Деятельность автономной индустриальной колонии "Кузбасс"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

Создание АИК «Кузбасс»

За занавесом известной истории

Реорганизация АИК. Письма рабочих

Последние годы АИКа

Заключение

Список литературы

Введение

Период, предшествующий индустриализации был временем относительной свободы. Принципы новой экономической политики открывали возможность для сосуществования различных форм собственности. Вместе с тем, в начале 1920-х годов авторитет Советской России как первой в мире страны, строящей социализм, в международном рабочем движении был чрезвычайно велик. Эти два обстоятельства сделали возможным существование на территории Кузбасса такой своеобразной формы как АИК «Кузбасс».

Деятельность колонии - короткий, но яркий эпизод экономической истории региона в Советский период. Однако оценка ее деятельности, результатов и вклада в индустриальное развитие Кузбасса - неоднозначны. Так, документы, исследованные кемеровскими историками, позволяют увидеть реальную ситуацию, в которой разворачивается деятельность АИК «Кузбасс», проблемы, с которыми она сталкивалась, выяснить причины ее ликвидации.

Опираясь на эти источники можно поставить вопрос об исследовании проблем, связанных с деятельностью АИК и причины ее распада.

Необходимо обратить внимание на более детальный анализ писем и четко обозначить эти проблемы:

- Общая и политическая обстановка, в которой разворачивается деятельность АИК «Кузбасс»

- Отношение к руководству АИК и самой организации со стороны советских рабочих, партийного и хозяйственного руководства

- Проблемы в организации труда и взаимоотношениях внутри самой АИК

Создание АИК «Кузбасс»

«В августе 1918 г., в условиях гражданской войны и экономической разрухи, Ленин написал «Письмо к американским рабочим», в котором призывал их помочь в создании экономической базы нового рабочего государства, поскольку экономический кризис так глубок, что своими силами восстановить разрушенное хозяйство без оборудования и технической помощи из-за границы Россия не сможет. «Преданные делу, энергичные передовые рабочие Америки пойдут во главе всех рабочих из ряда промышленных стран, несущих Советской России свои технические знания, свою решимость пойти на лишения ради помощи рабоче-крестьянской республике для восстановления ее хозяйства».

В ответ группа американских рабочих во главе с Себальдом Рутгерсом и Биллом Хейвудом обратилась к советскому правительству с предложением создать колонию иностранных рабочих и специалистов в Кузбассе.

В мае 1921 совершил поездку на Урал и в Сибирь для выяснения возможностей использования богатств Кузнецкого угольного бассейна, для развития промышленности Урала. После возвращения группы Рутгерса в Москву и проведения долгих согласований 25 декабря 1921 года был подписан договор между СТО и инициативной группой в составе Рутгерса, Билла Хейвуда, Д. Байера о создании автономной индустриальной колонии «Кузбасс». С 1922 по 1926 Рутгерс -- председатель правления АИК «Кузбасс».

В 1917 году после вступления США в первую мировую арестован в числе 165 деятелей «Индустриальных рабочих мира» по обвинению в шпионаже и противодействии призыву. В 1918 году судом приговорен к 20 годам тюрьмы. В 1921 году был освобожден под залог на время подачи апелляции и бежал в СССР. Работал в Международной организации помощи борцам революции (МОПР). Участвовал в создании Автономной индустриальной колонии «Кузбасс».

22 июня 1921 года Совет Труда и Обороны (СТО) издал постановление об американской промышленной эмиграции, первый пункт которого гласил: «Признать желательным развитие отдельных промышленных предприятий или групп предприятий путем сдачи их группам американских рабочих и индустриально развитым крестьянам на договорных условиях, обеспечивающих им определенную степень хозяйственной автономии».

Для набора добровольцев, желающих отправиться в Сибири, в Нью-Йорке было открыто “Кузбасское бюро”, одновременно в США стал издаваться информационный бюллетень. Всего на работу в Кузбасс с января 1922 года по декабрь 1923 года прибыло 566 человек (с семьями). Среди колонистов были выходцы из США, Голландии, Канады, Франции, Австралии, Бельгии, Германии, Австрии и других стран. Большинство приехавших были членами ИРМ (Индустриальных рабочих мира).

25 декабря 1921 года в Москве был подписан договор между Советом Труда и Обороны (СТО) и инициативной группой в составе Себальда Рутгерса, Билла Хейвуда, Д. Байера о создании автономной индустриальной колонии «Кузбасс», согласно которому колонисты получили в самостоятельное управление Кемеровский рудник, строящийся Коксохимзавод и 10 тысяч гектаров земельных угодий. В соответствии с договором колонист «…готов работать в Советской России не менее 2 лет по общим законам и правилам РСФСР и подчиняться всем постановлениям СТО, касающимся колонии». Колонисты также обязались привезти современное горно-шахтное оборудование, в первую очередь, врубовые машины.

Рутгерсом были обследованы Кузнецк, Бачаты, Гурьевск, Киселёвск, Кольчугино, но выбор был остановлен на Кемеровском руднике, в связи с наличием инфраструктуры (дороги, людские ресурсы).

Официально АИК была зарегистрирована 22 декабря 1922 года. Основную численность колонии составляли советские граждане. К концу 1923 г. на предприятиях колонии работало около 8 тыс. человек. Вначале в состав колонии были переданы шахты Кемеровского рудника и коксохимические печи, затем, в 1923 г., к ней отошли Кольчугинский, Прокопьевский и Киселевский рудники.» [3]

«Однако еще в начале 1920 года в Щегловске проживало около 100 (и даже больше) иностранных коммунистов, преимущественно немецких. Каким ветром их сюда занесло, - кто знает. Они представляли собой некую спаянную касту и входили в одну партийную ячейку, подчинявшуюся укому. Стало быть, АИКовцы позднее ехали в Щегловск уже на обжитое иностранцами место...

