Василий Гроссман: жизнь и судьба

Размещено на http://www.allbest.ru/

Василий Гроссман: жизнь и судьба

1. Краткая биография

Василий Семенович Гроссман (настоящее имя и отчество Иосиф Самуилович) родился 29 ноября (12 декабря) 1905 года в Бердичеве, Украина.

Родом он был из интеллигентной семьи: отец инженер-химик, мать преподавательница французского языка. В литературу Гроссман пришел из гущи жизни - провинциальной, шахтерской, заводской. Он многое успел повидать в годы своей юности и молодости. Помнил Гражданскую войну на Украине, эти впечатления потом отозвались в ряде его произведений. В 1920-е годы семья его материально жила очень нелегко, в школе и университете ему пришлось постоянно подрабатывать себе на жизнь. Он был пильщиком дров, воспитателем в трудовой коммуне беспризорных ребят, в летние месяцы отправлялся с различными экспедициями в Среднюю Азию.

В 1929 году Гроссман окончил химическое отделение физико-математического факультета Московского университета и уехал в Донбасс. Работал в Макеевке старшим лаборантом в Научно-исследовательском институте по безопасности горных работ и заведующим газоаналитической лабораторией шахты Смолянка-11, затем - в Сталино (ныне Донецк) химиком-ассистентом в Донецком областном институте патологии и гигиены труда и ассистентом кафедры общей химии в Сталинском медицинском институте. В 1932 Гроссман заболел туберкулезом, врачи рекомендовали ему поменять климат, он переехал в Москву, работал на карандашной фабрике имени Сакко и Ванцетти старшим химиком, заведующим лабораторией и помощником главного инженера. Впечатлениями тех лет навеяно многое в таких его произведениях, как «Глюкауф» (1934), «Цейлонский графит» (1935), «Повесть о любви» (1937).

2. Начало творчества

Писать Гроссман начал в студенческие годы. Первая публикация - напечатанный в апреле 1934 в «Литературной газете» рассказ «В городе Бердичеве» (по мотивам этого рассказа кинорежиссер А. Аскольдов в 1967 снял фильм «Комиссар», вышедший на экран лишь через двадцать с лишним лет). Рассказ Гроссмана заметили и высоко оценили такие строгие ценители литературы, как М. Горький, И.Э. Бабель, М.А. Булгаков. Горький пригласил Гроссмана для беседы и посоветовал ему - вопреки своему отрицательному отношению к быстрой профессионализации начинающих писателей - оставить работу инженера-химика и целиком посвятить себя литературе. «Эта встреча с Алексеем Максимовичем, - вспоминал Гроссман, - в большой степени повлияла на дальнейший мой жизненный путь». Но в своем творчестве он ориентировался на толстовские традиции, а еще ближе ему был художественный и нравственный, гуманистический опыт Чехова. Он писал: «Чехов осуществлял самого себя в этих замечательных людях - милых, умных, неловких, изящных и добрых, сохранивших свою душевную неизменность, свою чистоту и благородство во тьме русской предреволюционной жизни. Он осуществлял в них свое духовное существо, делал его зримым, весомым и мощным…».

Кроме рассказов и повестей, Гроссман в предвоенные годы создает четыре части романа «Степан Кольчугин» (1937-1940), отражавшего важнейшие события истории России начала 20 века, - приобретенный опыт работы над крупноформатной прозой сказался потом в сталинградской дилогии «За правое дело» и «Жизнь и судьба». «Степана Кольчугина» Гроссман не окончил - началась Великая Отечественная война.

Все четыре года войны Гроссман - фронтовой корреспондент «Красной звезды». В написанной вскоре после победы статье он вспоминал: «Мне пришлось видеть развалины Сталинграда, разбитый зловещей силой немецкой артиллерии первенец пятилетки - Сталинградский тракторный завод. Я видел развалины и пепел Гомеля, Чернигова, Минска и Воронежа, взорванные копры донецких шахт, подорванные домны, разрушенный Крещатик, черный дым над Одессой, обращенную в прах Варшаву и развалины харьковских улиц. Я видел горящий Орел и разрушения Курска, видел взорванные памятники, музеи и заповедные здания, видел разоренную Ясную Поляну и испепеленную Вязьму».

