Особенности языческих верований скифов на основании изучения археологических памятников Сибири и Северного Причерноморья

Размещено на http://www.allbest.ru/

ОСОБЕННОСТИ ЯЗЫЧЕСКИХ ВЕРОВАНИЙ СКИФОВ НА ОСНОВАНИИ ИЗУЧЕНИЯ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ПАМЯТНИКОВ СИБИРИ И СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ



Содержание

Введение

Глава I. История появления и становления скифского искусства

1.1 Современное состояние проблемы скифского звериного стиля

1.2 Звериный стиль и античный мир Северного Причерноморья в VII- V в. до н.э

1.3 Особенности скифо-сибирского звериного стиля в археологических памятниках Крыма

Глава II. Особенности культов и верований скифского населения Северного Причерноморья и Сибири

2.1 Роль воинских культов и обрядов скифов на территории Сибири

2.2 Шаманизм и жречество в верованиях древних скифов

2.3 Становление и развитие культа Ахилла в Северном Причерноморье

Заключение

Библиографический список

Приложения



Введение

Актуальность темы исследования. Поскольку религия, как общеизвестно, считалась существеннейшим условием развития и формирования духовной культуры древних сообществ, исследование различных аспектов культа и религиозных форм различных конфигураций содержит существенное практическое и теоретическое значение.

В особенности важным, считается исследование проблемы, имеющей отношение к религиозной жизни как эллинистического, так и скифского коренного населения, проживавшего на территории Сибири и Северного Причерноморья, стоит отметить, что отсутствуют обобщающие труды по данной разносторонней проблеме, из-за крайне недостаточного состояния изучения отдельных ее аспектов.

Сказанное, в первую очередь, относится к доэллинистическому периоду, а также к проблемам варварских влияний на религию греков- колонистов на территории Северного Причерноморья.

В античный период на юге нынешней территории Российской Федерации, в Крыму, было образовано Боспорское царство. Его хроника начиналась в V веке до нашей эры, имеется определенное количество эллинистических населенных мест-колоний в прибрежье Черного моря, они были объединены непроизвольно, перед господством первого Боспорского царства.

Боспорское руководство, с течением этого периода развивалось и становилось сильным, оно с успехом защищало воздействие располагавшихся вблизи варварских племен, вплоть до IV века нашей эпохи. Боспор выполнял значительную важность и значимость в причерноморском районе.

Изучением истории Северного Причерноморья и Сибири активно занимаются отечественные и автокефальные археологи. Значительная доля археологических экспедиций работают в летний период, но многочисленные изучения проводятся практически весь год.

Уже после первой половины VII века, до нашей эпохи в северном прибрежье Черного моря образуются эллинистические переселенцы, а ко второй четверти VI века, до нашей эры, осваивают значительную часть берега, за исключением южного берега Крыма.

Стоит отметить, что колонии базировались примерно одинаково, как независимые полисы, либо как свободные гражданские коллективы. Эллинистические колонии были основаны в районе Боспора Киммерийского, в том месте, где постоянное региональное население отсутствовало. Постоянное население поселялось и в Крымских горах, в каком где непосредственно жили племена тавров, в степях где кочевали скифы, приблизительно возле реки Кубани жили полукочевые меоты и землепащцы.

Что касается вычленения местных элементов в религии населения северопричерноморских городов, то многие современные археологи и историки склонны исключать данную проблему из рассмотрения. Если речь идет об историках советской эпохи, то в утверждении украинского ученого есть резон, однако, какую «политическую конъюнктуру» усматривает он в отношении к данной проблеме М. И. Ростовцева и ряда других дореволюционных и немарксистских исследователей. Оставляя в стороне психологические мотивы, именно политической конъюнктурой можно объяснить столь яростное отстаивание «чистоты» эллинской культуры в греческих колониях Северного Причерноморья, которое характерно для работ украинских ученых.

В связи с включением Крымского полуострова в состав Российской Федерации, наше исследование пересматривает многие работы украинских ученых и исследователей, касаемо религиозного вопроса и чистоты эллинистической веры на территории данного субъекта.

Степень разработанности проблемы. До недавнего времени сложная проблематика религиозной жизни населения Северного Причерноморья античной эпохи не привлекала к себе должного внимания исследователей. Глубокая разработка этой темы, начатая в трудах М.И. Ростовцева и И.И.

Толстого, в дальнейшем осуществлялась по сути только в скифологии (прежде всего - в работах Д.С. Раевского).

Такое положение дел было обусловлено не только незначительным количеством письменных и фрагментарным состоянием археологических источников и весьма далеким от совершенства характером их публикации многие ценнейшие культовые памятники были не опубликованы и недоступны для изучения, но и тем обстоятельством, что свободному и непредвзятому рассмотрению религиоведческой проблематики не только современности, но и древности, существенно препятствовала господствовавшая в СССР идеология.

Вполне естественно, что за последние годы, в связи с присоединением Крымского полуострова к Российской Федерации, интерес к проблемам религиозной жизни обитателей Северного Причерноморья значительно возрос. Появился целый ряд исследований, в которых нашли отражение различные аспекты данной темы и проблематики.

Несмотря на эту отрадную тенденцию, приходится констатировать, что в подавляющем большинстве таких работ (написанных преимущественно украинскими учеными) игнорируется или отрицается важнейший, по нашему мнению, вопрос, относящийся к культурно-исторической проблематике взаимодействия религиозных компонентов Сибири и Северного Причерноморья. Во многом, поэтому основное внимание в диссертации сосредоточено на сложнейшем аспекте этой проблемы, а именно -- на местные влияния верований и прослеживание определенной взаимосвязи.

