Фразообразовательные процессы и типология русского фразообразования (диахронический аспект фразообразования)

В составе этих трех выделенных речевых фразеологизмов есть по одному компоненту, которые сохраняют свое прямое значение: это слова глаза, чувства, уста.

При фразеологической интеграции новое ассоциативное значение может приобретать либо один из компонентов, либо все компоненты. Когда такое значение приобретает лишь один компонент, возникает более аналитичная фразеологическая единица. Такими, например, являются выражения, в которых один из компонентов имеет метафорическое значение: ворошить прошлое, гореть желанием, заострить внимание, дырявая память, беззубая острота, каменное лицо и т.п. К этому же типу относятся выражения подбитый ветром, было да сплыло. Фразеологическая единица подбитый ветром употребляется только применительно к одежде, означает по сути дела, что одежда ничем не подбита, т. е. не имеет подкладки. Слово ветер в данном случае создает образность выражения, имеющую метафорический характер (ср.: подбитый шелком, подбитый мехом и т.д.). Фразеологическая единица было да сплыло основана на созвучии слов-компонентов, причем первое слово сохраняет свое прямое значение, а второй компонент, подобранный на основе созвучия, приобретает в составе выражения переносное значение на основе сходства - как бы сплыло.

При образовании таких фразеологических единиц происходит опора на переменные обычные сочетания слов. Это дало основание Н.М. Шанскому определять такие выражения как образованные по модели, однако если и можно говорить в этом случае о наличии модели, то лишь грамматической, поскольку с точки зрения лексико-семантической соотносимые переменные сочетания и фразеологические единицы слишком различны.

Рождение нового, фразеологически связанного значения слова луч (надежды) хорошо наблюдается, например, в тексте Радищева: "...наконец, приближаясь, представило ясно взорам нашим два малые судна, прямо идущие к тому месту, где мы находилися среди отчаяния, во сто крат надежду превосходящего. Как в темной храмине, свету совсем неприступной, вдруг отверзается дверь, и луч денный, влетев стремительно в среду мрака, разгоняет оный, распростирался по всей храмине до дальнейших ее пределов, - тако, увидев суда, луч надежды ко спасению протек наши души. Отчаяние превратилося в восторг..." (Путешествие из Петербурга в Москву). Нередко, употребляя новую фразу, еще как следует не устоявшуюся в языке, авторы подчеркивают ее метафоричность путем сочетания компонента с переносным значением как бы в первичном eго значении, например: "Тогда у Вакха весь надежды луч погас, и во отчаяньи, как в море, он погряз" (В. Майков. Елисей, или Раздраженный Вакх); "Тысячи кубометров были промыты в тот первый год, но ни в одном шлихе не блеснул геологам лучом надежды неуловимый алмаз" (В. Осипов. Ускорение).

Примерами образования фразеологических единиц на основе метафорического переноса значения одного из составляющих слов являются также выражения куриная, память, пронзить взглядом, неизгладимое впечатление и т.д.

На основе ассоциации по связи перенесено значение на компоненты в составе выражений замолвить словечко, пальцем не трогать. Компонент словечко приобрел в этом контексте значение "просьба" при общем значении "высказать кому-то просьбу по поводу кого-то", а компонент палец ассоциируется с понятием "рука", входящим в общее значение фразеологической единицы.

Ассоциация по связи лежит в основе переносного значения компонента мокрый в выражении мокрое дело: "На обводном канале, где они [преступники] проживали, случилось мокрое дело; работа чистая, концы в воду" (А. Толстой. Мой сосед); "Профессиональный убийца со зловещим именем Скараманга берет за каждое "мокрое дело" миллион долларов" ("Лит. газета". 1975. 29 янв.); ср. также: "За что сидел? - Говорят за дело. Да я и не отказываюсь: за дело, так за дело. По мокрому? - Упаси бог. - За воровство? - Не будем уточнять, начальничек" (В. Тендряков. Тройка, семерка, туз). Основанием для переноса значения на слово мокрый явилось в числе прочих и то, что существовала фразеологическая единица сухая беда, имевшая значение в противовес "мокрому убийству" - "убийство без крови", например: "...вспомнил я про чуваш, как они злому человеку сухую беду делают. На кого зол, пойдет да и удавится у него на дворе, чтобы суд на него навести" (Мельников-Печерский. Поярков); "Нет, думаю я себе, уж коли класть на себя руки, так с тем, чтобы лиходею своему сухую беду сделать: пусть же знает, что безрогая корова и шишкой бодает" (Там же).

Более сложными являются такие образования, в которых комбинируются члены только с переносным значением. Новые переносные значения обычно объединяются в составе таких комбинаций, когда один из компонентов имеет метонимический характер, а другой - метафорический. Фразеологическая единица душа нараспашку включает в свой состав компонент душа, имеющий метонимическое переносное значение ("внутренний мир человека; воображаемое место, где он находится у человека"), и компонент нараспашку, имеющий метафорическое значение "открывать" (ср.: дверь нараспашку, пальто нараспашку); ср. также: "Калинович посмотрел на князя, все еще не догадываясь, к чему он клонит разговор: Я всегда был довольно скромен... - проговорил он. - Очень верю, - подхватил князь, - и потому рискую говорить с вами совершенно нараспашку о предмете довольно щекотливом" (А. Писемский. Тысяча душ).

Аналогичные отношения наблюдаются у компонентов фразеологической единицы карманная чахотка, в которой слово карманная имеет традиционное значение, связанное с этим словом и со словом карман во фразеологии - "материальное состояние, наличие денег" (пустой карман, ветер в карманах гуляет, набивать карман и т.д.), а слово чахотка метафорически символизирует тяжелое состояние, в данном случае материальное.

Когда все компоненты выражения, образованного путем интеграции, имеют переносное значение, они чаще бывают метафорическими: делать из мухи слона, капля в море.

При образовании фразеологических единиц на базе слов путем фразеологической интеграции нередко специально совмещаются логически несовместимые понятия, например от жилетки рукава, без году неделя, самоварное золото. Такие совмещения слов иногда соотносятся со сходными свободными словосочетаниями, объясняющими их шутливый характер. Так, с временным значением употреблялись названия церковных праздников или обрядов, например до Филиппова заговенья: "Кругом на двадцать верст другой мельницы нет, а для нашей вряд до Филиппова заговенья помолоту достанет" (М. Салтыков-Щедрин. За рубежом). По ассоциации с этими сочетаниями возникло шутливое образование до морковкиного заговенья, т. е. "до бесконечности".

