Жанр репортажа в творчестве Л.М. Рейснер

Потребность в сенсациях, которые являются благодатной почвой для работы репортеров, стала больше. И один из ведущих репортеров того времени В.Гиляровский определил лицо отечественной репортерской школы. Обладая богатым жизненным опытом, он смог обучиться всем навыкам репортерства, за короткое время, став лучшим в своем деле.

Работая оперативно и без ошибок, Гиляровский сообщал немало сенсаций в газетах «Московский листок», «Русские ведомости», «Россия». «Русское слово». За ним закрепилось устойчивое звание «короля репортеров». Наряду с передачей подробностей, деталей события, в репортажах Гиляровского отчетливо проявилась тенденция к показу личности, поведения человека, оказавшегося в сложной жизненной ситуации, соучастие в его судьбе.

Интерес российских изданий к репортажу несколько возрос в годы первой мировой войны. В качестве военных корреспондентов работали В. Брюсов, А. Толстой, В. Немирович-Данченко. Военная цензура зорко следила за тем, чтобы информация о поражениях русских войск не стала достоянием гласности. В газетах и журналах существовала такая разновидность жанра как фоторепортаж. При ставке главнокомандующего было создано специальное бюро печати; «сведения, которые ставка считала возможным сообщать в печать, представлял специально выделенный офицер». Такое положение восходило к традициям официальных реляций, печатавшихся в петровских «Ведомостях».

В новых исторических условиях после 1917 года отношение к репортажу изменилось. Традиции «короля репортеров» В. Гиляровского были преданы забвению. Сенсационные репортажи с жизненными историями были полностью вытеснены со страниц отечественной прессы. После них пришел черед материалов, которые были направлены в основной своей массе на пропаганду достижений нового советского государства.

Отношение к репортеру стало меняться, в обиход вводятся регламентации. В статье «Репортаж и репортер» И. Ворошилин в 1926 году пишет: «Центр тяжести рабкора заключается в отражении живой действительности, в то время как центр тяжести работы репортера заключается в отражении жизни по документам». Ворошилин И. Репортаж и репортер // Красная печать. - 2007. - №16. С. 89. Однако журналистская практика не всегда согласовывалась с этими установками. Среди ведущих журналистов, выступающих в данном жанре, - Лариса Рейснер и Михаил Кольцов, которые заложили аналитические основы в репортерских работах. М. Кольцов выделялся репортажами с места событий, использованием приема «журналист меняет профессию». Перевоплотившись в таксиста или учителя, он смог придать своим выступлениям («Три дня в такси», «Семь дней в классе») яркость, образность, достоверность.

В это время появляется новое средство массовой информации, которое непосредственно связано как с самим рассматриваемым жанром, так и с журналистикой в целом, - в СССР началось вешание радио. Первый радиорепортаж был проведен в 1928 году - «Прогулки по Москве». В студию в прямом эфире передавались звуки с улиц, которые пояснялись репортерами. Однако принято считать, что первым радиорепортажем стал рассказ о футбольном матче между сборными СССР и Турции в 1935 году. Его провел известный комментатор Вадим Синявский.

Следующий важный этап в развитии жанра репортажа связан с Великой Отечественной войной. Во время войны на публикации журналистов был наложен ряд ограничений; работников СМИ настраивали на задачу такого показа событий, после которого усиливается вера народа в неизбежную победу. Репортажи о подвигах Николая Гастелло, Александра Матросова и других героев воины показывали силу духа бойцов и давали образцы для подражания.

После войны существенное влияние на жанр репортажа оказало появление телевидения. 2 мая 1949 года состоялся первый телерепортаж о футбольном матче, в котором сыграли ЦДКА и «Динамо». Благодаря ряду свойств, присущих телевидению, в нем стали видеть сильного конкурента для репортажа газетного. Первый репортаж с предприятия был передан по телевидению в январе 1955 года. Это был прямой эфир с московской кондитерской фабрики «Красный Октябрь». С тех пор событийный репортаж все чаше появлялся на телевидении. А через год-два он стал неотъемлемой частью программ Центрального телевидения. Овсепян Р. П. История новейшей отечественной журналистики. - М., 1999. С. 147.

Репортажи в прессе существовали, однако их называли «зарисовками». Даже в первом издании Большой Советской Энциклопедии не было такого понятия как «репортаж». Как отмечает П. Барашев, «было время, - когда от слов «репортер» и «репортаж» шарахались, как от потенциальных носителей скандальных хроник, а естественное и честное «я», «мне показалось», «я подумал» железно менялось на коммунальное «мы». Барашев П. А. Полстроки о репортаже // Журналист. - 2007. - №12. С.

Политические условия в стране оказывали влияние на развитие жанра. Развенчание культа личности Сталина, становление демократизации и гласности создавали благоприятные условия для существования репортажа. Особым вниманием читателей пользовались репортажи о покорении Космоса. В 1980-е годы преобладают аналитические репортажи, в которых себя проявили Ю. Рост, Г. Бочаров. Общество становится все более открытым, и как следствие больше появляется репортажей на страницах печатных СМИ. В 1990-е годы, когда рухнул Советский Союз, были сняты цензурные запреты, что существенно повлияло на развитие данного жанра, потребность в оперативной информации стала увеличиваться. Важные события 90-х годов прошлого века, первых лет жизни нового государства нашли отражение на страницах печатных СМИ в форме репортажей. Таковыми стали материалы об августовских событиях 1991 года, о чеченской войне. Ощущение свободы, обретенное журналистами, было достаточно новым, и на этом пути им довелось сделать ряд ошибок, пока не стало очевидно, что нельзя путать свободу со вседозволенностью.

Новым явлением стал «мобильный репортер». Благодаря современным технологиям, журналист, находясь на месте события, может делать практически мгновенно газетный репортаж. Снимая на видеокамеру мобильного телефона, репортер оперативно передает видеоматериал в редакцию.

Специалисты и эксперты всемирной газетной ассоциации составили прогноз развития всех видов средств массовой информации на ближайшие 15-20 лет. Проанализировав раздел «Контент и работа редакции», можно сделать вывод, что репортаж будет иметь главные составляющие - текст, фото, а благодаря современным технологиям - звук и видео. Эксперты определили перспективы, ожидающие самый оперативный способ передачи информации в журналистике. Во-первых, внимание аудитории будет переключено на бренды и на авторов. Одной из главных ценностей в будущем станет бренд средства массовой информации. Многие редакции будут иметь разные каналы способа передачи своего контента. Однако, как предполагают эксперты, внимание аудитории будет сосредоточено на -личности журналиста. Выбирая тот или иной канал получения информации, аудитория будет ориентироваться непосредственно на то, кто является автором данного сообщения.

