Племена индоевропейского круга в Северном Причерноморье и Северном Прикаспии в свете комплексного источниковедения (IV–II тыс. до н.э.).

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ»

КАФЕДРА ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИИ

ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА

по специальности 032600 «История»

Племена индоевропейского круга в Северном Причерноморье и Северном Прикаспии в свете комплексного источниковедения (IV-II тыс. до н.э.)

Воронеж 2005

Содержание

Введение

Глава 1. Археологические культуры энеолита-бронзы в Северном Причерноморье - Северном Прикаспии

1.1 Прародина индоевропейцев

1.2 Евразийская степь и лесостепь в эпоху энеолита

1.3 Древнеямная культурно-историческая общность

1.4 Основные направления движения культур в степях во II тыс. до. н.э.

Глава 2. Индоиранские корни Ригведы и Авесты

2.1 Хронология Ригведы и Авесты

2.2 Мифология ариев

2.3 Локализация ригведийского и авестийского ария по данным источников

2.4 Флора в Ригведе и Авесте

2.5 Фауна

2.6 Поселения и структура арийского общества

2.7 Колесницы

2.8 Обряд захоронения

2.9 Утварь, инструменты

Заключение

Источники и литература

Приложение 1. Карты и иллюстрации

Приложение 2. Словарь соответствий Ригведы и Авесты. Материальный мир

Введение

Один из самых спорных вопросов, стоящих перед историками и археологами, изучающих доисторический период, заключается в следующем: чем объяснить тот факт, что почти все европейские языки, а так же многие языки, на которых говорят народы Индии и Пакистана и некоторых других стран, поразительным образом связаны друг с другом. Уже более двух столетий известно, что они связанны родственными отношениями, однако каким доисторическим процессом обусловлены эти связи? Как эти языки распространились на столь обширной территории? Лингвисты сообщают, что древнейшей языковой общностью, выделившейся из индоевропейского праязыка и продолжавшей независимое существование уже в отрыве от него, следует считать анатолийскую группу (полайский, хеттский, лувийский). За выделением этой диалектной группы должно было последовать обособление греко-армяно-арийской диалектной общности, которая, в свою очередь, распадается на греческий, армянский и индоиранский языки. Широкие миграции племён, затрагивающие эту диалектную общность, начинаются, очевидно, после её распада на отдельные вышеуказанные языки. Распад этой общности начался, вероятно, с выделения ещё в пределах общеиндоевропейской языковой системы арийского диалектного ареала при сохранении армяно-греческого диалектного единства, после чего греко-армянский существовал ещё некоторое время на старой территории расселения, где мог контактировать с другими индоевропейскими диалектами, в частности, с тохарским и древнеевропейским. В работах многих ученых часто прослеживается мысль о существовании индоевропейцев и возникновении в пределах понто-каспийских степей индоиранского населения, миграция которого происходила с Северо-Западного Причерноморья на восток, затрагивая регион Закавказья и Северного Кавказа и далее на север и юго-восток.

Вообще, традиция этногенетических исследований возникла в России достаточно давно. Изучение этногенеза индоевропейцев требует выявления его различных компонентов и исследования их особенных путей развития. Так как рассматриваемые процессы происходили в очень отдалённом прошлом, слабо освещённом или вовсе не освещённом письменными источниками, то их анализ может основываться только на косвенных свидетельствах, представленных остатками материальной культуры, скелетными останками древних людей или лингвистическими данными. Иными словами, решение этих этногенетических проблем требует опоры на такие науки, как археология, палеонтология и сравнительно-историческое языкознание. До недавнего времени между этими науками велась борьба за приоритет в этногенетических исследованиях. Однако в последние десятилетия как будто бы был достигнут консенсус в том, что решение этногенетических проблем возможно на основе только комплексного междисциплинарного подхода.

Вместе с тем, в последние годы в нашей науке создалась весьма неблагоприятная ситуация, когда некоторые специалисты походя, без достаточной аргументации высказывают суждения о пространственной и временной локализации индоевропейской этнолингвистической общности, соотнося ее с некоторыми археологическими культурами. Вообще, безоговорочное отождествление археологических культур с теми или иными этническими общностями получило в нашей науке неоправданно широкое распространение, хотя на поверку оказывается, что за археологической культурой может скрываться и иная общность [48; С. 28-35].

В нашей работе мы попытаемся рассмотреть источниковедческую базу культур указанного региона при помощи системного историко-хронологического подхода и методов анализа и синтеза, а также наглядно продемонстрировать означенную выше проблему и наметить пути возможного её решения. Целью данного исследования являются:

1. Краткий обзор археологических культур территории Северного Прикаспия и Северного Причерноморья в период энеолита - раннего и среднего бронзового века.

2. Детальное рассмотрение выводов некоторых археологов по проблеме расположения племен индоевропейского круга на данной территории.

3. Критический анализ этих выводов в свете таких источников, как «Ригведа» и «Авеста».