Так возникли шутливые выражения типа профессор кислых, щей (ср.: профессор математики, профессор химии и т. д.); токарь по хлебу (ср.: токарь по дереву, токарь по металлу); резчик по салу (ср.: резчик по кости). "[Грозной:] Да ты кто такой? [Горностаев:] Я - профессор Горностаев. [Грозной:] Профессор кислых щей? Ха-ха-ха" (Тренев. Любовь Яровая). Ср. также: "Эта мадам просто чудо-юдо на всю округу... - Самый главный профессор по танцулькам, - добавил Лука" (В. Беляев. Старая крепость); "Мастеровые, что ль? - Нет... так... Каки мастеровые! По хлебу резчики..." (С. Подъячев. Среди рабочих); "Несколько раз пришлось мне проглатывать нелестные эпитеты насчет моей фигуры, костюма. Эй, ты, дикий барин, откеда убег? Или: - Эй, ты, по хлебу резчик, продай опорки-то!" (С. Подъячев. У староверов).

Совмещение несовместимых понятий встречается в составе компаративных фразеологических единиц: например, у выражений, утверждающих отсутствие необходимости: (нужен) как рыбке зонтик, как щуке брюки, как собаке пятая нога, как пятое колесо телеге, как собаке "здрасте".

Такого рода сочетаемость также важно учитывать при описании семантики языка. Справедливо заметил У. Вейнрейх: "Семантическая теория не может считаться полной, если она не учитывает эффектов, возникающих из-за комбинирования "несовместимых" десигнатов" [37:195].

Второй процесс образования фразеологических единиц на базе отдельных слов русского языка - фразеологическая дифференциация. Сущность этого процесса заключается в том, что мотивирующая база (обычно одно слово) представляется развернутым сочетанием, т.е. происходит как бы разложение слова и представление его значения путем указания других, чаще всего каких-то второстепенных признаков. По сути дела этот процесс соотнесен с фразеологической интеграцией, поскольку при возникновении этих образований опять-таки совмещаются слова, обычно не совмещаемые в речи. Иначе говоря, при фразеологической дифференциации происходит расщепление слова, сопровождающееся созданием новой составной форумы. Часть таких образований нередко называют составными формами, например расправиться > учинить расправу; победить > одержать победу и т.д.

Такого рода выражения в языкознании обычно определяются термином перифраза (парафраза) и истолковываются как "троп, состоящий в замене обычного слова (простого обозначения некоторого предмета одним словом) описательным выражением". Фразеологи не исследовали еще это явление в должной мере, хотя оно и находится в поле их зрения. Так, В.Л. Архангельский отмечает, что перифрастические образования соотносятся лишь с одним денотатом, а каждый из компонентов не имеет денотата. К перифразам он относит как выражения типа светило дня, зеркало души, так и типа Северная Пальмира, телефон-автомат, изба-читальня [38:221].

Перифрастические фразеологические единицы, возникающие, как правило, на базе отдельных слов, можно представить в виде следующих разновидностей:

собственно перифрастические образования, образно, путем указаний на особые признаки, представляющие явления действительности: корабль пустыни - верблюд; презренный металл - деньги; королева полей - кукуруза; сыны Эскулапа - врачи; угольное племя - шахтеры; пятый океан - небо; мир безмолвия - океан; белое золото - хлопок; мягкое золото - мех; черное золото - нефть и т.д.;

табуированные образования, возникшие как иносказания, когда подлинное название по определенным причинам произносить было нельзя (табу): хозяин леса - медведь; князь тьмы, враг рода человеческого, нечистая сила - сатана;

эвфемистические образования, т.е. такие, в которых смягченно, более вежливо называются явления, по той или иной причине считающиеся неприличными: отправиться в лучший мир - умереть; в костюме Адама, в костюме Евы, в чем мать родила - голый; быть в интересном положении - быть беременной; комбинация из трех пальцев - кукиш;

4) дисфемистические образования, т.е. такие, в которых естественное название заменяется обидным, вульгарным, грубым (процесс, противоположный эвфемизации): олух царя небесного - неумный; чернильная душа - канцелярист; колокольный дворянин - человек духовного происхождения;

выражения, в которых создается ложный образ путем использования слов, не соответствующих семантически сути обозначаемого явления, но имеющих звуковое сходство с мотивирующей базой; в этих случаях нередко использованы слова, в языке не существующие в свободном виде, а специально придуманные: съесть все жданки - заждаться; продавать дрожжи - дрожать; задать драпака (драпа) - драпануть;

выражения, в которых один из компонентов соотносится формально и семантически с мотивирующей базой, представляющие как бы сложную синтаксическую форму слова - (мотивирующей базы): наводить чистоту - чистить; вызывать подозрения - подозревать; одержать победу - победить.

Обобщая эти разновидности, можно выделить три структурно-семантических типа фразеологических единиц, возникающих в результате фразеологической дифференциации:

1) мотивирующая база не отражается в элементах деривационной базы: ни формально, ни семантически они не соотносятся, если иметь в виду первичные значения компонентов деривационной базы; этот тип охватывает первые четыре разновидности: корабль пустыни - верблюд; князь тьмы - сатана, в костюме Адама - голый, олух царя небесного - неумный, глупый:

мотивирующая база отражается в одном из элементов деривационной базы лишь формально, т.е. обнаруживается общность звуковых оболочек (морфем), но значение (первичное) компонентов деривационной базы и мотивирующей базы не соотносится; это образования типа дрожать - продавать дрожжи, поехать в Ригу - рыгать;

мотивирующая база отражается в одном из элементов как семантически, так и формально, т.е. обнаруживается общность корневой морфемы мотивирующей базы и одного из элементов деривационной базы; это разряд фразеологических единиц довольно многочисленный: одержать победу - победить, навести справки - справиться.

