Основные черты Петербургской школы философии, теории и методологии истории на рубеже XIX-XX веков

Отстаивая данную точку зрения, Л. П. Карсавин соответственно определяет цели теории и философии истории, проводя между ними чёткую грань. Если первую учёный рассматривает как “науку, которая изучает сущность и свойства исторического процесса и познавания его”, то вторую - как направление, исследующее “те же вопросы и сам исторический процесс в связи с Абсолютным”.

Выступая с позиций философии всеединства, автор впервые в рамках данной теоретической концепции предлагает цельное историко-философское её обоснование. Характерным при этом становится переплетение учёным теоретического и методологического компонентов научного познания, основанное на его теории исторического процесса, которая, в свою очередь, логически следует из отстаиваемой им философии всеединства. Само понятие истории трактуется Л. П. Карсавиным как форма и способ существования человечества в его естественном единстве. Следовательно, развитие его является всеохватывающим - как по своим масштабам, так и в хронологическом отношении. Своего рода “летописное” восприятие истории как последовательности независимых событий и явлений, связанными между собой не внутренней взаимосвязью, а, главным образом, факторами извне, не в состоянии сформировать ясное представление об историческом процессе как единой развивающейся системе.

Учёный отмечает также несовершенство и противоречивость органической теории “со всеми её курьёзами”. Стремление её последователей обосновать происходящие в истории процессы с позиций биологизма с характерным для него представлением о последовательной смене периодов молодости, зрелости и старости исторических субъектов представляет угрозу психического восприятия исторических явлений. Прежде всего это касается исследования частных и вполне определённых элементов исторического процесса. В таком случае формирование общих теоретических выводов индуктивным методом, посредством искусственного наложения на них черт, свойственных лишь отдельным частностям, может привести к ошибочному восприятию исторической действительности: безусловно, в каждом рассматриваемом частном явлении или субъекте проявляются общие теоретические законы, но это отнюдь не значит, что в последних будут как-то отражены черты этих частностей.

В связи с этим особенно актуальной задачей исторического исследования Л. П. Карсавину представляется установление связи между общими историческими законами и отдельным индивидуумом, отстаивание идеи о цельности исторического процесса. В противном случае, по мнению учёного, существует опасность поддаться необъективному методу исследования, при котором исторические понятия общего характера, обозначающие весьма широкие слои и группы действующего в истории социума, неизбежно будут восприниматься не в качестве реальных “всеединых личностей”, а лишь как некие абстрактные феномены Карсавин Л. П. О началах (опыт христианской метафизики) // Карсавин Л. П. Сочинения. СПб., 1994. Т. 6. С. 221.. Из данного умозаключения следует вывод об основной задаче исторической науки - исследовании не совокупности отдельных фактов и явлений и сопряжённых с ними понятий, а, прежде всего, их общности в виде общечеловеческого всеединства и отдельных его индивидуализаций.

Предложенная теоретическая концепция логически следует из представления исследователя об основе любого исторического мировоззрения, каковой является религия. Последовательный анализ основных её форм (от политеистических до монотеистических) иллюстрирует несостоятельность каждой из них. Прослеживая, однако, историческое развитие религиозных представлений от достаточно примитивных до более совершенных, можно наблюдать определённую их эволюцию на пути обретения создаваемыми ими мировоззренческими концепциями принципов историзма. Доказательством тому служит постепенный и в то же время повсеместный переход от политеистических религиозных представлений к дуалистическим и теистическим. Если первые практически лишены принципа историзма в силу отсутствия каких-либо идеальных представлений о социуме, то последние, ввиду их представления о существовании в мире антагонистических начал - идеального и материального, уже несут в себе некоторые его элементы, наиболее важным из которых выступает идея поступательного развития, пути к данному идеалу, т.е. идея общественного прогресса. Однако подобный взгляд на историю как процесс развития от низшего к высшему, а также характерная для каждой подобной религии идея “конца” истории, которая и определяет необходимый путь к идеалу, кажется чрезмерным противопоставлением объективного мира и идеального начала. Другое его несовершенство, по мнению историка, заключается в априорном понятии идеального начала, которое привносится извне. Избежать указанных крайностей со всеми их недостатками позволяет христианство, провозглашающее задачей человечества единение с идеалом, или всеединство.

Л. П. Карсавин, таким образом, отвергает взгляд на исторический процесс как последовательное прогрессивное движение общества, которое может быть изображено на одной прямой, утверждая идею равнозначности всех его компонентов. Ведь каждый такой элемент есть проявление всеединого субъекта, любая форма существования которого уникальна и одинаково ценна. Соответственно, всякое проявление культуры ценно само по себе; утверждения о первенстве той или иной культуры не могут быть истинными. Направление исторического процесса к идеальному состоянию не линейно. Напротив, идеал полностью охватывает его, поэтому каждый компонент истории стремится к собственной “усовершенности в идеале”. Это же касается и отдельной личности, однако объектом исторического процесса она быть признана не может, т.к. эта роль всецело принадлежит “коллективным личностям”, а в конечном итоге - общечеловеческому всеединству.

Вместе с тем возникает закономерный вопрос о месте и значении личности в историческом процессе. Л. П. Карсавин отмечает сложившуюся в современной ему науке историографическую особенность: исследователи, основывающиеся на понятиях “изменения и причинности”, как правило, не придают какого-либо самостоятельного значения личности как действующему в истории субъекту; но в то же время роль “личностей коллективных” в историческом процессе кажется им определяющей. Объяснение тому видится в ставшем уже привычным обезличивании отдельных индивидуумов, совокупность которых чаще всего представляется серой массой, и, наоборот, перенесении личностных черт на такие категории, как сословия и классы.

