На завершающем этапе мировой войны среди стран антигерманского блока предметом обсуждения и тщательного планирования наряду с военными действиями Германии становится отношение к октябрьской революции и большевизму в России. Нестабильность в России и мирная политика правительства большевиков обусловили активное дипломатическое взаимодействие Соединенных Штатов и Великобритании в конце 1917 г.

Русский вопрос стал не только объединяющим фактором политики правительств двух атлантических государств, но и причиной разногласий между ними. Приход к власти большевиков в России стал тем событием, которое выделило концептуальные различия в отношении американского президента и британского кабинета к советской дипломатии.

Поэтому необходимо:

рассмотреть какую роль сыграли страны-союзницы в событиях в России, которые привели к падению Временного правительства; отношение правительств Лондона и Вашингтона к большевизму и его лидерам и к перспективам Советской власти;

сравнить декларацию о мире большевиков и четырнадцать пунктов президента Вильсона;

определить области совпадающих интересов двух держав и наличие разногласий в отношении Вашингтона и Лондона к лидерам советского правительства и их внешнеполитической программе.

Установление власти большевиков стало возможно в результате кризиса власти Временного правительства и углубляющегося социально-экономического кризиса в стране. Нестабильность внутриполитической ситуации в стране привела американских и британских представителей к мысли, что в сентябре 1917 г. единственным выходом для России является замена кабинета Керенского более сильным правителем. Генерал Л. Корнилов, который заменил на посту главнокомандующего русской армией генерала А. Брусилова, был подходящей кандидатурой на роль диктатора.

Если Д. Фрэнсис никогда открыто не высказывал своего расположения Корнилову, то британские представители не скрывали своей приверженности ему. Альфред Нокс, военный атташе Великобритании в России, был "горячим сторонником" Корнилова. Об этом свидетельствует тот факт, что Нокс, вернувшись в Лондон, 7 сентября убедил военный кабинет оказать давление на А.Ф. Керенского, чтобы обеспечить Корнилову полную власть над армией. В своем письме лорд Милнер "одобрил попытку установления диктатуры Корнилова в России и благословил его планы".

7 сентября 1917 г. под предлогом предупреждения возможного выступления большевиков Корнилов направил в Петроград 3-й кавалерийский корпус генерала А.М. Крымова. Действия Корнилова были поддержаны британским бронировано-автомобильным эскадроном под командованием Оливера Локер-Лампсона, который был снабжен российскими униформами. Р. Уорт, рассматривая эту ситуацию, считает, что Нокс не мог санкционировать эти действия без согласования с британскими властями. Поэтому можно прийти к заключению, что действия британского кабинета были одной из причин, влиявших на развитие событий в России в сентябре 1917 г., которые привели к октябрьской революции.

Дж. Бьюкенен также признавал, что его симпатии были на стороне Корнилова, в кого он верил как в "подлинного патриота", заинтересованного в возобновлении войны. Но посол всегда пытался противостоять идее военного переворота, так как чувствовал, что лучшая надежда России на спасение находится в близком сотрудничестве между Корниловым и Керенским. Следуя этой идее, 11 сентября он созвал послов союзников в британском посольстве, и дипломаты решили предложить посредничество "в конфликте, вспыхнувшем между Временным правительством и верховным главнокомандующим с единственной целью предотвратить гражданскую войну и служить интересам России и союзников".

Подобное же решение было принято и в Лондоне: на следующий день военный кабинет направил Бьюкенена сообщить Керенскому, что "британское правительство рассматривает с большой тревогой вероятность гражданской войны и убеждает его прийти к соглашению с генералом Корниловым не только в интересах России непосредственно, но в интересах союзников". Таким образом, Великобритания пыталась оказывать дипломатическое влияние на события в России.

Но предложение о посредничестве британских дипломатов осталось невостребованным.9 сентября Керенский отстранил Корнилова от обязанностей главнокомандующего и обратился за поддержкой к Советам: рабочие, железнодорожники и матросы встали на защиту столицы и остановили продвижение частей генерала Крымова.14 сентября Корнилов был арестован.

Рассматривая поражение Корнилова, британский премьер-министр отметил, что неудача военного переворота была "серьезным ударом для союзников" и снова выразил невысокое мнение о Керенском, назвав его политику "нерешительной и неэффективной". Точка зрения Ллойд Джорджа позволила Уильяму Уайзману сказать Хаузу, что "британское правительство начало рассматривать Россию как безнадежную проблему".