Образования первого типа создаются чаще всего путем отражения в деривационной базе таких признаков, которые не учитываются при толковании понятия при его определении. В этом нетрудно убедиться, если сопоставить определения, данные этим понятиям (значениям слов, являющихся мотивирующей базой) в словарях, например в ССРЛЯ: кукуруза (ср.: королева полей) - "однолетнее растение из семейства злаковых; одна из важнейших зерновых, фуражных и силосных культур" (ССРЛЯ. Т. 5. С. 1806); верблюд (ср.: корабль пустыни) - "крупное вьючное животное из породы жвачных с одним или двумя горбами на спине, отличающееся большой выносливостью" (ССРЛЯ. Т. 2. С. 168);

умирать (ср.: отправляться в лучший мир) - "переставать жить, становиться мертвым" (ССРЛЯ. Т. 16. Знач. 1, с. 604); глупый (ср.: олух царя небесного) - "умственно ограниченный, тупой, неумный" (ССРЛЯ. Т. 3. Знач. 1, с. 149).

У фразеологических единиц этого типа денотат один, и им соответствует в языке одно слово, что приводит к определенной семантической целостности фразеологических единиц данного типа, хотя нельзя считать компоненты их десемантизированными.

Е. Курилович, вводя понятие "глобальное значение", анализирует образование такого типа - владыка моря (кит) - и приходит к выводу, что оно лишено глобального значения, потому что "в случае метафоры, такой как владыка моря (кит), к контексту, определяющему значение слова владыка, относится и море, употребленное здесь в собственном значении", тогда как в выражении собаку съесть, обладающем, по мнению Е. Куриловича, глобальным значением, "ни один из двух членов не образует семантического контекста другого" [39:242-243].

В процессе образования фразеологических единиц этого типа компоненты деривационной базы нередко сохраняют свое первичное значение, что способствует осознанию носителями языка внутренней формы этих выражений. Однако такое значение может сохранять лишь часть компонентов, чаще всего один из компонентов деривационной базы. Остальные компоненты приобретают новое переносное значение.

При образовании фразеологической единицы корабль пустыни был использован образ: верблюд, величаво идущий, как удобное средство передвижения по пустыне, напоминает корабль, средство передвижения по морю. В этой фразеологической единице не нашли своего отражения многие признаки верблюда, его биологическая характеристика, наличие горбов, выносливость и т.д. Существенным для этого образа оказалось указание на его, так сказать, место пребывания и функционирования. Этот признак передается с помощью слова пустыни, сохранившего свой первичный смысл. Второй компонент фразеологической единицы - корабль - призван передать не только функцию (по аналогии с прямой функцией корабля), но и величественность верблюда, его торжественное движение.

Иной характер имеет образование единицы в костюме Адама. В этой фразеологической единице все компоненты как будто сохраняют свое первичное значение, ибо в основе ее лежит указание на библейского героя, не имевшего одежды. Но одновременно это словосочетание приобретает более отвлеченное значение - "голый", "без одежды"; таким образом, отношения конкретного и отвлеченного, возникающего на этом конкретном, создают внутреннюю форму.

Перифрастические фразеологические единицы, имеющие образный характер, чаще всего стилистически окрашены. Окраска их зависит от характера компонента с переносным значением. Если такой компонент имеет стилистическую окраску, то и все выражение приобретает такую же окраску, например: "И хотя я и читал в журнале "Вокруг света" заманчивые рассказы о Сахаре, самумах и "кораблях пустыни" - верблюдах, но они меня не прельщали" (К. Паустовский. Золотая роза); "Андрей Богданович любил громкие слова, поэтому, выступая на районных совещаниях, нисколько не хуже других славил "королеву полей"" (В. Тендряков. Поденка - век короткий); "Все бросил: и скульптуру, и сочинение фуг, и дрянные, укачивающего типа стишата свои в космическом стиле, и даже даму сердца, верующую в мои гигантские таланты" (Ю. Герман. Дело, которому ты служишь); "Смотри же помни, презренного металла не проси, как скоро предашься сладостной неге" (И. Гончаров. Обыкновенная история).

Эвфемистические фразеологические единицы чаще всего бывают стилистически сниженными, например: "Выволок он меня сперва в сени, а потом на крыльцо, а с крыльца вниз ступеньки... высоко... поставил на краю... обождал чуток... дал передышку... да потом ка-а-ак шпокнет мне по этому вот месту, на чем сижу, коленкой, так я словно птица с крыльца-то спорхнул, ей-богу!" (С. Подъячев. За язык пропадаю); "Снять бы штаны, говорю, да по мягкой части орясиной, что потолще" (В. Липатов. Стрежень); "Отчего в старое доброе время случались пожары? Ну, по неосмотрительности: мужик пошел "до ветру" да бросил недокуренную козью ножку или малыши спичками побаловались... Все это редкие случаи" (С. Крутилин. Липяги); "В полночь сунул я ноги в валенки, ватник на плечи набросил, будто по малой нужде во двор выхожу" (С. Крутилин. Липяги).

Довольно часто описательное выражение опирается на какие-то детали быта. Такие перифрастические фразеологические единицы чаще всего живут недолго: как только изменяются сами бытовые условия, исчезает и фразеологическая единица, утрачивая свою внутреннюю форму. Так, исчезла фразеологическая единица человек двадцатого числа, обозначавшая до революции чиновника: по традиции чиновники получали жалованье двадцатого числа каждого месяца: "После "двадцатого числа" в суде по вечерам становилось несколько шумно" (В. Короленко. История моего современника); "Ну, а все-таки вы теперь к мужу снисходительнее стали. Маргарита Васильевна? - спросил Невзгодин. Еще бы! И он, в сущности, не дурной человек... Только любил фразу и разыгрывал героя на словах, когда он самый обыкновенный трус и человек двадцатого числа..." (К. Станюкович. Жрецы).

