Дипломатическое взаимодействие Соединенных Штатов и Великобритании в годы Первой мировой войны

Для этого необходимо:

1) охарактеризовать различные подходы в американской историографии к проблеме вступления США в войну;

2) выделить причины принятия декларации о вступлении в войну и определить место США в Антанте;

3) выяснить, какой характер приобрело американо-английское сотрудничество в1917-1918гт.

Историографический плюрализм предполагает разнообразные интерпретации и оценки дипломатии Первой мировой войны. Анализ имеющегося научного наследия позволяет уточнить степень изученности темы, выявить лакуны, обратить внимание на те сюжеты, которые являются плодотворными в перспективном плане. Сопоставление выводов предшественников позволяет сформировать современный взгляд на историю.

Историография Первой мировой войны выросла из политической дискуссии, развернувшейся в Соединенных Штатах вокруг вопроса о происхождении войны и о причинах вступления в нее США в 1917 г. В 1920-30-е годы оформляются две школы, рассматривающие историю вступления Америки в мировую войну, - официальная и ревизионистская. Затем к дискуссии присоединились и другие исторические школы.

Первая версия обоснования мотивов вступления Соединенных Штатов в войну была создана самими участниками событий, которые являются основоположниками официальной историографии вильсонизма - сторонником президента В. Вильсона во время войны, профессором истории Йельского университета Ч.Сеймуром и биографом президента Р.Бейкером . В основу внешней политики США идеалисты положили «фундаментальные моральные ценности, международное право, обязательства и законы», поэтому они и идеализировали традиционные источники по истории внешней политики -- правительственные внешнеполитические документы, публикации и т.д. Историки этого направления защищали политику Вильсона, оправдывая его решение о вступлении Америки в войну. В.В. Согрин считает, что «идеалистам было свойственно подчеркивать почтительное отношение к тем президентам и государственным деятелям (например, Вильсону), которые объявили себя крестоносцами фундаментальных моральных ценностей США».

Ревизионистское направление заявило о себе в середине 1920-х гг. и стало весьма популярным в Соединенных Штатах.. Историки-ревизионисты (Г. Барнс, Ч. Бирд, У. Миллис, Ч. Тэнзилл) считали участие США в войне трагической ошибкой. Питательной средой для них была неудовлетворенность определенных кругов общества итогами Парижской конференции и несостоятельность планов американской гегемонии в мире.

Ревизионисты предложили схему анализа мировых событий через призму экономического детерминизма. Так, Бирд признавал, что в 1917 г. Соединенные Штаты имели в Европе свои экономические интересы, которые можно было отстоять только в случае вступления в войну. Таким образом, вовлечение в войну никак не было связано с «сентиментальными причинами».

Ревизионисты, как сторонники, так и противники вступления США в войну, исходили из вопроса, что же именно - нейтралитет или военное участие -более всего отвечало «национальным интересам» страны. Они готовили американское общество к мировому экономическому и моральному лидерству. Материалистическое обоснование причин вступления в войну точнее соответствовало национальному характеру американцев, нежели официальный идеализм, с помощью которого нельзя было объяснить многие факты и явления.

Новая тенденция в интерпретации внешнеполитических действий Соединенных Штатов возникла в 1940-50-е годы. Дж. Кеннан, Р. Нибур, У. Липпман и Г. Моргентау возглавили школу «политического реализма». Появление этой школы во многом было связано с тем, что после второй мировой войны в американском обществе происходит переосмысление процесса вовлечения Соединенных Штатов в мировую политику. Исследователи, которые были объединены в рамках этой школы, выступили с критикой внешнеполитического курса Соединенных Штатов и выдвинули представление о том, что США вступили в войну в 1917 г., прежде всего, защищая национальную безопасность. «Национальные интересы» были главным аргументом реалистов.

Реалисты, выдвигая силовые факторы в качестве движущих сил в международных отношениях, декларировали «не утверждение царства моральных установок и права, а достижение «баланса сил», исключавшего преобладание одной державы над другой в каком-либо регионе мира. Нарушение «баланса сил» объявлялось реалистами источником войн, восстанавливающих этот баланс. Кроме того, «реалисты подходят к анализу международных отношений с позиций прагматизма, бихевиоризма, психоанализа, структурно-функционального метода».

В конце 1950-х - середине 1960-х гг. на смену эре реализма, которая уже «не могла разрешить собственные противоречия, неожиданно пришла эра ревизионизма»10. Авторов, принадлежащих к радикальному течению в историографии США, часто именуют «неоревизионистами», так как они унаследовали «лучшие критические традиции школы Ч. Бирда, которого современные американские исследователи считают «интеллектуальным родоначальником» «новых левых» историков. Неоревизионизм заявил о себе в 1959 г., когда была опубликована книга У. Уильямса «Трагедия американской дипломатии». Эта монография настолько изменила подход к написанию дипломатической истории США, что в дальнейшем все наиболее значительные работы в данной области во многом строились по принципу диалога с публикацией Уильямса. Этот период историографии внешней политики США определяла не только эта работа, но и труды Б. Бернштейна, Г. Колко, Л. Гарднера, Т. Маккормика, Р. Рэдоша и некоторых других ученых, способствовавших изменению подходов к написанию дипломатической истории США. Для радикальных исследований характерны общие черты. Во-первых, в них существенное значение придавалось экономическим факторам, которые определяли имперскую экспансию Соединенных Штатов во второй половине XIX в. Во-вторых, основным понятием, через призму которого дается характеристика международных отношений, был «империализм».

Представители неоревизионистского направления придерживались «антиимпериалистической мировоззренческой позиции». Гарднер развивал выдвинутый Уильямсом тезис о том, что «стремление США к утверждению экономического господства в мире неизбежно дополнялось стремлением к подчинению мира американской идеологии и политическим принципам и расправе с любыми попытками выхода из-под их влияния». Таким образом, радикальные историки пытались развенчать американский «моральный империализм».