В качестве главных источников в нашей работе были использованы: публикации археологов по энеолиту - средней бронзе региона Северного Причерноморья - Северного Прикаспия, а так же исследования, касающиеся темы индоевропейских племен данного региона. Характеризуя современный этап развития гипотез о прародине индоевропейцев, мы обратились к работам Дж.П. Мэллори, И.М. Дьяконова, а так же Вяч. Вс. Иванов и Т.В. Гамкрелидзе [31, С.61-81; 13; С.3-29; 14; С.11-24; 17; С.11-33; 18; С.14-37]. Рассматривая энеолит региона, мы изучили научные труды Н.Я. Мерперта, И.Б. Васильева, В.Г. Збенович, Н.Н Чередниченко, С.Н. Ляшко, Л.Т. Яблонского [30; 9; 16; 42; С.104-106; 29; С. 43-44; 49; С.94-107]. Прицельное исследование и характеристика ямной культурно-исторической общности как материнской для последующих культур региона велось В.А. Сафроновым, А.Д. Резепкиным, М.П. Чернопицким, А.В. Гудковой и И.Т. Чернякова [36; 35; С.26-33; 43; С. 33-40; 11; С.38-49]. Касаясь социоархеологического направления, мы обратились к работам Н.Д. Довженко и Н.А. Рычкова, С.В. Ивановой и В.В. Цимиданова [12; С.27-40; 19; 20; С. 23-34]. Культуры, распространившиеся в регионе во II тыс. до н. э., мы изучили по исследованиям В.И. Козенковой, Т.А. Шаповалова, С.А. Агапова, М.Н. Погребовой, Г.Е. Арешяна, Н.А. Николаевой, С.Ж. Пустовалова, Э.Р. Усмановой и А.А. Ткачева, В.Ф. Генинга, С.И. Татаринова, И.Н. Хлопина, Ю.А. Шилова, Н.Л. Членовой, Э.Р. Усмановой [22; С.60-67; 23; С.14-31; 45; С. 70-73; 6; С.6-59; 33; С. 137-145; 7; С. 84-102; 32; С 54-57; 34; С.81-84; 39; С.75-83; 10; С.53-73; 38; С.16-23; 40; 46; 44; С.225-240; 39; С.75-83]. Религиозные представления племен эпохи бронзы рассмотрены в работе С.Ж. Пустовалова и Ю.А. Рассамакина [34; С.81-84].

Еще одним источником для нашей работы явились гимны «Ригведы», опубликованные на русском и санскрите, а так же русскоязычный перевод «Авесты». По ним мы попытались составить словарь соответствий материального мира ригведийского и авестийского ария, который может служить базой для последующего научного и культурологического применения в выявлении индоиранского компонента в археологическом наследии древних степных кочевников. Основным недостатком при составлении нашего словаря являлась невозможность изучения нами «Авесты» в оригинале. Литературный перевод уменьшает достоверность того или иного слова в его изначальной смысловой нагрузке, и посему мы видим необходимость в сотрудничестве с иранистами, знающими авестийский и пехлевийский язык, для доработки словаря.

Мы считаем, что синтез археологических и филологических изысканий нашей работы позволит подтвердить или опровергнуть широко распространенную гипотезу о локализации племен индоевропейского круга, в частности индоиранцев, в Прикаспийских и Причерноморских степях.

Глава 1. Археологические культуры энеолита-бронзы в Северном Причерноморье - Северном Прикаспии

1.1 Прародина индоевропейцев

Прежде, чем приступить к рассмотрению материала нашей работы, необходимо обратиться к такому вопросу как «прародина» индоевропейцев. Существует множество гипотез относительно индоевропейской прародины и все они могут быть сведены к четырем основным моделям, имеющим в свою очередь ряд вариантов (Рис. 1). Перечислим эти гипотезы в хронологическом порядке:

Балтийско-причерноморская (+прикаспийская) прародина.

Время: мезолит.

Эта гипотеза (модель 1) объединяет два региона, в которых позднее отмечаются перемещения групп населения и/или однородность культур на больших территориях, ассоциируемая с языковой общностью, из которой произошли многие индоевропейские языки. Данная модель включает обширный ареал Северной и Центральной Европы и может отражать более поздние миграции кельтов, германцев, балтов и славян, возможно, также италийцев и иллирийцев. Восточная территория, согласно этой модели, захватывает степные и лесостепные районы причерноморско-каспийского ареала, т.е. культуры Средний Стог - Хвалынск - Ботай, а также более поздние ямную, катакомбную / полтавкинскую и в период поздней бронзы - срубную и андроновскую культуры, которые предполагают миграции из европейских степей через Казахстан в Центральную Азию и дальше на восток. Развитие этой области могло происходить при участии индоиранцев позднего периода, возможно, фракийцев, даков, тохар, а в том случае, если мы допускаем возможность экспансии населения степных областей в Юго-Восточную Европу/ Анатолию в период энеолита и ранней бронзы, то также и анатолийцев, фригийцев, армян и греков. Эта модель прародины удобна для тех, кто предполагает генетическое родство или ранние контакты между индоевропейской и уральской языковыми семьями.

Анатолия.

Время: ранний неолит.

Эта теория (модель 2) предполагает значительные миграции индоевропейского населения, включая «передовые отряды», благодаря которым носители индоевропейских языков распространились на обширных территориях Европы из ареала (Анатолии), и в котором индоевропейцы известны с эпохи бронзы. Механизм этих миграций соотносят с распространением нового хозяйственного уклада, основанного на использовании домашних растений и животных. Это должно было привести к росту численности населения. В результате демографического взрыва массы населения устремились из Анатолии в Европу и Азию, при этом мигранты-земледельцы были носителями более высокой технологии, что, как полагают, позволило им ассимилировать местное население охотников-собирателей. Эта гипотеза объединяет народы Балкан (и, возможно, Подунавья) и Анатолии, между которыми в эпоху неолита отмечается сходство физического типа и культур, что могло бы свидетельствовать в пользу общего языкового прошлого. Локализация прародины по этой гипотезе хорошо согласуется с данными внешних связей индоевропейской языковой семьи с семитской и картвельской [17; С. 11 - 33].

Центральная Европа - Балканы.

Время: ранний неолит (модель 3).

Локализация прародины в Центральной Европе, включая Балканы, устраивает тех лингвистов, которые являются приверженцами принципа «центра тяжести». Она также позволяет предположить существование достаточно близко расположенной зоны контактов индоевропейских языков с уральскими или северокавказскими. С точки зрения археологии это область культуры ленточно-линейной керамики, распространенной в обширном ареале Европы от атлантического побережья до Украины и демонстрирующей удивительную однородность, которая могла бы свидетельствовать о наличии языковой общности. Со временем в Подунавье и на Балканах отмечаются всё более поздние культурные элементы, которые восстанавливаются для индоевропейского праязыка [13; С. 3 - 29; 14; С. 11 - 24].

Причерноморско-прикаспийская прародина.

Время: энеолит.

