Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Актуальность темы исследования. 1 января 2013 г.вступил в силу в полном объёме Федеральный закон от 29 декабря 2010 № 433-ФЗ. Вобрав всю критику со стороны Европейского Суда по правам человека, законодатель предпринял попытку вступить на путь приведения процессуальной формы в соответствие с Европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод (и её протоколами). Апробированный более чем 50-тилетним негативным опытом, надзорный порядок производства по вступившим в силу судебным решениям уступил место принципиально новой «надзорно-кассационной» процессуальной форме. Главной целью нового порядка являлось приведение уголовного судопроизводства в соответствие с международными стандартами правовой определенности, основной методологический базис которых в своей сути был выработан правоприменительной практикой ЕСПЧ. С момента введения в действие закона прошло уже более 4 лет, в связи с этим нам представляется необходимым рассмотреть действующее правовое регулирование и сложившуюся практику применения норм на предмет реальной имплементации ценностных свойств принципа правовой определенности в российское уголовно-процессуальное законодательство. Особую важность настоящий анализ приобретает в связи с последовательной и, можно сказать, тенденциозной законодательной и правоприменительной политикой соответствующих государственных органов, направленной на реанимацию старых процессуальных институтов, которые ставят под сомнение суть и смысл реформы экстраординарных стадий уголовного судопроизводства. Учитывая, что каких-либо полномасштабных отдельных исследований, консолидирующих многообразие подходов и посвященных рассматриваемому вопросу, никто изученных специалистов не проводил. В данной связи, настоящую работу мы считаем своевременной.

Целью настоящего исследования является проведения системного анализа действующего правового регулирования кассационного и надзорного порядка производства по уголовным делам на предмет фактической имплементации законодателем фундаментального принципа правовой определенности в российский уголовно-процессуальный порядок, выявление противоречий правового регулирования, а также предложение путей их преодоления.

Задачи исследования:

Ш определить понятие и институциональные гарантии действия принципа правовой определенности в национальном законодательстве;

Ш выявить основные методологические (объективные) препятствия непосредственного действия принципа правовой определенности, при этом дать оценку действиям законодателя по их преодолению;

Ш рассмотреть на базе исследования положений Федерального закона от 29 декабря 2010 № 433-ФЗ (и последующих непосредственно связанных с ним правовых актов) насколько действующая процессуальная форма кассации и надзора по уголовным делам оптимизирована под международно-правовые стандарты справедливого судопроизводства (стандарты правовой определенности).

Объект - закономерности правового регулирования общественных отношений складывающихся при уголовно-процессуальной проверке вступивших в законную силу судебных решений.

Предмет - нормы уголовно-процессуального права, регулирующие порядок производства по вступившим в законную силу приговорам, определениям и постановлениям суда; правоприменительная практика соответствующих норм; совокупность научных воззрений ученых-правоведов, посвященных проблемной области исследования.

Теоретическая база. Имея весомую ценностную составляющую и важную для эффективного судопроизводства практическую обстоятельность, принцип правовой определенности привлекал в качестве полноценного объекта исследования, как ученых, представителей науки германо-романской правовой системы (в число которых мы конвенционально включаем российских ученых-юристов), так и исследователей права англосаксонской юридической традиции.

Методологической основой настоящего исследования выступил диалектический метод, позволивший выявить объективно существующие нормативные противоречия действия принципаправовой определенности в уголовно-процессуальном законодательстве. В работе также широко применены общенаучные методы-операции, такие как абстрагирование, анализ, синтез, системный подход. Немаловажно также упомянуть о применении частно-научных юридических методов, включающих историко-правовой метод, логико-юридический метод, метод юридической интерпретации и метод сравнительно-правового исследования.

Научная новизна настоящего исследования. В работе представлен широкомасштабный анализ реформы проверочных производств уголовного процесса, реализованной Федеральным законом от 29 декабря 2010 № 433-ФЗ на предмет имплементации фундаментального принципа правовой определенности судебного решения как непосредственно, так и с учетом новелл федеральных законов от 31 декабря 2014 г. № 518-ФЗ и от 03.07.2016 № 322-ФЗ. Также, представлены объективные противоречия реализации принципа правовой определенностив российское уголовно-процессуальное законодательство. До настоящего момента исследователи обращали внимание исключительно на субъективные аспекты проблемного вопроса (нежелание законодателя; искаженное правосознание судей).

Структура выпускной квалификационной работы обусловлена целью и задачами исследования и состоит из введения, двух глав, включающие пять параграфов, заключения и списка использованных источников.

Глава 1. Теоретические подходы к юридической природе принципа правовой определенности в российском и зарубежном праве

Ценностью и, в то же время важнейшими качествами правосудия как способа обеспечения определенности в правовом статусе участников юридических отношений являются такие свойства его результатов (правоприменительных актов), которыми правовой конфликт разрешён и окончательно определены права и обязанности сторон-участников спорного правоотношения. Полагаем, apriori невозможно достичь справедливости при отправлении правосудия в отсутствие механизмов, обеспечивающих реальную силу судебного акта и таких его важнейших качеств как неопровержимость, окончательность, преюдициальность. В связи с этим сущностная составляющая любого акта правосудия сводится к фундаментальному общепризнанному принципу правовой определенности, которую в российской доктрине традиционно относят к свойствам судебного решения, вступившего в законную силу.

