледовский Н.П. Власть и церковь в сознании русского крестьянства. // Менталитет россиянина: история проблемы: материалы семнадцатой всемирной заочной научной конференции . СПб, 2000. С.7-11. стр.9.

Таким образом, при огромной роли общины, и государственной власти формировались определенные ментальные установки в крестьянской среде. Это социальная наивность крестьянского населения. Патриотизм, выражающийся как любовь селянина к центральной власти. Традиционная деятельностно-трудовая замкнутость общины ли, колхоза ли, современного кооператива ли, прежде всего на свой внутренний мир, а уже потом на общество и государство. Так же отмечается стремление к знанию о внешнем мире за пределами своего деревенского бытия и при этом (что важно вообще для российского менталитета) тяга к нравственной адаптации этого внешнего знания, транслируемого слухами, мифами и др. Отмечается ориентация на общность, а не на личность, на гражданина, наделенного неотъемлемыми правами. Стремление к повседневной изобретательности, практическая направленность «склада ума», решение сложнейших задач при минимуме средств. Но при этом иждивенчество и инфантилизм «постоянной» части сельских жителей как на общепринятую норму, что было характерно всегда для сельского мира, позволявшего «трутням» или тем, кто не в состоянии «подняться», жить за счет общины или колхоза. И главное, для крестьянского менталитета характерны установки на бытовое равенство, на круговую поруку, но также такая черта как завистливость Гребенниченко С.Ф. Выступление на международной конференции // Менталитет и аграрное развитие России (XIX - XX вв.). Материалы международной конференции. Москва. 14-15 июня 1994 г. - М., 1996. - С.409..

2.3 Психологический подход в изучении менталитета русской культуры

Исходя из психологической точки зрения, менталитет можно представить, как психический склад человека, сплав его рационального и эмоционального опыта, внутренний синтез сознательных и бессознательных установок человеческой психики. Как отмечает И.Г. Дубов «Относясь к когнитивной сфере личности, менталитет наиболее отчетливо проявляется в типичном поведении представителей данной культуры, выражаясь, прежде всего в стереотипах поведения, к которым тесно примыкают стереотипы принятия решений, означающие на деле выбор одной из поведенческих альтернатив. Здесь следует выделить те стандартные формы социального поведения, которые заимствованы из прошлого и называются традициями и обычаями». Дубов И.Г. Дубов И.Г. Феномен менталитета: психологический анализ. http://www.voppsyl.ru/4y/ISSUES/1993/935/935020:php#a6 09.09.2005. То же самое можно обнаружить и в работе К. Касьяновой «О русском национальном характере» К.Касьяновой «О русском национальном характере». http://www.hrono.ru/libris/lib_k/kasyan0.html., в которой менталитет рассматривается, как набор наиболее часто повторяющихся в обществе качеств личности.

В виду того, что на момент написания своей монографии в отечественном гуманитарном знании термин менталитет еще не был достаточно разработан, К. Касьянова использует наиболее распространенное на тот период времени понятие национальный характер.

В своей книге «О русском национальном характере» К. Касьянова характеризует национальный характер, как представление народа о самом себе, что является, безусловно, важным элементом его народного самосознания, его совокупного этнического «Я». И данное представление имеет поистине судьбоносное значение для его истории. «Ведь точно так же, как отдельная личность, народ, в процессе своего развития формируя представление о себе, формирует себя самого и в этом смысле - свое будущее». То есть Касьянова отображает в национальном характере некое личностное начало.

Опираясь на теорию структуры базовой личности, разработанной Кардинерем, Касьянова определяет национальный характер, как набор наиболее часто повторяющихся в обществе качеств личности. При чем не маловажную роль играет, так называемый социальный архетип, который заключается в некоем постоянстве набора предметов и идей, что приводит к относительно типичному постоянству действий. Важная черта социального архетипа - передача его по наследству.

Наиболее важным моментом в работе Касьяновой является ее анализ акцентуированной личности. Данное понятие, происходит из психиатрии, и заключается оно в том, что в каждой личности можно обнаружить склонность, или точнее предрасположенность к определенным психопатологиям.

Здесь она использует идею польского психолога А. Кемпиньски, применившего типы акцентуаций личности к рассмотрению наций. Суть этой идеи заключается в том, что в каждой нации распространен, тот или иной наиболее часто встречаемый тип акцентуированной личности. Каждый народ являет собой как бы акцентуированную личность. Русский тип - это эпилептоид.

Одной из главных особенностей эпилептоида является направленность в себя.

Этот тип, Касьянова характеризует определенными психологическими реакциями: сила воли, целеустремленность, упорядоченность, органичность и терпение перемежаются эмоциональными взрывами; ему свойственны «вязкость» мышления, замедленность, взрывоопасность.

