Золотая молодежь

Конечно, страна, отвергающая всяческие революции, изнутри неизбежно меняется. Пожилые японцы ворчат на строптивую молодежь, которая все меньше желает жить по заветам отцов, посвятивших всю жизнь "работе на свою компанию", накоплениям в банке, бесконечным выплатам займов. Молодые теперь отличаются самостоятельностью, тягой к нестандартным поступкам, стремлением самим решать свою судьбу. Японские девушки все чаще откладывают замужество и судьбу домохозяйки, соглашаясь завести семью только к тридцати годам. Но есть и другая сторона медали: именно "нестандартная" японская молодежь совершила сенсацию, завоевав небывалое количество олимпийского "золота". Они же обеспечивают нарастающие успехи страны в нетипичных для нее сферах, требующих предприимчивости и оригинальности: в фундаментальных науках, кинематографии, дизайне. Благодаря молодой энергии новых поколений, Токио, где Тарковский когда-то снимал "город будущего" для своего "Соляриса", действительно становится похожим на декорации к фантастическому фильму: его постепенно заполняют много уровневые островки асимметричных небоскребов и прорезающие пространство многоэтажные эстакады скоростных дорог… Но не спешите верить тем, кто говорит, что вся Япония состоит из бетона, асфальта и электрических проводов. Недавно, поддавшись ностальгии, я съездил в университетский городок, куда прибыл на стажировку в далеком 1976 году. Поверьте, там все так же: узкие дорожки между рисовыми полями, проржавевшие машины на свалках и неказистые крестьянки, столь не похожи на стильных девиц, стучащих каблуками по токийским тротуарам.

1.3 Русская культура глазами японцев

До эпохи Мэйдзи, когда я приступил к работе над этой темой, прежде всего, пришла мысль о необходимости какой-либо периодизации: как японцы начали воспринимать страну "Россия" и какую эволюцию прошло это восприятие?

С какой стороны ни посмотри, но начинать все же следует с заключения русско-японского договора в последние годы сёгуната Токугава (то есть в 1855 г., - более 150 лет тому назад). До этого, то есть во времена закрытия страны от внешнего мира, у нас была только очень скудная информация о России.

Ученый АРАИ Хакусэки (1657-1725) писал о России так: "Московиа" находится на северо-востоке Европы. В зимнее время там намерзает лед толщиной в дзё (= 3,03 м)." ("Сэиё Кибун" - "Запись о Европе"). Это - информация, которую он получил от христианского миссионера Сидотти. После возвращения на родину морехода (хёрюмин) ДАЙКОКУЯ Кодаю, в какой-то степени стало более точно известно о европейской части России. Кодаю сообщил, что в России очень холодно, но снега "не так много. В городе и пригороде глубина снега 7-8 сун (1 сун = 3,03 см), по крайней мере 1 сяку (=30,3 см)". ("Хокусабунряку" - "Краткие вести о скитаниях в северных водах", том 5, "О климате").

С точки зрения ознакомления культуры без сомнения важным является язык. Так как я много лет работал преподавателем русского языка, я бы хотел особо подчеркнуть этот момент. Прошу прощения за то, что я, может быть, лью воду на свою мельницу. Я начал учиться русскому языку очень давно - 50 лет тому назад. Тогда нынешний Токийский институт русского языка находился в районе Ёйоги, я помню, как присутствовал на уроке Варвары Дмитриевны Бубновой. Тогда я впервые читал наизусть стихотворение А.С. Пушкина "Я помню чудное мгновенье." Излишне говорить о том, что привезли русский язык в Японию мореходы, которые были в России. Среди них особенно известен вышеупомянутый ДАЙКОКУЯ Кодаю. В то же время известны и моряки из Исиномаки ("Канкаи ибун" - "Удивительные слухи об окружающих морях") и Дзюкити из Овари (моряк судна "Токудзё-мару". "Дневник капитана"), которые прошли путем Кодаю и тоже привезли русские слова и знания о русском языке в Японию. В частности, стоит отметить написанную Дзюкити брошюру "Русские слова" как первый лексикон русского языка, который был напечатан в Японии. Дзюкити был одарён необыкновенным талантом, так как после того, как дрейфовавшего по Тихому океану Дзюкити спасло английское судно, примерно за 1 год и 3 месяца он научился довольно сносно общаться по-английски и по-русски.

