Одним из последних оплотов независимости оставалось Тверское княжество. Опасаясь Ивана III, в 1483 году тверской князь Михаил Борисович подписал союзный договор с Казимиром Великим. Тотчас после этого московские войска вторглись во владения Михаила и разорили Тверскую землю. В 1485 году Тверская земля вновь заключила союз с Белорусско-литовским государством, но Иван III осадил столицу Михаила, и князь, отказавшись от сопротивления, бежал в ВКЛ.

После смерти Казимира Великого в 1492 году Иван III решил напасть на Великое княжество Литовское в союзе с Менгли-Гиреем. Претендуя на земли Древнерусского государства, вошедшие в состав ВКЛ, он объявил себя "государем Всея Руси" и в 1493 году напал на Беларусь. Молодой великий князь Александр не смог успешно воевать на два фронта против Москвы и Крыма, поэтому он предложил Ивану III мир и согласился жениться на его дочери Елене. В 1494 году Елена отправилась в Вильно и боевые действия прекратились. Новая война между Московским государством и ВКЛ вспыхнула в 1500 году и закончилась уже во время правления Василия III.

Правление Ивана III стало началом формирования единой системы управления государством. Высшая власть в Московском государстве принадлежала великому князю, который правил совместно с Боярской думой. При Иване Васильевиче в думу входили бояре - самые крупные феодалы, как правило, князья и окольничьи - чуть менее знатные, но также могущественные феодалы. Первоначальна Великий князь возлагал выполнение отдельных поручений на бояр, но в конце XV века начала складываться система приказов - постоянных органов управления страной. Так был создан Казенный приказ, который распоряжался имуществом великого князя, государственной казной и хранил архив. Дворцовый приказ управлял хозяйством великокняжеского дворца. Конюшенный приказ ведал табунами великого князя.

На местах правили наместники великого князя, так называемые кормленщики, которые кормились за счет местного населения, осуществляли суд и собирали налоги в казну и таможенные пошлины.

Образование крупного Московского государства требовало четких законов, единых для всех областей страны. Поэтому в 1497 году по приказу Ивана III на основе Русской правды и более поздних законов был составлен Судебник.

Таким образом, во время своего великого княжения Иван III Васильевич заложил основы единого централизованного Русского государства, которое окончательно оформилось в XVI веке.

12. Культура Владимирского края в 14 - 15 веках.

Одной из ярких страниц культуры и искусства русской нации является иконопись, головожившая начало искусству живописи на Руси. Живописцы не только превосходно владели композицией и колоритом, но и умели передать сложную гамму человеческих чувств, а также свою творческую индивидуальность.

Икона- это греческий термин, означающий образ вечного, духовного, идеального. Иконописание перешло к нам из Византии с принятием христианства. Византийское художественное наследие оказалось созвучным людям в древней Руси. В этом смысле особая роль принадлежит «Владимирской Богоматери» (начало ХIIв.) - византийской иконе, ставшей у русских высокопочтимой национальной святыней. Первоначально эта икона находилась в женском монастыре под Киевом. В 1155 суздальский князь Андрей Боголюбский перенес икону во Владимир. Тип изображения Богородицы, который использовался в иконе «Владимирской Богоматери» на Руси называется «умиление»: Богоматерь нежно прижимает к себе младенца Христа, касаясь щекой его лика.

Художественное совершенство иконы оказало на всю русскую иконопись, но прежде всего на искусство Владимиро-Суздальской Руси.

Таинственная загадочная красота иконы восхищала и увлекала, ее художественный язык, столь отличный от языка европейского искусства становиться предметом изучения и исследования специалистов. Но народ, все мы, к кому вернулась древняя икона, оказались теперь в двойной изоляции от своей расчищенной, сохраненной, сияющей красками живописи. Если Людям начала XX века был нов художественный мир иконы, то лежащее в ее основе слово, Евангелие, Библия, вся христианская традиция были им хорошо известны. Мы также как и они привыкли с детства к европейской живописи ( потому что европейской по типу является и русская живопись XVI - XIX веков), и нам тоже труден и непривычен художественный язык иконописи. Но, кроме того, нам - нам в широком смысле слова - плохо известно Священное Писание, неведомы жития святых, церковные песнопения, закрыто и то "слово", которое лежит в основе древнерусской живописи. Начавшееся возвращение к нему идет трудно и медленно.

Рассматривая иконы мы часто задаем вопросы: "Кто изображен? Что изображено?", а потом - "Почему так изображено?". Вопросы эти кажущиеся на первый взгляд простыми и наивными, чрезвычайно важные и нужные.

Без ответа на них невозможно самое первое приближение к древнерусской иконописи, невозможно приобщение к тому открытию иконы после столетий забвения, которое принес наш век.

Огромен сейчас интерес к древнерусской живописи в нашей стране, и не менее огромны трудности ее восприятия у тех, кто обращается к ней сегодня. Их испытываю практически все и подростки, и взрослые, причем даже люди, в остальном хорошо образованные, хотя в Древней Руси ее живопись была доступна всем. Дело в том, что коренятся эти трудности не просто в недостатке знаний у отдельного человека, причина их гораздо шире: она в драматической судьбе самого древнерусского искусства, в драмах нашей истории.

Через изобразительное искусство античная гармония и чувство меры становятся достоянием русского церковного искусства, входят в его живую ткань. Нужно отметить и то, что для быстрого освоения византийского наследия на Руси имелись благоприятные предпосылки и, можно сказать, уже подготовленная почва. Последние исследования позволяют утверждать, что языческая Русь имела высокоразвитую художественную культуру. Все это способствовало тому, что сотрудничество русских мастеров с византийскими было исключительно плодотворным. Новообращенный народ оказался способным воспринять византийское наследие, которое нигде не нашло столь благоприятной почвы и нигде не дало такого результата, как на Руси.

С глубокой древности слово "Икона" употребляется для отдельных изображений, как правило написанных на доске. Причина этого явления очевидна. Дерево служило у нас основным строительным материалом. Подавляющее большинство русских церквей были деревянными, поэтому не только мозаике, но и фреске (живописи по свежей сырой штукатурке) не суждено было стать в Древней Руси общераспространенным убранством храмового интерьера.

