2.1 «Служба-дружба» с женщинами

Для кого существовали фрейлины? Разумеется, для императорской фамилии. Как полагают исследователи, придворные дамы исполняли немаловажную роль в «свите, которая играла короля». Частная жизнь правителя и его приближенных представляла собой продуманный величественный церемониал и была наполнена множеством условностей. Это способствовало возникновению во дворце особой атмосферы, когда воздух «был насыщен всеприсутствием владыки». Отношение к правящей династии в чем-то напоминало культ, у которого были свои фанатики, вольнодумцы и скептики. Тем не менее, все они были подвластны чувству благоговения перед государем. При императоре Николае I эта «театральная постановка» достигла своей кульминации. А ее апофеозом были регулярные «большие выходы»: в дни значимых праздников и торжеств происходило великолепное шествие по залам Зимнего дворца в большую церковь резиденции; в таких случаях мужчины были в парадной форме и при орденах, а дамы в русском придворном платье. Все вместе производило величественное впечатление.

Но, начиная с середины XIX века, судя по мемуарам фрейлин, происходит «угасание большого стиля при дворе». Все становится более обыденным, повседневным, в каком-то смысле более человечным. Несомненно, это повлияло и на характер взаимодействия между членами императорской семьи и их «подчиненными». Тем не менее, некоторые особенности этих межличностных отношений оставались практически неизменными на протяжении всего XIX столетия.

Конечно, больше всего придворные дамы общались с представительницами правящей династии. Фрейлины находились под их покровительством и, собственно, с обыденной точки зрения, именно для них содержались во дворце. Вероятно, при рассмотрении их взаимоотношений будет логичным разделить контакты свитских дам со взрослыми членами императорской фамилии и с детьми, чьим воспитанием они занимались.

Первое, что нельзя не отметить, это восторженное отношение к своей патронессе. Как упоминалось в первой главе, отчасти это могло быть обусловлено воспитанием, полученным в институте благородных девиц. Императрица неизменно была кумиром институток. И это чувство почтения и благоговения перед ней девушки сохраняли, попав на службу ко двору.

Яркая характеристика императрицы Марии Федоровны представлена в записке ее фрейлины Елизаветы Григорьевны Волконской (в замужестве Хилковой). Е.Г. Хилкова описывает активность вдовы Павла I в сфере общественного призрения, а также приводит историю по сути чудесного исцеления ученицы «наложением рук» государыни. Собственно, бывшая фрейлина рассказывает о своем детстве, когда она была тяжело больна, а доктора, фактически от нее отказались. Узнав об этом императрица, приехала в институт благородных девиц проститься с девочкой, но, поговорив с ней, убежденно заявила: «Этот ребенок выздоровеет» . И Елизавета, действительно, поправилась. Разумеется, повествование кажется наивным. Но сколько искреннего обожания и восхищения своей императрицей оно отражает! После ознакомления с мемуарами и дневниками фрейлин складывается впечатление, что они если не любят своих императриц и великих княгинь, то «полюбливают». Типичный в этом отношении пример - Анна Федоровна Тютчева. Пожалуй, больше ни в одних дневниковых записях не встречается столько сопротивления назначения ко двору. Это проявляется на всех этапах ее зачисления в штат. От самых первых упоминаний, когда она пишет: «я ни одной минуты не испытала чувства радости перед новой и сравнительно блестящей карьерой, открывавшейся передо мной». До описания ночи, когда будущая фрейлина отправилась из отцовского имения во дворец: «Долго и бильно текли мои слезы во мраке этой январской ночи….». По приезду на службу, она рассказывает о чувстве одиночества, испытываемом при дворе. Однако уже летом 1853 года в ее дневнике появляются строчки: «Я всем сердцем люблю великую княгиню, ее обаяние неотразимо, во всем ее облике, в голосе, во взгляде есть что-то очень ласковое. Я счастлива благодаря этой привязанности, это великая награда за мое нынешнее незавидное существование». Очевидно, что прежние негативные переживания никуда не делись. В таком случае может ли за столь краткий промежуток времени возникнуть такое сильное чувство, да еще и к человеку, который стоит выше на социальной лестнице? Вероятно, может, если сердце испытывает потребность любить, а вдали от дома, от близких хочется ощутить чувство привязанности. Именно поэтому фрейлина А.А. Толстая в переписке искренне заверяла двоюродного племянника Л.Н. Толстого, что она испытывает глубокую привязанность к царской семье и не мыслит свою жизнь без служения ей, а придворная служба - вовсе не крест для нее, как это казалось родственнику. И это несмотря на то, что Александра Андреевна «ясно сознавала, что служба убивает в ней все живое, творческое начало».