Русская литература Если условно провести первую границу нашей периодизации заключением "Трактата о торговле и границах между Россией и Японией" (см. приложение), - грубо говоря, в последних годах сегуната Токугава - начале реставрации Мэйдзи, то я затрудняюсь в определении следующих этапов. С точки зрения истории международных отношений и истории внешней политики между Японией и Россией можно считать важным поворотным пунктом русско-японскую войну (1904 - 1905 гг. - это произошло чуть более 100 лет тому назад), и Октябрьскую революцию в России в 1917 г. Однако, с точки зрения ознакомления и восприятия культуры России - в том числе познание ее литературы, которая оказывает большое влияние, японские интеллигенты неизменно любили читать русскую литературу, - эти события не имеют особого значения. Русская литература неизменно продолжала оказывать глубокое влияние на японцев, несмотря на Русско-Японскую войну или Октябрьскую революцию. Влияние русской литературы на японскую новую литературу было велико. В 1888 г. в одном журнале был опубликован переведенный литератором Фтабатэи Симэи рассказ И.С. Тургенева "Свидание" (часть из "Записок охотника"). Стиль этого перевода был стилем "единства литературного и разговорного языка". То есть это был стиль, которым мы читаем и пишем сегодня. У нас считают так: до того времени литературу писали стилем древнеяпонского языка, и в ней обращали большое внимание на правила словосочетания и каламбуры, но благодаря появлению нового стиля был построен фундамент новой японской литературы. Это касается не только языка произведения, но означает и то, что появилась новая точка зрения на окружающие людей природу и общество. (Может быть, более понятно сказать короче: это - реализм.) В основе того, что Фтабатэи Симэи завершил такой большой труд лежит такая основа как знание русского языка и русской литературы, которым он учился в Токийской школе иностранных языков. Кстати, фамилия и имя "Фтабатэи Симэи" - это псевдоним Хасэгава Тацуносукэ, сына самурая из клана Овари, который служил в Эдо. И понимающий его писатель Цубоути Сёйо тоже из самурайской семьи клана Овари. Произведения И.С. Тургенева, которые вдохновляли Фтабатэи, являются реалистической литературой с критикой крепостного права, существовавшего тогда в России. В 20-х годах эпохи Мэйдзи (1888 - 1898 гг.) после И.С. Тургенева японцы познакомились с произведениями Ф.М. Достоевского, которые показывают глубину человеческой психики. (Первое переведенное на японский язык произведение Достоевского было "Преступление и наказание", перевод которого сделал Утида Роан.) Почти одновременно были переведены на японский язык "Война и мир", "Анна Каренина" и другие произведения Л.Н. Толстого. Но что касается произведений Л.Н. Толстого, в Японии больше любили "Воскресение", которое было написан после "возрождения" Л.Н. Толстого, нежели романы его юных лет. "Воскресение" даже было поставлено на сцене в Японии. "Песню Катюши" в спектакле (хотя на самом деле нет такого в романе) пели во всей Японии. Может быть, больше не было такой песни, которую бы пели так много людей. Переступая пределы литературы, своим мировоззрением Л.Н. Толстой оказывал огромное влияние на японскую интеллигенцию. Это мировоззрение олицетворяет образ героя, то есть образ "раскаявшегося дворянина" в романе "Воскресение". У многих людей вызвало одобрение толстовство, в котором содержатся пацифизм - в его основе лежит утверждаемый Толстым во время Русско-Японской войны гуманизм - непротивление злу насилием, вегетарианство и т.п. Мусянокодзи Санэацу тоже был одним из таких. Известно, что он основал своего рода утопию - "новую деревню" в префектуре Миядзаки. Нельзя забывать А.П. Чехова, который как литератор уже долгое время продолжает оказывать влияние на японцев. Перевела произведения А.П. Чехова с русского языка на японский и составила их в книгу писательница Сэнума Каё (ученица Одзаки Коё). Переведенный ей "Сборник лучших произведений Чехова" был опубликован в 1908 г. С 1912 г. началась эпоха Тайсё. И в эпохе Тайсё, Сёва и нынешней Хэйсэй в Японии неизменно любили читать произведения А.П. Чехова, а его пьесы "Чайка", "Дядя Ваня", "Три сестры", "Вишневый сад" ставят в разных театрах ежегодно. Это свидетельствует о том, что ценность литературы стоит выше различия политических систем. Вот так, даже после того, как наступило время Советского Союза, классика русской литературы не теряла своего блеска. В то же время, М. Горький и В.В. Маяковский, которые начали работать в дооктябрьские годы, а еще позднее - М.А. Шолохов, Б.Л. Пастернак, А.И. Солженицын и другие писатели имеют много читателей в Японии [34]

