Повседневная жизнь русского провинциального города второй половины XVIII века в мемуарах, письмах и воспоминаниях современников

Размещено на http://www.allbest.ru/

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования

«КУБАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Кафедра дореволюционной отечественной истории

ДИПЛОМНАЯ РАБОТА

ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ РУССКОГО ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ГОРОДА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА В МЕМУАРАХ, ПИСЬМАХ И ВОСПОМИНАНИЯХ СОВРЕМЕННИКОВ.

Работу выполнила А.И.Гриценко

Краснодар 2014

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

1. Городская среда провинциального города

1.1 Влияние природной среды на городскую

1.2 Связь бытовых условий жизни и застройки городов

2. Социальная структура и нравы горожан

2.1 Дворянское общество провинциального города

2.2 Особенности быта купечества

2.3 Повседневная жизнь городских низов

3. Курьезы и парадоксы городской жизни

3.1 Курьезы нравов провинциального общества

3.2 Парадоксы административного управления городами

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Список использованных источников и литературы

ПриложениЕ

ВВЕДЕНИЕ

Вторая половина XVIII века - особое время в русской истории. Это не только период расцвета абсолютной монархии, могущества российского дворянства, становления и развития русской науки и культуры, но также данная эпоха ознаменована начинающимся расцветом русской городской культуры. Появление новых городов, улучшение городской инфраструктуры, придание городским центрам «регулярных планов» при Екатерине II - все это фактически впервые в российской истории привело к зарождению подлинно городской среды со своими особенностями, условиями, господствующими нравами, коренным образом отличавшимися от сельской местности.

Кажется очевидным, что этот процесс первичной урбанизации проходил не только «вглубь», но и «вширь»: можно утверждать, что вторая половина XVIII века отмечена появлением особого феномена - русского провинциального города и его особой среды, находившейся как раз в стадии становления, что и содержит в себе значительный исследовательский потенциал. Кроме этого, в нашей работе мы беремся рассматривать только провинциальные города, так как история повседневности Москвы и Санкт_Петербурга, как двух признанных столиц Российской империи второй половины XVIII века, изучена достаточно полно, а о повседневной жизни провинции мы имеем весьма скромные представления преимущественно краеведческого характера, не выводимые, как правило, на широкие концептуальные обобщения.

Следовательно, актуальность темы данного исследования в современной историографической ситуации фактически не вызывает сомнений. История повседневности - одно из модных направлений современной историографии, она привлекает своей возможностью удовлетворить естественное любопытство к частной жизни других людей. Кроме того, некоторые проблемы, характерные для провинциальных городов того времени, актуальны и поныне в нашей тотально урбанизированной среде начала третьего тысячелетия.

Известный исследователь городской культуры XIX столетия Н.Г. Чечулин считал, что провинциальное общество образовалось в России во второй половине XVIII века, так как именно в это время в провинции появляется значительное число образованных дворян. Появление провинциального общества он связывает с законодательными актами второй половины XVIII столетия: «Все это мало-помалу сплотило в общество прежнее население. К концу века мы видим в провинции довольно развитую жизнь и большую часть дворянства к концу века тут главная масса тогдашней интеллигенции…». В рамках нашей рабочей гипотезы мы можем добавить, что «провинциальное общество» как особое историческое явление включало в себя не только дворянство, но и начавшее консолидироваться как сословие купечество, да и быт городских низов - мещан, крестьян, мелких ремесленников - в указанное время подвергся медленным, но примечательным изменениям.

Впрочем, стоит сразу отметить, что для конца XVIII столетия понятие «провинциальный» можно употреблять весьма условно. Можно говорить о провинциальном городе только с точки зрения противопоставления «столице». Также важно сказать, что провинциальные города не были однородны, а городской социум не был единым ни в правовом, ни в культурном аспектах, что, однако, не умаляет познавательной ценности понятия «провинциальный город» как такового.

Конечно, никакой научный труд не обходится без обзора предшествующей историографии вопроса, так как история, а равно любая другая наука, развивается на основе преемственности исследований, и новые открытия невозможны без учета уже проделанного объема работы. В нашем случае также имеется значительная историографическая традиция изучения русских провинциальных городов второй половины XVIII столетия, однако лишь немногие работы по тематике имеют обобщающий характер и пытаются использовать познавательный потенциал целостного представления о русском провинциальном городе.

Вся история изучения русских городов позднефеодальной эпохи отмечена разделением исследований на несколько направлений научного поиска, так или иначе ограничивающих анализ городской повседневности той эпохи. В роли таких «ограничителей» могут выступать местоположение исследуемых городов (региональный аспект), акцентирование внимания на одном из городских сословий либо на одном из аспектов городской жизни (экономическая жизнь, управление и администрирование, городские праздники и т.д.). Интересно, что такое ограничение объекта исследования характерно уже для начального этапа разработки вопроса, пришедшегося на XIX век.

Так, Н.Д. Чечулин, первый исследователь русской городской повседневности, в своей монографии 1889 г. впервые поставил вопрос о провинциальном городе как отдельном социальном феномене в России XVIII века с присущими только ему чертами и характеристиками. Правда, автор полагал бытие провинциального города целиком и полностью зависимым от провинциального дворянства как важнейшего городского сословия, а прочие сословия для него были как бы фоном развития дворянского общества. Купцов, например, Чечулин считал малограмотным сословием, не способным оказать серьезное влияние на городскую среду, но это положение его работы было убедительно опровергнуто позднейшими исследованиями.

Наряду с работой Чечулина проблемы быта провинциального дворянства в конце XIX в. плодотворно изучала Е.Н. Щепкина. Основой ее монографии о бытовых условиях жизни помещиков стали мемуары А.Т. Болотова, которые, как уже говорилось, в принципе являются важнейшим источником по изучению той эпохи. В то же время другие ученые, как, например, краевед и этнограф А.А. Титов и знаток сибирского быта Максимов, выпустили ряд научно-популярных работ об отдельных городах и местностях России, привлекая порой интересные данные о застройке городов в XVIII в. из местных архивов. Исследовались в то время также способы самоорганизации, народные обычаи и праздники городского люда екатерининского времени, преимущественно этнографическими методами.