Тем не менее, даже самые теплые слова фрейлины о своей «хозяйке» вовсе не означали, что им было просто выстраивать отношения друг с другом. Казалось бы, близость проживания, относительно регулярное совместное времяпрепровождения, наличие общих занятий должны были сблизить этих женщин, сделать их хорошими подругами. Но тут вклинивалась разница в социальном положении, которая отягощая их взаимодействие. В действительности, за редким исключением ни одна из них не забывала о своем положении и статусе, а, значит, не могла быть до конца откровенна.

Р. С. Стурдза отмечала, что, несмотря на самую восторженную привязанность, в присутствии императрицы она «никогда не находила себе свободы и отрады…» Для фрейлины необходимо было всегда помнить, что в социальной иерархии она находится на много ступеней ниже своей патронессы, и как следствие, не должна отягощать ее своими заботами. Конечно, если хочет проводить больше времени в ее обществе, а не томиться в одиночестве своих апартаментов. Не случайно императрица Александра Федоровна в своем дневнике отмечает, что проявляла некоторую невнимательность к тем придворным, которые нагоняли на нее скуку, предпочитая им общество юных фрейлин.

В результате наибольшую радость от общения с представительницами императорской фамилии придворные дамы испытывали в ситуациях, когда проявлялась их простая, женская сторона. Скажем, супруга Александра II любила беседовать с графиней А. Толстой, воспитательницей ее дочери, об успехах и характере великой княжны Марии Александровны. Это особенно трогало фрейлину: «Какое обаяние в этой Государыне! - именно потому, что в ней говорит женщина, а не царица». И Александра Андреевна Толстая в этой своей оценке не одинока! А.Ф. Тютчева в одной из дневниковых записей, относящихся к началу ее придворной службы, рассуждала: «Я люблю ее видеть. Правда, не будь она великой княгиней, я бы любила ее по-настоящему, теперь же я стараюсь поддерживать в себе почтительное безразличие». Сама себе фрейлина напоминает, что из-за близости с членами семьи государя, приближенные невольно начинают отождествлять себя с ними, однако императорская фамилия не может отвечать абсолютной взаимностью на их чувства. Они «остаются и должны оставаться по отношению к придворным равнодушными и более или менее чуждыми».

Удивительно, но при выстраивании взаимоотношений при дворе этикет являлся универсальным инструментом, упрощавшим это взаимодействие. С дной стороны он «защищал» личное пространство императора и его семьи от подданных, а с другой стороны, ограждал придворных «от произвола» правителей. Потому что только благодаря этикету, существуя в условностях придворной жизни, каждый мог сохранять свое достоинство. Как метко прокомментировала это А.Ф. Тютчева: «Там, где царит этикет, придворные - вельможи и дамы света, там же, где этикет отсутствует, они спускаются на уровень лакеев и горничных, ибо интимность без близости и без равенства всегда унизительна…». Поскольку ни об истинной близости, ни о равенстве в формате «дворцового общежития» говорить не приходилось, этикет создавал видимость и того, и другого.