Своей декоративностью, удобством размещения в храме, яркостью и прочностью своих красок иконы, написанные на досках (сосновых и липовых, покрытых алебастровым грунтом - левкасом), как нельзя лучше подходили для убранства русских деревянных церквей.

Недаром было отмечено, что в Древней Руси икона явилась такой же классической формой изобразительною искусства, как в Египте - рельеф, в Элладе - скульптура, а в Византии - мозаика.

Древнерусская живопись - живопись христианской Руси - играла в жизни общества очень важную и совсем иную роль, чем живопись современная, и этой ролью был определен ее характер. Русь приняла крещение от Византии и вместе с ним унаследовала представление о том, что задача живописи - "воплотить слово" воплотить в образы христианское вероучение. Поэтому в основе древнерусской живописи лежит великое христианское "слово". Прежде всего это Священное Писание. Библия ("Библия" по-гречески - книги) - книги, созданные, согласно христианском) вероучению, по вдохновению Святого Духа.

Воплотить слово, эту грандиозную литературу, нужно было как можно яснее - ведь это воплощение должно было приблизить человека к истине этого слова, к глубине того вероучения, которое он исповедовал. Искусство византийского, православного мира - всех стран, входящих в сферу культурного и вероисповедного влияния Византии, - разрешило эту задачу, выработав глубоко своеобразную совокупность приемов, создав невиданную ранее и никогда больше не повторившуюся художественную систему, которая позволила необычайно полно и ясно воплотить христианское слово в живописный образ.

В течение долгих веков древнерусская живопись несла людям, необычайно ярко и полно воплощая из в образы. Именно в глубоком раскрытии этих истин обретала живопись византийского мира, в том числе и живопись Древней Руси, созданные ею фрески, мозаики, миниатюры, иконы, необычайную, невиданную, неповторимую красоту.

ХРАМ СВЯТЫХ БОРИСА И ГЛЕБА В КИДЕКШЕ

Оплывшие, но до сих пор впечатляющие валы окружают единственную сохранившуюся постройку княжеского замка - церковь святых Бориса и Глеба. По преданию, именно на этом месте полутора веками раньше разбили стан князья Борис и Глеб, павшие жертвой династической борьбы за киевский престол и впоследствии объявленные Церковью святыми. Четырёх столпная одноглавая церковь не похожа на изысканные памятники Киева. Она сложена не из тонкой и хрупкой на вид киевской плинфы, а из тяжёлых массивных блоков местного белого известняка. Поэтому кажется, что строили её не обычные люди, а сказочные богатыри. Сужающиеся вглубь входы-порталы, похожие на воронки (позднее учёные назвали их перспективными), подчёркивали толщину стены. Может быть, такая их форма должна была напоминать о словах Христа про врата в Царство Божье. В Евангелии от Луки сказано: «...подвизайтесь войти сквозь тесные врата, ибо, сказываю вам, многие поищут войти, и не возмогут».

Декор церкви, т.е. система украшений, необычно скромен для княжеской постройки: он ограничивается только плоскими двухуступчатыми выступами-лопатками, которые соответствуют внутренним столбам, да простым пояском поребрика (выступающих углами камней) с аркатурой (плоскими арочками) под ним. Если присмотреться, нетрудно заметить, что их ритм постоянно сбивается: мастеру трудно вписаться в отведённое поле стены, и арочки то врезаются в лопатки, то не дотягиваются до них. Да и пропорции арочного пояска выглядят немного неуклюжими. Чем это объяснить - неумелостью или небрежностью? Наверное, ни тем, ни другим: просто зодчий мыслил декор не как неотъемлемую составную часть архитектуры, а как дополнение, некий необязательный и, пожалуй, даже излишний убор, дополнительно надеваемый на здание. Арочный поясок был для него тем же, чем и дорогой пояс на княжеской одежде, - знаком особого достоинства владельца, но не более того.

Многие особенности постройки Юрия Долгорукого - техника кладки из белого камня, перспективные порталы, характерная аркатура - роднят её с романской архитектурой Европы. Есть все основания считать, что строительная артель, трудившаяся у суздальского князя, пришла на Русь из Польши. Успев поработать в Галиче у князя Владимира Володаревича - свата Юрия Долгорукого, мастера перебрались в Суздаль. Может быть, к ним обратились случайно (просто в Киеве и других русских землях не нашлось желающих выполнить княжеский заказ), но эта случайность оказалась счастливой для зодчества Владимиро-Суздальской земли.

СПАСО-ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ СОБОР В ПЕРЕСЛАВЛЕ-ЗАЛЕССКОМ

Одновременно с придворной церковью Юрий Долгорукий заложил Спасо-Преображенский собор в основанном им городе Переславле-Залесском.

В Древней Руси слово «город» означало в первую очередь огороженное, т. е. защищённое, место. Поэтому города Юрия - это города-крепости: Переславль-Залесский, Юрьев-Польской, Кснятин, Дмитров, Москва. Сохранившиеся валы Переславля достигают в высоту шестнадцати метров.

Спасский собор поражает простотой и суровостью облика. Храм из-за своих пропорций (его ширина больше, чем высота) получился почти кубическим, приземистым, тяжёлым; зодчие воплотили в нём не образ Небесной Премудрости, как в Софии Киевской, а земную силу и мощь. Однако собор не воспринимается как примитивный или грубый: прекрасная кладка стен из гладких, идеально пригнанных блоков придаёт этому творению рук человеческих одухотворённость, противопоставляя его дикой природе.

Внутри собора толстые крестообразные в плане столбы несут теряющиеся в полумраке своды. Даже в солнечный день темно в храме князя Юрия: немногочисленные узкие окна напоминают щели бойниц, и свет, проникающий в них, пронзает сумрак тонкими лучами, напоминающими сверкающие мечи.

Отличительной чертой храма является почти полное отсутствие декора. Только ровно посередине его стены опоясывает полочка-отлив (выше её стена становится более тонкой) да арочный поясок украшает апсиды. Могучий шлем главы напоминает воинский, поэтому само собой напрашивается сравнение храма с его заказчиком, неутомимым воителем Юрием Долгоруким. Действительно, храм символически мог истолковываться как человеческое тело, что закрепилось в древнерусских терминах: он имел главу, шею, бровки, пояс, подошву... И даже зубчатые треугольники-городки под главой похожи на украшение парадного шлема полководца.

