Княжеская семья в раннесредневековых государствах Центральной Европы в период IX-XII в.

Изменение политической обстановки, по-видимому, легко могло стать причиной развода и высылки неугодной жены на родину, чтобы иметь возможность заключить более выгодный брак. Судя по всему, единственным условием для этого была воля самого правителя: так, вторую супругу Болеслава, Юдиту Венгерскую, от высылки не спасло даже рождение ею сына-наследника.

Основными направлениями династических союзов были собственно взаимные браки между Пястами и Пржемысловичами, а также союзы с немецкие княжествами, Венгрией, Русью. Наиболее популярным было заключение бараков между польским и русский княжескими домами, что, в конце концов, привело к тому, что Болеслав Кривоустый и его супруга Сбыслава уже являлись троюродным братом и сестрой и, опять же ставя во главу угла политические выгоды, заключили брак, по церковным законам считающийся кровосмесительным.

2. Церемонии, связанные с семейно-брачными отношениями

Частная семейная жизнь правителя государства проходила фактически на виду двора. Легитимизация власти правителя находила свое отражение в дворцовом церемониале - идеальной форме самопоказа правителя, его "явления народу". Окончательное оформление церемониала и складывание этикетных норм жизни двора относится к более позднему времени. Но элементы основных публичных церемоний восходят к раннему Средневековью.

Для нашей темы интересны церемонии, связанные с семейной жизнью правителя: сватовство, брачные обряды, церемонии по случаю рождения наследников и обряд похорон.

Первое упоминание о сватовстве и брачных обрядах мы встречаем в хронике Козьмы Пражского - в легенде об основании династии Пржемысловичей сюжетообразующим моментом выступает брак Либуше и Пржемысла. Их свадьба - кульминация рассказа, момент установления традиционных отношений женщин и мужчин. Причем в сюжете отсутствует момент поиска правителя - его имя, приметы, добродетели и вообще факт пригодности к исполнению своих обязанностей заранее известны Либуше. Таким образом, приглашение нового князя Пржемысла можно трактовать как заранее согласованное сватовство, а всю легенду - как объединение двух соседних земель посредством брака представителей двух племен.

Сам легендарный сюжет трактуется рядом исследователей как рассказ об обряде сватовства. Пржемыслу передают богатую одежду в качестве приданого и посох, как знак власти; он заранее знает о приходе сватов, приглашает их к трапезе, а после отправляется к Либуше, где устраивается свадебный пир. К архаичным, сказочным элементам можно отнести образ коня, играющего роль проводника, - видимо, редуцированный мотив сказочного помощника.

Легенду о похищении чешскими юношами свободолюбивых девушек из крепости Девин также можно трактовать как отражение древних языческих обрядов похищения невест.

О том, как происходила языческая свадебная церемония, источники ничего не сообщают. О свадьбах христианских князей в хрониках рассказывается куда подробнее.

Собственно свадьбе предшествовало сватовство жениха. Подавляющее большинство чешских и польских князей сами выбирают себе супругу, хотя встречаются упоминания и о том, что отец сам решал судьбу сына, сватая за него из политических соображений угодную ему невесту. Так, например, Болеслав Храбрый, дабы скрепить союз с Оттоном III, женит своего старшего сына Мешко на его племяннице Рикхезе. По-видимому, сосватанная девушка какое-то время могла проживать в доме жениха в статусе невесты, пока не устранялись все препятствия к заключению брака. Так, согласно Галлу Анониму, Дубравка, просватанная за Мешко, прибыла в Польшу, однако не сочеталась с ним браком до тех пор, пока он не принял крещение. Впрочем, ситуация с Дубравкой, как уже рассказывалось выше, спорна однако, в источниках есть еще одно упоминание о длительном проживании при дворе княжеской невесты. Ян Длугош по 1121 говорит о свадьбе старшего сына Болеслава Кривоустого и Христины, дочери императора Генриха, которую Болеслав "привезя из Алемании в Польшу, кормил вот уже десять лет". Таким образом, мы сталкиваемся с ситуацией, когда князь увозит в свои земли, в качестве невесты сына, девочку, еще не достигшую брачного возраста, видимо для того, чтоб император, согласившийся на брак, уже не имел возможности отказаться от своих слов.

Приезд невесты князя в столицу обставлялся очень торжественно. Ян Длугош так описывает встречу Дубравки в Польше: "сам князь Мечислав и его бароны и вельможи Польши, так и все чины вышли ей навстречу, и прибытие её было встречено с блестящим и пышным великолепием; для оказания ей почтения в Гнезно по приказу князя съехались наиболее знатные дамы и девицы Польши, обременённые драгоценными камнями, золотом, серебром и прочими прикрасами". Торжественная встреча должна была зримо продемонстрировать приехавшей девушке могущество и богатства ее жениха.

Сама невеста ехала также в сопровождении слуг, придворных и духовных лиц, которые должны были составить ее свиту в землях мужа, и везла с собою богатое приданое. Желание "наполнить свое королевство богатствами" хроники часто называют одной из причин выбора той или иной невесты. В составе приданого упоминаются различные драгоценные изделья: собственно деньги, "золотые и серебряные сосуды", "драгоценности… запасы дорогих одежд и коней". Богатства невесты, демонстрируемые путем приданого, источники восхваляют как добродетель.

Впрочем, обычаи видимо требуют от князя ответных даров, в качестве выкупа за невесту. Так, Ян Длугош рассказывает, что Казимир, в качестве ответного дара князю Ярославу, вернул ему "многие крепости и области Руси, [которые] дед его Болеслав, первый король Польши, занял на Руси", а согласно Лаврентьевской летописи Казимир, в честь свадьбы, отпустил на свободу захваченных Болеславом русских пленных.