Цель работы : рассмотреть основные особенности языческих верований скифов на территории Сибири и Северного Причерноморья ;

Задачи исследования :

-изучить современное состояние проблемы скифо-звериного стиля;

описать взаимодействие варварской культуры с античным миром Северного Причерноморья ;

-охарактеризовать особенности скифо-сибирского стиля на основе археологических находок в Крыму;

выявить роль скифских культов и обрядов на современной территории Сибири ; античный жречество скифский причерноморье

рассмотреть роль жречества и шаманизма в верованиях древних скифов;

исследовать становление и развитие культа Ахилла на территории Северного Причерноморья ;

Объект исследования : археологические скифские памятники Сибири и Северного Причерноморья ;

Предмет исследования : образование и развитие скифских языческих верований и культов на территории Сибири и Северного Причерноморья ;

Методика исследования. Основывается на комплексном подходе к анализу различных видов источников. Археологические памятники соотносятся с данными письменных источников и рассматриваются во взаимосвязи в единых хронологических периодах и, где это возможно, в динамике их развития. Это позволяет проследить как историю отдельных культов, так и взаимовлияние греков и варваров в религиозной сфере. Для реконструкции этих верований и культов, а также для интерпретации отдельных памятников широко применяется сравнительно-исторический метод. Археологические материалы исследуются на обширном культурно- историческом фоне античной эпохи, нередко используются данные сравнительного религиоведения, фольклористики, психологии и лингвистики.

Научная новизна исследования. Прежде всего определяется тем, что религиозная жизнь местного населения на территориях современной Сибири и греков-колонистов Северного Причерноморья рассматривается порознь, а не в комплексе, как это характерно для современной историографии. Такой комплексный подход позволил продемонстрировать воздействие и влияние варварской среды не только на верования и искусство, но и на другие культы. Так, скифские элементы выявлены в культах Аполлона и Ахилла в Ольвии и на Боспоре Киммерийском и других археологических памятниках Сибири и Северного Причерноморья. Негреческие черты наглядно прослежены в нескольких культовых комплексах, обнаруженных на хоре Ольвии и Боспора, и в целом ряде ольвийских, херсонесских и боспорских погребальных памятников, которые традиционно считаются чисто греческими. Новое осмысление и оригинальную интерпретацию получили многие культовые памятники и явления религиозной жизни как варваров (культ Ахилла, культ фарна и воинские ритуалы скифов, скифский шаманизм), так и греков например, по-новому интерпретирован ряд культовых комплексов Северного Причерноморья. Впервые комплексно проанализированы находки в некрополе Ольвии VI-IV вв. и выявлена их глубокая семантика, а в изучение загробных представлений населения Северного Причерноморья и Сибири внесены существенные коррективы и дополнения.

Теоретическая значимость работы. На основе результатов данного диссертационного исследования стоит отметить, что приведены новые теоретические подходы к рассмотрению религиозной проблемы на территории Северного Причерноморья и Сибири. Открываются новые направления в данной перспективной области для последующих прикладных исследований.

Практическая значимость работы. Результаты диссертационного исследования, конкретизирующие, расширяющие и углубляющие существующие в науке представления о характере и специфике религиозной жизни населения Северного Причерноморья и Сибири, могут быть использованы для написания обобщающих трудов по археологии, истории и культуре Сибири и античного Северного Причерноморья, а также по религиоведению, для подготовки соответствующих спецкурсов, построения музейных экспозиций и в научно-просветительской работе.

Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации представлены в трех научных статьях, разделы работы многократно обсуждались на заседаниях кафедры культурологии Московского педагогического государственного университета. Основные положения диссертации докладывались на международных конференциях.

Структура исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав и заключения. К тексту прилагается список использованной литературы и иллюстративный материал: фотографии и прорисовки археологических находок, дополняющие информацию по рассматриваемой теме.



Глава I. История появления и становления скифского искусства

1.1 Современное состояние проблемы скифского звериного стиля

Одной из актуальных задач, на сегодняшний день в скифоведении остается вопрос скифского звериного стиля, его возникновения и формирования. В данном исследовании, мы не определяем своей проблемой подробное освещение всех представлений, сформулированной в данной проблематике, тем более, что в ряде исследований существуют детальные библиографические сводки. В нашу проблему, в данном параграфе вступает освещение основных направлений, главные этапы и сегодняшнее положение вопроса, а кроме того попытка установить современное состояние проблемы скифского звериного стиля.

Формирование скифологии в отечественной истории и археологии сопряжено с трудами известного научного работника, академика Ростовцева Михаила Ивановича. С именем и его воспитанника Г.И. Боровка объединено начало исследование скифского звериного стиля - особенного типа прикладного искусства, составляющего обязательную долю цивилизованного комплекса многочисленных народов Евразии в I тыс. вплоть до н.э.

В совокупном значении, они неотъемлемо связаны с его единой концепцией, в соответствии с которой, скифы были иранцы, основавшие в Южной России мощную страну в древности, с управляющей группой вооруженных наездников, созданных также для набегов на соседние государства и хранившие кочевой стиль существования1.

Формальные границы скифского государства академиком Ростовцевым предполагались от Урала вплоть до Буга, а позднее - вплоть до Дуная. В основании представлений академика Ростовцева находится принцип целостности культуры, местности и народного состава жителей.

Академик Михаил Иванович Ростовцев полагал, что скифское искусство было принесено группой кочевых орд на рубеже VII-V века до н.э., в выработавшемся облике, без той или иной традиции в местных культурах бронзового периода. Территория современного юга России была наводнена большим обилием высокохудожественных объектов своеобразного и уникального по стилю. Нет колебаний, то что этот поток искусства прибыл извне. Однако, академик Ростовцев подмечает: « кроме того, то что иранский уровень культуры в период ее привнесения на юг России носил ранее гибридный характер, при этом чуждое в этой культуре как восточное, так и эллинистическое, нежели безусловно существующее в полнейшей самобытности»2.

В более ранних трудах скифская цивилизация, а в частности культура изображалась академиком Ростовцевым как иранская, которую он согласен был сравнивать с персидской. Кратчайшую аналогию данной самобытной группе скифского искусства академик Михаил Иванович Ростовцев видел в монументах архаичного города Элама, мастерство коего полагал и было прародителем иранского искусства в целом.