Оценка политики администрации Вильсона с позиции экономического детерминизма - основополагающая черта исследований радикальных авторов. Если американские политические деятели расценивали коммерческую экспансию США как «умиротворяющую и цивилизующую» силу, то радикальная точка зрения, изложенная Колко, состояла в том, что необходимо «уничтожение американской гегемонии как основное предварительное условие» для процветания как отдельных стран, так и всего мира.

Авторы из школы Уильямса среди причин, приведших США к войне, выделяли страх перед тем, что в результате нее произойдет новый передел сфер влияния в мире, который может нанести ущерб интересам Соединенных Штатов. Поэтому у них возникло желание ликвидировать эту опасность со стороны Германии, так как она представляла собой наибольшую «угрозу справа» для интересов американского бизнеса, а также намерение уничтожить «опасность слева», пришедшую из России.

Так, А. М. Шлезингер-мл. обращает внимание на то, что «Соединенные Штаты вступили в первую мировую войну ради поддержания баланса сил», чтобы не допустить концентрации всей мощи Европы в одних руках. Другим мотивом, по его мнению, стало стремление Вильсона доказать, что пришло время «негодному и устаревшему принципу баланса сил» уступить место «новому перспективному объединению сил», в котором Америке отведено место «пророка некоего мира». По Шлезингеру, в американской внешней политике вели борьбу два направления -- догматическое и эмпирическое: одно рассматривало внешнюю политику в идеологической перспективе, другое - в исторической (реалистической). Вильсон в 1917 г. придерживался скорее первого подхода, чем второго.

Таким образом, вступление Соединенных Штатов в войну и позиция президента Вильсона стали предметом активной дискуссии в американской историографии в XX в. В связи с этим, необходимо выделить причины принятия декларации о вступлении в войну и определить место США в Антанте.

Решающим событием на пути Вильсона к декларации о вступлении в войну стало объявление Германией неограниченной подводной войны. 31 января 1917 г. германское правительство заявило, что с 1 февраля все вооруженные торговые суда нейтральных стран будут атакованы субмаринами без предупреждения. Нота германского посла Бернсторффа стала тем событием, после которого президенту стало крайне затруднительно сохранять позу незапятнанного участием в войне миротворца. Она положила конец его претензиям на особую роль Соединенных Штатов в мировой политике, позволяющую с позиций морального превосходства влиять на ход событий, оставаясь вне военных действий. Именно это событие стало главной причиной вступления США в войну с точки зрения официальной историографии.

Ревизионисты утверждали, что сторонники официальной историографии проанализировали причины вступления США в войну недостаточно глубоко. Г. Э. Барнс, один из первых идеологов ревизионистской школы, в 1917 г. относился к ревностным сторонникам «справедливой войны» США, однако уже в 1920 г. осознал, что экспансионистская политика Соединенных Штатов отнюдь не исчерпывалась моральными и альтруистическими принципами.

Для того чтобы выяснить причины вступления Соединенных Штатов в войну, Барнс предложил первоначально понять причины начала неограниченной подводной войны Германии. У автора не было сомнения, что германская подводная война была ответной мерой на английские нарушения международного права в вопросах блокады, контрабанды, а также на непрерывную американскую торговлю и ее естественные последствия. Фактически, уничтожая права нейтральных стран, которые признавались в течение столетий, Великобритания была способна закрыть весь импорт в Германию от иностранных государств, не только непосредственно, но и также через нейтральные порты. Поэтому подводная война Германии не могла быть расценена как «более жестокая», чем те английские нарушения нейтральных прав, которые спровоцировали подводную кампанию20. В качестве доказательства Барнс обратил внимание на «примеры английского беззакония» (перехват почты, использование американского флага на британских судах и другие), которые остались «незамеченными» американским руководством.

В связи с этим, ревизионисты негодовали по поводу того, что Вильсон не принял своеобразный вызов Великобритании, когда она нарушила нормы международного права своей блокадой. Если Америка объявила войну Германии из-за субмарин, то она должна была сделать то же самое и по отношению к Англии. Этого не произошло, поэтому тот курс, которому следовали Соединенные Штаты, нельзя было называть нейтралитетом, «а это говорило о недостатке храбрости или непоследовательности Вашингтона в отношении английских нарушений международного права».

Таким образом, Барнс приходит к заключению, что вступление в войну из-за субмарин было лишь «оправданием, а не реальной причиной». Вильсон и Хауз уже решили вступить в войну за год до начала подводной войны. Этот вывод можно принять, так как к февралю 1917 г. они (скорее Хауз, чем Вильсон) решили, что вступление в войну для Америки будет неизбежным, надо только выбрать более удобный момент.

В этом случае согласимся с апологетами вильсонизма (Ч. Сеймуром и А. Линком), которые находили «отказ Вильсона бросить вызов условиям британской блокады почти неминуемым» . Это было связано с тем, что «американское экономическое процветание зависело от торговли с союзниками», и от британской морской мощи. Линк прав также и в том, что «принятие Вильсоном условий британской морской блокады кажется реалистическим и мудрым». Это было связано с тем, что результатом провала британской блокады могло быть крушение дружеских связей американского народа с Англией и вероятная победа центральных держав, без какой бы то ни было компенсации интересам и безопасности США. Эти аргументы материального характера ревизионисты игнорировали.

Рассматривая ситуацию в конце военной кампании 1916 г. и возможные решения германского руководства, обратимся к рассмотрению вариантов действий Соединенных Штатов, выделенных Линком. Во-первых, немцы могли присоединиться к Вильсону в кампании по завершению войны на президентских условиях. Линк считает, что «американский и немецкий курсы, по-видимому, сближались в этот момент» и в результате в случае возможного военно-морского конфликта с Англией, Соединенные Штаты могли «дрейфовать» к «сочувствующему союзу с Германией».

