Основные черты Петербургской школы философии, теории и методологии истории на рубеже XIX-XX веков

Спорным оставался и вопрос датировки завершения “кризиса”. Л. Н. Хмылёв подверг критике взгляд на революционные события 1905-1907 гг. как заключительный период его существования, считая, что именно 1917 год разграничил окончившуюся “кризисом” историю дореволюционной науки от времени формирования новой, основывающейся на марксистском учении науки. Согласно иной концепции, отстаивающей существование периода развития “кризиса” после октября 1917 г., неправомерно отождествлять окончание “кризиса” как единовременное событие: данный процесс продолжился и после революционных событий, неся в себе значительный массив традиций дореволюционной научной традиции.

Новую веху в истории исследования феномена “кризиса” положила эпоха перестройки, а затем и демонтаж советской власти. Ослабление идеологического контроля во второй половине 1980-х гг. способствовало коренной перемене в восприятии советскими учёными указанного явления, всё чаще интерпретируемого как “кризис” отечественной науки в целом, в отличие от прежнего его отождествления исключительно с буржуазным периодом её истории. В частности, Б. Г. Могильницкий предложил гипотезу о двойственной природе “кризиса” российской историографии рубежа XIX-XX вв., считая данное явление закономерным и необходимым. Исследователь также был склонен видеть в нём свидетельство развития отечественной науки, принявший подобный характер ввиду радикального переосмысления господствовавших ранее в ней теоретико-методологических схем Корзун В. П. Отечественная историческая наука на рубеже XIX-XX веков: “кризис” или расцвет? // Очерки истории отечественной исторической науки XX века. Омск, 2005. С. 18.. Подобная трактовка “кризиса” неизбежно выводит его за рамки привычного смысла соответствующего термина, не учитывающего всей сложности его содержания. Логическим следствием подобной трансформации является изменение постановки вопроса об истории развития указанного процесса, который не ограничивается историей буржуазной историографии, т.е. концом 1910-х гг., выходя далеко за её пределы и накладывая отпечаток на развитие советской историографии, а также находит своё отражение в других гуманитарных областях научного знания.

Конец XX в. в значительной степени актуализировал вопрос “кризиса” исторической науки на рубеже XIX-XX вв. ввиду во многом схожего состояния, в котором оказалось отечественное научное сообщество в первые годы постсоветского периода. Вновь погружённые в теоретико-методологические поиски альтернатив в исследовательской деятельности, российские учёные кардинально меняли своё в недавнем прошлом негативное отношение к состоянию науки предшествующего рубежа веков.

Так, А. Н. Нечухрин трактовал состояние российской науки конца XIX - начала XX в. как общий кризис позитивизма в среде учёных, что имело своим следствием переосмысление ими теоретико-методологических основ исследовательской деятельности, что впоследствии отразилось на появлении так называемого “критического” позитивизма.

Отдельного внимания заслуживает идея взаимосвязанности упомянутого “кризиса” исторической науки с общим кризисом гуманитаристики в России на рубеже XIX-XX вв., что отразилось на переосмыслении устоявшихся на тот момент взглядов о задачах и методологии научно-исследовательской деятельности. Данная концепция представлена в творчестве Н. М. Дорошенко, отстаивающей мысль о наличии нескольких подходов на рубеже XIX-XX вв. в процессе поиска выхода из сложившегося теоретико-методологического кризиса в отечественной исторической науке, либо ориентирующихся на образ, в большей степени свойственный естественнонаучному направлению, либо акцентирующих своё внимание на исторических фактах, личностях, т.е. подчёркивающих высокое значение психологического фактора.

В связи с этим становится закономерным вопрос: какое из философских направлений в наибольшей степени соответствовало существовавшим в конце XIX - начале XX вв. теоретико-методологическим запросам отечественного научного сообщества? Возможно, что именно неокантианству суждено было стать наиболее вероятной и естественной сменой позитивистскому учению, т.к. данные философские направления в рассматриваемый период представляли собой наиболее распространённые формы научной философии.

Таким образом, можно отметить весьма противоречивую оценку в историографии как сущности “кризиса” российской исторической науки рубежа XIX-XX вв., так и факторов, обусловивших появление данного феномена. Подобные разногласия объясняются, во-первых, непрерывной трансформацией отечественной историографической традиции на протяжении всего периода исследования указанного явления, во-вторых, - воздействием внешних причин (например, господствующей идеологии) на его трактовку исследователями.

Данное обстоятельство значительно затрудняет интерпретацию существовавших в отечественной науке в конце XIX - начале XX вв. процессов, в том числе и в качестве кризисных. Однако представляется возможным выделить некие общие закономерности при попытках толкования причин и самого понятия “кризиса” российской историографии. К их числу можно отнести представление:

· о постепенном отказе российских учёных в своей научной деятельности от позитивистского подхода;

· об их обращении к теории познания в поисках новых философских ориентиров;

· о мощном влиянии достижений немецкой философской мысли на творчество отечественных историков, прежде всего - Баденской школы неокантианства;

· о создании в рассматриваемое время качественно новых основ исторического познания и усложнении историософского мышления, а также закладывании основ методологии истории как самостоятельного научного направления;

· об отсутствии в отечественной научной среде теоретико-методологического единства;

· о закономерности данного пути развития для российской историографии конца XIX - начала XX вв.

Несмотря на существование множества спорных вопросов (о хронологических рамках данного феномена, основных этапах его развития, влиянии “кризиса” на советскую историографию и науку в целом, об историческом значении указанного явления в истории научной мысли и т.д.), а также различного толкования приведённых выше положений (например, теоретического и методологического плюрализма в среде русских учёных), представляется возможным сделать вывод о существовании в отечественной историографии независимо от господства той или иной историографической традиции или времени обращения к исследованию явления “кризиса” российской историографии рубежа XIX-XX вв. некого общего представления о данном феномене, отражающего основные причины его возникновения, а также смысловое наполнение понятия “кризис”, которое, как было отмечено, гораздо более многогранно и не может соответствовать привычному его значению.

