Терминологические единицы в классических антиутопиях XX века

Первые антиутопии появились в виде романов-предостережений, сатирических притч и научной фантастики. В узком смысле антиутопические романы описывали устройство тоталитарного государства, в широком же смысле - любого общества, в котором негативные тенденции развития возобладали над разумностью и гуманизмом. Обычно в антиутопиях выражается кризис исторической надежды, революционная борьба и всяческие попытки сопротивления объявляются бессмысленными. В данных произведениях авторы подчеркивают неустранимость социального зла, а наука и техника рассматриваются ими не как позитивная сила, которая способствует решению глобальных проблем и созданию справедливого общественного порядка, а как враждебное человечеству и культуре средство порабощения индивида. Антиутопия ставит под сомнение возможность достижения социальных идеалов и установления во всех отношениях идеального и справедливого общественного строя. Чаще всего ее автор исходит из убеждения, что произвольные попытки воплотить в жизнь справедливый общественный строй сопровождаются катастрофическими последствиями, потому что идеальное государство и идеальное общество - вещи разные. Создавая произведение, писатели характеризуют тоталитарное общество, в котором провозглашаемая государством идеология несвободы (часто замаскированная под лозунгами равенства, справедливости, рациональности) не ограничивается реализацией внутри государственно-управленческого аппарата, а проникает на все уровни духовной, общественной и частной жизни. По мнению многих авторов антиутопий, «проблема насаждаемой «несвободы» не только реализуется внешними силами (государством, карательно-репрессивной системой), но и закладывается в души людей» [Шахназаров 1985: 21].

Несмотря на относительную развитость уже в XVIII-XIX вв., антиутопия окончательно формируется в самостоятельный жанр и достигает своего расцвета только в первой половине XX в. И этот временной период - XX в. - характеризуется крайне сложными и противоречивыми социально-политическими явлениями: двумя мировыми войнами, частыми революциями и многочисленными национально-освободительными движениями, интенсивным развитием науки и техники и, конечно же, созданием тоталитарных режимов, при которых человека пытались превратить в обезличенного «гражданина» и «нумер», некий контролируемый «винтик» беспощадной государственной машины.

Как известно, все изменения, происходящие в реальности, окружающей человека, влияют на качество и словарный запас языка, функционирующего в данном обществе, и закрепляются в виде готового речевого продукта - т.е. текста. Таким образом, неудивительно, что все явления, описанные выше, нашли свое отражение в литературном жанре антиутопии. Это отнюдь не является случайностью, поскольку именно в антиутопии возможная угроза выступает как уже существующая, идея становится реальностью, а мечта превращается в действительность. Все это говорит о невероятной глубине замысла данного жанра и огромной важности его анализа. Несмотря на то, что такие выдающиеся литературные деятели и создатели антиутопий как Е.И. Замятин, Дж. Оруэлл, Р. Брэдберри, Э. Берджесс, А.А. Зиновьев, В. Войнович, Л. Лоури, Т.Н. Толстая и др., жили в разное время, при разных политических режимах и зачастую принадлежали если не к враждующим, то к совершенно противоположным политическим лагерям, их произведения имеют сходные черты. Так, например, все их произведения утверждают, что тоталитарная система губительна для человечества, поскольку она стремится к всеобщему подчинению и вовсе не заинтересована в развитии многогранных и ярких личностей. Все многообразие людей и палитра индивидуальностей сводится к простым различиям, которые обусловлены общественно полезными профессиями.

Такая тенденция легко объяснима, поскольку для государственного механизма чрезвычайно опасно иметь в подчинении умных и самодостаточных людей, готовых трезво оценивать окружающую обстановку. Ведь чем человек богаче духовно, тем сложнее внушить ему достаточно примитивные идеологические догмы, уверовав в которые он будет жить, и поступать во вред себе и в духовном, и в материальном смысле [Якушева 2001: 79]. То есть предупреждение романов-антиутопий состоит в том, что каждый человек должен совершенствоваться духовно, потому что именно богатый духовный мир позволяет человеку не только видеть какие-либо явления и принимать их, но и анализировать, самостоятельно делать выбор, мыслить широко, нестандартно, душа персонифицирует человека, делает его личностью. А личность в свою очередь порождает культуру, которая зачастую мешает становлению тоталитаризма. Ведь жива и действенна лишь та культура, что живет в душе человека. И чтобы подчинить человека (а через него и общество), надо уничтожить живую культуру - это задача тоталитарной системы, представленная в антиутопиях, которые описывая возможный ход событий предупреждают своих читателей. Антиутопия в литературе ХХ века как жанр, выразила тревоги и опасения людей «технического века».

Рассмотрев историю становления и жанровое своеобразие антиутопии, мы можем сделать выводы о том, что для понимания текста необходимо обратиться к историческим условиям и социальной обстановке, при которых данный текст был создан. Тексты, принадлежащие к жанру антиутопии, имеют специфическую характеристику, обусловленную особенностями характеризуемого литературного направления.

Антиутопия как жанр имеет долгую историю становления и восходит к критическим работам, посвященным другому литературному жанру - утопии. А та, в свою очередь, зародилась из мифических представлений различных народов о сказочных или райских землях, где люди всегда живут в достатке, а отношения между ними построены на принципах добра, гуманизма и справедливости. Позже утопические представления переросли в философские концепции античных мыслителей и средневековых ученых, утверждавших, что построение идеального государства возможно.

Антиутопия тесно связана с утопией и является ее логическим продолжением, развивая мысль о том, что же все-таки случится с обществом, если оно попытается перестроиться, руководствуясь принципами унификации, тотального контроля государства над личностью, повсеместном введении техники и т.д.