Впрочем, городки появились уже при преемнике Юрия князе Андрее, которому довелось достраивать этот собор. В 1155 г. Юрий осуществил своё заветное желание и захватил Киев, но скоропостижно умер после богатого пира. Сердце же его сына Андрея всецело принадлежало родному Владимиро-Суздальскому княжеству. Незадолго до смерти отца он самовольно ушёл туда из Киевской земли, забрав с собой чудотворную икону Богоматери - ту, которая потом прославилась на Руси под именем Владимирской. Предание гласит, что кони, вёзшие повозку с иконой, остановились в двенадцати верстах от Владимира, и их не удалось сдвинуть с места. Это было истолковано, как нежелание Богоматери отправляться в Ростов; Андрей решил сделать столицей унаследованного им княжества не Ростов и не Суздаль - оплоты местной знати, а молодой город Владимир. Под Владимиром, на месте остановки, Андрей основал город-замок, названный Боголюбовом, а сам получил прозвание Боголюбского.

ВЛАДИМИР И БОГОЛЮБОВО

Размах строительства, предпринятого Андреем, не может не удивлять: за восемь лет его правления в княжестве, которое стало называться Владимиро-Суздальским, было возведено больше каменных зданий, чем за тридцать два года правления Юрия Долгорукого. Но самым важным был даже не масштаб, а новая направленность деятельности энергичного князя. Андрей не пожелал владеть Киевом: в 1169 г. владимиро-суздальские войска под командованием среднего сына Андрея Боголюбского захватили город, но князь отдал его племяннику - двенадцатилетнему отроку, младшему в роду. Впервые в русской истории киевский престол был поставлен ниже другого. Князь не собирался переселяться в уже однажды отвергнутый город: он мечтал превратить Владимир в новый Киев, который не уступал бы прославленному образцу.

Строить города «по образу» мировых столиц или священных градов было характерно для европейской культуры Средневековья, но в разных странах и в различные периоды эта идея приобретала местную окраску. Например, подражание Киева Константинополю должно было уподобить русский город древней столице византийских императоров-василевсов с таким же Софийским собором, Ирининским и Георгиевским монастырями. А Андрей Боголюбский уподоблял Владимир Киеву, чтобы, наоборот, противопоставить его древней столице Руси. Во Владимире, как и в Киеве, текли реки Почайна и Лыбедь, на княжеском дворе стояла церковь Спаса, а входили в город через Золотые ворота, сейчас торжественно высится на главной улице Владимира их сводчатый массив, увенчанный церковью, которая была перестроена в XVIII в. Высота проёма ворот настолько велика (около четырнадцати метров), что не позволила мастерам изготовить воротное полотнище таких размеров. Пришлось перекрыть их на половине высоты арочной перемычкой, на уровне которой располагался настил для воинов - защитников ворот.

Разумеется, строители руководствовались не только практическими соображениями: ворота были форпостом города, представляли гостям его лицо и служили границей между враждебным внешним миром и обжитым внутренним. Поэтому для Божественной защиты ворот на них ставили церковь, хотя она и ослабляла оборонительные свойства сооружения. Не случайно, конечно, было выбрано посвящение надвратного храма Положению Ризы Богоматери.

Этот праздник установили в Константинополе в 860 г. после осады столицы Византийской империи русским войском под предводительством князя Аскольда. Когда славянский флот подошёл к берегу вплотную, патриарх Константинопольский погрузил в воды залива край ризы Богоматери, хранившейся во Влахернском храме, и поднявшаяся буря разбросала корабли противника. С тех пор этот праздник чтился именно благодаря его «градозащитному» свойству, а храм Ризположения должен был обеспечить надёжную защиту ворот. Кроме Золотых ворот во Владимире были ещё Серебряные и Медные. Надо признать, что зодчие Андрея Боголюбского достойно справились со своей задачей: возведённые ими ворота - огромные, белокаменные, с окованными позолоченной медью створками, с венчающей их златоглавой церковью - были достойны любой столицы тех времён.

По высоте владимирские Золотые ворота всё же уступали киевским, высота проёма которых равнялась высоте центрального прохода-нефа Софии Киевской. А вот новый владимирский Успенский собор заложенный Андреем, высотой превосходил все соборы Святой Софии на Руси - и киевский, и новгородский, и полоцкий. По площади храм Андрея Боголюбского был значительно меньше Софии Киевской и обладал поразительной лёгкостью и стройностью. Стены и столбы стали тоньше, чем в постройках Юрия Долгорукого; вместо как бы растекающихся по стене выступов-лопаток появились плоские четырёхгранные полуколонны - пилястры. Наложенные на них тонкие полуколонки, на глазах словно растущие вверх, заканчивались изящными лиственными капителями. Незамысловатые арочки преобразились в красивый пояс из колонок, свисающих подобно бахроме. Между колонками, очевидно позолоченными, были написаны изображения святых. Сверкали золочёной медью также порталы, глава и несущий её барабан.

Впервые владимирские горожане смогли полюбоваться и резными каменными рельефами. На одном из них грифоны возносили на небо Александра Македонского. С другого рельефа смотрели фигурки сорока севастийских мучеников, брошенных в холодное озеро, с третьего - три отрока, ввергнутые вавилонским царём Навуходоносором в горящую печь. А вошедшего в храм поражали яркие росписи, полы из цветных майоликовых плиток, сделанных из обожжённой глины и покрытых глазурью, драгоценные ткани и ковры. Весь облик собора стал совершенно другим: не суровый воин заказал возвести эту постройку, а рачительный хозяин и утончённый ценитель искусства.

Едва ли уступала по роскоши городскому собору княжеская церковь Рождества Богородицы в Боголюбовском замке куда князь Андрей любил водить почётных гостей. Такой церковью, «всею добродетелью церковной исполненной, измечтанной всею хитростию», можно было гордиться. Её купол несли не столбы, а круглые колонны, которые завершались пышными золочеными капителями, напоминавшими короны; стены пестрели фресками, а полы сверкали начищенными плитами красной меди. Внутри было светло и просторно; высоко возносились хоры, где во время службы стоял князь со своей свитой. Над белокаменной крепостной стеной издалека были видны золотая глава Рождественской церкви и две высокие лестничные башни двухэтажного белокаменного дворца.