Поведение характеризуется сменой периодов душевного подъема и уныния, активности и пассивности, возбуждения и депрессии, протекающих нерегулярными циклами; между ними могут вторгаться периоды умеренной активности. За исключением того времени, когда депрессия слишком велика, эпилептоид имеет тенденцию быть уступчивым, доброжелательным, великодушным, чувствительным к конкуренции и эмоционально отзывчивым к своему окружению. При этом периоды уныния и депрессии, или, наоборот, душевный подъем и сверхактивность, по существу зависят от неких внутренних факторов, а не являются реакцией на внешние события.

Таким образом, жизнь эпилептоида ритмична и протекает периодами затишья, накопления энергии и наоборот - сильного эмоционального всплеска. Этот всплеск спонтанен и независим от ситуации. В периоды пониженной активности эпилептоид неотзывчив к социальному окружению, апатичен и упрям. Он строит сложные системы целей без учета мыслей окружающих, не смотря на то, что часто такой человек придает группе солидность. Периоды эмоционального возбуждения долго протекают в скрытой форме и подавляются. Но «зарядившись», эпилептоид взрывается бурно и сокрушительно. Он вспоминает все мелкие обиды, буянит. Успокаивается сам.

В общении эпилептоид избирателен по неизменным принципам. Но круг общения он выбирает не по цели, а именно по своим идейным предпочтениям, симпатии и испытывает сильную привязанность к группе. Эпилептоиду свойственно неформальное общение, «разговор по душам», стремление взять максимум от одного, чем понемногу от многих (что отразилось в традиции русского старчества).

Личностный статус в группе эпилептоидов - не официален, не зависит от должности. Даже такое не маловажное для русских понятие «авторитет» опирается на импульсы общественного характера. Репутация включает должность, статус, структурно неоформленные элементы и цели. Так же русской культуре присуще «диффузное общение» - отбор друзей и знакомых по глобальным характеристикам личностей, в отличие от «Конкретного общения», характеризующегося тем, что окружение выбирается себе, с точки зрения полезности, способствования реализации собственных целей. Круг общения, сложившийся на основании принципа диффузности, обладает определенной замкнутостью; эпилептоид не любит "чужаков", не доверяет им.

Особенность «диффузного общения», по Парсонсу, заключается еще и в том, что обычно общества в основе своей имевших диффузию, склонны, в большей степени, заимствовать те или иные достижения из других культур, хотя часто они вносили много важных структурных новаций, которых не было в старых системах. Характерно это и для России (у Парсонса приводится Советский Союз).

Еще одна немаловажная особенность русского человека, как представителя «диффузного типа общения» - открытость души, переплетающуюся с пологанием на коллектив. Связанно это с тем, что в нашем сознании постоянно присутствует надежда на то, что в самый трудный момент коллектив, представляя человека со всех его сторон, проявит сострадание, предоставит помощь, апеллируя к его положительным качествам.

Для эпилептоидного типа характера большую роль играет ритуал. Привычки-ритуалы экономят ему силы, так как создают устойчивость, необходимую для него. Отсюда понятнее становится и значение обрядов в нашей культуре, наличие которых постоянно подчеркивается различными исследователями. Они (обряды) также есть ритуалы, но несравненно более высокого порядка. Их неизменность относительно отдельного человеческого существования придает им необычайную силу и действенность. Именно обряды в нашей культуре (в прошлом, потому что в настоящее время мы фактически не имеем полноценных обрядов, кроме тех, которые сохранила в своем упорном, хотя и несколько обособленном существовании православная Церковь) осуществляли специфическую функцию - предварительной, так сказать, профилактической эмоциональной "разрядки" эпилептоида, по возможности разгружая его от эмоций до того момента, когда наступит переполнение психики и полетят все предохранительные механизмы. Ибо, как мы уже говорили выше, предоставленный самому себе эпилептоид именно до этого всегда и доводит дело. Он терпит и репрессирует себя до последней крайности, пока заряд эмоций не станет в нем настолько сокрушителен, чтобы разнести эти запретительные барьеры. Но тогда уже он действует разрушительно не только на эти барьеры, но и на все вокруг.

Существенную работу психологического анализа ментальности русского народа произвела этнопсихолог С. Лурье в своей статье «В поисках русского национального характера» Лурье С.В поисках русского национального характера//Отечественные записки 2002 N3.- С.59-71. Стр.63.. Как и Касьянова, Лурье использует понятие национальный характер.

В своей работе Лурье прибегает к изучению этнических констант - неизменных элементов, которые скрепляют любую русскую картину мира в любой ее конфигурации, и формируют динамическую схему генерального культурного сценария, который разыгрывается народом в его истории.