К сожалению, не существует единой литературной традиции, которая бы изучала жанр утопии. Это объясняется разными идеологическими особенностями и подходами двух крупных культурных центров - запада и России. Отсюда существуют два названия для данного жанра - утопия и дистопия. Обычно их отождествляют, хотя некоторые ученые считают, что понятие «антиутопия» шире и, соответственно, вбирает в себя понятие «дистопия». Антиутопия представляет собой сложный текст с глубоким замыслом, а потому предполагает тщательный анализ для своего изучения.

2.2 Главный герой как носитель языка антиутопии

2.2.1 Термины в речи героев отечественных антиутопий как средство выражения авторских интенций

Как уже было сказано ранее, роман-антиутопия представляет собой чрезвычайно сложный и оригинальный жанр, имеющий характерные для него черты: цель - предупреждение о возможной опасности построения тоталитарного общества, высмеивание утопических мотивов и людских пороков, преобладание негативных черт в изображаемом обществе и др. По таким характерным чертам мы всегда сможем выявить роман-антиутопию, а это значит, что «принадлежность текста традиционному жанру, имеющему как свои формальные показатели, так и предписанные правилами ограничения, привычные сюжеты, известные приемы построения композиции, единство персонажей…как повторяющееся созвучие семантически различных элементов обеспечивает целостное восприятие текста, определяемое автором, и понимание авторского замысла» [Боженкова 2000: 65].

И, наверное, именно персонаж является самой важной и значимой категорией для анализа, поскольку описанная в романе-антиутопии действительность воспринимается через призму понимания героя произведения, а его речь является своеобразным показателем языкового уровня развития изображаемого антиутопического общества, поскольку «рассматривая текст с точки зрения его содержания, т.е. смысловой целостности, ученые исходят из того, что он есть чужая мысль, выраженная в предметно-знаковой форме, продукт объективации сознания, который декодируется в условиях коммуникации» [Бахтин 1979:282].

В ходе настоящего исследования нами были рассмотрены произведения таких авторов, как Е.И. Замятин, Дж. Оруэлл, Р. Брэдберри, Э. Берджесс, А.А. Зиновьев, В. Войнович, Л. Лоури и Т.Н. Толстая. Был произведен комплексный анализ языка данных романов-антиутопий и, в частности, явление употребления героями огромного количества терминов, специальной лексики и элементов искусственных языков, придуманных авторами - так называемых «новоязов». Это дало возможность проследить связь лингвистических особенностей речи героев антиутопических произведений и окружающей их реальности, выяснить истинные интенции автора, выбравшего для их выражения такие своеобразные средства реализации. Все произведения русских и зарубежный антиутопистов, конечно, различаются между собой, но и в то же время имеют немало сходных черт в изображении общества и типа главного героя - одинокого борца с окружающей действительностью.

Рассматривая роман Е.И. Замятина «Мы», стоит упомянуть, что долгое время в отечественной литературе антиутопические произведения были под запретом. Обычно подобные романы опубликовывались за границей (В. Войнович, А.А. Зиновьев), а потому для русских читателей были открыты лишь недавно (80-е гг. XX).

В романе Е.И. Замятина «Мы» (1920) можно найти своеобразную картину будущего: в нем Единое государство предоставляет всем «математически безоблачное счастье». И хотя люди живут под ярким солнцем, в красивых стеклянных домах, заняты общим делом, хотя им не о чем беспокоиться, потому что у них есть все: еда, одежда, работа, крыша над головой, - они лишены свободы, у них нет даже собственных имен. Люди вместо имен носят золотые бляхи с присвоенным им государством номером: Д-503, О-90, R-13, I-330. Даже само понятие «человек» заменено понятием «нумер». Люди, «счастливые нумера», спят, едят, работают в одно и то же время, по раз и навсегда установленному порядку - Часовой Скрижали, они отказались от живых чувств, собственных стремлений, естественных желаний - от всего того, что делает одного человека непохожим на другого. И многие действительно считают, что в этом их счастье. Например, главный герой романа Д-503 утверждает: «Буду вполне откровенен: абсолютно точного решения задачи счастья нет еще и у нас: два раза в день - от 16 до 17 и от 21 до 22 единый мощный организм рассыпается на отдельные клетки: это установленные Скрижалью Личные Часы. В эти часы вы увидите: в комнате у одних целомудренно спущены шторы, другие мерно по медным ступеням Марша проходят проспектом, третьи - как я сейчас - за письменным столом. Но я твердо верю - пусть назовут меня идеалистом и фантазером - я верю: раньше или позже, но когда-нибудь и для этих часов мы найдем место в общей формуле, когда-нибудь все 86 400 секунд войдут в Часовую Скрижаль [Замятин 2009: 5]».

Интересно отметить, что помимо специфического характера языка повествования (совмещение обиходно-бытовой лексики, сочетание в одном тексте художественных тропов и научной терминологии) в романе Е. Замятина «Мы» присутствует еще одна особенность: отсутствие привычных нам личных имен, вместо них к «обезличенным» персонажам произведения обращаются по номерам. Настоящий прием не является авторским открытием Замятина. Использование номера вместо имени отсылает нас к произведениям А. Солженицына, описывающего жизнь лагерных заключенных, вся личность которых сводится к номеру на тюремной робе.

В текстах романов-антиутопий встречается и полный отказ от имен (нумера у Замятина и «имена-род занятий» у А. Зиновьева - Клеветник, Сотрудник, Академик, Художник и т.д.), и промежуточный этап, при котором у героев произведения есть имя и в то же время ему присваивается номер. Такая ситуация наблюдается в романе Л. Лоури «Дающий»: мальчика-протагониста зовут Джонас, однако имя не несет в себе эмоциональной окраски. Имя выдается в соответствии с именным списком при рождении Специалистами по уходу за детьми. Кроме стандартного имени у Джонаса есть номер «19», обозначающий, что в год своего рождения он появился девятнадцатым по счету.