Когда же происходило невольное разрушение границы отстраненности между фрейлиной и императрицей или великой княгиней, это не могло не повлиять на их отношения. Так, собираясь в заграничную поездку, императрица Елизавета Алексеевна очень «тревожилась, выходила из себя, нарушая тем самым свое достоинство и огорчая всех, окружавших ее…». И подобная оценка ее поведения не могла укрыться от внимания государыни, поэтому присутствие проницательной фрейлины Роксандры Стурдзы становилось для нее стеснительно. В итоге между женщинами появилась отстраненность, и даже некоторая холодность.

А излишняя фамильярность, проявляемая членами императорской фамилии, скорее, стесняла фрейлин. Потому как делать это искренно получалось далеко не у всех, а ощущаемая фальшь смущала и сковывала собеседника. В таком случае холодность и сдержанность представлялись более привлекательными, поскольку придворные хорошо понимали, как реагировать на те или иные слова или действия своих покровителей.

Другой формат взаимоотношений фрейлины и представительниц правящей династии возникал, когда из девушки «делают приемную дочь, становятся ее воплощенным провидением, врачом и духовником». Не хотелось бы называть это «игрой в семью», но судя по ироничным и несколько язвительным комментариям Анны Тютчевой, примерно так это и выглядело. Вот какими, согласно дневниковым записям, представлялись эти отношения:

«Для этого нужно, чтобы фрейлина страдала хронической болезнью (лучше всего звучит эпилепсия), наклонностью к сумасшествию или чем-нибудь подобным. Тогда становятся ангелом-хранителем этой больной души, спасают ее от гибели, до тех пор, пока это забавляет; потом, когда это надоедает, ее кидают». Но и девицу в данной ситуации мемуаристка не жалеет, потому как отмечает, что за отведенное время она успела сделаться хитрой и лживой, научилась постоянно играть роль ради получения монаршей милости. Несколько сходными с этим описанием были отношения императрицы Александры Федоровны и фрейлины Софии Голенищевой-Кутузовой. Великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала, что супруга Николая I «часто навещала ее из сострадания, Софи платила ей благодарностью и называла ее матушкой».

И все же, пожалуй, самые искренние отношения завязывались между совсем юными фрейлинами и великими княжнами. Будучи ровесницами, не обремененными семьей, они разделяли сходные настроения и переживания. Им было легче проводить время в компании друг друга, и потому такая дружба могла продолжаться на протяжении многих лет. На контрасте фрейлина А.Ф. Тютчева отмечала, что между ней и цесаревной Марией Александровной не такая уж большая разница в возрасте - всего 5 лет, но в действительности это представлялось колоссальной пропастью. Супруга цесаревича Александра Николаевича к тому времени уже была матерью пятерых детей, а приехавшая из провинции фрейлина еще даже ни разу в жизни не влюблялась.

Еще одна отличительная особенность взаимоотношений фрейлины и императрицы или великой княгини заключалась в том, что придворная дама должна была разделять увлечения, желания и привычки покровительницы.

Иногда это была уникальная возможность, которой девушки были рады воспользоваться. Так, Е.А. Куракина (в замужестве Нарышкина) получила приглашение от великой княгини Екатерины Михайловны заниматься с ней живописью под руководством профессора Неффа. Четыре раза в неделю Елизавета Алексеевна приезжала в Михайловский дворец к этим занятиям, бывшим «очень для нее привлекательными». Поддерживала инициативу «своей» императрицы и фрейлина Р.С. Стурдза, когда супруга Александра I решила заняться благотворительность. В частности они оказывали помощь военнопленным наполеоновской армии, размещенным в окрестностях столицы. Роксандра Скарлатовна взяла на себя организацию закупок одежды и распределения продовольствия.

В других случаях в воспоминаниях фрейлин чувствуется некоторое нежелание, заниматься тем, что им навязывают. Княжна В. Туркестанова в дневнике замечает, что императрица Елизавета Алексеевна не только «вынудила» своих фрейлин пуститься с ней в путишествие по Европе, но в ходе поездки еще и «заставляла» их каждое утро читать главу из Библии и главу из Нового Завета. Еще один пример связан с распространенным среди женщин XIX века занятием - с ведением дневника. До нас дошел дневник императрицы Александры Федоровны, записи в котором она делала тщательно и аккуратно.