Несмотря на то, что ряд учёных-представителей историко-филологического факультета, чьё научное творчество оказало значительное влияние на формирование историософской и теоретико-методологической специфики петербургской университетской школы, отнюдь не ограничивается рассмотренными выше исследователями, представляется, однако, возможным на основе проведённого анализа их творчества составить вполне определённое представление о характерных особенностях развития философии, теории и методологии истории на рубеже XIX-XX вв. в рамках данного факультета. Прежде стоит отметить, что выполнение указанной задачи затруднено дифференцированным видением историософских и теоретико-методологических проблем, с одной стороны, среди представителей различных направлений научного знания (т.е. среди историков и филологов), а с другой - внутри каждого из этих направлений. Тем не менее, характерным для исследователей историко-филологического факультета стало:

· поиски закономерностей в истории;

· критика идеи абсолютной предопределённости хода исторического процесса;

· рост внимания к роли личности в истории и попытки её переоценки;

· взгляд на общество как психосоциальное явление;

· акцент на исследовании культурной составляющей жизни социума;

· представление о ценности любых форм человеческой культуры;

Признание учёными-историками первостепенной важности сбора, анализа и работы с источниковой базой в процессе научного исследования являлось отражением особенности, свойственной петербургской школе в целом. В свою очередь, обращение представителей историко-филологического факультета к достижениям европейской философской мысли обусловливало значительное идейное влияние последней на трансформацию их научных концепций.

университетский школа историография философский

2.2 Восточный факультет

Происходившие в петербургском научном сообществе на рубеже XIX-XX вв. историософские и теоретико-методологические поиски отразились и на творчестве учёных-представителей восточного факультета. Становившееся очевидным несоответствие реалиям времени прежних научно-исследовательских подходов имело своим следствием кардинальное переосмысление востоковедами всей господствовавшей ранее научной традиции. Внешним отражением данного процесса стало обращение российских учёных, прежде всего, к достижениям немецкой философской мысли, искавшей в это время ответы на схожие философские и теоретические вопросы. Однако осмысление его внутреннего содержания требует непосредственного обращения к научным трудам петербургских востоковедов, сквозь призму которых становится возможным проследить ход развития обозначенного явления.

В частности, особого внимания заслуживает наследие Сергея Фёдоровича Ольденбурга (1863-1934), чья научная деятельность на факультете восточных языков проходила в 1889-1900 гг. (в 1889-1897 гг. учёный занимал должность приват-доцента, а в 1897-1900 гг. - экстраординарного профессора на кафедре санскритской словесности) Переписка С. Ф. Ольденбурга с попечителем учебного округа о назначении его и. о. экстраординарного профессора // РГИА. Ф. 733. Оп. 150. Д. 1396. Л. 1-13..

В своих трудах выдающийся российский востоковед рассматривал извечную проблему соотношения таких понятий, как Восток и Запад, анализировал наметившийся в современную ему эпоху перелом не только в восприятии каждого из двух “миров”, но и в представлении об их взаимодействии. Данная тенденция “подготовлялась уже давно, но лишь мировая война и наша революция так ускорили темп перемены, что мы в праве говорить о совершенно новых взаимоотношениях Востока и Запада”, - заключает С. Ф. Ольденбург Ольденбург С. Ф. Восток и Запад // Запад и Восток: сборник Всесоюзного общества культурной связи с заграницей. Книга первая и вторая. М., 1926. С. 14..

Учёный отрицает возможность существования каких бы то ни было значительных расхождений между западными и восточными народами на наиболее ранних этапах их исторического развития, которые могли бы стать основанием для изложенного выше противопоставления. Своими корнями же оно восходит к древнегреческой цивилизации, которая первой вошла в соприкосновение с неведомой прежде Западу культурой. Отмечая недостаточную изученность факторов, разделивших историческую судьбу западных и восточных народов, С. Ф. Ольденбург ограничивается лишь признанием самого обстоятельства их разнонаправленности, которая с течением времени становилась всё более явной. При этом распространённую мысль о “качественной” (а не “количественной”) несхожести двух начал нельзя признать истинной: считая, что “вопрос о Востоке и Западе исторически должен быть пересмотрен”, результатом “окажется, что и в прежнее время по существу эта разница была гораздо меньше, чем мы себе это представляли”. Тесное культурное и политическое взаимодействие народов западной и восточной цивилизаций берёт своё начало с самого их разделения на таковые и красной нитью проходит через всю античность и средневековье. Причём связь эта имеет ярко выраженный двусторонний характер, в результате чего происходит взаимопроникновение ценностей Востока и Запада. Формирование в Новое время самостоятельной научной дисциплины, главным объектом исследования которой становится феномен Востока во всех его проявлениях, приводит к кардинальным изменениям в общественном сознании западных народов. Именно в это время устанавливается “взгляд на Восток как на низший по своей культуре мир”: к этому неизбежно приводило политическое и экономическое усиление Запада, сопровождаемое к тому же его неоспоримым первенством в научном знании Ольденбург С. Ф. Новая встреча Востока и Запада через тысячелетия // Ариаварта. СПб., 1999. № 3. Там же..

Учёный, однако же, не считает исторический путь западных народов единственно верным. Достижения Запада, перед которыми поклонялся мир вплоть до 1914 г., привели в итоге человечество к самой кровопролитной и крупномасштабной (на тот момент) войне в истории. Следствием конфликта, а также последующих за ним революционных потрясений, стало переосмысление формировавшегося в течение веков восприятия Востока. Вслед за волной национализма дали о себе знать интернационалистические движения. С. Ф. Ольденбург подчёркивает следующую современную ему тенденцию: “мы начинаем понимать, что как и теперь, так и всегда сила соединения была в человечестве сильнее, чем сила обособления и разъединения, потому что в трудной борьбе с природой” человеку “совершенно необходимо объединение”.