Идеалом жизненного поведения для описываемого антиутопического общества является, как называет главный герой-повествователь, «разумная механичность», а все выходящее за ее пределы его пугает и относится к «дикой фантазии». Вдохновение приравнивается им к «неизвестной форме эпилепсии», а все творческое, чувственное, непредсказуемое считается отклонением от нормы, чудачеством и болезнью. Так к болезненным фантазиям Единое государство относит искусство, литературу, науку, любовь и свободу. Все это говорит о том, что данное тоталитарное государство грубо вмешалось в строение в строение личности. «Я» перестает существовать как таковое, - оно становится частью общего «мы», песчинкой коллектива, безликой составляющей толпы. И, что самое страшное, меняется язык, он больше не может выражать чувств и эмоций. Здесь помогает передать ужасающую деградацию общества многочисленная терминология Е.И. Замятина, в том числе и авторская. Герои произведения говорят и думают математическими формулами, и даже такие интимные моменты как признание в любви отражаются в виде сухих математических отчетов: «Она смеялась. Но мне ясно был виден ее нижний скорбный треугольник: две глубоких складки от углов рта к носу. И почему-то от этих складок мне стало ясно: тот, двоякоизогнутый, сутулый и крылоухий - обнимал ее - такую…» [Замятин 2009: 20].

В своем романе Е. Замятин показывает нам, как сама человеческая природа не выносит обезличенного существования. Несмотря на жесткую дисциплину и исправную работу репрессивно-карательной системы во главе с Машиной Благодетеля, в Едином государстве созревают заговор и восстание - за право на собственные чувства, за право вернуться к нормальной человеческой жизни. Но конец романа, как и многих других утопических произведений, мрачен. Нумер Д-503 излечивается от приступов «болезни» «благодаря» тому, что над ним совершают «Великую операцию» - удаление «центра фантазий» путем «троекратного прожигания Х-лучами жалкого мозгового узелка». В романе не остается «никакого бреда, никаких нелепых метафор, никаких чувств, только факты».

Помимо романа-предостережения Е. Замятина «Мы» в отечественной литературе существует немало выдающихся произведений-антиутопий.

Стоит отметить роман логика и социолога А. Зиновьева «Зияющие высоты» (1976), названный им самим «социологической повестью» в котором в саркастическо-иронической и пародийной форме описывается общественная жизнь в Советском Союзе, изображается бессмысленность и напыщенность научной жизни несуществующего года Ибанска. Роман «Зияющие высоты» является уникальным и самобытным произведением из-за своего весьма оригинального построения: сюжет отсутствует как таковой, читателя даются отдельные сцены из советской реальности (совместные выпивки у пивного ларька, перетекающие в бессмысленные, но наполненные философией споры о жизни и рассказывание политических анекдотов в присутствии должностных лиц), из событийной канвы повествование плавно перетекает в многочисленные и пространные труды непризнанного гения и интеллигента Шизофреника.

Крайне интересными для анализа предстают лингвистические особенности антиутопии. Стоит упомянуть, что в тексте отсутствует оформление прямой речи и диалогов. Имена и должности равны между собой и представляют некую смесь: Шизофреник, Сослуживец, Сотрудник, Претендент, Социолог, Художник. Фамилия у всех героев произведения одна на всех - Ибанов. Под этой фамилией выходят многочисленные и чрезвычайно похожие друг на друга приказы, трактаты и научные труды. Язык пестрит многочисленными сокращениями (ИВАШП, ГЭС, ЭВМ), социальной, философской и технической терминологией, в том числе и псевдонаучного характера, которая сочетает в себе несовместимые элементы, принадлежащие к разным областям научного знания или же единицы разговорной лексики с научными наименованиями (социальная кибернетика, официальный стукач, спонтанное социальное объединение, эпохи старого и нового сортира, синхрофазоциклобетатронный пролазыр). Все эти особенности можно проследить на примере диалога: «Болтун сказал, что есть какие-то объективные законы дезинформации вроде законов тяготения, и Шизофреник, наверняка, что-то придумал на этот счет. Шизофреник сказал, что такие законы есть. Например - тенденция свести к минимуму сведения о плохом и раздуть до максимума сведения о хорошем. А если такового нет, его следует выдумать. Врут не по злому умыслу и не по глупости, а потому, что обман есть наиболее выгодная форма социального поведения [Зиновьев 2010: 24]».

Весьма оригинальным оказывается и роман-антиутопия В. Войновича «Москва 2042», в котором автор в юмористически-трагическом виде изображает коммунистическую Москву будущего, которая становится своеобразным мини-государством, - на первый взгляд, вполне соответствующую обществу победившего коммунизма («Коммунизм в отдельно взятом городе», «Московская республика»), но по мере развития сюжета книги, становится понятным, что эти ожидания так и остались утопией [Шишкина 2001: 14]. Повествование в романе ведется от лица писателя-диссидента Виталия Карцева, попавшего в Москву будущего и убедившегося, что «московскому коммунизму» присущи те же недостатки, бывшие и при социализме: неравенство граждан, привилегированность отдельных слоёв населения, геронтократия, жёсткая политическая цензура. При всем этом московское коммунистическое общество становится еще более о бедным и одичалым даже в сравнении со знакомыми Карцеву советскими реалиями: летом граждане носят короткие штаны и юбки в целях экономии ткани, стригутся наголо и сдают волосы, а питаются суррогатами из брюквы и лебеды по талонам, которые получают за сданный «вторичный продукт» (то есть нечистоты, экспортируемые Советским Союзом на Запад взамен растраченных нефти и газа). «Но хорошо ли смеяться над нищими?» - строго спрашивает у главного героя-диссидента из прошлого писателя Карцева сам заместитель Гениалиссимуса по БЕЗО (то есть по госбезопасности). Примечательно то, что книга в целом настроена оптимистически и имеет положительный конец.