Глава II. Философия, теория и методология истории в творчестве петербургских учёных

Феномен “кризиса” отечественной историографии явился, прежде всего, свидетельством историософских и теоретико-методологических поисков в среде российских исследователей на рубеже XIX-XX вв. Данное явление нашло непосредственное своё отражение в их научном творчестве, сквозь призму которого представляется возможным проследить процесс переосмысления исследователями встававших перед ними историософских и теоретико-методологических вопросов.

Несмотря на то, что понятие “кризиса” в отечественной науке традиционно связывается с состоянием российской историографии конца XIX - начала XX вв., т.к. именно среди представителей исторической науки вопросы философии, теории и методологии истории становились особенно актуальными, кажется правомерным утверждать, что для формирования комплексного образа историософской и теоретико-методологической мысли в рамках петербургской университетской школы необходимо также изучение творчества исследователей других гуманитарных факультетов, интересовавшихся подобными вопросами. Достижение указанной цели подразумевает анализ взглядов петербургских учёных на ряд историософских вопросов (о существовании законов в истории и детерминированности исторического развития, роли личности и социума в историческом процессе, сущности и генезисе государства), а также видения ими теоретико-методологической специфики научно-исследовательской деятельности.

Для определения круга представителей петербургской университетской школы философии, теории и методологии истории был проведён фронтальный анализ библиографии. Также оказались задействованы обозрения преподавания наук в Санкт-Петербургском (Петроградском) университете и отчёты о состоянии и деятельности Санкт-Петербургского (Петроградского) университета по трём гуманитарным факультетам в рассматриваемый хронологический период.

2.1 Историко-филологический факультет

Возникший в 1819 г. на базе отделения наук исторических и словесных Главного педагогического института, историко-филологический факультет Петербургского университета за долгую историю своего существования (вплоть до образования в 1919 г. ФОН) воспитал целую плеяду выдающихся учёных, внёсших значительный вклад в развитие как отечественной, так и мировой науки Ростовцев Е. А. Столичный университет Российской империи: учёное сословие, общество и власть (вторая половина XIX - начало XX в.). М., 2017. С. 192.. Именно здесь вопросы философии, теории и методологии истории становились особенно актуальными, а непрекращающийся поиск ответов на них имел своим следствием формирование уникального облика сообщества петербургских историков, что дало основание характеризовать его в качестве самостоятельной исторической школы. Не менее значимым представляется и наследие учёных-филологов Петербургского университета, в котором также отразились поиски ответов на актуальные для науки рубежа XIX-XX вв. историософские и теоретико-методологические вопросы, хотя и с несколько иных позиций.

Безусловно, одной из важнейших фигур в истории петербургской исторической школы является личность Константина Николаевича Бестужева-Рюмина (1829-1897). Выпускник Московского университета, ученик С. М. Соловьёва, время его работы на кафедре русской истории столичного университета приходится на 1865-1884 гг.: с 1865 по 1868 гг. исследователь занимал должность приват-доцента, а с 1868 по 1884 - должность ординарного профессора.

Значительный интерес к личности К. Н. Бестужева-Рюмина в историографии во многом объясняется устоявшимся в среде петербургских историков восприятием его как одного из наиболее ранних последователей возникшей в XIX в. исторической школы. В научной деятельности учёного наиболее полно отразилась вся её специфика, влияние которой на формирование взглядов последующих представителей петербургского университетского сообщества (прежде всего, непосредственных учеников К. Н. Бестужева-Рюмина) трудно переоценить.

Важным при этом является то обстоятельство, что первоначально К. Н. Бестужев-Рюмин не был связан со столичным университетом: его студенческие годы проходили в Москве, где в то время уже утвердилась “школа С. М. Соловьёва”, что не могло не отразиться на формировании его научных взглядов. Однако последующий уход историка из Московского университета, научная карьера в котором оказалась для него сильно затруднена, стал важнейшей вехой в истории развития феномена исторических школ в России. Произошедшая в Петербурге трансформация историко-теоретической концепции К. Н. Бестужева-Рюмина выразилась, прежде всего, в переходе его на диаметрально противоположные позиции по отношению к московской школе.

Противоречивой остаётся оценка философии, теории и методологии истории К. Н. Бестужева-Рюмина. Так, представители дореволюционной историографии, в частности, ученики исследователя, затруднялись однозначно отнести его к последователям какого-либо течения научной мысли. В качестве аргумента в пользу данной точки зрения приводилось отсутствие чётко выраженной концепции К. Н. Бестужева-Рюмина как в оценке смысла и хода исторического процесса, так и по ряду методологических вопросов. В дальнейшем мнения лишь дифференцировались. Так, ряд исследователей (напр., А. Н. Шаханов См.: Шаханов А. Н. Русская историческая наука второй половины XIX - начала XX века: Московский и Петербургский университеты. М., 2003.) отмечает мощное влияние идей позитивизма на мировоззрение учёного, объясняя вышеназванную противоречивость историко-философских взглядов К. Н. Бестужева-Рюмина его стремлением соединить учение О. Конта с уже терявшим былое влияние учением Г. Гегеля. Согласно иной точке зрения, творчество “отца” петербургской исторической школы в большей степени развивалось в русле идей гегельянства. И хотя К. Н. Бестужев-Рюмин весьма неоднозначно относился к творчеству С. М. Соловьёва, авторитет последнего ценился им весьма высоко Малинов А. В. Академическая философия истории в России (вторая половина XIX - начало XX века). Saarbrьcken, 2011. С. 159.. Данной позиции придерживается, например, Р. А. Киреева См.: Киреева Р. А. К. Н. Бестужев-Рюмин и историческая наука второй половины XIX века. М., 1990..

