Дипломатическое взаимодействие Соединенных Штатов и Великобритании в годы Первой мировой войны

Размещено на http://www.allbest.ru/

Дипломатическое взаимодействие Соединенных Штатов и Великобритании в годы первой мировой войны

Раздел 1. Концепции внешнеполитической деятельности США и Великобритании и традиции американо-английских отношений накануне Первой мировой войны

На рубеже XIX-XX вв. происходят изменения во внешнеполитическом курсе Соединенных Штатов и Великобритании, что нашло отражение в создании экспансионистских концепций американской внешней политики и трансформации британской доктрины «блестящей изоляции». На этой основе начинается процесс становления «особых отношений» между государствами, обеспечивший проведение такой политики, которая привела к сближению интересов двух государств и согласованным действиям в период мировой войны.

К началу Первой мировой войны Соединенные Штаты и Великобритания не были связаны общим дипломатическим курсом в европейском направлении. Поэтому проблема американо-английского взаимодействия в 1914 - 1918 гг. должна быть рассмотрена на фоне характеристики процесса сближения интересов двух государств и их внешнеполитических концепций на рубеже ХГХ-ХХ вв.

В связи с этим необходимо:

выделить факторы, повлиявшие на изменение внешнеполитических устремлений США к началу XX в.;

дать характеристику экспансионистским концепциям, получившим распространение в американском обществе в конце XIX - начале XX вв.;

определить место Великобритании во внешнеполитических планах США;

охарактеризовать изменения во внешнеполитической доктрине Великобритании в конце XIX - начале XX вв.;

выявить взаимосвязь между замедлением темпов индустриального развития Великобритании и укреплением ее экономических отношений с США в 1912-1914 гг., которые стали основой благоприятного политического курса британского кабинета по отношению к Соединенным Штатам;

охарактеризовать традиции американо-английских отношений и показать их развитие накануне Первой мировой войны.

В течение XIX в. Соединенные Штаты находились за пределами европейской системы, и к началу XX в. доктрина Монро по-прежнему определяла американский внешнеполитический курс и предполагала проведение активной политики только в Западном полушарии.

Идейное содержание доктрины Монро опиралось на убеждение в разделении мира на американскую и европейскую системы и на представлении о коренном различии интересов Нового и Старого Света. И.П. Дементьев, проанализировав основные моменты доктрины, сделал вывод, что ей свойственна глубокая противоречивость: с одной стороны, в ней было заложено определенное антиколониальное начало; с другой -- она содержала зародыш будущих экспансионистских идей, была заявкой США на «континентальное руководство». Американский историк и политолог Генри Киссинджер отметил, что «доктрина Монро превращала океан, разделяющий Соединённые Штаты и Европу, в средневековый замковый ров». А. Мэхэн считал, что с самого начала она была «выражением великих национальных интересов, а не просто симпатии к революционерам Южной Америки». Таким образом, доктрина Монро стала заявкой США на особую роль, но пока только в Западном полушарии. В тоже время, геополитические реалии выводили Америку из традиционного состояния изоляции, что способствовало объединению доктрины Монро и экспансионистских идей во внешнеполитическом планировании Соединенных Штатов.

Отношение Соединенных Штатов к Великобритании в начале XX в. сформировалось под влиянием установок экспансионистских концепций, созданных на общественном и государственном уровне. Начало теоретического осмысления американского экспансионизма было положено доктриной «явного предначертания» (Manifest Destiny) Дж. Л. О'Салливана в редакционной статье журнала "Democratic review" за июль-август 1845 г., которая не была похожа на европейский национализм, так как в ней объединились специфические американские религиозные, политические и экономические учения, опиравшиеся на библейские легенды и мифы о «новом земном рае». Доктрина подчеркивала превосходство политических институтов США и исключительную одаренность американцев и во второй половине XIX в. эволюционировала от заявлений о моральном превосходстве американцев над другими нациями к усилению мессианских идей в послереволюционный период, когда Америка представлялась Великой Империей, страной, наделенной самим Богом преимущественным географическим положением, передовой религией (протестанством), англосаксонскими национальными преимуществами и особой миссией в истории. Поэтому среди всех стран мира партнером в международных отношениях для Соединенных Штатов могла стать такая великая и мощная держава, как Англия.

Воззрения экспансионистов англосаксонской школы Д. Фиске и Д. Барджесса, теологическая доктрина Д. Стронга, теория «подвижных границ» Ф. Тернера и геополитическая концепция «морской мощи» А. Мэхэна подтверждали это утверждение и показывали политическое превосходство англосаксов над другими народами. Они призывали к англосаксонскому атлантическому объединению Соединенных Штатов и Великобритании, чтобы взять на себя миссию спасения человечества и управления миром.

Но среди двух стран ведущей должна была быть Америка. По мнению Фиске, США имели право и обязанность распространять свои высшие конституционные учреждения на весь мир, так как были преемниками англосаксонского наследия. Фиске не был пацифистом. Он считал, что мирное распространение англосаксонских политических идеалов возможно только на цивилизованные и христианские нации, то есть применение военной силы было допустимым по отношению к тем нациям, которые не считались «цивилизованными». Как и Фиске, Барджесс пытался определить будущее США, которое он нарисовал следующим образом: «Можно выдвинуть смелое и небезосновательное пророчество, что в настоящее время рождаются люди, которые увидят США, простирающимися от Панамского перешейка до Севера с населением 250 млн. свободных людей, осуществляющими свободный протекторат над Южной Америкой, большинством островов Тихого океана и большей частью Азии». К этому он добавил, что экспансионистская «политика достойна великой республики».

Как и у других идеологов экспансионизма США, англосаксонизм выступал у Джошуа Стронга, по существу, как американизм: центром жизни, энергии и влияния протестантов-англосаксов являются Соединенные Штаты, так как здесь сложился "высший тип англосаксонской цивилизации".