Японская православная церковь. До этого я рассказывал в основном о восприятии литературы. Однако, если рассказывать о знакомстве Японии с русской культурой точно в хронологическом порядке, то невозможно обойти вниманием религию. Речь идет о японской автономной православной церкви (на японском языке - "Нихон харистосу сэйкёкаи"). Миссионер Николай в первый раз приехал в Японию в 1861 г. С того времени до последнего года эпохи Мэйдзи, т.е. до 1912 г., когда он умер, в течение 51 года отец Николай (потом он принял высшие саны - стал миссионером Николаем, епископом, архиепископом, и в конце он стал апостолом Японии Николаем Японским) очень старательно изучал Японию. В то же время он сосредоточился на проповеди идей православия. Он прожил в Японии всю эпоху Мэйдзи, и был сильным и честным человеком в глазах японцев того времени. На момент его смерти число исповедующих православии в Японии достигло 34,111 чел. (кроме того, к этому времени скончалось уже 8,170 чел. Если сложить эти цифры, то получится всего - 42,281 чел.) Характерной особенностью распространения православия в Японии в то время было сравнительно большое количество уверовавших в православие из региона Тохоку, то есть наиболее пострадавших в период реставрации Мэйдзи. Приехавший из далекой России Николай буквально покорил тех японцев, которые стремились к спасению души и душевному покою. Конечно, в это время кроме Русской православной церкви уже существовали разные направления протестантизма, англиканская и католическая церковь, которые тоже приобрели своих верующих в Японии. Но можно считать почти чудом, что Николай добился такого результата без большой материальной поддержки, какую другие европейские страны оказывали своим миссионерам. Не приезжало из России и большого количества миссионеров ему в поддержку.

Я думаю, что причины успеха Николая в следующем: во-первых, он попал в Японию в момент больших перемен в обществе, во-вторых, он тщательно занимался японским языком и классикой японской литературы, изучал психологию японцев. Почитав то, что написали Николай и его ученики, кажется, что проповедь Николая звучит так: вера православного христианства не противоречит нравственности конфуцианства. Известно такое высказывание Николая: "вначале из Греции в Россию пришло греческое православие, и оно стало русским православием в России. Поэтому естественно, что русское православие станет японским православием в Японии". Кафедральный собор Воскресения Христова в Токио (в районе Очаномидзу) - или "Николай-до" является символом Японской автономной православной церкви даже сегодня. Русская православная церковь ежегодно выпускает шикарный календарь в форме книги, и в ней помещены фотографии архиереев православных церквей разных стран. В конце этого календаря помещены фотографии 3 японцев - одного митрополита, одного архиепископа и одного епископа. Кроме Японии (за исключением США), среди нерусских стран нет такой страны и региона, в которых служат 3 епископа. Вероятно, можно сказать, что Япония является страной, в которой проповедь православной церкви шла успешнее, чем в других странах.

Хотя сегодня нет такой активности православия в Японии, как это было при жизни архиепископа Николая, японская православная церковь ещё действует. В основном многие верующие являются потомками первых верующих. Но у меня есть трое друзей, которые, повзрослев, стали верующими православными. Все они любили русскую литературу и восхищаются русской культурой. Я думаю, что само существование Японской автономной православной церкви показывает тонкую способность японцев к восприятию истинных духовных ценностей, привнесенных в Японию извне.

Политические идеи. Выше уже говорилось, что японцы неизменно любили читать русскую литературу, несмотря на войну и революцию. Но это не означает, что японцы равнодушно относились к изменениям политического строя в России. У людей, которых можно бы назвать "героическими патриотами" последних годов сёгуната Токугава было стремление к сильному лидерству в политике. Они считали идеальными образцами такого лидерства Джорджа Вашингтона в США и Наполеона во Франции, а вместе с ними и Петра Великого в России. До того времени, как в Японии началось движение "власть - императору, изгнание - иноземцам", Ватанабэ Кадзан, Сакума Сёдзан и другие утверждали, что Япония должна последовать Петру I, который активно создавал военно-морские силы и сделал свою страну настоящей державой. Это было в середине XIX века.