Разочарование Лондона в России все усиливалось и в начале октября 1917 г. Ллойд Джордж отмечал, что "он просто потерял всякий интерес к России как действенному фактору в деле союзников". Военное командование, со своей стороны, в планировании операции в Месопотамии укрепило персидский фланг индийскими подразделениями вместо русской армии, тем самым также выразив недоверие по отношению к военным возможностям своего восточного союзника.

В результате британские военные и политические деятели, поддерживая Корнилова, видели в нем единственную возможность вернуть Россию в войну и были разочарованы его провалом и тем, что попытка военного переворота привела к усилению Советов, особенно большевистской фракции, а не Временного правительства.

Большевизм стал важным фактором российской политической жизни в последние годы войны, хотя не воспринимался лидерами Лондона и Вашингтона как политическая сила революционной России, которая может определять самостоятельный курс государства.

Американский историк Ф.С. Кэлхоун отмечает, что многие обозреватели событий в России в октябре 1917 г. ошибочно воспринимали большевиков только как "немецких агентов, преданных кайзеру". По мнению исследователя, их ошибкой было то, что они главным образом заботились о сохранении российского фронта и не поняли, что "большевизм планировался как политическая философия". В то же время, Кэлхоун создал образ безупречных с моральной и политической точки зрения Соединенных Штатов, которые относились к населению России сочувственно. Англия и Франция, по мнению Кэлхоуна, выступили главными инициаторами интервенции, подтолкнувшими президента, который дорожил своими моральными принципами, к активизации интервенционистских действий в России. Е.А. Мишина вслед за американским коллегой также идеализирует роль Вильсона в определении отношения США к правительству большевиков и пишет, что "интервенцию нельзя рассматривать как инициативу президента", и что это был "вынужденный шаг".

О приходе к власти большевиков Фрэнсис незамедлительно сообщил в Вашингтон, где отметил, что "похоже, большевики контролируют здесь все". Сообщения Фрэнсиса были получены в Вашингтоне только 10 ноября. Поэтому первой попыткой официального Вашингтона прокомментировать русскую ситуацию было выступление Вильсона на ежегодном съезде Американской федерации 12 ноября. Несмотря на то что президент отметил, что США "готовы сотрудничать со всеми другими классами и группами", но он был обеспокоен тем, что революционная пропаганда и мирные предложения из России могли разделить американцев на сторонников и противников продолжения войны. Поэтому он призывал к сохранению боевого духа и подверг критике "радикалов" России, назвав их "глупыми мечтателями из России".

Таким образом, Соединенные Штаты восприняли октябрьскую революцию настороженно, так как дестабилизация России достигла высшей точки, и вероятность восстановления восточного фронта все уменьшалась. Продолжение участия российской армии в войне для американской администрации имело такое же важное значение, как и для других стран антигерманского блока, так как вложения американских капиталов в России должны были быть оправданы победой Сердечного Согласия. В результате революционные изменения в России вынудили американскую администрацию в ноябре 1917 г. занять выжидательную позицию.

Как секретарь Р. Лансинг, так и президент и его помощник Э. Хауз ожидали, что внутренние проблемы России "будут разрешены без военного вмешательства". Вильсон и Хауз ратовали за создание представительного правительства в духе "великой демократии". Президент оценивал события в России через призму своей идеалистической концепции мирового развития, поэтому его выводы были далеки от реальности: он смутно представлял себе как русский народ сможет управлять таким государством в условиях острого экономического кризиса, голода и всеобщей безграмотности.

Некоторые аналитики видели в Вильсоне сторонника большевиков и считали, что президент будет проводить политику, направленную на признание большевистского правительства. Но, в итоге, он стал поддерживать идею американской помощи антибольшевистским силам в России. Антипатия президента к большевизму возникла, по мнению Д. Фоглесонга, "не только от намерения защитить капиталистическую систему, но также и от недовольства тем, что большевики бросили вызов американским ценностям теми способами, которые никогда не использовали мексиканские революционеры". Кроме того, Фоглесонг утверждает, что большевистская идеология противоречила пуританской традиции американского общества. Поэтому в 1917 г. ревнители пуританской традиции стали воспринимать большевизм "как вызов традиционным американским учреждениям и ценностям массовой иммиграциит радикальных идеологий, религиозного скептицизма, и изменение моральных стандартов".