Что же касается языка произведения, то в романе-антиутопии «Москва 2042» в гипертрофированном виде даются пережитки партийного языка с многочисленными аббревиатурами и единицами партийной номенклатуры (КПГБ, МОСКОРЕП, БЕЗО, КАБЕСОТ, УПОПОТ, КК, воз вместо возможно, перезвездиться вместо перекреститься, комунянин вместо гражданин).

На основании качественного анализа лексики антиутопии мы можем утверждать, что в повседневный язык входят термины социологических и политологических наук. Вторжение этих терминологических единиц, изменение их функций в речи главных героев отражает тотальный идеологический диктат: власть устанавливает строго определенные лексемы и категорически запрещает другие: перезвездиться вместо перекреститься, слаген вместо привествия.

Несколько в стороне стоит еще одно выдающееся произведение антиутопического направления отечественной литературы Т. Толстой «Кысь». Как и в «Москве 2042», автор демонстрирует деградацию русского общества с сохранением и преумножением существующих и неискоренимых пороков (лени, глупости, пьянства, взяточничества, преклонения перед начальством, бессмысленной жестокости). Однако в романе не только показывается падение нравов и обнищание общества в целом, автором рассказывается о том, что может произойти с Россией после ядерной войны. Поэтому многие относят «Кысь» к поджанру постапокалиптической антиутопии. Роман насквозь пропитан иронией и сарказмом, а в тексте романа чрезвычайно много просторечных и грубых слов, однако, по мнению автора, ненормативная лексика употребляется нечасто.

Главный герой романа, Бенедикт - сын «прежней», жившей до взрыва женщины Полины Михайловны. После её смерти за воспитание Бенедикта берётся другой «прежний» - Никита Иванович. Он пытается приучить его к культуре, но безрезультатно. Главный герой из мечтателя и образованного человека превращается в палача - «Санитара», который разыскивает людей, хранящих у себя книги. И даже его положительные качества - стремление к знаниям, чтение книг - превращаются в жестокость, жадность и фанатизм.

Герои романа разговаривают на характерном карикатурном диалекте, изобилующем старинными словами и выражениями, а также заимствованными из разных диалектов русского. Встречается и немало неологизмов, придуманных автором: червырь, перерожденец, огнецы, кысь, кочевряжка подкаменная, налоговый мурза, дубельт. Многие слова представляют собой нарочно исковерканные автором термины и понятия: МОГОЗИН, АРУЖЫЕ, ОНЕВЕРСТЕЦКОЕ АБРАЗАВАНИЕ, ОСФАЛЬТ, ЭНТЕЛЕГЕНЦЫЯ. Этому уродливому, безграмотному языку мутировавшей и одичалой России противопоставляется язык людей, сохранивших свою культуру, традиции и человечность - «Прежних»: превалировать, элементарный, алкоголизм, хомо сапиенс, мутант, гражданин, глава государства.

В тексте Т. Толстой встречается немало реминисценций и аллюзий на произведения русской прозы и поэзии, песни и русские народные сказки, которые выдает за свои правитель и «Набольший Мурза» Федор Кузьмич Каблуков. Например, слепцы на рынке исполняют песню А. Пугачевой «Миллион алых роз», а Бенедикт переписывает на бересту очередную «сказку Ивана Кузьмича» «Курочка ряба». Сам Федор Кузьмич говорит на странной смеси цитат, чтобы подчеркнуть свой ум и высокое положение: «Что ж мне вас учить. Думаете, мне сочинять легко? Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды, ага. Забыли? Я ж об этом сочинял. Не спи, не спи, художник. Не предавайся сну. Да и окромя искусства дел невпроворот: день-деньской изобретаешь, крутишься-крутишься, ажно мозги вспухли. На мне ж все государство. Другой раз и не присядешь. Вот сейчас Указ сочинил, на-днях получите, ага. Хороший, интересный. Спасибо скажете. [Толстая 2010: 26]» Из этих произведений остается лексика, общеупотребительная для нас, но непонятная для героев романа «Кысь» (конь, суфле), что подчеркивает отвратительность и комичность описанной ситуации.

Таким образом, лексика антиутопий отечественных авторов характеризуется большим количеством терминов, которые вносят в художественный текст научный / псевдонаучный характер и формирует определенный целостный образ. При этом качественная характеристика терминов, принадлежность их к какой-либо отрасли научного знания, традиционный характер или же окказиональность позволяет лучше понять душевный мир героя, который употребляет их в речи. А, следовательно, анализ лексики произведения и, в частности, характеристика ее терминосистемы помогает выявить интенция автора.

2.2.2 Терминологические единицы в речи героев зарубежных антиутопических произведений

В зарубежной литературе наиболее известными антиутопиям являются «Скотный двор» и «1984» Дж. Оруэлла, «451 градус по Фаренгейту» Р. Брэдбери, «Заводной апельсин» Э. Берджесса и «Дающий» Л. Лоури, произведение, занимающее промежуточное место между антиутопией и детским фэнтези.