Несколько особняком среди исследований позднефеодальной городской культуры стоит труд кубанского историка Ф.А. Щербины по истории Кубанского казачьего войска, созданный в соавторстве с Е.Д. Фелицыным на основе местных источников в 1888 г. Данная работа содержит в себе краткие, но ценные сведения по ранней истории застройки, началам быта и повседневности войскового града Екатеринодара. Ф.А. Щербина не без оснований указывает, что повседневность основанного казаками города закономерно воссоздавала привычный бывшим запорожцам быт «малороссийского племени».

В XX в. приоритеты исследователей XVIII столетия несколько сменились: в фокусе внимания отечественной науки оказались народные массы, противостоявшие тирании самодержавия, а изучение провинциального купечества и, в меньшей степени, дворянства отошло в тень ввиду приписанной этим слоям «реакционности». Тем не менее, отечественная историческая наука советского времени сумела значительно продвинуть вперед изучение вопросов, связанных с русской провинцией позднефеодальной эпохи.

Так, академик Л.В. Милов выдвинул концепцию «аграрного города», жившего преимущественно за счет сельского хозяйства и торговли, и таких городов в нашу эпоху действительно было подавляющее большинство. Изучение экономических реалий провинциальных городов того времени историками научной школы Милова дало много новых сведений о функционировании провинциального города как целостной системы.

В то же время фундаментальный труд по значительно более близкой нам тематике выпустил М.Г. Рабинович, советский историк и этнограф. Исследуя этнографические особенности отдельных русских городов указанной эпохи, исследователь анализирует множество аспектов городской повседневности (быт, праздники, игры и развлечения горожан) и приходит к научным выводам, значимым для конструирования облика провинциального города как целостного научного концепта.

В 1970-е гг. обратился к изучению культуры и быта русской провинции замечательный литературовед и культуролог Ю.М. Лотман из Тартуского университета. Он впервые в историографической традиции поставил вопрос о культурных знаках и символах в русской провинциальной повседневности, о восприятии горожанами пространства и времени и многие другие научные проблемы, которые нынче развиваются исследователями в междисциплинарном подходе.

Распад СССР и наступление постсоветских времен, с одной стороны, сильно ухудшили положение исторической науки - упали тиражи научных изданий, сократилось их количество, научные учреждения стали хуже финансироваться. С другой стороны, исчезли идеологические запреты на ряд направлений научного поиска, а изменившаяся социально-экономическая ситуация в новой России породила интерес к свежим историческим сюжетам и темам.

В 1990-е гг. возродился общественный интерес к истории предпринимательства в России, которое началось, конечно, с купечества XVIII века, в том числе провинциального. Вследствие этой тенденции появился ряд исследователей, изучавших становление торгового купечества в русских городах на местном материале. Например, к изучению преимущественно экономической деятельности купцов центральных губерний обратилась ученица академика Л.В. Милова Н.В. Козлова. На материале городов Сибири и Дальнего Востока подобную работу проделал В.П. Бойко, изучавший торговые операции купечества, а также их менталитет, костюм, отношение к благотворительности и другие аспекты повседневности данного сословия за Уралом. Поволжское купечество в рамках комплексного подхода изучает А.Г. Иванов.

Особенно интересными представляются научные изыскания Е.Д. Беспаленок, исследующей купечество города Смоленска. Тамошние купцы оказались в XVIII в. в совершенно особой ситуации: как никакой другой старорусский город, Смоленск исторически был связан с европейской торговлей, и это обстоятельство наложило серьезный отпечаток не только на его экономику, но также и на культуру и быт всех городских сословий, создав во многом уникальную для Центральной России ситуацию, требующую пристального рассмотрения.

В целом, на современном этапе историографии вопроса продолжается разработка разных направлений исследования концепта русского провинциального города, в том числе в междисциплинарном научном поле. К данному подходу может быть отнесена поздняя работа Лотмана «Беседы о русской культуре», в которой он продолжил исследование смыслов столичной и провинциальной культуры рубежа XVIII - XIX вв., преимущественно на примере дворянства. В определенной степени исследования Лотмана продолжают В.В Абашев и другие авторы проекта «Пермь как текст», исследующие указанный город как «топос культуры», социокультурный объект с собственной метафизикой пространства и времени.

Примечательно, что в современной отечественной историографии продолжается старое разделение на исследователей провинциальной повседневности XVIII в. в рамках краеведения или регионального аспекта, а также на тех историков, кто на основе материалов различного происхождения и характера стремится к более широким выводам и развивает понятие «русский провинциальный город» как таковое. Отдельно стоит отметить монографию историка моды Р.М. Кирсановой, исследовавшей историю городского костюма различных сословий той эпохи.

Наконец, вопросов, связанных с повседневностью русских провинциальных городов, касались в своих работах и ряд зарубежных исследователей. Но если для американского историка Ричарда Пайпса, доказывавшего тезис об удушающем влиянии царизма на города и общественную жизнь вообще, эта тема не представляла особого интереса, то исследовательница из Франции Франсуаза Лиштенан в своей новой монографии об императрице Елизавете Петровне достаточно взвешенно и объективно оценила многие явления городской жизни в России и на Украине.

Разумеется, в рамках данной работы мы не имеем возможности даже кратко упомянуть все исследования, так или иначе затрагивающую проблему городской повседневности, ввиду большого их количества. Тем не менее, даже упомянутые в нашем обзоре работы дают понятие о степени исследованности указанного круга научных проблем и позволяют нам в данной работе опереться на научные выводы и открытия, сделанные историками прошлых времен, а равно нашими современниками.

