Особенности репрезентации языковой личности в военном дискурсе

Примеры на немецком языке

Перевод

Von so einem militarischen Rindvieh nehm ich doch keine Befehle entgegen! (S.13)

Ведь ты в военном деле ни бе ни ме! (с.10)

Er furchtete Wolzow, den er „miles gloriosus“, ruhmredigen Kriegsmann, nannte; Holt freilich hatte gloriosus kurzerhand mit „prahlerisch“ ubersetzt. (S. 13)

Он трепетал перед Вольцовом, которого называл „miles gloriosus“ - славолюбивы воин. Хольт, конечно, переводил это как «хвастливый воин». (с.10)

Du bist wohl am Ende? Was Be?res als Prugel fallt dir wohl nicht ein? (S.14)

Больше тебе нечем козырять! (с.11)

Seine Rede war voller Eigenarten: er pflegte ofters „n wahr“ zu sagen und gab, zwischen die Worte eingestreut, ein seltsames Gerausch von sich, eine Mischung aus Husteln und Rauspern, die wie „kh-kh“ klang. Er sagte: „Wo is… ni wahr… das Klassenbuch… kh-kh…? (S.15)

Доктор Цикель был известен тем, что любил ввернуть в разговоре местное словечко или выражение вроде «слышь» или «примерно сказать». Была у него и другая особенность: членораздельную речь он перемежал какими-то странными горловыми звуками, смесью покашливанья с иканьем, что звучало как «кхе-кхе».

- Где… примерно сказать… классный журнал… кхе-кхе? - спросил Цикель. (с.12)

„Lassen Sie mich doch mit Ihren kindischen Verdachtigungen in Ruhe“, knurrte Wolzow, ohne aufzustehen… (S.16)

- Что за нелепые подозрения! Оставьте меня в покое! - огрызнулся Вольцов, даже не поднявшись с места. (c. 13)

„Moment!“, sagte Holt. (S.17)

- Разрешите!» - сказал Хольт. (с. 15)

„Maa? ist ein Satan“, sagte Wolzow… Maa? hat ihn gleich zwei Stunden eingesperrt. (S. 20)

- Маас - последняя сволочь!» - ответил Вольцов… Маас упек его на два часа в карцер. (с. 18)

„Einen zehnjahrigen Rotzbengel?“ sagte Holt zu Eulalia… (S. 25)

- Десятилетнего сопляка?» - взъелся Хольт на Евлалию… (с. 22)

„Wenn wir zusammen in den Krieg kommen, dann wollen wir zusammenhalten wie… Hagen und Volker. Es ist gut, wenn man im Krieg einen Freund hat“. (S. 34)

- Если мы вместе попадем на фонт, - подхватил Хольт, - давай держаться друг друга, как Ганс и Фолькер. Хорошо на войне иметь верного друга! (с. 32)

„Zwei alte Krieger wie uns, die trennt nur der Tod!“ (S. 34)

- Таких старых вояк, как мы, разлучит одна лишь смерть! (с. 32)

„Ich bin bei Benedict mit dem Vorspruch dran!“Benedict verlangte vor jeder Turnstunde eine Art Losung, die mit den Worten zu enden hatte: „Darum… Sport frei!“ Zemtzki piepste: „Wenn ich `Darum? gesagt hab und das linke Auge zukneif, dann brullt ihr alle: ,… e?t Pellkartoffeln!? Wir probieren!“ (S. 40)

- Сегодня мне выступать у Бенедикта с напутствием, - объявил Земцкий. Бенедикт требовал, чтобы перед каждым его уроком кто-нибудь произносил напутствие, заканчивающееся словами: «А потому да здравствует спорт!»

- Как только я скажу «а потому…» и подмигну левым глазом, орите во всю глотку: «… Картошку жри в мундире!» Идет? Давайте прорепетируем! (с. 38)

„Ich hab gefehlt!“

„Nun ja, eben deshalb“, beharrte Gruber.

„ Ich habe aber keine Lust.“ (S. 41)

- Я отсутствовал, - повторил Хольт.

- Потому-то я и хочу вас спросить, - настаивал Грубер.

- Ну а мне неохота отвечать!.. (с. 39)

„Selbsthilfe gegen Feuer und Tod“, hatte er gestern n der Zeitung gelesen, und „Ein Wort zum Luftkrieg“ von Reichsminister Doktor Goebbels.

Denn es ist die Pflicht eines jeden, mutig, ruhig und vorbereitet zu sein, hatte da gestanden… Weil die Wirklichkeit des Bombenkrieges jeden Brief, jeden Bericht und jedes Vorstellungsvermogen ubersteigt… Ein brennendes Haus, ein verschutteter Keller darf keine neue und uberraschende, nur eine hundertmal durchdachte und langst erwartete Lage schaffen… (S. 45)

Накануне он прочитал в газете статью «самозащита перед лицом огня и смерти», а также «Слово по поводу воздушной войны» рейхсминистра доктора Геббельса.

Каждому надлежит спокойно, мужественно, а главное -- обладая достаточной подготовкой, встретить час испытания, говорилось в обращении… Воздушная война в действительности превосходит любое описание, любой отчет, и никакое человеческое воображение не в силах ее себе представить… Пылающий дом, засыпанное бомбоубежище не должны быть для нас чем-то новым и пугающим, а всего лишь сотни раз продуманным и давно предвиденным положением… (с. 44)

„Halt's Maul“, sagte Wolzow. (S. 47)

-- Заткнись, ты! -- гаркнул на него Вольцов. (c. 46)

„Jetzt geht dir der Arsch vorm Sitzenbleiben, ha?“ Es war eine Sensation. (S. 47)

-- У тебя что, в заднице свербит? На второй год сесть не терпится? Все так и ахнули. (c. 46)

Nun redeten alle auf Vetter ein. „La? das, er haut dich zusammen!“ (S. 47)

Все стали уговаривать Феттера:

-- Ты что, очумел? Да от тебя мокрое место останется. (c. 46)

„Name?“

„Luftwaffenhelfer Wolzow, Herr Wachtmeister!“ (S. 112)

- Имя?