Специфика историософских и историко-теоретических взглядов К. Н. Бестужева-Рюмина прослеживается уже в первых его работах рубежа 1850-1860-х годов. Именно тогда им был задан вектор собственной исследовательской работы на несколько десятилетий вперёд. Историк отмечал следующую особенность исторической науки: “двоякие требования от истории в наше время, неизбежные по двоякому характеру истории, которая соединяет в себе науку и искусство” приводят к тому, что “удовлетворить довольно близко тем или другим требованиям в настоящее время чрезвычайно трудно; удовлетворить же обоим вместе положительно невозможно <…> требование художественности от каждого исторического труда [становится] все более и более настойчиво”. Причём, если в Европе данное обстоятельство несколько сглаживается наличием источниковедческих (в соответствии с современной терминологией) исследований, то практически полное их отсутствие в России такое положение лишь усугубляет. Данное умозаключение К. Н. Бестужева-Рюмина, “отца” петербургской исторической школы, на долгие годы определит её специфику (акцент исследователей на критике обширной и слабо изученной источниковой базы). Сам учёный при написании своей “Русской истории” придерживался следующей схемы: критический обзор исторического источника, далее - анализ историографии, касающейся данного вопроса, а в заключение - составление максимально целостной картины прошлого, что возможно только при особом внимании к социокультурной составляющей жизни изучаемого общества. Поэтому историософское осмысление событий и явлений имеет для К. Н. Бестужева-Рюмина первостепенное значение.

С данной точки зрения учёный анализирует капитальный труд по русской истории С. М. Соловьёва. Критикуя концепцию московской исторической школы, К. Н. Бестужев-Рюмин указывает на излишнюю убеждённость её представителей в предопределённости направления хода истории. “Значение личности в общем ходе событий гораздо сильнее, чем мы обыкновенно представляем его <…>. Законы развития человечества суть не что иное, как формулы отношений между различными элементами этого развития, а личность [одна из] важнейших элементов”. Однако данная позиция не исключала идею историка о существовании в историческом процессе неких схем, которым в той или иной степени следуют все рассматриваемые им народы. Используя сравнительно-исторический метод, на примере конкретных фактов, взятых из прошлого ведущих европейских государств, К. Н. Бестужев-Рюмин выводит общие для них закономерности развития (затрагивая, например, проблему образования единого государства). Несмотря на сложность чёткого определения историософских и теоретических позиций учёного, в трудах его очевидно преобладание позитивизма Шаханов А. Н. Русская историческая наука второй половины XIX - начала XX века: Московский и Петербургский университеты. М., 2003. С. 269-271..

Вторая половина XIX в. оказалась отмечена усилением интереса к проблеме наций и особенностей национального развития. В это время в российском научном сообществе прослеживается устойчивое внимание к прошлому славян, их месту и значению в историческом процессе, предпринимаются попытки прогнозирования будущего славянских государств. Особенное внимание исследователей занимает феномен “всеславянства”. Данная идея определит историософские концепции целого ряда отечественных учёных-славистов.

К их числу принадлежал и Владимир Иванович Ламанский (1833-1914), чья научная деятельность в 1865-1899 гг. проходила на историко-филологическом факультете Петербургского университета (в 1865-1871 гг. учёный занимал должность доцента, в 1871-1873 гг. - экстраординарного профессора кафедры славянской филологии, в 1873-1890 гг. - ординарного профессора, в 1883-1885 и 1886-1887 гг. избирался деканом факультета, а в 1890-1899 гг. был заслуженным профессором). Научная деятельность исследователя оказала значительное влияние на формирование российского славяноведения. Его идеи во многом определялись концепцией отечественного славянофильства, которую учёный продолжал отстаивать на протяжении всей своей жизни. На становление взглядов исследователя, несомненно, оказал мощное влияние его наставник - И. И. Срезневский, также посвятивший себя исследованию данной области исторического знания. При непосредственном знакомстве с культурой и жизнью славян во время поездки в Центральную Европу в 1862-1864 гг. “оригинальные воззрения г. Ламанского нашли <…> новую пищу и опору”. Наконец, на интерес учёного не могла не оказывать определённое воздействие эпоха Великих реформ, свидетелем которой ему суждено было стать, а также возрождение в 1860-х гг. панславянских тенденций в российском внешнеполитическом курсе. Именно в это время приобретают особую остроту и актуальность вопросы о будущем славянства, происходит переосмысление его истории, всё чаще рассматривается возможность российско-славянского сотрудничества.

В. И. Ламанский сосредоточил своё внимание на изучении роли и места славян в историческом процессе. Историко-философская позиция историка основывалась на представлении о двух сосуществующих в Европе цивилизациях (романо-германской и греко-славянской). В своей речи, зачитанной перед защитой магистерской диссертации, В. И. Ламанский констатировал, что “история греко-славянского мира должна пополнить значительный пробел в истории нового человечества <…> народы славянские <…> в силу своей исторической жизни не могли совершенно утратить памяти о своём общем происхождении и сознания своего первоначального, внутреннего единства”. Общность славян следовала, прежде всего, из их религиозной гомогенности и историко-культурного родства. Исходя из этого, перспектива всеславянского единства виделась В. И. Ламанскому результатом, прежде всего, культурного единения славянских народов, которое неминуемо окажется под главенством наиболее передового из них русского народа, “единственного из всех славян, сумевшего сплотить крепкое, громаднейшее в истории государство”. Достижение единства будет совершаться посредством всестороннего научного исследования культуры и языка славян. Немаловажен также анализ их исторического развития сквозь призму взаимодействия с российским государством, т.к., по мысли учёного, “образованность, гражданственность и внешняя политика каждой страны стоят <…> в самой тесной внутренней связи”.