Итак, - документ, который относится к предыстории АИКа. Это протокол объединенного собрания делегатов от ячеек рабочих горного района Щегловского уезда от 12 апреля 1920 года. В протоколе содержится запись "Доклада ячейки группы иностранных подданных Кемеровского рудника". Докладывал некий Леви: "Ячейка наша, товарищи, организовалась 15 февраля в числе 101 члена. Поддержки ни литературной, ни организационной ни откуда не было. Говорили нам, что ячейка должна быть организована и принадлежать своим составом к Кольчугинскому району, где также большинство рабочих иностранцев. Но это только был разговор. Оттуда прислано ничего не было, несмотря на посылку туда делегатов. После этого послали двух делегатов в Томск, где получено было указание, некоторые материалы и определенное сообщение о производстве перерегистрации. Последнее было сделано и в партии осталось только 33 человека членов и 19 человек сочувствующих. Причина такого крупного несоответствия с числом первоначальных членов и теперь выясняю. Дело в том, что в нашей программе есть особый параграф, где говорится, что "ехать на родину можно только тогда, когда она будет советской", т. е. иначе говоря коммунисты в интерналистическое государство ехать не могут. Вот поэтому остальная часть не вошедших по перегистрации товарищей, желая по семейным обстоятельствам все таки выехать, в партию не вошла, оставаясь все-таки сочувствующими и которых мы знаем, что они хотя и не состоят в партии, но в душе коммунисты. Недостаток в нашей ячейке в том, что нет литературы, не говорю уже на немецком языке, но нет и на русском и агитацию большинство наших товарищей не могут по причине неумения хорошо говорить на русском языке".»[2]

За занавесом известной истории

«Автономную индустриальную колонию «Кузбасс» первоначально называли «американской», а не «автономной». Оно и понятно: 500 или 600 американских специалистов составляли ее «костяк». Со временем, однако, слово «американская» в аббревиатуре «АИК» все более и более лишалось смысла: обманутые и униженные граждане Америки поспешно собирали чемоданы и к середине 1926 г., -- т. е. задолго до формального «пакета» указов, превращающих АИК в обычное советское предприятие, -- от многих сот американцев в колонии осталось порядка 20--30 человек. Те, в свою очередь, тоже поспешали, ибо жизнь в АИКе становилась все более и более невыносимой. Проект «Кузбасс», таким образом, потерпел крах: опыт «интернационального» сотрудничества оказался неудачным.

Много десятилетий спустя историки стали обдумывать и по-своему объяснять причины повального отъезда иностранцев из колонии. Самым распространенным объяснением было такое: так называемый «восстановительный период» в Советской России закончился или близится к концу, разрушенное гражданской войной хозяйство восстановлено и от услуг иностранцев можно было, де, уже отказаться. Иностранцы «протянули руку помощи» России -- спасибо им, но вот чрезвычайные обстоятельства в России закончились и никаких особых причин, выделяющих АИК «Кузбасс» в специальное предприятие с привычным статусом, теперь уже нет.

Правда, историки, как правило, оговаривались: иностранцы, желавшие остаться в России, могли найти работу на других предприятиях, не входящих территориально в АИК, и, де, многие так и делали. Подчеркивалось, что иностранцы, в свое время задействованные на кемеровских предприятиях, позднее участвовали, к примеру, на строительстве металлургического комплекса в Кузнецке или трудились на предприятиях Донбасса.

Однако объяснения такого рода контрастировали со здравым смыслом. Из многих сот американцев после краха АИК в России остались работать единицы. Мотивировка же, состоящая в «конце восстановительного периода», выглядит и вовсе странно, ибо, во-первых, бегство американцев из АИК началось задолго до такового «конца», обычно датируемого советской историографией 1926 или 1927 г., а, во-вторых, разочарованные американцы, -- по крайней мере подавляющая их часть, -- ни о каких хронологических рамках восстановительного или любого другого периода думать или знать в те поры не могли -- не до того им было. В своих объяснениях, которые, слава богу, по сей день хранятся в архивах, -- тех самых объяснениях, где расшифровываются истинные причины их бегства, -- содержится неприкрытая идеологическими шорами правда о крахе АИК. Эта правда, как и полагается правде, до смешного проста. АИК -- это небывалая в истории международных отношений России тех лет авантюра.

Иностранцы, которых заманили в Кузбасс, многое им наобещав, очень скоро разобрались в действительном положении вещей, уложили чемоданы и под «улюлюкание» местной партийной и советской элиты ринулись -- иначе не скажешь -- вон из России.

Многие американцы сходились на том, что колония не была «индустриальной». Они писали, что все производство в АИКе и вообще в России, начиная с дробилки коксохимзавода -- это не «индустрия», а лишь оскорбление самого принципа технического ведения хозяйства.

Таким образом, -- и об этом будет рассказано ниже, -- АИК был гигантской идеологической «обманкой», оригинально, но жестоко придуманный агитплакат мирового значения. Обман начинался с первых шагов -- с самого названия «АИК». Но каждый «мыльный пузырь» рано или поздно должен непременно лопнуть. Именно это произошло с АИКом, и лишь стараниями заинтересованных историографов мифы и легенды, некогда пущенные с подачи автора великих прожектов -- Ленина, по сей день существуют -- не благодаря, а вопреки архивным документам, которые удивительно красноречивы.

В 1990 году, разбирая дела одного из фондов кемеровского архива, натолкнулись на машинописную копию письма, адресованного председателю Западно-Сибирского Крайисполкома Р. И. Эйхе. Копия была не подписанной и относилась, как было выяснено из ряда других документов, к 1926 году.

«От 12-го мая в 9 часов утра, -- писал неизвестный автор, -- Ваш кабинет посетили американцы, с которыми был третьим я, русский техник, проработавший в АИКе около трех лет в качестве рабочего монтера. Это письмо меня заставил Вам написать заданный Вами вопрос: «Почему американцы уезжают из АИКа». И Вы добавили: «Читая Ваше письмо, я понял, что у Вас есть какие-то недоговоренности». На это Вам стал отвечать тов. Тучельский. Американец, слабо владеющий русским языком, он дал Вам очень темный, невразумительный ответ. Видно было, что как Вы, так и говорящий, не могли понять друг друга. Я же со своей стороны не стал вмешиваться в Ваш разговор, счел неудобным прерывать его».

«Что заставляет уезжать американцев из АИКа? -- задается вопросом автор и тут же дает ответ. -- Во-первых, постановка дела Правлением АИКа, во главе которого стоит Рутгерс. Глава этого Правления мало того, что не в курсе дела, но еще окружил себя еще хуже понимающими дело, как и сам. Во-вторых, уезжая по целым месяцам, а за последнее время он отсутствовал около года, он все время кормил какими-то обещаниями колонистов о разного рода вознаграждениях, между тем платил им очень небольшую сумму жалованья и в то же время заключал индивидуальные договора где-то в Москве, в Берлине, в Голландии с отдельными спецами на очень большие суммы, по сравнению со ставками работающих американцев, и заменял их новыми спецами».