- Курсант Вольцов, господин вахмистр! (с. 116)

-- Час от часу не легче! (S. 112)

-- Час от часу не легче! (c. 116)

„ Ich bin Gottesknecht. Wachtmeister Gottesknecht. Ausbldungsleiter… Die mich kennen“, fuhr er fort, „de sagen, ich sei wirklich Gottes Knecht, aber wer hier gro? angibt, der wird meinen, ich sei des Teufels“. (S. 112)

Моя фамилия Готтескнехт. Вахмистр Готтескнехт. Начальник учебной части… Те, кто меня знает, -- продолжал он, -- говорят, что я и в самом деле слуга господень, но тот, кто вздумает здесь важничать и задаваться, пожалуй, скажет, что я чертов слуга. (c. 116)

Wer funfmal Eins hintereinander schafft, der bekommt Extraausgang. (S. 112)

У кого наберется пять единиц кряду, тот получает увольнительную вне очереди. (c. 117)

Der Wachtmeister strahlte. „Wahrhaftig! Sie lachen uber meinen Witz! Das bringt Ihnen Sehr gut!“ Er fragte Gomulka nach dem Namen und notierte. „Bei mir darf gelacht werden. Aber wer falsch lacht, bekommt Mangelhaft. Wer gar nicht lacht, bekommt pausenlos Nicht genugend wegen Feigheit!..“ (S. 113)

Вахмистр расцвел.

-- Вас в самом деле насмешила моя шутка? Получайте за это отлично! -- Он осведомился у Гомулки, как его фамилия, и записал. -- У меня полагается смеяться. Но кто смеется невпопад, тому я ставлю плохо. Кто совсем не смеется, получает очень плохо -- за трусость! (c. 117)

Holt sagte zu Gomulka: „Sag blo?… Was haltst du von dem?“ - „Alles Theater, alles Mache“, antwortete Wolzow. “Der ist ganz anders! Der ist eiskalt!“ (S. 113)

-- Что ты о нем скажешь? -- спросил Хольт Гомулку.

-- Комедия, чистейший балаган, -- сказал Вольцов. -- Разве ты не видишь, что он представляется? А в душе он зверь! (c. 117)

„ Das war ganz unkameradschaftlich, da? ihr uns nicht mitgenommen habt“, klagte Nadler. „Wer sich von der Hauptmacht absondert, hat immer mit bosen Folgen zu rechnen“, erklarte Wolzow. Der semmelblonde Kattner knallte Nadler die Tur vor der Nase zu. „Die Heinis“, erzahlte Rutscher, „sind Gottesknecht in die Arme gerannt. Er hat ihnen allen Mangelhaft gegeben, weil sie spater gekommen sind a-a-als wir! Der Nadler hat Nicht genugend, weil ein Luftwaffenhelfer keine F-f-fuhrerschnur tragen darf.“ (S. 113)

-- Вы поступили не по-товарищески, -- накинулся на него Надлер. -- Почему нас не взяли?

-- Кто откалывается от главных сил, должен нести все последствия, -- пояснил ему Вольцов. А белобрысый Каттнер захлопнул дверь перед самым его носом.

-- Наши растяпы, -- рассказывал потом Рутшер, -- сразу же налетели на Готтескнехта. Он всем им поставил плохо за то, что они явились после нас. Наддеру влепил очень плохо, з-з-з-зачем он нацепил на себя шнур фюрера, курсанту это не положено. ( c. 118)

„Deshalb werden die Batterien aufgefullt und im Ruhrgebiet eingesetzt.“ Holt bemerkte, da? seine Hand, in der er die Zigarette hielt, zu zittern begann. „Dort ist was los“, horte er. (S. 115)

Потому-то батареи и пополняются, а затем их пошлют в Рурскую область.

Хольт заметил, что его собственная рука, держащая сигарету, дрожит.

-- Там вам дадут жизни, скучать не придется. ( c. 120)

„ Wie kann denn eine Batterie solche Verluste haben?“ - „ Na, halt'n Bombenteppich druber… Da kannst du dir nachher deine Knochen zusammensuchen!“ (S. 116)

-- Как может батарея нести такие потери? -- поинтересовался Гомулка.

-- А вот накроет ее бомбовым ковром -- от тебя мокрое место останется. (c. 120)

Lernen Sie unterscheiden, das ist beim preu?ischen Kommi? das wichtigste! Vor versammelter Mannschaft mu? nun mal auch beim mir alles ruck, zuck! gehn, im Dienst ist das notig, sonst sahe eine militarische Einhheit aus wie eine Horde Papuas…“ Holt und Gomulka lachten. „Sehen Sie! Aber am Abend, wenn ich Sie privat anrede, und es schaut nicht gerade ein General zu, dann zeigen Sie, da? Sie gute Manieren haben, Kinderstube, Knigge, na, Sie verstehen schon.“ (S. 117)

Научитесь разбираться в людях. На прусской службе это самое важное! Перед строем я тоже требую, чтобы все у меня было по струнке -- ать, два! -- служба есть служба, а иначе будет у тебя не боевое подразделение, а орда папуасов… -- Хольт и Гомулка рассмеялись. -- Вот видите! Ну а вечерком, когда я с вами беседую частным образом и поблизости нет генерала, покажите, что вы ребята воспитанные, из порядочных семейств, сами знаете -- светский лоск и приятные манеры. (c. 121)

„Ich wei? nicht, ob wir darum bitten durfen… Wir mochten beide gern zur Geschutzstaffel!“ (S. 118)

