Особенности участия восточных славян в миграционных процессах

Размещено на http://www.allbest.ru/

Контрольная работа по теме:

Особенности участия восточных славян в миграционных процессах

Содержание

1. Межкультурная коммуникация цивилизации восточных славян

2. Социальное и культурное трансграничье регионов

3. Формирование «Новых диаспор» в условиях региональных миграционных процессов на примере республики Молдова

4. Русская идентичность в современной Эстонии

Литература

1. Межкультурная коммуникация цивилизации восточных славян

Восточнославянский мир - особая цивилизация, существование которой в мировой истории неоднократно ставилось под сомнение и которой в современном общественном процессе, осуществляющемся по сценарию глобализма, отводится место периферии. Осознание этого факта порождает у восточнославянских народов потребность в изменении стратегии глобализации, которая учитывала бы традиционные для них ценности и идеалы.

Во-первых, это традиционные экосоциальные ценности. Эти ценности, предполагающие уважительное и бережное отношение к природе и, вместе с тем, отражающие стремление не только приспособиться к ней, но и изменить ее, являются своеобразным «мостиком» между «покорительской» стратегией цивилизации Запада и традиционалистским «вживанием» в природу цивилизации Востока. Осуществлявшийся в работах русских «космистов», в концепциях биосферы В.И. Вернадского и коэволюции человека и природы поиск гармонизации отношений между ними свидетельствует о значимости для восточнославянской цивилизации экосоциаль- ных ценностей.

Во-вторых, это культурно-исторические ценности, которые также имеют непреходящий характер и являются системообразующими элементами восточнославянской цивилизации. Они придают ей неповторимый характер и тоже могут служить связующим звеном между цивилизациями Запада и Востока. Основанием для этого является их синтетическая природа, способствующая преодолению ригоризма ценностных установок, как Запада, так и Востока.

Среди социально-культурных ценностей восточнославянской цивилизации особо выделяется ценность коллективизма как установки на гармонизацию интересов личности, коллектива и общества в целом. Достижение этой гармонии - фундаментальная проблема и было бы самонадеянно утверждать, что в развитии восточнославянской цивилизации она была однозначно решена. В ее прошлом известны периоды доминирования общинного, затем общественного, над индивидуальным и личностным началами. Но и в этом случае в общественном мнении, художественной и философской литературе существовало понимание неестественности или, как минимум, проблемности таких отношений. Отметим, что как в западной, так и в восточной философско-культурологических традициях осмысления данной проблемы оппозиция личностного и коллективного начал жизни общества вплоть до новейшей истории рассматривалась как естественное явление.

Практически все русские философы исходили из невозможности противопоставления духовных интересов индивида и социума, осознавая, что лишь в их дополнении и взаимопроникновении только и может состояться личность. Наиболее отчетливо это проявилось в творчестве В.С. Соловьева, отмечавшего, что «общество есть дополненная или расширенная личность, а личность - сжатое, или сосредоточенное, общество». Подобная позиция характерна и для Н.А. Бердяева, напрямую связавшего смысл истории со смыслом жизни человека и, тем самым, придавшего проблеме интерпретации феномена человека глубинный историософский характер.

Еще одна ценность - ценность государства как оплота и гаранта стабильности общества. Само становление восточнославянской цивилизации стало возможным благодаря созданию сильного, способного обеспечить безопасность границ государства. Вместе с тем, отношение к государству на всем протяжении существования восточнославянской цивилизации было двойственным, что нашло отражение в характерной для русской философско-правовой мысли бинарной оппозиции «государство как орган» и «государство как организм». Первое выражение имело негативное значение, фиксируя бюрократическую сущность управленческого аппарата как инстанции принуждения; смысл второго был позитивным, связанным с оценкой государства как организатора всей значимых событий общественной жизни.

Отсюда в качестве особой ценности восточнославянской цивилизации вытекает ценность гармонии государства и гражданского общества. Речь идет о так называемом «естественном» гражданском обществе, зачатки которого появляются до возникновения государства, и которое в период оформления национальных государств в XVII-XIX вв., перерастает в дополняющее государство «позитивное» гражданское общество. Показательно, что в философско- политической мысли восточнославянских народов, сквозным являлся идеал «народного государства» - государства как организма, вырастающего из гражданского общества и дополняющего его.