Здесь названо еще далеко не все - Гроссман видел и форсирование Днепра, и чудовищный нацистский лагерь уничтожения Треблинку, и агонию Берлина. Первую в русской литературе повесть о войне - «Народ бессмертен» (название точно выражает ее главную идею) написал Гроссман, она печаталась в «Красной звезде» в июле-августе 1942.

Особая глава фронтовой биографии писателя - Сталинградская эпопея; он был с первого до последнего дня ее очевидцем. Сохранившиеся записные книжки свидетельствуют, что Гроссман не раз бывал во многих вошедших в историю местах ожесточенных боев за Сталинград: на Мамаевом кургане и на Тракторном, на «Баррикадах» и СталГРЭСе, на командном пункте В.И. Чуйкова, в дивизиях А.И. Родимцева, Батюка, Гуртьева, встречался и подолгу беседовал - и не после, когда все было кончено, а тогда же, в разгар боев, - со многими участниками сражения и прославившимися военачальниками, и оставшимися безвестными офицерами и солдатами, а нередко видел их в деле. Его сталинградские очерки зачитывали до дыр (об этом свидетельствовал также знаменитый сталинградец В.П. Некрасов).

Популярность и официальный ранг Гроссмана были высоки, однако, лишь в годы войны. Уже в 1946 официозная критика обрушилась на «вредную», «реакционную, упадническую, антихудожественную» пьесу Гроссмана «Если верить пифагорейцам». Это было началом травли писателя, продолжавшейся до самой его смерти.

гроссман роман пьеса творчество

3. История создания дилогии

В 1943 по горячим следам событий Гроссман в редкие свободные от фронтовых командировок и редакционных заданий часы начал писать роман о Сталинградской битве. В августе 1949 рукопись романа «За правое дело» была представлена в редакцию «Нового мира». Редактирование рукописи продолжалось почти три года, за это время сменилась редколлегия журнала, появлялись все новые и новые редакционно-цензорские требования. Существует девять вариантов рукописи, которые хранятся в архиве. Роман был опубликован в 1952. В феврале 1953 появилась одобренная Сталиным разгромная, с политическими обвинениями статья М.С. Бубеннова «О романе В. Гроссмана «За правое дело», которая была началом кампании шельмования романа и его автора, тотчас же подхваченной другими органами печати. Отдельным изданием «За правое дело» вышло только после смерти Сталина, в 1954 в Воениздате (с новыми перестраховочными купюрами), в 1956 «Советский писатель» выпустил книгу, в которой автор восстановил некоторые пропуски.

Основные художественные завоевания писателя связаны с военной темой. Всю войну Гроссман работал специальным корреспондентом газеты «Красная звезда». Произведения, созданные в годы войны («Сталинградские очерки», повесть «Народ бессмертен», очерки «Треблинский ад») заняли в военной прозе достойное место. С 1943 по 1949 год писатель работал над романом «За правое дело», который был опубликован лишь в 1952 году в журнале «Новый мир», №№7-10. Полный текст романа появился в 1956 году.

«За правое дело» - 1-я часть дилогии «Жизнь и судьба», вторая часть которой была сдана в журнал «Знамя» в 1960 году, но была отвергнута как «идейно-порочная». Все варианты рукописи были изъяты органами безопасности. Один экземпляр, сохраненный Гроссманом, уже после смерти писателя его друзья тайно переправили за границу, где он и был опубликован в 1980 г. Этот же вариант был опубликован впервые на родине в журнале «Октябрь» в 1988 году и в этом же году вышел отдельным изданием в издательстве «Книжная палата». Хотя романы «За правое дело», «Жизнь и судьба» соединены общими героями и историческими событиями, хронологически связанными, но это два романа, а не один большой роман в двух частях, как отмечал исследователь творчества В. Гроссмана А. Бочаров. Этот же исследователь отмечал близость этой дилогии той русской эпической традиции, которая была утверждена Л. Толстым в «Войне и мире».