Как следствие, роль репортера возрастет. И поскольку оперативность станет одним из ключевых факторов успеха редакции, то значение репортажа возрастет многократно. Во-вторых, жанр будет испытывать влияние высоких технологий. Эксперты предполагают, что прорывом может стать изобретение нового формата газеты - специальной бумаги, которая будет обновляться благодаря соединению с Интернетом. Информационные потоки будут направляться непосредственно на конкретного человека. В-третьих, выбор способа передачи репортажа станет первоочередным. В первую очередь внимание СМИ будет сосредоточено непосредственно на информационном контенте, и главной задачей станет удачное использование поступившей информации в зависимости от канала СМИ (газета, телевидение, Интернет, радио).

2.3 Своеобразие и мастерство репортажного письма Ларисы Михайловны Рейснер

рейснер журналистский творчество репортаж

Глубоко затаившая разочарование от несбывшейся мечты стать крупной поэтессой, Лариса Рейснер много и успешно работала в журналистике. Выпускала в свет книги очерков.

Уже с первых строк чтения репортажей Л. Рейснер, читатель вливается в ту атмосферу жизни, которую она описывала. Ярко, выразительно, и главное, правдоподобно. Есть такая поговорка: стиль - это человек. Она очень ярко иллюстрируется писательским примером «Дианы-воительницы», как называл Ларису ее соратник и муж Федор Раскольников. Ее литературный стиль - это многогранная богатая образность, стремительность повествования, единство трезвой мысли и поэтичности, переливы нежности и гнева, иронии и сарказма. По нескольким фразам текста можно узнать и воскликнуть: «Это Лариса Рейснер!» Потому что во всем ощущается незаурядная личность автора.

Вот она пишет о событиях гражданской войны: «Чистополь и Елабуга, Челны и Сарапуль - все эти местечки залиты кровью, скромные села вписаны в историю революции жгучими знаками… Жены и дети этих убитых не бегут за границу, не пишут потом мемуаров о сожжении старинной усадьбы… Никто никогда не узнает, никто не раструбит на всю чувствительную Европу о тысячах солдат, расстрелянных на высоком берегу, зарытых течением в илистые мели, прибитых к нежилому берегу». В этом отрывке сразу чувствуется большое сочувствие очевидца народу-борцу, гнев против его врагов, точная картина времени. И все это - Лариса Рейснер, ее голос, ее неповторимая оценка и стиль.

В манере ее письма сначала было много от поэтического языка: сравнения, метафоры, нарочитая красота, которую принято называть красивостью. Она писала природу, видя ее глазами поэта: «Зеленые леса открылись посередине, как книга. И чтобы она не захлопнулась, между двух листов положена синяя закладка, ясная, веселая уральская речка Косьма».

Читатель репортажей Ларисы Рейснер «побывал» на фронте, вместе с героями переживает, «придумывает», как выбраться из трудной ситуации, сопереживает вместе с ними, когда бушевали бомбежки. Лариса Рейснер рассказывает об этом не как посторонний наблюдатель, который описывает сцены страха, неизвестности, как это обычно делает писатель фантаст, а как реальный участник, боец, солдат.

Удалось ей это благодаря правильно подобранному жанру - репортажу. Каждая отдельная глава - это отдельный маленький, но полноценный репортаж, где, порой, трагическое смешивается с комическим, высокое с низким, красота с уродством. Рейснер взволновано и непосредственно делится пережитым. «Ее книга «Фронт» - не мемуары очевидца, а скорее исповедь, искренняя и страстная. Рейснер пишет, как пишут другу, - с готовностью раскрыть свою духовную жизнь. Эту книгу пишет человек, влюбленный в окружающий его мир и крупных характеров».²² Рейснер Л.М «Фронт. Уголь, железо и живые люди», вступит. статья И. Крамова. Это можно понять, если ознакомится с ее биографией. Что повлияло на создание многих великолепных работ Рейснер.

Да, все, что пережила Лариса Рейснер, не могло не вылиться в столь чувствительное произведение «Фронт». Само ее участие, переживание….Она создала, по сути, модель репортажа, того самого, который и должен существовать и до сих пор.

«Яростью жизни» называли современники ее жажду к путешествиям. Не из праздного любопытства туристки, а из жажды постоянного обогащения свежими впечатлениями, достоверным знаниям событий, питающим журналистскую страсть, отправлялась она в эти странствия. Ее современник, известный журналист Михаил Кольцов писал: «Красочен, силен стремительный путь Рейснер-человека. Из петербургских литературно-ученых салонов - на опасные, объятые огнем и смертью низовья Волги, в самую гущу боев с чехословаками, потом - на Красный флот, потом - через среднеазиатские пустыни - в глухие дебри Афганистана, оттуда - в угольные шахты, на нефтяные промыслы, на все вершины, во все стремнины и закоулки мира, где клокочет стихия борющегося пролетариата, - вперед, вперед, вровень с революционным локомотивом…» Цит. по: Назаренко Э. Она олицетворяла революцию // http://www.proza.ru/2012/03/26/2142. Прекрасен ты, человек?. Сборник. Глава Лариса Рейснер (авт. Э. Назаренко). - М.: Молодая Гвардия. 1987. .

Но дело в том, что сравнительно очень небольшое количество художников описывает области, резко друг другу противоположные; гораздо чаще каждый художник имеет свою излюбленную область, за пределы которой он выходит редко и с опаской. Вот поэтому-то особенно ценен пример произведений Ларисы Рейснер - публициста в смысле выбора предметов описания и художника в смысле выполнения этого описания. Недаром Л. С. Сосновский в одной из своих статей, посвященных памяти Л. М. Рейснер, указал: «... на самом деле, трудно себе представить большее разнообразие объектов описания, чем то, которое мы видим у этой писательницы. Далекое восточное государство, фронт гражданской войны в России, восстание германского пролетариата. А в пределах каждой из этих тем опять контрасты: ленивый Восток и нарождающийся машинизм, русская провинция с ее белогвардейщиной и фронтовой штаб красных армий, немецкий участок и его представители - шуцман и социал-демократ-с одной стороны, и коммунисты, ведущие пролетариат в бой - с другой, таковы эти контрасты. И несмотря на эти различнейшие области писания, в каждой из них художник остается одинаково тщательным и ярким».