Сама свадебная церемония, после принятия христианства, включала пышное венчание, чаще всего в главном кафедральном соборе, и последующие пиры, игры и рыцарские турниры в течение нескольких дней. Пиры для правителя были "одной из возможностей продемонстрировать и прославить свою власть, создать такой ее образ, который обеспечивал бы покорность подданных". Пиры выступали и местом общения, способствуя консолидации двора. Здесь решались важнейшие вопросы, связанные с управлением, улаживались конфликты, трапеза становилась местом обмена идеями. На пирах происходило дружественное общение с людьми двора и привлечение на свою сторону тех представителей знати, которые колебались в своих политических пристрастиях. Свадебный пир, отмечавший столь важное политическое мероприятие, как женитьбу князя, обставлялся с большой пышностью и сопровождался принесением даров приглашенным гостям, причем дары эти могли быть весьма значительными. Так, Галл Аноним, рассказывая о свадьбе Болеслава Кривоустого, говорит: "В течение восьми дней, предшествующих свадьбе, и стольких же дней после восьми дней свадьбы воинственный Болеслав не переставал раздавать дары: одним - меха и шкуры, покрытые сукном и окаймленные золотом и парчой, князьям - плащи, вазы золотые и серебряные, другим - города и крепости, иным поместья."

В источниках нет упоминаний о том, чтобы брак приносил польским или чешским князьям новые территории, хотя, по-видимому, супруга князя сохраняла наследственные права на свои родные земли. Так, согласно Галлу Анониму, мать Казимира Рикхеза уговаривала сына, "чтобы он не возвращался к вероломному народу, еще не ставшему вполне христианским, а чтобы мирно вступил во владение наследством матери", что свидетельствует о том, что она, изгнанная из Польши, вступила во владение своим наследственным уделом.

Мотив изгнания неугодных жен или вдов с младшими наследниками встречается в источниках достаточно часто, и женщины эти всегда возвращаются к себе на родину. Это может свидетельствовать о том, что они рассчитывали на отцовское наследство, хотя объяснить это можно и желанием попросить помощи у родственников. Неизвестно, существовала ли у поляков и чехов четко установленная процедура развода, во всяком случае, источники, описывая поочередное изгнание двух жен Болеславом Храбрым, ни словом об этом не упоминают. Если верить хроникам, для подобного изгнания не требовалось даже выдумывать законной причины, и все определялось лишь волей правителя и политическими обстоятельствами. Если правитель не боялся конфликта с семьей изгнанной женщины, он легко мог удалить ее от себя.

Основной задачей супруги князя считалось рождение наследника. Впрочем, в языческий период, когда князья имели по нескольку жен и большое количество детей, рождение их, судя по всему, никак не отмечалось. С утверждением христианства на этот вопрос начали смотреть несколько иначе, и теперь в источниках можно найти сообщения о празднествах, устраиваемых, однако, не в день рождения, а в день крещения младенца, потому как этому церковному обряду придавалось важнейшее значение.

В Истории Яна Длугоша содержится целый ряд указаний на то, что некоторые князья отмечали появление на свет своих детей пышным празднеством. Так, польский король Казимир "являл ликование" по поводу рождения своих сыновей "торжеством в последующие дни", причем отмечалось рождение не только сыновей-наследников, но и дочери Святохны, на крещение которой Казимир "созвал прелатов и баронов своего королевства, отпраздновал в Познани торжественное [собрание] двора". Рассказывая о рождении сына у Болеслава II, Ян Длугош уже не только описывает торжества по случаю рождения наследника, но и указывает, что Болеслав делал официальное заявление "польской знати и вельможам королевства" о том, что его супруга "зачала во чреве". Празднует рождение своих детей и Болеслав Кривоустый.

В чешской истории мы не встречаем столь частых примеров упоминания о подобных празднествах. Лишь раз Козьма Пражский упоминает о крещении княжеского сына, рассказав как немецкий император Генрих призвал к себе чешского князя Святополка с его пятимесячным сыном и стал крестным отцом младенца, дав ему и свое имя - Генрих. По-видимому, именно факт союза с немецким императором и стал причиной, по которой Козьму заинтересовал вопрос о крещении младенца, хотя это не дате нам оснований утверждать, что в Чехии, в отличие от Польши, подобные события никак не отмечались.

Наконец, смерть правителя являлась последним шагом в его легитимизации, давала жизнь его приемнику. Обряды, которыми провожали в последний путь одного представителя династии, были направлены на то, чтобы сделать жизнь династии вечной. Тела умерших князей хоронили в родовой усыпальнице: в Польше это был познаньский костел, а в Чехии - церковь святого Иржи на Пражском Граде и похороны сопровождались торжественными церемониями.

Первое описание похоронной церемонии мы встречаем у Яна Длугоша и относится оно еще к языческому периоду польской истории: описывается, как Помпилиуш, прикинувшийся смертельно больным, чтобы истребить своих братьев, просит их совершить над ним живым погребальный обряд. Князя возлагают на погребальные носилки, церемония сопровождается горестными рыданьями его супруги и других женщин двора, а после совершения всех похоронных обрядов во дворце устраивается пышный пир в честь усопшего. В христианский период церемония меняется не так уж существенно. Теперь умершего отпевают в храме по христианскому обряду, однако сама похоронная процессия также сопровождается траурным шествием, горестными рыданьями выражающим свою скорбь. Так, погребальные носилки Мешко, сына Болеслава II, "сопровождали с плачем и рыданием юноши и девушки, рабы и рабыни". В память умершего князя объявлялся и государственный траур. Так, согласно Галлу Анониму, после смерти Болеслава Храброго, устанавливается годичный срок траура: "в течение этого года никто в Польше не устраивал официального торжества, никакой знатный муж или женщина не украшали себя праздничными одеждами, никакой пляски, никаких звуков кифары не раздавалось в тавернах, девушки не пели песен, на улицах не звучали радостные голоса".

Вдова умершего, как правило, не удалялась от двора, хотя в источниках часто встречаются упоминания о том, как новый князь изгоняет вдову своего отца, чаще всего в том случае, если она является ему не матерью, а мачехой, либо очень активно вмешивается в государственные дела. Вдова, судя по всему, получает некий удел, "вдовью долю", в виде земельных владений, куда она может удалиться, чтобы доживать свой век в покое. Так, вдова Борживоя Чешского Людмила, устав от участия в политической жизни, удаляется в отданный ей замок Тэтин.

Таким образом, из всего вышесказанного мы можем сделать следующие краткие выводы.

Семейная жизнь чешских и польских правителей сопровождалась целым рядом церемоний, которые должны были лигитимизировать власть правителя, продемонстрировать его могущество и силу.

О церемониях языческого периода польской и чешский истории нам неизвестно практически ничего, за исключением упоминаний о браке Либуше и Пржемысла и о похоронах Помпилиуша. О придворном церемониале христианского периода мы знаем гораздо больше.

