Роль Махатма Ганди в освободительном движении Индии

В разработке своей политической программы Ганди опирался на традиционную систему ценностей индийского общества, которая была (и остается) тесно связана с религией. Многие религиозно-этические ценности, на которых настаивал Ганди, постепенно легли в основу методов национально-освободительной борьбы.

Таким образом, идеология Махатмы Ганди глубоко укоренена в индийской культуре и даже в ментальности народа. Истоки идеологии ненасилия лежат в различных мировых религиях. В основе гандизма - глубоко разработанное философское учение, составляющее целостное мировоззрение. Все социально-политические практики гандизма имеют свое философское обоснование и этическое оправдание. Центральная идея гандизма - идеал ахимсы, проявляющейся в непричинении вреда живым существам и абсолютном ненасилии.

Рассмотрение гандизма с точки зрения воплощения идей ненасилия приводит к выводу о том, что это учение является целостной идеологией, объединившей философско-моральные нормы и социально-политическую практику. В гандизме они основываются на общей идее ненасилия, исходящей из религиозных воззрений и проявляющейся в политической жизни. Достижение Индией независимости посредством мирной борьбы свидетельствует о действенности ненасильственных методов.

2. Махатма Ганди в межвоенный и послевоенный периоды

2.1 Становление Махатмы Ганди как политического лидера. Кампании ненасильственного неповиновения 1919-1922 и 1930 гг.

Как уже упоминалось, Ганди родился в 1869 году в богатой и знатной семье, входившей в правящую элиту одного из гуджаратских княжеств - Парабандара. Получив хорошее образование дома, он продолжил учебу в Британии, где близко сошелся с ведущими деятелями теософского движения и был представлен Елене Блаватской и Анне Безант, впоследствии выступившей одним из основателей Индийского национального конгресса. Вернувшись в Индию, он занялся адвокатской практикой и уехал в Южную Африку. Именно там и произошли события, которые определили жизнь не только самого Ганди, но и судьбы Индии. В Южной Африке будущий махатма принял обет самоограничения (брахмачари) и разработал формулу движения общественного протеста, которую он назвал «сатьяграха». Отправив жену на родину, он приступил к использованию своей уникальной политтехнологии ради борьбы за права индусов, живших на юге Черного материка. Ведь тогда существовали законы, которые весьма ограничивали права индийцев, которые хотели заниматься предпринимательством, приобретать собственность или защищаться в суде. В 1907 году Ганди начал первую кампанию гражданского неповиновения. Она попала на страницы мировой печати. Общественное мнение Европы и Америки оказалось привлеченным к проблеме индийских эмигрантов в Африке. И когда в 1913-м Ганди начал вторую кампанию, южноафриканские власти пошли на переговоры с махатмой и приняли законы, облегчавшие положение его соотечественников. Овеянный славой борца за гражданские права, Ганди вернулся в Индию - уже как махатма, как святой.

Прибыв в Индию, Ганди не окунулся немедленно в политическую борьбу, как это можно было бы предположить. Он считал, что не имеет права делать этого, так как не владеет информацией о реальном положении дел в своей стране. За 20 лет многое здесь изменилось.

Индия уже давно - одна из колоний Британской короны. Как и всякую колонию, ее нещадно обирают. Страна нищает с каждым годом. Народы Индии мечтают видеть родину не нищей и голодной, а счастливой, богатой, могущественной державой, достойной своей великой древней культуры. Но англичане слишком сильны, говорят все. А народам Индии запрещено носить, хранить, иметь оружие. Приходится вести осторожные разговоры о предоставлении стране статуса доминиона.

И вот появляется шанс на свободу. Англичане сами затеяли реформу по изменению системы управления в Индии. По имени авторов она названа «реформой Монтегю-Челмсфорда». Согласно ей индийская администрация будет не только назначаться из Лондона, но частично избираться самими индийцами. Планируются и другие уступки. Правда, проведение реформы Монтегю-Челмсфорда пока откладывается. Это и понятно - идет Первая мировая война, все силы брошены на борьбу с врагом. Через какое-то время война закончена. Англия в числе победительниц, и индийские новобранцы ей больше не нужны. Народ в колонии за время войны, однако, совсем распустился, имеет смелость заявлять о каких-то правах и выборах. Чтобы оценить состояние дел, собирается комиссия во главе с судьей Роулеттом. Комиссия разберется, чего не хватает туземцам, даст рекомендации, какие реформы провести. Предложения комиссии и составили основу билля Роулетта, суть которого в том, что все «послабления», допущенные во время войны, были отменены. Восстанавливалась жесткая цензура. Создавалась тайная политическая полиция. Генерал-губернаторы получали чрезвычайные полномочия. Вводились военно-полевые суды. Власти получали право арестовывать и заключать в тюрьму без суда любого заподозренного в нелояльности к ним. Фактически, билль Роулетта санкционировал развязывание в стране террора.

Вот статья, появившаяся в индийском уголовном кодексе: «Всякий, кто словами, либо произнесенными, либо предназначенными для чтения, или жестами, или изображениями, или другими способами возбуждает или пытается возбудить недовольство правительством, учрежденным законно в Британской Индии, подлежит следующему наказанию: пожизненной ссылке на каторгу, или ссылке на другие сроки, или тюремному заключению на срок от трех лет со штрафом или без оного» (статья 124а).

Очевидно, что при желании почти любое действие можно истолковать как попытку «возбудить недовольство правительством» и дать человеку срок даже без судебной процедуры.

Такова предыстория конфликта. Вместо благодарности индийцы получили кнут, а неоправдавшиеся надежды сделали удар британского правительства еще болезненнее. Ганди сразу после прочтения билля решил организовать сатьяграху за его отмену. Как и с чего начать сатьяграху? Первая кампания в Южной Африке началась спонтанно. Кроме небольшого кружка единомышленников по ашраму в Трансваале у индийцев не было никакой политической организации. В Индии дело обстояло иначе - здесь давно уже действовала такая политическая сила, как Индийский Национальный Конгресс (ИНК).