Что касается «Скотного двора»/ «Скотского хутора»/ «Фермы животных» (1945) Дж. Оруэлла, то сказка-притча о животных, которые восстали против человека и решили построить свое собственное государство в пределах фермы, за многие десятилетия обросла многочисленными толкованиями. Наиболее типичное и распространенное - нахождение в тексте политических аллюзий. В СССР «Скотский хутор» был издан через 42 года после его опубликования в Англии и сразу был однозначно воспринят как сатира на Советский Союз. Многие видят в изображенных Дж. Оруэллом персонажах-животных полупрозрачный намек автора на некоторых политических деятелей и типичных представителей социальных классов. Так, например, образ борова Наполеона, после восстания животных захватившего власть благодаря выращенным им собакам, проводившего на ферме массовые репрессии и породившего культ собственной личности, пародирует образ И. Сталина. Интеллигентный кабанчик Снежок, претворяющий в жизнь фермы различные нововведения и позже изгнанный своим политическим оппонентом Наполеоном, напоминает Л. Троцкого, высланного из СССР. Образ Старого Майера - духовного наставника и пророка революции во многом схож с реальным политическим деятелем В. Лениным. Как отмечает литературовед и критик А. Блюм, автором «обыгрывается помещение тела Ленина в Мавзолей - в данном случае это череп Старого Майора, который животные водрузили на возвышение и каждое утро отдавали ему честь» [Блюм 2003: 14]. Конь-трудяга Боксер сопоставим с собирательным образом стахановца, говорящий ворон Мозус, проповедовавший учение о Леденцовой горе - рае для животных, - с православной церковью и т.д.

Имея характер сказки, данная антиутопия содержит в себе небольшое количество терминов и лексических единиц, имеющих отношение к партийной номенклатуре (анимализм, интеллект, тирания, просвещение, система воззрений, ассамблея, организации, комитеты, ликбез, республика, работник интеллектуального труда, фракция и др.).

Еще одно антиутопическое произведение Дж. Оруэлла «1984» - это весьма зловещий роман, но содержащий в себе некоторые элементы сатиры. Название романа, его терминология и даже имя автора впоследствии стали нарицательными и употребляются для обозначения общественного уклада, напоминающего тоталитарный режим описанный в книге (Большой Брат смотрит на тебя, дважды два равно пять). Неоднократно становился как жертвой цензуры в социалистических странах, так и объектом бойкота и травли со стороны левых кругов на Западе. Роман активно использовался западной пропагандой в качестве антисоциалистической сатиры. Однако роман показывает человеконенавистническую сущность как коммунизма в его вульгаризированном понимании, так и капитализма. Он направлен в том числе и на критику западного общественного устройства. В романе можно увидеть много черт не только тоталитарных режимов, но и современной автору буржуазной Англии. Сам писатель, бывший демократическим социалистом, заявлял, что «1984» не следует рассматривать в качестве критики социалистических идей. Напротив, в своём эссе «Почему я пишу» (1946) Оруэлл настаивал на том, что все его произведения, начиная с периода Гражданской войны в Испании, были «прямо или косвенно за демократический социализм, как я его понимал» [Оруэлл 2011: 68].

Антиутопия Дж. Оруэлла «1984» показывает тотальное уничтожение личности государством как на физическом уровне (показательные казни, лагеря, пытки), так и на нравственном (публичные «раскаяния», натаскивание детей на постоянную слежку за родственниками и соседями и изобличение собственных родителей). Как оказывается в ходе повествования самое страшное слово для жителей выдуманного государства Океании «распылить» значит не уничтожить, а много хуже - вытравить из человека всяческие мысли о свободе, любви, дружбе, заставить слепо следовать курсом, намеченными правительством и партией.

Такая печальная участь ожидала главного героя романа Уинстона Смита - члена внешней партии, который работает в министерстве правды, фальсифицируя цифры и имена в исторических документах. Из-за его работы и партийной принадлежности в тексте изобилуют различного рода термины и слова партийной номенклатуры: общественный центр, директива, плановый комитет, редакционная группа, политическая правомерность, режим экономии, партиец, государственный аппарат.

Кроме того, имеет место быть так называемый «новояз», придуманный автором, который содержит искаженные лексические единицы, сжатые и сокращенные: пролы (беспартийный пролетариат), минимир (министерство мира), плюсплюс (очень хорошо), СБ (Старший Брат), двоемыслие, речекряк и др. «Новояз» является особой формой языка и словарного запаса. Новый язык формируется по принципу «невозможно сделать (и даже подумать) то, что нельзя выразить словами». Поэтому с каждым новым изданием словаря новояза из него выбрасываются слова и понятия, неугодные господствующей идеологии: «Каждое сокращение было успехом, ибо чем меньше выбор слов, тем меньше искушение задуматься» [Оруэлл 2010: 34]. Зато присутствует множество новых слов, в основном, сокращений более длинных фраз, что тоже помогает избавиться от многозначности старояза (старого непартийного языка). Например, фраза «идейно крепкий речекряк» означает похвалу человеку, который говорит идеологически выверенно, «без участия высших нервных центров».

Основное понятие, характеризующее сознание жителей Океании - это так называемое «двоемыслие». Пояснить идею двоемыслия (англ. doublethink) можно следующим образом: на фронтоне здания, в котором работал герой романа, висели лозунги:

Война - это мир

Свобода - это рабство

Незнание - сила

Таким образом, двоемыслие - это способность искренне верить в две взаимоисключающие вещи, либо менять своё мнение на противоположное при идеологической необходимости. Ключевым словом новояза было «белочёрный», содержавшее два взаимоисключающих понятия. Оно «означало привычку нагло, вопреки фактам, настаивать на том, что чёрное - бело» [Оруэлл 2010: 17]. Для понимания лозунгов ангсоца (английского социализма), например лозунга «Свобода - это рабство», тоже было необходимо двоемыслие. В романе Дж. Оруэлла искажается сама природа термина, поскольку отображаемое им понятие определяется заведомо недопустимым способом - соединением нескольких частей, противоречащих друг другу.