Если у Юрия Долгорукого храмы выглядели как крепости, то у Андрея Боголюбского крепость походила на дворец. Нарядно украшенный фасад с тройными окнами, с бахромой висячих колонок более подходил парадной резиденции, чем зданию, рассчитанному на осаду. Площадь перед дворцом была вымощена камнем: на такой площади не стыдно было бы принять и самого германского императора Фридриха Барбароссу, который, по преданию, в знак уважения и дружбы прислал Андрею своих мастеров. Под белокаменной сенью стояла большая водосвятная чаша. Говорили, что в эту чашу Андрей щедрой рукой насыпал деньги для раздачи работникам. Князь чувствовал себя «самовластцем» в своём княжестве и не видел нужды хорониться за грозными стенами мрачных крепостей.

ЦЕРКОВЬ ПОКРОВА НА НЕРЛИ

От остатков Боголюбовского дворца открывается вид на постройку, ставшую символом древнерусской архитектуры, - знаменитую церковь Покрова на Нерли Андрей велел поставить её в том месте, где река Нерль впадает в Клязьму, в память о сыне, юном Изяславе, павшем в бою с волжскими булгарами. Сейчас церковь, уединённо стоящая на бескрайних просторах владимирских равнин, отражающаяся в воде неширокой речки, выглядит покинутой и печальной. Чем же объясняется её мировая слава? Церковь невелика и удивительно гармонична. Полуцилиндры апсид (выступов алтарной части храма), такие грузные, так сильно выступающие в постройках Юрия Долгорукого, здесь словно утоплены в тело храма, и восточная (алтарная) часть не перевешивает западную. Фасады разделяются многослойными четырёхуступчатыми лопатками с приставленными к ним полуколонками; острые углы лопаток и стволы полуколонн образуют пучки вертикальных линий, неудержимо стремящихся ввысь. Вертикальное устремление постепенно и незаметно переходит в полукруглые очертания закомар. Полукружиям закомар вторят завершения изящно вытянутых окон, порталов, арочек колончатого пояска. И, наконец, церковь венчает полукружие главы, которая раньше была шлемовидной, а сейчас напоминает луковицу.

Красив резной убор церкви. В центре каждого фасада (кроме восточного), наверху, в поле закомары, находится рельефная фигура знаменитого библейского царя Давида-псалмопевца. Царь Давид играет на лире, а слушают его львы, птицы и грифоны. Птица - древний символ человеческой души, а лев - символ Христа. В Средние века считалось, что львица рождает детёнышей мёртвыми и оживляет их своим дыханием. Это воспринималось как прообраз Воскресения Христова. Кроме того, лев будто бы спит с открытыми глазами, подобно тому как Бог не дремлет, храня человечество. Наконец, лев- царь зверей, а Христос - Царь Небесный. Последнее толкование связывало льва с идеей княжеской власти: ведь земные правители считались наместниками Бога на земле. А резные львы внутри храма помещены на верхней части столбов, поддерживающих купол. Купол церкви - это небо, простёртое над землёй; небесный свод утверждался на львах, как на власти утверждается порядок земного мира.

Под львами и птицами в кладку вставлены загадочные маски: юные лики с огромными очами и распущенными волосами. Некоторые учёные связывали их с образом Богоматери до Её обручения с Иосифом, когда Пресвятая Дева ещё не покрывала головы. Однако, скорее всего, маски изображают ангелов, явившихся послушать Давида и прославить Богородицу. Изображения Девы Марии в резьбе храма нет, но весь облик церкви, такой стройной и изысканной, напоминает Её образ, запечатленный церковным писателем Епифанием, особо отмечавшим тонкость Её рук и перстов. Вообще говоря, любую церковь можно уподобить Богоматери, поскольку Мария в церковной традиции символизирует Церковь Земную. В храме Покрова на Нерли это умозрительное положение стало наглядным.

Своей властной политикой Андрей вызвал недовольство бояр и был убит заговорщиками в Боголюбовском дворце. Предание гласит, что он принял смерть от руки Кучковичей - братьев его жены, сыновей боярина Кучки, некогда казнённого Юрием Долгоруким. Владимиром стали править рязанские князья, прежде всего отправившие владимирскую казну к себе в Рязань. Когда же они посягнули на имущество церквей и даже на икону Владимирской Богоматери, жители города восстали и позвали на княжение брата Андрея - Михаила. Тяжелобольного Михаила к месту битвы с рязанцами принесли на носилках. Несмотря на это, ему удалось обратить противников в позорное бегство: рязанские князья так торопились, что бросили во Владимире своих жён и старую мать.

Михаил прожил недолго. Его наследником стал следующий сын Юрия Долгорукого, Всеволод, получивший за своё большое семейство прозвище Большое Гнездо. Он предал казни убийц Андрея, повелев бросить их в просмолённых гробах в бездонное озеро. Говорят, что с тех пор вода в этом озере, получившем название Пловучего, стала чёрной, как смола. Всеволоду досталось хорошее наследство - богатое, обширное, процветающее княжество, которое стало сильнейшим на Руси.

Археологи установили, что раньше храм выглядел несколько иначе. Мягкий травянистый холм, на котором стоит церковь, был облицован белокаменными плитами, и храм горделиво высился над рекой, как памятник на постаменте. С трёх сторон к его стенам была пристроена торжественная аркада, состоящая из одинаковых арок, опирающихся на столбы и украшенных резными изображениями барсов (барс был эмблемой Владимирского княжества). Поэтому церковь казалась более приземистой и устойчивой. Сейчас она выглядит прекрасной и хрупкой; раньше она была прекрасной и величавой, что вполне соответствовало толкованию образа Богородицы - не слабой Девы, но оплота и надежды всех жителей земли Русской.

ДМИТРИЕВСКИЙ СОБОР

В 1185 г. во Владимире случился большой пожар, повредивший Успенский собор Андрея Боголюбского. Надо было или ремонтировать его, или строить заново. Однако новый князь Всеволод Юрьевич поступил иначе: зодчие обстроили старый храм широкими галереями, заключив его в огромный каменный футляр. Стены андреевского собора частично разобрали, превратив их в столбы новой постройки, а над галереями возвели ещё четыре главы. Таким образом, собор стал пятиглавым и как бы ступенчатым: выше галерей, служивших усыпальницей владимирских князей и епископов, были видны своды центральной части, над боковыми куполами господствовала центральная могучая глава. Если собор Андрея высился над обрывом берега Клязьмы как прекрасное видение, то собор Всеволода напоминал могучий уступ горы. Он словно собирал вокруг себя растущий город, венчал его собой и осенял покровительством Богородицы.

