2. Названия представителей различных социальных групп и профессий. Интересно то, что среди этих слов чаще всего фигурируют слова, обозначающие полицейских, людей, так или иначе связанных с полицией, но полицейскими не являющимися, гомосексуалистов, а также представителей различных профессий, например, профессии врача, таксиста - т.е. людей, с которыми наркоману чаще всего приходиться сталкиваться в своей повседневной жизни.

Наибольшей по объему является группа лексики связанной с обозначением и названием различного рода наркотических веществ (мною выявлено и проанализировано лишь 35 слов, однако в специализированном словаре сленга этих слов тысячи), за ней следует группа, обозначающая представителей различных профессий и социальных групп, - и это совершенно естественно, так как социальная классификация людей отличается широким разнообразием и каждый отдельный случай требует своего собственного обозначения. Меньшее число слов отмечено в группах слов, обозначающих процессы употребления наркотиков, предметы, используемые для этого, слова, обозначающие качество и количество наркотика (так, в некоторых группах мною найдены всего по 2 - 3 слова). Группы неодинаковы и по наличию подгрупп. Так, наибольшее число подгрупп отмечается среди названий наркотических веществ. Следует отметить, что эта тематическая подгрупп обладает наибольшей разветвленностью, наибольшей степенью детализации понятий.

Выявленные тематические группы лексики в основном совпадают с группами лексики наркоманов в других языках, в частности в русском (Темиров 1989).

А. Слова, имеющие непосредственное отношение к употреблению наркотиков.

1. Названия наркотических веществ: антрацит `кокаин', драп `гашиш'.

2. Названия процессов употребления наркотических веществ: двигаться `колоться', закидываться `принимать таблетки'.

3. Слова, связанные с употреблением наркотических веществ: измена `состояние встревоженности', облом `состояние неудовлетворённости', кайф `состояние наркотического опьянения', приход `начало действия вещества', таска `процесс действия вещества'.

4. Названия предметов, имеющих отношение к введению наркотических веществ в организм: баян `шприц', косяк `папироса с марихуаной'.

5. Слова, связанные с приготовлением наркотиков: заболтать `приготовить наркотик для инъекции', дербанить `собирать мак коноплю'.

6. Названия предметов, связанных с хранением наркотиков, их упаковкой: портянка грязная `портфель или спортивная сумка с наркотиками'.

7. Наименования мест для употребления и покупки наркотиков: дырявая нитка `место на границе, через которое контрабандисты перевозят наркотики'.

8. Слова, определяющие качество наркотика: дурь центровая `гашиш высокого качества', отстой `некачественные остатки раствора наркотика для инъекции после фильтрации'.

9. Слова, определяющие количество наркотика: куб `1 мл раствора наркотика'.

10. Названия наркоманов: учитель `опытный наркоман, обучающий самодельному приготовлению препаратов и пользованию ими', шустрила `наиболее активный по добыче наркотиков член группы', гонец `переносчик раздобытых наркотиков', кролик `самый зависимый член группы, всем задолжавший и всем угождающий - служит для того, чтобы ему первому вводили кустарно приготовленный препарат для оценки его силы, а другие члены группы могли затем ориентироваться в дозах'.

Б. Слова, имеющие отношение к остальным сторонам быта, образа жизни наркоманов: вляпаться `быть арестованным', свинтить `арестовать', гульдены `деньги', флэт `квартира'; жаба `агент из отдела по борьбе с наркотиками', коновал `врач'.

Таким образом, типологическое сходство двух видов сленга наркоманов американского и русского проявляется и в тождестве предметно-понятийных групп этих сленгов.

7. Теоретические проблемы перевода сленгизмов

Что такое вообще перевод? Перевод - это средство обеспечить возможность общения (коммуникации) между людьми, говорящими на разных языках. Поэтому для теории перевода особое значение имеют данные коммуникативной лингвистики об особенностях процесса речевой коммуникации, специфике прямых и косвенных речевых актов, о соотношении выраженного и подразумеваемого смысла в высказывании и тексте, влиянии контекста и ситуации общения на понимание текста, других факторах, определяющих коммуникативное поведение человека.

Различают

· научно-технический перевод (перевод научно-технических текстов и документации);

· общественно-политический перевод (перевод общественно-политических текстов);

· художественный перевод (перевод художественных текстов);

· военный перевод (перевод текстов по военной тематике);

· юридический перевод (перевод текстов юридического характера);

· бытовой перевод (перевод текстов разговорно-бытового характера).

Мы в данном случае имеем дело с художественным текстом, причём текстом, изобилующим труднопереводимыми лексемами - словами из специального сленга весьма своеобразной группы людей, имеющих множество собственных культурных признаков, способов поведения, тенденцию к номинации предметов и т.д.

Важным методом исследования в лингвистике перевода служит сопоставительный анализ перевода, т.е. анализ формы и содержания текста перевода в сопоставлении с формой и содержанием оригинала. Эти тексты представляют собой объективные факты, доступные наблюдению и анализу. В процессе перевода устанавливаются определенные отношения между двумя текстами на разных языках (текстом оригинала и текстом перевода). Сопоставляя такие тексты, можно раскрыть внутренний механизм перевода, выявить эквивалентные единицы, а также обнаружить изменения формы и содержания, происходящие при замене единицы оригинала эквивалентной ей единицей текста перевода. При этом возможно и сравнение двух или нескольких переводов одного и того же оригинала. Сопоставительный анализ переводов дает возможность выяснить, как преодолеваются типовые трудности перевода, связанные со спецификой каждого из языков, а также какие элементы оригинала остаются не переданными в переводе. В результате получается описание "переводческих фактов", дающее картину реального процесса.

Передача информации, содержащейся в тексте оригинала, может осуществляться языковым посредником в разной форме и с разной степенью полноты, в зависимости от цели межъязыкового общения. Эта цель может определяться как участниками коммуникации, так и самим языковым посредником. Различаются два основных вида языкового посредничества: перевод и адаптивное транскодирование.