Теория «границ» Фредерика Д. Тернера утверждала, что экспансия на Запад является основополагающим фактором американской истории. В середине 1890-х гг. он предсказал неизбежность активизации внешней политики для продолжения начавшегося с основания американских колоний движения на Запад, завершение освоения которого станет логическим началом вовлечения США в мировую политику.

Экспансионистские концепции нашли свое выражение и в доктрине морской мощи историка, военного и морского деятеля Альфреда Т. Мэхэна, который соединил теорию и практику экспансионизма. Его взгляды опирались на утверждение о том, что ведущим историческим фактором развития является морская мощь государства. В центр исторических исследований Мэхэн поставил историю создания британской колониальной империи и роль военного флота как орудия захвата колоний и распространения колониальной торговли. Обращение к британской истории обосновывается стремлением применить ее уроки к решению внешнеполитических задач США. Морская сила, по его мнению, была нужна не только для войны, но и для того, чтобы обеспечить успешное развитие внешней торговли, конкурентоспособности на иностранных рынках. В 1890 г. в «Atlantic Monthly» Мэхэн назвал североамериканский континент разгорающимся «новым факелом» и призвал американцев «устремить свои взоры за границы страны», так как этого требовало растущее производство . Идеи Мэхэна были реализованы в начале XX в. В 1905 г. военно-морской флот США занимал уже одно из первых мест в мире. К 1913-1914 гг. по военно-морским расходам США с третьего места перемещаются на второе (145 млн. долл.) после Англии (230 млн. долл.).

Таким образом, экспансионистские концепции показали необходимость изменения официальной внешнеполитической доктрины Соединенных Штатов на рубеже ХГХ-ХХ вв. и определили, что основным партнером Америки на международной арене должна быть Англия. Выход США на международную арену происходит во втором * десятилетии XX в., в период мировой войны под руководством 28-ГО президента Вудро Вильсона, который выдвинул новую концепцию международных отношений. Значение теории Вильсона заключается в том, что она получила свое продолжение и развитие во внешнеполитических программах Америки в XX в. и вошла в историю как теория «вильсонизма». Киссинджер отмечает, что, по сути, курс Вильсона был полной противоположностью политики изоляционизма и опирался на следующие принципы: «всеобщность права в отличие от равновесия сил; доверие наций друг к другу в отличие от национального самоутверждения любой ценой». В целом, вильсонизм -- это широкое понятие, которое является философией внешней политики Соединенных Штатов, в соответствии с которой они должны были обладать политическим лидерством и осуществлять экономическую экспансию в Европу, опираясь на высокий уровень развитияэкономики.

Вильсон сыграл ведущую роль в определении постулатов внешней политики США в XX в. Но необходимо определить степень теоретической готовности президента к созданию концепции ведущей роли Соединенных Штатов в мировой политике, и была ли ее жизнеспособность результатом продуктивного теоретического анализа или ситуативной реакцией на экономическое развитие страны.

В основе внешнеполитического мышления Вильсона лежал комплекс факторов, среди которых немаловажную роль играли глубокие религиозные убеждения, вера в высшие моральные законы, управляющие народами. Веропослушность была пронесена Вильсоном через всю жизнь. Заняв должность президента, он как-то сказал: «Поскольку это касается религии, аргументы надо отложить в сторону» . Он был уверен, что бог контролирует историю, используя людей и нации для осуществления своих предначертаний. Эти убеждения привели к тому, что нравственные цели в политике Вильсон ставил выше, чем материальные. Л. Амброзиус приходит к выводу, что он предложил «комбинацию религии и патриотизма как основание для оценки всех наций». Христианство Вильсона поддерживало его либеральный интернационализм и оправдывало американское участие в мировой войне как «христианский крестовый поход за демократию».

Вильсон признавал первенство доктрины «предопределения судьбы» и писал: «Америка рождена служить примером той преданности справедливости, которая была получена из откровений Священного писания». Эта вера в божественное предопределение США в международных отношениях помогла ему убедить американское общество вступить в мировую войну с его идеей будущего миропорядка и найти точки соприкосновения в представлениях лидеров Вашингтона и Лондона в конце мировой войны.

Важное место в формировании внешнеполитической доктрины Вильсона заняли экспансионистские идеи второй половины ХГХ в. Учась в аспирантуре университета Джонса Гопкинса в Балтиморе, Вильсон подружился с Ф. Тернером, который оказал большое влияние на формирование политических взглядов Вильсона. Так, анализируя положение Соединенных Штатов к началу XX в. в своей «Истории американского народа» (1902 г.), принстонский профессор утверждал, что Америке необходимо создавать «новые границы», используя Филиппины как плацдарм для наступления на Дальнем Востоке. Изменения, происходящие в мире, по мнению Вильсона, поставили перед США две задачи: завоевание международных рынков и распространение американских идеалов и принципов на те районы мира, которые входят в ближайшие интересы Соединенных Штатов.

Другим фактором политики президента была теория социал-дарвинизма, получившая широкое распространение в последней трети XIX в. в США. Будучи ее сторонником, Вильсон в своей работе «Государство» утверждал, что «общество, подобно другим организмам может изменяться только благодаря эволюции». Следуя за своим учителем в аспирантуре в университете Джонса Гопкинса Г. Б. Адамсом, Вильсон стал приверженцем учения о «передовых» и «отсталых» расах. Он разделял концепцию Адамса о тевтонском происхождении американских политических институтов и превосходстве англосаксов. Исходя из этих утверждений, Вильсон верил в американскую миссию нести разум, культуру и англосаксонскую демократию «отсталым» народам. В 1902 г. в своей речи по вступлении в должность ректора Принстонского университета Вильсон сказал, что стране необходимы хорошие специалисты, так как в недалеком будущем Америке, «очевидно,, придется руководить миром».