Среди этого типа особую группу составляют перифрастические выражения, связанные с табу или с принятыми в обществе условностями, запрещающими употребление прямых названий отдельных явлений, например: "Явился проповедник, который перелагал фамилию "Бородавкин" на цифры и доказывал, что ежели выпустить букву р, то выйдет 666, то есть князь тьмы" (М. Салтыков-Щедрин. История одного города); "Долгое время находилась я в состоянии томления, долгое время безуспешно стремилась к свету, но князь тьмы слишком искусен, чтобы разом упустить из рук свою жертву!" (М. Салтыков-Щедрин. История одного города); "Была в то время, - так начинает он [летописец] свое повествование, - в одном из городских храмов картина, изображавшая мучения грешников в присутствии врага рода человеческого. Сатана представлен стоящим на верхней ступени адского трона..." (М. Салтыков-Щедрин. История одного города); "Эк тебя он смутил, - сказал дядя Юфим, - враг рода человеческого!... Он рад!... Это ему все равно, что медку лизнуть" (С. Подъячев. Среди рабочих).

Процессы, которые наблюдаются при образовании табуированных выражений, в целом сходны с теми, что происходят при возникновении собственно перифрастических образований, хотя причины их возникновения особые. С. Ульман, несколько расширенно понимающий явление табу, выделяет три типа таких выражений: а) "обязанные своим появлением чувству страха", б) продиктованные чувством деликатности, "когда мы говорим на такие неприятные темы, как болезнь или смерть, физические или моральные недостатки", в) "из стремления соблюдать приличия: запреты на называние явлений, относящихся к сексуальной сфере жизни, и определенных частей и функций тела" [20: 283]. Предсказывая перспективу развития этих типов, он пишет: "Первый тип с развитием цивилизации будет встречаться все реже и реже, хотя совсем он, по-видимому, не исчезнет. Второй и в особенности третий типы с развитием более высоких моральных норм и более тонких форм социального поведения будут, напротив, встречаться вое чаще и чаще, хотя некоторые слишком утонченные табу, возможно, постепенно будут отброшены как ханжеские" [20: 283].

Образования типа съесть все жданки, задать храповицкого, продавать дрожжи как будто обладают внутренней формой, но эта внутренняя форма оказывается иллюзорной.

Интересно в этом отношении выражение задать храповицкого. В нем как будто содержится намек на некую личность - Храповицкого. Этот намек иногда в речи реализуется более отчетливо: "Ну, брат-казначей, ты уж расплачивайся за меня, а я пойду на сеновал с Храповицким поговорить" (М. Салтыков-Щедрин. Господа Головлевы). Соотнесенность слов захрапеть и храповицкий очевидна и явилась, видимо, основанием для такого каламбурного образования, хотя не исключено, что при образовании этого выражения имелась в виду конкретная фамилия. Так, близкий друг Г.Р. Державина, известный писатель и общественный деятель того времени, косил именно такую фамилию, о чем свидетельствует и послание Державина "Храповицкому".

В этой связи следует заметить, что явление персонификации нередко наблюдается в русской речи и в русской фразеологии: Речевые образования с персонификацией можно наблюдать в следующих примерах: "Арестант бежит из Сибири с одной целью - чтобы увидеть родину. Но родины у него нет. Он отверженец общества. Все отступились от него, кроме таких же, как он, обитателей трущоб, которые посмотрят на него, "варнака Сибирского, генерала Забугрянского", как на героя" (В. Гиляровский. Каторга); "Варвара печально согласилась. Смотреть противно. Конечно, противно! - подтвердила Аглая. Ведь фундаментальных знаний ни на грош, один только фасон. У нас на рабфаке таких называли барон фон Мыльников" (Ю. Герман. Дело, которому ты служишь); ср.: мыльный пузырь.

Ряд фразеологических единиц русского языка основан на персонификации: Кондрашка хватил, Митькой звали, показать Кузькину мать, как Сидорову козу и т.д. Персонификация наблюдается и в новейших образованиях, например работать в бригаде Ваньки Шаталова, т.е. "шататься, ходить без дела" [40].

Явление персонификации, о котором шла речь, необходимо отличать от тех случаев, когда в основе фразеологической единицы лежит имя исторического лица или мифического героя, с помощью которого передаются какие-то типические черты, присущие этому лицу, например: Сизифов труд; нить Ариадны; Мамай прошел; потемкинская деревня; тяжела ты, шапка Мономаха и т.д. [41].

В целях создания экспрессии в состав фразеологических единиц иногда включаются специально придуманные слова, обычно образованные от слов, существующих в русском языке с помощью тех или иных словообразовательных средств: съесть все жданки, слонять слоны, задавать стрекача (от стрекать), задавать драпа (от драпать, драпануть), и т.п.

Особый тип фразеологических единиц, образованных на базе отдельных слов, составляют перифрастические словосочетания типа наводить справки, одержать победу. Эти образования активно возникали в конце XVIII века. В некоторых случаях они возникали как составные синтаксические формы, призванные компенсировать парадигматические недостатки тех или иных глаголов, как это можно предполагать, например, в отношении выражения одержать победу, компенсирующего отсутствующую форму 1 лица ед. числа глагола победить. Выражения эти составлялись из абстрактного глагола со значением деятельности или действия вообще, т. е. как отмечает В.В. Виноградов, "из глагола с почти замершим (вне данной связи) конкретным значением, и из зависимого отглагольного существительного, которое и раскрывало суть, содержание действия" [42: 414].

В ряду этих выражений немало таких, которые сначала входили в большие серии словосочетаний, а затем в результате устаревания многих словосочетаний остались лишь в виде двух-трех словосочетаний, включающих один и тот же глагол.

Так, по наблюдениям В.М. Филипповой, в XVIII веке глагол чинить сочетался с винительным падежом без предлога целого ряда имен существительных: чинить зло, доброту, благо, злодеяние, благодеяние, злодейство, добро, пользу, вред, повреждение, отраду, досаду, обиду, насмешку, шутку, искус, обман, обманство, пакость, грех, коварство, измену, преступление, беззаконие, волхование, трудности, утруждение, поношение, препятствие, помеху, помешательство, облегчение, вспоможение, помощь, награждение, воздаяние, наказание, казнь, убыток, суд, муки, волю, привольность, изъяснение, запрещение, объявление, отговорку, вымыслы, завет, присягу, сговор, мир, дружбу, замирение, перемирие, союз, дело, нападение, нашествие, наступление, брань, бой, войну, бунт, мятеж, смятение, сопротивление, учреждение, исполнение, приуготовление, роскошь, дороговизну, расходы, смотр, пир, встречу, пожар, шум, возмущение и др. [43: 13-14]. Иначе говоря, этот глагол сочетался как со словами положительной окраски, так и со словами отрицательной окраски. В настоящее время его сочетаемость очень сузилась и ограничивается лишь несколькими фразеологическими сочетаниями: чинить препятствия, чинить преграды, чинить расправу.