Теперь перейдем к описанию концепции нашего собственного исследования, которым мы постараемся внести свой скромный вклад в разработку указанной обширной темы. Предметом изучения является повседневная жизнь провинциальных городов во всем ее многообразии, объектом же стали различные города Российской империи XVIII в., повседневная жизнь которых нашла отражение в воспоминаниях современников.

В соответствии с вышеуказанными предметом и объектом исследования, можно следующим образом сформулировать цель данной работы - охарактеризовать повседневную жизнь провинциального города второй половины XVIII века в ее основных аспектах на основе писем, дневников, мемуаров и воспоминаний современников. Для достижения цели нами было поставлено несколько задач:

· изучить влияние природной среды на городскую жизнь;

· рассмотреть связь бытовых условий жизни и застройки городов;

· изучить повседневную жизнь основных городских сословий;

· описать нетипичные ситуации в повседневной жизни различных городов, которые казались «курьезными авторов источников или историкам.

Городская повседневность русской провинции нашла отражение в самых различных исторических источниках. Для нас наиболее интересны дневники и мемуары, а также письма, записки и воспоминания современников. Разумеется, степень их информативности неодинакова и зависит от множества факторов: уровня образования, степени осведомленности автора, его погруженности в городскую провинциальную среду. По этой причине все использованные в работе источники можно разделить на несколько групп.

В первую группу можно условно отнести «сторонние» мнения о русской провинции, исходившие из уст людей, никак не укорененных в русском городском быте, а попавших в эту среду случайно и, в буквальном смысле слова, проездом. Речь идет о записках и воспоминаниях иностранцев, по разным причинам выезжавших из русских столиц в провинцию. Так, одним из первых иностранных описаний русской провинции XVIII века отметился замечательный швейцарский ювелир Иеремия Позье, работавший в России в 1740-60-х гг. В своих воспоминаниях Еремей Павлович, как назвали Позье в России, описывает некоторые черты застройки и быта не только городков на дороге из Петербурга в Москву, но и более дальних мест (Вологда, Архангельск), куда он отправлялся по делам. С симпатией относясь к России, Позье не мог не видеть захолустности и бедности многих городов русской глубинки, особенно же он страдал от извечных на российских дорогах транспортных проблем.

Гораздо менее благосклонна к русской глубинке в своих письмах была леди Джейн Рондо, жена английского посланника в Петербурге. Жизнь леди Рондо проходила в основном в столице Империи, а редкие вынужденные выезды по стране пугали и ужасали ее. Россия в глазах Дж. Рондо представляется большой, пустынной, совершенно непонятной страной, населенной дикими зверями и забитыми, нищими людьми. Конечно, мы не можем согласиться со многими подобными оценками, но и в письмах Рондо, однако, есть любопытные подробности по нашей теме.

Еще одним европейцем, бороздившим российские просторы и не без интереса писавшим о русской провинции, был Луи-Филипп де Сегюр, французский дипломат при дворе Екатерины II, посол Франции в 1784_1789 гг. Им также был приведен ряд характерных моментов провинциальной жизни, подмечены некоторые привычки горожан, которые автор в своих записках описал благосклонно, но все же с некоторым чувством собственного превосходства.

Перейдем теперь к источникам, созданным русскими мемуаристами. По нашему мнению, в отдельную группу можно объединить воспоминания и записки российской придворной аристократии, блестящих представителей высшего дворянства. Некоторое родство этой группы источников с первой объясняется их меньшей по сравнению с иностранцами, но значительной удаленностью от нужд и забот русского провинциального города и его обитателей. Действительно, зачастую придворная жизнь в Санкт-Петербурге по своему укладу была ближе быту Версаля, чем русской глубинки. Тем не менее, и представителям придворной аристократии порой приходилось обращать свой взор на дела родной страны.

В частности, значительный интерес к преобразованию жизни в русской провинции проявил историк и публицист екатерининского времени князь М.М. Щербатов. В своем сочинении конца 1780-х гг. «О повреждении нравов в России» он нещадно критиковал те реформы, которые провела Екатерина II в отношении провинциальных городов (губернская реформа, «Жалованная грамота городам»). Подмечая многие проблемы городской жизни, Щербатов предлагал решать их не административными мерами, а возвращением к нравам и обычаям якобы «благодетельной» русской старины. В целом, публицист в своем полемическом порыве несколько оторвался от реальности и рисовал откровенно идиллические картины будущего русского города: «Дворяне будут в разных должностях служить с приличною ревностию званию их, купцы престанут желать быть офицерами и дворянами; каждый сократится в свое состоянием, и торговля уменьшением ввозу сластолюбие побуждающих чужестранных товаров, а отвозов российских произведений процветет; искусства и ремесла умножатся, дабы внутри России сделать нужное к пышности и великолепию некоего числа людей» - надо полагать, реальная картина жизни в русском городе и в целом в стране была далека от старозаветного идеала.

Еще одним представителем придворных кругов, в своих записках затронувшим некоторые вопросы провинциальной жизни, была сподвижница Екатерины II, образованнейшая женщина своего времени княгиня Е.Р. Дашкова. Конечно, ее воспоминания по большей части посвящены придворной жизни и семейным делам, а большая часть жизни Дашковой прошла в Санкт-Петербурге и ее поместьях, все же в ее записках нашлось место некоторым примечательным эпизодам из жизни русского провинциального города. В частности, с любовью описывала Дашкова Киев и его обитателей.

Особое место в данной группе источников занимают путевые записки ученых, с середины столетия отправлявшихся Академией наук с целью исследования различных областей Российской империи. Наиболее интересными для раскрытия данной темы нам представляются записки двух академиков - русского И.И. Лепехина и обрусевшего немца С.П. Палласа. В длительных и кажущихся в наше время нудными описаниях нашли отражения скрупулезно собранные сведения об истории, застройке, бытовых условиях жизни во многих русских городах, а многие курьезы и парадоксы провинциальной жизни также не остались незамеченными для дотошных ученых мужей.