Наиболее пышной и торжественной из церемоний являлось бракосочетание правителя. Начиналось оно с обряда сватовства и торжественной встречи невесты. Невеста, в свою очередь, обязана была почтить дом мужа, привезя богатое приданое, что являлось зримым доказательством того, что князь заключает достойный брак.

Богатые пиры были одним из элементов, создающий "образ власти". Все значимые события частной жизни правителя были публичны и сопровождались пирами и прочими пышными празднествами: играми, турнирами. Таким образом отмечались сначала свадьба, а после и рождение наследников в семье правителя, что также являлось дело государственной важности.

Погребальный ритуал не был еще в достаточной степени разработан и заключался в церемонии отпевания и государственном трауре.

3. Традиции воспитания детей и наследования престола в польском княжеском доме

Каким было воспитание малолетних Пястовичей и Пржемысловичей? Древние хроники нам некоторые сведения об этом.

Первым важным мероприятием в жизни рожденного младенца являлось крещение, которое, как уже говорилось выше, постепенно начало сопровождаться пышными торжествами. Древнейшим же обычаем в отношении княжеских сыновей был обряд "пострига", сохранившийся и после принятия христианства. Постриг справлялся, когда ребенку исполнялось три-четыре года, и включал ритуальное сажание на коня и воинскую прическу - "косицу" и "прядку". Они обозначали как бы некую "изначальную", почти "наследственную" принадлежность маленького княжича к воинскому объединению. Во время пострига княжичу, видимо, давалось и династическое имя: Ян Длугош рассказывает, что князь Мешко, получивший при рождении имя, происходящее от слова "замешательство", поскольку родился слепым, сменил после пострига имя на Мечислав - "тот, кто обретет славу". Имя "Мешко" Длугош уже в готовом автографе собственноручно последовательно исправил везде на "Мечислав"; некоторые исследователи признают эту правку этимологически верной. Обряду пострига явно придавалось огромное сакральное значение - согласно легенде два странника, предсказавшие основателю династии Пясту, что он станет королем, совершили обряд пострига над его сыном и дали ему имя Земомысл, что должно было являться символом того, что ему будет принадлежать престол. Князь Мешко I, по легенде родившийся слепым, чудесным образом прозрел также во время церемонии пострига и прозрение его трактуется хронистами как символ того, что он принес в Польшу свет истинной веры.

С принятием христианства языческий обряд пострига отмирает далеко не сразу, хотя и претерпевает изменения. Теперь обряд совершался священниками в храме, во время богослужения и сопровождался благословлением княжича на ступенях алтаря. Именно так описывается обряд пострига, совершенный над чешским князем Вацлавом епископом Нотарием: "И пришел отрок в тот возраст, чтобы срезать ему волосы, и призвал Вратислав князь епископа Нотария со всем клиром. И когда пропели литургию в церкви святой Марии, и, взяв епископ отрока, поставил на ступени перед алтарем, и благословил, и сказал так: "Господи Иисусе Христе, благослови этого отрока благословением, которым благословил ты праведников своих". И постригли князя".

Впрочем, можно предположить, что к концу XI в. обряд пострига все-таки отходит на второй план - христианство прочно утверждается в славянских землях и языческие пережитки окончательно отмирают. Галл Аноним не упоминает о постриге своего любимого героя Болеслава III, однако подробно рассказывает о другой церемонии - опоясывании Болеслава мечем в день Вознесения святой Марии и устроенном по этому поводу празднестве. Подобная церемония видимо представляла собой посвящение в рыцари, перенятое из Западной Европы.

После пострига мальчик переходил из женских рук в руки воспитателей-мужчин, хотя это не означает, что матери и бабки полностью устранялась из жизни сыновей. Так, святая Людмила Чешская активно занималась воспитанием своих внуков, в особенности старшего Вацлава. Именно благодаря ей Вацлав вырос одним из самых образованных людей своего времени: "начал он разуметь латинские книги как хороший епископ или священник, если же брал греческие или славянские книги, то читал их ясно без ошибок". Славянскую церковную литературу он изучал при дворе, у священников Людмилы, а затем проходил курс латинской образованности в Будечской школе. Впрочем, столь высокий уровень образования был скорое исключением, чем правилом - Вацлав, судя по известным о нем сведеньям, был тихим, миролюбивым человеком, которого постижение книжной премудрости привлекало, пожалуй, больше, чем княжеская власть. Тем не менее, вполне можно предполагать, что все княжеские сыновья получали, на определенном уровне, религиозное образование, и заботились об этом, вероятнее всего, не воспитатели-мужчины, приоритетом для которых должно было быть обучение военному делу, а женщины княжеской семьи.

Получение сыном духовного образования могло происходить также в монастырях. Так, в 1001 или 1003 году (хроники расходятся) Болеслав отсылает своего старшего сына Безприма в Италию на обучение в обитель св. Ромуальда. Есть основания предполагать, что Болеслав очень надеялся, что его сын станет монахом, однако этого не происходит.

Если принять за истину версию о существовании у Мешко II не одного, а двух сыновей - старшего Болеслава Забытого и младшего Казимира, который стал монахом, то можно предположить, что религиозное воспитание с последующим пострижением в монахи, могло быть даже приоритетным для неугодных или младших сыновей, поскольку позволяло избежать усобиц в государстве.

Факты религиозного воспитания сыновей можно найти и в Чехии, однако духовное образование здесь вовсе не обязательно дается неугодном сыновьям, от которых хотят избавиться. Согласно Козьме Пражскому, Болеслав I столь терзался раскаяньем из-за убийства брата, что дал обет отдать своего старшего сына Страхкваса, родившегося сразу после совершенного убийства, на служение Богу и этот обет был выполнен. При этом Страхквас назван любимым сыном Болеслава и князь выполняет данный им обет с большой горечью. Однако, причина этого поступка, приведенная в хронике, выглядит не слишком правдоподобной. Куда вероятнее прозвучит предположение, что поступок этот был продиктован желанием возвести на епископскую кафедру представителя княжеской семьи, чтобы укрепить связь государства и церкви. Так или иначе, Страхквас был отправлен в Регенсбург, где принял священнический сан, а в 995 году был избран на пражскую епископскую кафедру, сменив покинувшего свой пост епископа Адальберта. Однако прямо во время торжественной процедуры посвящения в епископы Страхквас и умер, по официальной версии, от удара. Козьма, негативно отзывавшийся об это герое, злорадствует и утверждает, что за Страхквасом явился сам Дьявол. Обстоятельства смерти Страхкваса довольно странны и темны. Можно, конечно, довольно легко найти тех, кому это было выгодно, но прямых доказательств его насильственной смерти или отравления нет.