А в конце XIX века в Японии из газет и литературных произведений японцы узнали о деятельности народников в России. В то же время среди простых людей было распространено представление, что Россия является страной деспотии, а дворяне и бюрократы эксплуатируют народ, как кровопийцы. Так как появилось и распространилось мнение, что Российская империя может угрожать японской независимости, в представлениях японцев о России зачастую стали появляться негативные элементы. Среди преподавателей русского языка в Токийской школе иностранных языков были эмигрировавшие революционеры, такие как: Лев Мечников и Андрей Коренко. Исикава Такубоку употреблял слова "ву народо" ("в народ") в своём стихотворении. Несомненно, что русское народничество сильно повлияло на развитие движения за свободу и личные права и социалистическое движение в Японии. Революция 1917 г. в России была крупным событием, которое стало поворотным пунктом, в корне изменившем представления японцев о России. Важнейшим событием мировой истории было и существование в течение 74 лет Советского Союза.

Советская власть провозгласила такие возвышенные идеалы, чтобы осуществить идеи равенства и справедливости в обществе без классовой дискриминации. С одной стороны, они имели нечто общее с гуманизмом, который свойственен классике русской литературы. Было неудивительно, что молодое поколение японцев, которые остро чувствовали неравенство в обществе, прониклось симпатией к советскому строю. Однако, так как общественная система советского строя была совсем нова, японцы резко разошлись на две группы. Одни из них признавали советский строй, а другие резко выступали против него. Японские власти, конечно, заняла последнюю позицию. Поэтому в Японии часто относились к советской культуре с предубеждением.

Хотя сегодня больше не существует советского социализма, однако можно считать, что некоторые его идеалы, осуществленные в рамках одной системы, были приняты и в нашем обществе. Как я отметил в начале выступления, я начал учиться русскому языку в 50-х годах прошлого столетия. Поводом к обучению русскому языку студентов моего поколения являлось в большинстве своем влечение к социализму. Любимые песни студентов того времени были, прежде всего, русские народные песни. В них были причудливо смешаны как традиционные лирические русские народные песни, так и песни революции, которые могут поднимать настроение в бою, а вдобавок и популярные песни, которые были созданы в годы Второй мировой войны. Не испытывая никаких сомнений, студенты пели и те и другие.

В 1961 г. впервые в мире был совершен полет человека в космос. Героем мира стал Ю. Гагарин. В 1960-х и 70-х годах широко признавали, что советская технология в освоении космоса идёт впереди, и в Японии во многих вузах, в которых есть факультеты естественных наук и технологии, ввели обучение русскому языку как второму иностранному. Я думаю, что в то время Советский Союз добился немалого в освоении космоса (и сегодня высокий уровень технологии того времени ещё сохранен), потому что Советский Союз имел для этого возможности.

Белоэмиграция

Кстати, Октябрьская революция породила побочный продукт: имеется в виду белоэмиграцию. Это - эмигранты, которые уехали из России при Советской власти вследствие разных причин. В их числе были выходцы из дворянских семей, люди, которые воевали против революции в белой гвардии и другие. Число белоэмигрантов достигло 2 миллионов человек, и большинство их уехало в разные регионы Европы. Людей, которые приехали жить в Японию, было очень мало, - даже во время пика эмиграции их число было порядка 2 тысяч человек (исходя из материалов полицейского отдела министерства внутренних дел). Можем представить разные причины этого. Но влияние этих русских людей на Японию также было немалое. (В Маньчжурии был большой центр белоэмигрантов, как Харбин. Так как между Маньчжурией и Японией часто ездило много народу, невозможно не обратить внимание на их влияние.) Среди тех русских, которые приехали в Японию приблизительно с 1920 г., было много выдающихся деятелей искусства. Среди них пианисты Лев Сирота, Леонид Кроица, Павел Виноградов и др., скрипачка Анна Д. Оно, дирижёр оркестра Меттел. никак невозможно перечислить всех. Невозможно забыть художника В.Д. Бубнову, балерину Елену Павлову, и Кити Славину, которая успешно работала актрисой кино раннего периода японской кинематографии, а также и других русских.

Наиболее распространенная профессия белоэмигрантов в Японии была торговля сукном вразнос. Сукно часто использовалось для пошива мужских пиджаков. Исходя из газетной статьи последнего периода эпохи Тайсё (1924 г.), только в Хакодатэ занималось торговлей сукном 50 человек. Этот период совпадает с временем, когда происходил переход японцев в одежде от японской национальной к европейской. Известно, что русские в Кобэ и Иокогаме тоже занимались торговлей сукном вразнос.