Связывая исторический процесс с естественной средой, в которой он совершается, учёный склоняется к мысли об определяющей роли последней на социальное, политическое, духовное развитие общества. Воздействие это находится в обратной зависимости от степени развития социума: чем более народ прогрессивен, тем в меньшей степени сказывается географический фактор; чем менее народ развит, тем активнее он подстраивается под внешнюю среду.

С. Ф. Ольденбург указывает на необходимость налаживания равноправных отношений с восточными народами. Тем более, что последние окончательно встали на путь независимости, а значит отныне прежняя ситуация их угнетения не может быть возвращена вспять. Путь к установлению равноправных связей “лежит через знание страны, через знание языков”. Отношение к языку, по мнению исследователя, может как способствовать, так и препятствовать данному стремлению. В последнем случае причиной тому может быть, например, незнание или угнетение национального языка. Подобная почва весьма благоприятна для роста националистических отношений, которые ещё больше замыкают народ внутри себя. Особую позицию при этом, по мнению учёного, будет занимать Россия: одновременно близкая обеим цивилизациям, не разделяющая мнения западных народов о первенствующем своём положении, она должна будет стать связующим звеном между “центром” и “периферией”. Это подтверждается тем, что “союз республик уже в известной мере осуществил западно-восточное объединение”.

Иную форму философия, теория и методология истории приобрела в творчестве Николая Яковлевича Марра (1865-1934), ученика В. Р. Розена. Получивший образование в Петербургском университете исследователь продолжил работать в нём в 1891-1933 гг., в 1891-1900 гг. занимая должность приват-доцента, в 1900-1902 гг. - экстраординарного профессора, в 1902-1916 гг. - ординарного профессора на кафедре армянской и грузинской словесности, пребывая в должности декана в 1911-1919, а параллельно с 1916 по 1933 г. - в должности заслуженного профессора.

Исследователь активно занимался проблемами происхождения и развития языка как культурного феномена. Первоначальный интерес учёного к изучению языков, распространённых на Кавказе, позднее распространился также на древние языки, так и не познавшие письменной культуры: “как в мире растительном существуют пережиточные виды, открываемые натуралистами в отброшенных от культурных районов или центров горных местах, так в ущельях и у склонов трёх горных стран: 1) с юга Памира, 2) на Кавказе, 3) у Пиренеев сохранились реликтовые виды человеческой речи”. Совокупность древних кавказских языков учёный объединил в категорию так называемых “яфетических”, подчёркивая таким образом их родство с семито-хамитской языковой семьёй.

Процесс выработки собственного учения о языке сопровождался для Н. Я. Марра методологическим кризисом: учёный понимал, что выдвинутые современной ему наукой задачи не могут быть реализованы на основе прежней методологии. Одновременно научные поиски востоковеда проходили на фоне теоретических и методологических противоречий университетских школ Москвы и Петербурга. Сравнительно-исторический метод, господствовавший на рубеже веков среди московских учёных, ограничивал их исследования, не позволяя выходить за пределы собственно языкознания. Позиция же Н. Я. Марра, как представителя петербургских исследователей, основывалась на представлении об определяющем значении языка в культурном и социальном взаимодействии членов общества, изучение языка ставилось в тесную связь с анализом его истории. Данную концепцию можно выразить следующим образом: язык создаётся социумом, а значит отражает в себе его уникальные черты; неповторимый облик социума является прямым отражением его неповторимой культуры, а роль языка в развитии последней является наиважнейшей. Т.е. личность формирует язык, а язык формирует личность. Исследование языка ввиду этой двусторонней связи не представлялось возможным в рамках одного лишь языкознания, приобретая, таким образом, интердисциплинарный характер.

В итоге, избранная Н. Я. Марром методология лингвистического исследования, основанная на палеолингвистическом анализе языка, знаменовала собой кардинальную смену научных парадигм в отечественном языкознании. Предложенная учёным теоретическая концепция противоречила давно устоявшимся законам лингвистики, базирующимся на сравнительно-историческом методе, что повлекло за собой крайне негативную её оценку со стороны научного сообщества. Дополнительным ударом по лингвистической компаративистике конца 1910-х - начала 1920-х гг. стал устойчивый рост влияния в российском языковедении марксизма, в котором находили внутренний отклик многие уже сложившиеся к этому времени в среде петербургских исследователей идеи, в частности - представление о языке как психосоциальном феномене. Данное обстоятельство в союзе с разочарованием в возможностях сравнительно-исторической лингвистики предопределило поддержку Н. Я. Марром марксистской концепции происхождения и развития языка, которой суждено было стать новой вехой в истории отечественного языкознания Марр Н. Я. Актуальные проблемы и очередные задачи яфетической теории // Марр Н. Я. Язык и общество. Избранные работы. Т. 3. М.; Л., 1934. С. 73..

Центральным звеном в новом учении о языке Н. Я. Марра стал вопрос о происхождении языка как феномена культуры. Учёный предложил уникальную для своего времени гипотезу исторической направленности глоттогенеза, объяснявшую множественность языков с позиций, диаметрально противоположных господствовавшей ранее лингвистической традиции. Согласно данной концепции, языковая дифференцированность человечества объясняется отнюдь не разветвлением существовавших на заре цивилизации общих праязычных форм. Напротив, именно крайнее разнообразие форм языковой коммуникации является наиболее естественным состоянием на ранних этапах исторического процесса. Формирование их в виде отдельных языков происходило локально, вне взаимодействия с другими, подобными себе образованиями. Распространённая ранее тенденция к объединению языков в группы и семьи по принципу общности их происхождения была, согласно яфетической теории, изначально ошибочной. Исторически процесс глоттогенеза протекал в обратном направлении: появление новых языков сопровождалось смешением множества более ранних языковых форм, в результате чего сразу несколько из них сходили с исторической арены, уступая место уже лишь одному, новому языку как комбинации языковых элементов его предшественников. Закономерным следствием идеи непрерывного сокращения численности древних и появления на их месте меньшего числа новых языков стала мысль о неминуемом окончательном объединении всех известных на данный момент языковых форм во всемирный, общий для всех народов язык.