В целом, все политические взгляды Вильсона представляли собой сложное сочетание элементов внешнеполитических теорий США периода XIX -- начала XX вв. При их обобщении Вильсон проявил интеллектуальную гибкость и, будучи выходцем из консервативной среды, он сумел понять и принять основные положения прогрессизма. Амброзиус считает, что «понимание Вильсоном политической культуры США нашло выражение в его либеральном интернационализме, которое проявилось в историческом курсе американского прогрессизма».

Определяя причины американо-английского сближения, необходимо отметить, что создание теорий активной внешней политики США было вызвано экономическим развитием США во второй половине ХГХ-начале XX вв. В этот период ускоренное развитие экономики выводит Соединенные Штаты на передовые позиции среди других капиталистических стран, поэтому центр мирового промышленного производства перемещается в США. Киссинджер отмечает, что «к 1885 г. Соединенные Штаты превзошли Великобританию, тогда считавшуюся крупнейшей индустриальной державой мира, по объему производимой продукции. К концу века страна потребляла больше энергии, чем Германия, Франция, Австро-Венгрия, Россия, Япония и Италия вместе взятые». К 1900 г. Америка по добыче каменного угля, производству чугуна, выплавке стали выходит на первое место. Таким образом, в этот период «наступило время, когда производство в некоторых отраслях начало опережать внутренний спрос и промышленники стали искать возможности завоевания внешних рынков».

Развитие американо-английских отношений в начале XX в. шло под влиянием значительного расширения производства в Соединенных Штатах, которое требовало не менее обширных рынков сбыта. До 1914 г. главным потребителем товаров США была Европа, получавшая ежегодно в среднем 73,4 % товарного экспорта Соединенных Штатов. Уже в конце XIX в. главными импортерами американских товаров были Германия и Англия, где последняя занимала более выгодные позиции. В 1912-1914 гг. Великобритания потребляла в среднем 40,8 % американского экспорта в Европу, опережая Германию в 0,7 раза. Объем двусторонних экспортно-импортных отношений также демонстрирует исключительное положение США среди торговых партнеров Великобритании: по среднесуточному объему товарооборота с США она опережала Германию почти в 2 раза.

Другим показателем экономического роста США в начале XX в. является экспорт капитала. Несмотря на то что в течение XIX - начале XX вв. США были занимающей страной, в их инвестиционном балансе происходили положительные изменения. Превышение ввезенного капитала над вывезенным снизилось с 3,9 млрд. долл. в 1908 г. до 1,7 млрд. долл. в 1914 г. Как страна-кредитор США вышли на четвертое место в мире, а темпы зарубежных инвестиций американских монополий уже превышали темпы иностранного инвестирования в США. Если с 1908 по 1914 гг. экспорт капитала американскими монополистами увеличился на 1 млрд. долларов, то иностранные капиталовложения в экономику США - лишь на 800 млрд. долларов.

Таким образом, американские инвестиции в Европе в начале XX в. характеризуются устойчивостью и преобладанием прямых над портфельными, американский капитал в Европу в абсолютных цифрах имел тенденцию к росту и составил 14-17 % общих зарубежных капиталовложений США26. Кроме этого, обращает на себя внимание факт концентрации капитала США в промышленных регионах Европы.

Сравнивая с объемом вывезенного британского капитала, к 1914 г. Соединенные Штаты все-таки отставали от Великобритании. В связи с этим в этот период американская администрация предприняла усилия, чтобы ликвидировать отставание: с июля 1913 по июль 1914 гг. экспорт американского капитала увеличился в 1,3 раза, причем в Европу -- в 2 раза. Но догнать Великобританию Соединенным Штатам так и не удалось, так как «размер британских капиталовложений в США в 14 раз превышал объем американских инвестиций в британскую экономику».

Тем не менее, можно проследить взаимосвязь между ускорением темпов индустриального развития Соединенных Штатов и укреплением ее экономических отношений с Великобританией в 1912-1914 гг., которые стали основой благоприятного политического курса американской администрации по отношению к Великобритании.

Активное политическое взаимодействие между Вашингтоном и Лондоном начинается в конце XIX в. в латиноамериканском регионе. Датой, положившей начало активизации внешней политики Соединенных Штатов и, по замечанию Д. К. Ватта, открывающей американо-английские отношения, является 1896 г., когда президент Кливленд сообщил Конгрессу о достигнутом взаимопонимании с Британией по Венесуэльскому пограничному спору. Американские и канадские историки (Р. X. Хейндел, Л. М. Гелбер, Чарльз К. Кэмбелл) начальной датой отношений двух англо-говорящих стран называют 1898 г., начало испано-американской войны, так как с этого периода начинается «активное продвижение американского империализма». Так или иначе, эти события в истории взаимоотношений атлантических государств были во многом вызваны закреплением в американской общественной мысли экспансионистских теорий и концепции «божественного предназначения».

Политика, проводимая президентами Соединенных Штатов Т. Рузвельтом и У. Г. Тафтом в начале XX в., усилила экономическую направленность доктрины Монро. Оба президента поддерживали ровные отношения с Лондоном. По замечанию министра иностранных дел в кабинете Г. Асквита Э. Грея, «в период президентства Тафта о неприятностях между государствами не было и речи», и британский министр «наслаждался доброжелательным периодом». Т. Рузвельт посетил Лондон с неофициальным визитом уже как экс-президент и выступил с речью в Гайдхолле, в которой высказал много лестных эпитетов в адрес британского колониального и морского могущества. В результате министр пришел к выводу, что между двумя государствами сформировались доверительные и благожелательные «особые отношения», каких никогда не было у Великобритании с другими государствами мира.