В этом случае, почему же на фоне ужесточения борьбы Великобритании с контрабандными товарами не произошло американо-германского объединения в тот момент, когда Германия предложила свою мирную ноту? Линк объясняет это тем, что Вильсон отказался «действовать более быстро и более результативно». А немцы хотели выиграть поддержку Вильсона, чтобы вынудить союзников начать мирные переговоры, при том что «принятие посредничества Вильсона и компромиссного мира ... в немецких глазах было эквивалентно поражению». Скорее всего, мирной акцией немцы хотели расколоть антигерманскую коалицию, а Вильсон оказался заложником в берлинской игре с мирными нотами.

Вторым вариантом действий Германии могла быть неограниченная подводная война с риском оттолкнуть Соединенные Штаты, и блокада всей торговли с Британскими островами. Выбор Германии в пользу неограниченной подводной войны был связан с реальным состоянием флота и армии. Перед грядущей кампанией 1917 г. Антанта находилась в более предпочтительном положении, чем страны германского блока. Поэтому решающий удар по главному морскому противнику Великобритании Германия должна была нанести именно на море. Обсуждение решения о начале подводной войны началось сразу после эпопеи с мирными нотами 22 декабря 1916 г. и было принято 9 января 1917 г.

Решительный дипломатический шаг Вильсона в декабре 1916 г. мог означать только то, что США переходят к активным действиям. В связи с этим, немцы предполагали вероятность их выступления на стороне союзников. Но автор плана неограниченной подводной войны адмирал Хольтцендорф считал, что оно не окажет решающего влияния на ход войны. Выводы немецкого адмирала были только отчасти верными. Армия США была действительно малочисленна и не смогла бы быстро прибыть на европейский фронт. Но Хольтцендорф был ошибочно убежден, что при помощи неограниченной подводной войны немцы могли одержать победу раньше, чем американская армия станет по-настоящему грозной силой.

Результаты военной кампании 1916 г. вынудили британский кабинет поднять проблему будущих военных действий на море. Проблема противолодочной обороны поставила англичан перед необходимостью изменить организационную структуру адмиралтейства. Еще в декабре 1916 г. в нем был создан отдел защиты от подводных лодок, которому подчинялись все корабли и летательные аппараты (самолеты и дирижабли), ведущие борьбу с подлодками. Но эти меры не могли обеспечить в полной мере безопасность вод Атлантики и других морей от немецких подлодок.

В этой сложной ситуации Великобритании могли помочь только Соединенные Штаты. Но для американцев исторически сформировавшихся симпатий было мало, им нужны были практические основания для вступления в войну. Второй виток немецкой подводной войны в начале 1917 г. был «истинной удачей» для стран-союзниц.

Американское общество потребовало от президента достаточно жесткого ответа на начало неограниченной подводной войны. Это было связано с тем, что экономические интересы американских предпринимателей оказались под угрозой. Немаловажную роль в росте военных настроений в американском обществе сыграло так называемое «мексиканское дело», когда немцы предложили мексиканскому правительству заключить соглашение о мире в случае германо-американской войны и гарантировали поддержку, в том числе и финансовую, в ее претензиях на территорию штатов Аризона, Техас и Нью-Мексико.

В американской администрации к началу 1917 г. сильные позиции занимала группа сторонников скорейшего вступления США в войну против Германии во главе с государственным секретарем Р. Лансингом, который уже 21 декабря 1916 г. публично заявил, что Соединенные Штаты находятся «на грани войны». К этой же группе можно было отнести и Э. Хауза. Еще в 1915 г. он в письме Вильсону написал, что Соединенные Штаты постепенно окажутся втянутыми в войну с Германией . Что касается президента, то вероятно до конца 1916 г. он больше был занят мыслью о том, каким образом сохранить для страны мир, чем о подготовке к войне. В начале 1917 г. становилось все более очевидным, что Америка должна быть готова к решительным мерам, которые приведут европейский конфликт к завершению.

Хозяин Белого Дома не разделял в полной мере убеждений Лансинга и Хауза. В речи перед Конгрессом 3 февраля 1917 г. президент, выражая сожаление по поводу позиции германского правительства, заявил, что он «отказывается верить, что германские власти на самом деле ... не будут считаться с давней дружбой наших народов...» .Таким образом, он давал возможность Германии вспомнить о «дружбе» народов (или не желал изменять благоприятной коммерческой ситуации для американских капиталов). «Идеалисты», конечно, считали, что только открытые действия Германии вынудили его прибегнуть к крайним мерам. Но немаловажную роль в принятии Вильсоном решения сыграли практические и финансовые размышления о том, что было выгодно для его страны в тот момент.

Нежелание президента переходить к активным действиям можно объяснить еще и тем, что он не мог найти точное идеологическое обоснование вступлению в войну, заявляя: «...дайте нам веру, что мы призваны на великое дело борьбы за права человечества, и тогда Америка объединит свои силы и прольет свою кровь ради великих задач, в которые мы верили и которым всегда следовали». А. Л. и Дж. Л. Джорджи замечают, что Вильсон был готов к использованию «силы и насилия» как инструментов внешней политики, если ее цели оправдывались с точки зрения американских идеалов, но в данном случае он «не мог убедить себя, что это была «святая война» и что участие Америки было оправдано высокими моральными основаниями». Поэтому решение о разрыве с Германией Вильсон принимал тяжело. Морализм этой ситуации был четко проведен в выводах Сеймура и Линка.

В послании к конгрессу 3 февраля 1917 г. Вильсон объявил о разрыве дипломатических отношений с Германией. «Раздосадованный и возмущенный в своих чувствах» он все же подчеркнул мирный характер своей политики. Конечно, на это решение повлияли секретарь Лансинг и полковник Хауз. Но помощник президента пытался предотвратить «рост воинственной истерии» среди аккредитованных в Вашингтоне атташе союзников и советовал представителям английских газет не посылать «слишком восторженных сообщений», потому что это решение еще не означало вступления Соединенных Штатов в войну.