Другим немаловажным постулатом яфетической теории является мысль о тесной взаимосвязи мышления и языка. Осознанность своей деятельности присуща лишь человеку. В свою очередь, способность к осознанию подразумевает наличие у индивидуума мышления. Последнее представляет собой, по мнению Н. Я. Марра, осознание социумом совершаемой им самим производственной деятельности и связанных с ней отношений. Язык же есть коллективное обнаружение осознания социума “в оформлении и объёме”, исходящим из способа мышления и разделяемой идеологии. Следовательно, можно сделать вывод об отношении языка (согласно марксисткой концепции исторического процесса) к надстройке общества, т.к. развитие языковой коммуникации совершается в процессе воздействия на неё существующей системы производства. Доказательством тому служат фиксируемые в языке трансформации, связанные с эволюцией базиса. Т.е. значение языка как компонента исторического процесса всегда подчинённое. С другой стороны, язык всеобъемлющ, т.к. он неизбежно соприкасается с любой формой деятельности социума, что даёт право утверждать о влиянии языка на все сферы общества, относящиеся к его надстройке. Иными словами, язык как фактор исторического развития должен восприниматься как инструмент, посредством которого совершаются изменения в надстройке после соответствующих трансформаций в базисе.

Ввиду того, что формирование и естественное усложнение языка параллельно сопровождается эволюцией сознания его носителей, учёный отрицал концепцию биологической детерминированности языковой коммуникации. Форма последней напрямую зависит от уровня социально-культурного развития общества. Данное обстоятельство во многом объясняет обращение Н. Я. Марра к поиску корреляции между языковыми формами и внеязыковыми явлениями. Производимое посредством палеонтологического метода исследование языка привело учёного к мысли о стадиальном характере его эволюции Алпатов В. М. Марр, марризм и сталинизм // Философские исследования. 1993. № 4. С. 273.. При этом степень развития языка соответствует ступени эволюции, которую в данный момент занимает социум. Указанная закономерность универсальна, она может одновременно наблюдаться у носителей различных языков. Однако, на какой бы стадии своего развития ни находилось то или иное общество, в используемом им языке неизбежно будут сохранятся рудименты, унаследованные от предшествующих эпох (в том числе и отголоски отстаиваемой Н. Я. Марром в его теории небезызвестной системы базовых для каждого языка четырёх элементов).

В ряду петербургских востоковедов, чья научная деятельность также оказала значительное влияние на развитие философии, теории и методологии истории в России, следует упомянуть Василия Владимировича Бартольда (1869-1930), работавшего на кафедре истории Востока факультета восточных языков в 1896-1919 гг. (в 1896-1901 гг. пребывая в должности приват-доцента, в 1901-1906 гг. - экстраординарного профессора, в 1906-1919 гг. - ординарного профессора), позднее, в 1919-1930 гг. в должности профессора его деятельность перемещается в ФОН.

В. В. Бартольд в своих исследованиях придерживался заданного ещё его учителем - В. Р. Розеном, - научного подхода (основной идеей которого была фиксация фактической базы с последующим критическим её анализом), оттачивая и углубляя важнейшие его теоретические и методологические основы. Отражением этого стала склонность учёного к детальному исследованию источникового материала, соотнесению различных типов источников и их научной критике. При этом руководящим для В. В. Бартольда, как характерного представителя российской ориенталистики, выступал филологический метод исследования.

Историософские воззрения учёного основывались на представлении о тесной взаимосвязи исторического прошлого восточных народов, традиционно остававшееся на периферии научных интересов, с историей западных стран. В. В. Бартольд аргументирует свою позицию следующим положением: без учёта достижений востоковедения немыслимо построение цельной картины исторического процесса (в широком его понимании), а также познание тех законов, которые этим процессом движут. Продолжая традиции своего наставника, востоковед особое внимание акцентировал на изучении культуры восточных народов как уникального исторического феномена, критикуя прежний европоцентристский подход, в результате которого “азиаты утрачивают свои характерные черты и превращаются в европейцев” Бартольд В. В. Речь перед защитой диссертации // Бартольд В. В. Сочинения. Т. 1. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. М., 1963. С. 605.. Другим объектом критики учёного стал расовый подход, получивший столь широкое распространение в трудах европейских исследователей. Любые попытки обосновать смысл и законы истории народов Востока на подобной основе не могут соответствовать действительности. Гипертрофированный взгляд на развитие восточных народов исключительно сквозь призму религиозного фактора также должен быть отвергнут.

Важность подобного подхода обосновывалась не до конца ещё оценённым культурным воздействием Востока на историю Запада, ведь фактически учёный столкнулся с практически полным отсутствием полноценных исследований по истории интересующего его района, использующих в качестве теоретической базы привычные при изучении европейских народов законы и константы, в которых бы широко применялся историко-сравнительный метод. Этим во многом объясняется интерес В. В. Бартольда к поиску глубинных закономерностей в истории восточных народностей. Во главу угла ставился фактор их культурного взаимодействия: динамику историческому процессу придаёт, прежде всего, культурный обмен между обществами, стоящими на разных ступенях развития культуры Якубовский А. Ю. Проблема социальной истории народов Востока в трудах академика В. В. Бартольда // Вестник ЛГУ. 1947. № 13. С. 79..

