Кадровая политика власти в СССР: 1939-1953 гг.

Послевоенный подъем экономической преступности и развитие «теневых» отношений в экономике, в первую очередь в торговле и общественном питании, легкой и пищевой промышленности и снабжении, был невозможен без вовлеченности в эти отношения руководителей государственных учреждений. Неудивительно, что фигуранты «ленинградского дела», крупные партийно-государственные руководители, ведущие себя столь не безупречно, обвинялись в связях с коррумпированными чиновниками, которые нашли общий язык с воротилами теневой экономики и представителями преступного мира. Этим, в частности, объясняло обвинение непринятие мер по конкретной информации, заявлениям и жалобам в связи с фактами взяточничества, вымогательства, всевозможных форм скрытой коррупции, протекционизма и прямого мародерства в городе, только что пережившим ужасы блокады. Политическое преследование, направленное на подавление скомпрометировавшей себя номенклатурной группировки, вполне могло опереться в этом случае на лозунг борьбы с коррупцией и разложением партийно-государственного аппарата. Поэтому «ленинградское дело» превратилось в серию процессов с обвинениями как чисто политического, так и уголовного характера.

Из комплекса документов, которые относятся к «ленинградскому делу» и хранятся в различных архивах, пока рассекречено и стало доступно для исследователей далеко не все. Архивисты указывают, что снятие грифа секретности ведется с соблюдением требований законодательства, которое стоит на страже государственной и иной, охраняемой законом тайны, в том числе сведений, составляющих тайну следствия и судопроизводства, данных о личной и семейной жизни граждан, а также другой конфиденциальной информации. Только через 15 - 20 лет историки получат доступ к неизвестным им материалам, после чего, по всей вероятности, станут понятны многие спорные моменты. Одновременно станет возможно провести более исчерпывающий анализ кадровой политики и внести ясность в причины и обстоятельства тех событий. Последнее замечание, безусловно, относится и к другим реалиям кадровой политики в то непростое и жестокое время.

Как известно, сразу после войны начались преследования маршала Г.К. Жукова, растущая и широкая популярность которого вызвала неприятие и ревнивые подозрения со стороны Сталина. При этом в ход было пущено обвинение в «барахольстве» и «накопительстве», незаконном присвоении вывезенного из Германии имущества. Вождю докладывали, что «дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей, обвешанный внутри дорогостоящими картинами, причем их так много, что 4 картины висят даже на кухне». Представленная опись имущества, находящегося на даче маршала, усилила обвинения в «отсутствии скромности, чрезмерных личных амбициях, приписывании себе решающей роли в выполнении всех основных боевых операций во время войны» и привело к увольнению Жукова с поста Главнокомандующего сухопутными войсками и заместителя министра вооруженных сил СССР. Сталин отправил его командовать войсками Одесского военного округа, а затем перевел на ту же должность во второстепенный по своему значению Уральский военный округ. Преследования Жукова сопровождались «наведением порядка» в среде военных руководителей, о чем речь пойдет ниже.

Безусловно, нередки были случаи, когда зарвавшийся партийный или государственный чиновник нес ответственность за крупные и реально совершенные нарушения, которые стали причиной преследования сами по себе, а не являлись лишь предлогом или дополнительным обстоятельством для наказания. Известно, что при проведении денежной реформы 1947 г. некоторые высокопоставленные руководители, заранее зная о том, что денежные суммы, вложенные в сберкассы, полностью сохранятся и не подвергнутся девальвации, постарались сберечь таким образом имевшуюся у них немалую наличность. Более того, некоторые хорошо информированные в этом отношении лица изыскивали для этой аферы дополнительные средства. Одним из региональных лидеров, привлеченных к ответственности, стал тогда первый секретарь Калужского обкома ВКП(б) И.Г. Попов.

Выдвинувшись из среды низовых партработников в период масштабной ротации кадров в годы «большого террора», Попов занимал в 1942-1944 гг. должность председателя Чкаловского облисполкома. Образованием и знанием дела Илья Георгиевич не блистал, однако, сделал карьеру, благодаря умению подладиться под требования начальства и способностям, не считаясь ни с чем, любой ценой добиваться выполнения указаний, поступающих сверху. В 1944 г. Попова взяли в Москву на работу инструктором в Управление кадров ЦК ВКП(б), а через несколько месяцев отправили в Калугу руководить вновь организованной областью. Накануне денежной реформы, один из немногих должностных лиц в Калуге осведомленный об условиях обмена денежных знаков, Попов положил на свой счет в сберкассе крупную сумму. Афера была раскрыта в результате проведенных по стране массовых проверок, и незадачливый партчиновник пал жертвой собственной алчности. На пленуме Калужского обкома, состоявшемся по указанию из Москвы, «Егорычу», как звали подчиненные своего грубого и малограмотного начальника, припомнили все его недостатки и промахи. Однако Попов, сохранивший членство в партии и не привлеченный к уголовной ответственности, отбыл в родные места, где был назначен и два года проработал директором Чкаловской швейной фабрики. В дальнейшем его положение несколько укрепилось, Попов стал председателем Чкаловского областного радиокомитета. После смерти вождя он вернулся даже на ответственную партийную работу. В 1954-1955 гг. Попов работал первым секретарем одного из сельских райкомов Чкаловской области.

Наказаниями заканчивались самые, казалось, невинные отклонения от установленных правил поведения, которые по устоявшимся представлениям были обязательны для руководителя. В 1943 г. секретарь ЦК КП(б) Грузии П.А. Шария написал в связи со смертью сына «идеологически вредное сочинение в стихах». Идеологически вредным это политически нейтральное произведение признали в связи с тем, что оно было проникнуто «пессимизмом и религиозно-мистическими настроениями… В отступление от основных принципов большевистского материалистического мировоззрения, т. Шария в этом произведении говорит «о лучшем мире», лежащем будто бы вне пределов нашей действительности». Находясь в командировке в Москве, Шария организовал печатание этой книги тиражом в 75 экз. в одной из московских типографий и хранил отпечатанное у себя. В разное время 13 экз. Шария подарил с авторской надписью своим друзьям и близким знакомым, о чем через несколько лет стало известно и привело по указанию из Москвы к снятию его с поста секретаря и вывода из состава ЦК КП(б) Грузии. Принимая во внимание, что Шария из-за смерти сына находился в момент написания стихов в тяжелом психическом состоянии, его не подвергли более тяжелому наказанию и отправили на преподавательскую работу. Вопрос этот специально рассматривался на Политбюро и столь мягкое по тем временам наказание связано с тем, что Шария был одним из приближенных Берии, который постарался защитить «своего человека».