И, видимо, это занятие казалось ей столь естественным, что она решила привить к нему привычку фрейлине Александре Толстой, прежде этим не увлекавшейся. Супруга Николая I подарила А.А. Толстой книжку-календарь, благодаря чему сохранились ценнейшие дневниковые записи этой дамы. Тем не менее, дневник она вела весьма нерегулярно, с большими перерывами. Судя по всему, она по натуре не была склонна к подобному формату выражения своих мыслей.

Несколько иным было отношение фрейлин к тем представительницам императорской фамилии, которые не были их патронессой или ближайшими членами ее семьи. В этом случае в обсуждении друг с другом или в свои дневниках, придворные дамы могли позволить себе не просто критические оценки, но также язвительные замечания и даже прозвища. В тексте Воспоминаний А.О. Смирнова-Россет приводит несколько разговоров с подругами, в которых они пренебрежительно отзываются о великой княгине Елене Павловне.

Скажем, она приводит адресованные к ней слова княжны Стефании Радзивилл: «Посмотри на Лакримоз. Ее жемчуг так натянут, что ее задушит». Сама же Александра Осиповна за редким исключением называет великую княгиню не иначе как Аленка: «Анна Николаевна, зачем Аленка так суетится об освобождении крестьян?» Разумеется, в отношении свои покровительниц, их дочерей или сестер фрейлины не позволяли себе подобного обращения.

2.2 Забота о детях

Особого внимания заслуживают те придворные дамы, кто становился воспитательницами детей в семье императора. Впервые значимый статус при дворе фрейлина-воспитательница получила, когда у будущего императора Николая Павловича родился сын. Тогда для заботы о первенце великого князя привлекли «кадровый костяк», сложившийся еще в период его детских лет.

Для консультаций была приглашена Ю.Ф. Адлерберг, на тот момент начальница Смольного института благородных девиц, которая задействовала в ответственном деле свою дочь - Юлию, которая некогда числилась фрейлиной Высочайшего двора. В итоге именно Ю.Ф. Баранова возглавила гувернанток и нянь при младенце. Впоследствии этот же женский штат занимался дочерями императора: Марией, Ольгой и Александрой. С 1831 года Юлия Федоровна Баранова руководила многочисленными английскими боннами, русскими кормилицами, комнатными работниками и другими. Правда, как отмечали современники, большими педагогическими талантами «начальница» не обладала, хотя, несомненно, была заботливой и ласковой.

Постепенно сложился четкий порядок, согласно которому детей императорской фамилии передавали с рук на руки: до 3-3,5 лет они были на попечении нянь, с 3,5 до 6-7 - под присмотром воспитательниц, а после 7 лет мальчики переходили под контроль воспитателей-мужчин. А воспитанием девочек продолжали заниматься те же дамы, что и раньше, с той лишь разницей, что теперь добавлялись уроки с учителями-предметниками. В данной главе не ставится цель подробно рассказать о каждой фрейлине, принимавшей участие в заботах о подрастающем поколении династии Романовых. Основная идея заключается в том, чтобы посмотреть, как фрейлины относились к назначению на столь ответственные посты, какие отношения придворные дамы выстраивали со своими подопечными, и как это могло отразиться на их судьбе.