Ганди всегда искал единомышленников. ИНК - реальная сила. Поэтому первым делом Ганди обратился в местный комитет Конгресса - «сабху» - с предложением немедленно взяться за подготовку сатьяграхи. Его поддержали, назвав этот комитет Сабха Сатьяграха. Английская пословица гласит: «Хорошо начатое - наполовину сделанное» (Well begun is half done). Первый шаг должен быть понят и поддержан. Только массовость участников может обеспечить успех.

Для Ганди не характерен лозунг: «Надо ввязаться в бой, а там посмотрим». Сатьяграх старается продумать даже нюансы. Обсуждение в Сабха Сатьяграхе длится всю ночь, но решение - с чего начать - так и не принято. Все расходятся, Ганди засыпает прямо за столом, продолжая размышлять о билле Роулетта. В полусне при пробуждении к нему приходит идея. Он сообщает всем, что начинать надо с хартала.

Хартал часто понимается как забастовка. Но хартал - это ритуальное и молитвенное воздержание от деловой активности, сопровождающееся постом. Хартал предназначен для самоочищения. «Сатьаграха, - заявляет Ганди, - представляет собой процесс самоочищения, борьба наша - священна, и я считаю, что нужно начать борьбу с акта самоочищения. Пусть все население Индии оставит на один день свои занятия и превратит его в день молитвы и поста». Перед началом борьбы, которая обещает быть долгой и трудной, важно создать внутренний психологический настрой, очистить свой ум от суетных мелочных мыслей. Важно настроиться на страдание, на самоограничение - без них борьбы не бывает. Пост сам по себе - самоограничение, маленькая репетиция перед стартом.

С другой стороны, если вдруг по поводу хартала закрываются одновременно сотни тысяч лавок, не работают базары, пусты государственные учреждения - это очень напоминает забастовку, экономическое воздействие которой может быть ощутимо.

Итак, билль принят 19 марта 1919 года. На 30 марта назначен первый хартал. Поскольку времени для подготовки не хватило, его перенесли на 6 апреля. Ганди надеется, что хартал станет сигналом к кампании гражданского неповиновения.

Было решено, что гражданское неповиновение коснется только тех законов, которые массы сами склонны нарушать.

6 апреля 1919 года сатьяграха началась. Сторонники Ганди рассчитывали на поддержку только четырех городов: Бомбея, Мадраса, Бихара и Синда. Реально же вся Индия не вышла на работу. Сатьяграхи решили нарушить закон о продаже запрещенной литературы. Специально для этого случая они отпечатали две брошюры Ганди, запрещенные в Индии: «Хинд сварадж» и «Сарводайя» (вольный пересказ упоминавшейся книги Раскина, выполненный Ганди на гуджарати). Торговля шла открыто и очень бойко. При назначенной цене за книжку в 4 ана (1 ана= 1/6 рупии, т.е. номинальная цена была 1/4 рупии) книги продавались за 5, 10 и даже 50 рупий, т.е. в 20 - 200 раз дороже. Это напоминало благотворительный базар. Всех покупателей предупреждали, что за покупку их могут арестовать. Возможность таким простым способом продемонстрировать свою смелость и несогласие с правительством наполняло покупавших гордостью. Все были возбуждены, каждый старался заплатить больше, как будто увеличивая этим степень своей виновности. Книги раскупались моментально. Было предложено также нарушить «соляной» закон, по которому монополия на производство и продажу соли принадлежала Британии - путем выпаривания соли из морской воды - но в этот раз эта идея особого энтузиазма не вызвала. Люди с нетерпением ждали арестов.

Правительство, однако, поступило иначе. Задача властей - сорвать кампанию, не дать ей развиться. И они нашли верный ход. «Продавать запрещенные книги нельзя, - сказали они, - но в законе ничего не говорится о продаже нового издания запрещенных книг». Продавать новые издания не запрещено, следовательно, юридически все было правильно, наказывать участников акции не за что. Хотя нелепость такой трактовки была очевидна, «известие это вызвало всеобщее разочарование».

Ганди спокоен, он не видит в случившемся ничего страшного. Он предлагает сделать важный, как ему кажется, конструктивный шаг - подписать декларацию о единстве мусульман и индусов в борьбе против билля Роулетта. Национальная рознь - одна из основных причин слабости народов Индии. Англичане умело ее поддерживают, не давая затухнуть вековой вражде. Подписав подобный документ, граждане Индии удвоят свои возможности сопротивления. Так считает Ганди, но массы хотят не подписывать бумажки, а делать «настоящее дело». Пробужденная энергия ищет выхода.

«Я давно заметил пристрастие людей к активной деятельности и нелюбовь к спокойным конструктивным усилиям», - скажет Ганди после того как на объявленный им митинг по вопросу индусско-мусульманского единства соберется лишь небольшая группка людей вместо вчерашней толпы, охотно покупавшей «новые издания запрещенной литературы». Куда же вылилась накопившаяся десятилетиями и «высвобожденная» Ганди энергия?

Она вылилась в беспорядки. В стране молниеносно вспыхнули бунты. Разбирали рельсы. Обрезали телеграфные провода. Ганди потерял контроль над ситуацией. В Пайдхуни, районе Бомбея, он пытался образумить неистовствующую толпу. Подошли уланы. В них полетели камни - «казалось, град кирпичей неиссякаем». С помощью пик и лошадей уланы рассеяли толпу, затоптав и изувечив многих.

А через неделю наступила развязка, получившая название «бойня в Амритсаре». В Амритсаре, религиозном центре сикхов, на базарной площади Джалианвала Багх собралась безоружная демонстрация, в которой было много женщин и детей. К ночи 12 апреля генерал Р.Э.Г. Дайер издал приказ, запрещающий демонстрации. Приказ никто прочитать не успел. На следующий день, 13 апреля, Дайер вывел на площадь солдат и расстрелял демонстрацию. Площадь Джалианвала Багх обнесена высокой каменной стеной, так что никто не мог убежать. Люди метались от стены к стене, не находя выхода, а Дайер велел солдатам целится туда, где толпа гуще. Это действительно была бойня.

Расстрел 13 апреля был только началом репрессий. Правительство решило подавить волнения с примерной беспощадностью. Кроме массовых арестов, были введены особо экзотические наказания: публичные порки, ползание в пыли. Мирной сатьяграха оставалась не более двух дней.