Таким образом, возникает проблема реализации выдвинутой В. И. Ламанским теории. По мнению историка, разрешение существующих русско-славянских противоречий может быть достигнуто путём создания единого международного языкового пространства Пыпин А. Н. Русское славяноведение в XIX столетии. Окончание // Вестник Европы. СПб., 1889. № 5. С. 285., что позволило бы ускорить консолидацию славян: “только русский язык может и должен поднять славян на степень всемирно-исторического народа, объединив их в одной общей литературе и образованности”. Доказательством колоссального значения языка в процессе культурного сближения разных народов является пример государств романо-германской цивилизации, гораздо более монолитной в сравнении с греко-славянским миром. Необходимость славянского объединения приобрела первостепенное значение также ввиду перманентного противостояния славян как со своими восточными, так и с западными соседями, поскольку славянские народы, в силу своей исторической судьбы, вынуждены занимать срединное положение на карте Евразии. Усугубляли положение и внутренние распри славян, на фоне которых создание единого церковнославянского языка кажется попыткой искусственного создания объединяющего фактора для преодоления межплеменной розни.

Итак, согласно В. И. Ламанскому, общности народов греко-славянской цивилизации противостоит конгломерат народов романо-германских. Разнонаправленность путей исторического развития двух “миров”, обусловленная несхожестью культурных начал, дополняется также несовпадением периодов их “жизни”: хронологически европейские народы гораздо ранее выходят на историческую сцену, поэтому их можно назвать старшими современниками славян. Из данного умозаключения следует представление учёного о различных этапах в развитии каждого народа, которые могут быть сопоставимы с периодами жизни биологического организма (развивающегося, достигающего зрелости и, наконец, умирающего).

Дифференциация народов по их историческому “возрасту” объясняет культурное отставание одних и первенство других. Поэтому требование, традиционно обращаемое к более молодым славянским народам, соответствовать уровню развития романо-германской цивилизации не представляется правомерным. Утверждения об отсталости славян и опережающих темпах развития Запада есть результат неверной интерпретации (или игнорирования) условий, в которых совершается исторический процесс.

Среди петербургских исследователей-филологов отдельного внимания заслуживает Иван (Игнатий-Нецислав) Александрович Бодуэн де Куртенэ (1845-1929) - известный языковед, основатель лингвистической школы, работавший на историко-филологическом факультете Петербургского университета в 1870-1874 гг. (в должности приват-доцента) и в 1900-1918 гг. (в 1900-1914 гг. и 1917-1918 гг. в должности профессора) на кафедре сравнительного языкознания и санскритского языка.

В своих трудах исследователь отразил основные тенденции развития современного ему языкознания. В частности, учёный отмечал ряд факторов, непосредственно воздействовавших на данную отрасль научного знания. В их числе он называл: распространение в лингвистике методологического подхода, в большей степени свойственного естественнонаучному направлению (основанному на наблюдении и опыте); так называемый, “психологический” характер восприятия языка; влияние идей эволюционизма на формирование взглядов о сущности и функционировании языка Бодуэн де Куртенэ И. А. Языкознание, или лингвистика, XIX века // Бодуэн де Куртенэ И. А. Избранные труды по общему языкознанию. Т. 2. М., 1963. С. 4.. Таким образом, можно наблюдать значительное (особенно в третьей четверти XIX века) воздействие позитивистских идей и на сферу языкознания.

В этой связи весьма важным представляется суждение И. А. Бодуэна де Куртенэ о системе научного знания. По его мнению, любое его направление, занятое анализом, сравнением тех или иных явлений и фактов объективного мира, следующее методологии, основанной, прежде всего, на индукции, относится к совокупности естественных наук. Остальные же, акцентирующие своё внимание на отдельных, часто не подчиняющихся существующей теоретической схеме событиях и процессах, могут быть отнесены “историческим” наукам Бодуэн де Куртенэ И. А. Несколько слов о сравнительной грамматике индо-европейских языков. СПб., 1882. С. 10.. Учёный отмечает следующую современную ему тенденцию: “приверженцы [всех наук] хотят сделать их строгими, т.е. именно науками”, которые “должны основываться на фактах”; “науки решительно исторические должны теперь стремиться по тому же пути”. В то же время, подвергая критике теорию А. Шлейхера, И. А. Бодуэн де Куртенэ приходит к следующему выводу: хотя методология языкознания, а также его внутренняя структура в большей степени соответствует естественнонаучному подходу, предмет же его входит в сферу исследования “психически-исторических” наук. Следовательно, любое высказывание в пользу оторванности науки о языке от истории и социологии не может быть истинно верным.