Одной из самых значимых фрейлин-воспитательниц была Анна Алексеевна Окулова. Она окончила Екатерининский институт благородных девиц, однако фрейлинский шифр не получила. Из-за финансовых трудностей Анна Алексеевна жила в имении родителей и помогала с воспитанием младших сестер. В качестве штатной фрейлины ее пригласили ко двору в 1836 году в возрасте сорока лет. А.А. Окулова, лично по назначению императора, стала воспитательницей его дочери Ольги. До этого у девочки уже сменились две наставницы. Первая - Шарлотта Дункер, пробыла при великой княжне достаточно долго - 9 лет (до 1835 года). Однако когда гувернанткой к старшей дочери государя взяли Ю.Ф. Баранову, которую к тому же назначили курировать работу остальных воспитательниц, обстановка в детской стала напряженной. Несмотря на хорошие отношения с подопечной, Дункер крайне остро реагировала на вмешательства в ее дела Барановой. В итоге, к великому огорчению Ольги Николаевны, Николай I удалил иностранку от двора. Вторая - мадам Дудина, начальница одного приюта. Однако она совершенно не имела привычки жить в высшем обществе, не знала всех тонкостей этикета и церемониала. В конечном счете, она продержалась на службе всего несколько недель.

Новая гувернантка очень понравилась великой княжне, в своих воспоминаниях она записала: «Она сейчас же покорила мое сердце. Мне показалось, что повеяло свежим воздухом в до сих пор закрытую комнату». Любопытно, что сама А. Окулова этого расположения не почувствовала. Напротив, она очень переживала, что великие княжны Мария и Александра с ней ласковы и приветливы, а Ольга - холоднее всех. Подобное отношение она списывала, на привязанность своей подопечной к Шарлотте Дункер, более того, Анна Алексеевна опасалась, что княжна никогда к ней не привыкнет. Тем не менее, она ошиблась. Своей заботой и вниманием она расположила к себе девушку, которая делилась с ней сокровенным до самой свадьбы.

Прежде всего, А.А. Окулова была крайне недовольна разладом в отношениях между дочерьми императора. Напряжение было заметно даже не вхожей в детскую фрейлине А.О. Смирновой-Россет: «Сестры любили друг друга, но не ладили». Согласно воспоминаниям Окуловой, источником раздора ей показалась англичанка, которая числилась воспитательницей при младшей великой княжне Александре. Она сразу не понравилась фрейлине, поскольку начала злословить об окружающих: «Осторожным, но весьма подробным образом описала мне всех с первого до последнего и не весьма хорошими красками. Особенно не щадила она мою предшественницу Дункер…». Кроме того, наставница Александры Николаевны пыталась выделять свою подопечную перед остальными сестрами, даже ввела обращение «моя великая княжна». Его, кстати, переняла и гофмейстерина Ю.Ф. Баранова, что было очень не деликатно с ее стороны, поскольку она руководила работой и воспитанием всех дочерей государя. Анна Окулова, не обращая внимания на придворные авторитеты и статусы, заявила Барановой: «Как вам не стыдно говорить так, как miss? Разве не все три великие княжны ваши, и зачем отделять одну от другой, как будто одну присваиваете, а другую отвергаете?» Сама Анна Алексеевна всегда называла княжон вместе, а в свободные часы старалась занимать их общими делами.

Еще одной проблемой, на которую обратила внимание новая гувернантка, была замкнутость и молчаливость Ольги Николаевны. Сама она в детстве очень переживала из-за непохожести своим характером на жизнерадостных и веселых сестер. Более того, с годами она, видимо, иначе взглянула на некогда любимую мадмуазель Дункер и плоды ее забот. И, как показалось великой княгине, из- за неуживчивого характера ее наставницы между ней и Ю.Ф. Барановой возникал конфликт, истинные причины которого скрывались за якобы попечением о княжнах. Как итог «вкрадывалась натянутость в отношения, и каждая оставалась со своей ученицей в своей комнате». В итоге пропасть между сестрами только росла, а средняя дочь императора все больше замыкалась в себе. Для решения этого вопроса А.А. Окулова обратилась к педагогу по французскому языку - Курно. Он прославился своей системой преподавания, поэтому ему было предложено попробовать применить свои методики и помочь «развязать язык» великой княжне.