Ганди потрясен - не только чрезвычайной жестокостью возмездия, но и своей ошибкой. Сатьяграха была преждевременной. Народ к ней не был готов; Ганди переоценил его возможности. Идею гражданского неповиновения Ганди и массы понимали по-разному. Вывод: «Чтобы стать способным на практике к проведению гражданского неповиновения, человек должен прежде всего пройти школу добровольного и почтительного повиновения законам страны. То, что кровь жертв лежала на англичанах, несомненно. Было бы соблазнительно просто свалить на них и всю ответственность за разыгравшуюся трагедию. Любой политик поступил бы так. Ганди поступает иначе. Он приносит публичное покаяние за то, что призвал массы на борьбу, когда они еще не были готовы ни к исключительно ненасильственным действиям, ни к конструктивной, позитивной работе. Эту преждевременную сатьяграху он называет «ошибкой величиной с Гималаи».

Надо сказать, что и через четверть века, во время волнений в Индии в августе 1942 - феврале 1943 крестьяне по-прежнему весьма превратно понимали идеи Ганди о ненасилии. Глубоко почитая Махатму, они старались действовать исключительно ненасильственным образом: они захватывали полицейские участки, сжигали суды, прерывали коммуникации, создавали свои полицию и суд, где судили нарушителей «по закону». При этом старательно избегали убивать кого бы то ни было, а потому искренне считали, что действуют согласно принципу ахимсы. Отчеты о своей деятельности они посылали Бапу (отцу) в тюрьму. Ганди ответствовал: «В своем отчете вы дали описание того, как вы взорвали железнодорожный путь, привели в негодность дорогу, сожгли здание суда, организовали параллельное правительство и т.д. Это не методы ненасильственных действий. Многие ошибочно полагают, что если не совершаются убийства, это ненасилие. Иногда убийство - наиболее благородное насилие».

Ганди признался, что сатьяграха была преждевременной. «Мое признание навлекло на меня немало насмешек», - писал он потом; каяться не в обычаях политиков, проще найти «стрелочника» - внешнего и внутреннего врага. Признание ошибок требует особого рода мужества, отличного от мужества умереть за свое дело. Ганди нашел его в себе, но и этот его жест был не понят и превратно истолкован. Однако эта апрельская неделя была только первым раундом трехлетней сатьяграхи.

Гражданское неповиновение оказалось опасным занятием. Хотя привычно думать, что вести борьбу с несправедливым режимом можно только нарушая его законы. Нарушение законов неизбежно ведет к карам, репрессиям, насилию. Ганди ставит себе такой вопрос: можно ли эффективно сопротивляться режиму, повинуясь его законам?

Когда борьба происходит в рамках закона, властям нет повода кого-то наказывать. Идея хорошо согласуется с духом сатьяграхи - не провоцировать насилие - но как ее осуществить? Ганди находит путь. На Объединенной конференции индусов и мусульман в Дели по вопросу о халифате (1920) он на ломаном хинди-урду пытается объяснить новую технику борьбы. Не находя подходящего слова, он называет эту технику по-английски - «non-cooperation» - «не-сотрудничество». (Позже Ганди специально искал и нашел мусульманские варианты для «несотрудничества»: ба-аман, тарк-и-малават).

На многие идеи Ганди окружающие смотрели как на чудачества (так будет и с замыслом Соляного похода), но к этой сразу же отнеслись всерьез. В Калькутте в сентябре 1920 собирается чрезвычайная сессия Индийского Национального Конгресса исключительно по вопросу о несотрудничестве. Принимается решение - использовать новое оружие в борьбе за самоуправление страны («сварадж» по-индийски). 6 декабря этого же года - ежегодная сессия ИНК в Нагпуре подтверждает правильность выбранной чрезвычайной сессией тактики борьбы, приняв Нагпурскую резолюцию. Горячим обещает быть Новый 1921 год.

Программа несотрудничества с властями, предложенная Ганди 30 июня 1920 г. на совместной конференции мусульман и индусов, по замыслу была чрезвычайно проста. Возможно, в простоте и заключалась ее эффективность. Программа включала две части. В негативной части предлагалось свести до минимума контакты с англичанами: не вступать с ними в деловые отношения, не посещать правительственные школы, отказаться от всех предоставленных британским правительством наград (Ганди вернул две свои золотые медали за помощь короне в войнах с бурами и зулусами, заслуженные в Южной Африке, хотя очень дорожил ими), уйти со всех постов, которые индийцы занимали в английской администрации и т.п. Предлагалось бойкотировать английские продукты и товары.

Позитивная часть программы была построена на проповеди «свадеши».

«Свадеши» переводится как «отечественный». Так называлось движение за развитие национальной промышленности, возникшее в Индии еще во время подъема национального движения в 1905-1910 годов. Ганди оживил старые лозунги, в качестве радикального средства предложив «чаркху» - ручную прялку. Англичане наводнили страну своими красивыми и дешевыми тканями. Индийцы покупают их и их деньги утекают к владельцам текстильных фабрик Ланкастера. Одновременно индийцы лишают финансовой поддержки местных текстильщиков. Будем покупать только свои ткани, даже если они пока хуже по качеству. Своих тканей мало? - будем же сами производить их с помощью бабушкиных прялок, если нет современного оборудования. Вкладывая рупии только в индийское производство, мы убиваем двух зайцев: лишаем англичан нашей финансовой поддержки и возрождаем отечественную промышленность.

В 1921 году несотрудничество заработало вовсю. Никакого насилия. Никаких противоправных действий. Я не хочу занимать пост чиновника в муниципалитете, а предпочитаю работать грузчиком - это мое право. Я не хочу покупать английские тонкие ткани, предпочитая носить грубое, вручную тканное дхоти - это мое право. Среди моих партнеров по бизнесу почему-то нет англичан - каждый сам выбирает себе партнеров. Нельзя принудить человека покупать что-то, если он этого не хочет. А с тем, что он приобрел, он волен распорядиться как угодно, хоть сжечь. Индийцы вдруг начали сжигать британские ткани, купленные ранее. Это их право.

Несотрудничество неожиданно высветило поразительный факт: англичане правят не потому, что они сильны, но они сильны потому, что индийцы соглашаются сотрудничать с ними, поддерживают англичан своим сотрудничеством. Забегая несколько вперед, можно привести следующую цифру: к началу 30-х годов в результате бойкота английских тканей и развития ручного прядения экспорт английских тканей сократился на две трети. Потери ланкастерских фабрикантов были столь ощутимы, что они предлагали правительству немедленно арестовать Ганди и сослать его на малонаселенные острова в Индийском океане.