Эта гипотеза (модель 4) хорошо согласуется с широко распространенным мнением о том, что ранние индоевропейцы были подвижными скотоводами, а не оседлыми земледельцами. Предлагаемая локализация прародины устраивает тех, кто обнаруживает наиболее тесные внешние связи у индоевропейского праязыка с уральским и северокавказским. В степях и лесостепях причерноморско-прикаспийского ареала возникли обширные культурные комплексы, которые могут рассматриваться как сферы взаимодействия в пределах единой языковой семьи. Археологически доказывается движение из этого региона в западном направлении - на Балканы и в восточном - в Казахстан. Стимулом к началу миграций могла стать очень мобильная экономическая стратегия при наличии социальной организации, способной ассимилировать и подчинить себе различные этноязыковые группы [31; С. 73-80].

Рассматривать правильность той или иной гипотезы не является целью нашей работы. К тому же, изучаемый нами регион Северного Прикаспия и Северного Причерноморья озвучен в каждой из них. Анализируя определённые статьи археологов, мы будем опираться на гипотезу локализации прародины в Центральной Европе, включая Балканы, с целью не только рассмотреть определённые археологические культуры, но и показать динамику их развития во времени и пространстве с точки зрения именно этих авторов.

1.2 Евразийская степь и лесостепь в эпоху энеолита

В IV тыс. до н.э. в евразийской степи - лесостепи сложились две большие и резко отличные культурные общности: кельтеминарская - в Средней Азии, части Казахстана и Закаспии к востоку от р. Урал или Эмбы; и мариупольская - от Днепра до Урала [9; С. 15]. В соответствии с изучаемой темой мы рассмотрим мариупольская общность, которая объединяла культуры днепро-донецкую, средне-донскую, самарскую и прикаспийскую. Причем определяющее значение, видимо, имели связи с балканодунайской древнеземледельческой зоной. Именно оттуда были заимствованы злаки и, по палеозоологическим данным, породы домашних животных (безгорбый широкорогий дунайский бык), а также металл, изготовленный, судя по данным спектральных анализов, из карпатской руды [26; С. 178].

Могильники мариупольской общности первой половины IV тыс. до н.э. вынесены за поселение, они грунтовые, содержат вытянутые погребения с охрой и иногда сопровождаются тризной - захоронениями сосудов, черепов и ног домашних животных. Керамика остро- и плоскодонная лепная, украшенная штампованным гребенчатым геометрическим орнаментом в виде рядов насечек, елки, треугольника, а на Волге и Дону также меандров.

Памятники мариупольской общности лежат в основе развития последующих энеолитических культур южнорусских степей. На Украине на смену днепро-донецким памятникам приходят родственные среднестоговские; в Поволжье на основе самарской и прикаспийской культур вырастает хвалынская культура, датируемая не позже второй половины IV тыс. до н.э. [9; С. 22-42].

Лепная керамика по-прежнему украшается геометрическим штампованным декором, а на Украине на позднесреднестоговских памятниках впервые появляется гусеничный, а затем шнуровой декор. На смену вытянутым погребениям появляются скорченные, они по-прежнему посыпаны охрой и сопровождаются жертвенниками с костями животных. Существенно будет подчеркнуть появление в могильниках этого времени богатых и бедных захоронений, в чём некоторые видят процесс социального расслоения.

Следующий этап этого развития представляют памятники ямной культурной общности, характеризующиеся подкурганными захоронениями с охрой. Ямная культура III тыс. до н.э. простирается на огромные территории от Урала до Дуная.

На всех этапах энеолита южнорусских степей сохраняются активные связи с земледельцами Украины и Подунавья, документируемые находками трипольских импортов, меди балканского происхождения, распространением от Балкан до Урала одинаковых типов жезлов [30; С. 16-25].

Доказательств активных контактов с Кавказом - второй соседней со степью зоной древнеземледельческих культур - для периода перехода к производящей экономике пока нет. Роль Кавказа в распространении в степях скотоводства не выявлена. Видимо, значение Кавказа очень возросло лишь после упрочения в степях земледелия и скотоводства - с III тыс. до н.э. В ямную эпоху оттуда в степь поступали готовые металлические изделия, высококачественная керамика, повозки [26; С. 179]. Особенно кавказское воздействие ощущается в таких комплексах, как Михайловка II, Староселье, Константиновка. Ямные племена продвигаются на юг.

Что касается юга Средней Азии - третьей соседствующей с евразийской степью земледельческой зоны цивилизаций, то, по-видимому, в IV-III тыс. до н.э. эта область не оказывала существенного воздействия на сложение производящего хозяйства в евразийской степи. Одной из причин этого была специфика экологических условий, сложившихся на севере Средней Азии.

Итак, в IV-III тыс. до н.э. - в пору утверждения в степях производящей экономики - решающее значение имели контакты с земледельцами балкано-дунайской зоны. Никаких следов массовой миграции и существенного культурного воздействия со стороны земледельцев Ирана и юга Средней Азии пока не прослеживается.

Хозяйство мариупольцев было комплексным, с доминантой скотоводства. В их культуре выявлены бесспорные следы доместикации лошади, прирученной в зоне между Дунаем и Уралом в IV (если не в V) тыс. до н.э. В III тыс. до н.э. выделилось две области: к западу от Днепра лошадь известна, но кости коня на древнеземледельческих памятниках составляют небольшой процент; к востоку от Днепра, наоборот, коневодство стало одной из важнейших отраслей хозяйства и у некоторых общин III тыс. до н.э. являлось доминирующим.

Культовым животным, как правило, становится то, которое имеет наибольшее значение в хозяйстве. Культ коня впервые в Старом Свете сложился в южнорусских степях. Здесь найдены древнейшие в мире изображения домашней лошади: каменные навершия с головой коня и костяные фигурки, датируемые IV тыс. до н.э. Древнейшими в рассматриваемом нами регионе являются захоронения черепов и ног коней в поселении среднестоговской культуры Дереивка на среднем Днепре [9; С. 67, 69; 30; С. 59-77]. В памятниках ямной культуры ритуальные захоронения коней или только их голов и ног (со шкурой) открыты во многих курганах (Нерушай, Старое Горожино, Новоалексеевка, Красный Перекоп IV, Близнецы, Герасимовка и др.). В Усатове кости лошади найдены в центральных погребениях курганов 1-3 и 1-9 [16; С. 113]. Большое значение в хозяйстве энеолитического населения южнорусских степей занимало разведение крупного рогатого скота, который стоял на первом или на втором месте в поголовье, начиная со времени мариупольской общности. На сложение культа быка указывают захоронения и изображения быков на усатовских памятниках и многочисленные жертвенники в ямных курганах по всему ареалу. На третьем месте был мелкий рогатый скот, хотя в некоторых культурах он иногда выходил на первое место в поголовье [16; С. 119, 123-125].