Мало исследованная историософская позиция востоковеда вызывает противоречивые оценки его взглядов. Проблема усугубляется также тем, что сам В. В. Бартольд не оставил сколько-нибудь полного изложения своей историко-теоретической концепции. Однако несомненным остаётся акцент исследователя на внутренней истории социума, происходящих внутри него общественных движениях (данный вопрос нашёл своё отражение в целом ряде работ учёного) и социальных противоречиях. Следствием последних является сначала появление, а затем и постепенное усложнение институтов власти, которые призваны регулировать и предотвращать подобные потрясения. Так, анализируя особенности исторического развития кочевых народов, В. В. Бартольд отмечает, что “только в эпоху кочевого быта принимает значительные размеры имущественное неравенство и появляется классовая борьба в её первоначальном виде - в виде борьбы между имущими и неимущими; под влиянием, вероятно, классовой борьбы создаётся правительственная власть, военное и политическое могущество”. Другой немаловажной областью для исследования является социальная составляющая исторического развития. Несмотря на то, что его вектор, как правило, задаётся политикой, внутреннее содержание, “характер” социума является прямым отражением его социокультурных особенностей. Отсюда важность изучения не только языка, необходимое для работы с подлинными источниками, но и истории, быта, религии изучаемого народа. В частности, В. В. Бартольд придерживался взгляда на столкновение ведущих религиозных течений (зороастризма, манихейства и пр.) в государствах исследуемого им региона как на важнейшее проявление их взаимоотношений.

Идентифицируя историко-теоретические взгляды В. В. Бартольда с тем или иным научным направлением, можно сделать вывод об их несовместимости, прежде всего, с позициями Баденской (Фрайбургской) школы. Утверждая, что как на Западе, так и на Востоке действуют аналогичные друг другу исторические законы, учёный фактически отвергал европоцентризм в изучении истории отдельных народов.

Подводя итог, можно заключить, что анализ трудов петербургских востоковедов позволяет сформировать представление о специфике их историософских и теоретико-методологических взглядов, выявить ряд общих закономерностей, связывающих выдвинутые ими концепции, в частности:

· взгляд на исторический процесс сквозь призму взаимоотношений народов Запада и Востока;

· представление о превалирующем значении культурного взаимодействия в истории;

· мысль о важности изучения, прежде всего, языка исследуемого народа, а также иных феноменов культуры;

· идея существования общих для Востока и Запада законах.

Несмотря на различие методологических подходов, используемых указанными исследователями, в их творчестве прослеживается общая тенденция, характеризующая особенность петербургской университетской школы в общем, что находит своё отражение в преимущественном их внимании к источнику.

Несомненным также остаётся воздействие внешних факторов на формирование мировоззрения российских востоковедов, прежде всего - достижений европейской философской мысли. Изменение же социально-политического контекста, в частности - начавшаяся в 1914 г. мировая война, лишь укрепляли уже сложившиеся взгляды учёных (например, о несостоятельности идеи европоцентризма и необходимости равноправного взаимодействия с народами Востока).

2.3 Юридический факультет

Формирование по-настоящему целостной картины философии, теории и методологии истории как в рамках петербургской университетской школы, так и российской науки в целом невозможно без анализа творчества специалистов в области права. Конец XIX века оказался важной вехой в истории юриспруденции, которая не могла оставаться в стороне от происходящих в научном знании процессов. В трудах российских юристов оказался запечатлён кризис господствовавшего прежде научного подхода, что отразилось на распространении в среде учёных новых философских течений (неокантианства, а позднее - марксизма). Всё очевиднее становился устойчивый рост их внимания к социологии, широкому использованию достижений юриспруденции, а также их попытки на основе права создать собственную картину исторического процесса.

В частности, данная тенденция нашла своё отражение в творчестве Александра Дмитриевича Градовского (1841-1889). Вскоре после окончания Харьковского университета учёный продолжил свою исследовательскую деятельность в Петербурге. Работая в столичном университете в 1866-1889 гг., учёный занимал сначала должность преподавателя (1866-1867), затем - приват-доцента (1867-1868), экстраординарного профессора (1868-1869), ординарного профессора (1869-1889) и, наконец, заслуженного профессора (1889) на кафедре государственного права юридического факультета Формулярный список о службе А. Д. Градовского // РГИА. Ф. 733. Оп. 150. Д. 414. Л. 37-52..

Влияние правовой традиции Рима на формирование историософских взглядов А. Д. Градовского обусловило его интерес к системе права европейских народов - естественных исторических преемников античной правовой системы. Формирование собственной теоретической позиции правоведа происходило на фоне разногласий между приверженцами правовой концепции гегельянства и последователями школы права Г. Гуго и Ф. Савиньи. Одно из центральных мест в трудах учёного занимал вопрос о сущности и генезисе государства. А. Д. Градовский констатировал: “определения сущности государства до настоящего времени неудачны, как все попытки определить сущность учреждений и явлений, в основе которых лежит абсолютное понятие”. Историзм научных взглядов учёного обусловил его представления о государственном организме как непрерывно развивающейся системе, последовательно проходящей через определённые этапы развития. Выдвинутая учёным теория исторического процесса пронизана идеей прогрессивного развития социума от простейших к более совершенным формам общественной организации. Движущим фактором данного процесса является, прежде всего, постепенно усложняющаяся специализация общественного труда, являющаяся необходимым условием трансформации социальной организации в целом. Дифференциация трудовой деятельности в рамках того или иного социума знаменует собой переход его в государственное состояние, характерное, в первую очередь, для земледельческих сообществ. Данный тип общественной организации (в сравнении с коллективами кочевников и скотоводов) характеризуется гораздо более сложной системой производства, которая и вызывает появление необходимых для существования государства предпосылок, как то: разделение общества на социальные группы, занятые в разных сферах производства; наличие постоянных связей между ними, а следовательно и экономики и др. Вместе с тем возникает потребность правового регулирования складывающейся системы. Зачатки государственности, по мнению А. Д. Градовского, имели место и в предшествующих, дофеодальных стадиях общественного развития, однако их сильная взаимосвязь не позволяла в должной мере раскрыться заложенному в них потенциалу. Государство, таким образом, “складывается из суммы организаций, совокупности властей разного рода, существующих прежде него в обществе, - складывается уже в то время, когда каждый их этих элементов достаточно выяснился, когда каждому из них приблизительно указано его место в обществе”.