Англичане оказались не готовы к политике несотрудничества, проводимой Ганди. Тем временем несотрудничество приобретало все более массовый характер. Своего апогея оно достигло в конце 1921 года, когда в Индию прибыл принц Уэльский, будущий король Эдуард VIII.

Методы борьбы, стратегия ведения политики, равно как и поведенческая модель политика в целом были обозначены Ганди еще во время его пребывания в Южной Африке и практиковались им на всем протяжении национально-освободительного движения. Одна из первых попыток «выкристаллизировать» и проанализировать некоторые из методов Ганди была сделана Эламкулатхом Манна Намбудирипадом (1909-1998), одним из лидеров Коммунистической партии Индии, современником и в прошлом оппонентом Ганди. В своей книге «Махатма Ганди и гандизм», написанной в 50-х годах, Намбудирипад, тогда критиковавший Ганди, весьма точно и объективно выделяет особенности тактики Ганди во время пропаганды идеи конструктивной программы, - особенности, которые будут характеризовать политическую стратегию Ганди вплоть до его смерти и которые будут заимствоваться политиками независимой Индии. Ключевым фактором, по мнению Намбудирипада, является то, что «Ганди редко касался политических вопросов. Возьмем, например, его речи 1921-1922 годов, когда он часто упоминал о зверствах в Панджабе, о законопроектах Роулетта и о халифатистском движении, - все его речи того периода были направлены против английского правительства. Сравним их с его речами 1924-1928 годов, которые почти все были посвящены лишь вопросам социальной и духовной жизни: теперь он поднимал массы не против политической и экономической системы, под гнетом которой они жили, а против некоторых социальных зол и в защиту некоторых духовных ценностей». Далее, говорит автор, Ганди, хотя и выступал против «империализма» и помещичьего землевладения, тем не менее много говорил о бедствиях народа, неравенстве и необходимости восстановить «попранную справедливость»: «Не было ни одного слоя населения, проблемы жизни которого он не изучал, жалкое положение которого он не обрисовал, о желанном благополучии и утешении которого он не говорил со своими слушателями. Именно благодаря этому ему удавалось привлечь на свою сторону различные прослойки неимущих и угнетенных масс народа».

Третьим фактором Намбудирипад называет способность Ганди говорить «от имени трудящихся масс на понятном им языке» и в то же время его категорическое неприятие всего, «что могло бы настроить массы против существующей социальной системы». Помимо этого Намбудирипад выделяет умение Ганди наделять каким-либо занятием, делом, каждого, кто к нему обращался: «…он владел искусством давать какую-нибудь работу каждому, кто к нему приходил. Вы могли быть рабочим, крестьянином или человеком свободной профессии - кем бы вы ни были, Ганди всегда находил, чем вас занять. И тем, что он давал вам занятие, он вселял в вас ободряющую мысль, что вы служите великому делу духовного, экономического и политического возрождения своей страны. Этого он достигал с помощью своих лозунгов о чаркхе, о разных видах кустарного производства, о хинди, об упразднении неприкасаемости, об общей социальной реформе».

Ганди побуждал людей к деятельности и создавал у них впечатление, что все, делаемое ими, является необходимой подготовкой к борьбе за сварадж. «Именно благодаря этому, - резюмирует Намбудирипад, - Ганди мог создать многочисленные кадры решительных борцов национального движения, принимавших его руководство, кадры, которые были охвачены духом служения долгу и самопожертвования…».

Для понимания практического воплощения политической стратегии Ганди, тесно связанной, в том числе, с его религиозными принципами, предлагается проанализировать крупнейшую публичную акцию, проведенную под руководством Ганди, - «соляную» сатьяграху 1930 года, общеиндийскую кампанию гражданского неповиновения.

В 1929 году на сессии Конгресса в Лахоре была принята резолюция о требовании для Индии полной независимости - пурна сварадж. Конгрессисты согласились в том, что необходимо было проведение кампании гражданского неповиновения, организацию которой поручили Ганди. После Лахорской сессии Ганди удаляется в свой ашрам в Сабармати, где, судя по его письмам, тщательно обдумывает план будущей сатьяграхи.

«Соляной» поход, стилистика которого была насыщена многочисленными явными и скрытыми метафорами, образами, символизмом, аллегориями, сравнивали с блестяще поставленной пьесой. Так, английский исследователь Деннис Далтон называет его «блестящим театральным действом». Продуманность организации похода действительно позволяет говорить о наличии у Ганди определенного сценария, четкое следование которому обеспечивало безоговорочный успех кампании.

Прежде всего, Ганди определяет форму протеста. Это мирный марш, форма, успешно опробованная им в Южной Африке в ноябре 1913 года и в феврале 1928 года в Бардоли, небольшой деревне в Гуджарате. Затем, он выбирает объект протеста. Им становится не абстрактная несвобода индийцев, но вполне реальный соляной налог. Несмотря на то, он составлял незначительную часть в общей сумме налогов, всего три процента, такой выбор был не случаен: «соль является важнейшей необходимостью после воздуха и воды… Естественным последствием соляной монополии стало уничтожение возможности работы на соляных приисках в тысячах районах, где бедные люди добывали для себя соль». В то время как долговременная цель сатьяграхи, заявленная Конгрессом, - пурна сварадж, ее ближайшей целью становится отмена соляного налога. С одной стороны, соль приобретает символическое значение: в ней воплощается тот самый Даридранараян, служение которому Ганди поставил во главу своей программы. С другой, как замечает исследователь Ричард Данной, «сатъяграха зависит от точности, с которой лидер определяет пороки в мощной структуре власти. Если он сможет «нацелиться» на это слабое место в правильный момент, с правильной согласованностью общественного интереса и правильной координацией групп сопротивления, здание власти рухнет». Таким образом, соляной налог оказывается правильно определенным «пороком» в системе власти, «самым слабым элементом в структуре власти, на который можно воздействовать, используя минимум ресурсов».