Что касается земледелия хозяйство мариупольцев в первой половине IV тыс. до н.э., то его бесспорные следы выявлены пока только на Украине у племен среднестоговской и сменяющей ее ямной культур: земледельческие орудия и долговременные поселения, в том числе многослойные (Михайловка). Что касается Поволжья и Прикаспия, то доказательств хлебопашества там пока не найдено, долговременные поселения не известны, так что наиболее вероятно преимущество скотоводческого направления хозяйства ямников в этой зоне [30; С. 41-43].

1.3 Древнеямная культурно-историческая общность

Влияние западных культур на дочернюю майкопской среднестоговскую культуру привело к образованию древнеямной культурно-исторической общности (ДЯ КИО). Поднимая проблемы происхождения ДЯ КИО, В.А. Сафронов отмечает, что, в зависимости от локализации ее древнейшего варианта, будет определяться или корректироваться ареал индоевропейской прародины и траектория древнейших миграций индоевропейцев.

Прародиной индоевропейцев он рассматривает ареал таких археологических культур V, IV, III тыс. до н.э., как Винча, Лендьел и культуру воронковидных кубков (КВК), которые удовлетворяют условиям, предъявляемым к археологическому эквиваленту пракультуры индоевропейцев. Одним из таких требований является то, что формирующаяся пракультура сначала должна занимать небольшую территорию в ареале прародины индоевропейцев, а затем расшириться так, чтобы покрыть ареал индоевропейской гидронимии, иметь контакты с картвелоязычными и семитскими культурами, а также культурами-носителями северо-кавказских языков [31; С. 69-73]. Последние контакты могли происходить в Средиземноморье, на Древнем Востоке и на Северном Кавказе, поэтому культуры - эквиваленты пракультуре индоевропейцев должны либо сами иметь контакты с указанными регионами, либо давать производные, которые достигают регионов, где распространены культуры-носители всех названных языков (картвельских, семитских и северо-кавказских).

Сафронов рассматривает, как выше указанные культуры последовательно во времени сменяют друг друга, причем зарождение новой археологической культуры проходит на пограничьи с материнской и с продвижением за ее пределы. Дочерние культуры IV-III тыс. до н.э. занимают территорию почти всей Средней Европы втечение 1,5 тысячелетий, а культуры III-II тыс. до н.э. - все степные и лесостепные пространства Восточной Европы, Предкавказья, также степную часть от Черного моря до Минусинской котловины, достигая и мест локализации исторических индоевропейцев, и регионов, где могли осуществиться связи с картвелоязычными, семитскими и северо-кавказскими народами [36; С. 64-154].

Происхождение древнеямной КИО (точнее, формирование ее ядра в виде кургана, скорченного на спине положения скелета с западной ориентировкой, посыпанного охрой) Сафронов сводит:

· к выявлению древнейших курганов в Европе, т. е. более древних, чем в Северном Попрутье времени Триполья;

· к очерчиванию ареалов распространения скорченных на спине скелетов с западной ориентировкой и к определению возможной связи более древних памятников с северопрутскими;

· к поиску аналогий всем типам керамики юго-западного варианта, поскольку выделить в них древнейшие пока не представляется возможным.

Курган для земледельческих культур балкано-дунайского круга V-IV тыс. до н.э. не характерен. В Средней Европе первые курганы зафиксированы в 3 четверти IV тыс. до н.э., в культуре воронковидных кубков (КВК), в Сарново (КВК АВ - 3620 до н.э.), и позже в Баальберге (КВК1). Синхронизируя эти культуры между собой и параллельно с северопрутскими курганами, Сафронов решает, что хронологический приоритет в появлении курганного обряда принадлежит КВК.

Обряд погребения «скорченно на спине» в основном чужд погребальному обряду земледельческих культур балкано-дунайского круга и среднеевропейским культурам. Но этот обряд встречается в кругу культуры Лендьел, производной от нее КВК (2 половина IV тыс. до н.э.) и задетой ее влиянием - Рессен. Следовательно, указанный обряд происходит из культур Средней Европы Лендьел (исходная территория - Моравия, Словакия и Венгрия) - КВК.

Керамика юго-западного варианта представлена 13 типами исключительно плоскодонных (кроме 11-го типа - круглодонного сосуда) керамических форм. Все они находят полные, типологически безупречные аналогии в культуре воронковидных кубков, причем существенно подчеркнуть то, что шаровидная амфора находит также параллели в КВК, поскольку культура шаровидных амфор (КША) вырастает на основе КВК и сосуществует с ней. Те формы, которые встречены в древнеямных погребениях Днестро-Дунайского междуречья, также обнаруживают безупречные аналогии в КВК (9 из 12 форм), а 2 формы круглодонных сосудов находят аналогии в лендьелских памятниках, равно как и некоторые другие. Таким образом, анализ керамических форм ДЯ КИО не противоречит выше сформулированным выводам об исходном центре курганного обряда в области культур Лендьел - КВК.

Из вышеприведенного анализа Сафронов делает вывод, что в Северном Попрутье и в степной полосе восточнокарпатских предгорий, в непосредственной близости к ареалу культуры Лендьел и КВК (памятники которых достигают Волыни) и на основе этих двух культур на рубеже IV/III тыс. до н.э., сложилось ядро новой культуры, включившее курган (от КВК), обряд «на спине скорченно» (от Лендьел и КВК) и керамику (КВК - Лендьел), распространение которого в восточном направлении в зоне понто-каспийских степей и взаимодействие с субстратом (в восточной зоне ареала ДЯ КИО - Средний Стог) привело к образованию древнеямной культурно-исторической общности. Процесс сложения ДЯ КИО имел место в период Триполья.