В следующую подгруппу источников по истории провинциального города можно отнести записки и мемуары дворян - как достаточно знатных и влиятельных, так и «средней руки», осведомленность которых о провинциальных делах по разным причинам была достаточно высокой. Так, в 1740-х гг. «устроителем Оренбургского края» был назначен блестящий дипломат, младший представитель поколения «птенцов гнезда Петрова» И.И. Неплюев. В своих воспоминаниях Неплюев повествует о своем нелегком труде по постройке города Оренбурга, об укреплении крепостей от набегов кочевников, а равно о некоторых нравов тамошних обитателей - как русских, так и инородных.

По-своему стремился облагородить русскую провинцию и поэт Г.Р. Державин, бывший в 1786-1788 гг. тамбовским губернатором. Развивая просвещение, покровительствуя печатанию книг и созданию театра в Тамбове, Державин серьезно преобразил губернский город Тамбов, бывший в глазах тщеславного губернатора до его правления совершенным захолустьем. На этой ниве наряду с Державиным немало потрудился его современник, писатель и философ П.С. Батурин, также неустанно насаждавший просвещение и в своих записках страстно обличавший невежество горожан.

Совершенно уникальным источником по истории многих провинциальных городов нашей эпохи являются многотомные мемуары небогатого дворянина Андрея Тимофеевича Болотова. За свою долгую жизнь (1738 - 1833) он написал не одну сотню книг на самые разные темы - от философских трактатов до инструкций по посадке картофеля. В своих многотомных мемуарах Болотов также затрагивает самые разные аспекты провинциальной повседневности сразу нескольких эпох. Дело в том, что этот удивительный человек обладал до самой старости прекрасной памятью, а помнил себя он где-то с пятилетнего возраста.

Не менее важными для данной работы представляются записки молодого дворянина П.И. Челищева, по собственной инициативе отправившегося изучать природу и быт русского Севера в 1791 г. Его подробные и информативные описания таких русских городов, как Вологда, Онега, Архангельск и др. дают представления о городской застройке, занятиях и нравах тамошних жителей в конце XVIII века, то есть через несколько десятилетий после вышеупомянутых ученых записок Лепехина и Палласа, дополняя и уточняя их.

Следующая группа источников по истории провинциального города второй половины XVIII века принадлежит перу представителей такого важного городского сословия, как купечество, не понаслышке знавшего многие нюансы городского уклада жизни. Так, тверской купец М. Тюльпин описывает последствия катастрофического пожара в Твери, а также останавливается на вопросах городской застройки, торговой деятельности купцов и их благотворительности. Дмитровский же предприниматель И.А. Толченов на собственном примере доказал, как изменчива купеческая судьба в ту эпоху: он проделал путь от поймавшего «фортуну» богача и городского головы до полностью разорившегося бедняка. Кроме того, бывая по делам во многих городах Центральной России, Толченов оставил описания также и их бытового устройства, а также городских увеселений и праздников. Кроме вышеуказанных воспоминаний, многие купеческие мемуары, например воспоминания о юношеских годах Д.Е. Смышляева, были собраны и опубликованы под одной обложкой в 2007 г. усилиями А.В. Семеновой и ее коллег из ИРИ РАН. Это масштабное издание также было использовано нами в рамках данной работы.

Наконец, большую познавательную ценность имеют многообразные записки и воспоминания, написанные выходцами из «подлых» сословий той поры - крестьян, мещан, городских ремесленников. Так, весьма содержательны записки дослужившегося до дворянства выходца из крестьян, удачливого дельца и администратора Л.А. Травина, в которых он дотошно описывает свой жизненный путь, свои личные победы и поражения, а также приводит много фактов о российских дорогах и особенно торговой деятельности в городах. Надо сказать, что престарелый Травин также отличался прекрасной памятью, на склоне лет помня цены на товары полувековой давности с точностью до копейки.

Уникальны в своем роде и записки казака Ивана Мигрина, бывшего близким человеком к атаману Чепиге, основателю города Екатеринодара. Мигрин застал и описал момент закладки города, его первичной застройки, а также обратил внимание на сложившиеся с первых дней в городе-крепости своеобразные бытовые условия жизни и тесно связанные с ними нравы вольного и своенравного казачьего города.

Обращают на себя внимание и многие другие истории из жизни провинциального города, рассказанные исследователям XIX века очевидцами событий. Так, большим собирателем таких рассказов был петербургский любитель старины и коллекционер М. Пыляев. Диапазон тематики собранных им рассказов весьма широк - здесь и истории о провинциальных пустосвятах и вероискателях, и воспоминания о былых народных поверьях и обычаях, и сведения о колокольном звоне, и многое другое. Две его наиболее известные книги могут послужить хорошим источником сведений по городской повседневности, исходящих из уст городских низов той эпохи.

Кроме собранных Пыляевым историй, значительное количество рассказов простых людей о значимых городских событиях (реформах, судебных делах, визитах важных персон) содержится в дореволюционном историческом журнале «Русская старина», издававшимся с 1870 г. М.И. Семевским. Источниками по истории города здесь также выступают записанные исследователями воспоминания очевидцев, как правило - невысокого звания: мещан, мелких торговцев, крестьян, по сей день представляющие значительный исследовательский интерес. Также и другие журналы того времени («Русский архив» и др.) вместе с появившимся несколько ранее «Москвитянином» занимались публикацией этого рода источников.

Наконец, кроме источников личного характера, нами был привлечен такой важнейший для развития городской жизни документ, как «Жалованная грамота городам», дарованная Екатериной II городскому населению России в 1785 г. Данный официальный рескрипт включает в себя, в частности, «Городовое положение», содержащее в себе значительное количество информации, важной для понимания многих механизмов функционирования города как социальной системы.