До недавних пор имя Рутгерса являло собой некое «табу», и исследователи предпочитали отмечать лишь недостатки его подчиненных -- например, его заместителя Коробкина. И это вполне объяснимо: в международном рабочем движении Себальд Рутгерс -- фигура заметная, а в Кемерово места его пребывания отмечены специальными памятными знаками. На одном из домов улицы Рутгерса в Кемерове висит табличка: «Улица названа именем Рутгерса Себальда Юстиниуса, 1879--1961, голландского коммуниста, пламенного интернационалиста, организатора автономной индустриальной колонии -- АИК «Кузбасс».

Но мало кто знает, что по многим архивным документам Рутгерс, «пламенный революционер», «коммунист», «организатор» и т. п., проходит даже не как прожектер, а почти как мошенник. Американцы были весьма недовольны Рутгерсом, именно ему они адресовали свои претензии и были, конечно, правы: то, что в американских газетах называлось «концессией», как уже сказано выше, на самом деле таковой не было, ибо американцы от нее не получали никакого дохода. И вообще ни о каких вознаграждениях речи быть не могло -- так что остается лишь удивляться, как могли немногие из американцев, оставшихся в колонии до 1926 года, еще верить, обещаниям Рутгерса...

«За все промахи и перебои, -- как бы подтверждая эти мысли, говорит автор письма к Эйхе, -- в АИКе ругают американцев, тогда как в Правлении и у административного аппарата нет почти ни одного американца, а с отъездом вот этих двадцати последних рабочий вполне поймет, что американцев теперь нет, а есть другие и ругать их уже больше не будут, что и заставляет главным образом уехать эту группу. Если Вы хотите узнать подробности конфликтов между рабочими-американцами и Правлением, -- добавляет автор, -- то обратитесь с письмом по адресу: Кемерово, АИК «Кузбасс», Химзавод, заведующему механическими мастерскими Вандорену. Этот товарищ старый член партии ВКП(б), эмигрировал из Бельгии, как партиец».

Таким образом, из 500--600 американцев к маю 1926 г. осталось только около 20. Среди них -- Тучельский и Вандерен, часто поминаемые ныне в исследованиях на тему об АИК. И эти последние 20 тоже желают уехать -- так можно ли здесь вести речь о «случайностях»? Случай -- это 1, 2, 3 американца, но не 500. Характерно, что отъезд американцев произошел задолго до того, как пошли разговоры о предполагаемом закрытии АИК «Кузбасс». Стало быть, не американцы уехали вслед за закрытием АИКа, а, наоборот, АИК в какой-то мере закрыли из-за отъезда американцев и тех скандалов, которые подняли американцы, вернувшись на родину. «Мыльный пузырь» лопнул, и мало у кого остались после краха АИКа добрые воспоминания о пребывании в Кузбассе.

В том же 1926 году американский инженер Вандорен написал заместителю Рутгерса Коробкину письмо:

«…Работать в нашей маленькой мастерской, -- пишет Вандорен, -- очень трудно, -- в особенности, когда нам приходится сталкиваться с оппозицией. Я постараюсь набросать Вам картину нашей работы с января 1926 года по сей день. С декабря месяца 1925 года мы заметили, что все машины Химзавода были поломаны, потому что весь завод был управляем Штоммелем. Все было сделано так, что не было никаких запасных частей к машинам. Я неоднократно протестовал против его, Штоммеля, действий. Я знал, что нам очень трудно работать с немецкими специалистами. Мне обещали надбавку, которую я никогда не получал».

«Для нас была проблема, -- продолжает Вандорен, -- все машины почти бездействовали, вальцы для дробления угля, двигатели и другие машины были накануне развала. После целого месяца усиленной работы как ночью, так и днем, мы исправили дробилку и другие машины. Я увеличил снабжение воды на 15%. Я заявил управляющему Штоммелю, что я не могу исправить машины в течение месяца: ведь они были запущены свыше двух лет».

Это заявление о запущенности машин на Химзаводе в течение двух лет -- тоже показатель. Выходит, даже в 1924 и 1925 гг. их аварийным состоянием уже было некому заниматься. А мы помним, -- наибольшее число отъезжающих американских техников падает как раз на эти годы. «Пустив» в строй машины Химзавода, американцы, -- по крайней мере большая их часть, -- почувствовали себя здесь, в Кемерове, ненужными. К 1926 году осталась небольшая кучка американцев, которая, естественно, не могла поддерживать машины Химзавода в прежнем их состоянии из-за малочисленности техников, столь внезапно уехавших. Но и эта «маленькая кучка», а с ней -- и Вандорен, еще пытались что-то сделать и, как могли, поддерживали производство. Несмотря на заявление Вандорена, что отремонтировать машины Химзавода силами мастерской в месячный срок было бы невозможно, он сумел-таки сделать «невозможное», хотя в ответ получил лишь обвинения администрации в том, что сделано «крайне мало».

«Каждые два месяца нужно было менять ролики на коксовых печах и не всегда можно было очистить печь. Я исправил печь таким же способом, т. е. используя американскую формулу. Николов и Штоммель надсмеивались надо мной и считали меня дураком и говорили, что эта работа никуда не годится. Только на одном диссентиграторе я смог сэкономить 350 рабочих часов и работы от 4 до 6 месяцев. Раньше каждый месяц он был в починке. У меня есть очень много таких фактов».

Стало быть, печь исправлена при помощи «американских формул», но экономия от изобретения (6 месяцев!) никому не импонирует. Более того -- Вандорен получает на каждом шагу оскорбления и, наверное, вправе поставить резонный вопрос: а нужно ли русским вообще передовое ведение производства? Нужна ли им передовая индустрия в том широком смысле, что держится она на инициативе и предприимчивости каждого, вне зависимости от того, «формулы» и учебники какой страны при этом использовались? Применение передовых методов ставится специалисту в укор -- это ли не оскорбление технических навыков и знаний старых спецов, чьими силами эти самые коксовые печи и были, в основном, построены. У Вандорена -- «наболело». Ему очень не хочется «загружать свою исповедь разными техническими деталями», но за каждой такой «деталью» -- судьба уехавшего американского спеца, его товарища, а уехали уже почти все…»[1]

Реорганизация АИК. Письма рабочих

«В последний год существования колонии руководство решилось на некую «реорганизацию», смысл которой, по сути вещей, сводился к тому, чтобы расправиться с ненужными или неугодными, особенно же -- с протестующими и жалующимися. «Перетряске» подверглись практически все структуры колонии и очень многие были ею недовольны. Послушаем Вандорена.