Среди других ценностей восточнославянской цивилизации необходимо назвать ценности веры, социальной справедливости и равенства. Эти традиционные ценности восточнославянских народов невозможно рационализировать, уподобив их нормам формального права. Характерный для традиционалистской цивилизации Востока акцент на роли морали как регулятора межличностных отношений и наоборот присущая цивилизации Запада артикуляция правовой нормативной системы, фактически разрывали единство этих двух основных систем социализации человека и регуляции отношений в обществе.

Для восточнославянских народов характерно осознание необходимости гармонизации этих двух нормативных систем, но при этом, признавая важность права, они не могли смириться с его формально-обезличенным характером. Отсюда - знаковая для отечественной философской мысли дилемма «правды-истины», называвшейся еще «правдой-необходимостью», и «правды-справедливости», решаемая, как правило, в пользу последней.

Наконец, самоценностью является сама восточнославянская цивилизация, определившая возможность существования современных восточнославянских народов и являющаяся гарантом их суверенного положения в будущем. Поэтому сохранение и приумножение ее традиционных ценностей и приоритетов - условие цивилизационной идентичности и самого существования восточных славян как этносоциальных общностей.

2. Социальное и культурное трансграничье регионов

диаспора миграционный идентичность эстония

В последнее время широко распространено понимание социокультурного трансграничья как пространства с сообществами и группами, которые уже вовлечены в приграничное сотрудничество, действующие в рамках административных границ государства, примыкающих к его внешним границам. С пространственной точки зрения такое сотрудничество предполагает некий ареал взаимодействия и может рассматриваться как зона, полюс, иметь форму социокультурного образования, которое может быть охарактеризовано как трансграничный регион. В региональном измерении у трансграничных регионов, помимо внутренних социальных, культурных, экономических политических связей, характерны четыре типа внешних связей: между приграничными и центральными регионами, транзитные - проходящие через приграничные регионы связи между центральными регионами, между самими приграничными регионами и трансграничные связи самих приграничных регионов.

Мы определяем трансграничный регион (от лат. trans (trans-border) - простирающийся через пространство, или cross (cross-border) - скрещенный, гибридизированный) как потенциальный регион, разделенный суверенитетом соседствующих государств, обладающий комплексом национальных, региональных, зональных элементов с собственными характеристиками, отражающий их историко-культурное своеобразие, взаимодействующий между сопредельными приграничными регионами для сохранения, управления и развития своего «жизненного» пространства, форматируемый государственной административно-территориальной границей. При этом следует учитывать, что термин «потенциальность» образован от латинского potential - скрытый, не проявляющийся, но готовый обнаружиться при определенных условиях.

Роль наций-государств, столь сильная в двадцатом веке, постепенно отходит на второй план. Важнейшей особенностью глобализации является то, что она, проникая в социальные структуры, превращает их в носителей новых смыслов - меняет социальное сознание и социокультурные ориентации населения. Характер включенности регионов в глобальные потоки создает в них особую социально-пространственную атмосферу. В наибольшей степени это относится к трансграничным регионам, поскольку они становятся «промежуточной зоной, проводящей социальной средой, сопричастной как внутреннему, так и внешнему пространству» [1, c. 24].

Для этого рассмотрим современные процессы культурного взаимодействия и их влияние на трансграничный регион. Трансграничный регион по своей сути следует признать сложноструктурным феноменом, так как он испытывает влияние глобализации, интеграции, регионализма.

Для обозначения глобального и локального взаимовлияния и взаимозависимости будет правомерно использовать объединяющую категорию, например, понятие З. Баумана «локали- ти» или Р. Робертсона «глокализация». Локалити можно определить как сообщество, которое обитает на особой территории, местности, объединенное особыми социальными связями [2, р. 60]. Глокализацией называется повсеместно распространенный вариант глобализации, проявляемый в способности основных мировых тенденций перевоплотиться в региональные формы, в силу того, что глобальные и локальные тенденции «в конечном счете, взаимно дополняются и взаимопроникают друг в друга» [3, p. 224].