4. Традиции Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского

Как и у Толстого, в центре повествования находилась семья Ростовых-Болконских, так и у Гроссмана - семья Шапошниковых-Штрумов. Как там ключевые сцены были связаны со сражением за Москву, так и здесь - со сражением за Сталинград. Как и у Толстого, в дилогии Гроссмана повествование переносится из тыла в действующую армию и неприятельское войско.

Много частных аналогий: Платон Каратаев - красноармеец Вавилов, Наташа Ростова - Евгения Шапошникова. Как и у Толстого, в романе Гроссмана видим грандиозный эпический размах событий: изображение ВОВ как события истории, решающего судьбу не только России, но и всего мира. Героика народной борьбы контрастирует с мировым злом, которое представлено в картинах не только фашистских преступлений, но и преступлений сталинской тоталитарной системы (коллективизация, репрессии, аресты, лагеря).

Некоторые критики находят в дилогии Гроссмана и традиции Достоевского. Это касается прежде всего судеб главных героев, в которых запечатлены не только неизбежные в дни войны страдания, утраты, смерти, но есть в них и нечто роковое, что заставляет их вести себя непредсказуемо. Это такие мятущиеся герои, как Крымов, Штрум, Новиков, Греков, Женя Шапошников. Жизнь каждого из них на своем пути встречает какие-то препятствия, завязывается в некий не развязываемый узел, В неожиданное и парадоксальное противоречие. Крымов, например, большевик-ленинец, преданный идеалам революции, честный и прямой до прямолинейности, убежденный, что защищает правое дело даже тогда, когда пишет донесение на Грекова, в финале, когда окажется арестованным, приходит к страшному несогласию с самим собой, со своими вчерашними поступками. То же самое происходит и со Штрумом. Он поступает вопреки собственной совести, когда подпишет лживое «разоблачающее» евреев письмо. Правда, в нем позже пробудится чувство вины. Евгения Шапошникова поступает по зову совести, решая вернуться к Крымову, оказавшемуся в застенках тюрьмы, тем самым отказываясь от своей любви к Новикову.

5. Хронотоп романа

Хотя действие дилогии длится недолго (с 29 апреля 1942 года по начало апреля 1943 г.) в ней охвачено большое пространство действия (от ставки Гитлера до колымского лагеря, от еврейского гетто до уральской танковой дивизии). Время в романе художественно спрессовано. Жанровую природу дилогии критика определяет как социально-философский роман с элементами романа семейного (семейным главам отведена примерно половина текста). Это роман национальный, о судьбе еврейского народа в XX веке, которая конкретно прослежена на примере Штрума и его близких. Писатель пытается найти причины той покорности, с которой евреи шли в фашистские лагеря на верную гибель. Он исследует этот феномен, прослеживая эволюцию характера В. Штрума, талантливого физика, который идет на сделку с совестью, чтобы спасти семью: «С ужасом и тоской он понимал, что бессилен сохранить свою душу, оградить ее. В нем самом росла сила, превращающая его в раба», - пишет автор. Но писатель оставляет герою шанс на духовное воскрешение. Трагедия матери, выраженная в предсмертном письме, которое чудом попало к Штруму, придаст герою силы.

6. Композиция

Каждая из частей дилогии «Жизнь и судьба» имеет свои композиционные особенности.

Цепь эпизодов в романе «За правое дело» концентрирована вокруг нескольких эпических центров, в которых проводится мысль о непобедимости народа, поднявшегося за правое дело. Первый из эпических центров - это образ красноармейца Вавилова. В нем, как позже в Соколове у Шолохова, выражена не только доброта и мягкость народной души, но и суровость, непримиримость, мощь.

Второй центр - это описание обороны сталинградского вокзала батальоном Филяшкина, когда все до одного бойцы йоги бают выполняя свой долг. Третий центр - августовская бомбежка города, где с поразительной силой открылись героизм и жизненная стойкость не только воинов, но и рядовых ополченцев Сталинграда. Эти центры представляют собой своеобразные «повести» в романе.