Этнические константы - объясняет Лурье - задают ту диспозицию, при которой действие совершается наиболее психологически комфортным для этноса способом. Не имеющие конкретного содержания константы могут быть описаны только как система формальных образов. Прежде всего - это «образ себя», или «образ мы» - т. е. определенное представление субъекта действия о себе, своих возможностях, своих сильных и слабых сторонах, своих намерениях. С образом себя в этнической картине мира почти всегда связывается «образ добра». Затем - «образ источника зла», того препятствия, которое необходимо устранить, чтобы установить желаемое положение вещей. Иногда этот образ конкретизируется в «образ врага». «Образ поля действия» задает ту психологическую структуру пространства, в котором совершается действие. «Образ способа действия» определяет тот метод, которым достигается желаемый результат. «Образ условия действия» формирует представления о том условии, той ситуации, которая необходима, чтобы действие было совершено. Наконец, «образ покровителя» оказывает воздействие на формирование представления о той, внешней по отношению к «мы», силе, которая может помочь в победе над «злом».

Русский «образ-себя» существует как бы в трех ипостасях, считает С. Лурье, но всегда очень связан с образом себя как носителей добра. Эти три ипостаси можно представить следующим образом: 1) хранители возделыватели добра - крестьянская община, созидатели «великих строек» и творцы космических ракет и т. д.; 2) миссионеры-просветители, готовые всегда нести «свет миру», в чем бы он ни заключался (святые, интеллигенция); 3) воины - защитники добра, борцы со «злодеями» и покровители народов, которым зло угрожает Там же. Стр.64.

«Поле действия» мыслится как пространство без границ и препятствий. Какое именно пространство представляется «потенциально русским», определяет доминирующая в данный момент культурная тема. Оно имеет неоднородную, иерархическую ценностную структуру. «Пустое» пространство выступает для русских, прежде всего, пространством колонизации, заполнения этих пустот самими собой, а вот пространство, заполненное другими народами, оценивается в зависимости от возможностей осуществления над ними покровительства. Есть векторы наибольшего притяжения, как в прошлом веке Проливы - Константинополь - Палестина. Выделяются и места, имеющие особое значение в рамках доминирующей в данный момент культурной темы - Иерусалим, Константинополь. Значимыми являются места поселения народов, нуждающихся в защите от чего бы то ни было. Места расселения «злодеев» имеют значение только в контексте защиты от них покровительствуемых народов. Образ врага у русских ситуативен, он определяется не какими-то неотъемлемо присущими ему чертами, а через постановку себя в оппозицию русским. Враг - это тот, от которого надо защищаться, или, в еще большей мере, тот, от кого надо защищать. Условием действия является защита себя и всех своих многочисленных подопечных - покровительство. Любая война истолковывается как оборонительная. Способом действия, при таком условии, является «служение», то есть то, что представляется русским выполнением какого-то нравственного долга перед высшим добром.

Образ покровителя это Бог; сюда же можно добавить образ Богородицы, а так же и других русских святых. Через эти образы передается уверенность в благожелательности, комплиментарности мироздания по отношению к русским.

Лурье отмечает, что этнические константы формируют адаптивно-деятельностную схему, ответственную за успешное выживание народа, а потому очевидно, что такой образ действия должен приносить русским определенные конкурентные преимущества. Система этнических констант - это едва различимая, а чаще всего невидимая основа национального поведения.

Описав этнические константы русского национального характера, Лурье, замечает, что не смотря на общие принципы исполнения «генерального культурного сценария», в основе которого лежит мессианство, российское общество разделенное на народ и государство понимало свои роли по разному. Так, если народ (Лурье делает акцент на крестьянской общине) видел свою роль жить по своему разумению, во многом ориентируясь на человека, то государство видело своей целью служение некоему идеалу, независимо от способов его достижения. В виду этого возникал определенный конфликт, создававшего напряжение в обществе. Преодоление же этого конфликта было возможно благодаря удовлетворявшей всех личности, которой приписывается исключительно высокая ценность. Обычно этой личностью становился правитель.

Через описанные константы С. Лурье отмечает, что на сегодняшний день «русские, как этническая система вступили в полосу тяжелейшего кризиса идентичности, вплоть до беспрецедентной активизации «негативного образа мы». В начале 2000-х годов этот кризис, казалось бы, начал преодолеваться через «путинизацию» страны - активизацию культурных символов, связанных в русской большой традиции с идеей сильного государства. Трудно анализировать этнические и этнопсихологические процессы в сверхкороткие сроки, с точностью до месяцев, но все же есть основания полагать, что в последние месяцы массовое сознание сотрясают подземные толчки нестабильности; то, о чем с уверенностью можно было говорить еще несколько месяцев назад, сейчас выглядит значительно менее однозначным и с трудом поддается прогнозам» Там же. Стр. 71..

О психологической неподготовленности российского общества к новым условиям жизни пишет и Абульханова.