Введение двоемыслия и употребление элементов уродливого и сухого канцеляристского языка, в котором даже нет таких базовых единиц как любовь, свобода показывают, до чего может дойти контроль государства, убравшего мировые человеческие ценности не только из языка, а из самого сознания человека.

Если говорить о произведении Р. Брэдбери «451 градус по Фаренгейту» (1953), то можно сказать, что своим необычным и весьма оригинальным замыслом автор романа выразил отношение к бездуховному обществу, которое променяло красоту и мудрость книги на индустрию удовольствий и беспамятство. Антиутопическое общество в романе опирается на массовую культуру и потребительское мышление, а все книги, которые могут заставить людей задуматься о жизни, подлежат уничтожению, и даже их хранение является преступлением. Люди, способные задумываться о жизни, видеть истинное лицо умирающего общества и критически мыслить, оказываются вне закона.

Как и во многих антиутопических романах, главным героем романа, Гай Монтэг, одиночка и борец, не способный смириться с окружающей глупостью и несправедливостью. Протагонист работает «пожарным» (что в романе означает сожжение книг), и он твердо убежден, что выполняет свою работу «на пользу человечества». Но в скором времени Монтэг понимает правду и разочаровывается в идеалах общества, а затем превращается в преступника и изгоя и присоединяется к небольшой подпольной группе маргиналов, которые заучивают тексты книг, хранят в памяти тексты и таким образом сохраняют бесценную информацию для потомков.

Трагедия изображаемого общества заключается не только в том, что люди сжигают книги, лишают себя важного источника информации, мыслей, настоящих чувств, но и полностью теряют связь с природой, с интеллектуальным наследием человечества. Люди только и делают, что спешат на работу или обратно с работы домой и никогда не говорят о том, что они думают на самом деле, что чувствуют, разглагольствуя лишь о бессмысленном и пустом, и восторгаются только материальными ценностями. Дома они окружают себя интерактивным телевидением, которое проецирует изображение сразу на все четыре стены со встроенными кинескопами, и заполняют своё свободное время просмотром телевизионных передач и бесконечных мыльных опер. Это и есть политика государства - отвлечь людей от действительно важных мыслей - от войны, смертей, жестокости, заставить людей перестать думать. Как объясняет начальник Монтэга брандмейстер Битти: «Срок обучения в школах сокращается, дисциплина падает, философия, история, языки упразднены. Английскому языку и орфографии уделяется все меньше и меньше времени, и наконец эти предметы заброшены совсем. Жизнь коротка. Что тебе нужно? Прежде всего работа, а после работы развлечения, а их кругом сколько угодно, на каждом шагу, наслаждайтесь! Так зачем же учиться чему-нибудь, кроме умения нажимать кнопки, включать рубильники, завинчивать гайки, пригонять болты? [Брэдберри 1987: 25]».Однако «благополучное», на первый взгляд, государство находится на пороге тотальной разрушительной войны, которая разражается в конце произведения.

Описывая это общество, автор употребляет терминологию и специальную лексику, относящуюся к пожарному делу (брандспойт, воспламенитель, брандмейстер, рубильник) и средствам массовой информации (телевизионная комната, портативный передатчик системы «Ракушка», телевизионные стены, издатель, радиовещатель, массовость потребления, дивертисмент). Однако своеобразным противопоставлением остаются единицы, принадлежащие к области науки, культуры, литературы и философии (пчелиная матка, рентгеновские лучи, пищевод, аборт, барабанная перепонка, авторитет, меланхолия, существительные, глаголы, прилагательные).

Крайне необычен для анализа и роман-антиутопия Э. Берджесса «Заводной (механический) апельсин» (1962), рассказывающий о приключениях и мытарствах главного героя - подростка Алекса, главаря молодежной банды, который живет в ужасном и жестоком обществе смешанной русско-американской культуры и то сам становится палачом, нападая и грабя беззащитных горожан, то превращается в беспомощную жертву, когда государственное секретное учреждение проводит над ним опыты и вторгается в сознание подростка.

Берджесс, желая оживить свой роман, насыщает его жаргонными словами из так называемого «надсата», взятыми из русского и цыганского языков. История создания выдуманного сленга такова: в то время, когда Берджесс думал о языке романа, он оказался в Ленинграде, где и решил создать некий интернациональный язык, каким и стал надсат. Основная сложность перевода англоязычного романа на русский язык состоит в том, чтобы эти слова для русскоязычного читателя выглядели столь же непривычно, как и для англоязычного. Существует несколько способов перевода языка надсат. Например, В. Бошняк придумал набирать эти слова латиницей, выделяя их таким образом из текста на русском языке. Вот, как выглядит в его версии перебранка Алекса с главарем вражеской банды: «Кого я вижу! Надо же! Неужто жирный и вонючий, неужто мерзкий наш и подлый Биллибой, koziol и svolotsh! Как поживаешь, ты, kal в горшке, пузырь с касторкой?» [Берджесс 2010: 8].

В переводе Е. Синельщикова «русские» слова переведены на английский и даны в тексте кириллицей: При виде незваных гостей девочка сделала ярко накрашенный ротик буквой «О», а молодой мэн в роговых глассиз поднял голову от тайпрайтера и недоуменно взглянул на нас. По всему столу перед ним были разбросаны шитсы пейпера. Справа от тай-пера они были сложены в аккуратный колон. В тот вечер нам везло на интеллигентных мэнов.