Во второй части - «Жизни и судьбе» - темп повествования несколько ускоряется. Здесь выделена всего лишь одна «повесть» - это оборона батальоном Грекова дома 6/1, это также эпизоды, связанные с поглощением эшелона с евреями в лагере смерти. Большое внимание здесь уделено внутреннему драматизму судеб, неожиданным их перепадам. Вместо прямого контраста, главенствующего в композиции и характерах первой части дилогии, здесь преобладает внутренняя противоречивость явлений, судеб, характеров. Основной круг философской проблематики второй части романа - это жизнь и судьба, свобода и насилие, законы войны и жизни народа.

7. Главные темы

В романе два заглавных образа, два лейтмотива. Один из них - жизнь, другой - судьба. С каждым из них связан обширный образно-смысловой ряд. Важнейшие из этих смыслов: «жизнь» - свобода, неповторимость, индивидуальность многоводный поток, извилистая кривая; «судьба» - необходимость, непреложность, сила, что вне человека и над ним; государство, несвобода, прямая линия. Такая ассоциация возникает в сознании Крымова, когда его арестовывают. «Как страшно, - думает он - идти по прямому, стрелой выстеленному коридору, а жизнь такая путаная тропка, овраги, болотца, ручейки, степная пыль, несжатый хлеб, продираешься, обходишь, а судьба - прямая, струночкой идешь, коридоры, коридоры, в коридорах двери».

Противостояние жизни и судьбы или свободы и насилия - одна из главных проблем, которая решается в романе. Разные виды насилия предстают в романе. Это прежде всего - война, как страшная форма насилия над жизнью и свободой. В романе нет насилия рока, необратимой силы, всегда это ясно определенное насилие - фашизма, государства, социальных обстоятельств.

8. Система образов и конфликт романа

Начиная роман «Жизнь и судьба» не с описания боев в Сталинграде, а с описания гитлеровского концлагеря, где находились люди разных национальностей, писатель пытается показать вселенский масштаб, который обретает в XX веке битва насилия и свободы. Дух свободы в условиях несвободы живет в таких, как капитан Ершов, который ценой собственной жизни сумел организовать сопротивление в немецком концлагере. Дух свободы живет и в защитниках Сталинграда. Сталинградская битва как переломный этап в войне - это кульминация процесса пробуждения свободы в народе. Это конкретно прослежено на примерах героического поведения сталинградцев. Смысловой центр панорамы Сталинградской битвы - это дом «шесть дробь один», где действует батальон капитана Грекова. Свобода, которая царствует в этом обреченном на смерть корпусе, - это альтернатива тоталитарному насилию и тоталитарной психологии. Каждый из воюющих свободно говорит о том, что думает. Здесь все равны, все могут затрагивать такие запретные темы, как коллективизация, раскулачивание, репрессии, аресты. Всех защитников дома 6/1 объединяет чувство внутренней свободы: никого не надо принуждать, понукать, насильно удерживать. Они не подчиняются формальной субординации. Сверхбдительные службисты (типа комиссара Крымова) посланные сюда для наведения порядка, видят в этом анархию, пишут доносы наверх.

Героическим поведением своих героев, которые все до единого погибают, писатель опровергает марксистскую формулу свободы как осознанной необходимости. Свобода по Гроссману, не есть осознанная необходимость, свобода есть преодоленная необходимость.

Этой формулы, которая оправдывала все жестокие необходимости (репрессии, раскулачивание) придерживаются в романе служители системы - Крымов, Абарчук, пока они сами не окажутся жертвами системы. Этой формулы тоталитарной системы придерживаются в романе и такие партийные работники, как Гетманов, Мостовской.