-- Пожалуй, неудобно вас просить… Обоим нам хотелось бы в огневой взвод! (c. 122)

Holt pfiff ein Lied vor sich hin. „Und die Morgenfruhe, das ist unsere Zeit.“ Er dachte den Text mit. Auf einmal verstummte er. „Warum pfeifst du nicht weiter?“ fragte Gomulka und zitierte den zweiten Vers: „… , Neue Lande, neue Lande wollen wir uns gewinnen`… Ich hab zwar seit vorgestern keinen Wehrmachtsbereicht gehort…“ - „Die Russen haben das ganze Donezbecken zuruckerobert.“ „Und Sizilien ist endgultig hin“, brummte Gomulka. „Da ist der italienische Verrat dran schuld…“ (S. 118 - 119)

Хольт стал насвистывать песенку «Раннее утро -- любимая наша пора». Но вспомнив следующий стих, он осекся.

-- Что же ты замолчал? -- спросил Гомулка. -- Продолжай! -- и процитировал: -- «Мы земли новые, да, новые добудем…» Кстати, я уже три дня как не слышал сводки…

-- Русские очистили от наших войск весь Донецкий бассейн…

-- И Сицилию мы окончательно потеряли, -- буркнул Гомулка.

-- Итальянцы предали… (c. 123)

Sieben Uhr steckte ein Obergefreiter den Kopf durch die Tur. „Raustreten, a bisserl schnell, wann i bitten darf!“ Drau?en rief er: „Antreten, der Gro? nach, kruziturken! I bin der Obergfreite Schmudling, i bitt mir aus, da? i als Ausbulder mit Herr angsprochen wer… was gibt's da zu feixen? Schaun S` net so, der Dritte im zwoaten Glied!“ - „Ich hab nicht gelacht!“ rief Nadler beleidigt. Schmiedlling schrei: „I bitt mir halt Duszulun aus!“ Das Wort bereitete ihm Schwierigkeiten. „“Herhorn! I les jetzt die Namen vor von denen, wo hier mit beisein mussen, und wann i so an Namen vorgelesen hab, so ruft sich derjenige, dem sein Nam i vorgelesen hab, der ruft hier!, verstehen S`?“ - „Jawohl, Herr Obergefreiter!“ brullte Holt wie die anderen. (S.119)

Ровно в семь просунулась в дверь голова старшего ефрейтора.

-- Выходите. Да поживее! Прошу!

Когда все высыпали на улицу, он скомандовал:

-- А ну, по росту становись, черти-турки! Я старший ефрейтор Шмидлинг, и как я теперь ваш инструктор, обязаны обращаться не иначе, как «господин». И нечего ржать! Эй, ты, третий во второй шеренге, чего глаза вылупил?

-- Я и не думал смеяться, -- обиженно отозвался Надлер.

-- Я требую, чтобы соблюдать дис-чип-лину! -- выкрикнул Шмидлинг. Видно было, что со словом «дисциплина» он не в ладах. -- Внимание! Сейчас я вам назову фамилии, которые обязаны присутствовать, и как прочту, -- который должен быть здесь, обязан сказать «Здесь!» Поняли?

-- Так точно, господин старший ефрейтор! -- проорал вместе с другими Хольт. (c. 124)

Drau?en maulte Wolzow: „Keine Ausgehuniform?“ Schmiedling fuhr ihn an: „Meinen S` Sie bekommen Ausgang, jetzt wo Sie wahrenddem S` in der Ausbuldung sind?“ Er pflegte manchen Satz anders zu beenden, als er ihn begonnen hatte. „Worauf warten S` denn?“ Er rief ihnen nach: „Ziehen S` Ihnen das Drulluch wird zur Ausbuldung getragen, wann i bitten darf!“ „Der ist halb so wild!, sagte Wolzow. „Ein Obergefreiter ist bei der Wehrmacht gar nichts. Bei uns denkt er, er kann angeben.“ (S. 120)

Выйдя во двор, Вольцов заворчал:

-- А как же выходная форма?

-- Ишь чего захотел! Какое тебе еще увольнение во время при прохождении боевой подготовки! -- Шмидлинг не совсем складно строил свои фразы. -- Ну, чего ждете? Комбинезоны надеть, -- крикнул он им вслед, -- на ученье полагается в комбинезонах.

-- Тоже мне начальник! -- буркнул Вольцов. -- В германской армии старший ефрейтор -- ноль без палочки. А этот еще над нами куражится. (c. 124 - 125)

„Ausbuldungskmando… stullgstann! Zur Meldung an den Herrn Wachtmeister die Augen… links!“ Er gru?te und meldete. „Danke, lassen Sie ruhren!“ (S. 120)

-- Учебная команда… смирно! Для приветствия господина вахмистра… направо равняйсь! -- Он отдал честь и отрапортовал по всей форме.

-- Благодарю. Вольно! (c. 125)

Wenn ich ‚verstanden` sage, dann ist das nur Gerede, ich hab schlie?lich meine Redensarten. Sag ich aber: ‚Haben Sie mich verstanden?`, dann erwarte ich eine Antwort! Haben Sie das verstanden?“ „Jawohl, Herr Wachtmeister!“ (S. 120 ? 121)

Когда я говорю «понятно» -- это у меня такое выражение. У каждого начальника могут быть свои словечки. Но если я скажу: «Вы меня поняли?» -- это значит, я жду ответа! Вы меня поняли?