Русские эмигранты работали и в общественном питании - они часто занимались изготовление и продажей хлеба и булочек. Когда в ресторане "НАКАМУРАЯ" в районе Синдзюку начали продавать пирожки и русские сладости, их изготавливал русский белоэмигрант. Об этом был упомянуто и в автобиографии хозяйки "НАКАМУРАЯ", Сома Кокко ("Мокуи"). Излишне говорить и о фирмах шоколада высшего класса "Морозов" и "Гончаров", известного в Японии. Говорят, что первый русский ресторан в Японии появился в Хакодатэ ("Росиа Хотэру"). И уже признано всеми, что первый русский ресторан, который основал японец, был "ГОТОКЭН" в Хакодатэ. Говорят, что шеф-поваром этого ресторана был Эикити из Гото, Нагасаки. (Ходила такая легенда, согласно которой он сразу после гражданской войны в Японии в 1868 г. "БОСИН Сэнсо" пришел в кухню в Консульство России, и там научился русской кулинарии.) Несколько лет назад в меню ресторана "ГОТОКЭН" действительно был комплекс русских блюд. Рестораны, которые содержали белоэмигранты, появились в Хибия и Адзабу (в Токио), Мотомати в Иокогама, потом в Кобэ, Нагасаки и др. В брошюре "Россия в Японии - 1" (серия "Брошюр Евразии" N 16, 2001 г.) есть карта "Русские рестораны в Японии". Здесь перечислено всего 61 ресторан в разных местах Японии. Хотя в сфере общественного питания часто бывают превратности, возможно, что и в нынешнее время, число русских ресторанов ещё больше увеличилось.

Образ восприятия культуры. Интересно, как в Японии воспринимают культурные традиции других стран. Я думаю, что восприятие пищи может служить хорошим образцом. Например, пирожки. Издавна в России на улице продают пирожки. Так как они стоят не так дорого, можно легко покупать их, когда мы голодны. Только что я рассказал, как в Японии еще перед Второй мировой войной в некоторых ресторанах были известны пирожки. Однако пирожки, которые едят в Японии, и русские пирожки все-таки отличаются друг от друга. Прежде всего, в России есть пирожки и печёные и жаренные. И для их начинки есть много разных вариантов - фарш, овощи, и фрукты. А почти все пирожки, которые мы видим в Японии - жареные, и их начинка, почти всегда, - это фарш с луком и "харусамэ" (вермишель из бобовой муки). Здесь произошло упрощение многообразия меню родины этого блюда. Не только продуктами, но и приправами более или менее отличаются японские и русские пирожки друг от друга. То есть, русские рестораны в Японии не смогут продержаться, если они не будут приправлять блюда так, чтобы они нравились клиентам. (В Москве сейчас бум японской кухни, но, например японские блюда в "Якитории" приготовляют, в соответствии со вкусом русских.) Исходя из этого, можно сделать вывод, что культурные традиции других стран воспринимаются в Японии по выбору японцев. В то же время, те, что выбрали японцы, принимаются с изменением формы, так чтобы они понравились японцам. Есть и еще один важный момент. Это - "привычка". Первая трудность, с которой столкнулись спасенные русскими японцы-мореходы (хёрюмин) - это непривычная пища. Кодаю и его команда не сразу смогли привыкнуть к говядине и молоку. Они происходили из района при большом синтоистском храме Исэ, и, наверняка, твёрдо верили, что нельзя есть мясо зверей - нечистую пищу. Это пример того, что человек не мог привыкнуть к пище из-за психологического табу, но существует и вполне естественное не восприятие вкуса и запаха непривычной пищи. До того, чтобы исчезло такое не восприятие, требуется немало времени.

Есть интересные примеры влияния музыкальной культуры. Местом, в котором начала действовать Японская православная церковь, был Хакодатэ. Говорят, что там в начале эпохи Мэйдзи в церкви при Консульстве, услышав, как японские верующие пели духовные песни, русские моряки хохотали. По мнению экспертов того времени, духовные песни, которые пели японцы, на "70 % были мелодией из пьесы спектакля театра "но", а на 20% - "гидаю" (вид драматического сказа японских эстрады и театра), остальные же 10% - это японская народная песенка". Так как тогда японцы совсем не знали европейскую музыку, это было вполне естественным. Японцы начали привыкать к сегодняшнему пению через утвержденные Министерством просвещения школьные песни в середине эпохи Мэйдзи. Говорят, что роль Японской православной церкви в распространении европейского пения была очень велика. Таким образом, хотя вначале русскую культуру японцы восприняли не без сопротивления, не будет преувеличением сказать, что она постепенно акклиматизировалась, приживалась в повседневной жизни японцев, а теперь уже стала составной частью нашей культуры [33]