Немаловажным было и то, что один из главных участников той сатьяграхи, Валлабхаи Патель, был арестован за несколько дней до начала «соляного» похода, 7 марта. Ганди воспринял это событие как «добрый знак». 9 марта Ганди заявляет: «То, что сардар Валлабхаи был арестован и осужден, является хорошим предзнаменованием. Осталось только понять, какую пользу мы можем извлечь из такого хорошего начала. Битва началась, и мы должны позаботиться о ее завершении. Люди должны отпраздновать арест и приговор сардара, устроив всеобщий хартал. Я требую, чтобы владельцы фабрик закрыли свои фабрики, студенты не посещали учебные заведения, владельцы магазинов должны закрыть свои магазины. Не будет никакой необходимости просить Гуджарат сохранять мир. Наша битва должна остаться ненасильственной от начала до конца».

В сохранении ненасильственного характера сатъяграхи немаловажную роль сыграл выбор ее участников. Показательно, что для «соляного» похода Ганди выбирает не конгрессистов, но воспитанников его ашрама. Конгресс рассматривал ненасилие как временную меру, имеющую определенную эффективность на данном этапа, но не как кредо, устойчивое убеждение, в то время как намерением Ганди было «задействовать в движении только членов ашрама и тех, кто следовал его дисциплине и принимал дух его методов». В конце февраля в газете «Янг Индия» Ганди публикует статью «Некоторые правила сатъяграхи», где подробно излагает свои требования к ее участникам и советы, как следует себя вести истинному сатъяграхи в той или иной ситуации - при проведении индивидуальной или групповой кампании гражданского неповиновения, при аресте, при общинных столкновениях. Позже в издании «Навдживан» Ганди пишет о том, какой должна была быть пища участников похода: «Пища должна быть максимально простой. Понадобится только ротлгкэджери с овощами, а также молоко или творог. Никаких сладостей. Овощи должны быть сварены, и никакого масла, специй, перца».

Жесткие требования к еде являлись элементом общей дисциплины, установленной в самом ашраме и призванной воспитать истинных сатъяграхи. В этой связи интересно замечание Миры Бехин (Мадлен Слэйд), англичанки, верной последовательницы Ганди, участвовавшей в походе. По ее словам, в течение года, предшествующего походу, правила жизни и поведения в ашраме все более ужесточались пока не «достигли своего зенита в физической энергии и моральной силе». «Мужчины, женщины и дети, индусы, мусульмане и христиане, представители высших каст и хариджаны, поэты, получившие образование в колледжах в Панджабе, и музыканты из Махараштры - всех этих разных людей объединяло их безусловное согласие с идеей ненасилия и личная преданность его пророку».

Маршрут «соляного» похода был определен на основе прошлых контактов Ганди и его ближайших сторонников, наличия в пунктах остановки возможных участников, которые могли присоединиться к акции. Об основных пунктах остановок было сообщено в «Янг Индия» за три дня до начала похода. В места остановки марша была заранее отправлена инициативная группа студентов из Гуджарат Видъяпитх, университета, основанного Ганди в Ахмадабаде. Они должны были собрать данные о каждой деревне, по которой проходил маршрут похода, на основе вопросника, составленного Ганди. В него входили следующие пункты: 1) данные о населении деревни (число женщин, мужчин, индусов, мусульман, христиан, парсов и др.); 2) число неприкасаемых; 3) есть ли в деревне школа, число посещающих ее мальчиков и девочек; 4) количество прялок; 5) ежемесячная продажа кхади; 6) число людей, носящих только кхади; 7) потребление соли на человека, а также норма соли для крупного рогатого скота; 8) количество коров и буйволов в деревне; 9) размер дохода с земли и дохода с одного акра; 10) есть ли место для выпаса скота; 11) потребляют ли жители деревни спиртное? Как далеко от деревни находится магазин, продающий алкогольные напитки? 12) наличие особых условий для неприкасаемых, например, доступ к образованию. Собранная информация помогала Ганди в беседах с жителями деревень.

По приглашению Ганди поход освещали десятки индийских и зарубежных - европейских и американских СМИ, а также по меньшей мере три кинокомпании. Журналисты имели точное расписание сатьяграхи с указанным временем остановок. Не менее важно и то, что в течение всего марта сообщения о новой кампании гражданского неповиновения не сходили с первых полос многих авторитетных индийских газет, таких, как «Янг Индия», «Хинду», «Бомбей кроникл».

Особую роль играла риторика Ганди: его публичные выступления и молитвы накануне и во время похода строились таким образом, что концентрировали внимание на определенных абстрактных категориях, понятных представителям разных религий, лозунгах, которые должны были вдохновлять людей. В таких выступлениях Ганди делает акцент на том, что пришедшие люди должны разделять его веру в ненасилие, то есть, в данном случае - служить бедным, причем доказательством последнего Ганди обозначил кхади (в гандистской философии кхади, равно как хлеб и прялка, - разные воплощения Даридранараяна). Так, в одной из молитв 10 марта, на которой присутствовало около 2 тысяч человек, Ганди говорит: «Если ваше желание принять участие в молитве искренне, вы должны быть готовы к выполнению условия, которое подтвердит чистоту ваших намерений. Это условие-то, что вы пришли сюда одетыми в кхади. Вы можете принимать или нет цели ношения кхади, но вы должны быть уверенными в одном (и это принято уже практически повсеместно) - в том, что кхади приближает человека к его беднейшим собратьям… Для меня ненасилие всегда ассоциировалось с кхади». Второй момент - акцент на бесстрашии, качестве, которое может дать, по Ганди, только сознание ненасильственности будущего выступления, и связанной с ним возможности арестов: «Как получилось, что, хотя битва началась несколько дней назад, вы пришли, не имея страха в своем сердце? Я не думаю, что кто-либо из вас пришел сюда, если бы он знал, что его здесь встретят винтовки и бомбы. Но вы не боитесь ни винтовок, ни бомб. Почему? Предположим, я объявил бы, что собираюсь начать насильственную кампанию (с ружьями или палками и камнями - неважно), вы думаете, в этом случае правительство бы позволило мне быть на свободе сейчас? Вы можете привести пример в истории (Англии, Америки или России), когда правительство спокойно бы относилось к проявлению насилия со стороны кого-нибудь хотя бы в течение дня? Но сейчас вы видите, что правительство в тупике, в замешательстве. И вы пришли сюда, потому что свыклись с идеей о том, что можете быть арестованы». Вообще, мотив ареста звучал постоянно, начиная со 2 марта, когда было написано письмо Ганди лорду Ирвину, где Ганди, не веривший в эффективность лондонской конференции «круглого стола», британского чиновника о своем намерении начать кампанию гражданского неповиновения. Тогда Ганди написал: «я знаю, что вы можете нарушить мои планы, арестовав меня». В указанном выступлении в Сабармати Ганди замечает: «Каждый может быть арестован в любой момент, и пока ничего не произошло, это должно привлечь всемирное внимание».