Глокализация является проявлением регионализации и интеграции социокультурного пространства взаимодействующих культурных пространств в рамках трансграничного региона. Составляющие трансграничного пространства находятся между собой в тесной связи, различном сочетании и соотношении. Их совокупность определяет общую характеристику трансграничных регионов, их параметры и свойства.

Строение и форма трансграничного региона определяется его следующими характерными чертами:

имеет небольшую площадь и существует на внешних границах социокультурной системы государства;

подвержен осваиванию граничащих социокультурных систем государств;

обусловлен географическим единством территории;

может иметь значимые запасы жизненно важных природных ресурсов, но их использование практически полностью определяется различными социокультурными системами, участвующими в жизнедеятельности региона;

экономика крайне зависима от граничащих государств, претендующих на контроль трансграничного региона. При определенных условиях изолированности может становиться самодостаточным;

зависит от внешних факторов и ситуации, которая определяет особенности поведения трансграничного региона - конкретных условий освоения региона;

участвует в переработке инородного населения и освоения территорий различными социокультурными системами государства;

сохраняет специфику многоэтнического населения (языковую, религиозную), аккумулирует ее, но может и ассимилироваться: все зависит от сочетания конкретных условий. Население носит, как правило, неоднородный характер. В зависимости от конкретной исторической ситуации могут иметь место самые различные варианты и комбинации социокультурной структуры на селения;

имеет общность исторических судеб, в которой представлены различные религии и языки при отсутствии явного доминанта. Набор представленных религий и языков во многом определяется внешними факторами;

порождает определенный вид идентификации населения - маргинальный, в смысле нахождения на границе двух социокультурных систем;

обладает способностью генерировать и реализовывать устойчивые оригинальные экономические, политические и социокультурные стандарты и формы для своего ареала распространения.

Таким образом, в рамках социокультурной регионализации трансграничья происходит взаимоналожение (взаимопроникновение) территориальных суверенитетов соседних государств и появление между ними разного рода буферных социокультурных образований, находящихся в двойной зависимости. Доминирование трансграничных социокультурных взаимоотношений над внутренними активизирует соответствующие взаимодействия с соседями, вплоть до формирования с ними новых, «симбиотических» региональных общностей.

3. Формирование «Новых диаспор» в условиях региональных миграционных процессов на примере республики Молдова

Призыв «Мыслить глобально, действовать локально» емко отражает принципы взаимодействия с диаспорами, организовавшимися и сложившимися вследствие интенсивно развивавшихся на протяжении практически всего XX века и в начале XXI века миграций населения. Международное разделение труда и темпы миграции являются системным фактором всех глобальных изменений, определяя векторы геополитического, экономического, этнического, социально-культурного развития, как страны-реципиента так и материнской страны. Эти процессы изменили как количественный, так и этноконфессиональный состав США, стран Европы, России.

Увеличение масштабов миграции идет параллельно с консолидацией иммигрантских этнических сообществ, их объединением в группы и конгломераты. На новом месте, в иной этнокультурной среде выходцы из одной страны или региона, объединяясь для адаптации к новым условиям жизни, сохраняют эвокативные символы, дающие выражение чувствам, свои обычаи, традиции и язык. С этой целью они либо присоединяются к уже существующим диаспорам, либо создают новые. В результате число диаспор в мире непрерывно увеличивается.

Это требует не только новых подходов к миграционной политике, но и новых исследовательских парадигм. Теоретическое осмысление проблем становления и развития диаспор, этнического многообразия и этнической идентичности, мультикультурализма, а также кросс- культурные исследования получили новый импульс развития в начале 70-х годов прошлого столетия в работах Дж. Армстронга, Р. Кохена, А. Ашкенази, Г. Шиффера, М. Ларюэля, Э. Смита. В отечественной науке проблемы «нации», «этноса», «национально-этнического меньшинства», «прирожденной этничности» изучались в трудах Ю.В. Бромлея, Л.Н. Гумилева, С. Лурье, М. Губогло, Л. Дробижева, В. Ядова. Само понятие «диаспора» не рассматривалось.