Несмотря на спад репрессий после кровавых чисток 1937-1938 гг., далеко не всегда оплошности и проступки руководителей оставались без суровых мер наказания и ограничивались лишь снятием с занимаемой должности. Характерный случай произошел с комбригом И.П. Сергеевым. С 1918 г. он, выходец из рабочих, служил в РККА на командных должностях в артиллерийских частях, с 1931 г. преподавал и занимал руководящие посты в военных учебных заведениях. В 1938 г. Сергеев был назначен заместителем председателя Военно-промышленной комиссии при Совнаркоме СССР, а в январе 1939 г., после образования Наркомата боеприпасов СССР, стал наркомом. В марте 1939 г. на XVIII съезде партии его избирают кандидатом в члены ЦК ВКП(б). Не вызывает сомнения, что Сергеев, не имея опыта работы в промышленности, тем более, опыта руководства столь крупным промышленным наркоматом, не смог должным образом организовать работу важнейшей оборонной отрасли в напряженные предвоенные годы. На XVIII партконференции в феврале 1941 г. наркома строго предупредили, что если он не обеспечит плановых поставок боеприпасов, то будет выведен из состава ЦК и снят с работы. Не прошло и двух недель после закрытия конференции, как Сергеева отстранили от работы и отправили преподавать в Военную академию Генштаба, а в конце мая арестовали. Следствие длилось до начала 1942 г., после чего в феврале 1942 г. Особым совещанием при НКВД СССР он был приговорен к смертной казни и расстрелян.

Ожидание неприятностей и напряженная обстановка, в которой действовали руководящие кадры, что зачастую даже не связывалось с опасением понести ответственность за конкретные нарушения, не могли не накладывать отпечатка на облик ответственного руководителя. В первую очередь это влекло за собой формирование особого стиля руководства. Ведь кроме всего прочего, руководитель действовал аналогично по отношению к своим подчиненным, причем степень жесткости его поведения определялись не столько личными качествами, сколько конкретными обстоятельствами, в которых он оказался. При этом сравнительно высокообразованный, обладавший определенным культурным уровнем советский партийно-государственный руководитель действовал, зачастую, методами ничуть не более «цивилизованными», чем его коллега, малограмотный и нахрапистый начальник-самодур.

7. Кадровый состав дипломатической службы

Конкретную реализацию кадровой политики власти рассмотрим на примерах формирования руководящего состава в таких сферах как международные отношения и оборона. Дипломаты и военное руководство традиционно и во всех странах занимали наиболее заметное и престижное положение среди лиц, занятых государственной деятельностью. Партийный аппарат, непосредственно направляя и контролируя все стороны государственной, хозяйственной и культурной жизни, не мог не считаться с первостепенной важностью успешной деятельности дипломатического и военного ведомств, что предопределяло их значение и в советском государстве.

Особое внимание высшего руководства всегда обращалось на дипломатические кадры, широко представленные в основной и контрольно-учетной номенклатуре ЦК. Традиционно, во все времена и во всех странах дипломаты были особенно близки к верховной власти. Если разработчиком стратегии внешней политики, важнейшей функции государства, являлось высшее руководство страны, то дипломатическое ведомство при выработке и реализации дипломатической тактики не могло не обладать на практике довольно широкой сферой самостоятельности. Объективные условия не позволяли строго отделить централизованный характер выработки основных концепций внешней политики и их практическую реализацию. При затруднениях с прямыми контактами между руководителями государств, особенно в те времена, когда непосредственное общение было крайне ограничено расстояниями и несовершенством коммуникаций, информация и связи, которыми обладали дипломаты, позволяли последним существенно корректировать внешнюю политику, изыскивая и реализуя варианты, зачастую не предусмотренные заранее в кремлевских кабинетах.

Таким образом, не обладая формальными полномочиями, руководители и эксперты дипломатического ведомства становились активными деятелями реальной политики. Именно ввиду такой специфики дипломатической службы внешняя политика могла реально воплощаться в жизнь только в результате достаточно самостоятельных дипломатических усилий, что и ставило руководящий состав НКИД в особое положение. При этом стратегические решения оставались за Политбюро либо за Сталиным и его ближайшим окружением.

Начиная с апреля 1937 г. постановлением Политбюро вопросы внешней политики решались постоянной комиссией, созданной для решения срочных вопросов в составе Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича и Ежова. В 1939 г. вопросы внешней политики решались Сталиным на неформальных совещаниях с участием Молотова, Ворошилова, Кагановича и Жданова. В декабре 1945 г. было принято постановление о Комиссии по внешним делам при Политбюро, или как ее называли «шестерки», в составе Сталина, Молотова, Берии, Микояна, Маленкова и Жданова. Начиная с октября 1946 г. по предложению Сталина постановлением Политбюро Комиссии было поручено, наряду с вопросами внешнеполитического характера, заниматься также вопросами внутреннего строительства и внутренней политики. Комиссия была пополнена председателем Госплана СССР Вознесенским и именовалась отныне «семеркой». Включение в состав «шестерки», затем «семерки» являлось максимальной степенью приближения к высшей власти и лично к вождю народов, что однозначно определяет место этого органа в структуре институтов власти. Именно в комиссии, а не на заседаниях Политбюро, которые в послевоенное время собиралось в полном составе крайне редко, решались ключевые государственные вопросы, в первую очередь вопросы внешней политики.