Л. Рейснер в рядах русской литературы занимает место очень и очень своеобразное. Ее стиль - это стиль европейской индустрии и европейской эстетики, революционно преломленных. Оглядываясь назад, она видит итальянское Возрождение и французский XVIII век, всматриваясь в настоящее же, видит прежде всего высококвалифицированного западноевропейского пролетария-революционера... Ее излюбленный фон - это построенная по последнему слову техники фабрика и музей западной живописи. Явления эстетики и художественной культуры играют для Рейснер чрезвычайно самодовлеющую роль. Можно сказать, что она несколько походит на описанного ею же в «Гамбург на баррикадах» столяра-художника К., - «эпикурейца... настоящего человека Возрождения: по своей пенистой неудержимой любви к жизни да к наслаждениям и осязаемой, теплой, человеческой красоте. К. верит, что самый процесс жизни... когда-нибудь станет живой, величайшей и реальнейшей красотой. Эта социальная эстетика роднит его с лучшим, что написал Эдгар По о несуществующих на земле садах, о замках, в которых должны жить мудрецы и поэты. К. их населяет рабочими...»

Мы, само собой, ни на минуту не думаем сблизить Рейснер и К. в смысле его дезертирства с поля гражданской войны. Рейснер была писателем-революционером, но их, несомненно, роднит эстетическое, притом западных тонов, восприятие действительности.

Естественно поэтому, что из трех указанных областей описания Гамбург с его баррикадами был Рейснер ближе всего. Европейский город новейшей техники и коммунистического восстания - вот подлинная родина) писательницы Рейснер. И неудивительно поэтому, что сравнения в этой книжке более всего однородны с определяемым. Приведем несколько характерных примеров:

«Веселый Гамбург» - «непромокаемый, как лоцманский плащ»... «вонючий, как матросская трубка... язык Гамбурга насквозь пропитан морем, солон, как треска; кругл и сочен, как голландский сыр; груб, пахуч и весел, как английская водка; скользок, богат и легок, как чешуя глубоководной редкой рыбины. И только буква S, острая, как веретено, изящная, как мачта, - свидетельствует о старой готике Гамбурга, о временах основания Ганзы и архиепископского пиратства...»

В последнем сравнении очень любопытно это сближение наиболее близких автору элементов - индустрии (мачты) и буквы S (напоминающей Фабричные лифты действуют, «как две лопаты, подбрасывающие живое топливо в сотни фабричных топок».

«X. - огромного роста рабочий, отличающийся каким-то особенным, как свежий асфальт, непроницаемым и укатанным спокойствием».

О другом коммунисте: «Он, как паровой молот, может опуститься на наковальню, осторожно расколов скорлупу ореха и не повредив его зерна, - и через минуту расплюснуть железную штангу».

«Закат, как часовой, уронил на все улицы свои удлиненные тени, заостренные, как байонеты». «Так на этом лице, суровом и правильном, осталась лежать глубокая тень, как у кариатиды, безгласно поддерживающей целый дом».

Эти определения, но большей частью неразрывно связанные с современным городом, его индустрией и художественной культурой и представляющие собой некоторую положительную оценку симпатичных автору жизненных явлений, окрашиваются в резко мелко-городской провинциальный тон, как только Л. Рейснер подходит к объектам описания, внушающим ей отвращение. Присмотримся к некоторым таким сравнениям.

«Томительная скука и ненависть, изжеванная, как подобранная с полу дважды докуренная папироска».

«Посредине, как ржавый зонтик, воткнутый в землю для просушки посте дождя и так навсегда позабытый, пустует евангелическая церковь, она стоит с подбитым глазом, без стекол и дверей, как поп, заблудившийся и попавший в чужую драку».

«Бюро безработных-серый дом, ставший на вытяжку и отдающий честь в пустое поле. Вся его спина заснувшего на посту шуцмана оклеена нашими прокламациями!».

«Члены парламенты... гуляют парами и по одиночке... совершенно, как девушки на бульваре».

Говоря о громадных рекламных плакатах на стенах германских домов, Рейснер отмечает деталь: «Дети-гиганты, со щеками розовыми и круглыми, как седалище».

А вот характеристика души, ребенка, воспитываемого в голодное время в преклонении перед ломтем хлеба с маслом: «Хильдина душа стожилась из толстеньких, брызжущих салом сосисок, когда эта душа вырастет, у нее будет крепкий, лоснящийся круп тяжеловоза и сырой, сытный запах пива».

Мы видим, что как только Л. Рейснер переходит к явлениям, ей несимпатичным, ее сравнения покидают мир большого индустриального масштаба и высокой культуры и переселяются в европейский «городок Окуров», с его провинциально-трактирным фоном.

Тут-то мы видим ясно, что сравнение это прежде всего и в основном - не приближение к нашему пониманию того или иного образа, не «перевод», так сказать, и не чисто формально-эстетическое стремление показать тот или иной предмет описания в свете «отстранения», а это именно образовое выражение некоторой тенденции, оценивающей описываемое,-тенденции, конечно, имеющей определенные классовые корни. Еще ясней это станет при анализе сравнений двух других книжек Л. Рейснер - «Афганистан» и «Фронт».

Во «Фронте» мы имеем такой контраст в пределах описания, как белогвардейскую Казань и Красную армию. Про белый город писатель говорит: «нужно обладать патриотизмом, чтобы любить эту Россию за ее мещанское убожество, за бесцветную, однообразную, рябую и пыльную провинциальную рожу».

Поэтому в этом городе «мостовая из каменных желваков, мозолей, гранитных флюсов». Характеристика разговоров с приставом: «Мои слова прилипали к его сладкой настойчивости, как мухи к сахарной бумаге».

В такой обстановке и пуля - только «железный орех». А вот описание ст. «Шихраны» после савинковско-каппелевского налета: «Только у Гойи в его иллюстрациях испанского похода Гверильи можно найти подобную гармонию деревьев, пригнутых на сторону темным, ветром, тяжестью повешенных, придорожной пыли, крови и камней».

Предместья Астрахани - «мелкорослые и грязные, как бездомные собаки».

Но характерно, что как только писатель переходит к описанию армии, революции, ее вождей и солдат, то вместо темного Гойи встают совершенно иные, светлые, художественные творцы: «Среди брызг блестят на солнце широкие, спины наездников, совсем как у Леонардо в его «Купающихся всадниках».