Во-первых она вскрывает некоторые проблемы русского общества. По ее мнению «в российской психологии главной составляющей чертой была вера в другого человека, в общество и в идеал. Это привело к поиску правды, истины, смысла жизни, оторвавшихся от практической обыденной жизни» Абульханова К.А. Российский менталитет: кросс-культурный и типологический подходы. // Российский менталитет : Вопросы психологической теории и практики. - М., 1997. С 7-37 Стр. 8. В отличие от западного образа мышления, тонко отслеживавшего динамику социальной и личной жизни во всех ее частных и глобальных перипетиях, российское сознание постоянно отходило от этой реальности. В итоге это привело к утрате подлинности существования, из чего следовало осознание и переживание исторической ошибочности прожитой жизни Там же. . Это в свою очередь негативно сказалось на самоидентичности личности.

Абульханова показывает и характерные черты российского менталитета, которые трудно уживаются в современном для нас мире.

Во-первых это преобладание морального сознания над политическим и правовым. В отличие от морального, правовое сознание это не представление о добре и зле, как принято обычно считать, и даже не представление о справедливости, а прежде всего чувство ответственности и совести. Так же, в российском менталитете человеческое представление собственного «Я» постоянно было связанно с обществом. Обычно «Я» строится на отношении к себе и, исходя из этого, к другим. Но для российского сознания личности характерно отношение «Я»-общество, «Я»-социум, то есть представление о себе как о частичке общего социума Там же стр.23..

Обе описанные черты, глубоко укорененные в российском сознании, приводят к состоянию катастрофического переживания реальности, доставляя человеку страдание.

Но следует отметить, что русское общество, русский народ, на протяжении почти всей своей истории, переносил на себе те или иные испытания. Это по своему сказалось и на особенностях его характера, и на восприятии окружающего мира.

Одной из психологических особенностей русского общества было восприятие счастья, тесно связанное с мотивом страдания.

Столь противоречивое явление русского характера И.А. Джидарьян в своей статье «Счастье и удовлетворенность жизнью в русском обществе» объясняет влиянием православия, которое играло огромную роль в формировании системы представления о счастье. В рамках этой системы важнейшее значение принадлежит именно мотиву страдания, как той структуре сознания, которая несет в себе основной духовно-нравственный смысл. Тем более, что жизнь русского народа во многом была сопряжена с данным эмоциональным переживанием. «Условия существования - исторические, территориально-географические, природные, хозяйственно-экономические и другие, не давали ему [русскому народу] никаких оснований для довольства и безбедной жизни, способствовали формированию таких особенностей характера, которые определяли и его понимание и восприятие счастья - несчастья. В частности, объяснимо и то, почему «земля русская» оказалась столь благодатной для восприятия и укоренения на ней христианской идеологии, для которой центр тяжести представляется смещенным в сторону несчастья» Джидарьян И.А. Счастье и удовлетворенность жизнью в русском обществе. Российский менталитет : Вопросы психологической теории и практики. - М., 1997.С. 187-223. Стр.194,195..

Роль православной церкви заключается не только в облагораживании несчастья, но и в том, - по мнению В.Т. Крыско - что благодаря религиозному фактору в психологии русского народа крепко вошли и постоянно проявлялись такие психологические качества как любовь и сострадание, жертвенность, солидарность, взаимовыручка, отсутствие жестких регламентаций поведения человека Крыско В.Т. Этническая психология. М.2002. Стр.104..

И Джидарьян, так же замечает, что в жизненных ценностях народа страданию предается благостный, нравственно-очищающий и духовно-возвышающий смысл; им определяется общая душевная отзывчивость человека, его способность воспринимать не только собственное, но и чужое горе, проявлять сочувствие и сострадание к другим людям Джидарьян И.А. Счастье и удовлетворенность жизнью в русском обществе. Российский менталитет : Вопросы психологической теории и практики. - М., 1997.С. 187-223. стр.196..

К тому же ориентированность на несчастье и трудности способствовали возникновению компенсирующих структур психики. Таких как оптимизм с его устремленностью в завтрашний день, а так же «Обломовщине, с одной стороны представляющуюся как слабость, но с другой стороны признак склонности к мечтательности и фантазерству, его увлеченными размышлении о желательном и идеальном. А так же, что характерно для нынешней ситуации с постоянными реформами и непредсказуемостью результатов, это способ ухода от суровой реальности».

Из психологического подхода видно, что в менталитете русской культуры эмоциональные элементы человеческой психики более выражены, чем рациональные. Возможно, это связано с той обстановкой, в которой приходилось жить русскому народу, ибо отсутствие четкого представления о будущем, неуверенность из-за различных неблагоприятных окружающих условий больше требовала развития именно того эмоционального склада, который позволял выживать в подобных обстоятельствах.