После XIX съезда партии при Президиуме ЦК КПСС в октябре 1952 г. была создана Комиссия по внешним делам под председательством Маленкова, в состав которой вошло 16 человек. Не все члены новой комиссии являлись членами либо кандидатами в члены Президиума, в заседаниях этого органа даже не планировалось участие самого вождя. По ключевым проблемам внешней политики работа по-прежнему направлялась узким кругом высших руководителей, приближенных к Сталину, вопросы решались самим вождем, как правило, с участием Маленкова, Берии, Булганина и Хрущева, полностью зависящих от его воли.

Во второй половине 1930-ых, оставаясь сравнительно немногочисленным и стабильным, количественный состав дипломатической службы, не считая технических работников, доходил до 1000 чел., причем около 600 дипломатов постоянно работало за границей. В центральный аппарат дипломатического ведомства и в советские представительства за рубежом направлялись особо отобранные работники, к которым помимо партийности и социального происхождения предъявлялись достаточно высокие требования в части образования и знания иностранных языков. Образовательный уровень становился существенным фактором при выборе кандидата на тот или иной пост, так как политическая ответственность и деловая квалификация на дипломатической службе были трудно разделимы. В народном хозяйстве, где с первых лет советской власти широко использовались знания беспартийных «старых специалистов», работавших под надзором и контролем партийных назначенцев, такое разделение осуществлялось более безболезненно.

В первые годы советской власти и особенно в годы НЭПа, когда за рубежом открывались новые полпредства и консульства, на работу в дипломатическое ведомство пришли партийцы с дореволюционным стажем, продолжительное время жившие в эмиграции. Многие из них учились там в университетах, а некоторые получили неплохое образование еще в России. В данном случае удачно сочетались политические требования с деловыми качествами и образовательным уровнем, а также знанием иностранного языка и, что немаловажно, местной обстановки. Были среди дипломатов немногочисленные представители дореволюционной интеллигенции, безоговорочно принявшие советскую власть с первых же дней ее существования и вступившие в ряды РКП(б) в годы Гражданской войны, а также отдельные беспартийные специалисты.

Однако, уже в 1930-ые гг. по мере дальнейшего расширения внешнеполитической активности государства приходилось направлять на дипломатическую работу менее образованных более молодых работников, политические требования к которым, естественно, оставались по-прежнему высокими. Следует подчеркнуть, что в составе нового поколения дипломатов, получивших или завершивших свое образование в годы советской власти, встречались люди, профессионально неплохо подготовленные. Закончив вуз, многие из них дополнительно обучались в аспирантуре и на курсах при Институте мирового хозяйства и мировой политики (ИМХиМП), а также в Институте красной профессуры (ИКП). Являясь основным центром подготовки специалистов в области международных отношений, ИМХиМП, который возглавлял известный экономист Е.С. Варга, ставший в 1939 г. действительным членом АН СССР, давал молодым дипломатам знания в области права, экономики и статистики, дипломатической практики. Особое внимание уделялось изучению языков, по крайней мере двух, в качестве первого языка - немецкого, а также английского и французского. Особое значение знанию иностранных языков придавал нарком М.М. Литвинов.

Одновременно, начиная с 1926 г., в советском дипломатическом ведомстве проходила кампания по выдвижению рабочих. Несмотря на явное сопротивление руководителей НКИД, стремившихся ограничить проникновение недостаточно образованных работников в дипломатию, сюда по партийным путевкам пришло немало «выдвиженцев». К 1933 г. их доля выросла с 5% до 19%. Не все вчерашние рабочие стали кадровыми дипломатами, многих пришлось перевести на другую работу ввиду явной профессиональной непригодности, но некоторым удалось занять второстепенные должности на уровне атташе или вторых секретарей полпредств. Известен случай, когда член партии с 1916 г. Б.Г. Подольский, рабочий из Украины, окончив в 1930 г. курсы марксизма-ленинизма, стал после трехмесячной стажировки первым секретарем полпредства в Токио, а в 1932 был назначен советником полпредства в Польше.

Начиная с 1934 г., по решению Секретариата ЦК ВКП(б) подготовка дипломатических кадров перешла во вновь созданный в системе НКИД СССР Институт подготовки дипломатических и консульских работников. Зачисление проходило через кадровую службу ЦК, что должно было обеспечить политическую надежность молодых дипломатов, имевших к моменту поступления партстаж не менее 5 лет. Необходимо было также иметь диплом о законченном высшем образовании. В середине 1939 г. очередным решением Секретариата ЦК институт был преобразован в Высшую дипломатическую школу (ВДШ) НКИД СССР, причем для возможности использования на дипломатической службе политически надежных партийцев, которые не имели высшего образования, для них был установлен продленный на один год трехлетний срок обучения.

Для подготовки дипломатов, а также журналистов-международников и других сотрудников, работающих в области международных контактов, в 1943 г. в МГУ был создан факультет международных отношений, который в 1944 г. выделился в качестве особого высшего учебного заведения - Московского государственного института международных отношений (МГИМО). С 1950 г. прием студентов в этот вуз полностью перешел на конкурсную основу. Если ВДШ формировала контингент слушателей за счет партийного набора из числа партийных и комсомольских работников, а также специалистов, активно проявивших себя в общественной жизни и заручившихся тем самым поддержки партийных комитетов, то при приеме в МГИМО появилась возможность отобрать способную молодежь, закончившую среднюю школу, обратив особое внимание на общий уровень образованности и знание иностранного языка.

По-прежнему оставалось актуальным требование к безусловной лояльности, что подтверждалось характеристиками с места учебы или работы, а также отсутствием в биографии и происхождении абитуриента каких-либо «настораживающих» моментов, отраженных в подробной анкете, заполняемой при подаче заявления о приеме и тщательно изучаемой и проверяемой. Учитывая престижность дипломатической карьеры, МГИМО стал вузом, где высшее образование стремились получить родственники представителей партийно-государственной элиты. Для того, чтобы не превращать профессию дипломата в занятие, доступное лишь определенной социальной группе, с целью сохранить хотя бы видимость общественной справедливости, в дальнейшем была установлена неофициальная квота для поступления в институт рядовых граждан, предпочтительно детей рабочих и крестьян.