Близ Успенского собора князь устроил новый княжеский двор, где решил поставить храм в честь своего покровителя Святого Дмитрия Солунского, потому что Всеволод носил христианское имя Дмитрий. Из далёкой Солуни, византийского города Фессалоники, принесли доску от гроба этого святого воина, ревностного защитника своего града. На этой доске написали храмовую икону Дмитриевского собора (накануне Куликовской битвы Дмитрий Донской перенёс святыню в Успенский собор Московского Кремля).

Придворный храм Всеволода не так строен, как церкви Андрея Боголюбского, но и не так приземист, как храмы его отца: он кажется золотой серединой между ними. Первоначально его обходили торжественные галереи, а у западного фасада высились две могучие лестничные башни (к сожалению, малосведущие реставраторы во времена Николая I приняли их за более поздние постройки и разобрали). А вот по богатству резного убранства он превосходит всё, что строилось до него не только во Владимирском княжестве, но, пожалуй, и во всей Руси. Вся верхняя часть стен храма, начиная со ставшего обязательным для владимиро-суздальского зодчества аркатурно-колончатого пояса, покрыта разнообразной резьбой. Её можно рассматривать часами как своеобразную энциклопедию: ангелы, птицы, звери, фантастические существа и растения сплошь покрывают стены между многослойными лопатками. Под арочками колончатого пояса стоят многочисленные святые, а в полях закомар расположены сюжетные сцены. Здесь тоже нашлось место для сюжета «Вознесение Александра Македонского», а на другом фасаде появился - совсем неожиданно для русской традиции - портрет самого Всеволода с сыновьями; новорождённого сына князь держит на руках. Выбор этих сюжетов продиктован назначением собора - княжеского домового храма, а также желанием возвеличить его могущественного заказчика.

Гораздо менее понятна тематика сюжетов богатой каменной резьбы. Выдающийся исследователь владимиро-суздальского зодчества Н.Н.Воронин подсчитал, что разные звери на резьбе храма изображены двести сорок три раза, птицы - около двухсот пятидесяти раз, а львы сто двадцать пять раз. С ними соседствуют полуфигуры святых и всадники, а господствует над всем трижды повторённая (на разных фасадах) фигура библейского песнопевца. Может быть, мастера хотели изобразить весь существующий мир, все живые творения прислушивающимися к Божественному слову? «Всякое дыхание да хвалит Господа» - так сказано в одном из псалмов Давида. А может, их вдохновил описанный в Библии образ Соломонова храма, который считался непревзойдённой вершиной зодчества всех времён?

ГЕОРГИЕВСКИЙ СОБОР В ЮРЬЕВЕ-ПОЛЬСКОМ

Другим шедевром белокаменного зодчества является Георгиевский собор в Юрьеве-Польском. Его построил сын Всеволода Святослав - тот, который изображён на руках у отца на рельефе Дмитриевского собора. К сожалению, верхняя часть величественного храма в XV в. рухнула и была сложена заново московским купцом и строителем Василием Ермолиным. Наверное, катастрофа случилась из-за сложной конструкции верха постройки: барабан её главы стоял не прямо на сводах, а на выложенных над сводами высоких арках. От этого церковь казалась ещё выше, а внутри всё её пространство словно собиралось вверх, к светоносному куполу. Эту удачную находку владимирских зодчих позже переняли московские мастера.

Надо отдать Ермолину должное: он добросовестно пытался подобрать камни в прежнем порядке, но задача была почти невыполнимой. Ведь резьба сплошь покрывала Георгиевский собор, и счёт сюжетов шёл даже не на сотни, а на тысячи! Поэтому он и выглядит теперь грандиозной каменной загадкой. Резьба Георгиевского собора двуплановая: изображения, выполненные в высоком рельефе, размещены на фоне плоского коврового узора из растительных завитков. Даже колончатый поясок поглотила стихия орнамента - он словно утонул в стене и покрылся изощрёнными орнаментальными узорами. Сочетание низкого рельефа с высоким производит удивительное впечатление, будто резьба выступает, прямо на глазах выходит наружу из гладкой поверхности стены. Если в церкви Юрия Долгорукого в Кидекше мастер явно «прикладывал» резные детали к телу храма, то здесь они будто вообще не высечены человеческими руками, а порождены самим камнем.

С запада на входящего смотрел резной деисус, а северный фасад охраняли святые покровители владимирской княжеской династии. В образе воина над северным притвором учёные видят Святого Георгия - святого, носившего то же имя, что и основатель династии Юрий (Георгий) Долгорукий. В резьбу включены многочисленные библейские сцены, которые должны были оберегать от несчастий: уже знакомые по владимирскому Успенскому собору «Три отрока в пещи огненной», «Даниил во рву львином» и «Семь спящих отроков». Очевидно, главная идея, воплощённая в резном наряде собора, - это охрана, Божественная защита княжества.

Увы, святым не удалось спасти Русь от монгольских полчищ. Владимирский князь пал в битве на реке Сити всего через четыре года после того, как был построен собор в Юрьеве-Польском. Однако самобытное владимиро-суздальское зодчество не погибло: подобно семи отрокам эфесским, оно лишь уснуло, чтобы вновь пробудиться спустя столетие в белокаменной Москве.

13. Социально-экономическое развитие Владимирского края в 16- 17 веках

Землевладение. Хозяйство.

Первая половина XVI столетия вплоть до 60-х годов была относительно благоприятным периодом для хозяйственного развития страны. В летописях упоминается лишь один общий для всего государства в это время неурожай - в 1512 г.

С конца 60-х годов XVI в. начинается длительная полоса стихийных бедствий - эпидемий, неурожаев - и неблагоприятных политических событий Ливонская война и опричнина, что привело к запустению пашни, обезлюдению сел и деревень, росту цен. Однако, несмотря на неблагоприятные условия, к концу XVI в. наблюдается значительный подъем сельскохозяйственного производства, который вновь был прерван в начале XVII в. трехлетним неурожаем 1601-1603 г.г. и величайшим политическим потрясением - Смутой, после чего лишь в 20-х годах XVII в. начинается новый экономический подъем.