Адаптивное транскодирование - это вид языкового посредничества, при котором происходит не только транскодирование (перенос) информации с одного языка на другой (что имеет место и при переводе), но и ее преобразование (адаптация) с целью изложить ее в иной форме, определяемой не организацией этой информации в оригинале, а особой задачей межъязыковой коммуникации. Специфика адаптивного транскодирования определяется ориентацией языкового посредничества на конкретную группу Рецепторов перевода или на заданную форму преобразования информации, содержащейся в оригинале.

При переводе сленгизмов адаптивное транскодирование выступает как далеко не худший способ попытки передачи всей полноты текста, всего экспрессивно-эмоционального наполнения, вложенного туда автором.

Чтобы успешно справиться с этой задачей, совершенно необходимо:

1. в совершенстве понимать содержание переводимого текста и намерение автора, которого он переводит;

2. в совершенстве владеть языком, с которого переводит, и столь же превосходно знать язык, на который переводит;

3. избегать тенденции переводить слово в слово, ибо это исказило бы содержание оригинала и погубило бы красоту его формы;

4. использовать в переводе общеупотребительные формы речи;

5. правильно выбирая и располагая слова, воспроизводить общее впечатление, производимое оригиналом в соответствующей "тональности".

Таким образом, 1) перевод должен полностью передавать идеи оригинала; 2) стиль и манера изложения перевода должны быть такими же, как в оригинале; 3) перевод должен читаться так же легко, как и оригинальные произведения.

Отношение языковедов к переводу четко выразил В. Гумбольдт в письме к известному немецкому писателю и переводчику Августу Шлегелю: "Всякий перевод представляется мне безусловно попыткой разрешить невыполнимую задачу. Ибо каждый переводчик неизбежно должен разбиться об один из двух подводных камней, слишком точно придерживаясь либо своего подлинника за счет вкуса и языка собственного народа, либо своеобразия собственного народа за счет своего подлинника". Подобные взгляды, получившие позднее название "теория непереводимости", разделялись многими лингвистами, в том числе и теми, которые сами много и весьма успешно выступали в роли переводчиков. "Теория непереводимости" не оказала, разумеется, какого-либо влияния на переводческую практику, поскольку переводчики продолжали выполнять "невыполнимую" задачу.

Одна из главных задач переводчика заключается в максимально полной передаче содержания оригинала, и, как правило, фактическая общность содержания оригинала и перевода весьма значительна.

Для обеспечения высокого качества перевода переводчик должен уметь сопоставлять текст перевода с оригиналом, оценивать и классифицировать возможные ошибки, вносить необходимые коррективы. Оценкой качества перевода, выявлением и классификацией ошибок занимается и большое число лиц, анализирующих результаты переводческого труда: редакторы, критики, заказчики, преподаватели перевода и т.п. Практические рекомендации переводчику и оценка перевода взаимосвязаны и взаимообусловлены. Если переводчик должен выполнять какие-то требования, то оценка результатов его работы определяется тем, насколько полно и успешно он выполнил эти требования. Как сам переводчик, так и другие лица, оценивающие качество перевода, прямо или косвенно исходят из посылки, что правильный перевод должен отвечать определенным требованиям. Совокупность требований, предъявляемых к качеству перевода, называется нормой перевода. Качество перевода определяется степенью его соответствия переводческой норме и характером невольных или сознательных отклонений от этой нормы.

Большое значения имеет жанровая специфика перевода - именно та проблема над которой я и работаю в данном труде. Жанрово-стилистическую норму перевода можно определить как требование соответствия перевода доминантной функции и стилистическим особенностям типа текста, к которому принадлежит перевод. Выбор такого типа определяется характером оригинала, а стилистические требования, которым должен отвечать перевод - это нормативные правила, характеризующие тексты аналогичного типа в языке перевода. Жанрово-стилистическая норма во многом определяет как необходимый уровень эквивалентности, так и доминантную функцию, обеспечение которой составляет основную задачу переводчика и главный критерий оценки качества его работы. Следует подчеркнуть, что подобно тому, как нормы правильной речи могут устанавливаться лишь с учетом стилистической и социолингвистической дифференциации языка, так и нормативные требования к качеству перевода имеют смысл лишь по отношению к определенному типу текстов и определенным условиям переводческой деятельности. Было бы принципиально неверным пользоваться одинаковыми критериями для оценки перевода бульварного романа и высокохудожественного литературного произведения, перевода оперного либретто и патентного свидетельства. Практически критика переводов, главным образом, основывается на интуитивном представлении о жанрово-стилистической норме. Перевод художественного произведения оценивается по его литературным достоинствам, технический перевод - по терминологической правильности, обеспечивающей понимание сути дела и возможность использования текста перевода в технической практике, перевод рекламы - по ее действенности и т.п.

Текст перевода - это речевое произведение на ПЯ, и для него обязательны правила нормы и узуса этого языка. Однако эти правила неодинаковы для всех случаев функционирования языка. Они варьируются как в различных функциональных стилях, так и в зависимости от разновидности общелитературною языка. Среди последних обычно различают язык разговорной речи (неформального общения) и язык художественной литературы. В лингвистической литературе высказывалось мнение, что особую разновидность языка составляет и язык науки. "Вторичность" переводных текстов, их ориентированность на иноязычный оригинал выделяет такие тексты среди прочих речевых произведений на том же языке. Совокупность переводных текстов какого-либо языка составляет особую разновидность этого языка, пересекающую его функциональные стили и иные разновидности. Ориентированность на оригинал неизбежно модифицирует характер использования языковых средств, приводит к "расшатыванию" (другими словами, к развитию) языковой нормы и особенно узуса. Контакт двух языков в процессе перевода неизбежно ведет к более широкому использованию аналогичных форм, к относительному уподоблению языковых средств. Многие слова, словосочетания, способы описания ситуации оказываются сначала характерными для языка переводов, и лишь потом частично проникают и в язык оригинальных произведений или становятся в нем столь же узуальными. Таким образом, норму переводческой речи можно определить как требование соблюдать правила нормы и узуса ИЯ с учетом узуальных особенностей переводных текстов на этом языке. Эти особенности реализуются переводчиками интуитивно в их практической деятельности. Описание соответствий в рамках частной теории перевода не предполагает механической подстановки соответствия вместо переводимой единицы оригинала. Понятие соответствия тесно связано с понятием лингвистического и ситуативного контекста, который определяет выбор того или иного соответствия при переводе или отказ от использования известных соответствий и необходимость поиска иных способов перевода. Под лингвистическим контекстом понимается языковое окружение, в котором употребляется та или иная единица языка в тексте. Контекстом слова является совокупность слов, грамматических форм и конструкций, в окружении которых использовано данное слово. Различается узкий контекст (микроконтекст) и широкий контекст (макроконтекст). Под узким контекстом имеется в виду контекст словосочетания или предложения, т.е. языковые единицы, составляющие окружение данной единицы в пределах предложения. Под широким контекстом имеется в виду языковое окружение данной единицы, выходящее за рамки предложения; это - текстовой контекст, т.е. совокупность языковых единиц в смежных предложениях. Точные рамки широкого контекста указать нельзя - это может быть контекст группы предложений, абзаца, главы или даже всего произведения (например, рассказа или романа) в целом. Узкий контекст, в свою очередь, можно разделить на контекст синтаксический и лексический. Синтаксический контекст - это та синтаксическая конструкция, в которой употребляется данное слово, словосочетание или придаточное предложение. Лексический контекст - это совокупность лексических единиц, слов и устойчивых словосочетаний, в окружении которых используется данная единица.