Дипломатические шаги Соединенных Штатов на международной арене были отражены в участии делегации США в Гаагских конференциях в 1899, 1907 гг. и в участии Т. Рузвельта в Алхесирасской конференции в 1906 г. Практические военные шаги Вашингтона в основном касались тихоокеанского и атлантического регионов: аннексия Гавайских островов (1893 г.); война с Испанией (1898 г.), которую американские историки ставят в один ряд по значению для «эры перемен» с империалистическим курсом в целом и Первой мировой войной; захват Филиппинских островов, высадка на Кубе, раздел Самоа совместно с Германией (1899 г.), интервенция в Колумбии (1903 г.) и на Кубу (1906 г.)

Анализируя практические шаги американских администраций на международной арене до прихода в Белый Дом Вильсона, советник президента полковник Э. Хауз сделал вывод, что «такая политика предполагала откровенное признание того, что факторы, на которых покоились американские традиции, теперь исчезли» . Америка стала упорно пробивать себе достойное, то есть первое место в мире, следуя политике Т. Рузвельта, выраженной в словах: «Я не хочу видеть наш флаг спущенным там, где он должен быть поднят».

Таким образом, создание военно-морского флота, военные и дипломатические шаги на международной арене стали дополнением к теоретическим концепциям экспансионизма и создали тот фундамент, который позволил Вильсону сформировать свою концепцию роли США на международной арене. Практический багаж внешнеполитических акций США во второй половине XIX - начале XX вв. позволил Вильсону осмыслить внешнеполитическую идеологию Соединенных Штатов в соответствии с ситуацией в мире накануне и в период Первой мировой войны.

В первые два года президентства Вильсон основное внимание уделял внутренним проблемам. Но этому факту можно найти весьма аргументированное объяснение. Во-первых, Вильсон действовал в духе традиций Демократической партии, поэтому не было «основания ожидать с его стороны глубокого интереса к иным делам, кроме внутренних». Внешнеполитический раздел программы Демократической партии на выборах в 1912 г. включал лишь осуждение империалистического курса и колониальной политики, требование немедленного предоставления независимости Филиппинам, как только там будет установлено стабильное правительство и гарантирована защита островов от других держав.

Серьезное внимание предвыборная программа демократов уделяла мерам, направленным на расширение экономического влияния США в мире: предлагалось снизить тарифы, реформировать банковскую систему, завершить строительство большого торгового флота. Еще одним примером следования традициям Демократической партии было назначение главой внешнеполитического ведомства «великого простолюдина» У. Брайана, который был противником империалистической политики и пацифистом.

Во-вторых, в 1912 г. США не имели ни сильной армии , ни прочных экономических связей с ведущими странами мира. Поэтому, из соображений политической целесообразности, Вильсон сначала начал реформировать экономическую систему страны, чтобы создать базу для активной внешней политики. В-третьих, в основе внешней политики США в 1912-1914 гг. лежали традиционные подходы -- доктрина Монро и концепция изоляционизма, которые ограничивали спектр деятельности внешнеполитического ведомства США неевропейскими территориями.

Основным направлением внешней политики США к 1912 г. было латиноамериканское, в рамках которого Вильсон и Хауз и стали апробировать первые наброски новой внешнеполитической концепции. По мнению Линка, дипломатия Вашингтона в этот период опиралась на принцип морализма, поэтому внешнеполитический курс США 1912-1914 гг. он называет «миссионерской дипломатией». По отношению к странам Латинской Америки Вильсон выдвинул теорию патернализма и доктрину непризнания. Теория патернализма опиралась на положение о том, что народы этих стран не способны к самоуправлению и долг США -- взять на себя «отеческое попечение» над ними, помочь им «приобщиться к современной цивилизации». По существу, эта теория давала возможность США сочетать «самые резкие антиимпериалистические высказывания» с «империалистическими действиями небывалого размаха».

Доктрина непризнания правительств, которые стремились самостоятельно строить свою экономическую политику, использовалась для поддержки американских корпораций, которые действовали в странах Латинской Америки. Политическая и экономическая блокада как форма реализации доктрины проводилась под предлогом необходимости помочь этому народу установить демократический режим в своей стране. Так или иначе, теория патернализма и доктрина непризнания, применяемые США, приводили к постоянному вмешательству во внутренние дела других стран.

Теория патернализма заключала в себе все потенциальные идеи, впоследствии использованные в европейской политике США. Но прилагаемая к ней доктрина непризнания оказалась востребованной только в рамках латиноамериканского направления, так как в отношении европейских стран необходимо было проводить более гибкую политику (в годы Первой мировой войны до 1917 года США были против тотальной блокады Германии).

Первыми шагами в осуществлении политики Вильсона по укреплению «сердечных отношений» со странами Южной Америки были действия в Мексике против захватившего власть генерала Уэрты, коснувшиеся и отношений Соединенных Штатов с Великобританией. Американский представитель в Лондоне У. Пейдж затронул эту тему во время встреч с Э. Греем. У американской стороны возникли опасения, что в этом случае Великобритания будет защищать свои коммерческие интересы в Мексике. Грей разуверил американца и отметил, что Великобритания «не имеет намерения вмешиваться или влиять на ситуацию в Мексике». Несмотря на то что Грей не во всем был согласен с мнением Пейджа и «не видел морали в действиях Соединенных Штатов в Мексике», министр был «готов сочувствовать идеалам Вильсона и верить в моральную цель политики» , так как он исходил из убежденности, что «отношения Великобритании с Соединенными Штатами имеют отличительные особенности, в сравнении со взаимоотношениями с другими государствами».

Такое решение было принято потому, что британский министр был уверен, что Пейдж не предполагал сотрудничество с Великобританией в решении внешнеполитических проблем Америки, и в первую очередь, мексиканской проблемы, так как это могло «противоречить согласованной политике Соединенных Штатов».

В результате Пейдж принял гарантии Грея, что Великобритания не будет стремиться утверждать свои коммерческие интересы в Мексике, поддерживая Уэрту. А британский министр сделал замечание, что в отличие от американского президента он «не смог бы найти в себе нравственные силы, чтобы выбрать между Уэртой и его противниками». Это стало явным различием не только между политическими лидерами, но и между внешнеполитическими курсами государств в целом, что затем с особой яркостью проявилось в период мировой войны.