Таким образом, подготовка профессиональных дипломатов была поставлена на более твердую основу, но для ощутимого перелома в уровне подготовки требовалось не только время и даже не смена поколений внешнеполитических работников. Несмотря на наличие свидетельств о высшем образовании, большинство сотрудников наркомата и загранпредставительств представляли собой простых исполнителей, лишенных понимания особенностей сложных международных проблем и не способных к самостоятельному анализу.

Подготовка и в ВДШ, которая продолжала обучать дипломатов, направленных партийными органами, и в МГИМО страдала практически неустранимыми системными изъянами. Уровень развития, а следовательно, преподавания общественных наук отличались характерной для советской системы идеологизированной ограниченностью, что не позволяло дать по-настоящему полноценное образование, достаточное для ориентировки в сложных политических вопросах, обсуждения этих вопросов с иностранными коллегами, составления соответствующих служебных документов. Аналогично обстояло дело и с изучением истории и практики международных отношений. Лишенные учебной практики за рубежом, слушатели и студенты не имели права при этом контактировать с иностранными гражданами, не имели возможности знакомиться с прессой и литературой зарубежных стран.

Не может возникнуть сомнения в том, что для успешной работы явно недостаточно воспитать в дипломате лишь сознание превосходства социалистической системы и советского образа жизни. Проявляемое в обязательном порядке во всех высказываниях, искренних или неискренних, безразлично, и во всех сторонах практической деятельности, оно не могло заменить высокой степени компетентности и способствовать росту квалификации молодого сотрудника. Не могло не мешать успешной деятельности слабое знание условий жизни и реальных общественных настроений, а также недостаточный уровень владения языками, причем не только у молодых, но и сравнительно опытных дипломатов. Ведь не только во время учебы, но даже в процессе самостоятельной работы за рубежом, все они всячески обособлялись от внешнего мира и сосредотачивались на общениях, деловых и личных, внутри советской колонии. Свободные и регулярные контакты дипломата не только не приветствовались и даже в ряде случаев категорически запрещались, но вызывали подозрения у бдительных сотрудников, которые специально в этом отношении инструктировались и обязаны были докладывать о всех замеченных отклонениях в поведении своих коллег от писаных и неписаных правил.

Массовый террор 1937-1938 гг. привел к кардинальному обновлению кадров дипломатического ведомства. Из общего количества сотрудников дипломатической службы, работавших в центральном аппарате и дипломатических представительствах за рубежом, за это время было репрессировано и уволено более трети, причем репрессии особенно сильно ударили по дипломатам-руководителям различного ранга. Ввиду повышения дипломатической активности СССР в предвоенные и военные годы, когда открывались представительства в различных странах и создавались новые структурные подразделения в составе центрального аппарата, штаты НКИД непрерывно увеличивались, что также обостряло кадровую проблему.

Следует отметить, что волна увольнений и арестов затронула НКИД не в большей степени, чем другие ведомства. Длительное время нахождения сотрудников за границей, постоянные контакты с иностранцами и наличие среди дипломатов бывших оппозиционеров, направленных на эту работу после удаления с важнейших партийных и государственных постов, не привело, как это не покажется странным, к повышенному уровню репрессий. Вероятно, трудности с восполнением дипломатических кадров необходимой квалификации заставляли проявлять относительную сдержанность и идти навстречу обращениям в ЦК со стороны наркома М.М. Литвинова и его заместителя В.П. Потемкина. В ряде случаев они защищали своих сотрудников, вплоть до того, что запрещали работающим за границей выезжать по служебным делам в Москву, попадая таким образом в сферу деятельности карательных органов. Руководители внешнеполитического ведомства, сдерживая репрессии, особенно в среде дипломатов, известных за рубежом, стремились также сохранить имидж государства, что является постоянной заботой дипломатии.

Однако, как и в других ведомствах, чистки, обрушившиеся на НКИД, приводили к непреодолимым трудностям в осуществлении дипломатической деятельности. Так после отзыва и ареста в ноябре 1937 г. полпреда Я.Х. Давтяна, а в феврале 1938 г. советника Б.Д. Виноградова возглавить полпредство в Польше, стране, отношения с которой были чрезвычайно важны в общем контексте международных связей, пришлось «назначенцу» П.П. Листопаду, пришедшему в дипломатическое ведомство только в августе 1937 г. В качестве поверенного в делах секретарь полпредства Листопад, который не владел ни одним иностранным языком и не знал практики дипломатической работы, пробыл в Польше до мая 1939 г. В связи с отсутствием необходимой квалификации поверенный в делах избегал любых контактов с внешним миром, а когда вынужден был появляться на какой-то официальной церемонии или заседании, то приходил в сопровождении группы сотрудников и ни с кем, кроме них, даже не разговаривал. Полный паралич дипотношений с Польшей сделал необходимым отправить туда с кратковременной специальной миссией заместителя наркома В.П. Потемкина.

Помимо Польши, в начале 1939 г. вакантными оказались места полпредов еще в восьми столицах, в Вашингтоне, Токио, Бухаресте, Барселоне, Ковно, Копенгагене, Будапеште и Софии. Такое положение, причем не только с полпредами, сложилось как в результате арестов и увольнений, так и в связи с тем, что многие работники не получали разрешений на зарубежную командировку от реорганизованной в 1937 г. Комиссии ЦК ВКП(б) по выездам за границу, которую возглавил секретарь ЦК А.А. Андреев. Ужесточение «проверок» выезжающих либо возвращающихся для продолжения выполнения своих обязанностей проводилось в порядке усиления «бдительности» и была ответной реакцией после бегства ряда дипломатов, причем нескольких высокопоставленных, таких как Ф.Ф. Раскольников, А.Г. Бармин и Ф.Х. Бутенко.