Ситуативный (экстралингвистический) контекст включает обстановку, время и место, к которому относится высказывание, а также любые факты реальной действительности, знание которых помогает Рецептору (и переводчику) правильно интерпретировать значения языковых единиц в высказывании.

Вообще же чаще всего приходится пользоваться следующими приёмами передачи значения слов:

1) соответствия-заимствования, воспроизводящие в ПЯ форму иноязычного слова;

2) соответствия-кальки, воспроизводящие морфемный состав слова или составные части устойчивого словосочетания в ИЯ;

3) соответствия-аналоги, создаваемые путем подыскания ближайшей по значению единицы ПЯ для безэквивалентной единицы ИЯ;

4) соответствия-лексические замены, создаваемые при передаче значения безэквивалентного слова в контексте с помощью одного из видов переводческих трансформаций, которые лингвистическая теория использует при описании процесса перевода.

В случае невозможности создать соответствие указанными выше способами для перевода безэквивалентного слова используется описание, раскрывающее значение безэквивалентного слова при помощи развернутого словосочетания

Важную роль в обеспечении прагматической адекватности перевода играют и социолингвистические факторы, обусловливающие различие в речи отдельных групп носителей языка. В частности, дополнительные трудности для обеспечения всестороннего понимания Рецептором перевода передаваемого сообщения могут возникнуть в связи с наличием в тексте оригинала отклонений от общенародной нормы ИЯ, использование там таких субстандартных форм, как территориально-диалектальные, социально-диалектальные и контаминированные, имитирующие речь иностранца.

Сами по себе элементы территориальных диалектов ИЯ, обнаруживаемые в оригинале, не передаются в переводе. Использование в оригинале подобных диалектальных форм может иметь двоякий характер. С одной стороны, весь текст оригинала может быть написан на каком-либо диалекте ИЯ. В этом случае диалект выступает в качестве средства общения, используемого Источником, и перевод с него будет осуществляться таким же образом, как с любого общенационального языка (для чего, естественно, переводчик должен обладать необходимой степенью владения данным диалектом). С другой стороны, диалектальные формы могут употребляться в тексте (главным образом, в художественной литературе) с целью языковой характеристики отдельных персонажей, их идентификации как жителей определенного района, где говорят на данном диалекте ИЯ. В этом случае воспроизведение диалектальных особенностей ИЯ в переводе ничего не даст, так как для Рецептора перевода они не выполняют идентифицирующей функции и будут просто бессмысленны. Если в английском оригинале персонаж говорит на лондонском диалекте "кокни" добавляя звук h к словам, где он отсутствует в стандартном языке, и опуская этот звук там, где по нормам английского языка он должен произноситься (He 'as а good hear вместо He has а good ear), то попытка воспроизвести эту особенность в русском переводе, употребляя несуществующие в языке формы (скажем, Хон хобладает 'ерошим слухом ?!), явно лишена смысла. Невозможно также использовать в переводе формы какого-либо территориального диалекта русского языка, так как они будут идентифицировать совершенно иную группу (русских) людей. Попытка установить эквивалентность между, например, диалектом негров Миссури, на котором говорит негр Джим у Марка Твена, и каким-либо диалектом русского (или любого другого) языка теоретически не оправдана и практически не наблюдается, поскольку явно нелепо заставлять американского негра говорить языком уроженца Перми или Одессы.

Многие территориальные диалекты тесно связаны с социальной характеристикой их носителей, и в этих случаях их использование в оригинале указывает на принадлежность данного персонажа к определенной социальной группе. Иначе говоря, они выполняют функцию социального диалекта, который характеризует речь членов какой-то социальной или профессиональной группы людей. Лингвистические особенности социального диалекта имеют более общий, нелокальный характер, поскольку аналогичные социальные группы, а тем более аналогичные профессии, часто обнаруживаются у многих народов. Поэтому передача дополнительной информации, которую содержат элементы социального диалекта в оригинале, оказывается в переводе возможной. Как правило, переводчик имеет возможность использовать при передаче речи английского матроса специфические слова и выражения, распространенные среди русских матросов, или воспользоваться русским воровским жаргоном для воспроизведения некоторых особенностей речи английского преступного мира.

Лингвистические особенности социального диалекта имеют более общий, нелокальный характер, поскольку аналогичные социальные группы, а тем более аналогичные профессии, часто обнаруживаются у многих народов. Поэтому передача дополнительной информации, которую содержат элементы социального диалекта в оригинале, оказывается в переводе возможной. Как правило, переводчик имеет возможность использовать при передаче речи английского матроса специфические слова и выражения, распространенные среди русских матросов, или воспользоваться русским воровским жаргоном для воспроизведения некоторых особенностей речи английского преступного мира.

Решение этой задачи облегчается тем обстоятельством, что социальный диалект отличается от общенародного языка лишь отдельными языковыми особенностями, своего рода "указателями" (markers). Присутствие в тексте хотя бы небольшого числа таких указателей обеспечивает воспроизведение данного вида информации в переводе:

He do look quiet, don't 'e? D'e know 'oo 'e is, Sir? - Вид-то у него спокойный, правда? Часом не знаете, сэр, кто он такой?