В создании особой атмосферы, предшествующей походу, немаловажную роль играла лексика выступлений Ганди, «использование особого языка, который становился все драматичнее и даже «апокалиптичнее» по мере того, как приближался час марша». «Это битва до конца. Божественная Десница ведет нас», «Мы будем встречать пули, стоя спиной к стене. В этой битве мы - участники кампании гражданского неповиновения, и пусть тюрьмы наполнятся мужчинами и женщинами, пути назад не будет. Я надеюсь вернуться в ашрам триумфатором в этой битве, Индия должна добиться независимости.», «Мы вступаем в битву жизни и смерти, священную войну; мы должны совершить великое жертвоприношение, в котором в жертву мы хотим принести самих себя», «Господь благословляет вас, он уберет все препятствия на пути битвы, которая начнется завтра. Давайте будем молиться об этом».

Влияние Ганди на массы основывалось на точном понимании ожиданий своей аудитории, равно как и на способности Ганди оперировать религиозными символами, понятными последователям не только индуистской религии. Постоянная апелляция к символам была лейтмотивом похода - с момента его начала, ровно в 6.30 утра 12 марта. Далтон пишет о том, что «в то историческое утро даже воздух был буквально пропитан символизмом» и приводит в пример «тяжелые облака, сгрудившиеся над ашрамом еще ночью». После обычных утренних молитв пандит Кхаре, избранный менестрелем марша, пропел серию божественных песен. Любимый гимн Ганди, «Рагхупати рагхава раджа Рам», в котором говорилось о славе Рамы и Ситы, сменилась двумя вайшнавскими бхаджанами, говорящими о смелости и доблести, которые необходимы борцу за веру. «Не причинить зло другому, но принести себя в жертву и совершить акт чистого отречение, который принесет освобождение - это была главная цель, провозглашаемая пандитом». Затем заговорил Ганди. Как замечает Далтон, он это был «образ уверенного лидера, воплощающего определенность и уверенность посреди всеобщего хаоса». Один из ближайших сторонников Ганди и участник похода, Махадев Десаи, записал в своем дневнике такие слова Ганди: «В вас есть сила, которую Господь дал мне. Он присутствует в каждом из нас, и Он один и тот же. Во мне Он пробудился, в других Он пробудился не до конца». Затем жена Ганди, Кастурбай, поставила тилак на его лоб, дала ему кхади и посох, который стал символом похода. Затем Ганди попросил, чтобы участники сатьяграхи нагнулись и взяли горсть земли-то, что принадлежало им по праву. Наблюдая за этим, Десаи отметил, что многие в толпе «вспоминали Господа Раму, прощающегося с Айодхъей, столицей своего царства, и отправляющегося в лес Ранчавати… Я видел в нем, Гандиджи, идеального вайшнава, Господа Раму, отправившегося на завоевание Шри Ланки. И, более того, я вспоминал о великом походе Господа Будды, предпринятом для обретения божественной мудрости. Будда начал этот поход, прощаясь с миром, пробираясь через темноту, вдохновленный миссией облегчения участи страдающих и угнетенных… Что еще можно сказать об этом марше кроме того, что он в точности напоминал великий поход отречения Будды?».

Центральная концепция похода - служение Даридранараяну («мы надеемся стать представителями беднейших из бедных, презреннейших из презренных и слабейших из слабых» - символически выражалась в использовании определенных поведенческих стереотипов, соответствующих образу «предводителя бедных». На протяжении всего похода Ганди заботится о том, чтобы потребности участников были как можно меньше: целью было воспроизвести в походе образ жизни бедных людей.

В одном из выступлений, в местечке Бхаттам, Ганди требовал, чтобы в походе избегались абсолютно все символы достатка: потребление апельсинов, винограда, молока, злаков, воды. Добровольцы должны были жечь свечи, а не керосиновые лампы, ходить, а не ездить за пищей.

К началу апреля стала ясно, что кампания, стартовавшая 12 марта, не только не пошла на спад, но наоборот, постепенно принимала невероятные размеры, захватывая массы. На выступления Ганди собирались огромные толпы людей. Национальная пресса писала, что это «оглушительный успех, даже если судить только по распространяющимся листовкам, убеждающим присоединиться к его кампании, по нетерпению среди женщин - добровольцев, желающих быть активными участниками, и по постоянно увеличивающемуся числу уходящих в отставку - пателей (старост) и других представителей деревенских властей… Идеи Гандиджи сегодня распространены повсюду, и их нельзя уничтожить или заключить в тюрьму. И если какой-либо сатьяграхи будет арестован, сама идея сатьяграхи станет в десять раз больше эффективнее и привлечет в десять раз больше добровольцев».

Правительство было в затруднительном положении. Как точно определяет обозреватель газеты «Бомбей кроникл», «арестовать Ганди означало зажечь огонь во всей Индии. Не арестовать его значило позволить ему зажечь огонь в степи. Арестовать Ганди значило развязать войну. Не арестовать его значило признать поражение еще до начало войны… В любом случае правительство явно проиграет, а Ганди явно выиграет… Потому что дело Ганди - правое, а дело правительства - нет».

По мере продвижения добровольцев к Сурату слухи о грядущем аресте Ганди усиливались. Если в частном письме Ганди пишет, что «сила ненасилия так велика, что у них не хватает смелости арестовать меня», то на публике он называет движение «несгибаемым» потому, что «в этой борьбе есть рука Господа… Если в ваших сердцах живет Рама, то становится очень просто потрясти основание не одной, но двадцати империи, еще более мощных, чем эта».