Начиная с 1937 года, но, в основном, в 1938-1940 гг., в центральный аппарат НКИД СССР и представительства за рубежом вместо арестованных и изгнанных за политическую нелояльность, пришли новые люди, сравнительно быстро сделавшие карьеру на этом поприще, ставшие полпредами, а в дальнейшем послами, заведующими отделами НКИД - МИД, заместителями министра иностранных дел, среди них А.М. Александров, С.А. Афанасьев, С.Т. Базаров, В.И. Базыкин, И.Н. Бакулин, А.Е. Богомолов, В.А. Вальков, А.П. Власов, М.Г. Грибанов, А.А. Громыко, Ф.Т. Гусев, Л.М. Замятин, В.Я. Ерофеев, Д.А. Жуков, Д.И. Заикин, Г.Н. Зарубин, А.Н. Капустин, Е.Д. Киселев, С.П. Козырев, А.И. Лаврентьев, А.А. Лаврищев, Я.А. Малик, К.В. Новиков, В.Н. Павлов, Б.Ф. Подцероб, В.А. Рыбаков, И.В. Садчиков, А.А. Солдатов, С.П. Суздалев, В.Г. Трухановский, И.С. Чернышев и др. Обновление кадров, которое проводилось после назначения в 1939 г. наркомом по иностранным делам В.М. Молотова, ознаменовалось удалением со своих постов многих из уцелевших во время репрессий и пополнением рядов дипломатов партийными и советскими работниками, технической интеллигенцией («молотовский призыв»). В результате из 157 человек, занимавших руководящие посты в НКИД в 1940-1946 гг., 85% начали работать там не ранее 1937 г. В итоге целенаправленной политики выдвижения представителей рабочих и крестьян, а также выходцев из рабочих и крестьян, которым оказывалось, как уже отмечалось, предпочтение при получении образования и занятии соответствующих постов, их доля среди работников НКИД в начале 1940-ых гг. превышала 70%.

Как правило, продвижение молодых кандидатов, зарекомендовавших себя в ходе предыдущей партийной либо государственной деятельности и прошедших в ряде случаев учебу в ВДШ, начиналось с ответственной должности в центральном аппарате наркомата. Вслед за этим новый сотрудник направлялся секретарем либо советником полпредства, обычно в одну из стран, на которых он специализировался, работая в центральном аппарате. Через несколько лет, в зависимости от той или иной успешности в карьерном росте, следовало назначение на пост полпреда (посла) либо одного из руководителей отдела наркомата (министерства) с последующими возвращениями на должности послов, а затем - вновь на работу в центральный аппарат.

Характерна карьера В.Н. Павлова, который в 1939 году окончил МЭИ. Буквально на следующий месяц после защиты дипломного проекта он, кандидат в члены партии, был неожиданно вызван в ЦК ВКП (б), где подвергнут экзамену на знание английского и немецкого языка. Иностранными языками Владимир Николаевич владел с детства, что было в те годы для сравнительно молодого человека явлением весьма редким. После краткой беседы с Шаталиным и Маленковым Павлов был доставлен на машине в НКИД и тут же принят Молотовым, который, просмотрев личное дело рекомендованного ЦК сотрудника, назначил его помощником наркома. Работая в аппарате НКИД, Павлов выступал переводчиком при беседах Молотова с иностранными послами, участвовал в качестве переводчика в переговорах Сталина и Молотова с Риббентропом в августе 1939 года, а в декабре того же года стал 1-ым секретарем полпредства СССР в Германии. В 1940 году, в возрасте 25 лет, имея стаж дипломатической службы чуть более одного года, Павлов становится заведующим важнейшим в те годы Центрально-Европейским отделом НКИД СССР. В дальнейшем он занимал другие ответственные дипломатические посты, неоднократно выступал в качестве личного переводчика Сталина и Молотова.

Были, однако, примеры и непродуманных, крайне неудачных кадровых решений. Так А.А. Шкварцев, работавший ранее директором Московского текстильного института и скоропалительно назначенный в 1939 году на ключевую в те годы должность полпреда СССР в Германии, оказался совершенно непригоден к дипломатической службе. Он наделал много ошибок и совершил ряд грубых промахов в работе, но продержался тем не менее больше года до того, как был снят со своего поста, вызвав неудовольствие Молотова своей некомпетентностью. Прослужив затем недолго в аппарате НКИД, Шкварцев навсегда распрощался с дипломатической службой.

Ротация руководящих кадров дипломатического ведомства в предвоенные и послевоенные годы определялась не только арестами, увольнениями и приходом многочисленных новых сотрудников, но и отстранением от активной деятельности ряда видных советских дипломатов «первого призыва». В 1939 г. расстался с постом наркома М.М. Литвинов, который возглавлял ведомство в течение девяти лет. В.М. Молотов, вставший во главе дипломатического ведомства, являлся в те годы ближайшим к Сталину высшим руководителем. Причины такой замены называются самые разные, но несомненно, главной из них стало то обстоятельство, что Литвинов не был ни ставленником, ни человеком, близким к Сталину, поэтому служил в его глазах препятствием для установления полного и единоличного контроля над внешней политикой страны. Лояльность к советскому режиму, обязательная для дипломата, понималась тогда как личная преданность вождю и безусловная поддержка любых его шагов и решений.

Молотов, будучи вторым по авторитету и положению лицом в советской партийно-государственной иерархии, в течение двух лет совмещал свой новый пост с постом председателя, а затем, с мая 1941 года, заместителя председателя Совнаркома СССР. Литвинов, оставаясь на дипломатической службе, более двух лет был не у дел. Учитывая международный авторитет Литвинова и имея в виду установление более тесных союзнических отношений с США, Сталин отправил его в декабре 1941 г. полпредом в Вашингтон, назначив одновременно заместителем наркома. После возвращения в Москву опальный дипломат до своей отставки в 1946 г. занимался подготовкой послевоенных международных соглашений.