2.4 Семиотический подход в изучении менталитета русской культуры

Семиотический подход исследует менталитет через отражение его в культурных текстах, через проявления различных символов содержащихся в культуре, включая и языковую систему знаков.

Наиболее ярким проявлением использования знаковой системы является язык.

Как отмечается в групповом труде «Язык как фактор этнической идентичности» Донцов А.И., СтефаненкоТ.Г., Уталиева Ж.Т. Язык как фактор этнической идентичности// Вопросы психологии, 1997, № 4 . 47-59. Стр.47. - язык издавна рассматривается как один из важнейших факторов этнической идентичности. Особую роль языка в менталитете можно увидеть и в работе Почепцова О.Г. «Языковая ментальность: способ представления мира» Почепцов О.Г. Языковая ментальность: способ представления мира // Вопросы языкознания, 1990, № 6. Почепцов отмечает, что благодаря языку мы отражаем мир, причем именно отражаем, а не описываем, и в этом представлении мира заключается:

- его осмысление, а не просто фотографирование, фиксирование образов;

- рассматриваемое представление носит языковой характер, и существует только в форме языка.

Почепцов О.Г. отмечает, также, взаимосвязь между языковой ментальностью и социо-культурными факторами. Так на примере индивида можно увидеть, что на начальных этапах усвоения языка человек идет от языкового мышления к социокультурным стереотипам мировосприятия, поскольку с усвоением языка человек усваивает и языковую ментальность. В дальнейшем же, т.е. после усвоения языка, связь обратная - социокультурные факторы определяют языковую ментальность. Ввиду этого можно сказать, что язык и определенная социальная среда являются взаимопроникаемыми элементами культуры.

Но язык для культуры не только строящий и строящийся элемент. Это еще и способ идентификации культуры, признак, характеризующий ее особенность, среди остальных. И.А. Ильин отмечал «Язык вмещает в себя таинственным и сосредоточенным образом всю душу, все прошлое, весь духовный уклад и все творческие замыслы народа».

«Национальный язык - пишет О.В. Рябов - выполняет в самоидентификации две важнейшие функции: во-первых, он является главным этноразделительным признаком, фиксирующим наиболее трудно переходимую границу нации. Роль языка в процессе национальной идентификации особо возрастает при необходимости оградить свой этнос от другого. Человек усваивает свой родной язык без усилий - как данность. Из этого рождается представление о естественной принадлежности носителя языка к языковой и национальной общности «Мы». Этнические «Они», напротив, - это те кто не понимает «нашу» речь Рябов О.В. «Матушка-Русь»: Опыт гендерного анализа поисков национальной идентичности России в отечественной и западной историософии. - М.: Ламидор, 2001. Стр. 40. .

Естественный язык отражает определенный способ восприятия и устройства мира, или «языковую картину мира». Так считают авторы работы «Ключевые идеи русской языковой картины мира» А. Зализняк, И. Левонтина, А. Шмелев А. Зализняк, И. Левонтина, А. Шмелев«Ключевые идеи русской языковой картины мира». http://magazines.russ.ru/authors/z/zaliznak.. Совокупность представлений о мире, заключенных в значении разных слов и выражений данного языка, складывается в некую единую систему взглядов, или предписаний (таких как, например: хорошо, если другие люди знают, что человек чувствует), и навязывается в качестве обязательной всем носителям языка. Язык, таким образом, здесь тоже показывает особенность той или иной культуры.

Главным объектом их исследования стали особенности русского языка, отображающие нюансы человеческих отношений.