Роль совокупности грамматических (don't вместо doesn't) и фонетических ('е вместо he, 'oo вместо who) признаков, указывающих на принадлежность говорящего к простонародью, выполняется в переводе одним просторечным оборотом: Часом не знаете? (Паршин)

Таким образом, создается возможность перевода американских наркосленгизмов русскими. Эта возможность базируется на типологическом сходстве двух видов сленгов американского и русского. Это сходство, в свою очередь, основано на

а) общности социолингвистических характеристик сленгов (оба являются лексиконами, употребляемыми представителями одной и той же социальной группы наркоманами) и на

б) сходстве семантики, т.е. предметно-понятийного содержания, сленгов.

Ниже предлагается перевод отрывка из книги Уильяма С.Берроуза «Нагой

Перевод

Уильям С. Берроуз

НАГОЙ ОБЕД

Я уже вижу, как этот легавый склонился, аж задёргался, как старый колдун, готовящийся ввести иглу в куколку, над ложкой и баяном, что я скинул на станции Вашингтон-Сквер, а я - одним махом через турникет и два пролета вниз по железной лестнице … успеваю на поезд А, маршрут на окраину... Молодой, смазливый, стриженый ежиком педик, похожий на рекламного агента с корочками престижного универа, придерживает мне дверь. По его мнению, я попадаю как раз под его представление о сильной личности. Знаете таких типов, что вечно тусуются с барменами и таксистами, рассуждая о хуках справа и Доджерах и кореша с продавцом из Недика. Полный осёл. Как раз в этот момент тот тихарь из 6-ого отдела в белом плащике (только представьте себе - вести слежку за кем-нибудь в белом плащике, за педика проканать пытаясь, я полагаю) вылетает на платформу. Я уже представляю себе, каким тоном он говорит, держа мою аптеку в левой руке, правой открывая кобуру: "Не ты потерял, парень?".

Но поезд уже двинулся.

"До встречи, козёл легавый!"-- ору я, радуя сердце педрилы дешевым понтом. Окидываю этого педика взглядом, вижу его глазки, белые зубы, флоридский загар, вискозный костюмчик с лоском за пару сотен, застегнутую наглухо рубашечку от «Братьев Брукс» и журнал «Ньюс» под мышкой для солидности. "А я читаю только "Малыша Абнера"."

Пионер желает схилять за олдового... Рассказывает что-то про "шмаль", покуривает сам время от времени, дома - как и полагается -- небольшая заначка - угощать безумцев, то и дело наведывающихся из Голливуда.

"Спасибо, парень" - отвечаю я, -- "я вижу, ты -- наш." Его лицо вспыхивает разноцветными огоньками, как игральный автомат - с глуповатым розовым отблеском.

"Спалил меня, ублюдок" -- угрюмо продолжаю я. (Примечание: Спалить на жаргоне английских воров означает донести в полицию.). Я придвигаюсь поближе и цепляюсь своими грязными пальцами героинщика за его вискозный рукав. "Мы же с тобой кровные братья - одной иглой колоты. Могу тебе по секрету сказать, мы ему устроим золотую вмазку. (Примечание: Это отравленный наркотик, который продают наркоману, если его надо устранить. Часто дается полицейским осведомителям. Обычно золотая вмазка состоит из стрихнина, так как на вкус и на вид он похож на нормальный героин.)

"Видел когда-нибудь, как торкает золотая вмазка, парень? Я видел, как его Хромой вмазал в Филадельфии. Мы ему в комнату поставили одностороннее зеркало и посадили хозяина наблюдать с другой стороны. Он даже струну из трубы вытащить не успел. Обычное дело, если дрянь нормальная. Их так и находят потом - в баяне, торчащем из синей руки, полно свернувшейся крови. А взгляд такой, когда он это себе вмазывает - просто кайф, парень, доложу я тебе...

"Помнишь, ездил я с Линчевателем, лучшим разводила в нашем деле. Ну, в Чикаго еще было... Разводим на бабло всяких педиков в Линкольн-Парке. И вот однажды вечером Линчеватель заявляется на работу в ковбойских сапогах и черной жилетке с безбашенной бляхой какой - то, а через плечо еще и лассо болтается.

"Я ему: "Чего это с тобой? Никак передознулся?"

А он на меня смотрит и отвечает: "Приготовь свою пушку к честному поединку, незнакомец" -- и выуживает старый ржавый ствол, тут я драпаю через весь Линкольн-Парк, только пули вокруг свистят. Он же успел троих пидаров уложить, тут его мусора и хлопнули. Я в том смысле, что не зря у него кликуха такая...

"Замечал когда-нибудь, сколько выражений попадает от гомиков к блатным? Типа "канай", давая понять, что вы с ним в одной кадке?

"Вставь ей!"

"Паси на Пилюлю, он уже вон уже с лохом работает!"

"Что-то этот «вертихвост» слишком быстро губку на него раскатал."

"Как Ботинок (он это погоняло заработал, работая с фетишистами в обувных магазинах) говорит: "Дай лоху табл аспирина, и он еще за добавкой припрётся". А когда Ботинок видит лоха, он неровно дышать начинает. Рожа у него вспухает вся, губы лиловеют, как у эскимоса в жару. Затем он медленно, не спеша, надвигается на этого лоха, щупает его, препарирует пальцами, замызганными гнилой эктоплазмой.

"У Чайника подкупающая внешность маленького мальчика, ребенок из него, как на голубой неоновой рекламке. Припёрся сюда из какой-то тьмы-таракани, типчик с обложки «Сэтердей Ивнинг Пост», вместе с кучей других остолопов, и засел прямиком на гере. Лохи у него никогда не вскрываются, а пионеры ширку прямо домой ему таскают. Однажды Грустный Малыш попал под разборку, а то, что от него после осталось - от этого даже санитара со скорой бы вырвало. Чайнику под конец наркота совсем башню отшибла, и он бегал по пустым кафетериям и станциям метро и вопил: "Вернись, пацан!! Вернись!!", а потом возьми, да и кинься вслед за ним прямо в Ист-Ривер, под воду сквозь плавающие презервативы и апельсиновые шкурки, сквозь мозаику плавающих газет, в ту самую незамутнённую черную жижу, где почивают закатанные в бетон гангстеры, а заодно и стволы, да так, чтобы ни один из любопытных экспертов по баллистике своими ныркими пальчиками ничего не выцепил."