Рассматривая антропологический тип древнеямников Северо-Западного Причерноморья, Сафронов уверенно говорит о происхождении древнеямной культуры в Подунавье и Прикарпатье от КВК, поскольку это тип долихокранный, довольно узколицый, со средневысоким лицом. Ближайшие аналогии он видит в населении культуры воронковидных кубков. Хронология древнеямных комплексов (распространение курганов) подтверждает направление движения древнеямников с запада на восток.

Что касается этнической атрибуции ДЯ КИО, то Сафронов устанавливает её как индоиранскую, исходя из того, что культуры Лендьел и КВК - праиндоевропейские. Это положение он согласует и с тем, что поздние древнеямные комплексы занимают в течение первой четверти II тыс. до н.э. значительную часть понто-каспийских степей. После установления Абаевым доскифского иранского пласта, относимого им к началу II тыс. до н.э., Сафронов считает возможным установить иранскую атрибуцию поздних памятников ДЯ КИО. В иранской атрибуции полтавкинской культуры, вырастающей на основе древнеямной, он не сомневается. Полтавкинская культура составила основной компонент срубной культуры; близкие к ней памятники петровского типа легли в основу алакульской культуры. Население срубной и андроновской культурно-исторических общностей занимали огромное пространство понто-каспийских степей и явились фундаментом культуры ираноязычных скифосавроматских племен I тыс. до н.э., зафиксированных уже в письменной традиции древних греков.

Таким образом, Сафронов прослеживает истоки древнеямной культуры и ее антропологического типа в хронологически более древней культуре - КВК и в ее антропологическом типе, представляющей вместе с лендьелской археологический эквивалент позднеиндоевропейской пракультуры. Более же поздние культуры (полтавкииская, срубная) определенно атрибутируются как ираноязычные, позволяя относить население древнеямной культуры в Северо-Западном Причерноморье к древнейшему индоираноязычному этносу.

Сложившись на северо-западе Причерноморья, племена ДЯ КИО распространяются в Северном Причерноморье, отмечается и инфильтрация ямных племен на юг: ямные погребения исследованы у станиц Мекенская и Кубанская на Тереке и Кубани, а ямные стелы обнаружены у Главного Кавказского хребта, прослеживается взаимодействие ямной культуры с майкопской [30, С. 19-25].

Особенно интересна всвязи с нашей темой статья А.Д. Резепкина [35; С. 26-32]. Рассматривая роспись курганного могильника «Клады» станицы Новосвободная, относящегося к майкопской культуре, он сообщает, что прямых аналогий в данном культурно-хронологическом пласте нет. Ближайшие аналогии новосвободнецкой группе памятников он находит в ареалах КВК и ранней КША Центральной и Северной Европы. Помимо схожих погребальных сооружений и обрядов, для них характерно наличие в погребениях таких форм керамики, как чернолощёные кубки, чаши, амфоры.

Так же, как и Сафронов, Резепкин рассматривает КВК и КША как доминирующие компоненты в формировании ямной культурно-исторической общности. Основываясь на утверждении лингвистов, что терминология, связанная с колёсным транспортом, является индоевропейской, и, указывая на ямную культуру как самую раннюю, где зафиксирован колёсный транспорт в Европе, он делает вывод, что ямная культура является индоевропейской. И коль скоро ямная культура сформировалась в основном на базе предшествующего энеолитического блока, куда входила и новосвободнецкая группа памятников, предполагает, что истоки формирования индоевропеской общности уходят в этот энеолитический пласт. Соответственно, наиболее реальной Резепкин считает попытку интерпретации сюжетной росписи станицы Новосвободная в свете древнейших из дошедших до нас мировоззренческих представлений индоевропейцев.

Сидящая на рисунке в центре одной из плит гробницы фигура и бегущие слева направо вокруг неё лошади, рассматриваются автором как бог смерти, атрибутом которого был конь (Рис. 2). Пытаясь обосновать своё предположение, он указывает на мифы и предания различных индоевропейских народов (хеттов, греков, индоариев), в погребальном обряде которых используется лошадь. Плита с изображением сидящей фигуры являлась как бы входом к погребённому и у её ног стоял сосуд с пищей. Ссылаясь на первую мандалу «Ригведы», автор рассматривает означенную фигуру как Яму. Найденные две фигурки собачек (одна бронзовая, другая из серебра) так же по Резепкину находят аналогии в «Ригведе», но уже в десятой мандале, как два пса, которые стерегут путь к Яме и провожают к нему умерших.

Всё вышеизложенное позволяет автору высказать предположение о выделяемом блоке культур с чернолощёной керамикой как носителе индоевропейского этноса.

Рассматривая основное погребение самого Майкопского кургана, Н.И. Веселовский (1897г.) в своих отчётах сообщает о шести металлических трубках неясного назначения длинной 103 см каждая: две серебряные с золотыми окончаниями, на которых были насажены золотые фигурки быков, две такие же серебряные с золотыми нижними частями без фигурок и две целиком серебряные с серебряными бычками. Трубки лежали пучком вдоль костяка, причём фигурки находились со стороны черепа, то есть были перевёрнуты по отношению к скелету. Наличие на верхних концах трубок рельефных изображений, обвивающих их лент и вертикальных прорезей привело Веселовского к мысли, что эти предметы можно признать за жезлы, знамёна или знаки власти (скипетры) [43; С. 33-34].

М.П. Чернопицкий, проводя реконструкцию данного памятника по скудной графической документации, пытается провести элементарный анализ его микропланографии [43; С. 35-40]. В погребении было 8 трубок (на данный момент именно такое количество хранится в Эрмитаже), у верхних концов которых на продолжении их осей лежало 12 наконечников стрел и 17 сегментов; с трубками же связываются и обломки накладок.