Специфическим является само слово отношение (кого-то к кому-то) и отношения (между двумя людьми); особенно трудно поддается переводу глагол относиться (в соответствующем значении). Отношение одного человека к другому - это часть его внутренней жизни, которая может в чем-то проявляться, но может и не проявляться, не теряя при этом своего экзистенциального статуса. Общаться по-русски значит что-то вроде «разговаривать с кем-то в течение некоторого времени ради поддержания душевного контакта с этим человеком». Общение в русской языковой картине мира - это занятие, локализованное во времени и в пространстве. Слово общаться содержит, кроме того, положительно оцениваемую идею непрактичности, бесцельности этого занятия и получаемых от него удовольствия или радости, ср. радость общения; ты получишь большое удовольствие от общения с ними и т. п. В числе речевых навыков, необходимых при общении, человек осваивает то или иное количество ласкательных обращений. Может показаться, что ласкательные обращения как таковые мало содержательны, что все зависит от того, какое чувство вкладывает в них говорящий, как, когда, с какой интонацией он их произносит. Многие из них, например, дорогой или милая, легко утрачивают интимный характер и употребляются по отношению к малознакомым людям, что, правда, иной раз вызывает их раздражение. Среди русских ласкательных обращений есть одно, которое стоит особняком. Это одно из главных и, несомненно, наиболее своеобразных русских обращений - родной, родная (у него есть вариант родненький и еще ряд производных). В основе слова родной лежит совершенно особая идея: я к тебе так отношусь, как будто ты мой кровный родственник. Оно отличается от других обращений в первую очередь даже не столько «градусом», сколько особым эмоциональным колоритом. Родной, родная выражает не столько романтическую влюбленность или страсть, сколько глубокую нежность, доверие, ощущение взаимопонимания и душевной близости. Хотя родной гораздо меньше, чем другие любовные слова, связано с эротикой, степень интимности этого слова выше, чем у стандартных любовных обращений милый или даже любимая. Поскольку в слове родной на первом плане не факт родства, а ощущение органической связи, это слово свободно употребляется и для описания отношения к людям, не являющимся кровными родственниками. Родными можно стать. Можно было бы допустить, что слово родной - просто случайная причуда русского языка, если бы метафора кровного родства не была представлена чрезвычайно широко и в ассортименте русских разговорных и просторечных обращений к незнакомым людям. За пределами славянских языков вряд ли отыщется такое изобилие подобных обращений: отец, папаша, мать, мамаша, сынок, дочка, сестренка, браток, брат, братцы, тетка, дядя, дед, бабушка, бабуля, внучка и т. д. Даже в стертом, ритуальном употреблении термины родства создают своеобразный эффект. Вступая с собеседником в квазиродственные отношения, говорящий не оставляет ему выбора: назначая человека, например, своим дядей, он сам как бы временно становится его племянником и ожидает от него суррогата соответствующих чувств. Этим он дружелюбно посягает на внутренний мир адресата обращения.

Внимание к нюансам человеческих отношений проявляется и в том, что в значении многих русских слов сквозит образ человека ранимого, чувствительного до мнительности. Так, весьма характерными для русского языка являются трудно переводимые слова попрекнуть (попрекать) и попрек. Они употребляются при описании ситуации, когда некто, сделав в прошлом что-то хорошее кому-либо, считает, что теперь он имеет право ожидать от этого человека ответных благодеяний, послушания или просто постоянных изъявлений благодарности. Поэтому он напоминает о своих подарках, жертвах и т. п. Часто, оказывая такое моральное давление, «благодетель» даже не преследует никакой материальной цели, а просто хочет, чтобы его подопечный «чувствовал». Попрек несет на себе печать близких, часто семейных отношений, причем попрекаемый обычно уже и так находится в униженном или зависимом положении, попреки делаются как бы «сверху вниз». Так, родители иногда попрекают детей тем, что отдали им лучшие годы жизни. Поэтому попреки тешат тщеславие попрекающего и больно бьют по самолюбию попрекаемого. Наличие в русском языке глагола попрекнуть и соответствующего существительного попрек не должно быть истолковано как свидетельство особенной склонности русских к унижению ближнего, к тому, чтобы попрекать. Как раз наоборот, оно свидетельствует о том, что, с точки зрения отраженных в русском языке этических представлений, человек должен великодушно избегать высказываний, которые могут выглядеть как попреки, и, сделав кому-то добро, не напоминать ему об этом. Идея недопустимости попреков чрезвычайно органично вписывается в закрепленную в русском языке систему этических представлений.

Главный критерий положительного для русского языка - мера искренности и бескорыстия. Представление о попреках вносит новый штрих в эту картину. Оказывается, что, даже сделав нечто хорошее от всей души и без всякой задней мысли, человек может потом все перечеркнуть, бестактно напомнив о сделанном добре. И чем больше хороших поступков человек совершает, тем в каком-то смысле уязвимее его положение, потому что он все время рискует каким-нибудь неосторожным словом навлечь на себя обвинение в попреках. Можно сказать, что рисуемая русским языком картина соответствует евангельской идее, что, когда человек делает добро, его левая рука не должна знать, что делает правая. Иначе он невольно может оказаться лицемером.

Другой важный аспект колорита русского языка - чувство справедливости. Данная категория в русском языке двойственна, считают авторы статьи. Это связано с особым представлением о несправедливости. Человек чрезвычайно болезненно воспринимает, когда по отношению к нему или к кому-то, кому он сочувствует, проявляется несправедливость. Причем очень важно, что о несправедливости часто говорят не в смысле банального неправильного распределения благ, а в смысле недополучения человеком тепла, внимания, любви. Особенность русского взгляда на вещи, отраженного в русском языке, состоит в том, что наряду с законом и милосердием в нем представлена справедливость, которая гораздо важнее закона, но мелочь по сравнению с подлинными духовными ценностями. Однако, соединяясь с чувством и душевной болью, справедливость повышается в статусе и попадает в один ряд с милосердием и правдой.