На протяжении многих лет Анна Алексеевна Окулова была очень близка со своей подопечной. Изначально предполагалось, что великая княжна выйдет замуж в шестнадцать лет, но с этим не складывалось, а девушка взрослела. Поэтому от забот об учебе, фрейлина перешла к заботам о сердце юной Ольги Николаевны. В частности в своих воспоминаниях великая княгиня подробно описала разговор с наставницей, в котором последняя просто и внятно объяснила ей правила и опасности романтических отношений в высшем свете:

«Из кокетства развивается интерес, из последнего внимание и чувство, с чувством же вся будущность может пошатнуться; Вы знаете прекрасно, что замужество с неравным для Вас невозможно. Если же Вам подобное "доставляет удовольствие", то это опасное удовольствие, которое не может хорошо кончиться. О Вас начнут сплетничать, репутация молодой девушки в Вашем положении очень чувствительна; не преминут задеть насмешкой и того, кто стоит над Вами».

Видимо, потому А. Окулову и ценили при дворе. Немногословно, но с искренней заботой она направляла свою подопечную, ограждая ее от опасностей взрослой жизни. Может быть, именно поэтому фрейлина Анна Алексеевна, обладая достаточным авторитетом и кредитом доверия, помогала учить русский язык и закон Божий цесаревне Марии Александровне. Великая княгиня Ольга Николаевна даже отметила, что она «сумела не только передать своей ученице прекрасное произношение, но вместе с любовью к языку внушить ей и любовь к народу, которому она теперь принадлежала».

Пожалуй, главным свидетельством того, что А.А. Окулова была талантливой и любимой воспитательницей княжны, стало то, что она первая узнала о предложении, сделанном Ольге Николаевне принцем Вюртембергским в 1846 году. Сама Анна Окулова замуж так и не вышла и после замужества своей подопечной осталась жить во фрейлинском коридоре Зимнего дворца.

Еще одной успешной фрейлиной-воспитательницей была А.Ф. Тютчева. Она числилась при дворе на хорошем счету, вопрос о назначении с ней не раз обсуждался заранее, поэтому фрейлина охотно приняла его. Изрядно устав от порядков светского общества, неотягощенного значимыми делами, она с энтузиазмом взялась за воспитание пятилетней княжны Марии Александровны в 1858 году. Однако чувства, испытываемые Анной Тютчевой, были очень неоднозначными. Более серьезная должность ее очень радовала, но вместе с тем она означало, что она принимает на себе новые обязательства и должна посвятить себя им. Не случайно в дневнике она записала: «Отныне я уже не буду принадлежать самой себе, я буду отдавать всю свою жизнь и свои силы другим, которые, вероятно, за это ничего мне не дадут и даже не будут знать, что я чем-нибудь для них жертвую. Но пусть -- лишь бы я, наконец, обрела на этом пути мир и внутреннее удовлетворение, которых я так давно». Очевидно, что молодая почти тридцатилетняя женщина уже не надеялась на замужество и личное счастье, о которых так мечтала накануне назначения ко двору в 1852 году.

Историк А. Дёмкин справедливо заметил, что «неутоленное материнское чувство требовало выхода наружу». При изучении дневника А.Ф. Тютчевой заметно, что все ее рассказы о маленькой воспитаннице наполнены умилением и обожанием: «Очень печальный день. Мне пришлось лишить великую княжну сладкого, от чего у меня самой разрывалось сердце. … Бедная девочка заплакала, и, когда она бросилась мне на шею, прося прощения, мне трудно было не счесть себя жестоким чудовищем и не велеть подать сладкого, а это подорвало бы мой авторитет». И все же даже попечение об очаровательной великой княжне не смогли в полной мере утешить Анну Федоровну. В день своего тридцатилетия она сделала очень печальную запись в своем дневнике:

«Так проходят у меня все праздники между волнениями и одиночеством! Вечер, уложив свою девочку, я провожу одна в холодной и плохо меблированной комнате. Что за скверная жизнь -- жизнь при дворе; тем более что так трудно удержаться от горького чувства к горделивым счастливцам, которые, поглощая наше жалкое существование, принимают это как должное… . Поэтому как только вопрос с замужеством разрешился в благоприятную сторону, фрейлина Тютчева покинула дворец.