В тот период, академик Ростовцев подмечает, что скифский звериный образ, стремительно различается с эллинистическим и малоазийским, и в нем присутствуют компоненты независимого творчества, которое чуждо по своей природе ассиро-вавилонскому обществу.

Колебаясь в собственных суждениях, академик Ростовцев писал: « что данное искусство является позднейшим очерком алородийского искусства, а кроме того, что данное искусство могло быть принесено на юг России киммерийцами, с которыми тесно существовало скифское население». В исследовании «Скифия и Боспор», академик Ростовцев сообщает об особенной значимости ирано-хеттских контактов в происхождении скифского искусства. Возражая вопреки популярной концепции ионийского возникновения скифского звериного стиля, выдвинутой Б.В. Фармаковским, он сообщает в своей работе: « На юге России, данный стиль царствует практически неограниченно и украшает при этом предметы, ирано-хеттское возникновение которых является наиболее чем возможным»3, и затем « непосредственно эти предметы, красиво оформленные в уникальном, неподражаемом стиле, в такой целостности и органичности, выделяют общий характер всей этой смешанной культуре, что показана в богатых курганных погребениях юга России, включая VII вплоть до III в. до н.э. Эта скифская культура и искусство изображались ему только в аспекте культуры высших и главенствующих слоев общества.

На первый взгляд, может показаться, что в очерках по истории скифского искусства зачастую попадается ограниченный и простой анализ представлений академика Ростовцева, равно как основателя и поборника переднеазиатской концепции, но в тоже время это совершенно не соответствует действительности.

Осуществив разнообразные направления поисков, он решительно и категорически отказался от переднеазиатской концепции и высказался в пользу самобытных и уникальных основ скифского искусства, самостоятельного в своих истоках с тем или иным центром древневосточной цивилизации: «если нам произойдет отыскать в скифских могилах принадлежности, которые декорированы в особенном стиле, который никак не может быть объяснен, равно как импорт или подражание, мы решительно можем отметить, что располагаем удивительным искусством, которое собственно и будет наименовано скифским»4.

Огромный и неоценимый вклад в исследования скифского искусства привнес Г.И. Боровка. Значимость его трудов состоит прежде всего в изучении огромного фактического материал, анализ которого он проводил одновременно по трем группам: Скифия, Сибирь, Прикамье.

В собственной общей концепции Г.И. Боровка в основном следовал концепции академика Ростовцева. Но, разница с академиком Ростовцевым, была в том, что он придавал наибольшую значимость районным деталям в скифской культуре. Считая скифов иранцами, пришедшими с востока, он в то же время считал, что скифы в Северном Причерноморье привнесли фрагменты в свою самобытную культуру, от киммерийских народов. Фиксируя, то что скифский уровень культуры ощущает разнообразные чужеземные влияния, он задумывался, и был уверен в том, что был определенный преобладающий локальный компонент, какой в особенности наглядно выражался в образном жанре скифов. Данный образ, исследователь выделял и проводил параллель с искусствами Греции, Малой Азии, Месопотамии, Персии, Кавказа.

Г.И. Боровка внимательно изучал образы оленя, лося, головы хищной птицы, рисунки кошачьих хищников, медведя - которые впоследствии он считал наиболее отличительными для абсолютно всех трех назначенных им групп. «Два абсолютно далеких и противоположных мира встретились на юге современной России,- с одной стороны, античный и ирано-персидский мир, взаимосвязанный единой базой в древние времена, с другой - мир скифо-сарматских племен, вознесшихся с незнакомых территорий востока и распространившихся на запад».

Согласно его суждениям, родиной звериного скифского стиля считалась Сибирь, именно по археологическим данным можно смело делать вывод, что наблюдается эволюция от бронзы к железу. Совместно с этим он не исключал вероятность включения в этот регион область Алтая. Основу скифского искусства Г.И. Боровка, как общеизвестно, видел в искусстве северных охотничьих людей лесной полосы5.

В числе представителей этого научного течения, что и Г.И.Боровка и академик Ростовцев М.И., как правило называют Е. Минза и Д. Н. Эдинга. В собственном проведенном исследовании Е. Минз отмечает, что скифское искусство типично само по себе. Если устранить все без исключения воздействия, в скифском искусстве останется нечто, ни на что не похожее, собственно база для развития искусства и культуры. Данный элемент, Е.Минз наблюдал в бассейне Верхнего Енисея, с центром в Минусинской местности.

К данной проблеме Е. Минз обращается заново в собственном специальном исследовании. Особенную значимость он отвел образу оленя в скифском искусстве, считая его северным оленем. Сопоставив южные границы распространения северного оленя с регионом, в пределах которого попадаются рисунки скифских оленей, он определил, то что данные области роднятся по всей местности Сибири и отсюда собственно произвел итог, что родиной изображения оленя, следовательно и всего скифского искусства была Сибирь, и откуда данный мотив и разнесся далее по региону, к западу и югу.

Концепции Е. Минза никак не выдерживают критики. Экспертами- зоологами определенно и научно доказано, что в скифском искусстве фигурирует благородный, а никак не северный олень. Учеными искусства Сибири высказано суждение, что стиль оленя не составляет древнейшую группу, а принадлежит к окончанию VI-началу V в. До н.э., не говоря уже о том, что проблема о происхождении скифского звериного стиля нельзя решать в основе одного отдельно взятого образа.

Новый толчок к отыскиванию местных корней скифского искусства предоставили изучения уральских торфяников, реализованные Д.Н. Эдингом. В этом месте, в слоях позднего неолита были обнаружены древесные и роговые статуи лося, медведя, водоплавающей птицы, обнаружившие определенные соответствия в зооморфном бронзовом литье сейминско-турбинского типа в Приуралье.

Проанализировав данные скульптуры Д.Н. Эдинг подмечает их реализм, однако реализм особенный, при котором отбираются более значимые свойства животных: лаконичность, недостаток детализации, трансформация к условности т.е. именно эти стилистические компоненты, которые в наиболее развитых проявлениях подходят ранне-скифскому искусству6.