Таким образом, наша работа базируется на значительном массиве источников личного характера, которые по своему типу наиболее подходят для описания такой сложной и оригинальной социальной структуры, как русский провинциальный город, а их многообразие и происхождение от лиц разных сословий и социального положения позволяет взглянуть на проблемы, поднятые в данном исследовании, с разных сторон.

Методологической основой исследования является принцип историзма, а также комплексный подход, позволяющий в едином ключе подойти к исследованию такого целостного феномена, как русский провинциальный город указанной эпохи. В работе использованы такие специально-научные методы, как историко-сравнительный, историко-генетический и системный. Последний и стал базовым методом, позволившим рассмотреть русский провинциальный город XVIII в. как социокультурный феномен.

Хронологические рамки исследования охватывают период примерно с конца 40-х гг. XVIII века и до смерти Павла I. Нижняя граница обусловлена тем, что с приходом к власти Елизаветы Петровны в истории России наступил достаточно мирный период, что способствовало росту и развитию русских городов. Вследствие этого, начиная с 50-х гг. XVIII столетия, провинциальные города начинают играть значительную роль в русской истории и культуре. Дело здесь в том, что сложившаяся в столице светская дворцовая культура с рядом национальных особенностей в указанное время начала интересовать жителей провинции, началось ее освоение в провинциальной России путем подражания и уподобления. Успех или неудача рецепции культурных достижений и культурных стандартов, выработанных в столицах и принадлежавших придворной элите, напрямую зависели от реальных возможностей и уровня развития областей Империи.

Верхняя граница работы - 1801 г., смерть императора Павла. Общепризнанно, что с приходом к власти Александра I началась новая эпоха в русской культуре и в целом истории, и изучение повседневности следующего века требует отдельного, совершенно иного исследования. Хотя, конечно, преемственность двух эпох очевидна и общепризнана. Территориальные рамки исследования охватывают исконно русские города, от больших губернских и вплоть до совсем маленьких, входивших в состав Российской империи в исследуемый нами период, то есть города черноземной и нечерноземной полосы, Поволжья и русского Севера. Также в наше поле зрения попали основанные некогда на «пустом» в этническом и культурном плане города Сибири и Новороссии, а исключены из него были западные города, принадлежавшие иной, польской или немецкой культуре (Рига, Львов и др.), как не отражающие специфику русского «урбанизма».

В структуре работы выделяются три главы. В первой из них речь пойдет о сложном процессе формирования русской городской среды второй половины XVIII столетия в тесном взаимодействии, борьбе и единстве с окружающей природой, а также о связанных с этим процессом ключевых особенностях быта горожан той эпохи.

Во второй главе работы будут кратко описаны быт и нравы важнейших сословий провинциального города - дворянства, купечества, а также городских низов, простого люда, состоявшего из мелких ремесленников, торговцев и т.п. и во многом определявших истинное лицо русской провинции в указанное время, как в количественном, так и в ментальном плане.

Наконец, третья и последняя глава исследования посвящена тем странным, удивительным и зачастую необъяснимым ситуациям, которые во все века неминуемо случаются в процессе взаимодействия людей друг с другом, особенно же в таком сравнительно тесном и ограниченном пространстве, каким являлся русский провинциальный город XVIII века. По нашему мнению, все обнаруженные нами в источниках курьезы и парадоксы городской жизни могут быть разделены на непосредственно курьезы, порожденные нравами горожан, и те ситуации, когда источником необычайных происшествий являются городские или центральные власти, зачастую плохо осведомленные о внутренних механизмах функционирования города как социальной системы и возможной реакции горожан на те или иные административные решения. Данное разделение отражено в двух параграфах третьей главы.

Таким образом, описанная нами структура исследования отвечает целям и задачам работы, а использование общенаучной и специфической исторической методологии позволяет изучить заявленную тему по существу и на должном научном уровне, в рамках существующих в современной историографии подходов.

1. ГОРОДСКАЯ СРЕДА ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ГОРОДА

1.1 Влияние природной среды на городскую

Кажется совершенно логичным то обстоятельство, что описание повседневной жизни русского провинциального города второй половины XVIII века следует начать с выявления наиболее общих, характерных черт местоположения городов, а равно взаимосвязи их внутреннего устройства с внешней, природной средой. Хотя количество городов только в европейской части России возросло, и к концу века их стало уже несколько сотен, мы можем, тем не менее, на основе собранного эмпирического материала выяснить некоторые устойчивые, типичные элементы этой взаимосвязи.

Первое, что бросается в глаза при попытках описания провинциальных русских городов позднефеодальной эпохи, это их теснейшая связь с традиционным сельским укладом жизни, а значит - с природными условиями данной местности. Особенно это характерно для городских окраин даже крупных городов, где заканчивается всякая «регулярная» застройка, а традиционного типа деревянные жилища окружены фруктовыми садами и огородами. Так было, например, в Твери, некогда стольном городе, где еще в 1760-70-е гг. по окраинам стояли избы бедняков с «волочными» (волочковыми) окнами, а огородничество на собственных участках было, надо полагать, большим подспорьем для горожан.

Понятно, что подобный плавный переход между городом и селом, урбанизированным и природным пространством еще более нагляден был в маленьких городках центральной России, население которых порой не составляло и тысячи человек. Вдобавок, при Екатерине II шел довольно активный процесс градообразования, при котором городами стал ряд торгово-ремесленных сел, крестьянам которых с 1758 г. разрешалось торговать своими поделками вдоль дорог. Примером этого бурного процесса могут быть ставшие городами села Осташково под Петербургом и Валдай в Новгородской губернии, последний особенно запомнился проезжим и, в частности, иностранцам своими «баранками и колокольчиками».