Подводя итог, можно привести утверждение полковника Хауза о том, что при современных ему обстоятельствах Соединенные Штаты уже не могли выступать только в качестве покровителя всех американских государств. В начале XX в. отношения Соединенных Штатов с Европой претерпели серьезные изменения, в результате которых США стали «духовно и экономически членом семьи мировых держав».

Хауз считал, что доктрина Монро должна была принять форму «объединенной политики и общей ответственности» всех американских государств, послужив на пользу Соединенным Штатам в материальном и моральном смысле. 25 ноября 1914 г. Хауз в разговоре с Вильсоном заметил, что «наступило время показать миру, что дружба, справедливость и добропорядочные отношения имеют большую силу, чем бронированный кулак», и что пора уделить серьезной внимание внешней политике.

На основе этих рассуждений у Хауза созрел план создания организации, своеобразной вольной лиги американских государств, которая гарантировала бы безопасность от агрессии и установила бы механизм для мирного разрешения споров. Этот план стал прототипом идеи создания Лиги наций: можно отметить, что текст параграфа 10 устава Лиги наций почти идентичен тезисам, составленным Вильсоном и Хаузом в беседе 16 декабря 1914 г. По проблеме объединения американских государств. В результате этой беседы Вильсоном и Хаузом было записано, что необходимо соблюдать взаимные гарантии политической независимости при республиканской форме правления и взаимную гарантию территориальной целостности; правительства всех сторон берут на себя обязательство контролировать производство и торговлю. Параграф 10 устава Лиги наций гласит: «Члены Лиги наций обязуются уважать и сохранять против всякого внешнего нападения территориальную целость и существующую политическую независимость всех членов Лиги. В случае нападения, угрозы или опасности нападения Совет указывает меры к обеспечению выполнения этого обязательства». В беседе с бразильским и чилийским посланниками «президент подчеркнул, что США не потерпят нападения на другие республики» - это утверждение отражало общий настрой Вильсона и полковника Хауза по отношению к панамериканской программе.

Но Вильсон и Брайан в 1914-1915 гг. не поддержали эту идею активными действиями. Хотя идея объединения американских государств не была новой и была не впервые отвергнута, для Хауза это было жестоким разочарованием.

Но к лету 1916 г. провал этого пакта был компенсирован возможностью «присоединения Соединенных Штатов к гораздо более широкому концерту держав». Еще до войны Хауз отчетливо понимал, что традиционная изоляция Соединенных Штатов не может продолжаться вечно и что пора брать курс на постепенное внедрение в политические дела Европы. Первые шаги в этом отношении Хауз делает в сторону Великобритании.

Пейдж поддержал мысль Хауза о том, что базой «международной дружбы» должны стать «сердечные персональные связи». 1913-1914 гг. изобиловали англо-американскими встречами, точнее сказать, встречами Хауз и Пейджа с Греем, его секретарем Уильямом Тиреллом и другими британскими представителями, результатом которых было укрепление дружеских симпатий с обеих сторон, сослуживших хорошую службу в годы мировой войны.

Устанавливая дружеские отношения с Англией, Хауз продвигался к определенной цели. Еще до официального вступления Вильсона в должность президента Хауз задумал политику сотрудничества США, Великобритании и Германии. Сотрудничество должно было опираться на экономическую основу: содержанием политики была «разработка незанятых частей мира»55, главной из которых был Китай. Ведущими целями объединения должны были стать следующие: благотворное влияние на весь мир; обеспечение мира и должное развитие неразработанных территорий, помимо обеспечения открытых дверей и равных возможностей повсеместно и для всех56. План экономического взаимодействия трех мировых держав должен был опираться на внешнеполитическую линию США, объявленную Вильсоном в Мобиле57. Но реализации этой «грандиозной затеи» объединения помешала Первая мировая война, разделившая предполагаемых союзников по противоположным воюющим сторонам.

Таким образом, с началом президентства Вильсона заметно ускорился процесс активной трансформации доктрины Монро на уровне официальной внешнеполитической риторики: «Почти незаметно страна стала державой, и несомненным было то, что политический контакт с Европой будет проявляться все более часто и становится все теснее, ибо крупные европейские государства также были мировыми державами и их интересы во многих пунктах соприкасались с нашими. Установился тесный и постоянный экономический контакт, поэтому политические связи стали неизбежными», - отмечал Хауз59.

К началу мировой войны доктрина Монро по-прежнему определяла внешнюю политику США, но уже в иной интерпретации. Дипломатические представители стран-союзниц замечали, что Вильсон придал доктрине «своеобразное толкование, которого она не имела до сих пор»60. Она стала идеологической основой вступления Соединенных Штатов в европейскую политику.

Новое идеологическое и практическое оформление внешнеполитического курса Соединенных Штатов не могло не найти отклика со стороны Великобритании. Английский исследователь А. Э. Кэмпбелл отмечает, что как только Америка повернулась от изоляционизма к идеям «божественного предназначения», то есть к экспансии, то столкновение с интересами Англии стало неизбежным.

Но это противостояние на рубеже XIX-XX вв. не могло выйти за пределы западного полушария, где были сконцентрированы основные американские интересы, поэтому оно могло быть воспринято только как ссора в «трансатлантическом англо-саксонском семействе». Британский историк подчеркивает, что чувство «родства» между этими народами было гораздо сильнее в Англии, где оно доминировало, чем в Америке, где важную роль играла «вера в легитимность и моральную оправданность любых усилий по распространению достижений прогрессивной цивилизации, основанной на демократических достоинствах политической свободы и социального равенства».