Заявление президента и комментарий Хауза могут иметь разное толкование. С одной стороны, президент, разрывая отношения с Германией, не был уверен в необходимости вступления страны в войну, а только предпринимал адекватные меры по отношению к действиям Германии на море. Такой точки зрения придерживался Сеймур . С другой стороны, Вильсон мог таким образом готовить общественное мнение страны к будущему участию в военных действиях на стороне антигерманского блока. Последнее предположение можно подтвердить сведениями о росте американо-английской торговли и о значительном увеличении масштабов займов Антанты в США в 1916 г. по сравнению с займами Германии44. Таким образом, к 1917 г. Соединенные Штаты предпочли коммерческий альянс со странами Антанты, а не с германским блоком. Этот союз мог стать основой будущего военного союза.

Доказательством приближения президента к решению о вступлении в войну является обращение к конгрессу 26 февраля 1917 г. с просьбой дать санкцию на вооружение американских торговых судов. Он заявил, что дипломатические методы обеспечения безопасности американских граждан и их имущества на морях потерпели неудачу и что у страны «нет иного средства, кроме вооруженного нейтралитета», хотя и подчеркнул, что он надеется на то, что Соединенным Штатам не придется применять вооруженную силу, и он стремится «сохранить мир для Америки до тех пор, пока ... это удастся». Таким образом, Вильсон просил использовать оружие на торговых судах для продолжения успешной коммерческой деятельности американцев со странами Антанты, используя лозунг свободы морей и прав нейтральных государств.

В ответ на обращение Вильсона палата представителей выдвинула законопроект о предоставлении президенту права вооружать торговые суда. Этот законопроект был проведен 1 марта 403 голосами против 13-ти. 27 февраля сенатская комиссия по внешним сношениям одобрила закон вопреки резкой оппозиции председателя комиссии сенатора У. Стоуна и сенатора Р. Лафоллета, которые противостояли всем действиям, ставившим, по их мнению, под угрозу мирные отношения с Германией. Но решение не было принято из-за обструкции группы сенаторов. Вильсон был возмущен и выступил в печати с комментарием действий сенаторов-обструкционистов, потребовав решительных действий. Сеймур считает, что после публичного выступления президента страну охватила «волна возмущения». Кроме того, по его мнению, этот шаг сгладил в памяти американцев отсутствие адекватной реакции у президента на потопление судов с американскими гражданами на борту, «что многие расценивали как бездеятельность и трусость перед лицом германских оскорблений».

«Национальную честь» как фактор действий американской администрации выделяли и реалисты. Грегори, в противовес Сеймуру, отмечает, что Соединенные Штаты не вступили в войну в 1915 г. после потопления «Лузитании», так как им не было нанесено «национальное оскорбление». Интерпретация национальной чести, по мнению Грегори, была связана с «национальной и экономической силой». Америка могла не вступать в войну как, например, Дания и Нидерланды, чья торговля также пострадала от подводной войны. Но это было чревато материальными и моральными издержками: США были важной частью мира, и должны были «получить прибыль от его богатства и страдать от его горя».

Но «мексиканское дело», в конечном счете, повлияло на решение конгресса, и с 12 марта американские суда стали сопровождаться «вооруженной охраной». Несмотря на эти события, решение о вступлении в войну в марте 1917 г. принято не было.

Причины вступления Соединенных Штатов в войну были многообразны и сложились не весной 1917 г., а намного раньше. Немаловажную роль во вступлении на стороне антигерманского блока сыграла пробританская и просоюзническая ориентированность, преобладавшая в политической элите страны. Это признавали представители всех исторических школ, рассматривавших проблемы внешнеполитического курса США.

Историки официальной школы, в основном, были англофилами, поэтому признавали, что «строгий нейтралитет» по отношению к Германии был несравним с «благожелательным нейтралитетом» по отношению к Англии, так как с последней Соединенные Штаты были связаны историческими,этническими и культурными традициями и «доминирующим чувством было, конечно, просоюзническое».

Ревизионисты соглашались с тем, что страна не могла быть полностью нейтральной в 1914-1917 гг., не отвергая тезис о просоюзнической ориентации большинства населения Америки, президента и официальных лиц, его окружающих. Они были солидарны с апологетами в том, что американская политика по отношению к союзникам была более благожелательной. С экономической и финансовой точки зрения, нация к началу 1917 г. приблизилась к положению «виртуального и безмолвного партнера Антанты»50. Барнс считает, что предпосылки формирования проанглийской позиции в Америке сложились задолго до начала войны.

Таким образом, и апологеты, и ревизионисты сходились во мнении, что пробританский настрой в Соединенных Штатах сформировался задолго до войны и преобладал над прогерманским.

В американском дипломатическом истэблишменте -- на официальном и неофициальном уровнях -- пробританские настроения также были достаточно сильны и зависели от личных связей представителей дипломатического корпуса. Полковник Хауз, Р. Лансинг и особенно посол в Лондоне У. Пейдж были настолько расположены к союзникам, что, по замечанию Р. Грегори, «они занимали нелояльную позицию к президенту». В этом случае проблема была в том, что Вильсон пытался быть «справедливым и формально нейтральным», поэтому он «часто жаловался на невыносимый британский курс, посылал ноты протеста и угрожал сделать большее». Но, с другой стороны, Грегори справедливо замечает, что при том, что союзники были «фаворитами», Соединенные Штаты не торопились вступать в войну против Германии. Таким образом, личные симпатии не сыграли решающей роли в принятии внешнеполитических решений Соединенных Штатов.