Имя Харуки Мураками (род. в 1949 г.) уже давно окружено бесконечным множеством эпитетов, иногда весьма парадоксального характера: современный молодой писатель, молодежный, самый неяпонский, странный, метафизический, продвинутый, элитарный, крутой, разнузданный, порнографический и др. Но каждая из обозначенных антиномий всякий раз приводит к осознанию единственно верной характеристики романного творчества писателя - его художественная манера укладывается в рамки скорее межнационального мышления, чем собственно японского, и именно это делает Мураками максимально интересным для читателей самых разных вкусов и уровней. Чтение романов этого японского по письму и неяпонского по менталитету писателя сродни разгадыванию кроссворда или составлению единой картины из пазлов. Иногда стилизованные, иногда пародийно-подражательные куски мировой классики XX столетия сшиваются иглой-пером Мураками в единое лоскутное одеяло, в котором физический мир граничит с метафизическим, настоящий - с прошлым, трезвомыслящий - с безумным, правдивый - с ложным. И в этом синтезе с чисто номинативными японскими реалиями (именами героев и названием конкретных географических мест) не столь часто, но с завидным постоянством упоминается Россия. Например, в романе "Охота на овец" (1982) звучат такие фразы, как "за две недели до прихода советских войск", "это напоминало русский табак", "погибших в русско-японской войне", "я по три раза прочел “Братьев Карамазовых" и “Тихий Дон”", "я почитаю Достоевского", "сталинизм примыкает к марксизму" и др.

Но русская тема у Мураками гораздо шире и многофункциональнее, чем кажется на первый взгляд. Мураками творит историю России. С одной стороны, писатель несколько искажает общемировой имидж России, если не сказать, предлагает иногда демонстративно спорную информацию о нашей стране, при этом как типичный постмодернист, выдавая неправду за истину, создает своеобразные анекдоты о России и русских людях. С другой - отдельные фрагменты русской истории выписаны Мураками с детализацией и правдивостью истинного реалиста. Так, в "Хрониках Заводной Птицы" (1984) поднимается проблема не только Халхин-Гола, кажущаяся все еще непосильной для большинства ученых-историков, но и сибирских послевоенных лагерей. Антонимичные повороты в трактовке русской истории - от анекдота к реалистическим рассказам - не случайны: в единстве противоположностей рождается новый взгляд на человеческую цивилизацию и его историю. В анекдоты превращает Мураками события далекого прошлого из истории России, но заостряет внимание на тех пугающих страницах русских хроник, которые или грозят своей возможностью быть повторенными, или пока еще неоднозначно оценены современниками. Примечателен в этой связи тот факт, что читательская аудитория Мураками по преимуществу молодежная - и кому, как не молодым людям, крайне необходимы знания о прошлом, предостерегающие грядущие поколения от возможных ошибок в будущем. Рассмотрим русскую тему в романах Мураками. В первом письме Крысы из романа "Охота на овец" образ России представлен в следующем размышлении героя:". Нам с тобой, наверное, следовало родиться где-нибудь в России XIX столетия. Мне - князем Таким-то, тебе - графом Сяким-то. На пару охотиться, стреляться на дуэлях, соперничать в любовных интригах, страдать душевными метафизическими муками и потягивать пиво, созерцая черноморский закат. На склоне лет оказаться замешанными в заговоре каких-нибудь очередных мартобристов, пойти по этапу в Сибирь - и там помереть. Замечательно было бы - ты не находишь? Родись я в XIX веке - наверняка, и писал бы куда приличнее. Пусть не как Достоевский, на порядок пониже - но достаточно солидно для признания в свете.". Как видим, Мураками создает обобщенный портрет некоего взбунтовавшегося интеллигента, готового стать "мартобристом". Таковым выглядит в художественном сознании Мураками образ русского декабриста начала XIX столетия и таковым он может выглядеть в сознании читателя, не искушенного знаниями о русской истории и культуре [15. С.7-8]

В контексте приведенного фрагмента прочитывается и другой эпизод из романа "Охота на овец". В главе "Автомобиль и его водитель" перед нами мужчина, принадлежащий, по словам автора, "к универсальному типу людей, которые запросто сходятся с кем угодно". Именно в уста этого персонажа Мураками вкладывает фразу, специфичную для многих русских людей: "Так ведь я христианин. В церковь, правда, не хожу, но в душе. "