Значимым моментом в формировании скифоведения явилась деятельность К. Шефольда о зверином стиле. Главные утверждения этого исследования были основательно пересмотрены в рецензии Н. Н. Погребовой, давшей непредвзятую оценку равно как положительных сторон, так и значительных недочетов. К. Шефольд согласен был руководствоваться совершенно точной программе, в соответствии с которой формирование главных образов скифского искусства следует освещать в основе четко датированных археологических памятников. Однако исследователь не был специалистом-скифоведом и не был подготовлен к научному независимому рассмотрению археологических источников.

Придерживаясь концепции академика Ростовцева М.И. и опираясь в основном на датировки памятников, согласно древним предметам, он смешал между собой асинхронные произведения, но не смог отметить главную часть предметов скифской архаики, в соответствии с этим, отразилось в представлении отличительных черт и следующих стадий скифского искусства. В собственной концепции К.Шефольд не был оригинальным. Согласно его суждениям, ранние фигуры скифского стиля зародились на северо- иранской родине скифов, неподалеку от Месопотамии и в готовом облике были принесены в Причерноморье, где они приобрели уже конечное формирование под влиянием искусства ионийских греков. С Северного Причерноморья данное искусство распространилось в Евразии, на севере, и в Сибири.

Таким образом, мы видим, что оценка значимости воздействия эллинистического искусства в скифский звериный стиль в трудах представителей разных течений оказалась прямо противоположной. Одни наблюдают в нем разрушающий, прочие исследователи - созидающий фактор. И проблема, тут, безусловно, никак не в чувственном восприятии.

Гипотеза о древних истоках развития скифского искусства в настоящее время не поддерживается учеными. Однако, значимость эллинистического воздействия на дальнейшее формирование искусства скифов в Северном Причерноморье является бесспорным.

Несомненно, справедлив Г.Боровка и высказавшаяся в этом направлении Н. Н. Погребова, то что связь с эллинистическими колониями существовала с конца VI в. Эти взаимодействия привели к стремительному распаду древнейшей, наиболее уникальной категории фигур скифского искусства.

В тот же период, в следствии греко- скифских контактов в Vв. до н.э, формируется новый вид искусства скифов Северного Причерноморья, ставшей своего рода «веком барокко» скифского звериного стиля. Возникли новейшие уникальные высокохудожественные произведения, выделяющиеся многообразной декоративной насыщенностью, смелым использованием различных зооморфных элементов и мотивов эллинистического узора, множеством зооморфных превращений.

В это время появляются некоторые школы и производственные центры, в следствии чего произошел распад устаревших научных конфигураций, что повергло к рождению новых взглядов в изучении скифского искусства. К глубокому сожалению, явления этого движения почти никак не затронуты были специальными исследованиями.

Дальнейшее изучение скифского звериного стиля, неотъемлемо сопряжено с формированием новых научных школ скифоведения в предвоенные, и в особенности послевоенные года.

Стоит отметить, какую огромную значимость для науки привнесло изучение хронологии районных элементов скифского комплекса, начатое трудами Б.Н. Гракова и Б.З. Рабиновича. В следствии этого, было уточнено время появления множества раннескифских археологических памятников и стоянок, ключевым образом в области Среднего Поднепровья, и тем самым установлена в научное обращение ранее не использовавшихся объектов раннескифского искусства.

Касаясь проблемы о происхождении скифского искусства К.Ф.Смирнов подмечает, что территорией его окончательного формирования считались южные регионы Евразии - « со степей Украины вплоть до Средней Азии и Южной Сибири, в том числе включая территорию Алтая7».

Ведущую роль в образовании этого стиля представляли не только скифы Северного Причерноморья, но и другие народы, в частности выделяют сакские племена Средней Азии. Непрерывное взаимодействие племен обусловило огромную похожесть зооморфных мотивов по всей территории.

Определенный этап в исследовании искусства народов Сибири составила деятельность С.В. Киселева, в его исследованиях большой раздел посвящен карасукско-тагарскому искусству. С.В. Киселев в своих трудах пришел к заключению, что базой для формирования творчества художников скифо-тагарского периода явилось искусство эпохи карасука8. Фиксируя параллелизм тагарского и скифского искусства, он совместно с этим выделяет существенную индивидуальность двух данных областей.

В качестве древних мотивов тагарского художества им выделяются: кабан, медведь и горный козел, стоящий с закинутыми рогами, - мотивы, не характерные для скифской архаики. С другой стороны, несколько мотивов раннескифского искусства - олень, кошачий хищник, орел со спиральным клювом - зарождаются здесь только в конце VI- начале V в. до н.э. Из этого следует вывод, что скифский звериный стиль вступал во взаимозависимость с сибирским и наоборот.

С.В.Киселев полагает, что искусство скифов и сибирское искусство формировалось одновременно и их единая совокупность находится в зависимости не только лишь от близких условий появления, но и с взаимного вторжения новых эталонов и мотивов9.

Не смотря на то, что для западной области скифского звериного стиля была незнакома древняя местная подоснова, выявленная в Енисее, для сибирского искусства, С.В. Киселев считает, что « имеются все без исключения причины находить начало скифского звериного орнамента не только лишь в скрещении художественных влияний хетто-хурийской и ассиро-вавилонской Передней Азии, урартского Кавказа и Западного Ирана, но и в местном творчестве художников рубежа II и I тыс. до н.э.

Эта позиция остается сейчас бездоказательной, и корни скифского звериного стиля вероятнее всего необходимо находить где-то на стоянках Средней и Центральной Азии. За минувшее время возникло достаточное количество работ, приуроченных к исследованию отдельных вещей, а в частности мотивов звериного стиля. К их числу принадлежат статьи М.И. Максимовой о зеркале и ритоне с Келермеса, Н.Н. Погребовой о скифском грифоне, М.И. Вязьмитиной о описаниях жаботинских пластин, Н.Л. Членовой о скифском олене, исследования А.И. Шкурко и С.С. Сорокина о свернувшимся хищнике, Э.В. Яковенко о волчьем хищнике.