О матросе Полозенко Л. Рейснер говорит: «Этой чертой бессильной силы отмечен Геркулес Фарнезе».

Но если современные заглохшие татарские предместья внушают писательнице отвращение, то прекрасные остатки древней культуры пленяют ее, и поэтому плаза буддийской иконы - «азиатской Авроры» - «это - глаза самых загадочных портретов Возрождения, но без их двусмысленной слабости и художественной лжи».

Приведем несколько характерных сравнений, служащих Л. Рейснер для возвеличивания описываемого, для его положительной оценки:

Вот Розенгольц «был как динамо, ровная, маслянистая, с бесшумными, могучими рычагами, день и ночь прядущими свою несокрушимую, организационную паутину».

Вот адмирал Беренс, «милый и умный, как всегда уязвленный невежливостями революции, с которыми он считается, как старый и преданный вельможа, с тяжелыми прихотями молодого короля...»

Он принял власть «со всей вежливостью XVIII века, куртуазного стареющего дворянина и вольтерьянца».

Старший артиллерист тов. Кузьминский наблюдает с вышки прилегающую местность: «Глаза... как дорогие оптические стекла... поставлены сейчас; на большое расстояние и не могли бы ни читать, ни улыбаться... Потом щеки, редкая черная борода, - вся маска воинственного фавна приходит в движение».

Совершенно аналогичную картину мы видим и в «Афганистане».

Рейснер говорит про Восток: «И все-таки, несмотря на пестроту красок, блеск и внешнюю упоительную красоту этой жизни, меня обуревает ненависть к мертвому Востоку».

А следствием этой ненависти являются, например, следующие сравнения: «Худоад, вообще уже не Худоад. Он - тарелки, которые зашлепали всю его жизнь».

«Надзиратель хлещет по их голым спинам, как по осликам, флегматично перебирающим тонкими копытами под балдахином навьюченной зелени».

Афганец «высохший и черный, как те ужасные бродячие собаки, которыми кишат все базары Востока», говор похож на «неподвижный полет тех золотых мух, вибрирующие крылья которых часами стоят в воздухе».

Ненавистная писательнице застойность Востока еще более усиливается в принижающей оценке образами сравнений.

И не случайно опять выступает Гойя: «закройщики кабульской фабрики огромными ножницами дьяволов Гойи как бы отрезывают себе ткань на саваны».

Так Л. Рейснер воспринимает людей этого мертвого Востока. Но писательница знает твердо, что машина преобразует и эту мертвечину. Поэтому то, что не связано неразрывно с бытом сегодняшнего мертвого дня, воспринимается ею совершенно по-иному.

«Мордочка ягненка имеет чистый, античный рисунок, тот беспомощный и порочный профиль, который так любил Ампир».

«Ночные лампады - хрустальные тюльпаны на длинной серебряной ножке...».

«Корректнейшие улыбки англичан, пересекающие лицо, точно поперечный разрез на кончике пули».

«Чистая пролетарская злоба, как выдержанное в сухом погребе вино...». Мы уже упоминали, что не ставим себе задачу исчерпывающей характеристики сравнений Л. Рейснер. На примере этой писательницы нам важно отметить то, что как логическое следствие определения сравнения, как классовой оценки образово выраженной - сравнения эти находятся в непосредственной зависимости от объектов описания, и когда эти объекты сильно разнятся или контрастируют между собой, то также должны контрастировать и сравнения.

Однако где-то с 1923 года Лариса Михайловна решительно изменила стиль, как писательница совершенно «переоделась». Знакомые с ее творчеством люди отмечали зрелость, строгость, освобождение от излишних красивостей. Многие знали, что за литературной трансформацией стиля журналистки Ларисы Рейснер стоит неординарная фигура мужчины. Карл Радек-Собельсон - один из семи членов Политбюро ЦК большевиков, действовавших после кончины Ленина. Плодовитый публицист. Остроумный и циничный.

С 1917 года журналистика на территории бывшей Российской империи двигалась в своем развитии на пути к авторитарной модели. А это значило, что уже в первые годы Советской власти создается устойчивая структура «вертикали прессы», полностью подчиненной политике Коммунистической партии. Эта структура со временем подкрепляется новой идеологией печати. Рейснер не боялась никого. Несмотря ни на какую жесткую вертикаль, она писала, так как подсказывало ей сердце. Однако, делать ей было это гораздо сложнее нежели современным журналистам.

Советская теория журналистики начинает формироваться в 1920-х гг. с дискуссий на страницах профессиональных и специализированных изданий («Журналист», «Красная печать», «Радиослушатель» и др.). Теория репортажа в учебных пособиях и исследовательских работах формируется только в 1950-е гг.

Советская историография всегда придерживалась классовых позиций толкования истории жанра, выделяя два направления развития печати - реакционное, буржуазное, и революционно-демократическое. Соответственно, и репортаж, с этой точки зрения, мог иметь целью либо сообщение сенсаций и отвлечение сознания масс (в буржуазной печати), либо правдивое освещение экономических и социальных процессов в обществе (в советской журналистике) чему в принципе и соответствовало письмо Рейснер, несмотря на то, что принципы репортажа появились уже только после смерти Ларисы.

В 1917-1921 гг. произошла кардинальная целевая переориентация репортажа, но его форма, испытанная дореволюционной журналистикой, была признана эффективной и необходимой в советской печати.

Объектом отражения в советском репортаже становятся события общественно-политической значимости. Сенсации, связанные с жизнью знаменитостей, сообщения о бытовых происшествиях, криминальная хроника вытесняются с газетных полос.⁵⁵ Глава «Жанр репортажа в советское время», «История советской журналистики», Кузнецов, Иванова. Вот почему Рейснер уделяет в основном в своей работе «Фронт» больше чувствам. Ей нравится следить. Ее репортажи не только содержат обильную информацию, но и заряжает чувством солидарности с баррикадным бойцом, кроме того, он учит документально точно обрисовывать события. Не скажу, что репортажи Дарьи Асламовой не заряжают чувством солидарности. Я, как женщина поддерживаю ее в том плане, что она также точно может обрисовать событие, и ты ей веришь и ты ей начинаешь доверять. Однако же, все это основано только на впечатлениях - никакой документальной основы в этом увидеть нельзя.