-- Так точно, господин вахмистр! (c. 125)

„Luftwaffenhelfer Vetter, Herr Wachtmeister!“

„Entzuckend!“ rief Gottesknecht. „Herrlich, einfach unbezahlbar! Fett wie ein Schweinchen aus der Herde des Epikur und hei?t Vetter! Dafur gibt's Sehrgut!“ Er zog das Notizbuch, und wahrend er notierte, sagte er: „Hoffentlich werden Sie uns nicht noch fetter, Vetter, fetter konnen wir Sie bei der Flak nicht gebrauchen!“ Er quittierte das Gelachter mit einem Kopfnicken. „Weiter im Text. Wenn Sie heimschreiben wollen: Absender hiesige Ortsanschrift, Gro?kampfbahn, Porto brauchen Sie keins, ist Feldpost. Schreiben Sie nichts uber den Dienst, ich hab das Recht, Briefe zu offnen, und mach Stichproben. Verpflegung wird abends nach Dienstschlu? in der Kuche geholt. Mittags wird in der Kantine gegessen.“ Er winkte die Obergefreiten zu sich. „Wir brauchen achtzehn Mann fur die Geschutze, den Rest furs Feuerleitgerat.“ In die Reihen der Jungen kam Bewegung. Schmiedling brullte: „Wenn S' wohl glei…!“(S. 121)

-- Курсант Феттер, господин вахмистр!

-- Прелестно! -- воскликнул Готтескнехт. -- Чудно! Можно сказать, незаменимо! Откормлен, как свинка из Эпикурова стада, и даже зовут Феттер. Ставлю вам за это отлично. -- Он достал записную книжку и, занося в нее отметку, продолжал: -- Надеюсь, вы на этом остановитесь, Феттер, иначе вас, при вашей солидности, не станут терпеть в зенитных войсках. -- Кивком головы он прекратил общий смех. -- Дальше! Если захотите писать домой, адрес отправителя: название населенного пункта, Большая арена, почтовых марок не требуется, мы пользуемся правами полевой почты. Ничего не сообщайте о службе, мне дано полномочие вскрывать ваши письма, и я их читаю на выборку. Сухой паек вам будут отпускать на кухне, после занятий. Обед в полдень, в столовой. -- Он знаком подозвал старших ефрейторов. -- Нам нужны восемнадцать человек для орудийных расчетов, остальных ставьте на приборы.

Ряды пришли в движение.

-- Прекратить базар!.. -- заорал Шмидлинг. (c. 126)

Geschutz, das sei ein Sammelbegriff fur schwere Feuerwaffen, Geschutze im engeren Sinne seien schwere Feuerwaffen fur indirekten Beschu? mit gro?em Abschu?winkel, so etwa hatte Wolzow erklart. Dies hier sei eine Kanone, flachfeuernd, mit langem Rohr und hoher Mundungsgeschwindigkeit des Geschosses. Da? es sich bei der Flak um eine Steilfeuerwaffe handle, konne nur ein Idiot aus der gro?en Rohrerhohung schlie?en, befinde sich doch das Ziel in der Luft! Schmiedling nickte zufrieden und fuhr fort. Flak acht-funf-acht-acht hei?e die Kanone. Sie sei in den zwanziger Jahren von Krupp gebaut und nach Ru?land geliefert worden. Merkwurdig, dachte Holt, die Bolschewiken sind unsere Todfeinde, das sagt doch jeder, und da lieferte

ihnen Krupp Kanonen? … Das Kaliber habe damals 7,62 Zentimeter betragen, der Russe aber habe den Kanonen ein neues Rohr vom Kaliber 8,5 Zentimeter gegeben, und da dieses Rohr fur die Lafette ein wenig zu gro?kalibrig sei, habe man es mit einer Mundungsbremse versehen. »Was dos is, dos erfahren S' nachher.« 1941 seien die Kanonen erbeutet und von 8,5 auf das ubliche Kaliber von 8,8 Zentimetern aufgebohrt worden. Daher der Name »Flak 8,5/8,8«, genannt »Russenspritze«. »Aber wann a Bsuchtgung is, da mu? dera richtge Nam gsagt wern!« (S. 123 - 124)

Орудие -- собирательное понятие для разных видов тяжелого огнестрельного оружия, -- примерно так повел объяснение Вольцов; артиллерийское орудие в обычном смысле слова -- это тяжелое огнестрельное оружие для стрельбы непрямой наводкой с большим углом возвышения. Тогда как зенитная пушка -- орудие с отлогой траекторией, с длинным стволом и большой скоростью снаряда. Только дурак, судя по большому углу возвышения, может вообразить, будто в зенитной артиллерии речь идет о навесном огне, ведь цель-то находится в воздухе!

Шмидлинг довольно закивал и стал объяснять дальше.

Это орудие носит название зенитной пушки восемьдесят пять -- восемьдесят восемь. В двадцатых годах ее построили на заводе Крупна и продали России. (Вот так так! -- подумал Хольт. Большевики -- заведомо наши заклятые враги, а Крупп им поставляет пушки!..) Калибр ее в то время составлял 76,2 мм, но русские приделали к этим пушкам новый ствол калибра 85 мм, и, поскольку .этот калибр оказался немного велик для лафета, ствол снабдили дульным тормозом. «А что это такое, потом узнаете». В 1941 году пушки были захвачены нами, стволы рассверлили и калибр увеличили до 88 мм. Отсюда и название -- 85/88, по-солдатски -- «русский клистир»… »А когда будет у нас смотр, называйте ее настоящим именем!» (c. 128)

Schmiedling brullte: »Achtung!« Gottesknecht winkte ab. »Soso, Wolzow. Das ist also ganz einfach? Lassen Sie horen. Aber wenn Sie es nicht genau wissen, gibt es Nichtgenugend.«

Wolzow sah den Wachtmeister mit zusammengekniffenen Augen und schraggelegtem Kopf an. »Herr Wachtmeister, kann ich vorher noch was anderes sagen?« - »Da bin ich aber gespannt«, meinte Gottesknecht. Wolzow blinzelte mit den Augen. Sein Kopf schob sich langsam vor. »Ich hab das niemals gelernt. Die vorgeschriebenen Worte kenn ich nicht. Wenn Sie gerecht sind, durfen Sie nur achtgeben, ob meine Erklarung sachlich richtig ist.« Auf Schmiedlings Stirn standen Schwei?tropfen.