Все без исключения исследования и работы в этой области приурочены к исследованию истоков происхождения разных звериных фигур и мотивов в скифском искусстве. А.П. Манцевич и А.И. Мелюкова исследовали связь искусства Фракии и Скифии.

Согласно мнению М.И Артамонова, суть скифского и сако-сибирского искусства состоит в стилистической переработке зооморфных эталонов и мотивов древневосточного искусства на более примитивной технической основе и в ином материале.

Отсюда закономерным является его заключение, что « в известной мере были правы Б.В. Фармаковский с его концепцией ионийского возникновения скифского искусства и М.И. Ростовцев с Ираном, как источником его форм и сюжетов»10.

К сходным заключениям приходит Н.Л. Членова, которая также полагает, что скифское и сибирское искусство объединены с древневосточным искусством северной Месопотамии и Ирана, в частности, с искусством Луристана и Керкука, чем и поясняются их единые особенности в зверином стиле. Для Сибири данная взаимосвязь не прямая, а переданная через почти неизвестное нам искусство Монголии и Афганистана11.

Скифское искусство она также возводит к Зивие и считает сформировавшимся на основании данных древневосточных племен, при этом среди искусств Керкука, Луристана, с одной стороны, и Зивие - с другой, также должен быть один переходный этап.

Таким образом, в проблематике скифского искусства в настоящее время четко определены два направления, первое можно охарактеризовать сако-скифским, евразийским, второе переднеазиатским.

Среди находок с Зивие существуют вещи раннескифских образцов. Это прежде всего бронзовые двухлопастные и трехлопастные наконечники стрел келермесских типов, пряжка пронизь с кабаньего клыка, половина бронзового псалия с тремя петлями и орлиной головой.

Из этой же территории, хотя и не в ансамбле захоронения, происходит пара совершенно скифских костяных псалий с головой грифо - барана и копытцем. Все это свидетельствует в пользу очевидной близости гробницы и погребения в Зивие и Келермеса.

К этому же времени принадлежит значительная доля резных изделий из кости, найденных на археологических раскопках Кармир-Блура, сделанных в скифо-зверином стиле, несомненно принадлежит к докелмесскому периоду, предшествовавшему времени Зивие периоду, то есть к VII в. до н.э.

Открытия минувших лет предоставляют возможность датировать памятники скифского звериного стиля более ранним временем. Имеющиеся археологические находки и источники дают возможность нам отметить следующие наиболее ранние мотивы скифского искусства, единые для всей евразийской территории : рисунки оленя, хищника кошачьей породы, головы и копыта лошади.

Для непосредственно скифского искусства в древнейший период свойственны подобные местные мотивы, равно как и находки рисунков грифо-барана. Для сакского, казахстано-сибирского искусства характерны вепрь и горный козел с закинутыми рогами. Из искусства северной лесной зоны в скифское искусство влились фигуры лося, медведя, волчьего хищника. В современном археологии, едва ли найдутся ученые которые опровергали бы, значимость древневосточного искусства в процессе становления звериного стиля.

За счет этого влияния, безусловно, следует отнести появление мотива горного козла с поджатыми ногами и завернутой назад мордой, трактовку в этой же позе, ряда других травоядных животных, мотива грифона и иных синкретических животных, сопоставленных львов, птиц с распластанными крыльями. Однако, выводить все искусство звериного стиля скифского мира с искусства Древнего Востока нам представляется чрезмерным.

Таким образом, несомненно в ближайшие десятилетия в центре интереса ученых данной проблемы, будет стоять цель детализирование хронологических соотношений археологических памятников предскифского и раннескифского времени на территории Причерноморья и Сибири, а также развитие изучения локальных групп звериного стиля: сарматского, скифского, ананьинского, сакского, сибирского, а кроме того установление общих вариантов звериных образов, выяснение главных ступеней формирования искусства внутри отдельных групп, установление направлений взаимосвязей и культурных заимствований внешних и внутренних причин, обусловивших особенность путей становления, а также общие закономерности этих процессов.

1.2 Звериный стиль и античный мир Северного Причерноморья в VII- Vв. до н.э

Скифский звериный стиль приобрел большое распространение в искусстве многочисленных народов. Северное Причерноморье представляет один из больших регионов, где данный стиль прошел длительный и особый путь формирования и становления, став одним из отличительных черт искусства обитавших там множественных племен кочевников. В силу исторически сформировавшихся обстоятельств в Северном Причерноморье звериный образ формировался под мощным влиянием искусства эллинистических городов, что в свою очередь, влияло на искусство кочевников.

Исследование проблемы о взаимодействии эллинистического искусства и звериного стиля Северного Причерноморья имеет многовековую историю. Однако, специализированных трудов по данной проблематике, равно как и исследований посвященных вопросу отношений греков и кочевников в целом, сейчас нет. Наиболее колоритное представление взаимодействия эллинистического искусства и звериного стиля нашло в северо- причерноморских художественных изделиях из металла, то что отображает древнюю традицию металлообрабатывающего ремесла, равно как у кочевых племен этой области, так и поселившихся в этом регионе греков.

Первый период открытия богатых курганов в Северном Причерноморье: Мельгуновский, Чертомлык, Кульобский, Александропольский и другие, отметился главным образом определением этнической принадлежности умельцев и центров изготовления золотых художественных изделий, найденных при археологических раскопках в вышеперечисленных курганах12.Все именитые ученые высказались единогласно касательно принадлежности данных сокровищ скифам.

Однако, по другим проблемам наметилось несколько точек зрения.

Таким образом, Л. Стефании, Н.П. Кондаков, И.Е. Забелин и несколько других ученых, центром изготовления найденных предметов считали Афины. Приверженцы другой, наиболее поздней точки зрения - А. Фуртвенглер и его сторонники - В.К. Мальмберг, М. Эберт, Б. В. Фармаковский, А.Н. Шварц высказались за ионийское возникновение данных предметов. При этом предполагалось, что аналогичные изделия имели возможность производиться и на юге России, аттическими либо ионийскими умельцами.