Смена руководства наркоматом повлекла за собой и другие кадровые изменения. В 1940 г. закончил свою дипломатическую службу бывший полпред в Греции, Италии и во Франции, а с 1937 г. 1-ый заместитель наркома иностранных дел В.П. Потемкин, который был перемещен на пост наркома просвещения РСФСР. Полпред в Италии Б.Е. Штейн, отозванный в 1939 г., но оставленный в дипломатическом ведомстве, перешел на преподавательскую работу в ВДШ. Также преподавал в ВДШ бывший полпред в США А.А. Трояновский. Вероятно, меньшевистское прошлое этих дипломатов, начавших путь во внешней политике в начале 1920-ых, постоянно подпитывало недоверие к ним со стороны высшего руководства страны. Был направлен преподавать в ВДШ вернувшийся из Бельгии после ее оккупации в 1940 г. полпред Е.В. Рубинин. Нельзя не признать важность укрепления преподавательских кадров образованными и опытными дипломатами, однако, на фоне столь масштабной ротации такое решение не могло стать полезным для дипломатической деятельности, да еще в складывающейся особо напряженной международной обстановке. В том же 1940 г. возвратился в Москву полпред во Франции Я.З. Суриц, который, кстати, в дореволюционные годы также примыкал к меньшевикам. До 1946 г. он числился советником НКИД, а затем полтора года, до разрыва дипотношений с Бразилией, занимал второстепенный по своему положению пост посла в этой стране. В 1948 г. Суриц был уволен в отставку.

Удаление Литвинова и кардинальная смена руководящего состава советской дипломатии сопровождались изменениями в методах работы. Сталин и его окружение считали, что жесткий стиль в международных отношениях, отказ от компромиссов - вот основные черты, которые должны стать отныне преобладающими. Если «литвиновская дипломатия» действовала с помощью возможных компромиссов, то теперь, в обстановке обострившихся противоречий на международной арене, решающее значение стали придавать демонстрации силы и отказу от реакции на внешнее давление. В.М. Молотов и назначенный в 1940 г. его 1-ым заместителем А.Я. Вышинский, который снискал доверие Сталина на посту Прокурора РСФСР, а затем Прокурора СССР, как подбором кандидатов на занятие ответственных постов в своем ведомстве, так и требованиями к подчиненным создавали атмосферу, которая должна была способствовать подобному духу советской дипломатии. В 1949 г., как результат опалы Молотова, кресло министра иностранных дел занял Вышинский.

Неуступчивость внешней политики СССР и бескомпромиссная направленность дипломатических усилий в еще большей степени проявили себя в послевоенные годы. 9 декабря 1945 г. Сталин писал Молотову, Маленкову, Берии, Микояну из Сочи: «Одно время вы поддались нажиму и запугиванию со стороны США, стали колебаться… Но случай помог вам, и вы во время повернули к политике стойкости. Очевидно, имея дело с такими партнерами, как США и Англия, мы не можем добиться чего-либо серьезного, если начнем поддаваться запугиваниям, если проявим колебания. Чтобы добиться чего-либо от таких партнеров, нужно вооружиться политикой стойкости и выдержки.» В духе подобных сталинских наставлений и строилось воспитание дипломатических кадров.

Особая кадровая генерация дипломатов, способных без всяких оговорок и возражений проводить намеченный внешнеполитический курс и нацеленных на бескомпромиссные методы в международных отношениях, формировалась в обстановке ужесточения во всех областях государственной и партийной жизни. При этом длительный период репрессий «большого террора» приучил людей к беспрекословному подчинению указаниям сверху, к постоянной готовности выполнить их без рассуждений и ссылок на какие-то установленные ранее нормы и правила. Что касается центрального аппарата НКИД и советских загранпредставительств, то непосредственно «перетряхиванием» состава сотрудников занимался вновь назначенный в 1939 г. заместителем наркома иностранных дел В.Г. Деканозов, доверенное лицо Берии, бывший до этого заместителем начальника Главного управления госбезопасности НКВД СССР. Уже сама фигура Деканозова указывает на характер и направление, которые приняла кадровая работа в дипломатическом ведомстве. Вскоре после появления в кабинетах наркомата Молотова и Деканозова были уволены и арестованы заведующие отделами НКИД В.Н. Барков, Ф.С. Вейнберг, С.И. Виноградов, М.А. Плоткин, Е.А. Гнедин, а также уволен и позднее арестован поверенный в делах СССР в Германии Г.А. Астахов и некоторые другие ответственные сотрудники. При этом аресты коснулись в этот период, в основном, работников центрального аппарата.

Можно назвать имена только двух ведущих советских дипломатов, работавших с Литвиновым и сохранившихся к началу 1940-ых гг. в качестве активно действующих. Это И.М. Майский, который представлял до 1943 г. интересы СССР в Великобритании и участвовал затем в работе Ялтинской и Потсдамской конференций, а также полпред (посланник) СССР в Швеции А.М. Коллонтай. Как и Литвинов, Майский в 1946 г. отошел от дипломатической работы, занимался научной деятельностью и преподавал в различных вузах. В 1953 г., за две недели до смерти Сталина, он был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Великобритании и назван агентом Берии после ареста последнего. В 1955 г. Майского судили и приговорили к шести годам заключения, но не за шпионаж, а всего лишь за «злоупотребление властью», однако, тут же амнистировали с последующей отменой приговора и восстановлением в партии и в звании академика, которое тот носил с 1946 г. Коллонтай, отозванная в 1945 г. из Стокгольма, до своей смерти в 1952 г. числилась советником МИДа. Но фактически никакими делами она не занималась, что объясняется, впрочем, состоянием здоровья и возрастом этой старейшей партийной и государственной деятельницы.