Процесс государствообразования является закономерной вехой в истории каждого социума, а также свидетельством его готовности претендовать на равное с другими государствами историческое существование. На данном этапе своего развития народ начинает именоваться нацией. Национальные государственные образования, существование которых есть следствие действия закономерностей в истории, неминуемо подчиняются им и в процессе своего развития. Анализ позиции А. Д. Градовского позволяет проследить определённое влияние немецкой классической философии на выдвинутую им концепцию: феномен государственности, в свою очередь, является внешним выражением достижения социальным объединением наиболее развитых форм, в рамках которых соединяются воедино прежде разрозненные функциональные элементы общества. Именно благодаря государству и посредством государства становится возможным выражение собственной воли личностями, данный социум составляющими. “Общество переносит на представителей государства все те свойства, которые требуются предписаниями высшего нравственного закона”, а “государство представляется <…> олицетворением всех нравственных инстинктов человечества”. Важно при этом учитывать, что для каждого исторического периода существуют свои нравственные установки. Поэтому государство должно ориентироваться исключительно на современную ему нравственную систему.

А. Д. Градовский, таким образом, отстаивает мысль о воспитании как основной функции государственного организма. Прогресс любого общества зависит, прежде всего, от его нравственных основ. Всякое государство призвано развивать эти начала. Следовательно - прогрессивность данного института заложена в самой его сути. Важно отметить, что отдельные индивидуумы в состоянии существовать независимо от распространённых в данный момент нравственных идей, в отличие от государства, обречённого без них на неминуемую гибель. Отсутствие нравственной основы неизбежно лишает государственный организм возможности двигаться по пути прогресса: взамен этого происходит либо замещение её новыми ценностными ориентирами, либо угасание самой государственности Градовский А. Д. Мечты и действительность. (По поводу речи Ф. М. Достоевского) // Градовский А. Д. Собрание сочинений. Т. 6. СПб., 1900. С. 380..

Подобные размышления учёного иллюстрируют неприятие им теории органического развития. В подкрепление своей позиции А. Д. Градовский выдвигает простой, но вполне закономерный вопрос: “Почему один народ отличается от другого?” Градовский А. Д. Политические теории XIX столетия. Государство и прогресс // Градовский А. Д. Собрание сочинений. Т. 3. СПб., 1899. С. 81.. Ведь если, согласно упомянутой теории, вектор деятельности того или иного государства складывается в соответствии с интересами и потребностями отдельных личностей, образующих данный социум, почему тогда (учитывая, что различия между индивидуумами при всём многообразии окружающих их условий не столь велики) можно наблюдать столь грандиозное разнообразие путей исторического развития отдельных наций? Чем может объясняться первенство одних и подчинённость других народов? Органическая теория не в состоянии разрешить данное противоречие. Неясным остаётся и то, как из множества целей отдельно взятых личностей выдвигается на первый план некий усреднённый их вариант, который, ввиду этой нивелировки, в то же время перестаёт соответствовать интересам каждого индивидуума, параллельно сохраняя свою актуальность для общества, которое будет этот средний путь отстаивать. Выдвинутая А. Д. Градовским концепция, рассматривающая явление дифференциации наций как следствие несхожести отстаиваемых ими нравственных целей, в противоположность взгляду об определяющем значении интересов личностей в их совокупности, во многом объясняет разнообразие возможных путей исторического развития государственности, тогда как теория органического развития не в состоянии объяснить сам факт выбора тем или иным обществом собственной уникальной формы государственного устройства.

Анализ исторического развития национальностей, обусловленного господствующей в них в данный момент нравственной идеей и общественными целями, позволяет объединить их в группы - цивилизации. Общества, составляющие цивилизацию, как правило, объединены единым или сходным идеалом, в достижении и реализации которого они одинаково заинтересованы. Однако цивилизация, являясь на порядок более сложной системой в сравнении с образующими её национальностями, не может быть признана заключительной стадией в истории развития национальностей. Чаще всего подобная роль принадлежит так называемым “всемирным монархиям”. Их существование сопровождается наиболее грандиозными историческими процессами и событиями. Всемирные монархии затмевают и одновременно захватывают и подчиняют своему влиянию все прочие народы, прямо или косвенно оказывающиеся под их влиянием. В результате происходит коренное переустройство сложившегося миропорядка: имеет место переориентирование отдельных национальностей на иные цивилизации в силу несоответствия прежних идеалов реалиям времени; уходят в прошлое устаревшие ценностные установки и олицетворяющие их государственные образования. Однако за столь стремительными переменами неизбежно следует столь же стремительный закат всемирных монархий. Соответственно, степень развитости государства и занимаемое им место в конгломерате других народов определяется развитостью отстаиваемой им морально-нравственной системы ценностей. При этом можно зафиксировать определённую градацию последних на: 1) наиболее общие, характерные для всей совокупности народов-представителей той или иной цивилизации; 2) частные, свойственные исключительно данной народности и нигде более не встречающиеся; 3) зависимые от конкретных исторических условий, являющиеся прямым отражением текущей эпохи: именно несоответствие лежащего в основе общества морально-нравственного начала духу времени предопределяет упадок всей государственной системы.