Репортаж как жанр не сразу стал самостоятельным, поначалу проявлялся отдельными элементами в других жанрах публицистики. На долгие годы за репортажем остается такое определение: “Искусство репортажа - искусство добычи, розыска, искательства фактов, борьба за факты”. Репортаж, таким образом - это то, чем занимаются репортеры, газетчики вообще. При этом совершенно игнорировалась вторая составная часть репортажа - личность репортера. Она действительно важна для читателей. Мы вверяем им вершить суд над событием.

На фоне сложного отношения к репортажу в дискуссиях, на практике жанр был весьма востребован. 1920-30е гг. в СССР - это период накопления репортажем формальных признаков. Но репортажи в советских газетах появились задолго до того, как был принят сам термин “репортаж”. Их писали и публиковали, не называя таковыми. Агитационно-пропагандистские и организаторские задачи советской прессы, отраженные в многочисленных партийных документах, обусловили предмет и функции этих материалов. Объектом отражения в новом советском репортаже становятся события общественно-политической значимости:

- бои на фронтах Гражданской войны,

- митинги солдат и рабочих,

- проводы добровольцев на фронт,

- организация помощи голодающим,

- налаживание производства на заводах и хозяйства в деревнях.

После Гражданской войны лейтмотивом стало восстановление народного хозяйства.

«Фронт» - описание реалий гражданской войны. Здесь у Рейснер соблюдена хронологическая последовательность, он насыщен деталями, образами, содержит диалоги. Вот наблюдение, деталь, как обычно у Рейснер, весьма живописная, броская. «Жрать хлеб с соломой», «Умирать, жить и трястись в лихорадке на грязных койках, в нищих госпиталях». Рейснер стремится осмыслить замеченное, и эти размышления, придают неповторимое звучание. Это помогает понять, чем жил человек, во что верил и на что надеялся человек гражданской войны.

В отступлениях от хронологического повествования в репортаже Ларисы Рейснер «Маркин» из серии «Письма с восточного фронта» она выражает свои мнения, где уже прорисованы характеры людей, заставлявших военные корабли стрелять. «Маркин с его огненным темпераментом, нервным, почти звериным угадыванием врага, с его жестокой волей и гордостью викинга завершал собою тип людей, одаренных гениальной интуицией, гениальными инстинктами». Отступления не заслоняют событийную канву в материале: автор возвращается к хронике противостояния миноносцев, тоже образной и яркой. «Снаряды валились градом. Через мостик они проносились с оглушительным воем, как кегельные шары, катаясь и разрывая воздух».

После приезда в Москву Лариса Рейснер обратилась в районный комитет партии с просьбой поставить ее на учет в заводскую организацию. Ей предложили один из наиболее многолюдных и отсталых заводов. «Я с радостью согласилась и начала готовить ряд докладов по истории революционного движения как на Западе, так и на Востоке». Прошло три месяца, партийное начальство менялось, Лариса Михайловна договаривалась с новым, но не только доклады не организовывались, но и вообще никакой партийной работы ей не давали. Тогда она обратилась в Московский комитет РКП и в конце концов ее прикрепили к бронедивизиону Хамовнического района.

Что происходит в стране? Что думают люди? Какие пути ведут или не ведут к социализму? На все эти вопросы о судьбе революции ответ, по мнению Ларисы Рейснер, можно получить от тех, кому приходится тяжелее всех, кто восстанавливает промышленные предприятия России. В Москве не получилось оказаться среди рабочих, тогда - на Урал, на металлургические заводы, на шахты, рудники. И как всегда, она осваивает горы экономической, технической, статистической литературы. Получает корреспондентские удостоверения и рекомендательные письма к руководителям заводов в главных промышленных центрах страны.

«Удостоверение.

Правлению Егорьево-Раменского Х/Б треста.

Уважаемые товарищи, предъявительница сего партийная журналистка Лариса Михайловна Рейснер имеет задачей журналистски охватить работу наших государственных текстильных фабрик и быт текстильщиков.

Нами намечен для этого в числе некоторых других также Егорьево-Раменский Текстильный трест. Тов. Рейснер уже ездила с такой задачей для журналистского описания промышленного Урала и очерки ее, помещенные в «Красной Нови», показывают, что делает это она отлично.

С коммунистическим приветом Председатель правления Ц. УГПрома. 5 декабря 1924».

В последовательности ее маршрутов наверняка была своя целесообразность, невидимая сейчас. 16 мая 1924 г. - Екатеринбург (в этом городе, пишет Рейснер, поставили первый в России памятник революции - две голые фигуры рабочих). - Рудники и заводы Билимбая. - Ревдинский (Демидовский) завод. - Лысьвенские доменные печи. - Кытлымские платиновые прииски (Тагильские). - Кизеловские копи руды и угля. - Надежденские домна и листопрокатный цех. В августе - Донбасс: шахты Горловки - соляные рудники украинского Бахмута. В декабре - текстильные фабрики Иваново-Вознесенской губернии.

Из этих маршрутов сложилась книга Ларисы Рейснер «Уголь, железо и живые люди». Радек писал, что «книга «Уголь, железо и живые люди» - …это была работа тяжелая и физически, и морально, за которую взялись бы немногие писатели».

С. С. Шульц в лекции о Ларисе Рейснер (в 2000 году) рассказывал, что она первая заговорила о бокситах на Кольском полуострове, и Ферсман благодаря ей получил деньги на экспедицию для поиска бокситов. У нее был исключительно тонкий и аналитический ум.

В свой день рождения, 14 мая (по новому стилю), когда ей исполнилось 29 лет, Лариса Михайловна оказалась в пути - на Урал. Когда шесть лет назад, в 1918-м, она ехала на Волжский фронт, то в поезде ее попутчиком был белогвардеец. В мае 1924-го - женщина, высланная за непролетарское происхождение:

«- Простите, мадам. Ваше лицо мне страшно симпатично. Совершенно две капли воды моя знакомая… Ее белая шея, как плохо подтянутый чулок, сползает в размякший вырез платья. Копоть уже потрогала черным пальцем кирпичные румянцы, расклеила пару вялых завитушек…

- Вы тоже едете… туда?.. Какой ужас… и вероятно без мужа, без средств. Такое беспомощное дитя. Вы молоды, легче можете переносить свое горе. Наконец, встретите хорошего честного господина. Но я, боже мой, 50 лет. Все потеряно. Пришли, ограбили. Сослали. И за что?

Перерыв.

- Простите, мадам. Вы за валюту? Или просто, как элемент?

Я делаю порывистое движение.