Ревизионист Ч. Тэнзилл критиковал правительство Вильсона и акцентировал внимание на явной измене лидеров демократической партии принципам нейтралитета в пользу союзных государств, однако исходил в этом из моральных предпосылок. Он был убежден, что «истинной битвой» в 1914-1917 гг. была битва между британской «практичностью и реализмом» с одной стороны и «наивным идеализмом Америки» с другой, а главная причина, приведшая США к войне - традиционная американская подозрительность к Германии. Что же касается Британии, считал Тэнзилл, то в Форин Офис «видимо осознавали, что с послом Пэйджем в Лондоне и полковником Хаузом в Вашингтоне им было нечего бояться».

Ответственность за вступление в войну Тэнзилл возложил на плечи Вильсона, «неспособного быстро воспринимать реальности мировой политики» и пассивно следовавшего в фарватере Лондона. Влияние пробритански ориентированных Хауза и Лансинга значительно более пагубно сказывалось на акциях президента, нежели влияние дома Морганов. Тем не менее, Тэнзилл был убежден, что глава государства имел возможность встать «не на военную тропу», а на путь мирного урегулирования.

Другой точки зрения придерживался радикальный историк Э. Парсонс. Соглашаясь с традиционным представлением историков-вильсонистов о том, что президент обладал высокими идеалами, Парсонс в то же время отмечает, что на политику оказывали большое влияние «удивительный интенсивный антибританский настрой Вильсона и его несколько неразборчивое стратегическое мышление». В основном, из-за антисоюзнической позиции президент пробовал созвать мирную конференцию вскоре после того, как Америка вступила в войну, чтобы достигнуть компромиссного мира без победы для любой стороны, которого президент все еще желал.

Таким образом, вывод, что президент находился под влиянием пробританских или просоюзнических чувств, в историографии отнюдь не является доминирующим. Но атмосфера англосаксонского единения, в которой провел свои молодые годы Вильсон, повлияла на его пробританский настрой. Личная симпатия президента, по мнению Сеймура, сыграла немаловажную роль в определении пробританского курса страны58, что подтверждает и другой современник Вильсона Д. Ллойд Джордж59.

Другой причиной благосклонного отношения президента к Англии можно было назвать особенность американского менталитета, склонного к рассмотрению всех происходящих событий через призму правового регулирования. Американские формальные протесты по защите окончательных прав собственности «сформировали курс для будущих изменений, которые будут доказаны перед международным трибуналом»60. Политика Вильсона в этот период была направлена не столько на поддержку той или иной воюющей стороны, сколько на защиту непосредственных интересов нации и на соблюдение юридических норм.

Линк по поводу соответствия действий воюющих сторон нормам международного права замечает, что «британцы были способны частично оправдать собственные меры блокады как законные, апеллируя к изменяющейся юридической технологии, указывающей на прецеденты, установленные вашингтонским правительством непосредственно в течение американской гражданской войны» .... Можно ли прийти к заключению, что британская блокада расценивалась как законная акция? Система прецедентного права Соединенных Штатов, по мнению Линка, должна была признать ее таковой.

Дж. Кеннан, рассматривая идеологические и правовые аргументы администрации Вильсона, замечает, что она страдала «моралистически-юридическим» подходом в обосновании причин вступления США в войну. Она официально объявила, что делает это из альтруистического стремления защитить права нейтральных государств вместо того, чтобы откровенно, «реалистически» заявить, что ее действия направлены на защиту своих «национальных интересов» и восстановление выгодного для них соотношения сил в Европе. Моргентау добавляет, что понимание «национальных интересов» у Вильсона было до такой степени своеобразным, что его не могли поддержать даже чиновники его администрации.

Таким образом, нарушения Германией принципов американизма и прав США (с идеологической и правовой точек зрения) были более серьезными: для Вильсона и большинства американцев «тотальные методы истребления торгового флота не только противника, но и державы, заявившей о нейтралитете», не соответствовали юридическим нормам. Кроме того, не было гарантии, что самые широкие экономические меры Соединенных Штатов могли бы остановить немецкие субмарины. С Вильсоном можно согласиться и в том, что потворство Германии в тот период повлекло бы за собой «много других оскорблений».

Важное место в определении курса американской администрации в 1917 г. занимала американская промышленность, которая, по замечанию Барнса, также была «яростно просоюзнической». Финансовые интересы Америки и симпатии прессы в основном были ориентированы на Англию. Барнс отмечает, что в 1915-1918 гг. бесспорно «огромная помощь американских финансов была направлена полностью на защиту союзников» при поддержке их пропаганды . Но если бы американские капиталы были вложены в экономику Центральных держав, то, Барнс был уверен, что финансы и промышленность Америки носили бы столь же «выраженный прогерманский характер», как были проанглийскими и профранцузскими в 1915,1916,1917 гг. Но этого не могло произойти, так как именно Великобритания управляла морями, а не Германия. Таким образом, США не могли выступить против Великобритании, так как она была существенным звеном на пути к американскому экономическому лидерству.

В работах другого ревизиониста К. Граттана последовательно развивался тезис об ответственности американских монополий за вступление в войну в 1917 г. Граттан не находил для США моральных императивов к интервенции. По его мнению, Германия не заслуживала ни особого осуждения, ни предвзятого оправдания. Угрозу безопасности США в случае германской победы Граттан также считал нереальной, зато откровенно называл препятствия, чинимые Германией американскому судоходству и торговле, одной из причин вступления Соединенных Штатов в войну. По его мнению, просоюзническая пропаганда была основана на искусственном преувеличении германской угрозы. Она всячески живописала о несметных бедах, готовых обрушиться на Америку в случае победы Центральных государств, и тем самым нагнетала атмосферу напряженности, которая в свою очередь перерастала в массовый психоз «военной готовности».

Немаловажную роль в определении пробританской направленности США сыграла «успешная британская милитаристская пропаганда, игравшая на чувстве этнической близости американцев и англичан». Пресса в Америке к 1915-1916 гг. стала «однородной и нестерпимо просоюзнической». В некоторых случаях англичане «брали под фактический контроль некоторые из ведущих ежедневных газет»: Нортклифф потратил огромные суммы денег, чтобы обеспечить контроль над «настроением американской прессы». В газетах и брошюрах Национальной Лиги безопасности продвигалась теория немецкой вины за развязывание войны и немецкой жажды мирового господства70. В то же время, американцы чаще всего не воспринимали информацию о «злодеяниях» английской блокады. Это благоприятное отношение прессы к Англии, конечно, было преимуществом для нее.