Если же говорить о дорогах и транспорте, то здесь мы можем констатировать, наряду с вышеописанными преимуществами, ряд серьезных проблем для жизни русских городов, связанных с колоссальными расстояниями между ними, отвратительным качеством самих дорог и, в довершение всего, зависимостью коммуникаций от климата. Сведения об этом аспекте городской и в целом российской жизни больше всего исходили от иностранцев, волею судеб вынужденных совершать путешествия по чужой, огромной и непонятной им стране.

Так, знаменитый швейцарский ювелир Е. Позье, оставшись однажды практически без средств, вынужден был «сложить скудные пожитки на маленькую тележку» и «пешком идти за русским извозчиком», что продолжалось 6 недель - за столько они прошли от Петербурга до Москвы. Примечательно, что «с извозчиком мы (т.е. Позье со спутниками - А.Г.) могли общаться только знаками» (разумеется, тот не знал французского, на котором Позье спокойно общался с дворянами Петербурга), «питаться всю дорогу только хлебом и молоком и часто спать под открытым небом, где нас заедали комары, которых там множество, потому что там местность болотистая; были сильные жары, какие обыкновенно бывают в России летом». Таким образом, делая поправку на неприязненные чувства иностранца, мы можем сказать, что даже в своем историческом центре страна была пустынной и негостеприимной, и на развитии городов это не могло сказаться положительно.

Леди Рондо, жена английского резидента в России, также осталась недовольна поездкой из Петербурга в Москву, хотя добралась всего за 4 дня непрерывной езды «и днем и ночью»: «Не находя для отдыха хорошего помещения в дурных комнатах, мы на станциях переменяли только лошадей; кушаньем же на всю дорогу запаслись дома. Народ весьма учтив, но так угнетен бедностью, что едва виден в нем образ человеческий. <…> Вам представится страна пустынная, в которой не ни городов, ни гостиниц. <…> Между прочим, я видела медведей и волков, которые теперь царствуют в лесах» - следовательно, и этот рассказчик видит в Центральной России пустынность, нищету, отсутствие всякой цивилизации.

Впрочем, не все в плане дорог и в целом коммуникаций между городами было так трагично в ту эпоху, и российские жители, в отличие от иностранцев прекрасно знавшие все нюансы, сопряженные с путешествиями по стране, умели преодолевать большие расстояния в достаточно краткие сроки. Например, чиновник Леонтий Травин, посланный по казенным делам из Пскова в Сибирь, спокойно рассчитывает свой долгий маршрут: «До оного города (Кунгура) от Казани, по счислению моему, имеет быть девятьсот верст, а оттоле до Сибирской границы сто восемьдесят; далее проехав до первого графского, Сылвинского, завода семьдесят, от Сылвинского до другого, Уткинского, семьдесят же, от Уткинского до Екатеринбурга, заводского города, семьдесят же, а всего от отечества моего до Екатеринбурга, считаю я по точному моему замечанию, имеет быть около двух тысяч девятьсот верст».

Суровая зимняя погода не пожалела Травина, однако он, хладнокровно описывая сходные с Позье дорожные злоключения, не падает духом и уверенно продвигается в сторону Сибири: «В восемь суток до Казани, более тысячи верст, зимнею дорогою, на санях, переехал благополучно, имея при себе только одни сумки переметные с рубашками и прочим; от Казани ж, поелику сделалось тепло и везде малые речки разлились, да и Волга уже от берегов отставала, то езда моя стала весьма затруднительна, ибо около восьмисот верст до Москвы ехал я две недели, так что в некоторых местах и пешком шел, данные ж от приказчика на прогоны деньги одиннадцать рублев еще до Москвы все издержал». Позье же, кстати сказать, в свое время удалось увеличить скорость своего перемещения из Москвы в Архангельск, проплыв до него от Вологды «на барке», что, однако, не изменило его негативного впечатления от российских просторов.

К проблемам, связанным с удаленностью городских центров друг от друга, издавна привыкли и российские власти. Для Сибири, где эта проблема стояла особенно остро, было найдено, на наш взгляд, наиболее верное административное решение: сибирский губернатор постоянно пребывал в Тобольске, а вице-губернатор - в Иркутске. Тем самым достигалась относительная близость представителей центральной власти к местным нуждам громадного региона.

Но если проблемой сибирских городов были лишь расстояния между ними, то процесс градостроительства на южных окраинах Российской империи осложнялся еще рядом факторов. Первым из них был непривычный климат, тяжело воспринимавшийся переселенцами из центральных русских областей. В астраханских степях, к примеру, нашел свою смерть один из основателей Екатеринодара, кубанский атаман Антон Головатый, а также множество крепких телом казаков, посланных туда в самом конце века ввиду военного конфликта с Ираном: «Открылась война с Персиею; полковника Головатаго командировали в Астрахань с двумя пешими полками казаков и с флотилиею. Около Астрахани, где расположены были казаки, места, как известно, болотистые и нездоровые. Болезни и смертность истребляли людей, так что полки, простоявши в этих местах год, лишились в это время из тысячи человек -- 400. Наконец, и Головатый умер там же». Конечно, и про исконно русский город Архангельск говорили, что «он весь стоит на болоте», однако «архангельское болото» было, так сказать, привычнее и роднее россиянам той эпохи, чем неведомые и опасные солончаки под Астраханью.

Менее однозначной, но отчасти сходной с вышеописанной была ситуация с основанием самого Екатеринодара. И. Мигрин, упоминая об основании города, пишет, что место начала застройки на реке Кубань «было изобильно лесом и водою; оно показалось выгодным для устройства постоянного города, и приступили к устройству: заложили церковь, выстроили дом для канцелярии и начали строить частные дома. Затем последовало и разрешение правительства: быть здесь городу, который и назван Екатеринодаром». Стоит добавить, что воды реки Кубани с притоками оказались, вдобавок, столь обильны рыбой, что рыбный промысел в первые десятилетия существования города был вторым по значимости занятием казачьего населения после скотоводства.