Некоторые принадлежности, равно как к примеру, обивки ножен кульобского клинка, принадлежали к изделиям скифских умельцев. Невзирая на эту пестроту суждений ученых, было все же несомненно, то что творения эллинистических специалистов занимали в сокровищах скифских курганов заметную роль.

Совместно с этим, из курганов выделялись вещи, абсолютно нехарактерные для эллинистического искусства и вещи, имеющие смешанные, греко-варварские детали декора. В них нашли отображение компоненты непосредственно искусства звериного стиля, искусства древневосточных цивилизаций и греческого искусства. К тому же, все без исключения находки, с точки зрения художественных конфигураций были затруднены идейным замыслом сюжета, его направления и этнической составляющей мастера, который их создавал.

Затрагивая вопроса касательно скифского и малоазиатского звериного стиля, академик М.И. Ростовцев выявил значительное расхождение среди них в технической и художественной трактовке фигур. Ионийское искусство никак не может разъяснить ключевые мотивы более преждевременного скифского звериного стиля13.

Отталкиваясь от этого, исследователь пришел к заключению, то что идея о ионийском происхождении данного стиля не имеет под собой почвы. Совместно с этим, он выделил преобладающую значимость ионийских компонентов в инвентаре богатых скифских погребений. Большое значение эллинистическому компоненту в скифском искусстве придавал Г.Боровка.

Ссылаясь на видных археологов, он допускал «поразительное» сходство определенных компонентов скифского искусства с крито-микенскими, отметив, что данное соотношение остается временно загадкой14.

Интенсивное эллинистическое воздействие в северно-причерноморское скифское искусство он поясняет близкими взаимосвязями эллинистических городов с племенами кочевников, в области Керченского пролива.

Стоит отметить, что К. Шефольд пытался предоставить типологическую систематизацию и стилевой анализ, характерный для фигур скифского искусства на территории Северного Причерноморья. У ученого получилось продемонстрировать единое направление формирования скифского стиля, а кроме того совершить несколько значимых исследований для его характеристики15.

Отметив присутствие разных образных тем в декоре предметов звериного стиля, К. Шефольд отводил огромную роль в них эллинистическому стилю. Он, как и прочие археологи и исследователи, полагали, то что греки выполняли роль носителей переднеазиатского влияния в Великой Скифии. Отмечался начальный процесс эллинизации звериного стиля для современной Кубани. Не порождает сомнений точность датировок многочисленных археологических предметов, найденных в курганах современной Кубани.

Стоит отметить, что Н.Н. Погребова в своей рецензии, на статью К. Шефольда указала, что анализ звериного стиля этим исследователем с позиций только эллинистического художества помешал ему грамотно осознать внутренние закономерности формирования данного стиля. Не принимал во внимание исследователь, как отмечала Н.Н. Погребова, взаимосвязи данных явлений с конкретной географической и исторической средой. Но, объективно упрекнув К. Шефольда в формально - стилистическом рассмотрении звериного стиля, Н.Н. Погребова также допустила оплошность и тем самым противоречит своим рассуждениям.

Данное разногласие состоит в том, что признавая внутренние течения формирования звериного стиля, невозможно находить первопричину упадка этого стиля в творческой деятельности эллинистических умельцев Северного Причерноморья. В этом отразилось влияние представлений исследователя Г.Боровки, которого не избежала и В.А. Ильинская в своих научных работах. Археологическое открытие в Зивие, стало толчком к написанию множества исследований и научных трудов, в которых затрагиваются подобные северо-причерноморские сложные комплексы, а в связи с этим, безусловно, и объекты греко-варварского искусства, которые находились в данных археологических комплексах16.

Разумеется, относительно последних археологических комплексов, не все без исключения ученые следуют целостным представлениям. Таким образом, археолог и историк П. Амандри, к примеру проанализировав келермесские и мистюгинские археологические находки17, достаточно недоверчиво свидетельствует о принадлежности зеркал, диадем и ритона к греко-варварским изделиям.

В своем основании он пришел к заключению о том, что эллинистическое мастерство в Европе не сыграло никакой значимости в данном периоде, а в частности и в становлении и в формировании звериного стиля. В таком случае, в соответствии историческим фактам, он никак не отвергает способности вторжения эллинистического искусства в скифское, еще вплоть до его возникновения на территории Северного Причерноморья18. Это абсолютно точно согласуется с научным обоснованием П. Амандри, и собственно о трудности взаимоотношений в сфере искусств разных народов. Убедительным примером определенных особенностей с целью заимствования и обработки, согласно своему вкусу, отдельных фигур звериного стиля рассмотренный данным исследователем является скифский мотив покоящегося животного с подогнутыми лапами.

В документах Научного архива Института истории материальной культуры, в отчете В. Д. Блаватского за 1929 г. была обнаружена информация о раскопках Кургана I на территории поселка Сенной. Примечательно, что данные о раскопках этого кургана отсутствовали в опубликованных отчетах самого исследователя. Из всего богатого Материалы международной конференции 763 материала, который был получен в ходе раскопок, лишь три терракоты были опубликованы М. М. Кобылиной19.

Археологические раскопки на территории Фанагории проводились в 1929 г. экспедицией в составе сотрудников Государственного исторического музея и Государственного музея изобразительных искусств (М. М. Кобылина, И. М. Блаватская, А. К. Коровина, Н. В. Анфимов, Н. В. Пятышева, И. Б. Зеест, И. М. Лосева) под руководством В. Д. Блаватского . Раскопки указанного кургана не были поставлены в план работ экспедиции, а были начаты по просьбе местных жителей, так как в рыхлую землю у основания кургана провалилась лошадь20.