На посту воспитательницы великой княжны Марии Александровны ее сменила другая известная мемуаристка А.А. Толстая. Изначально Александра Толстая была фрейлиной великой княгини Марии Николаевны и только помогала своей сестре в заботах о принцессах Евгении и Марии. Уже тогда фрейлина заинтересовалась вопросами педагогики. Известно, что она беседовала со знаменитым педагогом Константином Дмитриевичем Ушинским. Поэтому не удивительно, что оставляющая свою должность А.Ф. Тютчева посоветовала именно ее на свое место.

В декабре 1865 года Александре Андреевне принесли шифр фрейлины императриц. Кроме прочего назначение пришлось очень кстати, поскольку двор великой княгини Марии Николаевны практически перестал существовать, ведь она с 1862 года фактически жила за границей. Новое положение поставило фрейлину Толстую «в ряд лиц особо приближенных к императрице». С этих пор она стала играть значимую роль при дворе и пользоваться большим уважением среди «коллег». Вероятно, именно поэтому когда после смерти цесаревича Николая Александровича, старшего сына Александра II, придворные дамы решили «обратиться с адресом к высоконареченной невесте», именно Александра Толстая занималась редактированием текста.

Таким образом, фрейлины, чьей заботой было воспитание детей правящей династии, составляли круг самых приближенных к императорской фамилии лиц. Те из них, кто успешно справлялся со своими обязанностями и надолго задерживался на своей должности, в каком-то смысле воспринимались как члены семьи. Может быть не самые близкие, но все равно привычные и необходимые.

2.3 Взаимоотношения с мужчинами

Совершенно особой темой представляются взаимоотношения фрейлин с мужчинами императорской фамилии. Прежде всего, хотелось бы отметить, что в своих мемуарах многие придворные дамы оценивают политику, которую проводили правители, на чье царствование пришлась их служба во дворце. Кроме того, они дают характеристику еще и личным качествам государя, сравнивают его с предшественниками и последователями. Например, фрейлина А.А. Толстая «испытала на себе воздействие личности» императора Николая Павловича и впоследствии судила о его преемниках, вольно или не вольно соотнося их с ним. Александр II удостоился суровой оценки. Особенно её тревожило, что «он переставал быть царем, как только заканчивал прием своих министров и снимал парадный мундир». А вот его сына, которого фрейлина помнила еще ребенком, она называла «алмазом без пятна».

Кроме того, между фрейлиной и высокородными мужчинами могли установиться вполне дружественные отношения. Александра Осиповна Россет достаточно долго входила в круг избранных лиц, с которыми не только государыня Александра Федоровна, но и император Николай I, и великий князь Михаил Павлович «коротали свои вечера во дворце». Даже покинув штатную должность после замужества, она продолжала встречаться с членами августейшей семьи в том же тесном кругу. Достаточно близкое общение с императором Александром I было у фрейлины Р.С. Стурдзы. На почве общего увлечения творчеством баронессы Крюденер и писателя-мистика Юнг- Шиллинга их общение приобрело некоторый оттенок интимности. Сама Роксандра Скарлатовна отмечала, что окружающее их общество дивилось подобным регулярным и порой продолжительным разговорам, поскольку

«немногие умели ценить чистое и живое наслаждение приятной беседой». Исследователь А. Дёмкин, полагает, что фрейлине Стурдзе было чуждо стремление к чисто женскому успеху в обществе. Видимо, именно поэтому ей, действительно, интереснее было светское общение с Александром Павловичем, нежели - романтическое.