Впоследствии начавшиеся процессы отделения, национального возрождения заменили распространенное в среде народов бывшего Советского Союза слово «землячество» на понятия «соотечественники» и «диаспора». Р.Г. Абдулатиповым, И.В. Арутюняном, Т.А. Полосковой, В.А. Тишковым и др. были инициированы исследования признаков и особенностей этнических общностей. Позже в трудах С.А. Арутюнова, М.А. Аствацатуровой, М.М. Вишневскиого, А.Г. Илларионова, З.И. Левина, Ж.Т. Тощенко, Т.И. Чаптыковой был выполнен анализ проблем диаспор в контексте их политико-правого статуса, роли и места во внешне- и внутреннеполитической жизни государств, разработка различных аспектов функционирования и конкретных особенностей диаспоры как специфического этносоциального феномена.

Понятие «диаспора» (от греческого diaspora - рассеивание) содержательно пришло из иудейской традиции и на современном этапе означает постоянное, долговременное или временное проживание значительной части этнического сообщества вне государства своего происхождения, за пределами материнского этнического региона при условии осознания своей генетической связи с ним, духовного единства.

По своей структуре диаспоры выступают в двух основных формах: дисперсий - небольших вкраплений в иноэтнической среде; компактных образований - сплошных этнических районов. Что касается природы диаспор, то они образуются либо путем миграций, либо вследствие насильственного отторжения части этноса от основного массива.

Сегодня более функционально определение диаспоры, данное Мильтоном Эсманом, который определяет ее как «возникшее в результате миграции этническое меньшинство, сохраняющее связь со страной происхождения; причем это общение носит эмоциональный или основывающийся на материальных факторах характер». Его дополняет мнение А. Бра о том, что для интегрирования в принимающее общество и формирования диаспорной идентичности через активизацию коллективной памяти и соответствующих традиций необходим значительный промежуток времени.

Именно в этом контексте говорится о появлении «новых диаспор», или «пролетарских диаспор», структурно отличающихся от исторических или классических диаспор, называемых Дж. Армстронгом «непривилегированными проектами современной политики». Тема их возникновения оказывается в фокусе исследований политологии, экономики, психологии и антропологии. В диалог с диаспорами активно включаются институты власти, создаются координационные структуры для взаимодействия с соотечественниками за рубежом, что подчеркивает стремление использовать диаспоры как важный ресурс при решении специфических внутригосударственных проблем (преодоление этнодемографических диспропорций, реализация проекта нациестроительства, решения экономических и политических проблем).

Таким образом, через призму проблемы «соотечественников» можно посмотреть и на особенности государственной демографической и миграционной политики, и на механизм формирования идеологии «национального возрождения», «национального самосознания», «объединения нации», синдрома «разделенной нации». Репрезентативен этот феномен на примере Республики Молдова, из которой, по официальным данным, после 1991 года выехало от 800000 до 1000000 человек, средний возраст которых составляет 34-36 лет. При этом, по данным исследований и опросов МОМ, порядка 44 процентов опрошенных в возрасте от 18 до 44 лет изъявили намерение выехать на заработки за пределы страны, и только 14 процентов опрошенных отметили намерение уехать на постоянное место жительства.

Как отмечает В. Мошняга, на формирование и развитие современной молдавской диаспоры повлияли такие факторы, как численность, развитость, разнообразие и интенсивность функционирования внутриобщинных структур и сетей (семейных, клановых, земляческих, деловых, криминальных), высокий уровень образования мигрантов, проживание в больших городах и мегаполисах, кровнородственные связи, компактное размещение выходцев из одного поселения, района, наличие признанных формальных и неформальных лидеров, стремление к групповой интеграции в общество, институциональный и внеинституциональные уровни взаимодействия с родиной.

Молдавские диаспоры, проживающие в таких странах, как Россия, Италия, Португалия, Германия, Украина, издают газеты и журналы, открывают сайты, представлены в социальных сетях, реализуют различные социально-культурные проекты, сотрудничают с международными структурами и организациями, одинаково активно реагируют на события в стране пребывания и в Молдове. Денежные переводы из-за границы в 2002 году были главным фактором экономического роста в стране. Сегодня представители диаспоры обладают реальной электоральной силой, имеющую серьезное влияние на политическую ситуацию на родине, о чем активно говорилось с высоких трибун в октябре 2010 года на 4 Конгрессе Молдавской диаспоры. Была принята резолюция о конкретных мерах, направленных на укрепление партнерства между молдавскими мигрантами и родиной во имя строительства «процветающей Молдовы» путем создания в правительстве специализированного органа по работе с диаспорой и Совета диаспоры с консультативной ролью, для поощрения экономических, политических и социальных взаимоотношений с родиной.