- Не говорите - я уж знаю. Невинны, конечно, невинны. Как я, как сотни других. Кто в этом сомневается. Но, все-таки, по какому пункту? Мы с мужем пострадали за квартиру.

- Простите, а где была Ваша квартира? Где? В Эрмитаже…»

Прежде чем услышать со страниц «промышленной» книги голос Ларисы Рейснер, оглянемся на 1924 год: а какие были передышки в ее бесконечных дорогах? Она еще успела подписать договор с «Зарей Востока» в июле 1924-го на очерки о Закавказье, Кавказе, Персии. Не состоялось, может быть, потому, что для повторения прошлого не было времени.

Партнер то ли по танцам, то ли по конькам, Гульб пишет Рейснер 1 марта 1924 года: «…обещаю в будущем году взять с Вами первенство России». Может быть, в этом году они были первыми в Москве?

С конца марта до начала апреля - отдых под Севастополем.

Семнадцатого апреля вечер «Русский современник» в Москве, в Политехническом институте. «Анна Ахматова - черный бриллиант на вечере, - отмечает в дневнике К. Чуковский. - Успех огромный».

В июле 1924 г. - цепь бесконечных собраний.

С 17 июня по 8 июля 5-й Конгресс Коминтерна, на котором Зиновьев критиковал Радека в «правых уклонах»: «Радек говорил здесь очень весело, с массой шуток и юмором. Я завидую ему, это действительно было подвигом в его положении. Его сильная сторона состоит в том, что он хороший журналист. Его слабая сторона в том, что он видит всю политическую жизнь через столбцы газет» (Правда. 1924. 1 июля).

На этом конгрессе был снят документальный фильм, где показан заведующий отделом национально-освободительного движения ИККИ Федор Раскольников.

Третьего июля на 1-м Всесоюзном съезде библиотекарей выступил Л. Троцкий.

Восьмого июля открылся III Конгресс Профинтерна.

Тринадцатого июля вся страница «Правды» отдана речи Л. Троцкого на Всесоюзном съезде работников лечебно-санитарного и ветеринарного дела «О силе коммунистической партии и уровне культуры страны, о фашизме и реформизме».

Четырнадцатого июля - открытие 1-й Международной конференции МОПРа (международной помощи революционерам).

Четырнадцатого июля - 6-й Всесоюзный съезд Российского ленинского коммунистического союза молодежи (РЛКСМ).

Пятнадцатого июля - открытие 4-го Конгресса Коммунистического интернационала молодежи (КИМа).

Шестнадцатого июля - в «Правде» заметка Л. Рейснер «На международной конференции коммунисток. О создании будущего женского европейского союза».

О следующей передышке со второй половины октября 1924 г. написал А. Гудимов, тогда юный журналист: «У каждого из нас, очевидно, есть нестареющие воспоминания, от которых всегда становится грустно и радостно и многолетняя светлая печаль сжимает сердце. Именно эти чувства у меня всегда вызывает имя Ларисы Рейснер. По краю моей юности прошла эта необычайно талантливая, яркая женщина. Стояла необыкновенная мягкая для второй половины октября 1924 г. погода, окна концертного зала Дома Печати были распахнуты настежь, и в зал то и дело врывался грохот проходившего по бульвару трамвая. Он на мгновение приглушал гудящий, как набат, голос Маяковского, в первый раз читавшего свою поэму «В. И. Ленин».

Зал был полон. На стульях и в креслах сидели по двое, по трое, стояли в проходах, у стен. И все же, когда по рядам чуть слышно прошелестело: «Рейснер!» - и в зал уверенно вошла молодая красивая женщина, люди расступились, образовав узенький коридорчик. Она прошла по нему и остановилась около меня, быстро окинула взглядом зал, ища свободное место или знакомых, затем оглянулась, присела на подлокотник моего деревянного кресла. Я хотел встать и уступить ей место, но она прижала меня рукой, не давая подняться, и спросила:

- Давно?

- Только начал, - застенчиво буркнул я. Сердце мое разрывалось от счастья, я слушал поэта, и рядом со мной сидела женщина, журналистка, вся жизнь которой для меня, рабкора, имевшего на своем счету 3 заметки в «Правде», была предметом затаенной зависти…

Наша дружба - я с сомнением произношу это слово, так как сам понимаю, что какая может быть дружба между 17-летним рабочим парнем и талантливой, блистательно эрудированной журналисткой, - продолжалась, к сожалению, недолго. Два или три раза мы бывали с ней на катке, ходили вместе на лыжах в Серебряном Бору и в Петровском-Разумовском. Она хорошо ходила на лыжах, широким размашистым шагом, но еще лучше бегала на коньках. Все это она делала профессионально. Она много расспрашивала о делах на фабрике, где я работал. Расспрашивать она была великая мастерица. Иногда она подолгу молчала, а потом неожиданно говорила, отвечая каким-то своим беспрерывно текущим и неведомым мыслям:

- Послушайте, если вы не приучитесь терпеливо высиживать 8-10 часов, пока пишете свои 20 строк дневного задания, не мечтайте сделаться стоящим журналистом! Не можете выдержать? Привязывайтесь по рецепту Чехова к стулу вожжами!»

В конце декабря на катке, который назывался Кокаревка, в Замоскворечье (около Третьяковской галереи), где теперь шумят огромные деревья тенистого парка напротив Дома правительства, появилась со свитой молодых людей Лариса Рейснер. Она выбрала себе в партнеры хорошо катавшегося голландским шагом шестиклассника, оставившего воспоминания, но под ними не сохранились ни имя, ни фамилия: «Взявшись крест накрест за руки, мы ждем музыку. Под мелодию испанского вальса (играл духовой оркестр, гревшийся у жаровен с углями) мы поехали, чертя ребром конька длинные дуги голландского шага, наклоняя корпус и подолгу скользя, увлекаемые удивительной силой мелодии.

Снежная королева и ее друзья так же внезапно ушли, как и появились. Один из ее друзей остался. Катаясь об руку со мной, он как-то особенно значительно произнес:

- Вы, юноша, катались со знаменитой журналисткой Ларисой Рейснер. Запомните этот вечер. - И я запомнил…

Легко скользя, не отталкиваясь ногами, она словно летала большой птицей надо льдом на раскинутых как крылья руках. Останавливаясь, привставая на носке конька, она, казалось, повисала в воздухе. Удивительно стройная красавица в вишневого цвета костюме в талию, отороченном серым каракулем».