Между тем престиж и значение дипломатической службы перед войной и в последующие годы в глазах высшего руководства значительно возросли. Косвенным показателем этих изменений может служить присутствие дипломатов в составе высших партийных органов - ЦК и ЦРК ВКП(б). На партийном съезде в 1939 году в состав ЦК, кроме наркома по иностранным делам М.М. Литвинова, был избран лишь 1-ый заместитель наркома В.П. Потемкин. После партконференции 1941 года, наряду с председателем Совнаркома СССР и наркомом по иностранным делам В.М. Молотовым, дипломаты в составе ЦК и ЦРК оказались представлены гораздо более широко - двумя заместителями наркома А.Я. Вышинским и А. Лозовским, заместителем наркома и одновременно полпредом СССР в Германии В.Г. Деканозовым, послом в Великобритании И.М. Майским и полпредом в Китае А.С. Панюшкиным. На съезде партии в 1952 году, кроме министра иностранных дел Вышинского, в состав ЦК и ЦРК были введены заместитель министра Б.Ф. Подцероб, послы СССР в США Г.Н. Зарубин, Великобритании А.А. Громыко и Китайской народной республике А.С. Панюшкин, постоянный представитель СССР в Совете Безопасности ООН Я.А. Малик и заведующий 2-ым Европейским отделом МИД В.Н. Павлов.

Интересно отметить, что посты полномочных представителей (полпредов), позднее послов, занимали, как правило, кадровые дипломаты, которые прошли определенный служебный путь и вырастали в должностях на дипломатической службе. Как известно, во многих странах подобные должности часто занимают не дипломаты, а политики, причем при смене правящей партии и соответствующем изменении состава правительства происходит массовая замена послов. В Советском Союзе бюрократический государственный и партийный аппарат настолько срослись, что делать различие между партийным и государственным чиновником не имело практического смысла, а назначение на пост руководителя дипломатического представительства профессионала представлялось предпочтительным со всех точек зрения. Характерно, что позднее, в последние годы жизни и после смерти Сталина, должности послов в странах народной демократии, которые позже назывались странами социалистического лагеря, стали занимать ответственные партийные работники, имевшие опыт руководства областными партийными комитетами, руководящей деятельности в центральном аппарате партии, а иногда и в государственных структурах. Предполагалось, что энергичные и достаточно авторитетные партийные работники, имеющие опыт руководящей деятельности, лучше справятся со своими задачами в соцстранах, чем карьерные дипломаты.

Отметим также, в 1947-1952 гг., когда был создан и функционировал Комитет информации, подчиненный вначале Совету министров СССР, а в 1949 году переподчиненный МИДу и объединивший все разведывательные службы, руководителем объединенной резидентуры в данной стране стал по должности посол, назначаемый одновременно и главным резидентом внешней разведки. Речь шла не о работе разведчика «под дипломатической крышей» в ранге атташе либо секретаря посольства, что практикуется практически повсеместно, а использовании в качестве разведчиков самых высокопоставленных профессиональных дипломатов. При этом руководителем внешней разведки становился министр иностранных дел или заместитель министра, назначаемые на должность председателя комитета. Это, с одной стороны, демонстрирует уровень доверия, каким должны были пользоваться дипломатические кадры, а с другой, является иллюстрацией того факта, что в СССР любого функционера использовали таким образом и в таком качестве, как это было необходимо руководству или казалось ему необходимым.

Показательна в этом отношении карьера А.С. Панюшкина. С 17-ти летнего возраста ремонтный рабочий на железной дороге, в 19 лет он поступил на службу в РККА. В 1927 году Панюшкин окончил кавалерийскую школу, в 1938 году Военную академию им. Фрунзе. В 1927 году он вступил в партию и с этого же года проходил службу на командных постах в пограничных войсках ОГПУ - НКВД СССР на Дальнем Востоке. В 1938 году, в разгар «большого террора», его назначают начальником 3-го спецотдела НКВД СССР, который занимался наружным наблюдением, обысками и арестами. Однако, в 1939 году характер служебной деятельности Панюшкина резко меняется - он переходит на дипломатическую службу. Вначале его назначают уполномоченным Совнаркома СССР по заключению торгового соглашения с Китаем. В 1939-44 он полпред (посол) СССР в Китае, одновременно являясь главным резидентом разведки НКВД - НКГБ в этом регионе. Наряду с чисто дипломатическими функциями, Панюшкин являлся эффективным агентом влияния в правительстве Чан Кайши, а также приложил немало усилий для своевременного обеспечения советского руководства политической и военной информацией, особенно в части планов и возможностей нападения Квантунской армии на советский Дальний Восток. С 1944 года Панюшкин переводится в аппарат ЦК ВКП(б) и назначается заместителем заведующего Отделом международной политики, который возглавлял Г. Димитров. В 1947-1952 годах Александр Семенович Панюшкин посол СССР в США и, одновременно, главный резидент внешней разведки в этой стране. В 1952-53 он является послом в Китае. В 1953-1955 годах генерал-майор Панюшкин начальник Первого главного управления (внешняя разведка) КГБ СССР. С 1955 года, вернувшись на работу в аппарат ЦК КПСС, он возглавил Комиссию по выездам за границу, а в 1959 году Отдел кадров дипломатических и внешнеторговых органов. В 1973 году, за год до смерти, Панюшкин вышел на пенсию.

8. Кадровая политика в вооруженных силах

Вооруженные силы, призванные быть непосредственной опорой власти как в сравнительно спокойные, так и, особенно, в кризисные периоды, не могли не находиться под жестким и постоянным контролем. Не забудем также, что вооруженные силы несли важные социально-политические функции, являясь в советском многонациональном государстве школой единого государственного и идеологического сознания для всех, привлекаемых к военной службе. Официальное мировоззрение, внедряемое в тоталитарном государстве средством индокринации, то есть безусловного усвоения, без какого-либо критического восприятия, должно было стать основным «предметом» в этой школе. Военная дисциплина и армейские порядки призваны были именно такому восприятию содействовать.