«Эта реорганизация разозлила нас всех, -- в особенности же меня, и я счел нужным оставить это место. Я никогда не жаловался, ибо не хотел, чтобы меня неправильно поняли. Главный Заведующий товарищ Свядош ведет свою работу по военному образцу. Он забрал у меня лучших работников, работающих на починке Химзавода. Это значит, что мне пришлось искать других людей для важных работ, а ведь на мне -- ответственность за все машины Химзавода. Я вынужден был оставить все работы подчиненных нам департаментов и районов. Отношение к нам у Свядоша такое, что он не хочет прислушиваться к логике: де, это его приказ, и больше ничего».

Стало быть, все было построено на окриках -- куда как знакомая картина. Демократия на производстве? Но ведь на дворе -- эпоха трудовых армий. Указующий перст Рутгерса -- и его наместников в Кемерове -- вся и демократия. Что такое административно-командный стиль или, как пишет Вандорен, «работа по военному образцу», это американцы хорошо и быстро уяснили. Приказал Свядош перевести часть рабочих из-под управления Вандорена в другое место -- и приказ этот уже ничем не опротестуешь, ибо ты -- «винтик». Наверное, у Вандорена забрали не самых никчемных работников, коли он пишет, что он «считает нужным оставить это место», т. е. Кемерово. Долголетне спаянные и сдружившиеся американцы, вернее -- небольшая оставшаяся их часть, оказалась перед новым препятствием: Свядош решил их разъединить, посылая на работы в разные места. И это при том, что оборудование Химзавода два года «на ладан дышит», и оторвать от Вандорена его лучших работников -- это не только дискредитировать его окончательно как механика, но и поставить под угрозу срыва вообще производство на Химзаводе. Беспрерывная цепь унижений истощила терпение последних американцев, и они решили покинуть Кемерово -- тем более, что на необходимость это сделать, и поскорее, им уже давно намекали:

Некоторые аспекты производства на Химзаводе, мягко сказать, шокировали американцев. Например, заказывая какие-либо механизмы в мастерской у Вандорена, руководство завода никогда или почти никогда не представляло на эти заказы какие-либо документы или технические чертежи: все делалось на глазок. Не будучи великими «доками» по части механизмов, руководство Химзавода очень вольно ориентировалось в том, какие механические подразделения или структуры заводу нужнее. Так, например, вопреки мнениям двух заведующих -- Вандорена и Делмора -- закрыли электромеханический склад и жестяную мастерскую. Никто не мог внятно объяснить -- зачем:

« Работать без специального заказа и плана, -- недоумевал Вандорен, -- невозможно, ибо это нарушает систему отчетности и мне приходится по этому поводу неоднократно спорить. Когда ликвидация жестяной мастерской была предложена, мне пришлось быть посредником между Свядош и Делмор. Делмор был назван недисциплинированным заведующим. Очень трудно приходится работать со Свядош. Свядош приказал ликвидировать склад электрических принадлежностей. Мы ему указали на нецелесообразность этого, а он рассердился. Конечно, такое отношение недопустимо -- оно не делает рабочих хорошими работниками».

Интересно, что, уже на пороге увольнения, и даже прекрасно зная, что их уволят, американцы, тем не менее, «болеют» за свое детище -- Химзавод -- и предлагают планы по выходу завода из того тупика, в который загнала его администрация АИКа. Характерно, что и здесь американцы выказывают свое великодушие, ибо в этих планах они не выдвигают каких-либо предложений «сместить» или понизить в должности тех руководителей, от которых они же на протяжении пяти лет существования колонии всего натерпелись. Не доказывает ли это, что они прекрасно понимали: дело не в личностях, а в «военной системе» руководства предприятием и -- не поломав эту «систему», диктат некомпетентных личностей будет явлением повседневным.

«Много работы было потеряно, -- продолжает «воевать с ветряными мельницами» Вандорен, -- только оттого, что V наши организации функционируют неправильно. Вот, например, конвейеры и лифт на Центральной шахте. Четыре года на них работали и некоторые части их были изношены. Нам пришлось по несколько раз эти части переделывать. Конечно, если бы нам дали планы, то переделывать их не пришлось бы. Второй пример: товарищ Николов изобрел трубу для чистки топок, которая никуда не годилась, и нам все же пришлось эту трубу сделать. Она обошлась нашей организации свыше 500 рублей и она оказалась непрактичной. После того, как мы сделали эту трубу, через несколько дней прибыла труба из Германии».

Опять же, куда как знакомая картина. Деньги -- на ветер, потому что в сознании рабочего они -- общие, народные, а, значит, -- ничьи. Будь АИК «Кузбасс» хоть чем-то похожа на то, что называется «концессией», и никакого разбазаривания средств в тех масштабах, какие описал Вандорен, -- попросту не могло бы случиться. Кстати -- в том именно контраст между действительным положением вещей и тщательно запротоколированной в бумагах формой АИКа, будто бы являющейся концессией. На деле АИК представляла собою самое обычное, притом хилое советское предприятие, -- со всеми вытекающими последствиями: бесхозяйственностью и низкой производительностью. Читаем Вандорена:

«Продуватель, который был сделан для Гурзавода, стоит нам свыше 1000 рублей, но он не был употреблен для работы. Механическую работу, железную работу, которую мы делаем, нам приходится иногда много раз переделывать, ибо нам не представляют планов. Из-за часа работы по составлению чертежа нам приходится работать по несколько дней и переделывать работу. Если б нам представили чертеж, мы бы никогда не делали никаких ошибок. По плану мы можем делать работу гораздо быстрее. Заведующий должен иметь свою контору там, где находится мастерская, тогда он будет знать, что происходит в его мастерской.»

Но уроки никого и ничему не учили. За пять лет в АИКе мало что изменилось, и надежды на изменения могли питать только уж вовсе романтические иностранцы, которые приехали в Кузбасс с известными идиллическими настроениями. Настолько идиллическими, что, проработав в Кемерове пять» лет и вполне представляя себе, что такое советское промышленное предприятие -- о чем мы можем судить хотя бы по письму Вандорена, -- они еще могут верить в эффективность от каких-то мелких перемен. Именно -- мелких, ибо им уже тогда видно было, что по существу здесь никогда и ничто не будет меняться десятилетиями. Американцы убедились: давать «серьезные» советы в стране Советов -- дело бесполезное...