Считая язык, прежде всего, социальным явлением (“функцией” социального организма), И. А. Бодуэн де Куртенэ связывал его эволюцию с эволюцией (т.е. историей) самого социума Щерба Л. В. И. А. Бодуэн де Куртенэ: Некролог // Известия по русскому языку и словесности Академии наук СССР. Л., 1930. Т. III. Кн. 1. С. 315.. Исторический процесс исследователь рассматривал с позиций перманентной языковой коммуникации отдельных индивидуумов. Придавая огромное значение роли языка, И. А. Бодуэн де Куртенэ видел в нём связующее звено между различными социальными группами, разделёнными между собой временными промежутками, но при этом контактирующими между собой. История, таким образом, предстаёт в виде деятельности дифференцированных элементов (как в форме коллективов, так и в виде индивидуумов), спаянных между собой сохраняющимся культурным взаимодействием, где главным признаком общности культуры является общность языка. Именно язык не позволяет социуму погрузиться в пучину хаоса. При этом непрерывно совершающееся развитие общества, течение его истории также связано с изменениями, происходящими в языковой коммуникации его членов. Накапливающиеся со временем изменения в языке меняют мышление использующих его индивидуумов, а значит и совершаемые ими действия, придавая историческому процессу необходимую динамику. “Посредством браков происходит смешение языков семейных, вследствие же столкновения племён и народов - взаимодействие, взаимное влияние и смешение говоров и затем <…> смешение целых языковых областей и племенных и национальных языков” - заключает учёный. В случае подобного столкновения происходит конкуренция противостоящих друг другу языков и, следовательно, их носителей. Как правило, в данном языковом (а вместе с тем и социальном) противоборстве куда более выгодная позиция у простых языков, которые имеют больше шансов занять господствующее положение в условиях новых социальных отношений.

Чрезвычайно важными для рассмотрения представляются рассуждения И. А. Бодуэна де Куртенэ о национальностях, т.к. в них находят своё отражение историософские взгляды учёного. “Сначала, в диком и кочевом состоянии, имелись объединённые племена, враждовавшие с другими на всём пространстве земного шара <…> Затем появляется зачаточное территориальное объединение, неопределённые географические границы, а в этих границах постоянная почва для землепашества”. Следующим этапом в развитии социума И. А. Бодуэн де Куртенэ видит появление множества новых и рост прежних объединений, что приводит уже к возникновению государства “в новейшем смысле этого слова”. Параллельно процессу государствообразования происходит генезис наций. Причём “национальный элемент <…> становится потребностью культуры и находится в тесной связи с признанием человеческого достоинства”, поэтому каждый индивидуум, равно как и социальная группа, имеет право на определение собственной национальной принадлежности. Потребность эта логически следует из самих терминов, которыми оперирует И. А. Бодуэн де Куртенэ. На их основе можно сформулировать следующую логическую цепочку: язык - психосоциальное явление; общность языка - один из главных признаков нации; следовательно, нация есть отражение психосоциальной сущности общества, эту нацию составляющего. Т.к. любой социум складывается из самостоятельных индивидуумов, нация (как система взаимодействующих социальных групп) выступает объединением, в котором проявляется общность образа мышления отдельных его представителей. Соответственно, развитие нации определяется каждой составляющей её личностью. Однако последняя не в силах самостоятельно оказать значительное влияние на национальное развитие; история нации, представленной языковой общностью индивидуумов, только этой общностью может быть изменена. Что касается межнациональных взаимоотношений (например, в полиэтничных государствах), прогрессивность их, согласно И. А. Бодуэну де Куртенэ, целиком и полностью зависит от решения национального вопроса. Мир между нациями, уважение их самостоятельности ведёт к миру политическому. Более того, на межгосударственном уровне “люди одноязычные и одноплеменные, входящие в состав разных государств, будут служить не яблоком раздора между этими государствами, а, как раз наоборот, объединительным звеном между ними”.

Другим выпускником Московского университета, чьё имя оказалось неотделимо от истории петербургской университетской школы, был один из учеников В. И. Герье - Николай Иванович Кареев (1850-1931). Всё время его работы на историко-филологическом факультете столичного университета можно разделить на два периода - с 1885 по 1899 г. и с 1906 по 1923 г. В 1885-1886 гг. учёный занимал должность приват-доцента, в 1886-1890 - экстраординарного профессора, с 1890 г. - ординарного профессора, а с 1918 г. - заслуженного профессора.

Н. И. Кареев выступал активным сторонником взаимодействия историософского и социологического знания. По мнению учёного, пути исторического процесса напрямую определяются внутренним устройством социума. Поэтому и наука, занимающаяся изучением закономерностей и особенностей его функционирования, не может рассматриваться отдельно от историко-философского направления научной мысли. Взаимодействие историософского знания с социологией должно также сводить на нет влияние провиденциализма на процесс восприятия исторического процесса. Однако данное обстоятельство приводит к невольному подстраиванию фактов и явлений под идею о совершенном социуме (характерную для социологии), что, естественно, несёт за собой определённую степень домысла. Отсюда следует неизбежное обращение каждого исследователя к вопросу о самой возможности исторического познания. Так, Н. И. Кареев стал одним из первых русских исследователей, у которого обнаруживается детальный анализ проблем исторической гносеологии.

Теоретические воззрения Н. И. Кареева основываются на двух базовых определениях понятия “история”. Под последней, в первом случае, подразумевается прошлое человечества; во втором - научное направление, объектом изучения которого оно является. На основе данного представления Н. И. Кареевым было выдвинуто деление теоретической стороны исторического знания на две составляющие - историку и историологию. Под первой историк подразумевал, прежде всего, теорию исторического знания, т.е. то, каким образом происходит познание истории при условии сохранения его научности. При этом методологическая составляющая имеет превалирующее значение Кареев Н. И. Историка: теория исторического знания // Кареев Н. И. Избранные труды. М., 2010. С. 354-355, 357.. В свою очередь, историология, предметом которой выступает исторический процесс, призвана сформировать представление о том, в какой форме и при каких условиях этот процесс происходит. Т.е. если полем деятельности историки становятся проблемы истории как науки (проблемы эпистемологии и методологии), то историология стремится ответить на вопросы истории как исторического прошлого (онтологические и социологические проблемы) Кареев Н. И. Историология: теория исторического процесса. М., 2011. С. 17-18..