Авторы также упоминают и о том, что в русском языке есть огромное количество языковых средств, призванных описывать жизнь человека как какой-то таинственный (природный) процесс. В результате создается такое представление, что человек не сам действует, а с ним нечто происходит. Специфика русского мироощущения сконцентрирована в знаменитом русском авось (надо сказать, что как раз это слово в современной речи употребляется редко и обычно с оттенком самоиронии). С другой стороны, идея непредсказуемости мира оборачивается непредсказуемостью результата -- в том числе, собственных действий. Русский язык обладает удивительным богатством средств, обеспечивающих говорящему на нем возможность снять с себя ответственность за собственные действия: достаточно сказать мне не работается вместо я не работаю или меня не будет завтра на работе вместо я не приду завтра на работу, употребить слово постараюсь вместо сделаю, не успел вместо не сделал. Целый пласт слов и ряд «безличных» синтаксических конструкций, в которых они употребляются, содержит идею, что с человеком нечто происходит как бы само собой, и не стоит прилагать усилия, чтобы нечто сделать, потому что в конечном счете от нас ничего не зависит.

В значении целого ряда русских языковых выражений содержится общее представление о жизни, в соответствии с которым активная деятельность возможна только при условии, что человек предварительно мобилизовал внутренние ресурсы, как бы сосредоточив их в одном месте. Но при этом присутствует стремление как-нибудь облегчить себе процесс деятельности. Так слово собираться. Процесс, подразумеваемый глаголом собираться, отчасти может быть понят как процесс мобилизации внутренних и даже иногда внешних ресурсов (в последнем случае просвечивает другое значение; так, Собираюсь завтракать значит не только, что я решил позавтракать, но и что уже начал накрывать на стол). Однако в гораздо большей степени собираться предполагает сугубо метафизический процесс, который не имеет никаких осязаемых проявлений. Жизненная позиция, отраженная в глаголе собираться, проявляется также в специфическом русском слове заодно. Поскольку приступить к выполнению действия трудно, хорошо, когда удается что-то сделать, не прилагая к этому отдельных усилий: не специально, а заодно. Побуждая к действию, мы можем сказать: Ты все равно идешь гулять, купи заодно хлеба. Та же установка отражена и в одном из значений русской приставки за-, а именно в глаголах типа зайти «за хлебом по дороге с работы», занести «приятелю книгу», завести <детей в детский сад по дороге на работу>. Все такие глаголы описывают действия, совершаемое попутно, «заодно», т. е. требующие минимальных усилий для своего осуществления.

Трудности, возникающие на этапе перехода от намерения к его осуществлению, наводят на мысль о еще одном концепте, традиционно связываемом с «русским характером»: это лень-матушка.

В русской культурной традиции вообще можно заметить некоторую неуверенность в осуждении лени. Из пословиц видно, что лень оценивается отрицательно в основном потому, что ленивый человек, отлынивая от работы, перекладывает ее на других. Лень же как таковая не вызывает особого раздражения, воспринимаясь как понятная и простительная слабость, а иной раз и как повод для легкой зависти (Ленивому всегда праздник). Это представление хорошо согласуется с тем, что чрезмерная активность выглядит в глазах русского человека неестественно и подозрительно. К тому же заметим, что русская лень скорее не вялая, не сонная, а мечтательная.

Русская культура допускает и философское оправдание лени. Она не только глубоко впитала комплекс экклезиастических и новозаветных представлений о суете сует, о тщете всякой деятельности и о птицах небесных, которые не жнут и не сеют. Она еще и интерпретировала их как апологию бездеятельности. Русскому человеку очень естественно среди энергичной деятельности вдруг остановиться и задаться вопросом о ее экзистенциальном смысле, как хлопотливый Кочкарев из гоголевской «Женитьбы»: И спроси иной раз человека, из чего он что-нибудь делает? В этом контексте бездеятельность может восприниматься как проявление высшей мудрости, а лень -- чуть ли не как добродетель.

Интересна так же работа М.А. Выцлана Выцлан М.А. Индивидуализм и коллективизм крестьян. // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX). - М.:1996. С.334-347, исследовавшего индивидуальное и коллективное менталитета русского крестьянства на основе устного творчества.

Основным материалом его исследования становятся русские пословицы. В начале, на основе сборника пословиц В.И. Даля «Пословицы русского народа» он предлагает рассмотреть пословицы о мире (общине). Он отмечает что на ряду с пословицами содержащими позитивный отзыв о мире, типа:

Что мир порядил, то Бог рассудил.

Что миру положено, тому быть так.

Существуют и пословицы, при чем в большем количестве, отражающие скептическое отношение, такие как:

Вали на мир: мир все снесет.

В миру виноватого нет. В миру виноватого не сыщешь.