Основной отраслью земледелия в XVI - XVII вв. оставалось хлебопашество. В источниках имеются упоминания о возделывании всех основных видов хлебных и бобовых растений (ржи, овса, ячменя, пшеницы, гречи, проса, гороха). Важейшей хлебной культурой повсеместно являлась рожь. Начиная с Владимиро-Суздальского Ополья и далее к югу рожь занимала главенствующее положение и охватывала около 50% всей площади посевов. Широко распространена в Ополье была и гречиха (севернее она почти не высевалась), дававшая урожаи до сам-4(Урожай гречихи сам-4 означает, что каждый высеянный пуд дал 4 пуда урожая.). Источники отмечают необыкновенно высокие урожаи гороха во Владимирском уезде (до сам-9 и даже сам-16). Правда, в неурожайные годы собирали едва сам-3. Довольно стабильной оставалась урожайность ржи, овса, ячменя: до сам-3-5.

Наиболее распространенными техническими культурами были лен и конопля. Именно из центральных уездов России, включая и Владимирский край, на протяжении XVI-XVII вв. лен и изделия из него идут на экспорт в связи с открытием Северного морского пути в Европу. На землях Ополья также широко возделывались конопля и хмель.

Основной системой земледелия являлась паровая с трехпольным севооборотом. В Суздальском, Переславле-Залесском, Муромском уездах перелог(Перелог - система земледелия, при которой поле после снятия нескольких урожаев оставляли на 8-15 лет без обработки для восстановления плодородия почвы) составлял менее 17% земли, находящейся в обработке. В районах, сохранявших значительные массивы леса, практиковалась подсека, в частности, во Владимирском уезде в с. Спасском.

Господствующим орудием пахоты была соха с палицей, т.е. с отвальным устройством. Во Владимирском крае существовало несколько разновидностей сох, приспособленных для обработки различных почв и носивших разные названия: орало и сабан в Суздальском и Юрьевском, косуля в Шуйском, переяславка -Переславском уездах.

Применяли для пахоты и плуг. В одной из грамот 1522 г., относящихся к Переславскому уезду, упоминается "плужний склад", стоявший на меже, разделявшей митрополичью и боярскую земли. В другом документе сказано, что в селе Обобурове во Владимирском уезде приказчик Иосифо-Волоколамского монастыря «поделывал железа плужные».

Часты сообщения документов о покупке деревянных борон. Цена бороны тогда колебалась от 2,7 до 4 денег(Деньга - 1/2 копейки.). Среди других сельскохозяйственных орудий упоминаются косы разных видов, грабли, лопаты (деревянные и железные), заступы, железные ломы - пешни.

Массовая уборка урожая начиналась в первых числах августа. Сжатый хлеб в снопах сушился в овинах. Наземная часть овина представляла собой сруб, в основании которого находилась яма с печью. Иногда (в частности, в Суздальском уезде) овины располагались непосредственно на пашне.

В XVI в. большое распространение получают мельницы (в XIII - XV вв. мельничное дело лишь зарождалось в качестве специального занятия). Они ставились на небольших реках, речках и ручьях, не требующих большого труда для устройства плотин. Известны мельницы на Клязьме, Нерли. На р. Рпень была мельница, пожалованная Иваном Грозным в 1556 г. владимирскому Княгинину Успенскому монастырю. Монастырь сдавал ее на оброк крестьянам соседних сел. Кроме оброка (от 9 до 13 руб. в год), арендаторы обязывались молотить хлеб "про монастырский обиход", содержать в порядке мельничные постройки.

Значительное место в земледелии занимали огородничество и садоводство. Огороды были принадлежностью каждого крестьянского двора. Огороды заводили и вотчинники, в частности, монастыри. Самой распространенной огородной культурой была капуста.

События в Александровой слободе.

Полная драматизма история Александровской слободы началась 3 декабря 1564 г., когда царь из Москвы отправился на богомолье. Царские "объезды" монастырей были достаточно регулярны. Современники не раз отмечали исключительную набожность Ивана IV. Эти поездки были одновременно и исполнением религиозного долга, и своеобразными инспекциями. Однако в этот раз боярам, сопровождавшим царя в поездке, приказали взять с собой жен и детей. Сопровождали царя и дворяне из всех городов, которых он "прибрал" быть с собою. Они тоже должны были взять слуг, запасных коней и весь "служебный наряд", то есть вооружение, доспехи, припасы. Повез царь на богомолье и все драгоценности, золотую и серебряную посуду, иконы и кресты, всю одежду, деньги, казну, включавшую в себя государственный архив. К 21 декабря царский поезд прибыл в Троице-Сергиев монастырь. После молитв и традиционной службы в память святого Петра - митрополита Иван IV отправился не в Москву, а в Александрову слободу, откуда и направил в начале 1565 г, в столицу гонца с двумя грамотами: в одной содержался список "измен" бояр и дворян, которые не только "тащили" царскую казну, но и "измены делали", не желая воевать с недругами, во второй царь сообщал посадским людям Москвы, что "гневу на них и опалы" нет. Уехал же царь от "многих изменных дел", чтобы "его, государя", Бог "наставил".

Это был исключительно точно рассчитанный политический маневр: "царь-батюшка", "надежа-государь" был вынужден оставить государство из-за всех этих бояр, детей боярских, дьяков, а простой мужик, посадский люд и есть главная опора трона, на него нет ни гнева, ни опалы. Как, видимо, и рассчитывал венценосец, московский люд потребовал от бояр упросить государя вернуться, угрожая в противном случае расправиться с царскими изменниками своими силами. Таким образом, царь Иван фактически заручился поддержкой народа на любые действия, в том числе и на террор.

14. Александрова Слобода и Иван Грозный.

Одним из самых драматичных событий в истории России XVI в. была опричнина, тесно связанная с небольшим поселением на территории бывшего Переславль-Залесского княжества Александровой слободой.

Еще в одной из грамот Ивана Ш дорога из Москвы в Ростов Великий названа "Большой слободской дорогой" - видимо потому, что обживался край путем основания слобод. Древнейшая волость на территории Переславля Залесского, пограничного с Московским княжеством, в документах XV в. именуется Великой Слободой. Первое достоверное известие о Великой Слободе встречается в жалованной грамоте сына Дмитрия Донского князя Юрия Дмитриевича от 1434 г.