Изложенное представление учёного о структуре общей теории истории отражает то влияние, которое оказывали на учёного наиболее распространённые тогда в научном сообществе философские течения. Однако вопрос о том, какое из них в большей степени оказывало влияние на формирование взглядов Н. И. Кареева (гегельянство, позитивизм, неокантианство), остаётся актуальным до сих пор. Хотя историк был склонен причислять себя в большей степени к последователям позитивистского направления философской мысли, в последующем в отечественной историографии высказывались иные, полностью или частично противоречащие точке зрения самого учёного гипотезы. В частности, заслуживает внимания оценка Н. И. Кареева как “полупозитивиста”. Согласно иной трактовке, историко-теоретические воззрения историка, оставаясь на базе позитивизма, неизбежно видоизменялись под мощным воздействием неокантианского учения.

Последнее утверждение может быть подкреплено тем фактом, что теоретическая концепция Н. И. Кареева согласуется с передовыми достижениями западноевропейской философии. Анализ трудов учёного помогает выявить эту связь. Так прослеживаются истоки его взглядов: Н. И. Кареев прибегает к использованию понятий, введённых ещё “отцом” позитивизма - О. Контом, - и по-своему видоизменяет их. В данном случае речь идёт о классификации наук на абстрактные и конкретные. Н. И. Кареев прибегает здесь к собственной терминологии и выводит соответственно деление наук на “номологические” и “феноменологические”. При этом историческую науку учёный относит ко второй категории, в отличие от социологического знания. С одной стороны, здесь прослеживаются позитивистские истоки теории истории Н. И. Кареева (базовая установка на фактическую составляющую изучаемого объекта, идея непрерывного прогрессивного развития социума и т.д.). С другой же, можно отметить, что дальнейшее развитие взглядов историка сближало его с позициями неокантианцев. Более того, теоретические взгляды Н. И. Кареева, отразившиеся в его докторской диссертации “Основные вопросы философии истории” (1884), оказались хронологически более ранним открытием для европейской науки в сравнении с концепцией Баденской школы. Исследователь принял выдвинутую В. Виндельбандом категорию “идиографических” наук, предпочитая, однако, введённое ранее собственное понятие наук “номологических” (в отличие от “номотетических”). Имела место также критика Н. И. Кареевым отдельных положений теоретических установок Баденской школы, например, неприятие отрицания её представителями общих, глобальных процессов в историческом процессе, т.к., по мнению историка, их поиск является одной из главных задач исторической науки.

Видение Н. И. Кареевым истории как процесса, в основе которого лежат чёткие причинно-следственные связи, где роль случая довольно незначительна, отразилось на применяемой им методологии. Учёный активно использует сравнительно-исторический метод, чтобы проследить общие тенденции исторического развития (на примере культуры, политики, экономики и т.д.), “наблюдаемые в разных странах и в очень отдалённые иногда один от другого периоды времени”. При этом “исторический прогресс, в разных своих проявлениях, наблюдаемых в прошлом народов, не есть, однако, основной закон истории, потому что, во-первых, такого закона вообще нет, а во-вторых, и потому, что в истории наблюдается рядом с прогрессом нечто, ему диаметрально противоположное”. Отсюда Н. И. Кареев выводит для себя следующую схему: 1) констатация факта, “это - первый шаг к познаванию действительности”; 2) выявление причинно-следственных связей; 3) обобщение наиболее значимые из них, а далее раскрытие их сути с помощью номологических наук. Отрицая, таким образом, существование отдельных исторических законов, исследователь вместе с тем отвергает наличие какого-либо универсального закона, которому бы подчинялся весь исторический процесс Васильев Ю. А. Феномен “Ecole russe”: теория истории Н. И. Кареева // Знание. Понимание. Умение. 2010. № 3. С. 125.. “Историки и другие учёные, идиографически изучающие человеческие общества, тем самым подготовляют для социологов, изучающих то же самое номологически, необходимый фактический материал” Кареев Н. И. Историология: теория исторического процесса. М., 2011. С. 45..

Собранный материал, как правило, иллюстрирует направление хода истории той или иной народности, государства в определённую историческую эпоху. Но “народы не живут на изолированных островах вне всякого между собою общения <…> собственно говоря, изолированных историй народов даже и нет совсем”, из чего следует вывод исследователя о существовании мировой, всемирной истории (Weltgeschichte). Глобализм теории Н. И. Кареева, таким образом, помещает отдельно взятые, часто вырванные из исторического контекста “местные истории” в некую общую, всеохватывающую систему, т.к. только так становится возможным в полной мере оценить их место и роль в истории человечества, а также их взаимосвязанность. В частности, наиболее полное отражение данная концепция историка нашла своё отражение в его “Истории Западной Европы в Новое время” (1892-1917).

Аналогично Н. И. Кареев относился и к роли личности в истории. Учёный отказывается от распространённого прежде взгляда на социум как организм, выдвигая в противовес определение его как сложной системы, связывающей воедино все его элементы (т.е. индивидуумов). Именно в такой форме происходит течение истории. При этом, естественно, “поступки людей, оказывающие действие на ход истории, имеют не одинаковое значение и в качественном, и в количественном отношениях”. Н. И. Кареев, таким образом, занимает промежуточную позицию между отношением к массам как единственному двигателю исторического процесса и абсолютизацией роли личности в истории. Кроме того, учёный подкрепляет данную мысль видимой им детерминированностью исторического процесса совокупностью различных факторов (влияние окружающей среды, господствующей культуры и проч.), являющихся причиной совершающихся событий. Но и здесь предопределённость, по мнению Н. И. Кареева, далеко не абсолютная: каждая личность всё же сохраняет за собой определённую свободу действия Кареев Н. И. Основные вопросы философии истории. СПб., 1897. С. 38.. Но на её становление воздействует ряд внешних факторов, а именно: 1) “органические”, или данные личности с рождения; 2) “неорганические”, определяющиеся воздействием географической среды; 3) “надорганические”, характеризуемые сложившимися в социуме культурными традициями. Очевидно, что взаимодействие индивидуума с социумом происходит на уровне последней группы факторов. В совокупности же они определяют общий ход исторического процесса народа или государства. А так как эти факторы у разных обществ уникальные, то и ход истории в каждом случае является неповторимым, а значит всякая идея о единстве истории является ложной.