Рядом с этим местом и был заложен раскоп . В нем было прослежено пятно рыхлого грунта, которое оказалось старой грабительской миной, в которую и попала лошадь. В грабительской яме были найдены бронзовый трехлопастный наконечник стрелы, железный гвоздик и фрагмент черепной кости. У краев ямы были обнаружены квадры известняка. К востоку от нее был разбит раскоп, в центральной его части на глубине 0,25-0,35 м от поверхности была обнаружена группа из восьми истлевших, плохо сохранившихся бревен. На бревнах и рядом с ними было зафиксировано несколько камней, на которых сохранились следы камки. В северной части раскопа были обнаружены мелкие фрагменты листового золота и три терракотовые розетки со следами позолоты, служившие украшениями для шляпок гвоздей21.

В восточной части было выявлено зольное пятно, в котором находилось горло амфоры, фрагменты чернолаковой посуды и фрагмент чернофигурной ольпы, относящейся к V в. до н.э. В этом же раскопе было обнаружено несколько гробниц. В одной из них был погребен ребенок, ориентированный головой на юг. В состав инвентаря входили: фрагментированный бальзамарий, две терракоты в виде Эрота с петухом и Эрота верхом на дельфине, бронзовые браслет и два перстня, а также различные бусины (лигнит, паста, стекло). Ниже уровня могилы был найден краснолаковый светильник с изображением орла и бронзовая бусина II в. н.э.. Далее был зафиксирован однокамерный земляной склеп, в который вел дромос, заполненный землей. Около дромоса, поперек погребальной камеры располагался детский костяк, ориентированный головой на юго-восток. Сохранившаяся длина костяка - 0,76 м22.

Возле обеих рук ребенка было найдено по браслету, у левой ноги находился еще один браслет. Рядом с черепом лежали в беспорядке несколько бусин Погребальная камера имела в плане неправильную трапециевидную форму, в ней было обнаружено пять погребений. Первое, женское погребение, находилось у юго-восточного борта камеры. Костяк располагался в прямоугольном деревянном гробу, голова погребенной была ориентирована на север. На правой ноге умершей были обнаружены следы детского костяка, ориентированного на юг. Длина сохранившегося женского костяка - 1,55 м, детского - 0,46 м. У черепа женского костяка находился венок из шести больших и шести маленьких золотых листиков, у левого плеча и грудных позвонков сохранились следы от серебряных предметов, возможно, фибул. Рядом с грудными позвонками были обнаружены золотые трубчатые пронизи, сердоликовые и пастовые бусины, а также бронзовая фибула.

На фаланге безымянного пальца правой руки погребенной было найдено бронзовое кольцо, недалеко от него -- оникс в золотой оправе. Между бедренными костями и справа от правой голени находились две бронзовые фибулы, рядом с ними располагался фрагментированный железный нож. В ногах женщины были найдены: фрагментированный стеклянный бальзамарий, маленькая серебряная пряжка, семь бронзовых браслетов, большая бронзовая пряжка, большой и маленький бронзовые перстни, а также бусины (лигнит, оникс, янтарь, паста).

У юго-восточного борта, в южном углу камеры были зафиксированы следы прямоугольной деревянной шкатулки. В ней обнаружили железную проколку, бусину и бронзовое кольцо.

У северо-западного борта камеры склепа было обнаружено второе женское погребение. Костяк находился в деревянном гробу, головой ориентирован на юго-запад. В районе тазовых костей женского костяка были зафиксированы следы плохо сохранившегося детского костяка, ориентированного головой на юго-запад. Сохранившаяся длина женского костяка - 1,35 м, детского - 0,45 м23.

На правой руке ребенка был массивный бронзовый браслет. В его ногах находились: ритон с изображением Силена, раздавленная краснолаковая миска и терракота в виде Аттиса с собакой и птицей, сохранившая следы росписи красной и голубой краской, а также два стеклянных бальзамария, фрагменты железного ножа и бронзовая бусина. На правой руке женского костяка был найден бронзовый браслет, на груди - бронзовая пряжка и фибула плохой сохранности, поблизости находилось бронзовое зеркало. Посередине камеры, на деревянном подстиле был обнаружен костяк, ориентированный головой на юго-запад. Длина сохранившегося костяка - 1,35 м.

На фаланге указательного пальца левой руки находился золотой перстень, у правой руки - перстень с ониксом. В районе шейных позвонков располагались пять золотых и две сердоликовые пронизи. В северном углу склепа была найдена группа беспорядочно лежащих костей. Около них находились обломки железных стержней, фрагменты деревянной шкатулки, фрагментированные железный и бронзовый ключи, бронзовые пластины. Этот склеп был определен исследователем как семейный и отнесен к римскому времени (I-II вв. н.э.)24.

Подводя итог, В. Д. Блаватский предположил, что курган был насыпан в конце V - начале IV в. до н.э. Центральное погребение кургана не сохранилось, зафиксирована лишь принадлежащая ему тризна. Помимо этого, принимая во внимание большое количество вывороченных квадров, В. Д. Блаватский предположил, что курган использовался вторично для монументального впускного каменного склепа IV-III вв. до н.э., который был разобран на камень, а затем - для земляного семейного склепа I-II вв. н.э., который чудом сохранился непотревоженным.

Историческим связям между искусством разных народов, художественное творчество, которое создавало почву для возникновения звериного стиля, уделяется особое внимание в научных работах и трудах Р.Гиршмана. Он подмечает, то что в настоящее время возможно заявить о симбиозе культуры древних скифов, киммерийцев и индийцев.

В свою очередь в искусстве индийцев, имел место прецедент смешения во второй половине VII в до н.э., урартских, маннейских, ассирийских и вероятно ионийских особенностей, как в целом культуры, так и искусства25.

В формировании же эллинистического искусства определенно сказались сирийские и финикийские влияния, а кроме этого воздействие хурритского искусства.

Археологический памятник Зивие - это образец смешения всевозможных культур. Население Ирана и Урарту, как считает исследователь Р. Гиршман, сформировали «койнэ». Этот язык на севере и западе соприкасался с греческой культурой, который собственно и просочился на берег Малой Азии. Касаясь взаимосвязей Ирана с Западом, исследователь акцентирует свое внимание на трех центрах: Восточная Греция, Крит, Коринф. Также допускает присутствие взаимосвязей иранцев с этрусками.