»Wenn ich gerecht bin, darf ich …«, wiederholte Gottesknecht traumerisch. Dann sagte er: »Fangen Sie an.« »Die Mundungsbremse«, begann Wolzow konzentriert, in einem Tonfall, als habe er ein Gedicht aufzusagen, »die Mundungsbremse ist

an der Rohrmundung angeschraubt und wird beim Abschu? vom Gescho? durchlaufen. Wahrend der Gescho?boden die vordere Offnung der Mundungsbremse zeitweilig verschlie?t, sind die hinter dem Gescho? hersturmenden Pulvergase, in ihrem Bestreben, sich auszudehnen …gezwungen, durch seitlich in der Mundungsbremse angebrachte Offnungen auszutreten. Diese Offnungen sind in einem Winkel in die Mundungsbremse eingeschnitten, der, in Schu?richtung gesehen, nach hinten weist. Das hei?t«, sagte Wolzow nun siegessicher, »die Pulvergase verlassen die Mundungsbremse schrag nach hinten und erteilen so dem Rohr einen nach vorn gerichteten Impuls, welcher einen Teil des Rucksto?es auffangt.« (S. 125)

-- Внимание! -- заорал Шмидлинг.

Но Готтескнехт движением руки унял его рвение.

-- Так, так, Вольцов! Для вас это совсем просто? Что ж, расскажите! Но если запутаетесь -- предупреждаю: я поставлю вам плохо.

Вольцов смотрел на вахмистра, сощурив глаза и склонив голову набок.

-- Разрешите мне, господин вахмистр, сначала оговорить один пункт.

-- Ну, ну, слушаю с интересом, -- сказал Готтескнехт. Вольцов часто заморгал и вытянул вперед шею.

-- Я этого никогда не учил и не знаю принятых у вас терминов. Вам придется судить о моем объяснении по существу дела.

На лбу у Шмидлинга выступили капли пота.

-- Вам придется… по существу дела… -- повторил Готтескнехт с мечтательным выражением лица. И добавил: -- Что ж, приступим!

-- Дульный тормоз, -- начал Вольцов таким тоном и с таким видом, как будто ему предстояло произнести стихотворение, -- дульный тормоз навинчен на дульную часть орудийного ствола. При выстреле снаряд проходит через него, и когда дно снаряда на мгновение закрывает переднее отверстие дульного тормоза, рвущиеся вслед за снарядом пороховые газы в своем стремлении расшириться……проходят через отверстия в дульном тормозе, проделанные сбоку и выходящие в сторону, противоположную направлению выстрела. А это означает, -- продолжал Вольцов, уже уверенный в победе, -- что пороховые газы вырываются из дульного тормоза назад и этим сообщают стволу направленный вперед толчок, частично уменьшающий силу отката. (S. 129 - 130)

»Sie werden sich also jeden Abend punktlich einundzwanzig Uhr melden, um mir die Schuhe zu putzen. Sie werden zugeben, da? die Strafe gerecht ist.« Schweigen. Dann Wolzow: »Herr Wachtmeister, Sie werden zugeben, da? Sie

nicht befugt sind, personliche Dienstleistungen als Strafe zu verhangen. Ich bitte um eine Bestrafung, die den militarrechtlichen Vorschriften entspricht.« Das geht schief, dachte Holt. »Wolzow«, sagte Gottesknecht, »ich hatte Lust, Ihnen noch eine Eins zu geben fur soviel Mut. Aber das kann kein Mut sein. Das ist Unkenntnis! Sie wissen nicht, was Sie sich antun!« Und nun mit anderer, mit beilaufiger, ublicher Stimme: »Sie melden sich nach Dienstschlu? bei mir zur Bestrafung.« »Jawohl, Herr Wachtmeister!« (S. 126)

-- А потому вот вам наряд вне очереди. Извольте ежедневно, ровно в двадцать один ноль-ноль, являться ко мне для чистки моих сапог. Согласитесь, что это заслуженное взыскание!

Наступило молчание. Вольцов не сразу собрался с духом для ответа. А затем:

-- Господин вахмистр, -- сказал он, -- согласитесь, что вы не полномочны требовать от подчиненного личных услуг в качестве меры взыскания. Прошу наложить на меня взыскание, более отвечающее уставным нормам!

Дело дрянь, подумал Хольт.

-- Вольцов, -- ответил Готтескнехт, -- я бы с удовольствием поставил вам единицу за проявленное мужество. Но это не мужество! Это наивность! Вы просто не знаете, чем это вам грозит! -- И уже обычным деловым тоном: -- Значит, по окончании занятий, явитесь ко мне для отбытия наказания.

-- Слушаюсь, господин вахмистр. (c. 131)

»A bose Sach, Wolzow, die was S' Ihnen sich da eben einbrockt ham!« »Ach schei? …«, sagte Wolzow mit einer wegwerfenden Handbewegung. (S. 126)

-- Эх, Вольцов, натворили вы делов, без ножа себя зарезали!