Идеи и задачи государства, задающие вектор его исторического развития, проявляются в процессе деятельности государственных институтов, однако сама эта деятельность есть отражение действующих в социуме юридических законов. Нормы права фиксируют морально-нравственные принципы общества в качестве высшего авторитета. Поэтому “ближайшею целью государства является поддержание юридического порядка; этот порядок есть благо сам по себе и условие для достижения других благ”.

Представителем сообщества учёных-юристов позитивистского направления в отечественной науке стал выпускник Московского университета Василий Иванович Сергеевич (1832-1910), чья научная деятельность в 1872-1907 гг. проходила на юридическом факультете Петербургского университета в должности профессора (1872-1893) и заслуженного профессора (1893-1907) на кафедре русского права. В 1888-1897 гг. В. И. Сергеевич избирался деканом факультета, а в 1897-1899 занимал должность ректора.

В своей докторской диссертации “Задача и метода государственных наук” (1871) учёный изложил основные постулаты своей концепции. Знаменовав этим фундаментальным трудом кардинальную смену методологического подхода в современной ему юридической науке, В. И. Сергеевич последовательно разбирал и критиковал в нём предшествующую научную традицию. Отмечая, что “самое видное место по широкому распространению в литературе бесспорно принадлежит методе рационалистической”, основанной на учении Иммануила Канта, учёный видит постепенный её закат. Причём, как отмечает В. И. Сергеевич, “умаление её влияния идёт параллельно с усилением влияния исторической школы”. Объектом его критики становится один из главных постулатов немецкой классической философии - представление о неком “высшем, сверхопытном начале”, вне которого “всякие суждения о человеческих действиях, которые не отправляются от априорных начал и основаны на опыте <…> могут повести только к грубейшим и опаснейшим ошибкам”. Данное заблуждение приводит лишь к искажению действительности, представляющей собой куда более дифференцированную и сложную систему (к тому же непрерывно трансформирующуюся с течением времени). В этом В. И. Сергеевич видит основание для сомнения в целесообразности следования в русле идей кантианства: ведь “нет возможности найти даже двух государств, потребности которых были бы совершенно сходны, народы которых не разнились бы между собой по степени развития, характеру своих национальных стремлений и пр.”. Поэтому создание какой бы то ни было универсальной системы права учёному не представляется возможным.

Не менее категорична оценка В. И. Сергеевичем философии права, имеющей в основе своей гегельянство. Признавая прогрессивность стремления Г. Гегеля сформировать не идеальное государство, в отличие от И. Канта, а проанализировать действительное его состояние, правовед однако же разочаровывается в используемой при решении данной задачи “диалектической методы”: “намерение Гегеля так и осталось намерением”.

Концепция В. И. Сергеевича основывается на мысли о тесной связи между государством и социумом. В этой связи становится понятным его требование всестороннего анализа области права, не только его юридической составляющей, но и культурных, социальных, политических и др. аспектов, что подразумевает привлечение соответствующей методологии. В наибольшей степени подходу В. И. Сергеевича отвечала позитивистская парадигма. Развивая идеи О. Конта, правовед видит задачу юриспруденции в максимально возможном раскрытии “связи, существующей как между явлениями одновременными, так и следующими одно за другим в порядке времени”, в раскрытии “рода и степени влияния одного явления на другое и в конце концов [выведении законов] как сосуществования, так и преемства явлений”.

Признавая, таким образом, существование закономерностей в развитии социума, а также вытекающее из их сосуществования взаимовлияние, В. И. Сергеевич замечает их тенденцию “прийти к одному знаменателю”. Не являются исключением и отношения государственных и социальных институтов (а также общества в целом). Данное умозаключение объясняет возникающие порой острые противоречия между одновременно существующими в рамках одной системы государственными “феноменами”, взаимоисключение одних другими или, наоборот, невозможность нормального функционирования части из них вне симбиоза с другими. С другой стороны, немаловажно значение внешнего фактора: “что возможно в одном месте и при одних условиях, то невозможно при изменённых обстоятельствах”. Форма существующих на данный момент социальных феноменов во многом определяется исторически предшествующими институтами, наиболее близкими им по своей сути.

Рассуждая о методологии “государственных наук”, В. И. Сергеевич акцентирует особое внимание на эффективности сравнительного, индуктивного метода. Последний заключается в анализе социальных институтов и явлений по “горизонтали” (сравнение различных, параллельно существующих общественных феноменов) и по “вертикали” (соотнесение хронологически следующих друг за другом социальных институтов в рамках одной общественной системы). “Такое сличение совершенно различных форм должно повести к раскрытию необходимых условий существования всякого общества”. Чем шире окажется поле исследования разнообразных “человеческих обществ <…> начиная с диких обитателей островов Тихого океана и оканчивая наиболее развитыми народами Европы”, тем более ясное представление об этих условиях будет сформировано.