Сын другого чешского князя Бржетислава Яромир (Гебхард) был в 1060 году и вовсе насильственно пострижен в священники "при явном его противодействии", а восемь лет спустя "император… вручил перстень и пастырский посох". Жизнь при дворе не могла не оставить своего отпечатка и на нем. Только с его именем связываются расточительные личные пожертвования: "каждое воскресение клал на раку со святыми останками по 12 монет, в апостолические и в другие большие праздники по 200 серебряных монет". Его возмущала бедность священников. Увидев у "постели Яна (епископа моравского) объедк сыра, тмин и лук ан блюдце, а рядом сухой хлеб - все, что случайно осталось от вчерашней трапезы епископа… Яромир сказал ему: "Почему ты живешь так скупо? Для кого ты, несчастный нищий, бережешь? Клянусь, неприлично епископу служить в скупости".

Обычай передачи детей в руки лиц, специально осуществлявших опеку над ними, имел место у разных народов. В условиях формирующего феодального общества этот обычай предполагает аристократических характер и становится обязательным, прежде всего, в семьях знати.

Пестунов-кормильцев источники определяют как лиц, занимающих особое положение при княжеских домах, чаще управляющих ими или наделенных правами воевод.

В чешских источниках мы впервые встречаем сведения о наличии у князя воспитателя еще в языческий период: Козьма Пражский, приводя легендарную историю из жизни князя Неклана, упоминает о его воспитателе Дурнике. Козьма рассказывает, что после победы Неклана над лучанским князем Владиславом, Неклан решил пощадить малолетнего сына своего врага, чтобы остатки лучан могли собраться к сыну своего старого князя. В таком случае их будет легко контролировать, и они не смогут войти в сговор с врагами чехов. Он построил на берегу реки Огржи новый город под названием Драгуш и вверил город и мальчика своему бывшему воспитателю по имени Дуринк. Козьма дает столь неприглядный портрет этого самого Дуринка, что даже непонятно, как такой нечестивый и жестокий человек мог быть когда-то воспитателем юного князя чехов. Он совершает ужасное злодейство над оставленным на его попечение мальчиком - заманивает его на лед реки, якобы для ловли рыбы, и там отрубает ему голову.

Дуринк действовал вполне логично и исправлял ошибку своего князя, пощадившего сына своего злейшего врага. Ведь он устранил потенциального мстителя за своего отца. Но князь Неклан не оценил усердия своего бывшего воспитателя и страшно разгневался на Дуринка за то, что тот убил своего господина. Как самую высокую свою милость к Дуринку он позволил ему выбрать один из трех способов самоубийства: броситься вниз со скалы, повеситься или заколоться мечом. Приговоренный повесился на ольхе, которая, пока не упала, называлась ольхой Дуринка.

Не вызывает сомнений в этом рассказе только то, что ребенок был убит. Скорее всего, дело обстояло так, что Неклан по каким-то причинам не мог сразу же убить сына Властислава. Брать убийство княжича на себя князю было тоже не с руки, и он поручил это дело, под видом воспитания мальчика, одному из своих самых доверенных людей - своему бывшему воспитателю Дуринку. Тот же для своего любимого князя был готов на любое преступление, что и доказал. Князь, конечно, публично резко осудил Дуринка и, скорее всего, потом отправил его куда-нибудь подальше из Праги.

Правда, эта легендарная история - фактически единственный подробный рассказ о воспитателях чешский князей, хотя сам обычай назначать княжичам воспитателей-пестунов явно соблюдался. Так, рассказывая под 1100 годом о сражении между Бржетиславом II и его двоюродным братом Литольдом, Козьма Пражский упоминает, что "погиб Павлик, сын Маркварда, воспитатель Владислава", младшего брата Бржетислава.

Могут быть интересны для данного вопроса также сведенья, относящиеся к 1108 году. Козьма Пражский рассказывает, что тогдашний князь Святополк, отправляясь в поход в Венгрию, оставил страну и своего малолетнего сына Генриха на попечение своих комитов Вацека и Мутины. Сложно сказать, можно ли рассматривать этих воевод именно как пестунов оставленного им на попечение младенца, или речь идет лишь о выполнении ими регентских полномочий в отсутствие правителя. Из хроники известно, что комит Вацек был близок Святополку и пользовался его неограниченным доверием, потому назначение его на должность пестуна княжича представляется вполне вероятным. Мутина же не оправдал возложенного на него доверия - при нападении на Чехию Борживоя он сражался вяло и был обвинен в предательстве и сговоре с Борживоем, не исключено, что вполне обоснованно.

В польских источниках о воспитателях малолетних пястовичей говорится подробнее. Первым воспитателем в польской хронике Галла Анонима назван некий Воислав. Однако в предыдущих главах речь идет о первом польском воеводе Сецехе, возможно, также кормильце князя Болеслава Кривоустого. По свидетельству Галла, Владислав Герман, будучи в старческом возрасте, поручил свое войско Сецеху. Галл называет его начальником войска. Он вступает в конфликт с польскими вельможами, поскольку, обладая полномочиями высшего сановника, а теперь еще и командующего войском, он не только назначает начальников крепостей, но и по-своему распоряжается в государстве, "незнатных предпочитая знатным". Неизбежным становится и столкновение с княжеским двором. И тут Сецех пользуется своим преимуществом воспитателя. Во время междоусобицы он подвергся опасности быть захваченным венгерским королем. "И увез бы Сецеха связанного король Владислав с собой в Венгрию, если бы тот ради спасения своего не бежал с маленьким Болеславом". Датируются эти события 1091-1094 гг.; следовательно, в то время мальчику не было и десяти лет.