Однако, конечно, было множество фрейлин, чьи контакты с императором или великими князьями выходили за рамки сугубо светских. Но перед тем как охарактеризовать их более подробно, представляется логичным в принципе оценить свободу общения свитских фрейлин с мужчинами. На балах и салонных вечерах, в гостях, о поездках куда фрейлина должна была предупреждать покровительницу через гофмейстерину, общение было относительно свободным. А вот во фрейлинский коридор доступ для большинства мужчин был закрыт. Когда государь Александр I впервые пришел в гости в личные апартаменты фрейлины В. Туркестановой, она была настолько обескуражена, что тут же поставила в известность его супругу. Исключение составляли близкие родственники, а также посетители светских салонов, организованных фрейлинами. Но последнее было редкостью, поскольку только самым приближенным к императрице придворным дамам позволяли устраивать свои салонные вечера. Таким образом, очевидно, что до замужества любые близкие, больше чем дружеские, отношения с мужчинами были для фрейлин табу. Тем не менее, это правило неоднократно нарушалось по инициативе представителей императорской фамилии. Как иронично заметила А. Тютчева:

«Боязнь скуки преследует кошмаром наших Великих князей…Только этим я могу объяснить некоторые связи, возникающие во дворце и принимающие невероятные размеры единственно потому, что развлекают августейшую компанию».

В данной главе будет проанализировано то, как к романтическим отношениям между штатными фрейлинами и мужчинами правящей династии относились в первую очередь сами придворные дамы, поскольку именно это представляет особенный интерес в контексте заявленного исследования. А вот на позиции светского общества в целом большого акцента делаться не будет.

С точки зрения историка И. Зимина, у фрейлин было своеобразное понятие о репутации. Это выражалось в том, что «большинство из них не считали себя оскорбленными, если с кем-нибудь из них завязывал флирт император или кто-либо из великих князей». Конечно, подобное внимание со стороны власть предержащих вызывало повышенный интерес в придворном сообществе. Однако самим фрейлинам было запрещено поощрять подобные чувства со стороны великих князей. И все же это не мешало отношениям выходить за рамки официально признанных приличий. Но, как правило, эти ухаживания были платоническими.

В случае с фрейлинами, которые слишком сближались с великими князьями, вопрос решался достаточно строго. В подавляющем большинстве случаев это общение заканчивалось устройством брака для девушки и, разумеется, отчислением из придворного штата. Так случилось с Марией Элимовной Мещерской. Необычайно красивая и изящная она привлекла внимание великого князя Александра Александровича. И если до поры до времени на их отношения императорская семья готова была закрыть глаза, то после того, как великий князь получил новый статус цесаревича, о продолжении этих отношений не могло быть и речи. Особенно после того, как будущий император заявил, что готов отречься от престола ради женитьбы на возлюбленной фрейлине. В итоге его отправили в Данию, к принцессе Дагмар. А Марию Мещерскую исключили из свитских фрейлин и отправили вместе с теткой, княгиней Чернышевой, в Париж, где девушка познакомилась и вскоре обвенчалась с П.П. Демидовым.

Еще более печальная история произошла с подругой М.Э. Мещерской - Александрой Васильевной Жуковской, дочерью поэта и воспитателя будущего императора Александра II. После того как умерла ее мать, забыв о завещании В.А. Жуковского: он просил никогда не брать его дочь ко двору, девушку зачислили в свитские фрейлины. По воспоминаниям современников, она не была особенно хороша, но она обладала великолепными белокурыми волосами, свежим цветом лица и прекрасными серыми глазами, которым придавала мечтательное и задумчивое выражение. Александрой Жуковской увлекся великий князь Алексей Александрович. В результате их романтических отношений великий князь заявил, что как честный человека готов жениться на девушке. Однако этот вопрос даже не подлежал обсуждению. Алексей Александрович в срочном порядке отплыл в кругосветное путешествие, а теперь уже бывшая фрейлина Жуковская уехала за границу, где родила сына, названного в честь отца Алексеем.