Граттан оспаривал тезис о нейтралитете американского общественного мнения, утверждая, что британская пропаганда в США была успешной потому, что развивалась на благодатной почве не только этнического, но и экономического родства, а отсюда неправомерно было бы утверждать, что наивная американская нация была втянута в войну происками «коварного Альбиона». Граттан высказывал мысль о том, что ответственность за американскую интервенцию должна быть целиком и полностью возложена на власть имущих в самих Соединенных Штатах и не может быть перенесена на союзные державы.

Таким образом, подводная война, не регламентируемая из-за своей новизны нормами международного права, подкреплялась усиленной антигерманской пропагандой. Это воздействовало на позицию Вильсона и большинства американцев так, что они полагали, что Соединенные Штаты столкнулись с «мировой силой зла».

По мнению Моргентау, вмешательство США в мировую войну на стороне Англии ... было обусловлено глубокой заинтересованностью Америки в скорейшем восстановлении равновесия сил в Европе, традиционно являвшемся «гарантом американской безопасности». Стабилизировать это соотношение сил в Европе Вильсон предполагал путем уничтожения центрально-европейских автократических режимов, обеспечив таким образом, «спасение мира для демократии».

Для Вильсона, писал Моргентау, мировая война явилась инструментом, с помощью которого США стремились достичь цели, во имя которой они некогда создавались, а именно «даровать блага своей политической системы всему остальному миру», освободить его, как в прошлом Америка освободила себя, от бедствий авторитарных правительств. В связи с этими выводами исследователя, необходимо представить два комментария.

С утверждением Моргентау о том, что президент был заинтересован в системе европейского равновесия, согласиться сложно. Система равновесия сил была сугубо реалистичной, ее не мог поддерживать Вильсон, так как он был сторонником идеалистической философии международных отношений. Так же считают и А. Л. и Дж. Л. Джорджи: «его [Вильсона] антипатия к соображениям равновесия сил и национального личного интереса была настолько чрезвычайной, что для него лично было трудно начать и оправдать внешнюю политику на основе таких вычислений».

Э. Буериг, также представитель реалистической школы, отмечал, что президент рассматривал проблемы внешней политики через призму разных понятий. С одной стороны, в полемике с Лансингом накануне выступления в Сенате 22 января 1917 г. о «мире без победы», было отмечено, что именно в равновесии сил должна быть найдена стабильность не в меньшей степени, чем в моральном превосходстве. С другой -- идеалистический элемент в политике Вильсона заметно преобладал. Этот факт автор объясняет тем, что он «соответствовал философским и политическим склонностям Вильсона и его темпераменту», а так же тем, что президент приспособил свои идеи к требованиям идеалистически настроенного общественного мнения и «ностальгии по XIX столетию».

В связи со вторым комментарием необходимо вернуться к цели Вильсона «уничтожить ... автократические режимы в Европе». Такую же идею высказал Ллойд Джордж в своем выступлении в Палате общин 19 декабря 1916 г. в ответ на мирные предложения Германии и Америки: Германия (Пруссия) «была плохим соседом, высокомерным», использовала угрозы и запугивание; «самим фактом своего существования она порождала войну». Из этой параллели можно прийти к заключению, что у Англии и США был общий враг (до 1917 г. только в мыслях), и их союз можно назвать в высшей степени логичным.

Таким образом, вступая в войну, Вильсон рассчитывал использовать в своих интересах некоторые «отживающие традиции», в частности национализм народов «лоскутных монархий». Этот национализм Моргентау называл «политической религией», «великой освобождающей и умиротворяющей силой», способной свергнуть автократические правительства и объединить народы.

Буериг выделил элементы реалистического мышления в вильсоновской политике. Действия президента он оценивает как движение к 1917 г., чтобы «поддержать идеалистический план бесконечного мира через организацию Лиги Наций» в противовес утверждениям, что позиция президента была связана с непониманием системы равновесия сил.

Соединенные Штаты и Германия, в конечном счете, столкнулись из-за «разного отношения к британскому контролю над морями». Германия должна была бросить вызов британскому морскому господству. США, в свою очередь, «расценивали британскую мощь доброжелательно, как фактор, способствующий американской безопасности». Британская блокада наносила ущерб американской торговле оружием со странами германского блока, но Буериг считал, что он компенсировался торговлей с союзниками. В конце концов, США вступили в войну под влиянием пробритански ориентированного американского общества против тех стран, которые наносили больший урон «национальным интересам» и угрожали «балансу сил». Вступление в войну было связано, по мнению автора, и со стремлением положить доктрину Монро в основу будущего мирового порядка. Именно эта идея стала окрашивать американо-английские отношения в 1917-1918 гг.

К началу апреля 1917 г. подводная война Германии приняла невиданные размеры. Первые два месяца неограниченной подводной войны -- февраль и март 1917 г. - дорого обошлись торговому флоту союзников. Только на западноевропейском театре военных действий жертвами немецких подлодок стали суда общей грузовместимостью свыше 600 тысяч тонн, что составило более 70 % потерь союзных и нейтральных стран на всех морях и океанах. Около 2/3 потерь понесло британское судоходство. Особенно опасным стал район Атлантики, где более 95% судов ушли на дно в результате прямых атак подлодок, 5% было уничтожено поставленными минами. В результате действия подлодок превзошли ожидания самих немцев, у которых на британской мине погибла лишь одна лодка UC-30 .