Определение особой политики британского кабинета по отношению к Соединенным Штатам начинается в конце XIX - начале XX вв. и было связано с тем, что Великобритания стала терять свои позиции мирового экономического лидера. В результате исследований, проведенных Королевской комиссией в конце XIX в., в Англии распространяется убеждение в том, что «депрессивное состояние экономики страны» было вызвано «угрозой более агрессивной и технически развитой нации». Эта идея была воспринята консервативной прессой: среди всех стран мира были выделены Соединенные Штаты и Германия, которые были «главными индустриальными нациями». Показатели их роста на рубеже столетий уже превышали английские, и в течение 90-х гг. XIX в. оба гиганта «настигли Англию в производстве стали» . Таким образом, к началу XX в. во внешнеполитическом курсе Великобритании выделяются два приоритетных направления, которые привлекали внимание политиков, -- отношения с США и Германией. Одновременно Англия начинает выходить из состояния «блестящей изоляции», которая, по мнению Грея, в этот период «устарела и была опасна ввиду немецкой угрозы европейскому равновесию».

Из этого утверждения министра следует, что Германия воспринималась как враждебное британским интересам государство. Американскую же конкуренцию в Англии воспринимали одновременно с «отеческой гордостью и опасением», которые были характерны для викторианской эпохи. Поэтому, определяя перспективы будущих международных отношений, Грей защищал сильный флот и прочное взаимопонимание с Соединенными Штатами, с кем страну «связывали язык, происхождение и национальная принадлежность». Такая позиция министра была связана еще и с тем, что Германия значительно превосходила и США, и Великобританию в степени участия государства в экономике страны. Поэтому напрашивается вывод, что сближение с Соединенными Штатами становится для британского кабинета жизненно необходимым курсом.

Особенности внешнеполитического курса Лондона, в том числе и в отношении Америки, были обусловлены и партийным составом британского кабинета: консерваторы оставались в стороне от процесса формирования активной внешней политики; либералы же стремились определить основы внешнеполитического курса страны и принимать участие в мировых делах для продвижения интересов государства. Поэтому Либеральный кабинет Асквита традиционно стал прислушиваться к изменениям на мировой арене и, по замечанию Ватта, «был заинтересован в Америке в первую очередь»65, как в факторе формирования будущей британской внешней политики. Это было связано во многом с тем, что к началу мировой войны «основным реципиентом британского финансового капитала становятся Соединенные Штаты, где каждый второй доллар иностранных инвестиций принадлежал Великобритании». В США же британские финансисты успешно использовали железные дороги, «в ценные бумаги которых было вложено 82% капиталовложений Великобритании в американскую экономику»66. Поэтому можно прийти к заключению, что англо-американским отношениям придавался особый статус.

Тенденция к сближению с США в британском кабинете была связана и с расстановкой сил на международной арене. Экономическое развитие Германии, позиции Франции и России в начале XX в. стали оказывать давление на «чересчур разбросанную вширь Британскую империю»67. Но, оценивая международную ситуацию, Грей был убежден, что развитие связей с Берлином будет означать ухудшение отношений с остальной частью мира, особенно с США, Францией и Россией. В январе 1903 г. Грей описал Германию как «худшего врага и ... самую большую опасность» . Поэтому он не включал в свои соображения об англо-саксонском товариществе союз с немцами, как это делали другие представители Либеральной партии Чемберлен и Лансдаун. Ярко выраженная антигерманская политика Грея не одобрялась некоторыми его соратниками по партии. Граф Розбери предупреждал его, что «немецкий император имеет четыре миллиона солдат и второй флот в мире». В ответ министр замечал, что его коллега «неправильно читает дипломатическую карту» .

Таким образом, в начале XX в. руководители внешней политики Лондона были вынуждены признать, что геополитические реальности постепенно вывели страну из состояния «блестящей изоляции» и сотрудничество с ведущими странами мира, в том числе и с атлантическим соседом, будет определять политику государства в будущих международных отношениях.

Важную роль в формировании курса на сближение с Вашингтоном сыграло присоединение Лондона к антигерманскому блоку. Характеризуя изменения в содержании внешнеполитической программы Великобритании, отечественный исследователь Г. И. Зверева отмечает, что в британской историографии был достигнут известный консенсус: и либеральные, и консервативные авторы подчеркивают оборонительный характер этих внешнеполитических акций британского правительства. К. Борн, 3. Стейнер, Дж. Джолл, П. Кеннеди, К. Уилсон объясняют переход в начале XX в. от «блестящей изоляции» к блоковой политике ее стремлением сохранить «баланс сил» в мире и в Европе, остановить безудержную территориальную экспансию Франции, России, Германии, чреватую мировой войной70. Конечно, здесь следует объяснить, почему среди стран, спровоцировавших мировой конфликт, наряду с Германией называют и Францию с Россией. Во-первых, британские авторы пытались свести до минимума роль британской внешней политики в развязывании войны, поэтому акцент и ставится на «безудержной территориальной экспансии» других ведущих стран мира. Во-вторых, присоединение к франко-российскому союзу не означало, что Великобритания присоединилась к военному соглашению.

Вместе с тем, считает Зверева, в работах указанных авторов звучит упрек правительству, которое, помышляя о мире, позволило другим державам «втянуть» Великобританию в первую мировую войну. Современные британские историки практически единодушны в объяснении этого факта. По их убеждению, осознание правительством начала упадка мировой мощи Англии породило необоснованный страх перед будущим и стремление защищать империю и сохранять европейское равновесие сил71.

М. Чемберлен, 3. Стейнер, В. Ротуэл, С. Кернек72 доказывали, что именно активный внешнеполитический курс ведущих государств Европы повлек за собой начало войны, и стремились объяснить причины пересмотра внешнеполитической концепции «блестящей изоляции» необходимостью внешней защиты государства. В ответ Л. Амброзиус отмечает, что авторы «преуменьшали значение внутренних факторов в определении британских военных целей».