Сузилась сочетаемость глагола одержать, который еще в прошлом веке, по материалу словаря В.И. Даля, имел гораздо более широкую сочетаемость с различными значениями: со значением "удерживать, придерживать, останавливать, не давать ходу, бегу, воли, простору". - Он хватается на бегу за: спицу и одерживает коляску! Одерживай молодую лошадку, горячится! Маховое колесо одерживает и уравнивает ход машины. Снег одерживает лошадей, проваливается, лошади проступают его, нет твердого насту. Со значением "владеть чем, обдержать, занимать, захватывать, брать, держать во власти своей". - Одержав высоты, можно затруднить неприятелю приступ. Господь одерживает небеса и земли. Ср. также у М.А. Шолохова: "Вам человек из своих нужен. - Из каких это своих? - А из таких, чтоб вашу руку одерживал" (Смертный враг).

Отнесение этих образований к числу фразеологических единиц, возникших на базе отдельных слов, мотивируется тем, что они возникли действительно из слов, хотя сразу, видимо, не осознавались как фразеологические единицы. Изменение сочетаемости глаголов, входящих в их состав, привело к изоляции этих словосочетаний, к их переходу в состав фразеологических единиц без изменения значения. Последнее обстоятельство весьма важно, ибо образование фразеологических единиц на базе переменных словосочетаний обычно связано с изменением значения такого сочетания, с переносом на него нового значения.

Фразеологические единицы, возникающие на базе отдельных, слов, обычно не имеют эквивалентов среди переменных словосочетаний, как это наблюдается у фразеологических единиц, образованных на базе переменных словосочетаний. Однако таких эквивалентов могут не иметь и фразеологические единицы, возникшие на иной деривационной базе. Это бывает в двух случаях. Во-первых, когда в составе фразеологической единицы в результате изменения лексического состава языка оказывается слово, неупотребительное на данном этапе развития языка, слово устаревшее. Таких случаев, как показали исследования Р.Н. Попова [44], в современном русском языке немало. Можно привести ряд примеров: устаревшие слова - бить баклуши, лезть на рожон, точить лясы, земная юдоль, яко тать в нощи и др.; устаревшие формы слов - среди бела дня, положа руку на сердце, на босу ногу, во все тяжкие и др.; устаревшие значения слов - не на живот, а на смерть; глагол времен; тянуть канитель и т.п.

Во-вторых, когда фразеологическая единица возникла на базе другой фразеологической единицы, т.е. деривационной базой ее была фразеологическая единица русского или чужого языка. Так, не имеет эквивалента среди переменных словосочетаний выражение кормить обещаниями, возникшее на базе фразеологической единицы кормить завтраками, где слово завтрак было заменено другим, проясняющим внутреннюю форму, с более точным конкретным значением (см. ниже о конкретизации образа).

5. Образование фразеологических единиц на базе переменных сочетаний русского языка

Образование фразеологических единиц на базе переменных сочетаний, как уже не раз отмечалось фразеологами, наиболее продуктивный путь пополнения русской фразеологии. Этот процесс обычно определяется термином фразеологизация переменных сочетаний. Однако, поскольку термин фразеологизация сам по себе не раскрывает характера фразообразовательного процесса, в данной работе представляется более целесообразным использовать для обозначения процесса образования фразеологических единиц на базе переменных сочетаний слов термин фразеологическая транспозиция.

Под транспозицией в языкознании обычно понимается перевод знака из одной категории в другую, термин этот используется и в словообразовании [45]. Применительно к образованию фразеологических единиц этот термин можно использовать для обозначения такого процесса фразообразования, при котором языковая единица или единица речи преобразуется в новую фразеологическую единицу, т. е. для семантического образования фразеологических единиц. В этом случае необходимо различать внутрисистемную (на базе материала данного языка) транспозицию и межсистемную (на базе иноязычного материала) транспозицию.

В свою очередь, внутрисистемная транспозиция разграничивается на первичную и вторичную. Образование новой единицы на базе переменного сочетания слов есть первичная транспозиция, вторичную транспозицию составляет образование новой фразеологической единицы на базе другой фразеологической единицы этого же языка.

Таким образом, под внутрисистемной первичной транспозицией понимается перевод переменного сочетания слов нефразеологического характера в разряд фразеологических единиц, т.е. образование новой фразеологической единицы путем переноса на переменное сочетание нового, фразеологического значения.

В результате первичной внутрисистемной транспозиции возникает качественно новая единица языка. Хотя лексический состав у соотносительной пары - переменного сочетания и фразеологической единицы, возникшей на ее базе, - один и тот же, семантическое различие их отражается так или иначе в контексте, оно проявляется либо в грамматических формах, либо в лексическом окружении.

Даже выделенные из широкого контекста предложения позволяют сравнительно легко определить, какая единица из таких соотносительных пар использована в данном контексте, ср. например: "Зловещий вал несся по земле прямо на нас. Дед торопливо сматывал длинную удочку из орешины..." (К. Паустовский. Золотая роза); "Управление давно опустело. - Пора сматывать удочки, Михаил Борисович. Поедем ко мне, я прошу" (В. Ажаев. Далеко от Москвы); "Командиры звеньев, ко мне! - скомандовал командир полка. Виктор вышел из строя" (Шолохов-Синявский. Волгины); "Машина со старыми подшипниками выйдет из строя" (А. Рыбаков. Приключения Кроша); "Все? - спросил Вериго, приподнимая перо над бумагой. Да, - подтвердил Тимофей. И следователь поставил точку" (С. Сартаков. Философский камень); "Сцена должна дышать радостью, весельем. Он медленно развел руки в знак того, что - увы! - слова излишни, и надо ставить точку" (К. Федин. Костер.).