А пидар всё это время про себя думает: "Вот это типаж!! То-то расскажу о нем парням в Кларке." Он коллекционирует «типажей», становится в стойку, если чует, что то щас увидит героя в духе фильма «Секрет Джо Гулда». Поэтому вешаю я ему на уши, типа крутой, набиваю стрелку, продать немного "плана", как он его называет, думая про себя: "Загоню-ка я придурку кошачьей мяты." (Примечание: Кошачья мята пахнет как марихуана, когда горит. Часто впихивается неосторожным или неопытным.)

" Ладно," - говорю я, постукивая пальцем себе по запястью, "долг зовет. Как сказал один судья другому: "Суди справедливо, а если не сможешь, то суди как бог на душу положит".

Я залетаю в кафетерий, а там Билли из Гэйнэзвилля в углу съежился в чужом пальтишко, похожий на парализованного банкира из 1910 года, и Старина Барт, потасканный и неприметный, ломает фунтовый кекс своими лоснящимися от грязи пальцами.

У меня на окраине была определённая клиентура, которую Билли снабжал, да и Барт знал нескольких доисторических ископаемых еще со времен, когда только опию курили: призрачных пепельно-серых мусорщиков, привратников-привидений, выметающих пыльные вестибюли медленной старческой рукой, кашляя и сплевывая поминутно на утреннем кумаре, вышедших на пенсию барыг-астматиков в театральных отелях, Маковую розочку, пожилую мадам из Пеории, стоических официантов-китайцев, по которым никогда не видно, харит их или нет. Барт выискивал их, прогуливаясь своей старой обсаженной походкой, терпеливо, медленно и осторожно, ронял им в обескровленные ладони несколько часов тепла.

Однажды ради прикола я сходил с ним на такую прогулочку. Знаете, как старики, которые совершенно безобразно едят, и когда смотришь на них блевать хочется? Со старыми торчками точно так же насчет кайфа. При одном его виде они лепечут и повизгивают. Слюна свисает у них с подбородков, в животе урчит и все нутро у них скрежещет в перистальтике сокращений, пока они в ложке кипятят, растворяя там остатки достоинства. Так и ждешь, что в любой момент они превратятся в огромный пузырь протоплазмы и обволокут своим телом порох. Отвратительное зрелище, хочу я вам доложить.

"Что ж, мои парни тоже когда-нибудь станут такими," подумал я философски. "Странная штука жизнь, а?"

И вот, значит, обратно в центр, к станции Шеридан-Сквер, на тот случай, если мусор всё еще шныряет по подсобкам.

Я говорил, что это ненадолго. Я знал, что они там шаманят, колдуют свои ментовские заклинания, загоняют иглы в куколку с моим изображением, как шаманы Вуду, короче всё дело мне в Ливенворте поганят. "Слышь, Майк, в эту уже без мазы втыкать."

Я слышал, что они так Чапина и доканали, с куклой-то. Один старый мусор-импотент из отдела по борьбе просто сидел в подвале участка, и день в день, год за годом вешал его куколку на маленькой виселице. А когда Чапин кинулся в петлю в Коннектикуте, этого старого негодяя находят со свернутой шеей.

"С лестницы упал",- говорят. Знаете эту вечную ментовскую брехню.

Кайф, он весь окружен чарами и табу, заговорами и амулетами. Я мог отыскать своего барыгу в Мехико, как по радиорадару. "Не на этой улице, на следующей, направо... теперь налево. Теперь опять направо,"-- а вот и он, беззубое старушечье лицо и выцветшие глаза.

Я знаю, что этот старый банщик ходит везде и насвистывает себе под нос мелодию, и если ты мимо него прошёл, то сразу же тебе она на ухо и прицепилась. Он такой серый, словно призрак, и они его не замечают, думают, что эта мелодия у них сама по себе в мозгах зависает. Так его клиенты и подсаживаются на всякие там «Улыбайтесь», или на «Я готов тебя любить», или на «Я слишком мал как говориться, чтоб на тебе жениться», или на что другое, что у него сегодня в программе. Иногда можно увидеть, к примеру, полсотни нариков, визжащих от кумара, как крысы бегущих гурьбой за парнишкой с губной гармошкой, а там же рядом сидит барыга на плетеном стульчике, хлеб лебедям кидает, жирный травестит прогуливает свою афганскую борзую по Восточным Пятидесятым, старый алкаш мочится на Эль-столбо, радикальный студент раздает листовки на Вашингтон-Сквер, садовник стрижет кусты, дезинсектор, рекламный агент-педрила, который кореш продавца в Недике. Всемирная сеть торчков, находящая свой путь, держась за натянутую путеводную соплю, пережимающие вену в дешёвых гостиницах, колотящаяся в утренних ломках. (Старые медвежатники вдыхают черный дым в подсобке китайской прачечной, а Грустная крошка подыхает от передоза временем или забывая как дышать на кумаре.) В Йемене, Париже, Новом Орлеане, Мехико и Стамбуле - дрожа от кумара, как под отбойными молотками или паровыми экскаваторами, по-торчковому визгливо матеря друг друга, так, как никто из нас ещё прежде не слыхал, а Барыга свешивается из окошка проезжающего мимо парового катка, и я плюхаюсь прям в ведерко гудрона. (Примечание: Стамбул сейчас сносят и отстраивают заново, особенно древние нариковские трущобы. В Стамбуле больше героиновых наркоманов, чем в Нью-Йорке.) Живые и мертвые, на кумаре или обсаженные в дым, торчащие или завязавшие, или снова подсевшие, они выходят на волну кайфа, а Барыга жует Чоп-Суи на Долорес-Стрит, пеленг Мехико, ломая пальцами фунтовый кекс в кафетерии самообслуживания, загнанный сюда с обычного точкаря с цепи сорвавшейся сворой тихарей. (Примечание: Тихари на новоорлеанском жаргоне значит агенты по борьбе с наркотиками.)