Автор отмечает, что иранистам хорошо известен так называемый барсом - барсман - брасман - баресман - ритуальный пучок прутьев зороастрийского жреца, непременный атрибут богослужения перед алтарем огня. Изображения таких пучков в иранском искусстве известны начиная с луристанских бронз. Этимологию слова baresman Чернопицкий связывает с санскритским brahman (сам абсолют и персонификация высшего божества) и решает, что установление этимологического родства авестийского термина с ведическим «брахман» вводит этот символ в широкий круг важнейших мировоззренческих понятий индоариев. Указывается также, что индийские ритуалы знают близкий аналог баресмана - палочки для ароматических воскурений. На более высоком уровне Чернопицкий связывает их с пучком стреловидных молний - ваджра (vajra - санскр. молния) - оружием Индры, находящим соответствие в славянских языческих перунах (слово «перун» означало и молнию, и громовержца), у хеттов и у других народов древности. С другой стороны, восточный баресман связывается с ликторскими фасциями - символическими пучками прутьев - атрибутами власти царя, заимствованными римлянами у этрусков.

Трубки и наконечники майкопских находок автор рассматривает как металлические макеты стрел, и, с этой точки зрения, легко объясняет их строение. Он отмечает, что кроме 12 стрел в набор входил ещё один предмет, скорее всего оружие, от которого остались накладки и микролиты. Это связывается с числовыми закономерностями, находящими соответствие в баресмане, где требовалось чётное число прутьев плюс один нечётный центральный элемент, и даже в фасциях. При такой трактовке набора автору становится предельно ясен смысл фигурок бычков и способа их крепления на трубках - это быки, поражённые стрелами.

Бычки, пронзённые необычным образом - снизу, связываются автором с небесной сферой. Следовательно, они пущены с земли героем, поразившим небесных быков. Это герой типа Гильгамеша, Геракла или раннего Кришны - персонаж земной, человеческой природы, вступающий в схватку с небом. Пучок ритуальных стрел в майкопском погребении, являющемся по обозначенным признакам могилой «царя - жреца», воплощал, по мнению автора, преемственность его земной власти от легендарного героя-богоборца, и посему сопоставляется с культурой и традициями индоиранцев.

Экология и распространение в III тыс. до н.э. колесного транспорта, изобретенного, по мнению Чайлда, в IV тыс. до н.э. в Передней Азии, способствовали преобладанию скотоводческого направления экономики в степях [41; С. 177-194]. Появление транспорта документируется находками в ямных курганах четырех- и двухколесных повозок, в том числе с крытым кузовом, а также отдельных колес и пар запряжных быков, обнаруженных по всему ареалу от Дуная до Урала [22; С. 60-67].

В своей статье А.В. Гудкова и И.Т. Черняков рассматривают три ямных погребения с колёсами у села Холмское [11; С. 38-49]. Находка этих погребений с колесами в одном могильнике, некоторые общие специфические черты погребального обряда (обмазка стен глиной, применение огня и т. д.) дают возможность предположить их принадлежность к одной родоплеменной группе, совершавшей погребения в начале II тысячелетия до н.э. Авторы отмечают, что в настоящее время на территории Северо-Западного Причерноморья известно десять позднеямных погребений с колесами, а в степной зоне Восточной Европы - более 50 находок погребений с остатками колес либо повозок (иногда разобранных) ямной и катакомбной культур (Рис. 3). Большинство из этих погребений, вероятно, также не выходят за рамки конца III - начала II тыс. до н.э. Таким же образом датируются и погребения с колесами в степной полосе Прикубанья.

Авторы отмечают, что многочисленные находки деревянных колес и остатков повозок в курганах Восточной Европы до сих пор точно не датированы, а хронология памятников ямной и катакомбной культур в достаточной степени не разработана. Всвязи с обнаружением и датировкой холмских ямных погребений с колесами, хронологией других подобных памятников в Северо-Западном Причерноморье появилась возможность на основании реальных находок проверить выдвинутые гипотезы относительно происхождения и путей проникновения колесного транспорта в этот регион.

В балкано-дунайской зоне известны многочисленные находки моделей четырехколесных повозок, а в кавказской - двухколесных. Предполагалось, что четырехколесные повозки попали в Европу через Балканы, а двухколесные - через Кавказ. Находка трёх колёс в погребении у села Холмское вызывает у авторов недоумение, и они пытаются связать её с описанием трёхколёсной повозки в «Махабхарате». Находки четырёхколёсных повозок в Причерноморских степях являются более обычными, чем двухколёсных, и их появление в междуречье Дуная и Днестра, возможно, следует связывать с продвижением из восточной части причерноморских степей племен катакомбной культуры [26; С. 182-183].

Колесо в качестве погребального инвентаря авторы рассматривают не как погребение остатков колесного транспорта, на котором был привезен умерший, а как более широкий атрибут, связанный с культами солнца, плодородия, с которыми у индоевропейских народов идентифицировался сложный комплекс космогонического и мифологического характера. Также интересна мысль о связи захоронений с колёсами и сооружениями над ними значительных насыпей с погребениями высших в социальном отношении лиц и групп древнего общества.

Наличие в южнорусских степях уже в эпоху энеолита погребений, выделяющихся по обряду и содержащих скипетр, повозку или голову коня, рассматривается многими учёными, как признак социального расслоения в среде древнейших скотоводов [42; С. 104-106; 29; С. 43-44]. Более того, Е. Е. Кузьмина, отмечая у ямников социальную и идеологическую дифференциацию, допускает, что лица, занимающие привилегированное положение в обществе, имели военные функции, и это в свою очередь документируется оружием [26; С. 181-186].

Большое влияние на разработки социоархеологического направления оказала известная работа В.Ф. Генинга и В.А. Борзунова [20; С. 25], посвящённая методике статистических характеристик и сравнительного анализа погребального обряда. С учетом различных аспектов этой методики, Н.А. Рычковым выполняется исследование коллективных погребений эпохи бронзы. Им произведен сравнительный анализ погребального обряда нескольких территориальных групп ямной культуры с целью выявления степени их культурного единства. В соавторстве с Н.Д. Довженко с применением доработанной методики Генинга - Борзунова проанализированы ямные памятники Поингулья и выделены три группы захоронений, соотносимые с социальными слоями индоиранского общества. Избрав в качестве критерия социального членения трудовые затраты на погребальное сооружение, авторы выделили в ямной культуре Поингулья три группы захоронений, напрямую связывая их с тремя сословиями - брахманами, кшатриями и вайшья [12; С. 27-40].