1 апреля колонна сатьяграхи, ведомая Ганди, достигла Сурата. Ганди произнес речь, где назвал покорное согласие с соляной монополией Великобритании «адхармой»: «Для нас нет иной альтернативы, кроме как сделать что-то с нашими волнениями и страданиями, и поэтому мы задумались об этом соляном налоге. Вы можете сказать, что это неожиданная удача. Это так отвратительно и бесчеловечно, что через соль правительство облагает налогом даже маленьких детей и молодых девушек… Это бесчеловечный закон, сатанинский закон. Я не слышал, чтобы такая справедливость существовала где-либо в мире; если это существовало бы, я назвал бы это бесчеловечным, сатанинским. Подчиняться империи, которая допускает такую меру - это не дхарма, но адхарма. Человек, который каждое утро на рассвете молится Богу, не должен молиться за благо для такой империи. Напротив, молясь или совершая намаз, он должен просить Бога позаботиться о разрушении такой сатанинской империи, такого бесчеловечного правительства. Поступить так - в этом заключается дхарма».

6 апреля Ганди объявил днем нарушения соляной монополии. Такая дата была выбрана не случайно. В этот день в 1919 году стартовала Национальная неделя - всеиндийский хартал против билля Роулетта, проведенный по инициативе Ганди. Символизм подчеркивался и в индийской прессе: «6 апреля 1919 года Индия обрела свою душу. Великое пробуждение еще не закончилось… В истории человечества еще ни разу не было кампании, подобной начатой Махатмой Ганди в первый день Национальной недели. Впервые лидер просит свою нацию о том, чтобы добиться свободы, добровольно принимая все страдания и соглашаясь на жертвы. Успех Махатмы Ганди, таким образом, не означает только лишь свободы Индии. Этот успех является самым важным вкладом, которая одна страна могла сделать для того, чтобы спор двух наций перестал решаться с помощью силы. Поэтому сегодня взгляды всего мира обращены к Данди».

Для Ганди этот поход был равнозначен ятре, религиозному паломничеству. Его физическая энергия удивляла всех, кто был свидетелями этого действа. Так, один из очевидцев заметил, что, приближаясь к Данди, «Ганди шел так быстро, что казалось, будто он не идет, а летит».

5 апреля, ровно в 8.30 утра колонна сатьяграхи, вокруг которой собралась толпа народа, прибыла в Данди, где уже собрались представители самых разных мировых СМИ. Один из американских наблюдателей, Глорни Болтон (Glorney Bolton), так описывает происходящее: «И здесь был Ганди. Он шел один, окруженный своими друзьями. Это было похоже на какую-то потрясающую кульминацию. Не было ни приветственных криков, ни возгласов неодобрения, это совсем не было похоже на торжественную процессию. Скорее, это все выглядело фарсом…». В этот же день он выступил перед представителями прессы. Интересно отметить стиль его речи: минимум параллелей с религиозными символами, скорее, речь народного лидера, но не духовного вождя. «Я не так глуп, чтобы думать, что правительство вдруг потеряло свою способность провоцировать народное возмущение и затем безжалостно его подавлять. Я хотел бы поверить в то, что это невмешательство является следствием реального изменения в сердцах людей или в их политике. Беспричинное равнодушие по отношению к чувствам народа, демонстрируемое парламентариями в Законодательной ассамблее, и их своевольная политика не оставляют никаких сомнений в том, что бессердечная эксплуатация Индии будет продолжаться. Поэтому единственное объяснение, которое я могу дать такому невмешательству, - то, что британское правительство, каким бы могущественным оно ни было, чувствительно к мировому мнению, которое не потерпит подавления политической агитации, чем гражданское неповиновение, безусловно, является, до той поры, пока неповиновение остается гражданским и, следовательно, ненасильственным».

Делая заявления перед журналистами, Ганди неоднократно говорил, что его целью является поддержка борьбы Индии за независимость со стороны мирового общественного мнения. Так, в своем «Послании Америке» 5 апреля, опубликованном в «Бомбей кроникл» 7 апреля, Ганди говорит, что «необходимо конкретное выражение общественного мнения в пользу неотъемлемого права Индии на независимость и полное одобрение абсолютно ненасильственных средств, принятых Индийским национальным конгрессом». Эта же мысль выражается в его выступлении в Данди за день до кульминации похода: «Я хочу сочувствия всего мира в этой борьбе Права против Силы». Тем не менее, риторика его выступлений в тот же день перед простыми индийцами была другой - более насыщенной религиозными аллюзиями. Так, вечером 5 апреля в Данди, деревне с населением 460 тысяч жителей, где на встречу с участниками сатъяграхи собралось более 12 тысяч человек, Ганди заявляет: «…цель, к которой мы стремимся, все еще очень далека. Данди для нас сейчас - наше направление, но наше истинная цель - ничто иное, как как божественный храм свараджа. В наших умах не будет спокойствия до тех пор, пока у нас есть его даршан; однако мы не допустим спокойствия и в правительстве». «Данди был выбран не человеком, но Богом…Данди будет священной землей для нас, где мы не должны терпеть неправды, не должны допускать прегрешений. Каждый приходящий сюда должен иметь это чувство в своем сердце». Постепенно ссылка на Провидение, Бога заменяется принятием роли единственного лидера, способного принимать решения о жизни и смерти: «Действительно, были арестованы многие лидеры, причем не только в Гуджарате. Правда и то, что многие добровольцев были ранены, потому что не ушли с солью в руках, и что некоторые были так жестоко избиты, что до сих пор в обмороке. Но я остаюсь спокойным. Мое сердце сейчас твердо, как камень. В этой битве за сварадж я готов пожертвовать, тысячами и, если необходимо, сотнями тысяч людей».

Как замечает Далтон, многие из тех, кто наблюдал за происходящим ранним утром 6 апреля на берегу, действительно верили в том, что являются свидетелями чуда. Как вспоминали очевидцы, в 6 утра, после молитвы Ганди зашел в воду и объявил: «Эта религиозная война гражданского неповиновения должна начаться только после того, как мы совершим самоочищение, искупавшись с этой соленой воде». «Тысячи людей последовали за ним, и таким образом освятили себя, это представляло собой зрелище, которое невозможно описать». В 6.30 Ганди остановился на берегу, выпарил соль и протянул щепотку человеку, стоящему рядом. «С этим, - сказал он, - я потрясу основы Британской империи». Известная деятельница Конгресса, поэтесса и сподвижница Ганди Сароджини Найду крикнула: «Да здравствует освободитель!», и затем Ганди ушел.