Старый китаец зачерпывает речной воды в ржавую консервную банку и промывает корку, плотную и черную как шлак. (Примечание: Корка - это пепел скуренного опия.)

Ладно, у ментов остались моя ложка с баяном, а я знаю, что они выходят на мою частоту по наводке этого слепого стукача, известного под именем Вилли-Диск. У Вилли круглый рот, похожий на диск, обрамленный чувствительным, постоянно встающим дыбом черным волосяным покровом. Он ослеп, вмазываясь в глазное яблоко, нос и нёбо у него изъедены от вынюханного гаррика, а тело - сплошная зарубцевавшаяся масса, твердая и сухая как дерево. Жрать он может теперь только дерьмо этим своим ртом, иногда выбрасывает резко длинную трубку эктоплазмы, настраиваясь на тихую, едва уловимую частоту ширева. Он идет за мной по следу через весь город в номера, из которых я уже выехал, и легавые наезжают на каких-то новобрачных из Сиу-Фоллз.

"Ладно, Ли!! Выходи из-за занавески! Мы знаем, что ты там" - и тотчас отрывают у парня его достоинство.

И вот Вилли припекает, и ты всегда слышишь в ночи (он живёт только под покровом ночи) его надрывный скулеж и чувствуешь ужасающую настырность этого слепого, ищущего рта. Когда они уже подрываются кого-то винтить, Вилли совершенно выходит из-под контроля и ртом проедает дырку прямо в двери. Если мусора не успеют утихомирить его разрядником для скота, он готов высосать все соки из каждого нарика, которого заложил.

И я сам знал, и все остальные знали, что они спустили на меня Диска. И если мои пацаны-клиенты когда-нибудь расколются в суде: "Он заставлял меня заниматься с ним половыми извращениями в обмен на ширку," - я могу навсегда расцеловаться со свободой.

Поэтому мы затариваемся старшим, покупаем подержанный студебеккер и стартуем на Запад.

Линчеватель закосил под шизика, одержимого бесами:

"Я стоял вне себя, пытаясь остановить призрачными пальцами эти повешения.... Я дух, желающий того же, чего хотят все духи - тела - после того как в бесконечности я перемещался по бесцветным закоулкам пространства, где никакой жизни нет только бесцветная, никакого запаха смерти.... Никто не в состоянии дышать и чуять ее запах сквозь розовые спирали хрящей, все в прозрачной жиже, дерьме времени и плотских фильтрах черной крови, как кружево."

Он стоял там в тени продолговатого зала суда, все лицо изодрано, как старая изломанная фотопленка похотью и голодом его внутренних органов, словно личинки, копошащихся в его плоти, пожираемой кайфом (десять дней на крэке до первого слушания дела), плоти, блекнущей при первом же тихом прикосновении кайфа.

Я живо представлял себе, как это было. Десять фунтов скинуто за десять минут, стоя со шприцем в одной руке, поддерживая штаны другой, его отрекшаяся плоть пылает холодным желтым нимбом, именно там в нью-йоркском гостиничном номере... ночная тумбочка загромождена конфетными коробками, окурками сигарет, веером рассыпающимися из трех пепельниц, мозаика бессонных ночей и внезапных приступов голода у обсаженного торчка, лелеющего свою чувственную младенческую плоть....

Линчевателя судит Федеральный Суд по обвинению в устроении суда Линча и он оказывается в Федеральной психушке, специально приспособленной для содержания духов: точное, прозаичное воздействие объектов на разум... умывальник... дверь... параша... решетки... вот они... вот оно... все связи обрезаны... снаружи ничего... тупик... и этот самый тупик в каждом лице...

Физические перемены сначала были постепенными, затем поскакали вперед черными толчками, проваливаясь сквозь его вялую ткань, смывая человеческие черты... В его месте вечной тьмы рот и глаза - это один орган, бросающийся щелкая прозрачными зубами... но ни один орган не имеет ни конкретного места, ни конкретного предназначения... половые органы возникают где угодно... задние проходы открываются, испражняются и закрываются снова... весь организм целиком меняет цвет и консистенцию за какие-то доли секунды....

Чайник - представляет угрозу обществу из-за своих «приступов», как он их называет. К нему подступал Лох Внутри, а это лихорадка, которую никто не может излечить; под Филадельфией он выскакивает из тачки прям перед мусорским бобиком, и легавым одного взгляда на его рожу хватило, чтобы свинтить всех нас.

Семьдесят два часа и пятеро нариков на кумаре с нами в обезьяннике. Не желая доставать свою нычку перед этими голодными торчками, которых харит неслабо, приходится поманеврировать и дать на лапу фараону, прежде чем выцепить себе отдельную хазу.

Запасливые торчки, иначе известные нычники, хранят нычки против любого шмона. Ширяясь всякий раз, я намеренно роняю несколько капель в жилетный кармашек, подкладка вся уже заскорузла от ширки. Пластиковая пипетка хранилась у меня в башмаке, английская булавка вколота в ремень. Знаете, как любят описывать эти штуки с пипеткой и булавкой: "Она схватила булавку, всю ржавую от запекшейся крови, выковыряла здоровенную дыру у себя в ноге, как бы раскрывшуюся непристойным, гноящимся ртом, ожидающим блаженного совокупления с пипеткой, уже засунутой ею в зияющую рану. Но ее отвратительная гальванизированная нужда (голод животного во время засухи), обломила пипетку в глубине плоти ее изуродованного бедра (похожего скорее на плакат, повествующий об опасности эрозии почв). Но какое ей до этого дело? Она даже не побеспокоилась вынуть осколки, глядя на свою окровавленную ляжку холодными пустыми глазами торговки мясом. Какое ей дело до атомной бомбы, до клопов, до просроченной квартплаты, ведь параллельная система финансирования тела уже готова конфисковать ее просроченную плоть.... Сладких снов тебе, Маковая Розочка."

В реальной же жизни вы щипком захватываете немного мякоти ноги и быстро пронзаете ее булавкой. Затем прилаживаете пипетку над отверстием, а не в нем, и медленно и осторожно подаете раствор, чтобы не брызнуло за края.... Когда я схватил Чайника за бедро плоть подалась под пальцами как воск да так и осталась, и медленная капелька гноя просочилась из дырочки. А я никогда не дотрагивался до живого тела, такого холодного, как у Чайника тогда в Филадельфии...