В начале XV в. Великая Слобода была волостным центром, где жили представители администрации московского князя. В Слободе останавливались и сами московские князья во время разъездов, в том числе и на богомолье. Когда и по каким причинам Слобода утратила название "Великая" - неизвестно. Возможно, виной тому были пожары, регулярно опустошавшие деревянные поселения. Во всяком случае, в начале XVI в. в документах "Великая Слобода" уже не упоминается, зато появляются "Старая Слобода" и "Новое село Александровское". В духовной грамоте Ивана III (1504 г.) Новое село Александровское завещано сыну Василию -будущему великому князю Василию III. В начале XVI в. почти единовременно, за несколько строительных сезонов был выстроен большой комплекс из нескольких дворцовых, четырех храмовых и целого ряда хозяйственных сооружений. Все постройки едины в архитектуре и планировке, по строительным материалам и методам работы с ними, и относятся, предположительно, к периоду 1509-1515 гг. В строительстве дворцового комплекса в Александровой слободе принимали участие итальянские мастера, возводившие перед этим Большой Кремлевский дворец в Москве.

Таким образом, Александрова слобода являлась не просто административно-судебным центром дворцовых владений. Для этого достаточно было построить обычную судную избу в уже имевшемся поселении. Видимо, Новая слобода изначально была задумана как одна из дальних резиденций московского государя, в которой могли разместиться не только великокняжеская семья и ее ближайшее окружение, но и значительное число членов государева двора, рядовых дворцовых служителей из дворян, сопровождающих Василия III в его ближних и дальних походах.

Выбор места для государевой резиденции не случаен; близость к Троице-Сергиевому монастырю, регулярно (иногда дважды в год) посещавшимся великим князем и его семьей; местоположение на Ярославской дороге, стратегически важной в путях сообщений, из слободы брал начало традиционный путь на Юрьев, Суздаль, Владимир, а также к западу - на Дмитров, Рузу, Звенигород. Имели значение и относительная близость к Москве (около 100 верст), и удаленность от всех опасных границ (западных, южных и юго-восточных). О том, что Александрова Слобода в XVI в. функционировала как резиденция главы государства (а не просто место отдыха великого князя), свидетельствуют и такие факты: осенью 1528 г. Василий III принял в Новой Слободе посольство Казанского ханства. Отношения с Казанью в то время были очень сложными, но послы, чувствительные к малейшему нарушению дипломатического этикета и традиций, не выразили протеста против приема не в стольном городе, а в отдаленной резиденции. Следовательно, помещение, где проходил прием, ритуал, пышность одежд присутствовавших лиц не нарушали сложившихся правил, то есть Александрова слобода вполне выполняла функции государевой резиденции.

Известно, что Василий III был в Новой слободе в 1525 г. перед разводом со своей первой бездетной женой Соломонией Сабуровой (после развода она была насильно пострижена в монахини и отправлена в Суздальский Покровский женский монастырь под именем старицы Софьи). Кроме этого, в документах зафиксированы поездки в слободу Василия III в 1523, 1528, 1532 гг. Новой женой Василия III, матерью Ивана IV стала молодая красавица княжна Елена Васильевна Глинская, из рода князей Глинских, выходцев из Великого княжества Литовского(Родословная легенда князей Глинских свидетельствует, что сыновья погибшего в борьбе с Тохтамышем Мамая бежали в Великое княжество Литовское, крестились, получили в удел г. Глинск и стали князьями Глинскими. Если легенда соответствует действительности, то Йван IV был одновременно потомком Дмитрия Донского и его соперника на Куликовом поле ордынского хана Мамая.). Именно ей, "жене своей Олене", умирая, отдал великий князь Александрову слободу в "опришнину". Термином "опричнина", "опришнина" называли особый надел вдов великих князей, которым они могли распоряжаться по своему усмотрению ("по душе ли дасть", т. е. завещать в монастырь, "сыну ли дасть") как своей собственностью. Надо отметить, что не все великокняжеские вдовы получали "в опричнину" земельное владение.

Василий III, 54 лет от роду, умер неожиданно (все началось с пустяковой царапины, а закончилось общим заражением крови, которое в то время не умели лечить), когда наследнику престола Ивану IV Васильевичу было всего три года. Елена Глинская отстраняет от власти опекунов - бояр, назначенных Василием III, и от имени сына вместе со своим фаворитом Иваном Овчиной Телепневым-Оболенским правит государством. Прошло менее трех месяцев, как вышел указ о доставке большого количества строительного леса в Новую Александровскую слободу. Возникает предположение, что Елена Глинская, отстранив от власти бояр-опекунов, чувствовала непрочность своего положения, возможно, даже находилась в опасности. Именно с этим связано возведение вокруг "опришного" владения крепостных деревянных стен с воротами. О стене, сложенной "из бревен, врезанных одно в другое и доверху засыпанных землей", сообщал немец-опричник Генрих Штаден. Тогда же, видимо, комплекс дворцовых построек был окружен и рвом. Именно сюда, в "опришнину" своей матери уехал в декабре 1564 г. царь Иван Васильевич, сделав Александрову слободу столицей своего вновь образованного удела, также получившего название опричнины, и вся политика царя с 1564 г. стала называться опричниной.

Известно, что еще до опричнины Иван IV побывал в Александровой слободе более десяти раз. Особенно показательны посещения слободы в 1558 и 1563 гг.

В 1558 г. в Троице-Сергиев монастырь "наехали" бояре и воеводы, командовавшие русскими войсками в Ливонии, а также многочисленные дети боярские - посыльные воевод, головы, есаулы и т.п. Численность их составляла сотни человек. Царь повелел им всем отправиться вслед за собой в "село свое слободу Александровскую", где они, надо полагать, без труда могли разместиться. Царь наградил всех прибывших, в зависимости от заслуг, "шубами и кубками, и аргамаками, и конями, и доспехами, и ковшами и деньгами..." Видимо, все эти награды - шубы, драгоценная посуда, породистые боевые кони, ткани, доспехи, деньги - в достаточном количестве находились в самой Слободе.