О том, что Сецех выполнял функции кормильца, свидетельствует и поход 1093 г. на Моравию: "пошел мальчик [Болеслав], намереваясь сражаться только именем". Это весьма распространенный сюжет в средневековой истории, когда юные князья лишь номинально возглавляли военные походы под предводительством своих опекунов.

После изгнания Сецеха, по словам Галла, "князь Владислав, помня о первом мятеже, при своем дворе не держал ни воеводы, ни его заместителя". Однако у подрастающего Болеслава был еще один воспитатель, уже упомянутый Воислав. Впервые его имя было названо при описании сражения с поморянами в 1097 г. Там, рядом с 12-летним Болеславом, сражался стольник Воислав. Исследователи склонны считать, что это был тот самый комес Воислав, которому был вверен юный Владиславич на воспитание. Справедливо думать, что княжескому кормильцу подчинялись города Кладской области, которая, согласно хронике Козьмы Пражского, была передана во владение малолетнему еще Болеславу в 1093 году. Существует немало примеров подобных рассаживаний малолетних княжичей с их кормильцами по важнейшим городам. Впрочем, согласно хронике Козьмы Пражского, польский князь Владислав поручил сына заботам не простого кормильца, а чешского князя Бржетислава, приходившегося Болеславу дядей по матери и, возможно, территорией от имени малолетнего наследника управляли люди чешского князя. Если принять верным это сообщение - то тогда мы сталкиваемся с примером передачи наследника на воспитание иностранному правителю, и это пример не единственный. Так, другого своего сына, Збигнева, Владислов, согласно Великопольской хронике, отдал на воспитание силезскому префекту Машнусу, а в Чехии князь Болеслав II отдает своего младшего сына Ольдржиха на воспитание к королю Генриху, "чтобы он познал нрав, коварство и язык немцев". Отправка сыновей на воспитание к иностранным правителям могла, таким образом, выполнять одну из двух функций: либо помочь наследнику престола приобрести опыт и узнать нравы и обычаи соседних государств, либо услать подальше от двора неугодного сына, чтобы избежать конфликтов.

После смерти Владислава Германа в 1102 г. должность надворного комеса и воеводы получает Скарбимир, командующий особым воеводским полком, знаменосец. Чешский хронист Козьма Пражский называет Скарбимира воспитателем Болеслава Кривоустого. Под 1103 г. сообщается, что Болеслав посылает к чешскому князю Боривою "своего воспитателя Скарбимира". Значит, от комеса Воислава обязанности пестуна перешли к воеводе. Причем возраст восемнадцатилетнего Болеслава, возможно уже женатого, заставляет предположить, что речь идет именно об опекунстве, а не о пестовании ребенка.

Таким образом, по функциям и определенным действиям мы догадываемся об опекунских полномочиях воеводы Сецеха, о том, что Скарбимир - воспитатель, узнаем от польского хрониста. Не случайно Галл Аноним, расхваливая подвиги славного воеводы, спохватывается и добавляет "…. Не для того о Скарбимире оглашаем, чтобы в чем-либо сравнивать его с господином, но для того, чтобы сохранить истину для истории". Подобным образом истолковываются редкие упоминания, а то и умалчивания о княжеских кормильцах, свидетельствующие об их высокой значимости и сильном влиянии.

В силу полноты возложенной на них власти пестуны вступали в конфликт с правящими князьями, и княжичи иной раз принимали сторону своих воспитателей. Не вызывает потому удивление трудная судьба и плачевный конец большинства опекунов-кормильцев, превысивших свои полномочия. Мы находим Сецеха в изгнании, Скарбимира ослепленным. В Чехии род Мутины был полностью уничтожен. Амбиции воспитателей вызывали у князей желание избавиться от опасных противников, но не упразднить саму должность воевод, пестующих их сыновей.

Если о сыновьях великих князей хроники упоминают часто, то о воспитании дочерей нам неизвестно фактически ничего. Вероятнее всего они воспитывались матерями или, возможно, при монастырях, пока не выдавались замуж. Впрочем, у княжон был и другой путь - принятие духовного сана, после чего княжны часто достигали высоких духовных постов, они весьма положительно характеризуются источниками. Так, дочь Болеслава I Чешского Млада, в крещении Мария, приняла духовный сан и ездила в Рим, где встречалась с Папой, который посвятил ее в сан аббатисы и дал ей право на основание бенедиктинского монашеского ордена в Чехии. Духовный сан носила и сестра Бржетислава II Людмила, построившая над могилой умершего брата часовню святого Фомы. Аббатисой, согласно Титмару Мерзебургскому, была и дочь польского князя Болеслава Храброго.

Тем не менее, сохранились косвенные данные, по которым мы можем попытаться выяснить уровень образования и воспитания польских княжон. Рассмотрим этот вопрос на примере одной из таких героинь - Гертруды, дочери Казимира Восстановителя, личность которой лучше всего изучена русской историографией.

В начале 1040-х гг. Гертруда была выдана замуж за туровского князя Изяслава Ярославича, сына великого князя Киевского Ярослава Мудрого. Этот брак, как и заключенный чуть раньше брак брата Гертруды, польского князя Казимира, на сестре Ярослава Мудрого Марии-Добронеге, носил политический характер: он скрепил русско-польский союз, существовавший в то время.

Русские источники неоднократно упоминают о супруге киевского князя (с 1054 г.) Изяслава, "ляховице". По свидетельству Жития преп. Феодосия Печерского, княгиня поддерживала тесные отношения с киевским Печерским монастырем; вполне вероятно, что ее духовным отцом на Руси был преп. Антоний, основатель Печерской обители. Гертруда покровительствовала женскому монастырю Святого Николая в Киеве, где приняла пострижение мать преп. Феодосия. Именно княгиня заступилась перед князем Изяславом Ярославичем за иноков Печерского монастыря, когда князь вознамерился изгнать их из Киева. Для характеристики взаимоотношений Изяслава и Гертруды показательно, что князь прислушался к словам своей жены: "то же слышав… и убоявъся гнева Божия".

Княгиня оказывала несомненное влияние на супруга и в политических делах. Когда в 1068 г., после восстания в Киеве, Изяслав был вынужден бежать из Руси, он нашел поддержку в Польше, которой правил племянник Гертруды Болеслав II Смелый. Польские источники, рассказывая о вторжении Болеслава на Русь, особо подчеркивают, что он действовал в интересах своего родственника, которому и помог вернуть киевский престол.