Далее, однако, автор воспоминаний делает оговорку, показывающую всю неоднозначность казавшихся благоприятными природных условий, окружавших будущую кубанскую столицу: «Избранием места для города на Кубани Головатый сделал большую, невознаградимую ошибку: место это окружено болотами; в весеннее время свирепствуют там лихорадки и производят в народе сильную смертность. Заметил это и атаман, но уже поздно, когда существование города было утверждено, начаты и окончены некоторые капитальные постройки». Таким образом, в начавшуюся жизнь нового южнороссийского города также внес коррективы такой типический элемент природной среды, как болото.

Еще одной важнейшей проблемой новых русских городов вдоль южных границ Империи стали набеги кочевых племен, и в XVIII в. ведших привычную, «природную» жизнь, на пришлое русское население. С этим негативным фактором, который также условно можно отнести к природной среде, нельзя было не считаться. Особенно тревожной ситуация была на Южном Урале, куда еще в 1740-е гг. с самыми широкими полномочиями был отправлен блестящий дипломат петровской эпохи Иван Неплюев, ставший первым подлинным «устроителем» этих мест.

Первым делом Неплюев проинспектировал линию крепостей на границе с казахскими кочевьями и нашел, что «граница оставалась вся неукрепленною», а вследствие этого приграничное население было малочисленным, а угроза набегов - значительной. В соответствии с этим Неплюев добился придания главной на тот момент Орской крепости «постоянной команды», а саму крепость (будущий город) перестроил «по всем правилам фортификационным».

К сожалению управителя, вскоре выяснилось, что Орская крепость не смогла стать развитым торговым городом. Тому были следующие причины, по мнению Неплюева: «1) то место безлесно; 2) построена на поемном месте и потому к житью нездорова; 3) для произведения торговли, по отдаленности и по опасности в проездах купцам российским, неспособная; 4) в проезде к той крепости по пустынным местам всегда подвержены были купеческие капиталы граблению от киргизцев, что и ежегодно исполнялось». По этой причине в качестве торгового места и пункта «надзирания за склонным к бунтарству народом башкирским» был основан Оренбург, в 350 верстах южнее Орска.

В Оренбурге И.И. Неплюеву удалось создать надежную оборону от набегов кочевников, вскоре там расцвела торговля, и город стал стремительно развиваться. В результате уже с 1745 г. город Оренбург содержал себя сам «от доходов пошлинных», без помощи российской казны. Вдобавок, Неплюеву удалось открыть в тех краях залежи «праздно лежащих» минералов, так что постепенно ««явились желающие заводить разные заводы», польза от которых казне и городу также очевидна.

Для самого Неплюева, впрочем, его эпопея с управлением Оренбургом с округой кончилась печально. Сначала от нездорового климата - первой из выделенных нами проблем новых русских городов на границах - умерла жена «устроителя», а затем захворал и он сам: «В 1757 во мне умножились болезненные припадки, так что принужден был в том же году отправить моего сына в Петербург с прошением об увольнении меня из Оренбурга, на что в 1758 году получил повеление быть в Петербург, а на мое место был назначен губернатором тайный советник Давыдов». Однако дело первого губернатора Оренбургского края жило и далее, и к концу века доход правителя Оренбурга, находившийся в прямой зависимости от богатства управляемой им области, был самым большим в России - 4188 рублей в год, при этом в Центральной России средний годовой доход губернаторов составлял лишь 809 рублей.

По сравнению с окраинами, развитие русских городов в историческом центре страны было во вторую половину XVIII в. несколько замедленным, и тому есть и некоторые природные причины. Так, Воронежская область, ставшая своеобразным «трамплином» для колонизации юга России, ввиду расположения в степной и лесостепной зоне сама стала ареной достаточно поздней и медленной колонизации. Города были немногочисленны и выглядели глубоким захолустьем, как, например, описанный Болотовым и другими мемуаристами Тамбов 1760-80-х гг.

Несколько лучше обстояли дела на русском Севере, где, в силу неплодородности почв, исстари развивались ремесла, а данная эпоха отмечена медленным, но последовательным ростом промышленности, менявшим как городскую, так и окружавшую города природную среду. Так, в Новгород в 1772 г. была переведена парусиновая фабрика. К тому же времени стоит отнести и появление комбината по изготовлению огнеупорных изделий в городе Боровичи. Возникновение этого комбината дало толчок развитию Боровичей, и за короткое время они превратились из скромного погоста в достаточно крупный населенный пункт, второй по значимости город области.

Однако зависимость позднефеодальных городов от природы была еще достаточно значительной, и порой природная среда «мстила» робким попыткам людей внедрением промышленного производства изменить ее. Пример не только убыточного, но и «экологически вредного» производства приводит академик Лепехин в своем описании города Сольвычегодска: «Соленые варницы <…> в совершенном оставлены небрежении и упадке; ибо прежде было тут 50 варниц, но ныне едва и одна рассолом довольствоваться может; и кажется, вместо пользы приносит вред». Рассол, вытекающий из ветхих труб, образовал озеро размером 66 на 38 сажень, да глубиною в 2 сажени, «отчего застоявшаяся соленая вода в жаркие дни причиняет тяжелый запах, который от ненаблюдения чистоты время от времени увеличивается». Вдобавок, в озере завелись насекомые, которых местное население называет «соляными раками». В общем, жители этого северного городка получили кучу проблем от некогда образовавшего город предприятия.

Справедливости ради стоит сказать, что на юге страны, в области Черноморского войска, соледобыча на берегах Азовского моря была серьезным и доходным промыслом, первоначально побочным по отношению к рыболовству. Добываемая казаками соль попадала на ярмарки Екатеринодара и других городов Новороссии, где участвовала в бартерном обмене с горцами на столь необходимый казакам-переселенцам хлеб.