В основном в романе персонажи в качестве жаргонных используют обычные русские общеупотребимые слова - «мальчик» (mallshik), «лицо» (litso), «чай» (tshai) и т.д.

Использование молодёжного сленга «надсат» в антиутопии Э. Берджесса «Заводной апельсин» превращает роман в некое подобие сканворда, ребуса, закодированного послания. При этом происходит процесс «очуждения», отстраненности от знакомого и привычного мира. По мнению. К. Дикса, через постижение сленга происходит ещё один важный момент осознания и произведения, и общества, в нем изображенного: берджессовский вариант общества будущего - результат русско-американского вмешательства или вторжения (вспомним, что 60 - е годы прошли под знаменем истерической боязни третьей мировой (ядерной) войны, коммунистической угрозы) [Дикс 2002: 15].

Само название сленга «надсат» (nadsat) есть ни что иное как транслитерация русского суффикса «-надцать» (англ. - «teen») и является дополнительной характеристикой героев (и их социально-значимой сущности) романа, ибо это подростки (тинэйджеры) - наиболее ранимая, неустоявшаяся часть общества, способная на неадекватные поступки, необъяснимую жестокость, скрывающая за всем этим собственные опасения, неуверенность, страх перед большим и непонятным миром взрослых.

В романе Э. Берджесса мы можем увидеть как привычные нам лексические единицы «нормального» языка (кристаллография, микрорайон, милисенты (менты) - полицейские, «молоко с ножами» - напиток из молока с наркотическими веществами, муниципальная застройка, муниципальная собственность, наставник по перевоспитанию), так и надсата (smeh, hrust, babusija, denga, zabegalovka, otpad).

По сути, языком «надсат» пользуются герои с искореженным, разорванным сознанием, что характерно для жителей любой антиутопии. Их язык - показатель состояния деградировавшего общества, в котором они живут, а точнее, отношения к нему.

3. Анализ и классификация лексических единиц в терминологических словарях антиутопий

3.1 Особенности описания и классификации лексического материала текстов антиутопий

При классификации лексических единиц текста, как признают лексикографы, встает задача установления номенклатуры объединений слов (необходимый этап описания всего словаря в идеографическом плане) и выявления их типологии. Сложность этой задачи состоит в необходимости описания всей лексики какого-либо текста с единых теоретических позиций, в единых принципах [Кронгауз 2005: 130].

Одним из способов систематизации исследуемого материала является семантическое поле - совокупность языковых единиц, объединенных общностью значения и представляющих предметное, понятийное или функциональное сходство обозначаемых явлений [Крысин 2009: 57]. Одним из примеров семантического поля может служить группа из найденных в анализируемых текстах обозначений режимов правления, состоящее из нескольких рядов (диктатура, демократия, республика, тирания, монархия, и т.д.): общим семантическим компонентом здесь является «режим». Участниками семантического поля выступают лексико-семантические группы. Таким образом семантическое поле предстает как родовое понятие по отношению к лексико-семантической группе - понятию видовому.

По определению Г.С. Щура, лексико-семантическая группа - это группа слов, достаточно тесно связанных между собой по смыслу. Однако поскольку смысловые связи между словами чрезвычайно разнообразны, термин ЛСГ используется по отношению к лексическим единицам, объединенным разными типами смысловой общности [Щур 974: 26]. Например, например лексико-семантическую группу представляют собой термины-глаголы, имеющие значение (в том числе и контекстуальное) «убить», казнить: справить Праздник Правосудия, распылить, вылечить, исполнить приговор, аннигилировать, утилизировать, удалить и т.п. Члены лексико-семантической группы связаны определенными семантико-парадигматическими отношениями (синонимии, антонимии, гипонимии, гиперонимии, всякого рода включений, уточнений, дифференциации, обобщений близких и / или сопредельных значений). В данном случае имеет место быть синонимия элементов. Если рассматривать лексико-семантическую группу «возрастные группы» (гипероним), то в ее состав входят элементы (гипонимы): Младенцы, Годовалые, Трехлетние, Семилетние, Восьмилетние, Девятилетние, Десятилетние, Одиннадцатилетние, Двенадцатилетние, Взрослые, Старые.

В отличие от лексико-семантической тематическая группа характеризуется разнотипностью языковых отношений между ее членами или отсутствие таковых вообще. Т.е. тематическая группа - это совокупность слов, объединенных на основе внеязыковой общности обозначаемых ими предметов или понятий. Примером тематической группы является объединение слов винокурение, гужевой транспорт, жнейка, дренаж, механические грабли, силосование в категорию «сельское хозяйство».

Поскольку в тематические группы организуются целые «отрезки действительности» [Сулименко 2008: 52], то в языке существует огромное количество этих тематических рядов (примером тематических групп могут служить названия архитектурных сооружений, внутреннего убранства жилища, частей человеческого тела, термины скотоводства, ботанические термины, названия транспортных средств, поселений и т.д.).

Классификация лексического материала по тематическим группам - один из наиболее распространенных приемов описания лексики. Данный термин толкуется в словаре О.С. Ахмановой как «ряд слов, более или менее близко совпадающих по своему основному семантическому полю» [Ахманова 1969: 118]. По существу данное определение стирает различие между тематической группой и семантическим полем.

Д.Н. Шмелев указывает: «Отображая определенным образом те или иные «отрезки действительности», слова естественно связаны между собой, как взаимосвязаны и отображаемые ими явления самой действительности [Шмелев 1973: 13-14]». Такие «тематические группы» слов, выделяемые «на основании предметно-логической общности, во многих случаях характеризуются и некоторыми общими для них собственно языковыми признаками, иначе говоря, многие тематические группы оказываются при ближайшем рассмотрении также и лексико-семантическими группами».