После потопления 1 апреля пассажирского судна «Ацтек», на борту которого находились 28 американских граждан, президент сделал решительный шаг. 2 апреля 1917 г. он обратился с речью к чрезвычайной сессии конгресса, заявив, что его военное предложение было хорошо обдумано и вызвано «конституционным долгом». Вильсон предлагал конгрессу «формально занять положение воюющей стороны... и организовать полную оборону страны», применяя все силы, используя её ресурсы с целью «заставить правительство германской империи согласиться на наши условия и закончить войну». Целью США в войне Вильсон объявил борьбу за свободу, освобождение всех народов, в том числе и народа Германии, «за права всех наций, великих и малых, за право народов всех стран избирать свободно свой образ правления и собственный путь развития», и главное, за «окончательный мир для всего мира», который должен быть воздвигнут «на испытанных основах политической свободы» .

6 апреля 1917 г. конгресс США принял резолюцию об объявлении войны Германии. 24 апреля 1917 г. был принят закон о чрезвычайном займе в 5 млрд. долл. и о выпуске краткосрочных облигаций на 2 млрд. долл. на финансирование войны. 18 мая 1917 г. был принят закон о всеобщей воинской повинности83. 7 декабря 1917 г. конгресс США объявил о состоянии войны с Австро-Венгрией. Таким образом, Вильсон убедил население страны в неизбежности войны для Америки.

Главные участники Антанты одновременно и ожидали, и боялись вступления Соединенных Штатов в войну. В Великобритании осознавали, что вступление США в войну могло изменить не только ход военных действий, но и философию будущих международных отношений. Еще в 1915 г. Э. Грей отмечал, что при условии вовлечения США в конфликт на стороне Антанты снимутся многие противоречия между Лондоном и Вашингтоном. Во-первых, прямым следствием такого развития событий должно стать прекращение снабжения Германии американским оружием. Во-вторых, решение вопроса о военных поставках Америки значительно бы упростилось. По мнению министра, главное, что могли США привнести в войну, - это не армия, а флот и военная помощь оружием и амуницией . В этом Грей оказался прав. Весной 1917 г. флот США в сравнении с состоянием на начало войны был значительно усилен. Он располагал 14 дредноутами, 23 линкорами-дредноутами, 14 броненосными крейсерами, 16 легкими крейсерами, 68 эсминцами и 46 подлодоками. В постройке находились еще 5 линкоров, 6 эсминцев и 30 подлодок. Программа усиления флота, принятая 29 августа 1916 г., должна была вывести американский флот на первое место в мире. Она, с учетом более поздних дополнений, предусматривала строительство 10 линкоров, 6 линейных и 10 легких крейсеров, 270 эсминцев, 84 подлодок.

Грей, затрагивая вопрос о послевоенных перспективах в результате вступления Соединенных Штатов в мировую политику, «указал на то, что США -- это единственное государство, на которое может рассчитывать Германия» при восстановлении своего экономического положения после войны. Кроме того, Соединенные Штаты, по его мнению, находились в очень выгодном положении, так как были «совершенно неуязвимы». Поэтому, резюмировал Грей, при заключении мира Германия оказалась бы в зависимости от Америки и что, если США отказались бы от нейтралитета, то впечатление в Германии было бы «самым угнетающим».

Мнение британского министра иностранных дел поддержал и военный министр в 1914-1916 гг. лорд Китченер, который в беседе с полковником Хаузом «снова и снова повторял», что возможное вступление США в войну могло значительно сократить срок войны и принести «такую большую пользу, какую только человек его опыта может оценить»88. Министр военного снабжения в 1917-1918 гг. У.Черчилль считал, что оно имело большое моральное значение, так как объединило разобщенных союзников89.

Занявший пост военного министра в 1916 г. Ллойд Джордж был не согласен с мнением коллег, так как считал, что о вмешательстве в войну нейтрального государства в конце 1916 -начале 1917 гг. «не могло быть и речи». Свою позицию по этому сложному вопросу он выразил в интервью американскому журналисту Рою Говарду 28 сентября 1916 г. Главным аргументом военного министра было следующее заявление: «когда нас били в течение первых двух лет войны,...тогда не было слышно о таком вмешательстве. Наши люди несли свой крест без жалоб. ...Британия не просила о вмешательстве, когда она была не подготовлена к борьбе. Теперь, когда она подготовлена, она не потерпит никакого вмешательства, пока прусский военный деспотизм не будет сломлен раз и навсегда»91. Британский исследователь Ф.С. Нортидж считает, что слова Ллойд Джорджа отражали «отношение английского общества к американским наблюдателям». Несмотря на это заявление, он позже отмечал, что Америка скатилась в войну так же быстро, как и Европа.

Дипломатические представители в зарубежных странах также не оставались в стороне от обсуждаемой проблемы. Английский посол в Вашингтоне С. Спринг-Райс «чрезвычайно» беспокоился по поводу вмешательства Америки в войну, полагая, «что это затруднит снабжение Англии боевыми припасами». В связи с мнением Спринг-Райса, российский военный агент в Японии Самойлов сообщал в Петроград, что взгляд английского посла тесно связан с мнением Дж. П. Моргана, который мог потерять значительную часть прибыли от военной торговли в случае официального вступления США в войну и предоставления союзникам государственного кредита.

Русский посол в Вашингтоне Ю. П. Бахметьев обращал внимание на то, что главной помощью США странам Антанты в войне с Германией была бы возможная передача всех заводов в руки правительства, благодаря чему союзникам мог быть обеспечен более легкий путь получения военных материалов и более простая форма оплаты за них. Российский посол в Лондоне А. К. Бенкендорф в письме министру иностранных дел С. Д. Сазонову отметил, что по вопросу вступления США в войну в Англии придерживаются той точки зрения, что в случае вступления в войну Соединенным Штатам «было бы весьма трудно занять враждебную Англии позицию» в связи с исторической традицией американского общественного мнения ориентироваться на Великобританию.