Стейнер считает, что Грей правильно оценил «наследие» дипломатического курса лорда Лансдауна, который обозначил направление будущей европейской политики государства. На этой основе «Грей совершил переход от обеспокоенности исключительно имперскими потребностями к проблемам, связанным с расширением вовлечения Англии в дела европейского континента»74. Если Лансдаун предпринял первый шаг в этом направлении, то Грей с ясным представлением картины будущих международных отношений пошел дальше планов Лансдауна. Грей идентифицировал Германию как врага и стал проводить политику на соглашение с Россией и Францией.

Чемберлен отмечает, что для британского общественного мнения «столетие с 1815 по 1914 гг. было уникальным в сфере отношений с внешним миром», так как Великобритания была «ведущей нацией», по крайней мере, до 1918 г. Это утверждение автор называет «мифом», так как Англия была мировой державой только «в смысле существования по всему миру интересов, начиная с XVIII столетия». В то же время другие европейские державы были «гораздо более мировыми державами» (например, Россия), так как они принимали прямое участие в судьбе отдельных частей континента и мира. Поэтому применительно к ним можно использовать современный термин «супердержава», равный по значению термину «мировая держава», но «Англия, - по мнению Чемберлена, - никогда не была такой в ее отношениях с другими великими державами».

Рубежной точкой уменьшения влияния Лондона в международных отношениях стал конец XIX -- начало XX вв. Идея доминирования Великобритании в Европе стала еще менее убедительной после установления союзных отношений Германии и Италии76. Следуя рассуждениям автора, Великобритания должна была обеспечить себе союзнические отношения с некоторыми ведущими странами мира, чтобы остаться «мировой державой» и сохранить «баланс сил». Поэтому Грей «не хотел менять политику», сохраняя дружеские отношения с США и союзнические отношения с Францией и Россией.

Британская политика по отношению к Америке в начале XX в. (как и британская внешняя политика вообще) опиралась на традиции реализма, которые были сформированы государственными деятелями и дипломатами XVIII и XIX столетий. Основным постулатом британской внешней политики было беспокойство за британские национальные интересы и отказ от обязательств перед государствами в других частях мира. Приоритеты этой политики всегда были на страже материальных интересов Великобритании. Поэтому адмиралтейство, в свою очередь, стремилось к установлению дружеских отношений с США и к закреплению позиций королевского флота у берегов Америки. Эти намерения имели по существу стратегическую природу, хотя о настоящем и всеобъемлющем союзе речи не шло.

Таким образом, к началу мировой войны американо-английские отношения развивались в русле двух самостоятельных курсов: 1) опирались на экспансионистскую политику Соединенных Штатов, которая предполагала экономическое доминирование в странах западного полушария, что не исключало соперничества с Великобританией; 2) развивались в русле активизации дипломатии Лондона, которая предполагала сохранение доминирующих позиций как в атлантическом регионе, так и в Европе. Это привело к соприкосновению интересов двух атлантических государств, что могло вызвать либо столкновение, либо согласованные действия.

Давая оценку процессу формирования традиций американо-английских отношений и их развитию накануне Первой мировой войны, можно прийти к выводу, что дипломатические отношения между США и Великобританией во второй половине XIX в. представляли собой «взаимное приспособление» Вашингтона и Лондона. Это было связано с тем, что оба государства были заинтересованы в закреплении экономических связей и рассматривали события на мировой арене как угрозу существующему и будущему доминированию. Объединяющим фактором для обоих государств также было сходство во внешнеполитических концепциях, которые были ориентированы на особое место государства в международных отношениях, и либеральная традиция. Атлантическое партнерство могло стать важным направлением мировой политики.

Раздел 2. Американо-английские отношения (август 1914 -- 1916 гг.): проблемы истории и историографии

Рубежными вехами в американо-английских отношениях, которые позволяют осознать степень сближения двух держав, являются начало европейского конфликта и миротворческие попытки президента США Вудро Вильсона. В силу неоднозначности событий Первой мировой войны они могут рассматриваться с позиций исторического и историографического анализа. Конец июля 1914 г. принес Европе напряженность в связи с разгорающимся конфликтом. Несмотря на то что Великобритания и Соединенные Штаты теоретически могли оставаться в стороне от событий, происходящих в Европе, они должны были определить свою принципиальную позицию.

Поэтому необходимо

охарактеризовать отношение обеих стран к начинающейся войне, находя как общность, так и несоответствия в их позициях, выделяя особенности американо-английских отношений в 1914-1916 гг.;

дать характеристику миротворческим акциям Вильсона и описать реакцию британского кабинета на них;

3) определить, возможно ли было создание долговременного американо- английского союза в 1914-1916 гг.

До мировой войны Великобритания принимала активное участие в событиях в Европе. Направление внешней политики Великобритании к 1914 г. определялось чаще всего премьер-министром и первым лордом казначейства Гербертом Асквитом (1908-1916), министром иностранных дел Эдвардом Греем (1905-1916), первым лордом адмиралтейства, военно-морским министром Уинстоном Черчиллем (1911-1915) и канцлером казначейства (1908-1915), министром военного снабжения (1915-1916), военным министром (1916) Дэвидом Ллойд Джорджем.

Британское общественное мнение в предвоенные месяцы было поглощено преимущественно вопросами внутреннего характера. Главной темой в жизни британского общества вплоть до последних дней июля был ирландский вопрос, отодвинувший внешнеполитическую стратегию на второй план. Поэтому сообщение о присоединении Великобритании к союзу Франции и России в 1912 г. члены кабинета встретили настороженно. В этой ситуации Грей попытался заверить членов кабинета, что «вопрос о вступлении страны в конфликт на европейском континенте остается открытым»1. Черчилль настороженно высказался о перспективах Сердечного согласия в будущем конфликте, отметив, что Великобритания «имеет обязательства без преимуществ союза».