В середине XX века выходят в свет статьи историка и искусствоведа В.Д. Блаватского о влиянии древней культуры на государства Северного Причерноморья. Они затрагивают также вопрос и художественных подделках, которые были выполнены в зверином стиле, греческими мастерами. В. Д. Блаватский высказал идею о том, что « данные изделия лишены строгой простоты шедевров меото-скифского мастерства, и их совсем невозможно принять существенным вкладом в художественно творческий процесс формирования и становления искусства в Северном

Причерноморье. Примером подобным археологическим находкам может служить фигура оленя из Кульобского кургана»26.

В минувшее время, огромный интерес к проблемам возникновения и формирования звериного стиля, а совместно с этим и роли в нем греческого искусства, уделял историк М.И. Артамонов. Как и многие ученые, он считал, что взаимосвязи скифов и греков имели возможность осуществляться еще в период их господства в Передней Азии. Животные с висящими лапами и свернувшиеся в кольцо, так называемые перекрученные животные - типичные и основные аргументы микенского искусства.

Артамонов М.И. указывал кроме того на взаимосвязь барано-птицы с хеттским, урартским и греко- ионийским грифоном, обращая свое внимание на единый процесс формирования звериного стиля в Северном Причерноморье, при этом он подчеркивал три ключевых направления развития.

Кроме отмеченных общих научных работ, в которых затрагиваются вопросы отношений греческого и местного искусств в Северном Причерноморье, существует несколько статей, которые посвящены данной проблематике, а точнее анализу.

Так, еще в начале XX века, была выпущена публикация К.Малкиной, в которой рассматривается развитие древнего мотива животного. Образу грифона в искусстве Северного Причерноморья посвящена статья: Погребовой Н.Н., в них представлен детальный искусствоведческий, а кроме того историко-культурный анализ археологических находок в курганах, который в частности подтверждает факт о греко-варварском происхождении найденных артефактов.

Михаил Илларионович Артамонов изучил изображение Кульобского оленя27, и утвердил прежде сформулированную точку зрения Г.Боровка, о эллинистическом изготовлении. Касаясь свойства этого уникального произведения, М.И. Артамонов считал, что греческие мастера были очень далеки от представления стиля скифского искусства.

Итак, история исследования отношений эллинистического и варварского искусства в Северном Причерноморье, связанная с изучением звериного стиля, демонстрирует, что в той, или иной стадии развития этого стиля, еще в условиях близких контактов переднеазиатских государств, греческое искусство никак не могло оставаться в стороне от этого масштабного процесса развития как культуры, так и искусства в частности.

Следует сказать, что данное обстоятельство никак необходимо переоценивать, так как переоценка повлекла бы субъективную характеристику значимости эллинистического искусства в формировании скифского звериного стиля. И, вероятно, был справедлив историк Ростовцев, который писал: «В VIII и VII в. до н.э. античные гении в Малой Азии выработали из старых эгейских элементов, собственные новейшие ценности, пока нам еще малоизвестные»28.

Первоначальные признаки симбиоза эллинистической и варварской культуры в Северном Причерноморье отмечаются уже во второй половине VII- VIвв. до н.э, в первой половине VIв. до н.э возникают изделия смешанного греко-варварского стиля, подтверждают этот феномен найденные на археологических раскопках Куль-Оба келермесское зеркало и ритон, произведенные скорее всего в одном из центров Азиатского Боспора.

Стоит отметить, что по этой же причине можно рассматривать созидательную деятельность греков, а кроме того близких к ним варварских племен, в разработке греко- варварских предметов торевтики на территории Северного Причерноморья, начинается непосредственно с этого периода, а никак не позже, как полагают некоторые ученые и исследователи29.

Во второй половине VI- середине V в. до н.э. вырабатывается тип греко-варварских зеркал с использованием мотивов звериного стиля, а кроме того специфические костяные и золотые пластины с диаграммным рисунком клюва птицы, принадлежащие к производственной деятельности Ольвии.

Наметившаяся своего рода квалификация по изготовлению металлических изделий, в том числе специфических греко- варварских мотивов, не прекращает совершенствоваться, на территории Боспора и близлежащих к нему зонах, обивки ножей и мечей, медно-бронзовые предметы конного убора.

В художественной отделке изделий еще доминирует механическое соединение греко-варварских частей. В V и IV в. до н.э, в период усилившегося процесса взаимодействия греко-варварской культуры в Северном Причерноморье, возникают уже единичные локальные виды аналогичных изделий.

В отличие от Ольвии, в художественном творчестве Боспора с его смешанным населением особенно ярко выступают различные тенденции. Используя классические традиции, боспорские торевты создали новую ветвь эллинского искусства, которая пока лучше всего прослеживается на широком круге художественных изделий типа чертомлыцкой вазы30.

К ранним творениям аналогичного рода, мы причисляем так называемые ольвийские зеркала, характерные черты художественного оформления которых вплоть до этих времен инициируют дискуссии: одни их считают эллинистическими, иные исследователи -- скифскими. Данное обстоятельство говорит о присутствии греко-варварского «koivri», имевшего место в раннее период и в ольвийском обществе31.

Пытаясь выявить многознаменательную значимость взаимодействия эллинистического и варварского искусств, ученые зачастую заявляют, то что греки явились той разрушительной силой, под воздействием которой звериный стиль утратил индивидуальность художественной фигуры и идейного ее содержания, таким образом равно как представители высокой цивилизации якобы не осознавали варварское искусство и идеологию. Попробуем ответить на вопрос, так ли это? И возможно ли вообще с подобных позиций предоставлять оценку этому трудоемкому историко- культурному явлению, что существовало итогом близкого экономического партнерства греков с варварским средой, сыгравшим значительную место в общественно-политической и духовной существования народов Северного Причерноморья?