Образование фразеологических единиц на базе переменных сочетаний имеет свою специфику в сравнении с образованием на базе отдельных слов. Специфика эта в том, что переменное сочетание имеет некое добавочное значение, присущее сочетанию в целом, в отличие от значений слов, составляющих это сочетание, взятых изолированно, вне связи. Как известно, слова вне речи предстают перед нами в более абстрактных значениях, поэтому процесс фразеологической интеграции, когда в качестве строительного материала для фразеологической единицы используются отдельно взятые слова, заметно отличается от транспозиции, от образования фразеологических единиц на базе переменных сочетаний слов.

Перенесение на переменное сочетание нового, фразеологического значения порождает определенные отношения между первичными значениями компонентов этого сочетания, а также общим значением всего переменного сочетания и новым фразеологическим значением. В результате возникают именно те отношения, которые и составляют внутреннюю форму фразеологической единицы.

Соотношение первичных значений компонентов и общего значения переменного сочетания (деривационной базы), общего фразеологического значения фразеологической единицы и новых значений ее компонентов составляет то совмещенное видение двух явлений, которое и определяется обычно как образность фразеологической единицы.

Фразеологическая транспозиция - всегда процесс семантический. Как правило, при первичной внутрисистемной транспозиции это процесс соотнесения конкретного и абстрактного, ибо в самой природе образности заключено диалектическое противоречие между конкретным и абстрактным. "Мы можем обозначить поэтическое представление как образное, - писал Гегель, - поскольку оно ставит перед нашим взором вместо абстрактной сущности конкретную ее реальность" [46: 194].

Фразеологические единицы, возникающие на базе переменных сочетаний слов, неоднородны. Отличаются они как конкретными особенностями, так и некоторыми общими специфическими чертами. В частности, они различаются характером соотнесенности деривационной и мотивирующей базы, что приводит к различным типам переноса значений на переменное сочетание. Однако и конкретные особенности переменных сочетаний, являющихся деривационной базой для образования фразеологических единиц, требуют учета и описания.

Трудно перечислить все источники переменных словосочетаний, которые служат основой для образования фразеологических единиц. В наиболее общем виде можно выделить лишь две группы таких источников: русскую устную речь, как наиболее важный источник, и произведения русской литературы и русского народного творчества, как они обычно разграничиваются фразеологами [47: 14-19].

Устная русская речь как источник образования фразеологических единиц может быть дифференцирована. Следует указать наиболее важные для фразообразования ее разновидности, связанные с отдельными речевыми сферами:

со старыми русскими ремеслами - попасть впросак, лыка не вяжет, разделать под орех, овчинка выделки не стоит и т.п.;

с наблюдением над поведением животных, с их повадками - вилять хвостом, держать нос по ветру, ходить на задних лапках, заметать следы и др.;

с охотой и рыболовством - по свежим следам, закинуть удочку, попасть на крючок, рыть яму и т.п.;

с бытом - поворачивать оглобли, дразнить гусей, гонять, собак, заваривать кашу, выносить сор из избы и др.;

с гаданиями, заговорами, суевериями, приговорами - гадать на бобах, заговаривать зубы, как с гуся вода [48: 337], переходить дорогу кому-то и т. д.;

с народными играми - играть в прятки, жив курилка, положить на обе лопатки, играть в бирюльки;

с военным делом - держать порох сухим, тихой сапой, брать на мушку, прямой наводкой;

с мореплаваньем - бросить якорь, отдать концы, на всех парусах, идти в фарватере;

с карточной игрой - загнуть угол, карта бита, втирать очки и т.д.;

с различными видами искусства - задать бенефис, играть роль, слабая струнка, сгущать краски, плясать под чужую дудку;

с техникой - гайка слаба, винтика не хватает, заводиться с полуоборота, спускать на тормозах и др.;

со спортом - брать высоту, запрещенный прием, второе дыхание, забивать гол в свои ворота.

Второй разряд деривационной базы при фразеологизации составляют произведения литературы или устного народного творчества:

сочетания из устного народного творчества - сказка про белого бычка, кот наплакал, кащей бессмертный, красная девица, Лиса Патрикеевна, битый небитого везет и т.п.;

сочетания из произведений русской литературы - Слон, и Моська; а Васька слушает, да ест; есть еще порох в пороховницах; сама себя высекла; на деревню дедушке; лошадиная фамилия; унтер Пришибеев и т.п.

Сочетания, зафиксированные в устном народном творчестве, обычно представляют анонимный материал. Авторский характер имеют сочетания, созданные писателями в текстах произведений художественной литературы. Эти сочетания часто фигурируют в тексте как переменные: в баснях Крылова сочетания Слон и Моська, а Васька слушает да ест. Бывают и такие случаи, когда уже в тексте произведения переменное сочетание, употребляемое в тексте в качестве такового, приобретает символический, фразеологический смысл и становится фразеологической единицей. Правда, в таких случаях еще нельзя говорить о полноценной фразеологической единице, поскольку для этого, необходимо, чтобы это сочетание стало употребительным в народе, стало воспроизводиться носителями языка. Если же перед нами лишь такое сочетание, которое с символическим, фразеологизированным значением употреблено лишь в одном контексте данного литературного произведения, но еще не стало (да, может быть, и никогда не станет) общенародным, регулярно употребляемым, то целесообразнее говорить о нем как о речевом фразеологизме. Противопоставление фразеологической единицы речевому фразеологизму подчеркивает, что в случаях речевых фразеологизмов перед нами лишь начало процесса фразеологизации, т.е. то, что Б.А. Ларин определял как вольное переносное употребление: "от конкретного значения к абстрактному, от частного случая к обобщению" [10: 218].

Вместе с тем это начало процесса оказывается особенно удобным для наблюдения процесса транспозиции: удобным потому, что перенос значения на переменное сочетание требует от автора каких-то комментариев, чтобы быть правильно понятым. Это подсказывает анализ речевых фразеологизмов как средство исследования самого процесса транспозиции. Рассмотрим ряд таких речевых фразеологизмов в текстах русских писателей.

В романе И.А. Гончарова "Обыкновенная история" несколько раз употребляется речевой фразеологизм закрыть клапан. Автор дает это сочетание с необычным значением, в необычном контексте. Сначала поясняется сама идея переноса на это сочетание нового значения - дается диалог Александра Адуева и его дяди: "По-вашему, и чувством надо управлять, как паром, - заметил Александр, - то выпустить немного, то вдруг остановить, открыть клапан или закрыть... - Да, этот клапан недаром природа дала человеку - это рассудок, а ты вот не всегда им пользуешься - жаль! а малый порядочный!"