Из идеи исторической преемственности логически следуют представления В. И. Сергеевича о непрерывном, поступательном развитии общества. Отрицая идеалистический образ единственно верного исторического пути, правовед выдвигает свою трактовку, согласно которой прогрессивным может быть названо любое развитие социальных институтов, в любом возможном направлении, за исключением лишь регресса, возвращения к уже существовавшим ранее формам. Т.е. развитие каждого общества (народа, государства и пр.) и его институтов есть его историческое развитие. А так как каждый социум по-своему уникален, то и его путь в истории также неповторим и имеет полное право на существование. Отсюда два важных вывода В. И. Сергеевич: во-первых, прогресс совершается непрерывно и повсеместно; во-вторых, прогресс имеет крайне разнонаправленный характер.

Соединение вышеизложенных теоретических воззрений В. И. Сергеевича о существовании законов, подчиняющих себе развитие социума, и о прогрессе, неизменно его сопровождающем, закономерно подводит исследователя к вопросу о месте личности в данном процессе. Проблема эта является особенно острой ввиду внешней противоречивости выдвинутой учёным исторической схемы: законосообразность в истории, казалось бы, должна исключать идею о какой бы то ни было автономности индивидуума как самостоятельно действующего актора в историческом процессе. В то же время правовед аргументирует свою позицию следующим образом: “человек свободен не в том смысле, что может действовать вне зависимости от мотивов, определяющих его волю, или вне влияния на его действия того состояния его духа, которое этому действию предшествовало”, воля человека аналогично определяется предшествующими её проявлениями, но “его собственный разум есть также одно из этих предшествующих, один из мотивов, в силу влияния которого человек может оказывать сопротивление другим предшествующим и давать такое направление своей деятельности, какое ему желательно”. Иными словами, индивидуум имеет свободу воли, но только в том случае, если его действия не противоречат существующим закономерностям социального развития.

Выдающимся представителем Ecole Russe был Максим Максимович Ковалевский (1851-1916). Бывший профессор Московского университета, один из основателей социологии в России, один из лидеров либерального движения, исследователь переехал в Петербург, где его научная деятельность проходила в 1906-1916 гг. в должности профессора на кафедре государственного права юридического факультета Петербургского университета Формулярный список о службе Максима Максимовича Ковалевского // ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 3. Д. 16330. Л. 148-160..

Начало творчества учёного хронологически совпало с устоявшимся господством в отечественной научной мысли позитивистского подхода. Несмотря на то, что со временем позитивизм обнаружил свои слабые стороны, в том числе в наиболее базовой своей идее о неизбежности и однонаправленности прогресса человечества, историко-теоретические взгляды М. М. Ковалевского не могли в полной мере освободиться от его влияния Тимашев Н. С. Социологические теории Максима Ковалевского // Ковалевский М. М. Социология. Теоретико-методологические и историко-социологические работы. СПб., 2011. С. 630.. Критикуя позитивистский взгляд на эволюционный характер исторического развития общества, учёный в то же время указывал на схожесть истории отдельных, никак либо мало связанных между собой народов, которым свойственны аналогичные друг другу тенденции развития: “сходство учреждений у двух или нескольких народностей имеет источником всего чаще общность их культурных условий, прохождение ими одинаковых стадий развития <…> но оно может быть и результатом унаследования сходных учреждений от общего предка, и плодом прямого заимствования”. Подобная позиция неизбежно подразумевает признание цельности исторического процесса, “допущения факта поступательного движения человечества и при отсталости тех или других народов, так как последние рано или поздно принуждаются к восприятию высшей культуры”. Аналогичное устройство и функционирование экономики, подобное политическое устройство и примерно равный уровень научно-культурного развития отдельных независимых друг от друга социумов, как правило, позволяет сделать вывод о том, что и на более ранних этапах истории они занимали относительно друг друга подобное же положение.

Приведённая противоречивость взглядов учёного неизбежно налагала отпечаток на всё его творчество. В большей степени данная проблематика нашла своё отражение в его работах социологической направленности, т.к. научный интерес исследователя был сосредоточен на анализе, в первую очередь, общественных процессов. По мнению М. М. Ковалевского, целью исследователя, стремящегося познать социальные законы (а вместе с тем и законы исторические), должно стать исследование общественной ментальности параллельно с изучением структуры общества в её исторической динамике, в результате чего представляется возможным обнаружить общие закономерности развития социума, а также понять первопричины общественных явлений. Динамика в данном случае фактически отождествляется с понятием исторического прогресса, который, как считает учёный, является необходимым условием для существования всякой социальной системы.

М. М. Ковалевский разделял распространённое в российской научной среде мнение, согласно которому роль “конкретных” общественных дисциплин сводится к поиску и отбору источникового материала для последующего их анализа наукой, использующей номотетический подход. “О какой бы конкретной науке об обществе мы ни заговорили, - будет ли то сравнительное языкознание, или сравнительная история <…> нам неизбежно предстоит повторить одно и тоже: объяснение эволютивному процессу, происходящему в области изучаемых ими явлений, не может быть дано без содействия социологии”.

Методология М. М. Ковалевского всецело определялась его теоретическими представлениями. Т.к. происходящие с течением времени изменения в социуме есть проявление его прогрессивного пути, данный процесс можно рассматривать как последовательность эволюционных этапов, которые являются следствием действия исторической закономерности. В данной связи закономерен вопрос: каким образом исследовать законы исторического развития? Учёный видел выход, прежде всего, в применении историко-сравнительного метода. При этом возникал ряд важных замечаний. М. М. Ковалевский указывал на необходимость взаимосвязанности отбираемых для исследования данных, которые бы не только являлись доказательством для выдвинутого предположения или теории, но и отражали бы контекст, в котором они существуют. Весьма важным также представляется критический анализ источниковой базы, задача которого - упорядочить связи (которые могут оказаться ложными или только внешними) между рассматриваемыми свидетельствами. Исследователю, по мысли учёного, стоит воздерживаться от безосновательных выводов, которые могут повлечь за собой искажение действительности.