Сохранился сезонный билет Ларисы Рейснер для входа на другой каток - «Петровка, 26».

«Приеду и прославлюсь». Так писала Лариса Михайловна из Афганистана родителям. И действительно, хлынула лавина публикаций в 1924 году: «Промышленные» очерки - в «Красной нови» (№4-8, 10, 11); Афганские очерки - в «Звезде» (№1), в «Ленинграде» (№1), в «Известиях» (16, 18 июля, 25, 28 декабря). Откликнулись на них рецензиями: «Сибирские огни» (№1); «Правда» (24 июля, 28 февраля 1925 г.); «Печать и революция» (№4); «Красный флот» (№7); «На отдыхе» (№10); «Книгоноша» (№16); «Коммунист» (8 июня).

Отзывы противоположны. В журнале «Печать и революция» В. Полянский от имени читателей «рабоче-крестьянской России», которым скучна и непонятна «чисто интеллигентская психология автора, литературно холеный язык… Отрывочные миниатюры («Фронт») больше показывают, каков автор, чем открывают читателю душу и мысль героев пролетарской революции. Что касается идеологии, которой проникнута книжка, то она, конечно, революционная, коммунистическая. Иначе и не должно быть».

«Иначе» еще было возможно. Одновременно с «Фронтом» весной 1924 года вышли «Белая гвардия» (альманах «Россия», кн. 4, 5) и «Дьяволиада» (альманах «Недра», №4) Михаила Булгакова. Лариса Рейснер, увы, книги М. Булгакова считала вредными.

«Фронт» нравился морякам, «Уголь, железо и живые люди» - рабочим. «Очень умно написала Лариса Рейснер о собрании рабочих, которые не хотели подписывать коллективный договор из-за нового снижения зарплаты, тяжелых условий труда», - писал директор Лысьвенского завода. Спустя 40 лет собрались ветераны в музее завода, в руках директора была книга Рейснер: «До чего же верно написано!»

Другим рецензентам нравился «сильный и красочный язык поэтессы». Заметка Михаила Кольцова опубликована в «Правде» 24 июля, в рубрике «Библиография»: «С огромным увлечением прочитываешь «Гамбург на баррикадах». Излишняя пряность языка, делавшая вязкими прежние вещи Рейснер, и здесь немного заметна».

К Ларисе Михайловне потоком шли письма из тех мест, где она побывала. Приведу только одно, как очень характерное для ленинского призыва 1924 года. Оно от студента Иннокентия Буйнова, работавшего техническим секретарем профкома, с просьбой о рекомендации в партию: «Тов. Рейснер, в моих убеждениях прошу не сомневаться: я сын рабочего и мне дорог каждый час существования нашего рабочего правительства. Недаром же я пошел добровольцем в Красную Армию». Рекомендацию тогда должны были дать пять поручителей.

Каждая главка книги «Уголь, железо и живые люди» начинается с истории того завода, которому посвящена. История же обычно открывается с пугачевских дней, которые внесены в летопись заводов. Касалась история и недавнего «колчаковского» периода:

«Зачем Колчаку было идти в Кытлым? Мостить болота трупами, дышать гарью лесных пожаров, чувствовать со всех сторон уколы партизанщины, проваливаться в трясину со своими пушками и обозами? Но по полевому телеграфу, по стальной бечевке, висевшей от сосны к сосне, - из Парижа и Лондона шли длинные и повелительные приказы.

- Черт возьми, адмирал, для чего же мы вас нанимали?

Телеграф икал от иностранных слов, от этого взбешенного urgent, urgent, urgent, с которыми Европа стремилась к серебристой платине, мирно дремавшей в земле под оборванным пологом из моха, хвои и снега».

«Представить себе Урал - с его вековыми промышленными гнездами, рассеянными по лесным трущобам, всю эту выдержку, дисциплину, десятки и сотни тысяч самых квалифицированных, самых искусных рабочих, бьющихся за существование и победу республики труда, сколько жизней, сгорающих в тропиках металлических заводов, сильных, мужественных жизней, брошенных в горы, на наковальни, под молот нищеты, в болота ядовитых цехов, под пресс трудных, по существу несправедливых тарифов, которые отпадут только с возрождением хозяйства… И не надо забывать, что мужество это на голодный желудок…

Каждый взмах кирки на этих дьявольских рудниках совершается в надежде на скорое наступление жизни более человеческой и справедливой.

Не позволяйте пухнуть спецу, штатам, всей этой стае мелких цифр, раскладных расходов…

Нелепость какая-то. Сидят люди в тайге; где деревья тысячами мрут от старости, где их рубить некому, а рабочий забит в клопиную щель, не может добиться бесплатного или очень дешевого теса на постройку…

А что будет, если где-нибудь рядом с Кытлымом появится хотя бы уркартовская концессия, даст рабочим сапоги, в двадцать четыре часа нарубит светлого строевого леса, поставит глазастые солнечные дома, привезет прозодежду и консервы? Люди сбегут или нальются ядом зависти.

…Массы, отстоявшие свои рудники с оружием в руках, засеявшие их своими костями в годы голодной войны, совершившие то, что специалистам казалось невозможным, требуют теперь одного - и к этому сводятся все жалобы, все недовольства и недоразумения, - такого же отношения к своему быту, какое они сами уделяют машине, производству и всем его нуждам. Невнимание к мелочам карается на производстве самым безжалостным образом, и притом немедленно: взрывом, увечьем, ранением.

…Случайно или нет, на прокате листового железа работает целое село фабричных крестьян… Все пожилые люди, имеющие собственные домики и хозяйства при старинном вятском заводе. Крестьяне, не бегавшие ни от белых, ни от красных, и выброшенные теперь на пролетарскую улицу разорением своего барина - завода, пустившего их по миру, как раньше дедушка проигрывался в карты. Они не могут забыть ни старого режима, ни своих покинутых деревень, долго живших под кнутом, но сытно, в собственном домике, при собственной корове… Эта деревня у станка ни одного человека, ни единого не дала в ленинский набор. Молча отказала.

…Товарищ Юферов - тоже большевик… старый штейгер. На вопрос о том, какая же последняя мысль, какой внешний толчок заставил его вступить в ленинский набор, товарищ Юферов дал ответ, от которого мрак этой ямы повел черными бровями, а воды, мокрые лапти, зарплата, все колышки, которыми измеряется рабочий быт, потеряли вес и значение.

- Я в партию пошел, чтобы буржуазия заграничная смотрела на нас не так, как на ничтожество».