В июне 1914 г. не все влиятельные лица кабинета смогли верно оценить перспективы развития международных отношений. Несмотря на то что Ллойд Джордж «время от времени вспоминал о предупреждении лорда Розбери, что заключение Сердечного соглашения приведет к войне с Германией», получив телеграмму об убийстве Франца-Фердинанда, он предположил, что речь идет всего лишь об опасности новой балканской войны. Только Черчилль предвидел мировую войну и каждый уикенд проводил учебную мобилизацию королевского флота.

В подобной ситуации во многом решение зависело от министра иностранных дел, который сомневался и не исключал варианта, когда Великобритания могла остаться нейтральной. Ф. Оуэн пишет, что министр не верил в необратимость мировой войны. Но в тоже время, когда кайзер обещал Англии не захватывать французские территории в случае ее нейтралитета (28 июля), Грей (30 июля) отверг это «позорное предложение» в палате общин5. В свою очередь, британский историк Ф.С. Нортидж обращает внимание на то, что утром 1 августа Грей обещал немецкому послу в Лондоне Лихновскому, что в случае войны между Германией и Россией Англия останется нейтральной при условии, если Франция не будет атакована. Таким образом, непоследовательная позиция министра иностранных дел показывала, что 28 июля-1 августа определенного решения британский кабинет еще не имел.

Неясность будущих действий была связана еще и с тем, что под влиянием событий конца июля 1914 г., которые поставили вопрос о возможном участии Великобритании в войне, либеральный кабинет был близок к расколу. 31 июля более половины кабинета, включая влиятельного Ллойд Джорджа, высказались против вступления в войну. Британское правительство было настроено, как замечает Черчилль, не вмешиваться в «европейскую ссору», до тех пор, пока Англия не будет атакована, что британским министрам казалось маловероятным. Три четверти кабинета, по свидетельству Черчилля, были уверены, что Россия не вмешается в конфликт между Сербией и Австрией. В случае вмешательства России предполагалось, что «Германия останется в стороне» и позволит своему союзнику провести победную кампанию против большого славянского брата; но если она и обрушится на Россию, то Франция не вмешается в этот конфликт .

Только два министра -- Грей и Черчилль -- учитывали вариант участия страны в европейском конфликте. Асквит, «казалось, поддерживал их». Раскол в правящей партии подпитывался зарождающимся финансовым кризисом и активными выступлениями Сити против участия в войне. Оуэн считает, что «крупный капитал колыхался между паникой и параличом», поэтому Ллойд Джорджу было тяжело присоединиться к сторонникам вступления в войну из-за незначительного сербского вопроса, так как именно ему пришлось стабилизировать финансовый рынок страны. Немаловажную роль в обострении ситуации вокруг европейского конфликта сыграла и радикальная печать, которая поддерживала точку зрения Сити и осуждала «попытку разжечь военную лихорадку», вплоть до утверждений «Манчестер гардиан», что «Англия не является опекуном для сербов».

Чтобы избежать политического кризиса, Черчилль предложил создать коалицию с тори, чье отношение к ситуации в Европе и роли Великобритании в разрешении конфликта сыграло определенную роль. Консервативный лидер Бонар Лоу 2 августа в письме Асквиту отметил, что «было бы фатальной ошибкой для чести и безопасности Великобритании колебаться в поддержке Франции и России при существующем стечении обстоятельств».

В начале августа напряженность в Европе стала возрастать. События

I августа определили обеспокоенность членов кабинета разгорающимся конфликтом (сторонников и противников активных действий) и привели к тому, что даже «мирная группа» в кабинете согласилась предупредить Германию, что этот вопрос «затрагивает чувства в стране». Поэтому они проинструктировали Грея 2 августа заверить французского посла Камбона в том, что морская защита берегов Франции будет обеспечена. В этот же день было получено сообщение о том, что германские войска вошли на территорию великого герцогства Люксембург.

Скорее всего, эти обстоятельства и подтолкнули Грея выступить с официальным заявлением в палате общин, где он отметил, что Великобритания «исторически и жизненно заинтересована в независимости малых стран», и «если страна останется в стороне от войны или вступит в нее по ее завершению, то торговые связи с Европой будут прерваны». Об этом же писал в Лондон английский посол в Петербурге Дж. Бьюкенен, замечая, что после войны у Англии «может не остаться ни одного друга» в Европе. Это мнение подкреплял призыв российского императора поддержать его страну, чтобы «не допустить нарушения Германией принципов европейского равновесия». Таким образом, вступление Англии в вооруженный конфликт мотивировалось и будущей расстановкой сил в Европе.

После объявления Германией 3 августа войны Франции и вторжения 4 августа германских войск на территорию Бельгии последовал британский ультиматум и объявление войны Германии. Соотношение сил Германии и Великобритании было неравным. Направленный во Францию британский экспедиционный корпус значительно уступал сухопутной германской армии. Но неблагоприятное для Великобритании соотношение сил на континенте компенсировалось бесспорным преобладанием в 1914 г. королевского флота и флотов ее союзников на море . Это преимущество объяснялось тем, что по средствам, выделенным на строительство флота в 1906-1913 гг., Германия (733,3 млрд.долл.) уступала Англии (1491,4 млрд.долл.) и США (1007,6 млрд.долл.).

Так был положен конец британской нерешительности и, по заключению Нортиджа, Великобритания получила возможность выступить, сохраняя верность своим обязательствам, как покровитель малых народов19. Рассуждая о том, могла ли Англия оставаться вне вооруженного конфликта, можно прийти к заключению, что нет. Во-первых, Англия дала моральное обязательство вступить в защиту Бельгии и Франции; во-вторых, любой решающий результат борьбы между блоками мог быть не в ее пользу. После победы Германии удар мог быть направлен против нее как главного коммерческого и колониального соперника. В случае победы Франции и России перспектива Англии едва ли могла быть лучше: эти страны стали бы господствовать в Европе и на Ближнем Востоке, а Англия рисковала остаться на обочине мировой политики.