-- А мне на… -- отмахнулся Вольцов. (c. 131)

Zemtzki, Schenke und Grubert, die am Feuerleitgerat ausgebildet wurden, sa?en in der Nahe und warfen mit unverstandlichen Begriffen um sich, Hohenvorhalt, Grundstufe, Gebrauchsstufe … Sie taten ungeheuer wichtig. (S. 127)

Земцкий, Шенке и Груберт, учившиеся на приборах управления огнем, сидели неподалеку и перебрасывались непонятными терминами, вроде «упреждение по высоте», «поправка на износ канала», «сумма метеорологических и баллистических поправок»… Они ужасно важничали. (c. 132)

Musse unabhangig von Verstand und Gedachtnis in Fleisch und Blut ubergehen, sagte auch Wolzow am Abend. »Der Verstand kann aussetzen, das Gedachtnis kann dich im Stich lassen, dann mu? das trotzdem alles noch da sein, unwillkurlich, wie eine Reflexbewegung.« Er zog los zu Gottesknecht, um seine Strafe entgegenzunehmen. Er war schlau genug, sich vorher von Schmiedling beraten zu lassen. »Dos is a Rapport! Da ziehen S' den Dienstanzug an, und dann setzen S' Ihnen an Stahlhelm setzen S' Ihnen dann auf!« (S. 127 - 128)

Да и Вольцов, чуть ли не в одно слово с ним, поучал их вечером, что память и сознание тут ни при чем, надо, чтобы вся эта премудрость въелась в плоть и кровь.

-- Память может вам изменить, рассудок -- угаснуть, но эта наука должна сидеть в вас, как условный рефлекс.

Вольцов отправился к Готтескнехту отбывать наряд, но предварительно догадливый малый обратился за советом к Шмидлингу.

-- Это считается как рапорт, -- пояснил ему тот. -- Положено, чтобы в полной форме, на голове каска. (c. 132 - 133)

Wolzow kam zuruck, gelassen wie ublich, aber insgeheim kochte er vor Wut. »Drei Monate Ausgangssperre! So ein gemeines Schwein!« Spater erzahlte er Einzelheiten. »Er war richtig enttauscht, weil ich im vorschriftsma?igen Anzug kam. Hat er mir eine Eins gegeben, der falsche Hund, fur tadellosen Anzug, und anschlie?end drei Monate Ausgehverbot.« Gomulka lachte. »Und dann hat er noch nachgeschlagen, ob die Strafe auch wirklich den Vorschriften entspricht. So ein Aas!« (S. 128)

Вскоре вернулся Вольцов, как всегда внешне спокойный, но его грызла ярость.

-- На три месяца лишил меня увольнения, сукин сын!

Поостыв, он рассказал подробнее:

-- Готтескнехт страшно разозлился, увидав меня в предписанной форме. Поставил мне единицу, лицемер поганый, за знание устава -- и на три месяца лишил увольнения!

Гомулка рассмеялся.

-- А потом еще полез смотреть, подлюга, соответствует ли взыскание уставу, -- добавил Вольцов. (c. 133)

Wolzow sagte: »Es gibt Situationen, wo das Denken versagt. Da mu? alles automatisch in den Gliedern sitzen. Die Ausbildungsmethoden sind fur alles mogliche Kroppzeug, Mullkutscher, Stra?enkehrer … Die sind so blod, da? sie das nie kapieren wurden, deshalb wird es bis zum Kotzen gepaukt!« Er berief sich auf die Autoritat eines Obersten. »Mein Vater hat immer gesagt, die militarischen Ausbildungsvorschriften sind so beschaffen, da? es auch das gro?te Rindvieh noch kapiert!« (S. 129 - 130)

-- Бывают положения, -- говорил Вольцов, -- когда мозг отказывается варить. Нужно добиться, чтобы человек действовал автоматически, к тому же эти методы рассчитаны на всякий сброд, на ассенизаторов и дворников… Это такой тупой народ, что трудно полагаться на их понимание, вот им и вдалбливают все до одурения. -- Он сослался на своего отца -- полковника. -- Я не раз слышал от него, что армейская муштра рассчитана на то, чтобы и последний дубина все знал на зубок. (c. 135)

Die Kanoniere hie?en K 1 bis K 9 und wurden vom Geschutzfuhrer befehligt. Jeder hatte seinen Platz und seine Aufgabe. Der Geschutzfuhrer war durch eine Telefonleitung mit der Befehlsstelle verbunden, von dort erhielt er alle Anordnungen einschlie?lich des Feuerbefehls. Die Feuerglocke gab dem K 3, dem Ladekanonier, das Signal zum Laden und Feuern. »Dos hei?t net Schu?, sondern Gruppe«, erklarte Schmiedling und wiederholte zehnmal, da? dem Geschutzfuhrer absolut und bedingungslos zu gehorchen sei! Oft komme es vor, da? ein Luftwaffenhelfer die Funktion des Geschutzfuhrers ubernehme; dann schulde man ihm den gleichen Gehorsam. Die neun Kanoniere mu?ten ihre Aufgaben erst einmal in Form von neun Spruchen erlernen, und jeder mu?te jedes Spruchlein auswendig wissen. K 1 war Hohen- und K 2 Seitenrichtkanonier. K 6 bediente die Zunderstellmaschine. K 3 war der Ladekanonier, nachst dem Geschutzfuhrer der angesehenste Mann. K 4, K 5, K 7, K 8 und K 9 nannten sich Munitionskanoniere, und sie genossen das geringste Ansehen. Das alles, verlangte Schmiedling immer wieder, musse man im Schlaf beherrschen. )S. 130-131)

Солдаты орудийного расчета различаются по номерам -- от первого до девятого. Все они подчинены командиру орудия. У каждого номера свое место у пушки и свои обязанности. Командир орудия связан по телефону с постом управления и оттуда получает все приказания, вплоть до команды открыть огонь. Команда «Огонь!» дает третьему номеру, заряжающему, сигнал заряжать и стрелять. Это значит стрелять «беглым огнем», пояснил Шмидлинг и в сотый раз повторил, что командиру орудия надо повиноваться безоговорочно и безусловно. Бывает, что обязанности командира орудия исполняет один из номеров, в этих случаях ему оказывают должное повиновение.