Президент считал, что большевизм "поставил под угрозу мировой порядок и был намного шире, чем мексиканский экономический национализм". Россия, особенно Сибирь, могла быть "важной сферой для американского экспорта и инвестиций, которая была подвергнута опасности политических потрясений и радикальных социальных экспериментов". Таким образом, Вильсон пришел к выводу о том, что "большевизм является ядом беспорядка, ядом восстания, ядом хаоса".

Позиция же Лансинга была более реалистичной. В своих мемуарах Лансинг отметил, что "большевистская революция в ноябре 1917 г. не застигла госдепартамент врасплох", так как комиссии американских представителей, в первую очередь под руководством Э. Рута, представили полную характеристику ситуации в России. В результате этих сообщений Лансинг сформулировал свою точку зрения по поводу будущего России. Но, как он замечает, госдепартамент не создал плана помощи России из-за "обнадеживающих сообщений миссии Рута и убеждений, выраженных американскими специальными уполномоченными о том, что правительство Керенского было достаточно устойчиво, чтобы контролировать ситуацию и восстановить боеспособность российской армии". Другим вариантом развития событий в России для Лансинга было появление военного диктатора, опирающегося на отдельные дисциплинированные отряды.

По мнению дипломата, "исторически российская ситуация была беспрецедентна,. так как управлялась силами идеализма и невежества, поддержанных оружием". В итоге, он пришел к выводу, что большевистское движение не жизнеспособно и "Россия никогда не будет находиться под властью большевиков". Если они еще какое-то время продержатся у власти, то "государство распадется на отдельные части, которые будут требовать независимости", и большевики не смогут восстановить порядок в государстве, где "общая дезорганизация торговли, промышленности и транспорта сопровождается всеобщим недовольством и беспорядком". В доказательство своей позиции, 24 ноября 1917 г. Лансинг заверил представителя демократической России Б.А. Бахметева, что правительство США будет продолжать признавать его в качестве официального представителя России.

Среди британских политиков революция была воспринята неоднозначно. Реакцией Бьюкенена на революцию было сожаление, что "Керенский в очередной раз подвел союзников" и "потратил время на ненужные переговоры и распоряжения". В Лондоне большевистская революция сначала была воспринята "как очередной черный случай после разгрома армии союзников в Италии". Затем в британском кабинете большевизм стал восприниматься как "российская болезнь; толстоизм, искаженный и приведший к чрезвычайным мерам". Главной причиной событий в России британские аналитики считали немецкие деньги, которые были получены большевистскими лидерами.

Оценивая будущее большевистского режима, в Лондоне сделали вывод, что "большевизм не сможет обеспечить стабильности в обществе и государстве, так как в его основе лежала анархия". В министерстве иностранных дел Великобритании пришли к выводу, что "можно считать само собой разумеющимся, что большевистское правительство находится уже на его последних опорах", так как оно никогда не имело серьезной поддержки в российском обществе за исключением нескольких больших городов, где оно "контролировалось фанатическими, но не всегда честными интеллектуалами".

Точка зрения британского посла в России отличалась от позиции британского кабинета. Бьюкенен также отмечал, что "большевики составляли компактное меньшинство", но он характеризовал их как "решительных людей, которые знали, чего хотели и как этого достигнуть". Среди всех политических сил в России на стороне большевиков, по мнению дипломата, было "превосходство ума и организационный талант". Этот вывод был связан с тем, что долгое время в России не было такой политической силы, которая могла бы восстановить порядок и прекратить социальную дезорганизацию.

В результате 27 ноября британский посол отправил в министерство иностранных дел телеграмму, в которой отметил, что "положение союзников в России стало безнадежным, и необходимо пересмотреть свою позицию". Несмотря на то что Бьюкенен в этот сложный период стремился удержать Россию в войне, он все-таки пришел к выводу, что "невозможно принудить истощенную нацию сражаться вопреки ее собственной воле". Дипломат считал, что требовать того, чтобы "Россия исполнила свои обязательства, вытекающие из соглашения 1914 г., означало сыграть на руку Германии".

Британские политики, скорее всего, восприняли послание Бьюкенена как знак того, что государственность в России была уничтожена.23 декабря 1917 г. представители Великобритании и Франции заключили тайную конвенцию о разделе сфер влияния в России и организации вооруженного вторжения. Соединенные Штаты не присоединились к ней, но согласились участвовать в снабжении интервенции. По этому соглашению в сферу влияния Великобритании входили Северный Кавказ, Дон, Закавказье, Средняя Азия. Сибирь и Дальний Восток были отнесены к сфере интересов Соединенных Штатов и Японии.