Одним из учеников К. Н. Бестужева-Рюмина в годы его преподавательской деятельности на историко-филологическом факультете был Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский (1863-1919). Специфика научных взглядов и преподавательской деятельности учёного обусловила совершенно особое его положение в петербургской исторической школе. Упрёки современников исследователя в излишней его приверженности к теоретизированию, однако, отнюдь не означали оторванности А. С. Лаппо-Данилевского от университетской школы, ярким представителем которой он являлся. Время его работы в Петербургском университете приходится на 1890-1919 гг.: в 1890-1918 гг. исследователь занимал должность приват-доцента на кафедре русской истории, а также - в 1907-1918 гг., - на кафедре всеобщей истории, позднее же, в 1918-1919, пребывал в должности экстраординарного профессора на кафедре русской истории.

Первоначально становление научных взглядов А. С. Лаппо-Данилевского происходило под влиянием позитивистского учения. Однако, последующее выделение им идиографического (индивидуализирующего) и номотетического (обобщающего) подходов в истории кардинально видоизменило его научное творчество. Исследователь отстаивал главенство идиографического метода как в “общей”, так и “специальной” методологии истории: если первую можно отождествить с теорией истории, то вторая, в свою очередь, “даёт понятие об общих методах изучения, главным образом, в их зависимости от данного объекта, т.е. от истории человечества” Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. М., 2006. С. 264-265..

Ввиду этого кажется закономерной поддержка А. С. Лаппо-Данилевским неокантианства, отстаивающего схожий принцип (основанный на главенстве идиографического подхода) в научной деятельности. Подвергая критике позитивизм, учёный видел его недостатки в чрезмерном догматизме отстаиваемых идей, отсутствии чёткой грани между теорией и эмпирией, пренебрежение значением личностного фактора в процессе научного построения. Кроме того, характерное для неокантианского подхода признание важнейшего значения за источником и фактами находило внутренний отклик у исследователя в силу схожих взглядов, сложившихся у него в рамках петербургской школы, представителем и носителем традиций которой он являлся. Хотя А. С. Лаппо-Данилевский подчёркивает, что различие между указанными подходами “проводится с точки зрения аналитической, а не генетической; в действительности изучение исторических источников идёт, конечно, рука об руку с изучением исторического процесса”, в то же время наиболее характерным для него самого становится акцентирование внимания на индивидуальных чертах отдельных явлений.

Одновременно с критикой позитивизма, А. С. Лаппо-Данилевский считал вполне применимыми отдельные положения данного учения (принципы эволюции, единства и др.), которые с течением времени становились лишь более актуальными для науки ввиду постепенного изменения в сознании историков представлений об объекте исторического изучения: если ранее внимание исследователей акцентировалось преимущественно на национальной истории, то теперь - на всемирной. Ввиду этого учёным начинает использоваться такой термин, как “мировое целое”. “Человечество, более или менее полно представляемое одним или многими народами, оказывается субъектом индивидуальной эволюции, совмещающей в себе и те единичные события, которые оказали влияние на общий ход его развития, и те отдельные исторические группы и серии, из которых оно складывается”. Т.е. данное явление есть предельное понятие, из которого учёный в процессе анализа выделяет для нужд собственного исследования какой-либо объект.

Подобная идея подразумевает восприятие человечества в качестве совокупности личностей, объединённых способностью аккумулировать высшие ценности, которые, в свою очередь, способствуют достижению всеединства и объединению в одной индивидуальности.

Проблемы философии, теории и методологии истории нашли своё отражение в деятельности ещё одного представителя петербургской исторической школы - Ивана Васильевича Лучицкого (1845-1918). Выпускник Киевского университета, И. В. Лучицкий работал на историко-филологическом факультете Петербургского университета в 1914-1917 гг., занимая должность приват-доцента на кафедре всеобщей истории Формулярный список о службе Ивана Васильевича Лучицкого // РГИА. Ф. 733. Оп. 150. Д. 1506. Л. 129-137..

На становление научного мировоззрения учёного оказали значительное влияние работы Г. Т. Бокля, а затем и О. Конта, с которыми исследователь ознакомился, ещё будучи студентом. Философская концепция последнего особенно захватила историка. “Конт дал ему то, в чём И. В. ощущал наибольшую нужду: методологические указания для изучения в широком масштабе исторических явлений, а не одного только метода исторической критики” Тарле Е. В. И. В. Лучицкий. К пятидесятилетию его научно-литературной деятельности. 1863-1913 // Тарле Е. В. Сочинения в двенадцати томах. Т. 11. М., 1961. С. 383.. Становясь на позиции позитивизма, И. В. Лучицкий в своих исследованиях делает акцент на раскрытии закономерностей жизни социума. Теоретические взгляды И. В. Лучицкого основаны на представлении о двойственной природе человеческой деятельности в силу двойственной природы самой личности, которая одновременно проявляет себя как биологическое и как социальное явление. Наиболее важным в историческом процессе им объявляется прогресс в умах его отдельных представителей, то есть проявление социальной сущности человека.