Несмотря на то, что христианство было привнесено в Японию в XVI веке иезуитами, в представлении героев оно может ассоциироваться с православием: известно, что в Стране восходящего солнца христианство (с его различными конфессиональными ветвями - католицизмом, англиканством, кальвинизмом и др.) просуществовало примерно столетие, после чего подверглось жесточайшим репрессиям. Новый виток истории христианской мысли в Японии был обозначен только во второй половине XIX столетия. И возрождение христианской религии не обошлось без русского православного миссионерства. История "охоты на овец", если верить автору, разворачивается на территории северной Японии, на Хоккайдо, на той самой земле, с которой и началось проповедование православия русским миссионером, иеромонахом Николаем Касаткиным - будущим архиепископом Николаем Японским. Анекдотичными выглядят слова безымянного водителя о том, что он каждый вечер говорит с Богом. по телефону. Разумеется, в каноническом православии молитва верующего человека - это всегда диалог с Богом, отвечающим на просьбы молящегося как прямо (в виде подошедшей в нужной момент помощи), так и косвенно (незримо, на духовном уровне). Но герои Мураками, по большому счету, антирелигиозны, они живут в сотворенном или творимом ими мире собственных идей и фантазий, поэтому рассказ о разговоре с Богом (пусть даже посредством телефона - как ни абсурден этот прием) кажется им странным, бесполезным и анекдотичным. Другое дело - русские люди с их "душевными метафизическими муками", столь ярко запечатленными Федором Достоевским, имя которого не единожды употребляется Мураками. Собственно же истоки русской темы, трактуемой Мураками в границах анекдотического жанра, заложены еще в романе "Пинбол 1973" (1983). Обратимся к отрывку, в котором герой Мураками делится своими знаниями "о сибирской ссылке в биографии Троцкого": "Троцкий под покровом темноты украл оленью упряжку и бежал из ссылки. Четыре оленя сломя голову несли его через серебряную пустыню. Их дыхание превращалось в белые клубы, а копыта разбрасывали девственный снег. После двух дней пути, когда они добрались до станции, олени настолько выбились из сил, что упали и встать уже не смогли. Троцкий взял погибших оленей на руки - и сквозь проступившие слезы дал в своей душе клятву. Он сказал: я непременно приведу эту страну к справедливости и к идеалам. И еще к революции". И завершается этот эпизод еще большим абсурдным заявлением: "По сей день на Красной площади стоят эти четыре оленя, отлитые в бронзе. Один смотрит на восток, другой смотрит на север, третий смотрит на запад, и четвертый смотрит на юг. Даже Сталин не смог уничтожить этих оленей. Если вы приедете в Москву и субботним утром придете на Красную площадь, то наверняка сможете увидеть освежающее душу зрелище: краснощекие школьники, выдыхая белый пар, чистят оленей швабрами". Квазиистория о Троцком и оленях вновь повторяется в заключительной части романа. На этот раз образы русского революционера и четырех северных оленей возникают в сознании героя, когда он, основательно продрогший от холода, проваливается в глубокий сон: "Мне приснился Троцкий и четыре северных оленя. На всех четырех оленях были шерстяные носки. Ужасно холодный сон". Все еще сохранившаяся и в наши дни в отечественной науке историческая спорность личности Троцкого получает в романе Мураками почти мифологическое прочтение.

Анекдотические рассказы писателя органично связаны с общим содержанием его романов, в духе постмодернизма повествующих о запутанных в лабиринтах ирреальности мирах человеческого сознания. В произведениях Мураками неразрывно переплетенные правда и вымысел являют собой то одну, то другую сторону больного, ущербного сознания героев, ищущих свое место в мире, полном абсурда и парадоксов. В своем "долгом рассказе" лейтенант Мамия ("Хроники заводной птицы") открывает секреты Халхин-Гола и послевоенных сибирских лагерей. Эти события объединены общей ключевой фигурой - образом русского офицера Бориса Громова, прозванного Живодером. Противоположные и до определенного момента не совпадающие характеристики Громова дает лейтенант Мамия, рассказывая о двух решающих событиях своей жизни. И если первая встреча с Громовым в представлении лейтенанта Мамии была обозначена неким непониманием, таинственностью и, возможно, даже непричастностью русского офицера к трагическим событиям, невозможностью противостоять им, то при овеянном мистикой судьбы втором столкновении героев образ Громова ярок и безупречен в своей нечеловеческой, почти демонической сущности.