Отношение к лидерам революции Ленину и Троцкому в Вашингтоне и Лондоне не было точно определенным. Неприятие радикальных методов и провозглашенной мирной программы было единственным объединяющим фактором в оценках лидеров обеих стран. Это было связано с тем, что никто из руководства США и Великобритании с Лениным и Троцким не был знаком, поэтому их оценки были расплывчаты и близки к их точке зрения по отношению к идеологии большевизма. Например, Лансинг считал, что большевистские лидеры "действовали полностью в интересах Германии" и одновременно "могли быть честны в целях и крайне нечестны в методах".

Только Бьюкенен мог дать точную оценку лидерам большевиков, так как он был очевидцем событий в России. В ноябре 1917 г. он отмечал, что Ленин и Троцкий были "необыкновенными людьми", несмотря на то что он испытывал "отвращение к их террористическим методам" и "оплакивал разрушение и нищету, в которую они ввергли страну". Но затем под влиянием событий во внутренней жизни России его мнение изменилось. В начале 1918 г. дипломат уже обращал внимание кабинета на то, что "Ленин и Троцкий представляют собой разрушительную, а не созидательную силу". Поэтому спасением для России могла быть только поддержка контрреволюционных усилий Керенского, Корнилова и Каледина со стороны союзников.

Таким образом, революция в России и позиция, которую заняли страны-союзницы, показали, что старый международный порядок был серьезно подорван. Это обстоятельство стало основой для провозглашения двух концепций мирового развития - мирной программы большевиков и четырнадцати пунктов американского президента.

Внешнеполитическая концепция правительства большевиков была отражена в Декрете о мире, который В.И. Ленин произнес на II Всероссийском съезде Советов 26 октября (8 ноября) 1917 г. Этот документ имел большой резонанс среди воюющих стран. Положения ленинского Декрета о мире опровергали принципы международных отношений ХЕХ в. и прогнозировали развертывание мировой революции. Принципы открытой дипломатии, самоопределения наций, мира без аннексий и контрибуций, скорейшего завершения войны в ленинской программе были созвучны менее радикальным пунктам, составленным американским президентом. Четырнадцать пунктов были провозглашены два месяца спустя после Декрета о мире. Проблемы, которые были поставлены в обоих документах, обсуждались в военных и дипломатических кругах стран Европы в течение всей войны.

Внешнеполитическая программа Вильсона была провозглашена на фоне мирных переговоров между Россией и Германией в Брест-Литовске, ставших для стран антигерманского блока болезненным ударом, который они восприняли как измену союзническому долгу, и поэтому проигнорировали призывы советского руководства начать переговорный процесс со странами Четверного союза. Поэтому свою речь перед Конгрессом 26 декабря 1917 г. (8 января 1918 г.) президент начал с рассмотрения волновавших всех российско-германских переговоров.

Он приветствовал отказ советской дипломатии от тайных переговоров и отметил, что на переговорах русские представители действовали "очень справедливо и очень мудро, в истинном духе современной демократии", когда

заявили, что заседания конференции должны проходить "при открытых дверях" 15 (28) декабря 1917 г. по предложению большевиков переговоры были прекращены на десять дней. Перерыв в переговорах был объявлен для того, чтобы другие государства присоединились к ним. Прекращение переговоров Вильсон объяснил тем, что "русские представители были искренними и честными, поэтому не могли подчиниться требованиям, основанным на захвате и господстве" '. Кроме того, он надеялся, что большевики окончательно отвергнут предложения Берлина и переговоры не будут возобновлены, поэтому и заявил о своем сочувствии большевикам в переговорном процессе и косвенно предложил им свою помощь.

Отказ союзников принять участие в переговорах Вильсон прямолинейно объяснил тем, что они не ожидали того, что советская сторона выскажет свои предложения относительно окончания войны и условий будущего миропорядка. Кроме того, военный разгром Германии стоял на первом месте в стратегических планах союзников, поэтому начало обсуждения конкретных условий будущего мира Вильсон и Ллойд Джордж назначили не ранее, чем на весну 1918 г.4

Но это, по словам Вильсона, не означало, что американский народ оставил надежду получить и использовать "шанс помочь народам России достичь желаемой свободы и упорядоченного мира". Этому важному обстоятельству президент посвятил шестой пункт его мирной программы, где отметил, что необходимо освободить русские территории и решить ее проблемы, предоставляя гарантии получения "полной и беспрепятственной возможности принять независимое решение относительно ее собственного политического развития и ее национальной политики".