Каждому номеру для первого знакомства полагалось вызубрить правило, в котором перечислялись его обязанности. Первый номер корректировал вертикальную, второй -- горизонтальную наводку. Шестой номер обслуживал установщик взрывателя. Третий номер -- заряжающий -- был вторым по значению лицом в расчете. Номера четвертый, пятый, седьмой, восьмой и девятый, так называемые подносчики, стояли на последнем месте. (c. 136)

- »Den Branzner, das Rindvieh«, brummte Wolzow. (S. 131)

-- Давайте с Бранцнера. Дубина первостатейная! -- предложил Вольцов. (c. 136)

»Los, du Heini, K 6, wird's bald?« (S. 132)

-- Ну-ка, ты, мурло, -- шестой номер да поживее! (c. 137)

»Wenn einer nicht spurt«, sagte er schlie?lich, »bekommt er's mit uns zu tun!« Schmiedling nickte dankbar. Heimat sei eben Heimat, selbst im Ruhrgebiet. (S. 133)

-- Кто вздумает бузить, -- пообещал он Шмидлингу, -- тот будет иметь дело с нами. -- Шмидлинг признательно кивнул; все-таки на родине, пусть даже в Рурской области! (c. 139)

der Befehl lautete: »Barrikade - marsch!«, (S. 136)

Команда гласила: «Огонь, баррикада!» (c. 142)

Bei einer solchen Gefechtsubung kam der dicke Vetter zu dem Spitznamen »Leiche«. Schmiedling lie? einen der fingierten Tiefangriffe mit Nahfeuer abwehren; beim Nahfeuer hatten die Richtkanoniere das Ziel ubers Rohr direkt anzuvisieren. (»Wobei jeder Schu? 'n Kilometer danebenhaut«, sagte Wolzow.) Alles klappte, hundertmal geubt; doch da tauchte die alte Klemm plotzlich tief, ganz tief im Suden uber dem Stadion auf, knatterte uber die Stellung hinweg, und Schmiedling brullte: »Tiefangriff Richtung sechs! Volle Deckung!« Auch das war schon hundertmal geubt worden. Aber heute passierte Vetter ein Mi?geschick. Er warf sich nicht der anfliegenden Maschine entgegen in die Deckung des hohen Erdwalles, sondern hopste eine Weile unentschlossen im Geschutzstand herum und suchte dann auf der entgegengesetzten, auf der falschen Seite Deckung, wahrend die Klemm uber ihre Kopfe hinwegbrauste. Schmiedling wurde zornig. Er scheuchte die anderen wieder ans Geschutz, Vetter aber rief er zu: »Vetter, werden S' wohl liegen bleiben! Sie san tot! Tot san Sie! Sie depperte Leich, Sie depperte!« (S. 137)

Как-то на таком учении Феттер заработал кличку «Труп». Шмидлинг приказал им отразить огнем с ближней дистанции воображаемую атаку противника на бреющем полете. В этих условиях наводчик сам определяет направление на цель -- на глаз, поверх орудийного ствола. ( «При каждом выстреле промазывает на добрый километр», -- вставил от себя Вольцов). Они уже сотни раз это проделывали, не удивительно, что все шло как по маслу; но тут старый «Клемм» вдруг спустился вниз и, направляясь с южной стороны стадиона, протрещал у них над головой. Шмидлинг крикнул: «Атака на бреющем полете, направление шесть! Взвод, в укрытие!» И это проделывали уже не раз. Но сегодня с Феттером вышла незадача. Вместо того чтобы броситься навстречу летящему самолету и поискать укрытия под высоким бруствером, он некоторое время метался по орудийному окопу, а потом бросился назад, ища укрытия на противоположной стороне. Между тем «Клемм» жужжа пронесся у них над головой. Шмидлинг рассвирепел. Остальных он погнал к орудию, а Феттеру приказал не двигаться.

-- Вы мертвец! -- кричал он. -- Понимаете, мертвец! Ни с места, труп несчастный! (c. 142 - 143)

An den »Gastagen«, da man von fruh bis abends mit aufgesetzter Gasmaske herumlaufen mu?te, wurde Gottesknecht zur Plage. Man hatte ihnen franzosische

Beutemasken gegeben, deren gro?er und schwerer Filter in einer umgehangten Tasche getragen wurde und durch einen Gummischlauch mit

der Maske verbunden war. Die Jungen schafften sich Erleichterung, indem sie die Filter lockerschraubten, um mehr Luft zu bekommen. Aber dann war plotzlich Gottesknecht da, fa?te in die Umhangetasche, und es hagelte Nichtgenugend. (S. 137 - 138)

В так называемые «газовые дни», когда курсанты с утра до вечера бегали в противогазах, он не знал пощады. Им выдали трофейные французские маски с большим тяжелым фильтром, который приходилось таскать с собой в сумке, надетой через плечо. С маской он соединялся резиновым шлангом. Чтобы легче было дышать, юноши слегка отвинчивали клапан.

Но тут появлялся Готтескнехт, хватал сумку, и на провинившихся сыпались неуды (C. 143)

Als Ladekanonier war ihnen ein Obergefreiter, der »Schreibstubenhengst«, zugeteilt worden. Wolzow nahm ihm den Ladehandschuh weg, Schmiedling, an der Geschutzfuhrerleitung, sagte: »Benehmen S' Ihnen net so frech! Da mu? i erst an Antrag auf Sondererlaubnis mu? erst amol eingreicht wern, eh Sie scharf laden durfen!« - »Gefechtsschaltung

aufgehoben«, brullte jemand von der B 2. (S. 139 - 140)

В качестве заряжающего им был придан старший ефрейтор, он же полковой писарь или «канцелярский жеребец». Вольцов первым делом отнял у него рукавицу заряжающего, но Шмидлинг, стоявший у провода командира орудия, одернул самоуправца: «Отставить! До получения особого разрешения, а еще будет ли подано такое ходатайство, вас нельзя допущать к стрельбе боевыми патронами».