4. Русская идентичность в современной Эстонии

В исследовании проблематизируется понятие принадлежности к культуре применительно к представителям диаспор, которые живут в обществе, где доминантной культурой является культура аутохтонной группы, к которой они вынуждены так или иначе адаптироваться. Какая система ценностей, например, будет доминировать у русских в Эстонии? будет эта система ценностей совпадать с ценностями эстонцев или с ценностями русских в России, а может быть, она будет отличаться и от первых и от вторых?

Для исследования данной проблемы в качестве гипотез можно выдвинуть следующие предположения:

в исследовании будет обнаружено различие в системе базовых ценностей русских в Эстонии и русских в России, то есть у индивидов, относящих себя к одной этнокультурной группе, но живущих в разных социокультурных контекстах будут выявлены различия в базовых убеждениях и базовых ожиданиях;

отличия в базовых убеждениях и ожиданиях русских в Эстонии и русских в России будут указывать на то, что русских в Эстонии можно отнести к группе, переживающий травматический опыт миграции.

Таким образом, объектом данного исследования стали базовые убеждения и базовые ожидания относительно мира в целом и себя в этом мире, а предметом исследования - различия в базовых убеждениях и ожиданиях русских в Эстонии и русских в России.

Авторы выбрали методику исследовании базовых представлений о мире Ронни Янов - Бульман, так как она адаптирована в России и применялась для исследования базовых убеждений и базовых ожиданий у представителей различных этнокультурных групп, в том числе переживших различные виды травматического опыта [6, с. 106-109].

Автор методики считает, что в основе того образа мира, который мы ментально конструируем, лежат три базовых предположения (убеждения) [1] [2] [3]:

предположение о благосклонности мира;

предположение об осмысленности мира;

предположение о ценности собственного «Я».

Авторы статьи исследовали базовые убеждения и ожидания у представителей русской диаспоры в Эстонии, которые выросли и личностно сформировались после восстановления независимости (1991 г.), то есть либо родились в Эстонии (более 90% выборки), либо прибыли в Эстонию вместе с родителями в очень раннем возрасте (до трех лет). Исследование проводилось в 2006 году. В качестве респондентов опрашивались студенты вузов г. Таллинна (Эстония) и г. Белгорода (Россия) двух групп:

«русские из Эстонии» (далее используется также сокращение «РЭ», 232 чел.);

«русские из России» (выборка РР, 260 чел.).

Под «русскими» здесь и далее подразумеваются респонденты, идентифицирующие себя с русской культурой.

Описание результатов и выводы.

Для обработки данных опроса применялись методы дескриптивной статистики, непараметрический критерий Манна-Уитни и факторный анализ, на основе которых были сделаны следующие выводы.

Русские в Эстонии в сравнении с русскими в России более высоко оценивают ценность собственного «Я» и благосклонность окружающего мира, что в целом может указывать на позитивный фон базовых убеждений. Таким образом, не было выявлено гипотетически ожидавшихся, признаков переживания травматического опыта.

Сравнение шкал базовых убеждений выборок РЭ и РР подтвердило предположение о том, что этнокультурная принадлежность для мигрантов (даже второго и третьего поколения) является все же главным фактором, формирующим их представления о мире [5]. То есть русские в Эстонии - это, прежде всего, люди с базовыми убеждениями и социальнопсихологическими характеристиками, присущими представителям именно русской культуры.

С другой стороны, имеющиеся различия свидетельствуют о достаточно благоприятном опыте жизни в (вынужденной) эмиграции, так как русские в Эстонии имеют более сильную убежденность в таких жизненных ценностях, как представление о благосклонности мира, о значимости собственного «Я», о степени собственной удачи и везения по сравнению со своим соотечественниками в России.