Далее в тексте это сочетание с новым значением используется уже без особых пояснений: "А я так удивляюсь, дядюшка, -- сказал Александр, - что вы прежде заметили бородавку на носу, чем дочь. - Подай-ка назад бумагу. Ты там, пожалуй, выпустишь все чувство и совсем забудешь закрыть клапан, наделаешь вздору и черт знает что объяснишь..."

Такой же авторский перенос значений на переменные сочетания наблюдается в следующих случаях: "Антонина Васильевна, заметивши соседство мужа с этой "жирной перепелкой", как она презрительно называла за глаза свежую толстушку Вавочку, только сверкнула глазами, но не сказала ни слова" (К. Станюкович. Женитьба Пинегина); "Руфина старалась и не могла понять, в чем сила Ийи, этой "тонкошеей гусеницы", этой писклявой букашки с муравьиной талией и рыбьей плоской головой, как у плотвицы" (Е. Пермяк. Последние заморозки); "А ты, черт, таймень холодный, почему молчишь? Говори: искать тебе невесту?" (С. Сартаков. Философский камень); "Не говорил - спускал курки, испепелял высоким жженьем" (В. Федоров. Седьмое небо).

В приведенных случаях переносного употребления переменных сочетаний перенос сделан на основе ассоциации по сходству. Это подчеркивается контекстом, прямо указывается на сходство: жирная перепелка - толстушка (жирная) Вавочка; тонкошеяя гусеница - тонкошеяя Ийя и т.д.

Существует и другой тип переноса значения и употребление переменного сочетания с новым значением - ассоциации по смежности, связи: "Наталья идет вдоль рядов... Слишком узко ее новое платье, слишком тонки каблучки ее новых туфель. Наталья садится, а кумушки в ситцевых платочках - они не стесняются, эти ситцевые кумушки, и Наталья слышит шепот: "Срамота, бабоньки!" (В. Липатов. Стрежень); "Девушка пела в церковном хоре о всех усталых в чужом краю, о всех кораблях, ушедших в море, о всех, забывших радость свою. Так пел ее голос, летящий в купол, и луч сиял на белом плече, и каждый из мрака смотрел и слушал, как белое платье пело в луче" (А. Блок. Девушка пела в церковном хоре); "Какие там порядки? - пожимает плечами высокий человек с острым кадыком и грустным взглядом за стеклами очков без оправы... - Вы понимаете, - негодует бобровый воротник, - из-за меня целая экспедиция сидит без зарплаты! - А из-за меня, между прочим, дети шестой день гоняют по улицам собак вместо того, чтобы сидеть за партой, - говорит острый кадык" (В. Осипов. Ускорение); "У меня приятель погулял вот так с гриппом, потом воспаление среднего уха, потом осложнение, потом трепанация, а третьего дня мы сыграли ему Шопена" (К. Федин. Костер).

В приведенных примерах перенос осознается либо в силу соответствующих указаний авторов, либо в силу традиции переноса (бобровый воротник), либо под влиянием логики контекста, как это наблюдается в последнем примере: заболел - осложнение - трепанация - похоронили. Надо, однако, заметить, что внутренняя форма выражения сыграть Шопена весьма сложна. Значение "похоронить" возникает здесь, видимо, на основе связи с сонатой Шопена си-бемоль минор, в 3-й части которой есть марш, исполняемый во время похорон. Указание на исполнение похоронного марша нередко заменяет в тексте слово похоронить, указывает на смерть кого-то. Так, в повести В. Липатова "Стрежень": "Все, что нужно для жизни, дала дяде Истигнею Обь, и все возьмет, когда оркестр карташевского клуба сыграет для него последний марш на теплой земле - похоронный".

Внутренняя форма речевых фразеологизмов, характеризующаяся сложностью, может послужить препятствием для их закрепления в качестве единицы общего употребления. В этом отношении интересно утверждение А. Бюрже: "Роль системы является существенно негативной и консервативной. Система открывает путь к инновациям, которые не вызывают затруднений во взаимопонимании, и препятствует закреплению инноваций, порождающих такие затруднения" [49: 239].

Случаи употребления переменных сочетаний с фразеологизированным значением группируются в основные типы такого употребления, которые, как будет видно далее, оказываются характерными и для образования общенародных единиц. Эти типы составляют два разряда:

I. Случаи употребления, основанные на ассоциации по сходству, т. е. метафорические употребления:

а) имеющие характер частичной метафоры, поскольку один из компонентов мотивирующей базы совпадает с компонентом деривационной базы: толстушка (жирная) Вавочка - жирная перепелка;

б) имеющие характер полной метафоры, когда лексически сходство не выражено, у мотивирующей базы и деривационной нет общих компонентов: не давать воли чувствам - закрыть клапан; говорить резко - спускать курок;

II. Употребления, основанные на ассоциации по связи, т.е. метонимические употребления;

а) имеющие характер синтагматического сжатия сложной синтагмы, когда из сложной синтагмы вычленяется фрагмент, представляющий собой простое словосочетание в составе этой синтагмы, и этот фрагмент передает значение, присущее всей сложной синтагме, например: девушка в белом платье > белое платье; человек в пальто с бобровым воротником > бобровый воротник, т.е. типа АВСД > АВ (или СД);

б) представляющие такое сжатие сложной синтагмы, когда из ее компонентов создается новое (необычное) словосочетание, передающее значение всей сложной синтагмы: кумушки в ситцевых платочках > ситцевые кумушки, т.е. типа АВСД > АС (или ВД);

в) представляющие собой словосочетания, первичные значения которых соотносятся с теми словами или сочетаниями слов, значения которых они передают, как соотнесенные видовые понятия, объединяемые общим родовым, т.е. типа АВ > СД, например: хоронить - играть похоронный марш (в связи с чьей-то смертью); в приведенных ранее контекстах пример является еще более сложным: играть похоронный марш Шопена > играть Шопена (т.е. "хоронить").