Всесторонний и каждодневный контроль за деятельностью вооруженных сил осуществляли армейские и флотские политорганы, которые пронизывали все военные структуры. Политуправление - Главное политуправление РККА (РККФ) - Главное политуправление Советской Армии (ВМФ), работавшие на правах военного отдела ЦК ВКП(б), политуправления военных округов (фронтов), политотделы объединений и соединений, а также военных учреждений составляли единую военно-партийную структуру. Единоначалие, необходимое в современной армии, введенное после отмены института военных комиссаров, в какой-то мере ограничивалось вопросами оперативного и административного порядка, в то время как армейские и флотские политорганы несли основную ответственность за воспитательную работу с личным составом, организацию быта, применение системы наказаний и поощрений. При этом руководители вооруженных сил, нарком (министр) и его заместители, командующие видами вооруженных сил и родов войск, командующие важнейшими военными округами, являлись, как правило, членами или кандидатами в члены ЦК ВКП(б). Они непосредственно и напрямую включались тем самым в сферу централизованной партийно-государственной системы на достаточно высоком уровне.

Неизменными оставались и функции госбезопасности как надзирающего и карающего органа. Военная контрразведка на всех уровнях, организационно состоящая в системе НКВД - НКГБ - МГБ СССР, действовала совершенно независимо от военного руководства, подчиняясь собственному начальству. В годы войны Главное управление контрразведки ГУКР «Смерш», выведенное из состава госбезопасности, было подчинено напрямую Сталину как наркому обороны СССР.

Все это, вместе взятое, должно было обеспечить безусловную подконтрольность вооруженных сил тоталитарной власти, исключая саму возможность опасного перерождения военных кругов в самостоятельную политическую силу. Решение данной проблемы сводилась в конечном счете к тому пристальному вниманию, самому различному по своим формам, которое уделялось кадровому составу армии, в первую очередь, в части политического доверия к высшим командирам и начальникам.

Работа по формированию корпуса высших военных руководителей, входящих в основную номенклатуру ЦК, направлялась аппаратом ЦК ВКП(б). С учетом специфики военной службы непосредственное руководство работой кадровых органов управлений и служб Наркомата обороны и военных округов, подбор, выдвижение и персональный учет кадров, подготовка приказов о назначениях и перемещениях командно-начальствующего состава от командиров полков и отдельных батальонов и выше, а также соответствующих им по должности, возлагалось на Управление кадров НКО СССР. В 1941 году после начала военных действий персональный учет среднего и старшего командно-начальствующего состава до командиров полков и отдельных батальонов включительно был передан в введение Главного управления формирования и укомплектования войск НКО СССР. При этом Главное управление кадров НКО СССР, наряду с другими задачами, осуществляло работу по персональному учету высших командиров и начальников, занимавших генеральские должности от командира дивизии и выше. Кадровая работа в вооруженных силах велась под партийным контролем, непосредственно осуществлявшимся соответствующими по уровню армейскими политорганами.

Организационные формы работы с военными кадрами изменялись, но общее наблюдение всегда оставались за ЦК, чем обеспечивалось постоянное централизованное руководство кадровой политикой. Известно в частности, что в октябре 1952 г. при распределении обязанностей среди членов Секретариата ЦК КПСС, с целью усиления влияния партийного центра в вооруженных силах, вновь избранный секретарь ЦК Л.И. Брежнев был специально нацелен исключительно на руководство политорганами армии и флота и ему поручили направлять работу по подбору и расстановке военных кадров.

Кадровая работа в предвоенные годы проходила в сложных условиях. Репрессии и увольнения в период «большого террора», в результате которых вооруженные силы лишились более 45 тыс. командиров различных рангов, привели к серьезному и трудновосполнимому урону. Среди изгнанных из рядов РККА были как арестованные по различным поводам, так и уволенные по причине политического недоверия, невозможности дальнейшего использования, в том числе из-за болезни, а также «вычищенные» ввиду морально-бытового разложения и дисциплинарных нарушений. Целый ряд командиров и политработников был осужден за различные уголовные и должностные преступления. По данным судебной статистики известно, что за так называемые контрреволюционные преступления, обвинения в которых являются признаком политических репрессий, в 1936-1940 годах было арестовано примерно 11,5 тыс. и осуждено более 9,5 тыс. военнослужащих среднего, старшего и высшего командно-начальствующего состава.

Еще во второй половине 1938 года начался пересмотр дел ранее арестованных и уволенных, который набрал силу в 1939 году, в результате чего было возвращено в кадры более 13,3 тыс. человек. Некоторые военнослужащие, приговоренные к различным срокам заключения либо находящиеся под следствием, были тогда освобождены и вернулись в состав РККА. Однако, несмотря на спад репрессий к началу 1939 года, последствия их продолжали оставаться острой проблемой, влияющей на боеготовность РККА.

Репрессивный каток прошелся, в основном, по верхним эшелонам военных кадров, что сделало особенно актуальным проблемы, связанные с наличием опытных командиров в звеньях дивизия - корпус и выше. В ходе репрессий в 1937-1941 годах среди лиц высшего командно-начальствующего состава было уничтожено не менее 800 человек. Нельзя недооценивать нагнетания в этой обстановке атмосферы страха и неуверенности среди командного состава, боязни ответственности за проявление инициативы и принятие нестандартных решений, что резко снижало эффективность руководства.

Существовало и другое, отнюдь не менее важное обстоятельство, предельно обострившее кадровую проблему. Как известно, в 1939 году началось стремительное наращивание численности армии, развертывание новых частей и соединений. Всего за вторую половину 1939 - первую половину 1941 года было вновь сформировано 18 управлений армий, 42 управления стрелковых корпусов, 29 управлений механизированных корпусов, 5 управлений воздушно-десантных корпусов, 125 стрелковых, 61 танковая, 31 моторизованная дивизия, 16 воздушно-десантных бригад, 108 артиллерийских полков и др. части. За этот же период было сформировано 5 управлений авиационных корпусов и 79 авиационных дивизий (в т.ч. 143 авиаполка, из них 13 дальнебомбардировочных). Общая численность вооруженных сил выросла с 1,87 млн. в середине 1939 года до 5,1 млн. в июне 1941 года. Соответственно непрерывно росло количество командно-начальствующего состава, достигнув к январю 1941 численности в 540 тыс. человек (без ВМФ).