Наконец, природные ресурсы не только использовались в русских городах порой неудачно, но зачастую игнорировались вовсе. Наиболее, пожалуй, удивительный случай произошел в городе Касимове, некогда центре татарского княжества. Вытеснившее татар русское население по своему обычаю застроило весь город деревянными избами, при том, что при татарах Касимов был в основном каменным, чему способствовали открытые залежи известняка на берегах Оки. Более того - традиционализм населения при выборе типа жилищ был настолько силен, что деревянные строения возвели даже на каменном фундаменте снесенного ханского дворца, а оставшийся в виде обломков известняк был пущен на «жжение известки».

Таким образом, во второй половине XVIII столетия, преодолевая сопротивление природной среды, пытаясь с ней сосуществовать и ее использовать, постепенно появляется особая среда русского провинциального города как отдельное явление повседневности. Русские города становятся особым миром, в котором, в отличие от сельской местности, постепенно утрачивают силу законы природы и появляются свои собственные закономерности. Особенно это видно при анализе наиболее общих черт расширяющейся застройки городов в указанную эпоху, которые, в свою очередь, напрямую связаны с бытовыми условиями жизни горожан.

1.2 Связь бытовых условий жизни и застройки городов

Итак, русский провинциальный город позднефеодальной эпохи, противостоя суровой природе и с переменным успехом взаимодействуя с ней, последовательно отстаивал свое право на самостоятельное развитие по своим собственным, внутренним законам. Важнейшим направлением его развития во второй половине XVIII века было постепенное изменение застройки - как по екатерининским «регулярным» планам 1770-х гг., так и по внутренним причинам. Вместе с улучшением застройки менялся и ряд аспектов быта городского населения. Остановимся на данной теме подробнее.

Подавляющее количество городских строений в русской провинции указанной эпохи - как в силу доступности материала, так и по причине традиции - оставалось деревянным. Неудивительно поэтому, что проезжие путешественники и исследователи особо выделяли малочисленные каменные строения, которые в каждом городе были известны наперечет. Академик Лепехин писал о Великом Устюге, городе с богатой историей, что «…Главное украшение города - каменные церкви, коих числом 22, и 2 монастыря. Прочее строение в городе все деревянное и состоит из 1262 дворов. Улицы по большей части тесные и кривые, и выстланы деревянным мостом». Немалое количество каменных соборов - княжеских, владычных, боярских, купеческих - было и в Великом Новгороде, они сохранились как зримые памятники времен могущественной средневековой республики. Новгород XVIII столетия, правда, утратил ореол былого величия, и его развитию лишь способствовало удобное местоположение на дороге из Москвы в Петербург.

Разумеется, не всем городам данной эпохи так повезло в плане архитектурного наследия. Так, в северном городе Холмогоры, утратившем свое «могущество и знаменитость», которые «перешли на город Архангельский» (т.е. Архангельск), из каменных домов был только «архиерейский дом с соборной церковью». Деревянного же строения в городе насчитывалось 4 церкви и около 300 домов - иначе говоря, город был полностью деревянный.

Подобную картину мы находим и в центре страны. Тамбов в 1760-80 гг. представлялся мемуаристу Болотову захолустным городом, состоявшим из одной улицы, застроенной исключительно деревянными строениями с единственным достойным упоминания домом архиерея. Впрочем, контрастировала с Тамбовом соседняя Калуга, выглядевшая несравнимо лучше и привлекательнее. Это был город, красиво расположенный в излучине Оки на ее высоком берегу. Городские улицы заканчивались прекрасными видами на окружающие поля и леса. При первом знакомстве в 1770 г. город показался А.Т. Болотову «изрядным», с многочисленными каменными постройками и богатыми торговыми рядами. Конечно, нельзя отрицать субъективность автора, но количество каменных зданий является довольно красноречивым показателем развития городской застройки.

Исследователь истории Тулы О.Е.Глаголева также пишет, что в губернском городе Туле, в 1784 г. было 84 каменных дома, 26 каменных лавок, остальные дома были деревянными, при этом Глаголева отмечает очень плохое его санитарное состояние. Это позволяет нам утверждать, что достаточно большое количество каменных построек еще не говорит о хороших условиях жизни в городе.

На просторах Сибири во второй половине XVIII в. также расширялась застройка значительных торговых городов, которая инициировалась переселенцами из Центральной России и поэтому повторяла многие типичные черты сугубо русской архитектуры. Застройка городов менялась не только количественно, но также качественно и концептуально: центр городской жизни постепенно перемещался из крепости (кремля) в посад, с горы на подол. Ядром всей планировки конца XVIII в. в Тюмени, Томске, Иркутске и Красноярске становятся торговые площади с большими гостиными дворами, торговыми рядами, таможенными постройками, лавками, амбарами и другими строениями. В Томске центром стала Базарная площадь, на которой стоял Гостиный двор с рядами, здание городского самоуправления, кафедральный Благовещенский собор и Богоявленская церковь.

При этом вся застройка того же Томска оставалась преимущественно деревянной. Доказательством тому служат приведенные историком В.П. Бойко слова томского старожила, в середине XIX в. вспоминавшего: «65 лет назад в Томске было три каменных дома: купцов Шумилова, Мыльникова, Коломыльцова, из коих два и ныне находятся в первобытном состоянии». Нечто подобное происходило и в ставшей городом в 1780 г. Онеге, торговом местечке на Белом море. В ней в то время было 140 деревянных, но весьма добротных домов местного мещанства и купечества, построенных «порядочно» и по плану.

В целом, перепланировка городов в екатерининское время стала важной вехой в развитии русской провинции. Так, в 1778 г. Ярославль, как и другие губернские города, перестраивавшиеся в первую очередь, получил «высочайше конфирмованный» план регулярной застройки, по которому в нем числилось 86 улиц. Однако «в расположении своем главные улицы более или менее удерживают расположение улиц старых городов», то есть структура старого центра купеческого Ярославля этим планам не была нарушена.