Я решил кинуть его если даже это значило «душный праздник». (Это такой английский деревенский обычай, применяемый, когда нужно устранить престарелых, прикованных к постели иждивенцев. Семья, подверженная такого рода несчастью, устраивает "душный праздник", когда гости заваливают матрасами старую обузу, сами забираются сверху и надираются в стельку.) Чайник - мертвый груз нашего дела и должен быть выведен в трущобы мира. (Это африканский ритуал. В обязанности того, кого официально называют "Проводником", входит выводить всяких старых остолопов в джунгли и там бросать.)

Приступы у Чайника становятся его привычным состоянием. Мусора, швейцары, собаки и секретарши рычат при его приближении. Светлокудрый Бог пал до неприкасаемой мерзопакостности. Мазурики не меняются, они ломаются, раскалываются вдребезги - взрывы материи в холодном межзвездном пространстве, дрейфуют в разные стороны в космической пыли, оставляют за собою пустое тело. Жульё всего мира, одного Лоха вам никогда не выставить: Лоха Внутри...

Я оставил Чайника на углу, развалюхи до небес из красного кирпича, под нескончаемым дождем копоти. "Схожу потолкую с одним знакомым коновалом. Сразу вернусь с хорошей чистой аптечной морфой.... Нет, ты здесь постой - не хочу, чтоб он еще и с тобой сцепился. Слышь, Чайник сколь долго бы это ни было, дожидайся меня вот на этом самом углу.” Прощай, Чайник, прощай, парнишка.... Куда они деваются, когда выходят из себя и оставляют тело позади?

Чикаго: невидимая иерархия разряженных итальяшек, вонь атрофировавшихся гангстеров, привидение, по которому земелька плачет, сбивает вас на углу Северной и Хэлстеда, Цицерон, Линкольн-Парк, попрошайка из ностальгических снов, прошлое вторгается в настоящее, прокисшее очарование одноруких бандитов и придорожных буфетов.

Внутри: отделы огромной сцены, телевизионные антенны, упертые в бессмысленное небо. В жизнеупорных домах цацкаются с молодыми, впитывают в себя немного того, что оно по возможности отторгает. Только от молодых и есть толк, а молодыми они остаются недолго. (Сквозь решетки Восточного Сент-Луиса пролегает мертвая граница, дни речных лодок.) Иллинойс и Миссури, испарения, исходящие от народов, строящих вокруг себя стены, низкопоклонствующих в обожествлении Источника пищи, жестокие и уродливые празднества, тупиковый ужас перед Многоногим Богом простирается от Кучевилля до лунных пустынь перуанского побережья.

Америка - не юная страна: она была стара, грязна и зла еще до первопоселенцев, до индейцев. Зло затаилось там в ожидании.

И вечно эти легавые: уравновешенные и ловкие сотрудники полиции штата с высшим образованием, отрепетированная примирительная скороговорка, электронные глаза просвечивают насквозь вашу машину и вещи, одежду и лицо; оскаленные крючки больших городов, вкрадчивые деревенские шерифы с чем-то черным и угрожающим в старых глазах цвета поношенной серой байковой рубахи....

И вечно засады с машиной: в Сент-Луисе махнули «студебеккер» 42 года (у него был врождённый дефект конструкции как и у Чайника) на старый перегретый лимузин паккард и еле доехали до Канзас-Сити, а там купили форд, который, как выяснилось, жрал топливо не в себя, отказались от него в пользу джипа, который слишком разогнали (ни к черту они не годятся на шоссе) - и спалили у него что-то внутри, там начало греметь и перекатываться, вновь пересели на старенький восьмицилиндровый фордик. Если надо доехать до конца, с этим движком ничего не сравнится, жрет он там топливо или нет.

А великая американская тоска смыкается над нами как никакая другая тоска в мире, хуже, чем в Андах, высокогорные городки, холодный ветер с открыточных пиков, разреженный воздух как смерть в горле, речные города Эквадора, малярия, серая как мусор под черным Стетсоном, дробовики, заряжаемые с дула, стервятники роются в грязи посреди улиц - и что вас поражает, стоит сойти с парома в Мальме (на пароме налога на топливо не берут) Швеция вышибает из вас всю эту дешевую, беспошлинную горючку и прямо вытирает об вас ноги: в глаза никто не смотрит и кладбище в самом центре города (каждый город в Швеции, кажется, выстроен вокруг кладбища), и днем совершенно нечего делать, ни бара, ни киношки, и я взорвал свой последний пятос танжерской шмали и сказал: "Так, а не вернуться ли нам на паром"

Ничто не сравнится с великой американской тоской. Ее не видно, никогда не знаешь, откуда она подкрадётся. Возьмите, к примеру, какой-нибудь коктейль-бар в конце боковой улицы этого квартала - в каждом из них свой бар, и своя аптека, и рынок, и винная лавка. Заходите, и тут вас шарахает. Но откуда она берется?

Это не бармен, не посетители, не кремовая пластиковая отделка табуретов у стойки, не тусклая неоновая вывеска. Даже не телевизор.

И эта тоска определяет наши привычки, как направляет антрацит, вплоть до момента, когда он отпустит. А ширка уже на исходе. И вот мы здесь в этом дыре, где о гере и слыхом не слыхивали, сидим на сиропе от кашля. И мы сблевали мы весь этот сироп, и поехали дальше и дальше, холодный весенний ветер свистал сквозь эту кучу металлолома вобравшую в себя наши дрожащие и потные тела на кумаре, ведь на вас всегда наваливает простуда, когда из тела вытекает кайф... Дальше сквозь шелушащийся пейзаж, дохлые броненосцы на дороге и стервятники над топью и пнями кипарисов. Мотели с фанерными касторовыми стенками, газовой горелкой, тощими розовыми одеялами.

Залетная шваль, гастролеры и жульё, уже выжали всё что только можно из техасских коновалов...

А на луизианского коновала никто в здравом уме никогда не наедет. Такие в штате антинаркотические законы.