1.4 Основные направления движения культур в степях во II тыс. до. н.э.

С ямной культурной общностью большинство исследователей связывает генезис ряда культур южнорусских степей эпохи бронзы, прежде всего - полтавкинской. Эта культура бытовала в первой половине II тыс. до н.э. в Среднем и Нижнем Поволжье. Многочисленные полтавкинские стоянки открыты в Северном Прикаспии. Участие ямного субстрата предполагается и в сложении абашевской культуры, занимавшей степные и лесостепные территории от Северского Донца и Дона до Средней Волги и Южного Урала. Частично пересекаясь с абашевской культурой и далее на запад, включая Поднепровье, ранее середины II тыс. до н.э. простирался ареал культуры многоваликовой керамики. Она сложилась при участии катакомбной культуры, сменившей на Украине ямную [22; С. 60-67].

Археологические материалы указывают на то, что начало II тыс. до н.э., особенно рубеж первой и второй четверти, было периодом крайне нестабильной обстановки в степях: на Дону отмечается передвижение катакомбных племен и смена различных культурных комплексов; в Поволжье появляется катакомбная, а затем многоваликовая керамика, движутся на восток абашевцы [45; С. 70-73].

В результате этих смещений ареалов культур, новых контактов и усилившихся ассимиляционных процессов, во второй четверти II тыс. до н.э. формируются новые культурные образования. В истории евразийских степей условно может быть выделено два периода:

1). XVII - XVI вв. до н.э. - период распада старых культур и формирования в результате ассимиляции и интеграции двух больших новых культурных общностей: срубной - в европейской степи и лесостепи, и андроновской - в азиатской;

2). XV - XIII вв. до н.э. - время стабилизации сформировавшихся срубной и андроновской общностей и расширения их территорий путем освоения новых земель и вытеснения и подчинения аборигенного населения (колонизация).

По мнению специалистов, срубная культурная общность формируется на полтавкинской основе при воздействии катакомбного, многоваликового и абашевского населения [6; С. 6 - 59].

Во второй половине II тыс. до н.э. ее ареал расширяется: срубники продвигаются по долинам рек на север глубоко в лесную зону, на запад, осваивая значительную часть территории Украины и Крым, а также на юго-восток [26; С. 188] (Рис. 4).

Влияние срубной культуры, по мнению В.И. Козенковой, распространилось и на кобанскую культуру Кавказа, что проявляется в обряде кремации [23; С. 14-31]. Локализация рассматриваемых ею памятников территориально совпадает с западной частью Центрального Кавказа (Рис. 5), занимая как горные (Рутха, Булунгу, Мукулан, Эшкакон, Карабашево), так и предгорные (Терезе) его районы. Обобщая археологические находки для всей группы, Козенкова говорит о сооружении больших каменных гробниц, стенки которых сложены в виде кладки из плоских камней. На раннем этапе она отмечает применение деревянных конструкций (Рутха). Кремации совершались внутри погребальной камеры, реже - на стороне, большей частью с сопровождающими бытовыми предметами. Сожжение могло быть полным (Карабашево), но чаще зафиксировано лишь частичное сожжение покойников и камеры. Все памятники с обрядом кремации отличает исключительная близость в типах погребального инвентаря.

Хронологически автор выделяет две группы памятников: ранняя - конец XIII - VIII в. до н.э. (Рутха, Эшкакон, Терезе, Мукулан) и поздняя - VII - V вв. до н.э. (Булунгу, Карабашево).

Козенкова указывает на сосуществование разных способов захоронения: кремация и ингумация, что объясняет разнородным составом населения центральной части Северного Кавказа. Она отмечает, что обряд трупосожжения не свойствен более ранним культурам данного региона и был занесен сюда извне.

Обращаясь к вопросу об истоках появления обряда кремации в кобанской культуре, автор рассматривает ситуацию в двух возможных регионах, откуда идея такого обряда могла быть заимствована населением Центрального Кавказа. Это степная территория к северу и северо-западу от Кавказа или регион Закавказья, от влияния которого при детальном рассмотрении Козенкова отказывается, хотя, как мы рассмотрим ниже, и там существовал обряд трупосожжения.

Анализируя самые ранние случаи кремации в Закавказье, М. Н. Погребова относит их к памятникам второй половины III тысячелетия до н.э. [33; С. 137-145]. Они встречаются как редчайшее исключение. В эпоху средней бронзы, в основном первой половины II тысячелетия до н.э., трупосожжения встречены среди погребений по обряду ингумации эпизодически. Более заметен обряд трупосожжения в памятниках эпохи поздней бронзы, причем в основном конца II - начала I тысячелетия до н.э. на территории Восточного Закавказья в курганах с вещевыми комплексами так называемого ходжалы-кедабекского типа. По мнению Погребовой, курганы отличались «сложным и не обычным» погребальным ритуалом, для которого характерны бревенчатые деревянные конструкции внутри могилы, конские захоронения и обычай сжигания камеры, в результате чего происходила частичная кремация покойников. Согласно гипотезе. автора, все эти особенности могут свидетельствовать «о возможности проникновения одной из групп населения в конце II тысячелетия из Нижнего Поволжья в Восточное Закавказье, где она, очевидно, осела, прочно смешавшись с местным населением, и в основном восприняла его материальную культуру» [33; С. 129]. Ситуация, по её мнению, отражала процесс расселения иранских племен и медленного, поэтапного движения индоевропейцев в районы Передней Азии.