Каждый из положительных героев переживет миг свободы (т.е. преодолевает необходимость). Это Штрум, который примет решение не идти на Ученый Совет. Это чувство свободы охватывает и Крымова в тюрьме, когда он поймет, что Женя не могла предать его. Свободу ощутит и Софья Левинтон, которая раз/делит трагическую участь евреев. Свободу проявит и командир танкового корпуса Новиков, который нарушит приказ и на 8 минут задержит атаку корпуса и этим самым спасет жизнь сотням солдат. Для Гроссмана свобода - это чаще всего не осознанная, но категорическая, неотменимая необходимость подлинно человеческого бытия. «Жизнь, - пишет Гроссман, - это свобода, и потому умирание есть постепенное уничтожение свободы… счастьем, свободой, высшим смыслом жизнь становится лишь тогда, когда человек существует как мир, никогда никем не повторимый в бесконечности времени». Но, как показано в романе, за малейшее проявление свободы тоталитарный режим устанавливает страшную плату, которая не минует ни Штрума, ни Новикова (вызванного по доносу Гетманова для расправы в Москву) ни Левинтон, ни Евгению Шапошникову, ни Даренского, ни Абарчука, ни Ершова, ни Грекова. А народ оплатит завоеванную во время войны свободу многотысячными жертвами новых репрессий. В этом коренное отличие стихийных проявлений гуманности, которые Иконников в своих записках называет «дурной добротой», идущей от истинно свободных поступков человека. Это - дурная доброта женщины, протянувшей хлеб пленному немцу; это поступок Даренского, защитившего пленного немца от унижений.

Истинную доброту как гарантию внутренней свободы человека писатель связывает с образом матери. Это и Людмила Шапошникова, оплакивающая своего Толю; и Анна Семеновна Штрум, разделившая участь еврейских детей, оказавшихся вместе с ней за проволокой гетто и старая дева Софья Осиповна Левинтон, разделившая судьбу чужого ребенка Давида и пережившая счастье материнства.

Впервые в советской литературе в романе на тему Великой Отечественной войны Гроссман обнажил трагические явления нашей жизни, прежде скрываемые, расширил картину жизни нашего общества. Это раскрывается в размышлениях героев о коллективизации, о судьбе «спецпереселенцев», о репрессиях, в картинах колымского лагеря. Потрясает в романе трагическая участь семьи Ершова, посещение им отца на спецпоселении.

Решение «уничтожить как класс» многомиллионную массу крестьян с женами и детьми вызывает у писателя ассоциацию с гитлеровским решением уничтожить евреев как нацию вместе с детьми поголовно. Впервые в романе о войне Гроссман заговорил о коренной близости двух тоталитарных режимов - сталинизма и нацизма. На эту тему в романе размышляют Мостовской, Мадьяров, Каримов, а также Лисе и Бах.

Самую сильную сторону в романе в этом плане составляют не столько запретные ранее в советской литературе темы, связанные с изображением арестов, репрессий, коллективизации, лагерей, сколько глубокий анализ разлагающего влияния системы на души людей, на нравственность народа. Мы видим, как храбрецы превращаются в трусов, незлобивые люди - в жестоких, честные и стойкие - в малодушных, как разъедает героев двойное сознание, как точит их неверие друг в друга. Недоверие проникает даже в отношения самых близких между собой людей, в умы самых чистых: Женя Шапошникова, пусть даже на мгновение, способна заподозрить в доносе на нее Новикова, а Крымов - Женю.

Жизнь и судьба соотносятся в романе чаще всего как свобода и необходимость. Судьба выступает как непреложность, некий закон жизни, неумолимая сила, которая выше человеческих возможностей, как безусловность, будь то тоталитарное государство, неограниченная власть диктатора или порожденные ими социальные обстоятельства. Отношение к судьбе, к необходимости, к вопросу о вине л ответственности личности перед лицом обстоятельств жизни у героев в романе разное.

Штурмбанфюрер Кальтлуфт, убивший в печах пятьсот девяносто тысяч людей, пытается оправдать себя приказом, данным свыше, своей подневольностью, судьбой. Хотя судьба и толкала его на путь палача, но автор отказывает палачу в праве на самооправдание: «Судьба ведет человека, - заметит писатель, но человек идет потому, что хочет, а он волен не хотеть».