В 1920-1930-х годах намечается тенденция к анализу нравственно-психических мотивов поведения участников описываемого в репортаже события. Классические репортажи Ларисы Рейснер сформировали истоки аналитического направления в жанре. И это правда. «Фронт» стоит в ряду очевидцев и свидетелей революции - Рейснер пишет войну такой, какой видит. «Сморщенное, захлебываясь от слез, сердце повторяет: надо уходить спокойно без паники, без унизительной торопливости». Или «Сейчас жена Желиховского - почти он сам. Это его руки из воды, протянутые за помощью, это его глаза, ослепленные огнем, его голова беспомощна охваченная руками, милая разбитая голова, готовая пойти ко дну», «Тогда она сама, сидя на их крыльце, сорвала со своего лица, что- то холодно и мешавшее видеть - это была щека». Рейснер не упрощает, а берет жизнь целиком. Эта правда не страшит и не отпугивает.

«Чистополь, Елабуга, Черны и Сарапуль - все эти местечки залиты кровью, скромные села вписаны в историю революции жгучими знаками. Жены и дети этих убитых не бегут за границу, не пишут, потом мемуаров о сожжении стариной усадьбы…<> Никто никогда не раструбит на всю чувствительную Европу о тысячах солдат, расстрелянных на высоком камском берегу, закрытых течением в илистые мели, прибитых к нежилому берегу»- да, резкость тона свойственна Рейснер. Это отпугивает более спокойных и более осторожных людей.

Но было бы ошибочно характеризовать Рейснер как мастера только лишь в жанре репортажа. Ее очерки, рассказы, фельетоны также талантливы и профессиональны. Да и вообще, о чем бы ни писала Лариса Рейснер, об Афганистане, о Волге, или о Германии, всегда ощущается личность автора, открыто и полно выявляющую себя. Рейснер всегда умеет увидеть по- новому и везде остается сама собой.

Возможно ли, в нашей современной журналистике найти такую же проницательную и эмоциональную женщину-журналистку? Л.М. Рейснер, в публицистике которой героика Гражданской войны получила не менее яркое отображение.

Невозможно отделить Рейснер-писательницу от Рейснер-бойца Волжской флотилии, автора цикла очерков «Фронт» от участника боев под Царицыном. В годы Гражданской войны ее постоянной трибуной стала газета «Известия», помещавшая очерки писательницы под рубриками «Письма с фронта» и «Письма с Восточного фронта». Некоторые очерки о фронтовых событиях появились уже после окончания войны, в том числе самый лучший из них - «Казань», напечатанный в 1922 г. в журнале «Пролетарская революция».

Лариса Михайловна Рейснер, молодая обаятельная женщина, была вдохновительницей, как прекрасная богиня, и символом справедливой борьбы героических моряков Волжской военной флотилии с врагами революции. Ее соратник по флоту Ф.Новицкий описал эпизод внезапного нападения вражеской артиллерии на их миноносец: «Вся в белом, резко выделяясь среди экипажа миноносца, стоя во весь рост на виду у всех, открыто на палубе, Лариса Михайловна одним своим видом несомненно способствовала водворению и поддержанию порядка»

В 1924 году журнал «Красный флот» писал об авторе только что вышедшей из печати книги «Фронт»: «Еще никто так одухотворенно не описывал гражданской войны, так тонко не подмечал ее многообразной сущности, не развертывал столько граней этой эпопеи… Но самое главное, важное в книге - это психологический анализ сущности идеи, за которую три долгих года тысячи и десятки тысяч людей с огнем проходили тысячи верст от Балтики до персидской границы». ЕЕ небольшую книгу «Фронт» по значению и художественной силе ставят рядом с всемирно известной книгой американского писателя Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир».

«Зачем было умирать Ларисе, редкому, отборному, великолепному человеческому экземпляру?» - восклицал Михаил Кольцов. В воспоминаниях писательницы Веры Инбер находим: «Пустая и злая случайность, глоток сырого молока, отравленного тифозными бактериями, прервал на седине эту удивительно задуманную и блестяще выполненную жизнь».

Она хорошо каталась на коньках и ездила верхом. Искусству верховой езды сама учила матросов-разведчиков. Одеваясь элегантно, со вкусом, она «приводила в трепет небритых молодых людей». Разговор с ней поднимал творческий тонус собеседника. «Рейснер была, пишет Кольцов, - наиболее интеллигентом в самом буквальном и в самом лучшем смысле этого слова. Она была человеком особо тонкой, высокой интеллектуальной культуры. Тонкий интеллект Рейснер не был хрупким. Он не сломался от соприкосновения с революцией, а отвердел и закалился, не потеряв, а неизмеримо выиграв в качестве… Пружина, заложенная в жизнь счастливо одаренной женщины, разворачивалась просторно и красиво». «Она вся была быстра, - заключала Вера Инбер,- много успевала, и жизнь, вероятно, казалась ей прекрасным, удивительно слаженным механизмом, в котором так радостно быть одним из ее лучших колес».

В послевоенное время в «Известиях», в журналах «Прожектор» и «Красная нива» постоянно публикуются очерки из цикла «Уголь, железо и живые люди». В 1924 г. очерки Л. Рейснер вышли отдельной книгой.

Публицистическое наследие Л. Рейснер отличается высоким художественным мастерством. В очерках «Маркин», «Казань», «Астрахань», «Астрахань - Баку», «Казань - Сарапул» запечатлены моряки Волжской флотилии с «их голодом и героизмом», Астрахань, согретая ранней весной 1919г., среди совершенно голых и неподвижных холмов Каспийского побережья, Казань с уходящими из города, спасающимися от Колчака жителями.

«Рядом бежит семейство с детьми, шубами и самоварами, - читаем в очерке «Казань». - Несколько впереди женщина тянет за веревку перепуганную козу. На руках висит младенец. Куда ни взглянешь, вдоль золотых осенних полей - поток бедноты, солдат, повозок, нагруженных домашним скарбом, все теми же шубами, одеялами и посудой. Помню, как много легче стало в этом живом потоке. Кто эти бегущие? Коммунисты? Вряд ли. Уж баба с козой наверное не имеет партийного билета. При каждом выстреле, при каждой вспышке панического ужаса, встряхивающего толпу, она крестится на все колокольни. Она просто - народ, масса, спасающаяся от старых врагов. Целая Россия, схватив узел на плечи, по вязкой дороге пошла прочь от чехословацких освободителей».