Еще более захватывающим выглядит рассказ Питера Вратшера, конструктора-железобетонщика, работавшего на левом берегу Томи в Кемерове. Рассказ этот датирован 22 июля 1926 года, и мы приведем его здесь со всеми подробностями -- как мы делали со свидетельствами других очевидцев. Итак, кто же такой Питер Вратшер? Вот его история:

«Я оставил штат Калифорнию Соединенных Штатов в Америке 28-го марта 1924 года и отправился в Кузбасс, в Кемерово, с целью помочь восстановлению советского хозяйства. Как пролетарий, я знал, что я не смогу помочь Советскому Правительству материально и поэтому решил организовать в кругу рабочих специалистов поездку в Россию для совместной работы. Все члены этой группы -- рабочие со стажем от 15 до 25 лет. Приехав сюда 2 июля, всех членов этой группы послали на ферму, хотя мы все -- не фермеры, а хорошие шахтеры: мы приехали потому, что решили пожертвовать всем, чтобы научить рабочих России новейшим методам работы и сделать их хорошими рабочими».

Вполне очевидно -- шахтерам-ремонтникам научить «рабочих России» чему-либо не удалось, ибо группу Питера Вратшера загнали в предприятие, которое позднее во всех местах России называли «колхоз», -- Вратшер осторожно называет это «нововведение» фермой. Выходит, профессиональные навыки Вратшера и ему подобных с самого начала их бытования в Кемерово были никому не нужны. Более того, -- по приезде Вратшеру и его группе прямо было заявлено, что они могут убираться отсюда. В ряде специальных работ об АИК встречалось мнение, что такие факты «практиковались» в Кемерове лишь в 1922 году. Но Вратшер пишет, что он и его группа приехали в Кемерово двумя годами позднее, однако прием, устроенный им, был столь же «теплым». Что оставалось делать американцам? Многие уехали сразу.

«Мы встретили сопротивление, -- продолжает Вратшер, -- нам не дали возможность показать то, что мы могли сделать. Некоторые лица вели определенную контрреволюционную пропаганду против нас. Они в своей агитации говорили русским рабочим, что мы концессионеры, что мы приехали сюда эксплуатировать. Когда какой-нибудь представитель объяснял рабочим наши задачи, наши цели, для чего мы сюда приехали, они, бывало, слушают, но, уходя домой, действовали по-старому. Многие разочарованные поехали обратно в Америку, многих отсюда отправили как нежелательный элемент. Вот, например, товарищ Бендер, получавший здесь 75 рублей в месяц, был заменен худшим специалистом, но с окладом уже в 300 рублей».

Заметим, что Вратшер решительно открещивается от того, что АИК -- концессия. Он не считает себя концессионером. Как мы уже писали, -- он им и не был, ибо колония была концессией лишь на бумаге. Это слово -- столь привлекательное в Америке -- было чуть ли не ругательным в Кузбассе. Многие американцы были прельщены именно этим словом, но они жестоко разочаровались, когда увидели, что результатами их труда пользуется советский бюрократ, а большинство «концессионеров» получило всего лишь «русский шиш». Почти все оказались разочарованными и тем, что «американским способом производства» в Кемерове и не пахло, -- были лишь рутинные методы на самом низком уровне, -- об этом мы уже знаем из писем Вандорена.

«Мы, практические рабочие из Америки, -- присоединяется к их мнению Вратшер, -- прекрасно знаем, что восстанавливать индустрию неквалифицированными рабочими нельзя. Я работал в Германии 11 лет, до 1905 года, и потом переехал в Америку. Германия одна из самых сильных индустриально развитых стран Европы, но по сравнению с Америкой она отстала на 100 лет. Я не имел в виду ввести или предложить советской России американское политиканство со всеми его плохими сторонами. Я имел в виду предложить новейшие способы производства и американский образ жизни».

«Американского образа жизни», как мы уже имели случай убедиться, -- не получилось. Были лишь окрики начальства, прогнившие полы, разобранные курятники и незакрывающиеся двери -- то есть то, с чем еще многие десятилетия спустя связывались представления о «советском быте». А была еще и «психология коммуналки» с ее бесчисленными мелкими скандалами из-за неотопленных квартир, отсутствия тюфяков, протекающих крыш... «Советский образ жизни», наверное, еще долго вспоминался американцами как кошмарный сон и многие, наверное, благословляли судьбу за то, что она подарила им те несколько десятков долларов, которых хватило им аккурат на билет до Нью-Йорка.

«Отношение старой администрации к нам, -- продолжает Вратшер, -- было натянутое. Они начали замещать нас европейскими рабочими-спецами, которые за последние тридцать лет были почему-то заняты подготовкой амуниций и постройкой церквей. Они не приехали сюда, чтобы пожертвовать чем-нибудь для восстановления нашей промышленности и развить рабоче-крестьянскую республику. Они приехали для того, чтобы загребать деньги».

Странности «интернационального» климата: рабочих-шахтеров со стажем 15--25 лет гонят на ферму, а специалистов по амунициям и постройке церквей направляют в шахты и на химзавод. «Странности», однако же, на этом не кончались. В то время, как голландцы, соотечественники Рутгерса, «загребали деньги», американцы вплоть до осени 1925 года не получали зарплаты. Их «амуниция» износилась, и они стали походить на бродяг, живущих в некоем подобии «ночлежного дома».

«Мы привезли из Америки инструменты, бумагу, карандаши, книги, медикаменты. А теперь все это использовано, даже наша одежда изношена. Почему старая администрация приостановила приезд рабочих из Америки? Где эти 40 шахтеров, о которых говорил товарищ Рутгерс в коммунальном доме, -- ведь он говорил, что они приедут с товарищем Пауэлом».

Запасы, привезенные американцами, подошли к концу. Ни морально, ни физически они не стали отличаться от русских. Та же бедность, клопы и ночлежная вонь. К чему Кузбассу колония оборванцев? Своих хватает... А Рутгерс все обещает и обещает. Обещания эти уже смешны: какое, спрашивается, дело обнищавшему Вратшеру до приезда в Кузбасс еще 40 шахтеров-американцев? Разве что армия оборванцев пополнится -- и только...