В 1563 г. царь проживал в слободе с конца мая до середины июля. Сюда прислали пленных из отряда князя Михаила Вишневского, бежавшего с русской службы. В слободе же принимал царь литовского посланника от Сигизмунда II Юрия Быковского, который "ел у государя в столовой большой избе". Из Александровой слободы отправлял Иван IV посольства в Ногайскую Орду и к князю Темрюку Черкасскому (Темрюк Айдарович - кабардинский князь, на дочери которого после смерти первой жены Анастасии Романовой женился Иван IV).

Вообще в канун опричнины Иван Грозный часто бывал в Новой слободе. Так, в 1564 г. он с Марией Темрюковной и сыновьями от первого брака приезжал в слободу в июле, затем - в октябре, оставив в слободе на время Марию и сыновей, и, наконец, в декабре. Полная драматизма история Александровской слободы началась 3 декабря 1564 г., когда царь из Москвы отправился на богомолье. Царские "объезды" монастырей были достаточно регулярны. Современники не раз отмечали исключительную набожность Ивана IV. Эти поездки были одновременно и исполнением религиозного долга, и своеобразными инспекциями. Однако в этот раз боярам, сопровождавшим царя в поездке, приказали взять с собой жен и детей. Сопровождали царя и дворяне из всех городов, которых он "прибрал" быть с собою. Они тоже должны были взять слуг, запасных коней и весь "служебный наряд", то есть вооружение, доспехи, припасы. Повез царь на богомолье и все драгоценности, золотую и серебряную посуду, иконы и кресты, всю одежду, деньги, казну, включавшую в себя государственный архив. К 21 декабря царский поезд прибыл в Троице-Сергиев монастырь. После молитв и традиционной службы в память святого Петра - митрополита Иван IV отправился не в Москву, а в Александрову слободу, откуда и направил в начале 1565 г, в столицу гонца с двумя грамотами: в одной содержался список "измен" бояр и дворян, которые не только "тащили" царскую казну, но и "измены делали", не желая воевать с недругами, во второй царь сообщал посадским людям Москвы, что "гневу на них и опалы" нет. Уехал же царь от "многих изменных дел", чтобы "его, государя", Бог "наставил".

Это был исключительно точно рассчитанный политический маневр: "царь-батюшка", "надежа-государь" был вынужден оставить государство из-за всех этих бояр, детей боярских, дьяков, а простой мужик, посадский люд и .есть главная опора трона, на него нет ни гнева, ни опалы. Как, видимо, и рассчитывал венценосец, московский люд потребовал от бояр упросить государя вернуться, угрожая в противном случае расправиться с царскими изменниками своими силами. Таким образом царь Иван фактически заручился поддержкой народа на любые действия, в том числе и на террор.

Боярская дума направила к царю депутацию из бояр и духовных лиц с ходатайством вернуться на трон. Сначала царь в переговорах с ними заявил, что решение его окончательно, и лишь затем "уступил" слезным молениям. Слобода тех тревожных дней производила впечатление военного лагеря. Бояр привели во дворец под сильной охраной, как явных врагов.

Условиями возвращения на престол царь назвал: признание за ним права казнить "изменников" по своему усмотрению и учреждение опричнины для "охранения" его жизни. Боярская депутация приняла эти условия. В государев опричный удел вошла значительная территория государства, в том числе дворцовая Гусевская волость Владимирского уезда, Аргуновская волость вокруг Александровой слободы, весь Суздальский уезд. Предполагалось, что из взятых в опричнину территорий будут выселены те служилые люди, которым "не быти в опришнине", а земли их отойдут опричникам. Так появились в нашем крае села, названные именами своих опричных владельцев: Бельково, Бунаково, Годуново, Глинково, Отяево, Шуйское и др. (Александровский район). В свою очередь из опричных земель были высланы в Казань на поселение князья Ромодановские, Пожарские, Ковровы, Гундоровы, Кривобарские (из рода князей Стародубских).

Уже к осени 1565 г. в Александрову слободу сошлись все нити внутреннего управления. В ней функционировали опричные приказы, опричная Боярская дума и ряд других учреждений. Внешняя политика оставалась прерогативой царя, но Посольский приказ оставался в ведении земщины. И при всем при том именно слобода была едва ли не главным местом международных переговоров и подписания соглашений. Сюда прибывали послы и посольства Англии, Швеции, Крыма, Великого княжества Литовского (затем Речи Посполитой), Дании, папского престола, иных государств. С 1568 г. в слободе располагалась царская книгописная палата и печатный двор. Печатный стан был поставлен в избе на дворе Глинских, около северо-западной башни кремля. В писцовой книге Александровой слободы XVII в. это место названо "печатной Слободкой, что бывал Глинский двор". Постепенно слобода обрастала стрелецкими слободками, поселками иноземных наемников, слободками служилых людей по прибору, торгами. Из слободы шли указания о "переборе людишек", туда шли многочисленные обозы с едой, фуражом, всем необходимым, прибывали челобитчики. Английский путешественник Флетчер писал, что Александрова слобода при Иване Грозном по доходам стояла на первом месте среди других городов Руси. Это вполне вероятно, так как слобода в сущности заменяла собой столицу, сюда свозили товары со всей страны и из-за границы, не говоря, уже о "трофеях" из разоренных городов и разгромленных боярских вотчин и монастырей.

Из Александровой слободы отправилось опричное войско на Новгород, учинив там погром, от которого город долго не мог оправиться. В палатах слободы происходили жутковатые пиры, описание которых оставили современники; в слободе погиб царевич Иван, смертельно раненый царем в приступе гнева. В Москву теперь Иван IV ездил "на невеликое время". Деревянные укрепления, воздвигнутые в свое время по распоряжению Елены Глинской, царь велел выложить кирпичом "от земли до стрельниц" (бойниц). Современники относили слободской кремль XVI в. к крупнейшим крепостям московской Руси.

Одной из особенностей быта Александровой слободы было учреждение там подобия монашеского братства, где роль игумена-настоятеля -исполнял сам царь. Все носили одинаковые, похожие на монашеские, черные одежды. Как и в монастыре, здесь была общая трапеза, совмещавшаяся с богослужением. Общая трапеза - это не просто застолье, но и символ некоторого, пусть показного, равенства, как напоминание о временах, когда князья пировали со своими дружинниками. Разумеется, эти трапезы были далеки от монашеского аскетизма. Служившие в опричнине ливонские дворяне Иоганн Таубе и Элерт Друзе сообщали: "каждому подается еда и питье, очень дорогое и состоящее из вина и меда".