От ничем не запоминающейся внешности Громова ("лицо как лицо, ничего особенного") лейтенант Мамия переходит к деталям поведения героя, еще не начавшего вести свой беспристрастный допрос: "русский внимательно осмотрел каждую вещь", "русский достал из нагрудного кармана портсигар", "русский несколько раз ударил кулаком правой руки по левой ладони", "было видно, что он немного раздражен", "русский офицер не торопясь направился к месту", "русский офицер скривил тонкие губы в усмешке". Апогеем этой затянутой сцены становится вначале долгое молчание: "Безмолвствовали все - русский, монгольский офицер, солдаты из дозора, Ямамото", а потом точное и, наверное, пристрастное описание Громовым монгольских солдат, их воинствующего духа. "Они обожают убивать, - начал Громов, - и делают это изощренно и со вкусом. Мастера своего дела. Монголы еще со времен Чингисхана страшно охочи до всяких зверств. Тут они настоящие знатоки! Мы, русские, натерпелись от них так, что дальше некуда. У нас этому даже в школе учат. На уроках истории рассказывают, что монголы творили, когда вторглись на Русь. Миллионы людей убивали. Без всякого смысла. Слышали историю, как в Киеве они захватили несколько сотен русских из знатных семей и всех перебили? Соорудили большой помост из толстых досок, поставили его прямо на пленных и устроили на нем пир. Люди умирали, раздавленные этой тяжестью. Разве обыкновенному человеку придет это в голову? А? Сколько времени потратили! Как готовились! Кто бы еще захотел с этим возиться? А они захотели. Почему? Потому что для них это удовольствие и развлечение. Они и сейчас такое творят!." О пристрастии Громова говорят, прежде всего, его риторические восклицания, произносимые с особым, но едва заметным удовольствием. Отказ комбата Ямамото назвать истинную причину появления японских солдат в районе Халхин-Гола комментируется только двумя репликами Громова: "Замечательно!" и "Ну что ж. Хорошо". А далее, на фоне "бессмысленных фигур", которые "все это время русский офицер каблуком сапога чертил на земле", следует то, что навсегда врезается в память лейтенанта Мамии, - крик стойко терпящего пытку комбата, крик, доносившийся "из какого-то другого мира", крик человека, с которого искусный монгол снимал кожу. Последним дополнением к портрету Громова становятся его собственные слова: "Похоже, он действительно ничего не знал, - проговорил он, убирая платок обратно. Его голос звучал теперь как-то сухо и невыразительно. - Знал бы - обязательно раскололся. Жаль, что так вышло. <…> Тут уж ничего не поделаешь. Что ж, если он был не в курсе, то ты и подавно". В этих словах еще не просвечивается будущая угроза, нависшая над судьбами русских людей ("политзаключенных и бывших офицеров Советской Армии, попавших под сталинские чистки"), которым еще предстоит в первые послевоенные годы пройти через руки Громова и верного ему монгола. Важной художественной деталью становится тот факт, что в первом случае лейтенант Мамия сам рассказывает об увиденных им злодеяниях Громова, выступая очевидцем, а во втором - только ссылается на предположения лагерных заключенных. "Ходили слухи, - говорит лейтенант Мамия о Громове, - что он похвалялся своими “подвигами”, горделиво развесив по стенам своего кабинета человеческую кожу".

"Длинный и страшный рассказ" лейтенанта Мамии приобретает границы совершенно самостоятельного художественного текста. Духовный рост, моральное совершенствование и философские "открытия" Заводной Птицы становятся лишь фоном, высвечивающим историческую правдоподобность "долгого рассказа" лейтенанта Мамии. В самом начале XX столетия соотечественник Мураками - прозаик Рюноскэ Акутагава - сетовал на то, что в Японии еще не существует настоящих исторических романов, которые точно воспроизводили бы "нравы и чувства людей изображаемой эпохи", контрастировали бы с современностью и вызывали бы тем самым "множество мыслей". В "Заметках Тёкодо" писатель указывал, что известные ему "исторические" романы представляют собой "скроенные на скорую руку поделки, в которых изображаются проблески гуманизма в сердцах людей давних времен, ничем не отличающиеся от гуманизма людей сегодняшнего дня". Акутагава завершал свое размышление об историческом романе вопросом: "Найдется ли среди нынешних молодых талантов способный пойти по новому пути?" Достойным ответом на вопрос Акутагавы могут стать антиномичные "хроники" душевных миров героев Мураками, наполненные одновременно и историческим, и квазиисторическим содержанием. Антиномии истории России в постмодернистских романах Мураками - не художественная случайность, а вполне продуманная часть авторской позиции, писательская находка. Мураками безусловно отдает себе отчет в том, что художественный текст - это продукт образного постижения и преображения реального мира, который никогда не может быть эквивалентным действительности. Равно как и лучший исторический роман не может заменить точности и объективности научной исторической книги или даже школьного учебника по истории.

1.4 Сотрудничество российского Дальнего Востока с Японией