Смысл образных немецко-русских параллелей в романе (Сталин и Гитлер, фашистский концлагерь и лагерь на Колыме) в том, чтобы предельно заострить проблему вины и ответственности личности в широком общечеловеческом плане. Параллели эти помогают писателю акцентировать мысль о природном стремлении человека к свободе, которое можно подавить, но нельзя уничтожить.

Генрих Белль в своей рецензии на «Жизнь и судьбу» справедливо заметил: «Этот роман - грандиозный труд, который едва ли назовешь просто книгой, в сущности, это несколько романов в романе, произведение, у которого есть своя собственная история - одна в прошлом, другая в будущем».

9. Поздние рассказы

Параллельно с работой над сталинградской дилогией Гроссман писал рассказы, большая часть которых при его жизни не была и не могла быть опубликована. О чем бы ни писал в поздних рассказах Гроссман - о мещанской алчности, уродующей души людей, разрывающей даже родственные связи («Обвал», 1963), о маленькой девочке, которая, попав в окраинную больницу, сталкивается с неприглядной реальностью несправедливо устроенной жизни простых людей и начинает чувствовать фальшь благополучного существования того круга хорошо устроенных, к которому принадлежат и ее родители («В большом кольце», 1963), о судьбе женщины, полжизни проведшей в тюрьмах и лагерях, встреченной полным равнодушием соседей, которым ни до чего, кроме своего растительного существования, нет дела («Жилица», 1960), о доброте и сердечной отзывчивости, испытываемых на прочность бездушной рутиной нашего времени («Фосфор», 1958-1962), о кладбище, которое не защищено от тщеславной суеты и неутоленных амбиций живых («На вечном покое», 1957-1960), о людях, которые, нажав кнопку бомбосбрасывателя, превратили в пепел десятки тысяч неведомых им людей [«Авель (Шестое августа)», 1953], о Матери с Младенцем как самом прекрасном воплощении идеи бессмертия рода человеческого («Сикстинская Мадонна», 1955), - о чем бы ни писал Гроссман, он ведет непримиримую войну с насилием, жестокостью, бессердечием, защищая достоинство и свободу, на которые имеет неотъемлемое право каждый человек.

10. Последние годы

Вскоре после расправы, учиненной властями над его романом, Гроссмана настигла неизлечимая болезнь. Но он продолжал работать. «У меня бодрое, рабочее настроение, и меня это очень удивляет - откуда оно берется? - писал он осенью 1963 жене. - Кажется, давно уж должны были опуститься руки, а они, глупые, все тянутся к работе». И Некрасов, вспоминая Гроссмана, выделял как главную черту его личности отношение к писательству: «…Покоряли прежде всего не только ум его и талант, не только умение работать и по собственному желанию вызвать «хотение», но и невероятно серьезное отношение к труду, к литературе. И добавлю - такое же серьезное отношение к своему - ну как бы это сказать, - к своему, назовем, поведению в литературе, к каждому сказанному им слову».

В последние, очень тяжелые для него годы Гроссман написал две необычайно сильные, вершинные в его творчестве книги: армянские записки «Добро вам! (Из путевых заметок)» (1962-1963) и повесть «Все течет…» (1955-63). Полицейские меры начальства не запугали его, не заставили попятиться от опасной, свирепо наказуемой правды. Оба эти последние его произведения проникнуты духом неукротимого свободолюбия. В критике тоталитарного режима, тоталитарной идеологии, тоталитарных исторических мифов Гроссман идет очень далеко. Впервые в советской литературе проводится мысль о том, что основы бесчеловечного, репрессивного режима были заложены Лениным. Гроссман первым рассказал об унесшем миллионы людей голодоморе 1933 на Украине, показав, что голод, как и кровавый тайфун, названный потом тридцать седьмым годом, были целенаправленными мероприятиями людоедской сталинской политики.

В.С. Гроссман умер 14 сентября 1964 года. Похоронен в Москве на Троекуровском кладбище.

Размещено на Allbest.ru