Ясно, что нищему отнюдь не безразлично, сколько он получит за свою работу, -- не помирать же с голоду под забором химзавода? Нищий очень умеет считать деньги и, главное, -- ценить их, равно как и свой тяжелый труд. И разве не выглядит насмешкой над тем же Вратшером еще один описанный им случай:

«В прошлом году меня послали в Ленинск для постройки электростанции. Я заведовал 15-ю рабочими, и мы работали по 12--14 часов в сутки. Катр работал тогда со мной и знает хорошо, как тяжело мы работали. Этот же спец, который занял место товарища Бендера, почему-то тоже был послан в Ленинск, но уже с двумя рабочими -- чтобы ставить турбину. Этот спец приходил ежедневно в 10 часов утра и уходил в 2 часа дня, не знаю куда, и получал 300 руб. в месяц. Я же работал по 12--14 часов в сутки, чтобы закончить постройку станции до зимы (даже рабочие стали говорить, что американские концессионеры работают по 12 и 14 часов), и за всю эту работу я получил 55 рублей в месяц вместе с командировочными. И все это я делал для того, чтобы сберечь для рабоче-крестьянской республики 60.000 рублей».

Святая простота! Вратшер еще не знает, что в России производство -- это молох, разрушающий здоровье и жизнь человека. В ней все было поставлено с ног на голову: не производство для человека, а наоборот, -- человек подчинялся машинам и становился лишь их придатком. Из сэкономленных для Советской России 60.000 рублей эта самая Россия у не смогла выделить Вратшеру ни копейки, даже чтобы он смог доехать от места строительства электростанции до Кемерова. И будь даже сэкономлено в 10 раз больше -- получил ли бы Вратшер эти копейки?

«Я выполнил свой долг перед страной, -- горько сетует Вратшер. -- Администрация меня очень хвалила тогда, в период строительства электростанции, но не платила. Я не получал жалованья от 12-го августа до 15 ноября. Мне пришлось одолжить у Винклера 10 рублей на дорогу до Кемерова. Но за проезд я получил только 22 января этого года. За всякую ошибку обвиняют нас, несмотря на то, что ни один американец не сидит в Техническом Бюро».

В то время, как Вратшер бесплатно «вкалывал» в Ленинске, ставленники Рутгерса наживались. Но кому было дело до неприметного Вратшера? Напоминать о своих невзгодах считалось дурным тоном -- это Вратшер прекрасно понимал. И, заикнувшись непосредственно перед своим отъездом из Кемерова, об одолженных «десяти рублях», он тут же получил «прощальный рикошет». Правление АИК не вняло его доводам, а на заявлении сделало просто-таки «скрижальную» приписку «Безсодержательно. Надо спросить товарища Вратшера, сколько рублей ему не доплатили»...

Характерно, что такая резолюция -- из тех немногих «мнений», что категорически расходятся с заявлениями американцев, уже цитированными нами. Таких «мнений» было немного, но они -- были. Впрочем, они не делали большой «погоды», и ни одно из них не смогло задержать ни одного американца в Кемерово.»[1]

автономный индустриальный колония кузбасс

Кузбасс: до и после деятельности АИКа

«Как писалось раньше в 1922 г. Щегловск вряд ли было можно назвать индустриальным центром, поскольку ни культуры производства, ни культуры как таковой в городе не было. К тому же - власти были также бескультурными, и своим бескультурьем хвастались. О том, что представляла собой власть в нашем крае, судим хотя бы по докладу некоего волинструктора Морозовской волости Щегловского уезда П. Л. Плотникова, написанного в августе 1921 г. Из доклада становится ясным, что местные власти в те поры - это не только бескультурье, но и произвол. Читаем:

"Настоящим довожу до сведения Щегловский Уком, что 8 июля с. г., проходя но улице с. Морозовского из волисполкома в волком, я нагнал идущего передо мною гражданина с. Морозовского т. Ласкина, который вышел из сельсовета и ругался про себя. Я задал ему вопрос, о чем он ругается, последний ответил, что он имеет одну лошадь, но Совет отправляет его подводы до с. Драченинского Кольчугинской волости, везти каких-то четырех товарищей солдат. Я зашел в сельсовет, где действительно было четыре незнакомца, и каждый из них имел при себе винтовку, шашку и револьвер. Я обратился к председателю Совета т. Саблину со словами: "Кто, откуда и куда?". Председатель не успел еще ответить, как один из товарищей, самодовольно прохаживающийся, повернувшись ко мне и повышенным тоном заявил: "Позвольте нам об этом знать"! На что я сказал ему, что я к нему не обращаюсь, но он все тем же тоном задал мне вопрос, "кто я такой'', я ответил, что местный волинструктор, на это он с иронией бросил реплику "вон это что за птица" и с этими словами, достав из кармана бумагу, написанную ломанным почерком и довольно безграмотно, подал мне, также самодовольно говоря, "я сотрудник Кольчугинского Политбюро!" В бумаге этой значилось, что предъявитель сего есть сотрудник-информатор Политбюро т. Варакса, командированный с тремя товарищами по Кольчугинскому району и что он, Варакса, имеет право производить обыски, аресты и т.д. - причем на этой бумаге штампа совершенно нельзя было прочитать, не видна была и печать, а вместо подписи завполитбюро были две какие-то крючкообразные черты. Прочитав эту бумагу и подавая ее владельцу, я предупредил последнего, что село Морозовское находится в ведении Щегловского уезда, а, следовательно, и Щегловского Политбюро, но он, Варакса, командирован только по Кольчугинскому району, причем спросил его, что не ошибочно ли он попал на территории Щегловского уезда".

В двухнедельной информационной сводке ОГПУ за период 10-25 июля 1922г. отражены настроения рабочих в связи с передачей предприятий американцам: "За отчетный период настроение рабочих выжидательное, за исключением шкурнических вопросов; проходящая сдача Кемрудника американцам создала у рабочих разговоры чисто шкурнического направления, как-то: сколько будут им платить продуктами, мануфактурой и т.д., в отношении же производства говорят, что американцы не умеют работать и они не сумеют поднять производства...".

Общий тон - неверие в способности иностранцев и ненависть к спецам. Убили спеца Селиванова, в связи с чем многие специалисты дебатируют вопрос об отъезде из Щегловска.