Техника проведения «соляной» сатьяграхи находит прочное философское обоснование во всем комплексе идей Ганди. Английский исследователь Ричард Ланной называет сатьяграху «способом вызвать изумление» и анализирует ее с точки зрения культурно-психологических стереотипов индийского общества. С точки зрения Ланноя, Ганди воспринимал сатьяграху как эстетическую акцию, но не политическую. Ее отличительной чертой является необычайная структурная близость к традиционной санскритской драме: и там и там можно выделить основную идею - наличие определенного конфликта, разрешающегося в конце полным перемирием? и роль посредника в обеспечении счастливого конца. Ссора рассматривается как драма, где есть три главных действующих лица - двое спорящих и посредник. Ганди, по мысли Ланноя, и был таким посредником, который стремился посредством определенного действа - сатьяграхи - разрешить конфликт между двумя противоборствующими сторонами - британским правительством и индийским народом. «Агонистический компонент сопротивления буквально драматизируется в очевиднейшем мотиве срочной потребности в поиске правильного разрешения конфликта между сторонами», пишет ученый. Основой успеха кампании гражданского неповиновения 1930 года являлось то, что (и это центральная идея Ланноя) Ганди удалось «соединить такие методы, как минимальный жест протеста, максимальный призыв к самоограничению человека перед лицом противника, использующего насильственные методы, а также важную экономическую мотивацию, что привело к тому, что Ганди принудил своих сограждан устыдить своего оппонента. Объединившись, нация принудила этого оппонента коренным образом изменить свою политику». Такому «пристыжению» в значительной мере способствовала и постоянная апелляция к моральному аспекту во взаимоотношениях Великобритании и Индии: так, в своем письме лорду Ирвину 2 марта 1930 года Ганди говорит, что его цель - коренное преобразование мировоззрения британцев: «Я нарочно использую слово «обращение». Я хочу не больше не меньше, как обратить британцев посредством ненасилия, и это заставит их увидеть все зло, которое они причинили Индии. Я не хочу причинить вред вашему народу. Я хочу служить ему, так, как я служил своему».

Непосредственно связанной с пристыжением противника идет и тема приведения его в изумление, «аффектации противника»: По мысли Ланноя, в «соляном» походе, как и в пьесе индийского средневекового автора Бхавабхути «Последняя история Рамы», победа достигается «спонтанной манифестацией магической силы, происходящей из самых глубин сознания героя. Тема приведения в изумление, которая является лейтмотивом пьесы, достигает своего апогея в успешном разрешении конфликта: когда вся армия замирает, будучи полностью парализованной «оружием удивления»». По предположению Ланноя, «магическую силу» Ганди представлял собой его «внутренний голос», который «повелевал» ему не применять насилия, что в некотором смысле шокировало его политических оппонентов.

Воздействие Ганди на участников сатьяграхи было скорее психологическим. Люди действительно были готовы страдать от боли и умирать. Это особенно ярко демонстрируют события в округе Дхаршана, недалеко от места ареста Ганди, последовавшие после ареста Ганди 5 мая 1930 года. Там сотни участников кампании гражданского неповиновения попытались мирно занять соляные варницы и склады. Сатьяграхи, возглавляемые младшим сыном Ганди Манилалом и Сароджини Найду, выстроившись в несколько колонн, направились к котлованам с солью, окруженным рвами и колючей проволокой и охраняемым четырьмя сотнями суратских полицейских под командованием шести британских офицеров. Найду обратилась к одетым в кхади сатьяграхи: «Вас будут бить, но вы не должны сопротивляться. Вы даже не должны поднимать руку для того, чтобы защититься от ударов». Уэб Миллер, корреспондент «Юнайтед Пресс», был свидетелем этого события. Вот как он описывает это: «В полной тишине люди Ганди выстроились и остановились в сотне ярдов от ограждения. Отдельная колонна выдвинулась из толпы, перебралась через рвы и приблизилась к проволочному ограждению… Вдруг, по команде, удары полицейских-индийцев обрушились на идущих в этой колонне людей. На их головы посыпался град ударов палок со стальными наконечниками. Ни один из этих людей даже не поднял руки для того, чтобы защититься. Они падали на землю, как кегли. С того места, где я стоял, я слышал звуки от страшных ударов по незащищенным черепам. Ожидающая толпа демонстрантов тяжело стонала и громко вдыхала, словно физически чувствовала боль после каждого удара, наносимого по их товарищам. Эти удары сыпались на валяющихся на земле, корчившихся людей, некоторые из которых были без сознания, с разбитыми черепами или поломанными руками… Выжившие, не нарушая порядок в колонне, молча и упрямо шли вперед, пока их тоже не сбивали с ног… Хотя каждый знал, что его могут вот-вот избить и, возможно даже, убить, я не заметил никаких признаков беспокойства или страха. Они уверенно шли, подняв головы, без какой-либо бравурной музыки или ободряющих криков, и не имея ни малейшей надежды на то, чтобы избежать серьезных травм или смерти. Полиция свирепствовала, она методически и механически избивала вторую колонну. Не было никакого боя, никакой битвы; демонстранты просто шли вперед, пока их не сбивали… Полиция начала дико бить сидящих на земле людей по животам и между ног… Час за часом санитары-носильщики уносили горы неподвижных окровавленных тел… К 11 часам утра образовалась гора из ста шестнадцати тел». По словам Миллера, после этой сатъяграхи в больнице оказалось триста двадцать раненых, два человека погибли. Подобные события повторялись в течение еще нескольких дней.

Таким образом, политика Ганди являлась, скорее всего, идеей, которая заключалась в ненасильственной борьбе на пути к независимости. Ганди понимал, что насилие порождает только насилие. Британские власти отменили все «послабления», которые были даны индийцам в годы Первой мировой войны, между тем как Индия поставила в британскую армию 985 тысяч солдат. Именно после этого жестокого шага со стороны Британии и начала развиваться программа ненасильственной борьбы Индии, которая впоследствии переросла в философию ненасилия - сатьяграха.