Но тут с командирского пункта поступило сообщение об отмене воздушной тревоги. (c. 145)

Wolzow, quatschen Sie nicht. Sie wollen Offizierssohn sein? Der Schandfleck der Batterie sind Sie!« »Herr Wachtmeister«, sagte Wolzow, »den ›Schandfleck‹ la? ich mir nicht gefallen, das ist …« »Wolzow! Treten Sie vor! Nach links weg, marsch, marsch … hinlegen … auf … hinlegen!« Er wandte sich zum rechten Flugel: »Schmiedling, machen Sie weiter, los, schleifen Sie Ihren Liebling mal 'n bi?chen, so ein frecher Kerl, zehn Minuten, aber mit allem Drum und Dran!« Und zu Wolzow, der bewegungslos auf dem Boden lag: »Gaaaas! So ist's schon, jawohl, nein, Sie hier nicht, blo? der Wolzow, damit sich ihm das Ende der Ausbildung einpragt!« Wolzow hatte die Gasmaske ubers Gesicht gestreift. Gottesknecht rief: »Schmiedling, sehen Sie nach, ob die Maske dicht ist, der Wolzow ist raffiniert! Herrgott, Schmiedling, wie machen Sie denn das? Da druckt man einfach den Schlauch zusammen, wenn er dann nach funf Minuten noch lebt, sitzt die Maske nicht dicht!« Die Jungen lachten. Der Wachtmeister sagte: »Ist das nicht schon, da? wir alle so prachtvolle Laune haben? - Holt! Warum lachen Sie nicht mit?« »Herr Wachtmeister, der Wolzow ist mein Freund, da konnen Sie nicht erwarten, da? ich mich amusier, wenn er geschliffen wird!« »Herrlich mu? das sein, so'n treuer Freund!« rief Gottesknecht. »Wie sagten Sie? Das kann ich nicht erwarten? Haben Sie eine Ahnung, was ich alles kann! Holt, los, Gaaaas!« Holt ri? die Gasmaske heraus und setzte sie auf. »Schmiedling, nehmen Sie Kastors Pollux gleich mit! Verstehen Sie nicht? Den Holt sollen Sie auch ein bi?chen schleifen!« Und er rief: »Geteiltes Leid, Wolzow, ist halbes Leid. Wie bin ich zu Ihnen?« (S. 140 - 141)

Помалкивайте, Вольцов! И вы еще выдаете себя за сына офицера! Вы -- наше позорное пятно, вы позорите всю батарею!

-- Господин вахмистр, -- взвился Вольцов. -- Я этого не потерплю -- насчет «позорного пятна!»

-- Вольцов, выйти из строя! Налево кругом, марш… Лечь! Встать! Лечь! -- Готтескнехт повернулся к правому флангу. -- Шмидлинг, остальное вы берете на себя! Поучите вашего любимца, он первостатейный нахал и крайне в этом нуждается. Займитесь им минут десять, но только как следует, по всем правилам! -- И, обратившись к Вольцову, который лежал неподвижно, уткнувшись носом в землю, вдруг заорал: -- Га-а-а-азы! Вот-вот, так ему и надо, к остальным это не относится, пусть запомнит окончание учебы! -- Вольцов надел противогаз. -- Шмидлинг, проверьте, правильно ли надета маска? Вольцов продувная бестия! Да что вы копаетесь, Шмидлинг? Вам надо только покрепче зажать шланг. Если Вольцов через пять минут будет еще жив, значит, маска надета неправильно. -- В рядах засмеялись. -- Вот и хорошо, -- сказал вахмистр, -- у всех, оказывается, замечательное настроение. Хольт, почему вы не смеетесь с нами?

-- Вольцов мой друг, господин вахмистр! Вы не можете требовать, чтобы я смеялся, когда мой друг в беде!

-- Умилительно видеть такую преданную дружбу! -- воскликнул Готтескнехт. -- Как вы сказали? Я не могу требовать!.. Да вы понятия не имеете, чего только я могу от вас требовать! Хольт! Вон из строя, марш! Га-а-а-азы!..

Хольт вытащил из сумки противогаз и надел.

-- Шмидлинг, захватите с Кастором и нашего Поллукса! Что?! Не понимаете? Захватите и Хольта, ему тоже не помешает хорошая разминка. Вам повезло, Вольцов, разделенные страдания переносятся вдвое легче. Вы не можете жаловаться на дурное обращение! (c. 146 - 147)

»Dos is unser Waffenmeister, der Obergfreite Macht!« - »Leise«, sagte Macht, ein Mann von funfunddrei?ig Jahren, klein, dick und blond, »leise! Dort druben schlaft der Chef!« Er wandte sich an die Jungen: »Sie werden eingekleidet.« - »War was los heut nacht?« fragte Schmiedling. »Hier war Ruhe«, antwortete Macht, »aber im Norden hat's Zunder gegeben.« - »Und sonst?« - »Jede Nacht«, sagte der Waffenmeister, »und fast jeden Tag.« Und zu den Jungen: »Mitkommen!« (S. 143)

-- Ребята, это наш орудийный мастер, старший ефрейтор Махт.

-- Тише! -- остановил его Махт, коренастый блондин лет тридцати пяти, -- там у нас отдыхает шеф. -- Он повернулся к юношам. -- Вам надо получить обмундирование.

-- Ну, как ночь прошла? -- спросил Шмидлинг.

-- У нас спокойно, а вот подальше к северу устроили они баню!

-- Ну, а вообще как?

-- Каждую ночь бомбят -- да и, пожалуй, что каждый день. -- И обращаясь к приезжим: -- За мной! (c. 149)

»Halt's Maul, Mensch!« - »Das ist der Chef!« flusterte Macht. »Seid blo? still!« Sie erhielten Uniformen, eine Ausgehmontur mit einreihigem, auf