Итак, - уже в июле 1922г. у американцев в Щегловске "подавленное настроение", и в их силы никто не верит: ни местные спецы, ни рабочие. Это неверие будет сопровождать их весь период существования АИКа. Впрочем, начало любого большого дела - всегда многотрудное. Из той же сводки ОГПУ узнаем, что с приходом иностранцев производительность труда на Кемруднике резко упала: "в связи с неустойчивым положением спецов в Северной группе рудников ввиду передачи такового американцам, производительность стала упадать. Так, в механической мастерской рудника слесаря последнее время исключительно заняты поделкой зажигательниц и карманных ножиков для служащих рудника и администрации. Например, заказал ножики для себя Управрудником механик Никитин, по три раза прибегает в мастерскую справляться, готовы или нет, в случае, если нужно сделать какую-либо часть для машины, то токаря отвечают: приходи завтра. Как главный механик Никитин, так и его помощник Колосов ничего не делают. Никитин ничего не понимает в деле или не хочет работать, а его помощник ожидает распоряжений, в результате рабочие ходят из стороны в сторону из мастерской в кузницу, из кузницы в литейную, а из литейной опять в мастерскую. Работа свелась к починке насосов и поделке зажигательниц и ножей. Чувствуется везде безхозяйственность... Работа в шахтах понизилась благодаря халатизму... Рабочие возмущаются (преданные соввласти) и говорят: вот как работают спецы высших квалификаций, саботаж и безхозяйственность только разводят - можно обойтись и без этих спецов".

В общем, Щегловское производство походило на некое сонное царство: все ленились, работоспособность была не в чести, и заработки, конечно, были соответствующие.

В октябре 1923г. для щегловских коммунистов произошло событие первостепенной важности. Щегловский уком РКП и кемеровский райком РКП были слиты воедино под общим названием "уком". Партийные колонисты подчинялись до октября 1923г. райкому, который контролировал дела Кемрудника и химзавода. Таким образом, их непосредственный хозяин по партийной линии если не сменился, то видоизменился. 16 октября 1923г. произошло объединенное совещание Щегловского и Кемеровского комитетов. На совещании раздавались голоса, что якобы самим своим существованием АИК осложняет процесс объединения, и эти заявления вряд ли выглядели убедительно, но они - были. Из речи Черных: "Упрощение аппарата и сокращение расходов, распространение рабочего влияния на крестьянство говорят, безусловно, за единый партийный центр. Такое объединение желательно в принципе. Однако наличие индустриальной колонии и профсоюза, объединяющего рабочую массу, заставляет подходить очень осторожно к практическому разрешению. Надо сугубо осторожно отнестись к проведению объединения''.

Из приведенных выше документов становится ясным, что Кузбасстрест и АИК на кузбасском рынке угля были как бы соперниками. Естественно, руководство этих двух организаций внимательно следило друг за другом. АИКовские порядки, столь отличные от принятых в России, многих возмущали. 28 ноября 1923г., например, состоялось пленарное заседание Томского губкома с докладом о работе Кузбасстреста, которым руководил Бажанов. И хотя к АИКу доклад никакого отношения не имел, в прениях, тем не менее, звучали антиАИКовские нотки. Руководитель фракции райкома ВСГ Котин не преминул "'лягнуть" АИК: "Что касается Кемеровского АИК. то здесь нужно винить самого АИК, т.к. он не знает о времени выдачи зарплаты. Кроме того, приходится констатировать в АИК неправильное регулирование тарифных разрядов".

Очевидно, имелось ввиду, что в системе АИК происходят задержки с выплатой зарплаты. Но интересно другое: в 1927г. Котина назначат председателем Правления АИК. причем в период его руководства зарплата тех же рабочих будет меньше, чем в пору Рутгерсовской автономии, которую Котин так критиковал начиная с 1923 года. Выходит, что критиковать могут многие, а руководить производством столь же эффективно, как Рутгерс дано не всякому.

Насколько продуктивной была работа АИКа? Сказать трудно. Вот мнение зав. орготделом укома Колесникова, высказанное им в докладе, заранее подготовленном к первой сибирской областной конференции РКП(б): "К крупным промышленным центрам можно отнести имеющиеся в уезде рудники и химический завод... Говорить много о их значении не приходится, так как все копи заняты работой по добыче угля, так необходимого для транспорта - красноречивее всяких описаний говорят за себя. Переходя же к оценке продуктивности работ, определенно можно сказать, что таковые находятся в положении не весьма удовлетворительном. Причин можно указать очень много, но главной и основной можно привести, что в указанных предприятиях на работе состоят не чисто пролетарский элемент, а большинство местного населения, имеющего определенно собственническую психологию, отсутствие на рынке продуктов фабрично-заводского производства, а также и отпускаемых продуктов продовольствия - не подстегивает этот временный рабочий элемент. Рабочие не заинтересованы новым строительством... Пролетарская же рабочая среда зачастую также поддается рассуждению рабочего-обывателя и результат падение добычи угля налицо".

Итак, - виною всему несознательные рабочие, пекущиеся не об эфемерно-расплывчатых идеях, а о сиюминутных ощутимых благах: зарплате, провианте, жилищах и т.д.

В том же докладе приводятся данные о количестве нерусского населения в уезде, занятого в артелях и коммунах. В списке значится 438 латышей, 31 немцев, 27эстонцев, 425 поляков, 207 венгров, 8 сербов.

Итак, - фактическим началом американского управления щегловскими предприятиями нужно считать 15 января 1923г., хотя американцы работали в Щегловске уже летом 1922г. С передачей Кемрудника американцам дела там немного поправились: зарплату стали платить вовремя, что так контрастировало с событиями конца 1922-начала 1923гг., приведшим к неоднократным забастовкам. Следующая чикистская сводка выдержана в более оптимистичных тонах. Она касается периода с 20 января по 20 февраля 1923г.: " Рабочими заключен новый коллективный договор, по которому каждый рабочий получает 4 пуда муки, 25 фунтов мяса, а также соль, денежная оплата для горнорабочего выражается в сумме 350 рублей в месяц, забойщика на 30% выше в зависимости от выходов. Частичное недовольство рабочих замечается на почве отсутствия непромокаемой одежды в сырых забоях Центральной шахты, а также отсутствия бани, за неисправностью котла, вызывает частичное недовольство, так как рабочим правого берега приходится ходить в баню на левый берег. В январе и феврале месяцах на Кемруднике... стало замечаться течение рабочих, в том числе и значительное количество горняков, в Южную группу рудников Кузтреста, следствию удалось выяснить, что такое течение вызвано техником Киселевского рудника Мурзиным, который рассылал пригласительные письма спецам, находящимся в Северной группе, а эти последние в свою очередь повели агитацию среди рабочих о том, что в Южной группе и в частности на Киселевском руднике экономические условия много лучше, чем в Северной группе, благодаря чему неустойчивый элемент предъявлял расчет и отъезжал в Южную группу, за январь и 5 дней февраля рассчиталось 19 человек, из них забойщиков 14, горнорабочих 6".»[2]