Возвращаясь к обряду трупосожжения в кобанской культуре Кавказа, мы видим, что Козенкова более перспективными считает её связь с населением срубной историко-культурной общности. Рассматривая этапы заимствования обряда кремации, автор указывает, что только для западноевропейских культур прослеживается с очень раннего времени, с V - IV тысячелетий до н.э., непрерывный и постоянный характер обряда кремации. В эпоху поздней бронзы, примерно с 1200 г. до н.э., обряд трупосожжения стал господствующим и «единственным на большей части Европы от Карпат на востоке и до Англии на западе». К рубежу II - I тысячелетий до н.э. наиболее восточные районы его распространения - среднее правобережное Поднепровье.

Козенкова считает, что произошел сравнительно краткий по времени импульс в один из периодов активного взаимопроникновения западных и восточных элементов, в эпоху, совпавшую с формированием культуры Ноа, или, может быть, несколько позже этого, который и привнёс в погребальный ритуал срубников обряд кремации. Таким образом, процесс проникновения обряда трупосожжения на Северный Кавказ может быть моделирован как диффузия одного из компонентов в едином комплексе культурных элементов из области Подунавья на восток в рамках передвижений западносрубных групп населения в общем процессе расселения индоевропейцев во второй половине II тысячелетия до н.э. Проникнув на северные склоны Центрального Кавказа непосредственно в предкобанский период, обряд кремации механически наслоился на обряд местной культуры самого конца II тысячелетия до н.э. Не получив дальнейшего развития в чуждой среде, где глубоко традиционным был обряд ингумации, трупосожжение длительное время сохранялось как локальная особенность дигорской и близкородственных ей групп населении кобанской культуры. На раннем этапе, который условно можно именовать Протокобанским, обряд кремации скорее всего отражал присутствие чужеродного этноса, позднее растворившегося в среде аборигенов.

Основным выводом работы Козенковой является представление обряда кремации предскифского периода в культуре Северного Кавказа как глубоко местного явления, появление которого она связывает с передвижениями с запада на восток волны индоевропейцев во второй половине II тысячелетия до н.э.

Рассматривая культуры Кавказа, обратимся к статье Г.Е. Арешяна, в которой среди памятников среднего и позднего бронзового века, обнаруженных на территории Армении, Восточной Грузии и Азербайджана, он выделяет группу произведений искусства, принадлежащих различным археологическим культурам, но объединяемых единым изобразительным сюжетом [7; С. 84-102]. В основе варьирующихся композиций, посредством которых данный сюжет находит своё конкретное воплощение, лежит устойчивое сочетание изображений волка (или волка-собаки) и оленя. Они сопровождаются определёнными изобразительными сценами, персонажами, атрибутами, символами или заменяются таковыми. Третьим, вероятно не менее существенным, хотя и не всегда изображаемым персонажем наряду с волко-собакой и оленем, является козёл.

Древнейший из числа известных памятник Армении, представляющий данный сюжет - расписная гидрия, относящаяся к одной из археологических культур Закавказья среднего бронзового века, которая объединяет памятники первой, ранней группы триалетских курганов среднего бронзового века (первая треть II тыс. до н.э.). Другим, приблизительно синхронным гетошенской гидрии, памятником, соотносимым с той же культурной общностью, обнаруженным в курганах Месхети в Южной Грузии, является крупный чернолощёный сосуд. К памятникам рассматриваемого круга относится также серебряный корухташский кубок из кургана Триалети, датированного XVIII - XVII вв. до н.э. Изображенная на кубке чеканка является ритуалом, отражающим одну их мифологем цикла «жизнь - смерть» (или «рождение - смерть - возрождение»). Особый интерес, с точки зрения автора, представляют сочетание изображений волко-собак и оленей всвязи с мировым деревом, и отчётливо выступающий мотив оборотничества людей - волков. Козёл фигурирует в данной композиции символически - в виде шерсти, расстеленной под мировым деревом, на которой установлено сидение божества.

Относительно происхождения корухташского кубка существуют различные предположения, из которых два могут соответствовать действительности: либо кубок является продуктом местного (т.е. центрально-закавказского) производства, либо он импортирован из Малой Азии. Автор считает, что различие между этими предположениями несущественно, поскольку изобразительная композиция кубка полностью вписывается в контекст духовной культуры междуречья Куры и Аракса II тыс. до н.э.

Хронологически более поздним памятником, представляющим рассматриваемый сюжет, является полихромный кувшин, обнаруженный в кургане Аруча, который датируется XVII - XV вв. до н.э. Затем автор рассматривает несколько скульптурных групп, барельефов и сосудов позднего бронзового века с новыми персонажами.

Сочетания образов реконструируемой Арешяном мифологемы интерпретируются в рамках различных индоевропейских мифологических традиций (лувийских, хеттских, славянских, римских, кельтских). Подводя итог, автор утверждает, что в I тыс. до н.э. на территории междуречья Куры и Аракса проживало население, являвшееся носителем элементов духовной культуры индоевропейцев. Это население участвовало в создании археологических культур, представленных триалетскими курганами среднего бронзового века.

Возвращаясь к анализу развития культур бронзового века в регионе Северного Причерноморья - Северного Прикаспия, перейдём к рассмотрению предкавказской катакомбной культуры, сформировавшейся на основе ДЯ КИО, и, согласуясь с целями нашей работы, рассмотрим статью Н.А. Николаевой [32; С. 54-57]. Она сообщает, что курильницы предкавказской катакомбной культуры представляют собой уникальную многочисленную (более 300 экз.) керамическую группу с высокой степенью стандартизации формообразующих признаков. Каноничность формы курильницы, обнаружение ее в каждом пятом катакомбном погребений Предкавказья, следы затёков на ее поверхности и наличие углей в чаше, нанесение знаковых композиций на внешнюю поверхность, несомненно позволяет, по мнению автора, относить курильницы к предметам погребального культа, а, следовательно, связывать их с самой консервативной частью культуры и видеть в них ключ к решению вопросов происхождения предкавказской катакомбной культуры. Предкавказские курильницы являются составной частью керамической серии («чаши на подставке»), которая широко распространена во времени (VI-I тыс. до н.э.) и пространстве (от Малой Азии до Балкан, от Эльбы до Волги и далее до Минусинской котловины). Курильницы имеют вариабельность форм и устойчивое число типов.