Мужик умен, да мир дурак.

Из этого видно что крестьяне были далеки от идеализации общинного уклада Там же. Стр. 335..

Индивидуализм явно превалирует над коллективизмом в пословицах группирируемых по разделу «работа, праздность». Как отмечает Выцлан, в этом разделе из пятисот пословиц и поговорок, нет ни одной посвященной крестьянской взаимопомощи, но есть негативно оценивающие псевдоколлективный труд, например:

Семеро одну соломинку подымают.

Один рубит семеро в кулаки трубят.

Двое пашут, а семеро руками машут.

Семеро лежат в куче, а один всех растаскивает.

В разделе «свое чужое» крестьянин предстает как законченный идеалист собственник.

Всяк на себя хлеба добывает.

Всяк сам себе дороже. Всякому свое дороже.

На себя работать не стыдно (не скучно).

Так же видно что не вызывает энтузиазма «господская работа»:

Чужую пашенку пахать - семена терять.

Чужую рожь веять - глаза порошить.

Чужое сено катает, а свое гноит.

Зато, отмечается весьма положительное отношение к соседу.

Без брата проживу, а без соседа не проживу.

Соседство - взаимное дело.

В тоже время:

Дружба дружбой а табачок врозь.

С соседом дружись а тын (забор) городи.

С соседом дружись, а за саблю держись.

Индивидуализм крестьянина, как заключает автор, по преимуществу, относится к трудовому процессу и результатам труда. Причем труд оценивается так: «Египетская работа. Каторжная работа. Господской работы никогда не переделаешь».

Коллективизм же относился, в основном, к крестьянскому самоуправлению, «миру», при чем этот мир оценивался весьма иронически.

В изучении менталитета с лингвистической позиции следует отметить и труды польского лингвиста А. Вежбицкой об этноцентричности языка. Она показывает, что в каждом языке имеется набор «ключевых» слов, которые отражают понятия, характерные только для данной культуры Вежбицкая А. Понимание культур через посредничество ключевых слов. М., 2001. Стр 6.. Разрабатывая гипотезу создания семантического метаязыка, Вежбицкая говорит, что в каждом языке имеется множество слов, смысл которых может быть абсолютно адекватно передан на другом языке. Множество этих слов как бы «вырезано» из естественного языка и составляет метаязык. Он может служить символом общечеловеческого. Остальные слова образуют индивидуально-уникальную картину мира, они частично или полностью непереводимы и дают психологический и аксиологический портрет народа Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1997. .

Вежбицкая уделяет много внимания трем уникальным понятиям русской культуры, это - душа, судьба и тоска. Эти понятия особенно ярко демонстрируют характерные черты смыслового универсума русского языка, такие как: эмоциональность, «иррациональность», неагентивность, любовь к морали. Эти черты выражаются в следующем:

Эмоциональность. Т.е. акцент на чувствах, богатство языковых средств для выражения эмоций. Русский язык исключительно богат эмоциональными глаголами, в отличие, например, от английского. Такие глаголы как грустить, тосковать, хандрить, ужасаться, негодовать, томиться, ликовать и др., большинство из которых непереводимо на английский язык. К тому же, в английском языке такие глаголы чаще всего употребляются иронически или чуть негативно, что выявляет культурное различие: англосаксонской культуре свойственно неодобрительное отношение к несдерживаемому проявлению чувств, а русская культура «относит вербальное выражение эмоций к одной из основных функции человеческой речи», акцентирует внимание не на причинах и следствиях, а на субъективном чувстве.

«Иррациональность» - ощущение, заключающееся в непостижимости бытия и непредсказуемости жизни. Из европейских языков, русский, по-видимому, дальше других продвинулся по феноменологическому пути. Синтаксически это проявляется в возрастающей роли безличных предложений, где нет субъекта в именительном падеже, а главный глагол принимает «безличную» форму среднего рода. Например, конструкции типа его переехало трамваем, его убило молнией, предполагают, что природа событий может быть непознаваемой. Активная конструкция тоже допустима, но имеет меньшее значение. Рост безличных предложений - типично русский феномен, тогда как во французском, немецком, английском языках изменения шли в обратном направлении. Русская частица авось также занимает важное место в русском способе мышления. Она выражает специфическое отношение к жизни, трактующее жизнь как непредсказуемую, предлагающая положиться на удачу (волю Божию).

Неагентивность - ощущение того, что людям неподвластна их собственная жизнь. Отсюда и русский фатализм, покорность. Некоторые грамматические конструкции, такие как, например, плохо живется, легко дышится и др., указывают, что лицо, о котором идет речь, являясь участником ситуации, не полностью контролирует ее. Или: ему это удалось / ему это не удалось; в английском: he succeeded / he failed; в испанском: El logro.