Уолтер Липпман, современник событий и известный публицист, написал Хаузу, что восхищен той «славной победой», которую он одержал вместе с президентом, вступив в войну, используя «поворотную точку в современной истории». Вступление США в войну стало, по мнению Липпмана, высшей точкой глобального и пророческого курса Соединенных Штатов. В письме Т. Ламонту, другу и коллеге по работе в администрации Вильсона, он отметил, что политика нейтралитета и изоляции могла повлечь за собой «такой риск, который никто не мог бы предвидеть».

Экономическую интерпретацию развития американо-английских отношений в 1917-1918 гг. и проблемы вступления Соединенных Штатов в войну дал радикальный историк Э. Парсонс. По мнению исследователя, в 1917-1919 гг. экономические, территориальные и военные цели союзников вызывали враждебность президента. Она в значительной степени сглаживалась согласием союзников признать экспансионистские цели американского флота, морской торговли, экспортных рынков, и доступа США к иностранным нефтяным ресурсам.

Парсонс утверждает, что все мотивы, приписанные американскому президенту различными историками, повлияли на его шаги в войне и на его роль на мирной конференция 1919 г. Вильсон был уверен, что «мир выиграл бы практически под руководством американской демократии и экономического могущества». Чтобы реализовать его собственные мирные условия, Вильсон ограничил военно-морскую и торговую морскую помощь Америки союзникам не только в апреле-июне 1917 г., но и вплоть до конца войны до минимума, необходимого для предотвращения немецкой победы. Он экономил национальные морские, военные, финансовые и людские ресурсы в 1917-1918 гг., в то время как европейцы, должны были расходовать большую часть своих ресурсов друг против друга. Парсонс считает, что он делал так, чтобы предотвратить навязывание союзниками их мирных условий - условий, которые могли ограничить экономический рост Америки, лишить американцев равных возможностей с союзническими подданными на большей части мировых рынков, и отстранить американцев от доступа к источникам всемирного сырья (включая нефтяные запасы).

В качестве доказательства Парсонс приводит свидетельство миссии адмирала У. С. Симса, командующего военно-морскими силами США, посланных в европейские воды в 1917-1919 гг. До дня перемирия, американское правительство отказывалось посылать ему больше, чем четвертую часть от необходимого количества противолодочных судов для использования в войне против субмарин. Вильсон также поощрял генерала Дж. Й. Першинга минимизировать участие в военных действиях, не только вследствие национализма, внутренних политических соображений, но также и для того, чтобы сохранить национальные трудовые ресурсы и усилить рычаги давления на участников послевоенной мирной конференции. Парсонс делает акцент на том, что «президентский отказ поддержать военные цели обеих сторон диктовался его желанием обеспечить мир без победы, без аннексий и контрибуций». Он намеревался использовать идеологические постулаты Четырнадцати пунктов и Лигу Наций для защиты и продвижения экономических и морских интересов Америки, сковывая британскую военно-морскую мощь с целью поддержания длительного мира.

По мнению Парсонса, если бы Вильсон предоставил англичанам и французам всю морскую и военную помощь, на которую были способны США, то это могло бы значительно ускорить завершение войны. Но в этом случае Лондон и Париж настояли бы на праве диктовать мирные условия на том основании, что именно они победили Центральные державы, главным образом своими собственными силами и только с некоторой помощью американских сил. Антанта отмела бы требование Вильсона о свободе морей и, с точки зрения президента, нанесла бы значительный ущерб жизненным американским интересам.

Для того чтобы обеспечить себе поддержку в борьбе за права американских граждан, Вильсон «пытался мобилизовать внутреннее и мировое мнение для потенциального использования против союзнических и немецких правительств». Он и начальник военно-морских операций, адмирал У. С. Бенсон, искали средство сохранить немецкую военно-морскую мощь во время перемирия как баланс против королевского флота. Теодор Рузвельт и адмирал Симе призывали к морскому товариществу между Америкой и Англией: Вильсон отклонил это предложение, потому что полагал, что «экспансионистские интересы Америки могли лучше всего обслуживаться вне зависимости от обязательств по отношению к Англии».

Таким образом, США вступили в войну, опираясь на абсолютное несогласие с господствовавшей системой европоцентризма в международных отношениях, и стали продвигать другую идею преобладания американоцентристской ориентированности международных отношений. Тем не менее, главные события, от исхода которых зависела судьба мира на последующий период, по-прежнему происходили в Европе. А это означало, что при любом повороте событий американской стороне придется иметь дело с инерционными процессами восстановления европейской системы, важнейшей частью которых оставались британские имперские амбиции. Поэтому американо-английские отношения в 1917-1918 гг. окрашиваются по-новому и начинают развиваться в соответствии с иной схемой, чем в 1914-1916 гг.

Возможность присоединения США к антигерманскому блоку была связана с тем, что к 1917 г., несмотря на оптимистичные заявления британских военных, дипломатический и военный потенциал антигерманского блока был близок к истощению. Миротворческие акции США и Германии в декабре г. показали, что дипломатический вариант окончания войны в начале г. исключался. Поэтому блоку была необходима военная помощь и поддержка нейтрального государства. В свою очередь, американская администрация пришла к заключению, что политика нейтралитета к началу 1917 г. стала терять свои выгодные позиции и угрожать материальному благосостоянию страны из-за начала Германией неограниченной подводной войны.

Вступление Соединенных Штатов в войну стимулировало процесс американо-английского сближения в 1917-1918 гг. на дипломатическом, военном и экономическом уровнях. Главной идей американо-английского сотрудничества в 1917 г. стало сочетание военной мощи Соединенных Штатов с ведущим дипломатическим положением Великобритании в Антанте. США имели достаточно оснований занять одно из первых мест в антигерманском блоке наравне с Великобританией. Американское руководство предполагало, что ведущую роль ив 1917-1918 гг. в объединении будут играть США, которые могли привнести в воину «энтузиазм новым вооружением и новой тактикой».