Наконец, приехали в Хьюстон, где я знаю одного аптекаря. Я там пять лет не был, а он поднимает взгляд и моментально меня опознал, просто кивает и говорит: "Подождите у стойки...."

И вот я сажусь и выпиваю чашечку кофе, и через некоторое время он подходит, садится рядом и спрашивает: "Так что вы хотите?"

"Кварту парегорики и сотню колёс немобутала."

Тот кивает: "Заходите через полчаса."

И вот когда я возвращаюсь, он протягивает мне пакет и говорит: "Пятнадцать долларов.... Будь осторожнее."

Двигаться парегориком- жуткое дело, сначала надо выжечь алкоголь, затем выморозить камфару и отсосать эту бурую жидкость пипеткой; вмазываться нужно в трубу, иначе схватите абсцесс, куда бы не вмазывали. Самый ништяк - хапнуть ее с барбитурой.... Поэтому мы выливаем ее в бутылку из-под Перно и стартуем в Новый Орлеан мимо радужно переливающихся озер и оранжевых всполохов газа, мимо болот и мусорных куч, крокодилов, ползающих по битым бутылкам и консервным банкам, мимо неоновых арабесок мотелей, опустившиеся сутеры орут непристойности проезжающим машинам со своих необитаемых островков помоек....

Новый Орлеан - мертвый музей. Мы гуляем по Посёлку, вдувая парегорику и сразу же находим Барыгу. Мир здесь тесен, и менты из отдела по борьбе всегда знают, кто банчит, поэтому он прикидывает, какая, к чертям, разница, и толкает кому попало. Мы затариваемся гарриком и отваливаем в Мексику.

Обратно через озеро Чарльз и страну дохлых игральных автоматов, южный конец Техаса, шерифы, пристреливающие черномазых, оглядывают нас и проверяют бумаги на машину. Что-то спадает с плеч, стоит пересечь границу в Мексику, и неожиданно пейзаж лупит вас в лицо, и между вами с ним нет ничего, пустыня, горы и стервятники; крохотные пылинки, описывающие круги, а иные - так близко, что слышно, как крылья рассекают воздух (сухой сиплый звук), и когда они что-то замечают, то изливаются стремительно из голубого неба, из этого сокрушительного проклятого голубого неба Мексики, черной воронкой вниз.... Ехали всю ночь, на заре очутились в теплом туманном местечке, собаки гавкают и слышно, как льется вода.

"Том-в-стену-лбом," сказал я.

"Что?"

"Городок так называется. Уровень моря. Отсюда прямо вверх нам ползти еще десять тысяч футов." Я втёрся и улегся спать на заднее сиденье. Хорошо она машину водит. Это видно сразу, как только человек садится за руль.

Мехико, место, где Лупита - как ацтекская богиня земли, скупо выделяя маленькие чеки с паршивым дерьмом.

"На продажу подсаживаешься больше, чем на сам кайф," говорит Лупита. У не торчащих пушеров развивается контактная зависимость, и вот с нее-то уже соскочить нельзя. У агентов по борьбе она тоже есть. Возьмите Брэдли-Покупателя. Лучший агент по борьбе с наркотиками в своей отрасли. Любой на ширеве в него врубиться. (Примечание: Врубиться в смысле признает или оценит.) То есть он может подрулить к такому барыге и сразу зацепить. Он так анонимен, сер и призрачен, что банщик его потом и не вспомнит. Вот он и винтит их одного за другим...

Так вот, Покупатель все больше и больше становится похожим на героинового торчка. Бухать он не может. Стоять у него не стоит. Зубы выпадают. (Как беременные женщины теряют зубы, выкармливая постороннего человека, так и торчки теряют свои желтые клыки, подкармливая свою шировую подсадку*.) Он все время посасывает леденец. Особенно врубается в Бэби Рутс. "В натуре омерзительно видеть, как Покупатель сосет эти свои леденцы," -так говорит один мент.

Покупатель принимает зловещий серо-зеленый оттенок. Факт в том, что его тело само начинает вырабатывать свой свою собственную дрянь или её эквивалент. У Покупателя - постоянный выход. Встроенный барыга, можно так сказать. Или он так сам считает. "Вот просто засяду в комнате и все," говорит он. " К чертям их всех. Со всех сторон одни пионеры. Я - единственный нормальный чёрт в нашем деле."

Но неудержимое желание нисходит на него пронизывающим черным ветром сквозь кости. Поэтому Покупатель выслеживает какого-нибудь молодняка и дает ему чек, чтоб закорешиться.

"О, ладно," говорит мальчуган. "Так что вы хотите сделать?"

"Я просто хочу потереться об тебя и словить кайф."

"Ну... Ну, хорошо... А вы что, физически не можете, как все люди?"

Позже мальчишка сидит в Уолдорфе с двумя корешками, ломая пальцами фунтовый кекс. "Самое отвратительно в жизни, ради чего я стоял спокойно," -- рассказывает он. -- "Он каким-то образом весь размягчается, как медуза из студня, и так мерзко меня окутывает. Потом весь увлажняется, как будто зеленая слизь выступает. Поэтому я догадываюсь, что у него что-то вроде какого-то жуткого оргазма.... У меня чуть крыша не едет от этой зеленой дряни, которой он меня облепил, а воняет он как старая гнилая дыня."

"Да все равно дарёному коню вены не смотрят."

Мальчишка обречено вздыхает: "Да, наверно ко всему привыкаешь. У меня с ним завтра опять стрелка."

Покупатель подсаживается так все туже. Подзарядка ему нужна уже каждые полчаса. Иногда он крейсирует по участкам, подмазывая охрану, чтоб впустили его в обезьянник к торчкам. Постепенно он доходит до того, что сколько бы контактов у него ни было, словить приход не получается. И тут он получает повестку от Районного Инспектора:

"Брэдли, Ваше поведение дает пищу слухам - и ради вашего же блага я надеюсь, что это не более чем слухи - настолько они отвратительны.... Я имею в виду, что супруга Цезаря....хм... то есть. Департамент должен быть вне подозрений.... определенно, вне тех подозрений, которые вы, кажется, возбуждаете. Вы порочите весь дух нашей отрасли. Мы готовы принять вашу немедленную отставку."