В 1073 г. Изяслав вновь был изгнан из Руси -- на этот раз своими братьями Святославом и Всеволодом. Вместе с женой, сыном Ярополком и невесткой он опять бежал в Польшу, однако на этот раз Болеслав не оказал ему никакой помощи и Изяслав отправляется в Германию, где находит приют у короля Генриха IV, а затем, вероятно не без вмешательства жены, обращается за помощью к римскому папе Григорию VII. Характерно, что послание папы от 17 апреля 1075 г. адресовано не только "королю русскому" Дмитрию-Изяславу, но и "королеве, супруге его", то есть Гертруде. В Рим по поручению отца направляется Ярополк с предложением передать "Русское королевство" под покровительство Святого престола. Ярополк действительно получает "названное королевство… в качестве дара святого Петра… изъявив поименному блаженному Петру, князю апостолов (то есть в реальности римскому папе. -- А. К.), надлежащую верность" (об этом мы узнаем из упомянутого послания папы Григория VII Изяславу). Вместе с Ярополком в Риме побывали Гертруда и ее невестка, жена Ярополка немка Ирина-Кунигунда. Об активном участии польской княгини во всех этих событиях свидетельствует еще один источник -- две миниатюры из принадлежащей ей латинской рукописи -- знаменитого "Молитвенника Гертруды". На этих миниатюрах изображены сама Гертруда, Ярополк и Ирина, припадающие к стопам святого апостола Петра, а также Ярополк и его супруга, увенчанные коронами. (Подписи к изображениям сделаны кириллическими буквами, по-русски.)

Вообще "Молитвенник Гертруды" -- памятник уникальный во всех отношениях. (Так, только из него нам известно имя, которое княгиня носила на Западе.) Молитвы Гертруды, числом около 90, зачастую вполне индивидуальные по форме и содержанию, записаны на латинском языке, вероятно рукою самой княгини. На одиночных или сгруппированных в тетради листах они в различных местах приплетены к Псалтири роскошного позднекаролингского письма, некогда изготовленной для трирского архиепископа Эгберта и потому получившей название Трирской, или Эгбертовой, Псалтири. В составе молитвенника находится краткий месяцеслов, а также (что проливает косвенный свет на характер княгини) лунник -- небольшой астрологический справочник с приметами и гаданиями по состоянию лунного диска. Молитвенник свидетельствует не только о ее высокой образованности (княгиня свободно владела по меньшей мере четырьмя языками -- польским, немецким, русским и латинским), но и о ее несомненном благочестии. В 70-е гг. XI в. раскол между католической и православной церквями еще не зашел слишком далеко: Гертруда с равным благоговением относилась и к православным русским, и к латинским святыням. Высказывалось предположение, что и она, и ее сын Ярополк во время пребывания в Риме "перекрещивались" в католичество, а затем, по возвращении на Русь, снова обратились в православие; однако это предположение не кажется обязательным: едва ли подобное "перекрещивание" практиковалось в то время.

Возникает, правда, вопрос, можно ли на основе истории одной героини сделать вывод о высоком уровне образованности польских княжон? Однако Ян Длугош, рассказывая об Адельгейде, сестре Мешко I, уже говорит о прекрасном воспитании княжны и ее тяге, после принятия крещения, к духовному образованию, и обращении под ее влиянием в христианство ее супруга Гейзы. Таким образом, возможно уровень воспитания польских княжон и правда был достаточно высоким. Впрочем, можно предположить, что и княжичи-мальчики после принятия христианства получали достаточное религиозное воспитание, поскольку источники отмечают религиозное благочестие многих польских князей.

Как и в других государствах средневековой Европы, власть князя имела династический характер. Однако сам принцип наследования трона в рамках правящего рода далеко не всегда четко соблюдался, поскольку у большинства князей было по нескольку сыновей. В Польше существовал принцип первородства -- "примогенитуры" - передачи власти старшему сыну, а в Чехии господствовал лествичный принцип наследования - передача власти старшему мужчине в княжеском роду. Однако и в том, и в другом государстве эти принципы последовательно не соблюдались. Частые междоусобицы позволяли знати усиливать свое политическое влияние, поддерживая того или иного претендента на престол.

Первые междоусобные распри известны еще с дохристианских времен: сначала это убийство наследника престола Крака его младшим братом Лехом, затем - конфликт князя Помпилиуша и двадцати его дядей, которых он, под влиянием супруги, отравил, опасаясь, хоть и необоснованно, что они могут отнять престол у его сыновей.

У Мешко I было не менее двух братьев. Они являлись высокопоставленными военачальниками, а, следовательно, пользовались доверием князя. Один из них, имя которого осталось неизвестным, погиб около 965 г. в войне с велетами, другой, которого звали Чтибор, отличился в 972 г. в сражении с немецким маркграфом Годоном под Цедыней. Умирая, Мешко I (как испокон веку поступали со славянскими княжествами) передал часть государства своему первородному сыну Болеславу, а часть -- сыновьям от другой жены, Оды. Болеслав, однако, нарушил волю отца и изгнал Оду с сыновьями из Польши.

Болеслав, имевший троих сыновей, назначает наследника, руководствуясь исключительно собственной волей. О предпочтении Болеслава говорят даже имена, данные им детям от любимой супруги Эмнильды. Мешко он называет в честь своего отца, Оттону (и старшей дочери) дает звучные западные имена (притом сразу христианские). Старшего же сына Безприма же он называет самым что ни на есть простонародным именем.

Примерно в 1013 году Болеслав заключает династический брак между своим сыном Мешко и племянницей Оттона III и делает сына правителем Краковского округа (каштеляном), в каковой роли он показывает себя неплохо, во всяком случае, становится известным тем, что "построил много храмов".

Все свое государство -- вместе с полученной в 1025 г. королевской короной -- Болеслав также завещал Мешко II, любимому сыну, обойдя старшего сына Бесприма. Следует иметь в виду, что королевская корона, помимо прочего, являлась символом неделимости государства. Безприм бежит на Русь, а Оттон - в Германию. Несмотря на удачное начало правления, Мешко ждут смуты. Полные вполне объяснимой зависти братья еще попытаются свергнуть его с престола. Мешко II, после ряда военных поражений и короткого правления Бесприма (1032), был вынужден отказаться от королевского титула и выделить уделы младшему брату Оттону и одному из своих родственников по имени Дитрих. Лишь в конце жизни он все же сумел вновь объединить все государство в своих руках.