Как уже отмечалось ранее, фразеологические единицы, возникающие на базе переменных сочетаний слов, также распределяются по этим двум основным разрядам: основанные на переносе значения (ассоциации) по сходству и ассоциации по связи. Наиболее многочисленным оказывается в русской фразеологии разряд единиц, образованных на основе ассоциации по сходству, т.е. основанные на метафоризации, поэтому можно начать рассмотрение образования фразеологических единиц на базе переменных сочетаний слов именно с этого разряда.

Рассмотрим это положение на примере фразеологической единицы плыть по течению. Переменное сочетание, на базе которого она возникла, состоит из двух знаменательных слов, имеющих в составе этого сочетания свободные значения: плыть - "передвигаться по воде в определенном направлении" и течение - "движущаяся масса воды в реке, ручье и т.д.". В данном словосочетании использована предложно-падежная форма, которая имеет значение "в направлении движения массы воды в реке, ручье и т.д." (противопоставлено сочетанию против течения). Однако свободное сочетание плыть по течению имеет еще "потенциальную сему" - "плыть без особой затраты сил". Если плыть против течения можно только с применением каких-то усилий, то по течению предметы и живые существа плывут легко, без усилий. При образовании фразеологической единицы ведущей оказывается эта потенциальная сема, именно она, сближая два различных значения - значение переменного словосочетания и фразеологической единицы, дает основание для метафорического переноса значения "жить, действовать пассивно, подчиняясь сложившимся обстоятельствам, не стремясь что-то изменить, не прикладывая сил для этого". Иллюстрация такого переноса дана в тексте романа И. Ильфа и Е. Петрова "Двенадцать стульев: "Но прежде, чем друзья приблизились к пристани, где можно было видеть чувашей и черемис, их внимание было привлечено предметом, плывшим по течению впереди лодки. - Стул! - закричал Остап... - Здорово, приятель! - крикнул Остап. Давненько не виделись. Знаете, Воробьянинов, этот стул напоминает мне нашу жизнь. Мы тоже плывем по течению. Нас топят, мы выплываем, хотя, кажется, никого этим не радуем".

При образовании фразеологической единицы закинуть удочку учитывалось, видимо, добавочное значение всего свободного словосочетания - "начать рыбную ловлю", а также потенциальная сема - "стремление получить улов, поймать рыбу". Именно эта потенциальная сема и стала ведущей в новом значении, которое было перенесено на переменное сочетание.

В качестве примера можно привести различные случаи употребления этого сочетания: "Он усердно насаживал червяков, шлепал по ним рукой, плевал на них и даже сам закидывал удочку" (И. Тургенев. Дворянское гнездо); "А имением кто же распоряжаться будет? - возразил он осторожно, словно закидывал удочку" (M. Салтыков-Щедрин. Господа Головлевы); "...Конечно, во всем красота, даже в твоем носе красота, да за всякой красотой не угоняешься. Старики - те за ней не гонялись... Им весь мир принадлежал; нам так широко распространяться не приходится: руки коротки. Мы закидываем удочку на одной точечке - да караулим. Клюнет, браво, а не клюнет..." (И. Тургенев. Накануне); "За дверью Лева не пробыл и пяти минут, выскочил распаренный, смущенный еще больше. - Что? - Закинул удочку. Только бы клюнуло..." (B. Тендряков. Свидание с Нефертити); "Когда моя матушка начала уже забрасывать удочку на тот счет, что с моими способностями мне не мешало бы поступить в кадетский корпус, дядя вдруг остановился и в изумлении расставил руки" (А. Чехов. Тайный советник); "И о будущем поговори, о новом здании. Закинь удочку, может, еще не скажут, так хоть намекнут" (А. Ажаев. Далеко от Москвы).

При метафорическом переносе значения на переменное сочетание можно указать ряд этапов процесса. Эти этапы не являются обязательными для всех случаев, иногда процесс может быть ограничен лишь первыми из них, однако для большинства фразеологических единиц, образованных таким путем, они характерны и будут следующими:

употребление переменного словосочетания со свободным значением компонентов в русской речи, как регулярного словосочетания (исходный момент);

употребление словосочетания как сравнительного оборота, когда начинает складываться значение, которое в дальнейшем приобретает фразеологическая единица;

3) употребление словосочетания с метафорическим значением, которое дается еще с опорой на сравнение, с подчеркиванием переносного характера такого значения;

4) употребление словосочетания с фразеологическим значением без каких-либо указаний на основание для переноса, поскольку в этом случае значение фразеологической единицы уже хорошо известно носителям языка, и с этим значением фразеологическая единица регулярно воспроизводится в речи.

Можно привести ряд примеров употребления фразеологических единиц в виде сравнительных оборотов, которые сегодня уже кажутся архаичными в такой форме: "[Сквалыгин:] Э! брат, взял пошел, как не солоно хлебал. Веть брань на вороту не виснет, а стыд не дым, глаза не выест" (М. Матинский. Санктпетербургский гостиный двор); "Спокойствие и самоуверенность Вронского здесь, как коса на камень, наткнулась на холодную самоуверенность Алексея Александровича" (Л. Толстой. Анна Каренина); "Промышленность Каталонии и Барселоны важна только сравнительно; произведения их как капля в море, в отношении их потребности" (Д. Григорович. Корабль "Ретвизан").

Многие фразеологические единицы, возникшие таким путем, так и остались сравнительными оборотами: как снег на голову, как мертвому припарка, как грибы после дождя и т.п.

В результате метафорического переноса нового значения на переменное сочетание образуются две разновидности фразеологических единиц: фразеологические единицы с частичной метафоризацией и с полной метафоризацией.

Фразеологические единицы с частичной метафоризацией - это образования типа болтливая сорока, слепая курица, глухая тетеря и т.п. Как было показано ранее, такая метафоризация характерна для речевых фразеологизмов, однако многие из них закрепились и стали общенародными. Происхождение этих образований можно определить следующим образом: сначала на животных были перенесены признаки, присущие людям, на основе сходства (болтливый человек - болтливая сорока и т.д.) как это наблюдается в устном народном творчестве, где животные обычно являются носителями всех свойств, присущих людям. В дальнейшем все сочетание, называющее животное с таким человеческим свойством, стало употребляться для обозначения человека.