Другими словами, тематическая группа представляет собой ряд слов, более или менее близко совпадающих по своему основному семантическому полю.

3.2 Классификация терминов на основе их лексико-семантических показателей

Используя метод сплошной выборки, в ходе выполнения данной дипломной работы нами было собрано и проанализировано 1495 единиц (как отдельных слов, так и словосочетаний), которые представляют собой терминологическую лексику философской, социологической, технической, военной, финансово-экономической, математической, биологической, лингвистической и др. областей человеческого знания, используемую в художественных письменных текстах жанра романа-антиутопии.

Помимо сплошной выборки в ходе исследования были использованы следующие методы: описательно-аналитический, метод анализа и синтеза, количественный, качественный, классификации.

Выбор названных методов обусловлен необходимостью составления, описания и анализа антиутопической терминосистемы. Так, например, на основе описательно-аналитического и качественного анализа было получено описание видов реалий, которые обозначают собранные нами антиутопические термины. Количественный метод позволил провести анализ процентного соотношения тематических групп в лексике исследуемой терминосистемы.

Метод анализа и синтеза, помог собрать и обобщить теоретический материал, а также подвести итоги исследования.

В процессе работы была выявлена классификация видов реалий, выполненная и использованием метода теоретической лингвистики - метода классификации.

Основанием классификации найденных терминов служат различные отдельные признаки терминов - содержательные, формальные, функциональные, внутри- и внеязыковые. Все эти классификации могут быть связаны с теми конкретными науками и областями знания, в которых они используются.

1. Исконные/ заимствованные термины.

Русский язык, отражающий ментальную сторону и научно-технический опыт русского народа, содержит множество названий для предметов и явлений, встречающихся в антиутопической реальности. Некоторое количество исконных научных и технических терминов перешли из русской бытовой лексики (прямая, пуповина, луч, мотыль). Но приходится отмечать, что во многих областях знания русский язык является заимствующей стороной, так как многие термины, обозначавшие новые для русского человека реалии, пришли из языков стран, имеющих долгую историю становления общественно-экономических отношений и капитальных трудов в различных сферах функционирования науки и техники (x-лучи, агония, аккорд, алкоголь, алгебра, ассонанс, граматика).

Это обусловливает проникновение новых реалий в русскую действительность и заимствование терминов для их обозначения. В качестве языка-источника интернационализмов могут выступать разные языки, образующие языковые системы, служащие выражением сфер деятельности, которые почти стереотипны у носителей разных народов. Часто такими языками выступают греческий и латинский, являющиеся своеобразной базой для пополнения научной и технической терминологии ввиду сложившейся научной традиции и международного характера распространения. Но в последнее время языком-источником все чаще становится английский язык, который зачастую функционирует как язык-посредник в науке, культуре, экономике и др. Кроме того, немаловажным фактором является и то, что многие писатели-антиутописты были англоязычными авторами и, соответственно, при переводе часто новые для русского читателя реалии имеют английские корни (в том числе заимствуются и калькируются на русский язык многочисленные окказионализмы)

При заимствовании терминов из различных языков в русский в терминосистемах языка антиутопий прослеживается тенденция к унификации содержания терминов двух языков, которая проявляется в сходстве метафорических сдвигов от общего слова к слову-термину, такие явления в языке можно объяснить общностью мышления и культур двух народов, стремящихся к однозначному выражению экономических реалий.

Таким образом, показатель соотношения исконных/ заимствованных терминов выглядит следующим образом.

Таким образом, около половины экономических терминов являются для русского языка заимствованными.

2. Мотивированность.

Как отмечает С.Н. Гореликова, термин в отличии от других слов возникает лишь одним способом - он создается, придумывается для названия специального понятия. Сначала появляется специальное понятие, а затем находится знак для его названия. В этом смысле термин вторичен и, следовательно, по сути всегда мотивирован. Мы догадаемся о значении и таких терминов как «деньги», «товары», «налог», «двигатель», «трение», «сопротивление», т. к. эти термины были «сделаны» из слов общелитературного языка. Часто непонятны, немотивированны для нас заимствования, которые мы переводим дословно или добуквенно, например: гекзаметрический маятник, зал Тейлоровских экзерсисов, интеграл, кницы, трансцендентные величины. Мотивировка и перевод калькированных заимствований предполагает описание специального понятия через набор признаков, т.е. логико-понятийный анализ термина [Гореликова 2002: 24].

Таким образом, с точки зрения русского языка соотношение мотивированной / немотивированной лексики выглядит следующим образом:

Мы можем сделать вывод, что большая часть терминологии является мотивированной. Это объясняется стремлением к понятности и однозначности толкования термина.

3. Однозначность.

Термин всегда обозначает конкретное специальное понятие и в этом смысле термин однозначен. В то же время можно найти несколько определений одного и того же термина в словаре. Наличие нескольких определений - это, как правило, результат использования термина знака для названия специальных понятий, которые входят в разные понятийные системы и подсистемы. Терминологическая многозначность легко снимается, т. к. достаточно определить системы или подсистему, к которой термин относится, и в этой системе у данного знака будет только одно значение. Например термин диссонанс имеет несколько значений: 1) в математике - сложное отношение чисел; 2) в физиологии - нарушение в работе живого организма; 3) в физике (акустике) - звучание тонов, «не сливающихся» друг с другом; 4) в музыке - аккорды, включающие хотя бы один из малых интервалов; 5) в психологии - душевный разлад, нарушение гармонии; 6) в поэзии - неточная рифма с совпадающимисогласными и несовпадающим ударным гласным [http://tolkslovar.ru].