Таким образом, мирная программа Вильсона могла стать основой сотрудничества Соединенных Штатов с большевиками, что было предметом опасений британского кабинета. Поэтому Лондон должен был проводить достаточно гибкий курс по отношению к большевистской России: дипломатические отношения с Советской Россией сохранялись в ожидании возможной смены власти в Петрограде.

Программа Вильсона во многом противоречила позиции Великобритании и Франции и вынудила британского министра иностранных дел А. Бальфура выступить с речью, отражающей его отношение к русской ситуации.16 января 1918 г. в Палате общин Бальфур заявил, что "Правительство Его Величества не признает петроградскую администрацию" де-юре и де-факто и М. Литвинова как посла. Это заявление обнаружило несогласие Великобритании с американскими предложениями в русском направлении и обозначило расхождения между двумя атлантическими государствами в преследуемых целях: британский кабинет исключал возможность участия большевистской России в определении принципов нового мирового порядка и был заинтересован в ослаблении своего недавнего союзника.

Следствием этого заявления стал отзыв британского посла Бьюкенена из России. Но экс-посол был не согласен с категорическим выводом министра, и уже "в первых беседах с членами правительства высказался против полного разрыва с большевиками на том основании, что это предоставило бы германцам полную свободу действий в России".

Уллман считает, что лондонский ответ на большевизм в России был далек от последовательного: принимаемые решения "имели мало общего с враждебностью к революционному режиму", находились под влиянием последнего года войны. Решения принимались на основе информации из России, которая была "часто недостаточной и иногда ошибочной; иногда они были приняты по явной догадке одного, или в противовес советам наиболее способных британских представителей в России".

Таким образом, враждебная позиция британского кабинета была обусловлена отказом России продолжать войну на основании призыва Ленина прекратить военные действия и начать переговоры "о справедливом демократическом мире" без аннексий и контрибуций.

Но русский фактор остался одним из определяющих в военной дипломатии и после октябрьской революции. Поэтому начало переговоров большевиков с австро-германским блоком побудило Лондон установить неофициальные дипломатические отношения с Советским правительством и последовать советам Бьюкенена, используя последнюю возможность вернуть Россию в войну против Германии. Брюс Локхарт, эксперт по русским вопросам в департаменте морской торговли в Лондоне, хорошо знакомый с Россией и политической элитой страны по работе в британском консульстве в Москве в 1915-1917 гг., предложил "установить отношения с "временным" коммунистическим правительством". Ллойд Джордж в свою очередь просил его возглавить эту миссию.

У. Фоулер обратил внимание на то, что британский дипломат предпринял свою миссию с пониманием, что для Британии существуют "две главные цели в войне - это разгром германского милитаризма и подавление большевизма в России". Из воспоминаний Локхарта мы видим, что он активно общался с иностранными представителями в России (французским послом генералом Нуленсом, генералом Ромеем, возглавлявшим итальянскую военную миссию, американским военным представителем майором Риггом). Лорд Милнер и супруги Веббы часто составляли Локхарту кампанию за обедом. После этих бесед Локхарт анализировал в своих записях не только феномен большевизма и степень его опасности, но также и особенности американо-английских отношений и многие другие вопросы.

На основании этих записей можно сделать вывод, что весной 1918 г. цели Великобритании заключались не только в военном разгроме Германии и уничтожении большевизма. Британский эксперт рассматривал более широкую программу. Британское руководство посредством миссии Локхарта искало возможности возвращения России в войну и одновременного ее ослабления. В то же время, уже тогда Великобританию волновало излишнее стремление Америки утвердить свое влияние в международных отношениях. Все эти вопросы Локхарт должен был проработать в России.

Неоднозначность политики Англии в отношении большевиков проявилась в полной мере в ситуации с признанием полномочий представителя новой власти в Лондоне. Согласно нормам международного права, после падения Временного правительства дипломатические полномочия К. Набокова должны были перейти к представителю новой власти Литвинову. Лондон предоставил ему только неофициальный статус.

После Брест-Литовского перемирия в марте 1918 г. американское правительство также заняло принципиальную позицию по отношению к советскому правительству. Американский посол в России отказался переехать в Москву вслед за Советским правительством и остановился в Вологде, где участвовал в разработке планов свержения Советов, рекомендуя своему правительству начать вооруженную интервенцию. Позже в конце июля 1918 г. американский дипломатический корпус из Вологды переехал в Архангельск, который стал центром интервенции. В начале июня 1918 г. американское правительство продолжало этот курс, отвергнув назначение Литвинова, находившегося тогда в Лондоне, полномочным представителем РСФСР в США.