Последние годы АИКа

«Произошло печальное происшествие, когда рабочего Курочкина засосало вместе с углем в воронку и его тело чуть не было кремировано в коксовых печах. Очевидно, резонанс у события был настолько сильным, что даже спустя две недели город продолжал, что называется, "гудеть" как пчелиный рой: "Отношение рабочих к администрации АИК, а так же к отдельным американцам со стороны части русских рабочих, в связи с происшедшим 6 июня несчастным случаем, окончившимся смертью Курочкина, недоверчивое, а со стороны незначительной части отрицательное, причиной чему явился пожар в гудронном отделении химзавода, о котором речь будет ниже. Погибший Курочкнн был член РКСМ, главным виновником его смерти по всем данным является десятник Корольков, который, по словам рабочих, являлся на работу частенько в пьяном виде и, как утверждают рабочие, Корольков 6 июня был, выпивши, вследствие чего и допустил упущения, выразившиеся в снятии с работы по спуску дробленого угля в люки турмы Тишкина, а также и то, что оставив Курочкина в люке одного, Корольков не предупредил его об опасности, которой он ежеминутно мог подвергаться, кроме того. Корольков в течение 3 часов ни разу не явился к люку посмотреть, что там делает поставленный им рабочий Курочкин. Упущения управления АИК в этом отношении заключаются в том, что оно на такие опасные работы, как люк турмы, допустило назначение первого попавшегося рабочего, тогда как работа в люке требует большой осторожности и известной специальности".

Заметим, - о вине самого Курочкина - ни слова. Во всем, виноват контроль и надзор, а не непосредственный исполнитель. Странно. И уж вовсе неубедительными выглядят наскоки на Управление АИКа: если даже виноват десятник (в чем еще надо разобраться), то причем тут Рутгерс. С тем же успехом можно было обвинять и Кремль во главе со Сталиным: не проконтролировали, действия рабочего Курочкина. Сводка: "Во время похорон Курочкина слесарь электростанции химзавода Задорожный кричал среди собравшихся на похоронах рабочих: "надо бить таких типов, как десятник Корольков и Ломаченко, а вместе с ним и Штоммеля (американец - зав. коксовыми печами), так как эта жертва получилась благодаря их халатного отношения к делу". На возражение рабочею коксовых печей Корольгина, что в этом виноват, пожалуй, больше сам Курочкин, а не Корольков, Задорожный продолжал кричать: "Что ты защищаешь такого типа, как Корольков, и ему подобных, ведь это же десятник старого времени, закаленный на мордобитии, Курочкин же, как чернорабочий, не мог пойти самовольно в люк турмы, а был послан туда десятником Корольковым, отказаться же не имел права":

Вслед за трагедией в люкс - пожар в гудронном цехе (заводе). И опять виноватых ищут среди американцев. Злоба рабочих должна была найти выход: либо перекинуться на власти (уком, уисполком, профсоюз), либо - на непонятных чужестранцев. Вот почему власти никоим образом не противились, когда рабочие наскакивали на АИК. Рабочим, похоже, только это то и нужно было: "козел отпущения" найден, пар выпущен и лады. Сводка: "К настоящему моменту этот несчастный случай начинает постепенно забываться рабочими, но на смену его всплыл пожар в Гудронном отделении химзавода, главным виновником которого является зав. гудронным заводом американец Махмиллер. Пожар произошел в субботу 14 июня около 6 часов вечера при следующих обстоятельствах: в ночь с 13 на 14 июня рабочим гудронного отделения Меш Мартыном в котел гудронного отделения была ошибочно накачена вода, это получилось вследствие того, что в баке, из которого обыкновенно накачивается гудрон (смола), находящимся в другом отделении, имелась и смола, и вода, причем уровень смолы был ниже имеющегося крана, через который смола проводится в котел гудронного отделения. Вода в котле была обнаружена утром 14 июня, причем рабочий Грунд доложил об этом зав. гудронным отделением Махмиллеру, а этот последний с рабочим Сальнек произвел обмер этой воды, причем пригласил туда монтера по разогреванию труб Капустина, которому объяснил, что в бак ошибочно напущена вода, которую необходимо удалить".

Отметим одну особенность: в сводке мелькают имена как иностранцев (руководителей), таки русских (исполнителей). Зачем автору потребовалось обязательно подчеркивать, какая из сторон виновнее - разве имело значение, какой именно национальности виновник'' Оказывается - для ОГПУ это был вопрос принципиальнейший. Похоже, понемногу шовинизм возводился в ранг политики, и не только в стенах ОГПУ. Однако продолжим чтение сводки: ''При обсуждении вопроса, как лучше это сделать, решили поставить инжектор, но сразу не оставили этот способ, говоря, ч го такой способ займет много времени, а потому решили выпустить ее через имеющийся внизу бака кран. Получив такое распоряжение от пом. зав. гудронным отделением Сальнек, Капустин позвал к себе слесаря Шарапова, которому и объяснил, что нужно сделать, Шарапов попробовал повернуть кран, но так как последний не поворачивался благодаря тому, что осевший в кране гудрон (смола) застыл, он постукал по крану молотком и в результате кран был повернут, но вода через отверстие крана не шла в силу того, что застывший гудрон заслонил это отверстие, тогда слесарь Шарапов взял проволоку и пытался ей пробить отверстие, но проволока гнулась, после чего гоже самое было проделано большим гвоздем также без результата, тогда монтер Капустин хотел идти за бензинной лампочкой, посредством которой и хотел разогреть трубку с застывшим гудроном, но Махмиллер не пустил его и тут предложил Сальнеку принести пакли, которую он посадил на проволоку, зажег и стал разогревать трубку крана, где был застывший гудрон (смола). От нагревания из крана начала капать смола на пол, туда же падали куски горящей пакли, а потом под давлением воды в котле (которой было около 4 1/2 аршин) последняя вместе с осевшей смолой хлынула на пол, куда упала и догоревшая пакля".