После смерти Мешко II и общего кризиса государства, трон получил Казимир I Восстановитель. Но уже в следующем поколении в борьбе за власть столкнулись Болеслав II Смелый и Владислав Герман, причем Владиславу удалось добиться трона после изгнания старшего брата. Он же, по-видимому, и отравил единственного сына Болеслава и наследника престола Мешко, хотя источники обвиняют в этом неких "завистников".

Старший сын Владислава Збигнев был внебрачным, а значит незаконным ребенком. Согласно хронике Галла Анонима, мать отдала сына "обучаться наукам", а после отправила для дальнейшего воспитания в Саксонию, в монастырь (и опять мы сталкиваемся с попыткой сделать неугодного наследника престола монахом). Однако Збигнев составил заговор с вроцлавским комитом Магнусом и насильно заставил отца признать его своим законным сыном.

Великопольская хроника несколько по-другому излагает события: Владислав лично отправляет Збигнева в чешские земли, спасая от гнева мачехи, где отдал на воспитание Машнусу, которого хроника уже называет силезским префектом, а чешский король склонил князя к тому, чтобы признать Збигнева своим законным наследником.

Исследователи полагают данные Галла Анонима более правдивыми, хотя как бы ни проходило воспитание Збигнева, можно сделать вывод, что польский князь имел право признать законным любого своего ребенка, пусть даже рожденного вне брака.

Владислав Герман был вынужден пойти на раздел польского государства: по договору 1097 г. князь передавал Збигневу часть Великой Польши, а младшему сыну Болеславу Силезию. Сам Владислав Герман оставался верховным князем, главнокомандующим польской армией, руководителем внешней политики и главой государственной администрации. Но уже в 1098 г. война князя со своими детьми возобновилась. Збигневу и Болеславу удалось разбить войска Владислава и в 1099 г. принудить отца к новому разделу страны: Збигневу досталась оставшаяся часть Великой Польши, Куявия и Серадзко-ленчицкая земля, а Болеславу Малая Польша с Краковом. В результате под властью князя Владислава осталась лишь Мазовия.

После смерти Владислава братья ведут между собой длительную междоусобную войну. В этой борьбе Болеслав опирался на часть крупной польской аристократии, высшее духовенство и мелкое рыцарство, а также на союз с Киевской Русью и Венгрией. Збигнев, в свою очередь, рассчитывал на помощь императора Священной Римской империи, князя Чехии и князей Западного Поморья.

Во всех хрониках Збигнев, что традиционно при описании в источниках незаконных сыновей, изображается предателем и носителем многочисленных негативных качеств. Он, завидуя превосходству Болеслава и его популярности, постоянно подстрекал против него внешних врагов -- германского императора Генриха V и чехов -- и часто вместе с ними нападал на страну. Так продолжалось вплоть до 1111, когда Болеслав приказал, наконец, заключить Збигнева в тюрьму и там ослепить. С этого времени Збигнев в летописях не упоминается.

Сам Болеслав III перед своей смертью в 1138 г. опубликовал свое завещание, известное как Статут Болеслава Кривоустого. В соответствии с ним Польское государство подлежало разделу между сыновьями Болеслава III: старший Владислав получал Силезию, второй сын Болеслав -- Мазовию и восточную Куявию, Мешко -- большую часть Великой Польши с Познанью, а младший Генрих -- Сандомир и Люблин. Остальная часть территории Польши (Краковская земля, Серадзко-ленчицкая земля, западная Куявия и восточная часть Великой Польши) должны были образовать особый удел, который бы передавался старшему князю из рода Пястов. Таким образом, формировалась система сеньората: Польша дробилась на отдельные княжества, номинально подчиняющиеся старшему в роде князю, который получал титул великого князя Краковского и, в дополнение к своим наследственным землям, центральный удел. Ему также должно было непосредственно подчиняться Поморье. Великий князь Краковский должен был отвечать за внешнюю политику польских земель, заниматься организацией обороны страны и церковными вопросами.

Фактически Статут Болеслава Кривоустого более чем на 200 лет закрепил в Польше феодальную раздробленность.

В Чехии первая династическая распря происходит в 929 году, когда Болеслав I, возжелавший княжеской власти, организовывает убийство старшего брата Вацлава - вполне традиционный для средневековой эпохи метод захвата престола. По одной из версий Болеслав заманил Вацлава на пир в своем замке, где его и убили прямо во время застолья. Согласно житию, Вацлав был предупрежден о коварных намерениях своего брата, но пренебрег им, положившись на добрую волю своего брата. Житие же дает нам и другую версию, согласно которой Вацлав был убит уже после пира на ступенях храма, куда он отправился к заутрене. Принявший мученическую смерть Вацлав был канонизирован и до сих пор является одним из самых почитаемых святых покровителей Чехии.

Болеслава I сменил на княжеском престоле его сын Болеслав II, который в свою очередь имел 4 сыновей. Старший из них, Вацлав, умер в младенчестве, остальные же трое сразу после смерти отца вступили в борьбу за власть.

После смерти Болеслава II на княжеский престол в Праге вступил его старший сын Болеслав III по прозвищу Рыжий. Традиция изображает его как слабовольного князя, бездарного полководца и политика, и просто очень злого и жестокого человека.

Излагая события междоусобной борьбы между ним и его братьями - Яромиром и Ольдржихом мы сталкиваемся с целым рядом противоречий. Козьма Пражский, излагая события, допускает массу ошибок, прежде всего хронологических, однако, обратившись за уточнениями к Хронике Титмара Мерзебургского можно получить более связную картину.