Таким образом, определяя области совпадающих интересов двух держав и наличие разногласий в отношении Вашингтона и Лондона к лидерам правительства большевиков и их внешнеполитической программе, можно прийти к следующим выводам.

Для Вильсона Россия обладала выгодными геополитическими позициями, поэтому даже в условиях политического и экономического кризиса она должна была участвовать в мировой политике и уравновешивать мощь Великобритании. Поэтому изоляция и полное истощение России были недопустимы. Но Вильсон не хотел делать категорических замечаний в адрес советского руководства, но и противостоять курсу Великобритании он не мог.

А. Майер отмечает, что в начале правления большевиков "Вильсон следовал своей безграничной вере в российских людей и был уверен, что вскоре они победят свою военную усталость, чтобы снова активно включиться в большой крестовый поход". Причиной такой оптимистичной позиции, по мнению Майера, было то, что "мирная политика Ленина в это время затемнила его экономическую и политическую программу". Майер считает, что президент не воспринимал всерьез советскую власть, и полагал, что большевики "только временно контролировали Петроградский совет, который в любом случае скоро будет вытеснен избранным народом Учредительным собранием". Такая позиция президента была связана с неприятием им любой формы диктаторской власти и верой в торжество демократии.

С другой стороны, Вильсон и Хауз были серьезно обеспокоены "угрозой создания военно-политического русско-германского блока", но ни один из них не был пока еще готов даже к обсуждению военного вмешательства, предложенного членами британского военного кабинета Милнером и Сесилем. К середине декабря 1917 г. большинство официальных лиц американского правительства стали придерживаться рекомендаций "Инкваири" в том, что лучшей политикой по отношению к России должно быть дипломатическое воздействие, а не силовое. Составитель архива полковника Хауза Ч. Сеймур заметил, что "приход к власти большевиков был, в конце концов, предназначен для того, чтобы принести Германии затруднения, так как зараза социального мятежа вскоре затронет германские войска восточного фронта". Укрепление власти большевиков и их антивоенная политика в 1918 г. предопределили постановку вопроса о выборе варианта американского воздействия на ситуацию в России (но пока ни о каком вторжении речи не было). В итоге, американские политики и военные сходились в убеждении, что необходимо сосредоточить главные усилия союзников на западном фронте, а для этого они предлагали концентрировать силы именно на этом театре.

Социалистические идеи правительства большевиков были настолько неприемлемы для союзников, что нельзя было ожидать, что "они будут работать вместе даже в таком важном вопросе как продолжение войны". Поэтому британское правительство было настроено против большевизма и революции в России в той же степени, как и против Германии. За вторжение в Россию выступали в основном военные (в первую очередь генерал Альфред Нокс), связывая свои планы с активизацией действий японской армии. Точка зрения военных нашла поддержку у министра иностранных дел А. Бальфура, хотя он и не был на сто процентов уверен в негативном влиянии внутренней обстановки в России на международные отношения. С возобновлением в январе 1918 г. русско-германских переговоров даже Бьюкенен стал склоняться к "полному разрыву отношений с большевистским правительством. и к политике вооруженной интервенции", так как положение в стране, по его мнению, стало "изменяться к худшему".

Напрашивается вывод, что англичане более чем американцы связывали свою русскую политику с необходимостью военной интервенции. К началу 1918 г. военная необходимость требовала, по их мнению, решительных действий, которые предполагалось предпринять в следующей последовательности: оккупации Транссибирской железной дороги Японией; союзной оккупации Владивостока и Мурманска; совместного масштабного вторжения японских, американских и союзных войск (в определенной комбинации) с целью восстановления Восточного фронта против Германии. Лансинг к весне 1918 г. стал склоняться к позиции Бальфура и британских военных руководителей. Но президент и военные руководители настаивали на другой стратегической линии , отличной от британской, поэтому личные симпатии государственного секретаря не могли определить политику его страны.

Несмотря на то что отношение Вашингтона и Лондона к октябрьской революции и внешнеполитическому курсу правительства Ленина не совпадало, для британского кабинета была важна позиция американской администрации. Поэтому оба правительства должны были согласовать свои действия, стремясь найти точки соприкосновения в позициях лидеров обеих стран и в концепциях внешнеполитических действий, что и нашло свое выражение в планировании и подготовке англо-американской интервенции в Россию.

Раздел 3. Проблема иностранной интервенции в Россию в американо-английских отношениях в 1918 г.