Стоит отметить постепенную трансформацию взглядов историка в рамках позитивистской философской системы. Первоначальное, практически безоговорочное принятие данной концепции постепенно сменилось более осторожной и критической позицией. Всё более явно задачей учёного начал становиться поиск закономерностей в существовании социума: какими бы значительными по своим последствиям ни были единичные, оторванные от общего контекста исторические события, они не в силах кардинально изменить намеченный ранее вектор исторического развития общества. И, наоборот, роль постоянно действующих в истории факторов, пусть даже не выделяющихся значительно по своим масштабам, представляется огромной. Они-то и могут быть по праву названы историческими законами. Для их вычленения, по мысли исследователя, необходимо, во-первых, проанализировать то или иное социальное явление сквозь призму его развития в рамках истории, а во-вторых, аналогично рассмотреть другие факты и явления в их совокупности, после чего, совмещая оба подхода, составить определённую картину эволюции каждого из данных фактов и явлений и закономерность развития их в форме совокупности, т.е. исследовать таким образом их взаимовлияние.

Концепция учёного отражала его представление о задачах различных научных направлений. Т.к. исследование наиболее общих исторических закономерностей должно находиться в сфере отдельной научной дисциплины, а именно социологии, задача исторической науки, в большей степени ориентированной на работу с фактами, заключается в сборе и отборе источников - базовой основы для последующей работы социологии (хотя И. В. Лучицкий и замечает, что “самой науки об общественных явлениях ещё не существует, что она ещё не выработана, так как не выработаны её основы, нет согласия по отношению к этим основам”).

Занимаемая И. В. Лучицким позиция предопределила его историко-теоретический и методологический подход в научной работе. Отвергая не имеющие под собой прочной основы умозрительные теории, учёный отстаивал первостепенную важность источниковедческой составляющей исторического исследования, без пристального внимания к которой достижение соответствующего объективной реальности, истинного знания не представляется возможным. Любое научное исследование должно основываться на сколь возможно широкой источниковой базе. В то же время историку не следует ограничиваться одним лишь поиском и критикой документов и последующим изложением их содержания. Важнейшей стороной деятельности учёного должно быть привнесение в науку нового истолкования источникового материала: количество документальных исторических свидетельств хотя и чрезвычайно велико, однако строго лимитировано; количество же возможных взглядов на них не поддаётся никаким подсчётам. Кроме того, интерпретация источника зависит и от внешних условий, господствующего в данный момент времени в обществе мировосприятия.

Следующая из позитивистского подхода теория неизбежного прогресса человечества выдвинула на первый план историко-сравнительный метод исследования. Данный подход, по мысли И. В. Лучицкого, находит своё применение при систематизации существующих теоретических построений, исследовании взаимосвязанности как отдельных фактов и явлений, так и их групп; в результате значительно снижается вероятность ошибочных научных выводов. Одновременно необходимо обращаться к использованию историко-генетического метода, позволяющего вычленить истоки исследуемых с помощью сравнительного метода явлений.

Закономерным следствием особого внимания учёных к источниковой базе исследования стала их попытка расширить её анализ и повысить точность извлекаемых при этом выводов. Применение нового, статистического метода было активно поддержано И. В. Лучицким: с ним историк был склонен связывать развитие, прежде всего, экономической истории - одной из наиболее перспективных областей исторической науки конца XIX века, которой он и сам был увлечён. Новое направление тесно связано с именем Д. С. Роджерса, провозгласившим необходимость более пристального внимания к исследованию экономической составляющей исторического развития, её воздействию на исторический процесс. “Какое влияние оказывали экономические явления на ход событий, какое взаимодействие существовало между экономическими факторами и тем калейдоскопом событий и фактов, который составляет содержание того, что называют обыкновенно историей, - вот в чём деятели этого нового движения в историко-экономической науке видят главное условие для создания научной истории” Лучицкий И. В. Джемс Сорольд Роджерс (некролог) // Юридический вестник. Издание Московского Юридического общества. 1891. Т. 7. № 2. С. 172.. Однако учёный отнюдь не ограничивался применением данного методологического приёма уже ввиду своих позитивистских взглядов.

Совершенно уникальных взглядов на существующие в науке историософские и теоретико-методологические проблемы придерживался Лев Платонович Карсавин (1882-1952), работавший на кафедре всеобщей истории историко-филологического факультета Петербургского университета в 1912-1918 гг. в должности приват-доцента, а с 1918 по 1922 гг. - в должности профессора историко-филологического факультета (ФОН) Формулярный список о службе Льва Платоновича Карсавина // РГИА. Ф. 740. Оп. 8. Д. 626. Л. 113-125..

Сфера научных интересов Л. П. Карсавина обозначилась уже в годы его учёбы в университете. Учёный акцентировал внимание, прежде всего, на исследовании западноевропейского общества периода классического средневековья, что нашло своё отражение в подготовленной им диссертации по окончании научной командировки 1910-1912 гг.. Данный труд Л. П. Карсавина - “Очерки религиозной жизни в Италии XII-XIII вв.” (1912), как и его докторская диссертация, во многом предопределили последующее направление его исследовательской деятельности. Изучение учёным религиозной проблематики способствовало постепенному оформлению его собственной теоретической схемы, которая позже найдёт свои параллели в школе “Анналов”. Детальное исследование, прежде всего, психологического аспекта развития общества, внимание к мыслям отдельного индивидуума, его повседневному быту имело своей целью воссоздать целостную картину жизни средневековой личности как самостоятельной, саморазвивающейся системы. В результате стало возможным формирование представления о всём обществе как цельном, внутренне спаянном объединении, крайне независимом в отношении внешнего на него воздействия. “Из единства субъекта развития [т.е. социума] вытекает и единство его социальной деятельности <…> формы социальной деятельности - экономическая, политическая, философская, религиозная и т. д. - будучи и оставаясь в некотором отношении различными, должны в то же самое время быть одною деятельностью”. Ввиду того, что данная деятельность вызывается к жизни человеческими нуждами, она носит социально-психический характер, а история есть “психически-социальное развитие человечества”.