По словам Козьмы Пражского, вскоре после восшествия на престол Болеслава III Рыжего поляки напали на Чехию, захватив Краков. Тут же мы сталкиваемся с первой ошибкой - завоевателем Козьма называет польского короля Мешко, который к тому времени был уже мертв; реальным захватчиком Чехии являлся его сын Болеслав Храбрый. Затем между противниками был заключен мир, и Болеслав Храбрый пригласил своего чешского коллегу по такому случаю в Краков на пир. На время своего отсутствия Болеслав Рыжий оставил править Яромира, которого Козьма почему-то называет сыном князя, а не братом. Очевидно, он это делает для того, чтобы связать концы с концами, ведь до этого хронист писал только о двух сыновьях Болеслава II. На пиру Болеслав Рыжий был схвачен, ослеплен и посажен в темницу. Ослепление, как, впрочем, и любое другое физическое увечье, лишавшее князя возможности править, достаточно часто применялось в междоусобной борьбе.

Яромир на родине тоже не был особенно удачлив. Когда в Чехию пришло известие о трагическом происшествии с правителем, против Яромира выступила группа недовольных, во главе которых был некто Коган из рода Вршовичей. Во время охоты в местности Велиз пьяные спутники схватили Яромира, связали его, жестоко избили и бросили его голым в лесу. Один из слуг Яромира по имени Говора сумел бежать в Прагу, и благодаря своевременной помощи жизнь князя была спасена.

Болеслав Храбрый в это время вторгся в Чехию, захватил Прагу и в течение двух лет, 1000 и 1001 годов, правил страной. Только Вышеград не подчинился власти польского князя. Так сообщает Козьма Пражский, но в действительности эти события относятся к 1003 и 1004 годам. Подкупом польский князь добился того, что император Генрих арестовал и посадил в тюрьму воспитывавшегося у него брата Яромира Ольдржиха, которого Козьма упорно называет сыном Болеслава Рыжего.

Ольдржиху, по словам Козьмы, удалось как-то освободиться, вернуться в Чехию в 1002 году и освободить Прагу, хотя на самом деле Прагу захватил Яромир, и сделал он это в 1004 году. Через несколько дней после освобождения Праги Олдржих велел схватить Яромира и ослепить его. Таким образом, в междоусобной борьбе вновь применяется тот же жестокий метод устранения конкурентов на престол.

Однако, после сообщения этих сведений Козьма судя по всему понял, что окончательно запутался в чешской хронологии. Поэтому он пересказал пару религиозных историй и перескочил сразу к 1021 году.

Что же реально происходило в Чехии после смерти Болеслава II и ослепления Болеслава III? Об этом мы можем немного узнать из других источников, в частности, из Титмара Мерзебургского.

Титмар рассказывает, что Болеслав III Рыжий, стремясь избавиться от возможных конкурентов на престол, оскопил своего брата Яромира. Видимо тот факт, что мужчина из княжеской семьи лишался возможности иметь потомство, уже было достаточным поводом для того, чтобы исключить его из числа наследников. Затем Болеслав попытался удушить в бане младшего брата Ольдржиха, но попытка не удалась, и Ольдржих вместе со своей матерью Геммой бежал в Баварию.

Недовольные этими злодействами знатные люди призвали из Польши Владивоя, третьего из сыновей Мешко и Оды, который в 1003 году низложил Болеслава Рыжего. Про Владивоя Титмар говорит, что тот "и часу не мог прожить без выпивки".

Болеслав же Рыжий бежал к маркграфу Генриху в Нордау. Тот вначале арестовал беглеца из-за какой-то старой вражды, но потом отпустил его к двоюродному брату Болеславу Храброму.

В самом начале 1004 года умер Владивой (судя по словам Титмара, из-за чрезмерного пьянства), и чехи призвали обратно изгнанных братьев вместе с матерью. Болеслав Храбрый быстро собрал войско, снова изгнал братьев и поставил княжить своего кузена Болеслава Рыжего. Болеслав Рыжий решил отомстить инициаторам своего изгнания. Однажды во время Великого поста он собрал под каким-то предлогом в своем доме многих знатных людей и устроил там бойню, которая началась с того, что он собственноручно поразил мечом в голову своего зятя.

Уцелевшие враги Болеслава Рыжего тайно отправили к Болеславу Польскому послов, которые доложили ему о случившемся и просили его избавить их от страха перед своим жестоким правителем. Болеслав Храбрый выслушал послов и вызвал Болеслава Рыжего в Краков для переговоров, якобы сулящих взаимную выгоду. В замке Болеслав Рыжий был ласково принят, но на следующую ночь ему выкололи глаза, чтобы он не мог больше править. После этой расправы правитель Польши отправился в Прагу, где был объявлен и правителем Чехии.

Король Генрих II потребовал от Болеслава Храброго принесения вассальной присяги за приобретенные земли, но тот проигнорировал требование короля, надеясь на поддержку маркграфа Генриха Швейнфуртского. Король решил разобраться со строптивыми правителями поодиночке. Сначала он разбил маркграфа Генриха и изгнал его в Чехию, а в августе 1004 совершил поход в Чехии, в котором его сопровождал изгнанный Яромир. Войдя в Прагу, Яромир, по просьбе народа, был возведен на княжеский престол, не смотря на свое оскопление - воля императора, утвердившая его на троне, победила это обстоятельство.

Только в 1012 году Ольдржих изгнал из Чехии Яромира. Об ослеплении его Ольдржихом Титмар не упоминает, хотя подобное и не исключено. Позже Ольдржих прибыл в Магдебург по вызову короля и был утвержден правителем узурпированных земель, которыми правил до 1034 года.

Уже после смерти Ольдржиха Яромир вернулся в Чехии, однако на престол из-за своего увечья уже не претендует и уступает его племяннику, сыну Ольдржиха Бржетиславу.

Бржетислав, согласно Козьме Пражскому, имел пятерых сыновей: Спитигнева, Вратислава, Конрата, Яромира и Оттона. В 1054 году Бржетислав I издал закон, по которому Богемия должна была оставаться впредь неделимым княжеством: старейший в роде должен вступать преемственно на престол, а прочие князья -- быть наделяемыми уделами в Моравии. Первым, кто получил в управление Моравию будучи еще наследником престола был сам Бржетислав - туда послал его отец после похищения сыном из монастыря Юдифи фон Швейнфурт, опасаясь мести немцев. После смерти Бржетислава, Спитигнев восходит на чешский престол, а Вратислав и Кондрат получают в управление части Моравии: Вратислав правит как удельный князь из Оломоуца, а Кондрат - из Брно. Этот закон о престолонаследии, по сути положивший начало феодальной раздробленности в Чехии, дал повод к частым династическим конфликтам.