Это существенно расходится с преобладающим негативно окрашенным отражением эмигрантского опыта, имеющимся в русской прессе Эстонии и российском идеологическом информационном пространстве. Наоборот, можно предположить, что выборка РЭ приобрела позитивный опыт в связи с проживанием в качестве второго поколения эмигрантов в стране- члене Европейского Союза с объективно более высоким жизненным уровнем.

Факторный анализ показал близость структуры сознания русских в Эстонии и русских в России. В целом факторизация совпадает с выявленной в работе Янов-Бульман структурой: наличие трех факторов (благосклонность мира, осмысленность мира, ценность «Я»).

Были выявлены также следующие отличия.

Хотя в обеих выборках структура факторизации совпадает, но при этом у русских в России в структуре сознания превалирует второй фактор (осмысленность мира), а у русских в Эстонии - первый фактор (благосклонность мира).

Русские в Эстонии отличаются по структуре первого фактора от русских в России тем, что наряду со шкалами «Благосклонность мира» и «Доброта людей» в него входят шкалы «Справедливость мира» и «Степень удачи»: руские в Эстонии связывают в единую систему не только мнение о том, что «мир прекрасен», но и убежденность в его справедливости, а также личной удачливости.

Множественность шкал в первом факторе указывает на когнитивную простоту структуры сознания русских в Эстонии, что, в свою очередь, может быть следствием жизни в эмиграции: собственная структура ценностей размывается под воздействием структуры ценностей общества-реципиента, сопротивление же этому процессу усиливается за счет когнитивной простоты сознания.

У Янов-Бульман, наряду со справедливостью и контролируемостью мира, во второй фактор входят неслучайность происходящих событий. А у русских в Эстонии и у русских в России в этот фактор, наряду со справедливостью и контролируемостью мира, входит шкала собственного контроля происходящих событий, что, видимо, является особенностью русского менталитета (для русских мир справедлив и контролируем, только когда возможен самостоятельный контроль событий).

Для русских в России чем меньше случайности в происходящих событиях, тем больше мир контролируем и справедлив, то есть более осмыслен. У русских в Эстонии картина осмысленности мира включает также случайность в распределении благ, что, по видимому, естественно для сознания мигранта: кто-то родился представителем титульной нации, а кто-то - представителем меньшинства.

Так как бальные оценки превышают средний уровень (по Янов-Бульман) [3] [6, с. 106], можно утверждать, что русские в Эстонии не несут в своих базовых убеждениях травму, которая часто сопутствует эмигрантскому опыту.

Таким образом, у русских в Эстонии и у русских в России обнаружено сходство структуры базовых ценностей [4, с. 166]. То есть этнокультурная принадлежность является главной детерминантой, формирующей их базовые убеждения. Но при этом заметно содержательное различие, что подтверждает гипотезу о том, что у индивидов, относящих себя к одной этнокультурной группе, но живущих в разных социокультурных контекстах, обнаружены различия в базовых убеждениях и ожиданиях.

Литература

1. Janoff-Bulman R., Frieze I.H. A theoretical perspective for understanding reactions to victimization // Journal of Social issues. - 1983. - Vol. 39. - P. 1-17.

2. Janoff-Bulman, R. The aftermath of victimisation: Rebuilding shattered assumptions // Trauma and its wake: The study and treatment of posttraumatic stress disorder / ed. C. Figley. - New York, 1985.

3. Janoff-Bulman, R. Shatterd Assumptions: towards a new psychology of trauma. - New York, 1992.

4. Lensment, A., Ahmet I., Rodin M. The comparative analysis of Fundamental Assumptions of Russian in Estonia and Russia // The Proceedings of the Institute for European Studies / Tallinn University of Technologyю - 2010. - № 7. P. 152-167.

5. Левин З.И. Менталитет диаспоры. - М., 2001.

6. Психологическая помощь мигрантам / Под ред. Г.У. Солдатовой. - М., 2002.

7. Тощенко Ж.Т. Диаспора как объект социологического исследования / Ж.Т. Тощенко, Т.И. Чаптыкова // Социс: социологические исследования. - 1996. - № 12.

8. Этническая группа: генезис и проблемы самоидентификации (теория диаспоры). - М., 1994.

9. Moldoscopie (Probleme de analiza politica). - Chisinau, 2008. - № 1 (XL).

Размещено на Allbest.ru