Принцип правовой определенности, учитывая весь плюрализм доктринальных подходов к определению его сущности, является категорией с довольно широким масштабом контекстов его употребления. В данной связи особую важность приобретает анализ всего многообразия применения ключевого для настоящего исследования принципа, на основе которого представляется необходимым выявить качества, имманентно присущие принципу правовой определенности как средству обеспечения стабильности вступивших в силу судебных решений. Для этой цели особую важность приобретают тезисы, сформулированные судебной практикой Европейского суда по права человека (далее - ЕСПЧ) и Конституционного Суда Российской Федерации (далее - КС РФ).

Анализ практики ЕСПЧ и КС позволяют говорить о двойственности понимания принципа правовой определенности. Системный подход к осознанию данного правового явления даёт возможность рассматривать его 1) как один из элементов содержательно более общей системы (концепции); и 2) как системно структурированный принцип, вбирающий в себя свои самостоятельные элементы. Рассмотрим особенности каждого их названных элементов.

В Постановлении Большой Палаты ЕСПЧ от 28 октября 1999 г. по делу «Бруманеску против Румынии», Европейский Суд, посредством толкования п. 1 ст. 6 Конвенции о защите прав и основных свобод в системе с её преамбулой, выдвинул тезис о том, что принцип правовой определенности является одним из аспектов верховенства права. Согласно позиции ЕСПЧ, верховенство права, применительно к принципу правовой определенности, является исходным и системообразующим. К сожалению, ЕСПЧ ограничился только данным тезисом. Однако это не помешало представителям российской доктрины сделать аналогичный вывод, признавая принцип верховенства права в качестве всеобъемлющего наследия договаривающихся государств, включающий в себя совокупность конструирующих его элементов, в число которых конвенционально принято включать и принцип правовой определенности.

Конституционный Суд РФ определяет принцип правовой определенности как «возможность в разумных пределах предвидеть последствия своего поведения и быть уверенными в неизменности своего официально признанного статуса, приобретенных прав и обязанностей». Такой подход, в своих ключевых аспектах, ещё ранее был свойственен ЕСПЧ. В Постановлении от 26 апреля 1979 г. «Санди Таймс против Соединенного Королевства» ЕСПЧ отметил: «норма не может считаться «законом», если она не сформулирована с достаточной степенью точности, позволяющей гражданину сообразовывать с ней свое поведение: он должен иметь возможность, …предвидеть, в разумной применительно к обстоятельствам степени, последствия, которые может повлечь за собой данное действие».

Несмотря на сходство отмеченных позиций, ЕСПЧ в своих постановлениях отличается меньшей согласованностью. В одних случаях, ссылаясь на принцип правовой определенности, ЕСПЧ указывает на необходимость точного и недвусмысленного изложения законодателем норм материального закона; в других, указывает на несоответствие принципу правовой определенности фактов различного применения национальным верховным судом одного и того же закона.

Так, некоторые противоречия вынуждают сделать вывод об отсутствии концептуального единства в понимании принципа правовой определенности. Поэтому методологически важно провести терминологическое разграничение между двумя наиболее отождествляемыми с правовой определенностью принципамиresjudicata иnonbisinidem, а такжеинститутом законной силы судебного решения, учитывая в ряде случаев их явно умышленное контекстуальное смешение, отсутствие единства в понимании соотношения указанных категорий в доктрине, а также безусловную важность решения данной задачи для выяснения юридической природы правовой определенности для целей исследования.

1.Правовая определенность и resjudicata. Resjudicataупотребляется в нормах римского права в качестве термина, дословный перевод которого означает «разрешенное дело»; «дело, по которому вынесено решение». Практическая составляющая этого принципа находит своё выражение в двух латинских максимах: «Interest reipublicae ut sit finis litium»(Общественный интерес требует, чтобы судебный процесс имел окончание) и «Nemo debet bis vexari prouna et eadem causa»(Никто не должен представать перед судом дважды по одному и тому же делу). Последняя вбирает в себя и другое римское правило nebisdeeademresitactio, популяризованное в доктрине и судебной практике как принцип nonbisinidem,материальное воплощение которого конвенционально отвечает целямresjudicata (содержательно эти категории, однако, отличаются).

Научные воззрения исследователей общего права, при всей специфике англосаксонской правовой системы, радикально не отличаются от понимания resjudicata в Европе или России. В частности, Дж. Спенсер Боуэр понимал сущностную составляющую resjudicata как, своего рода, дихотомию публично-правовой и частноправовой теорий. Под первой, автор понимал общественный интерес, заключающийся в завершении споров и окончательности и определенности судебных решений. Вторая, состояла в том, что одно лицо должно быть защищено от бесконечных (правовых) требований со стороны другого лица.

Н. Эндрюс, анализируя прецедентную практику судов Великобритании, рассматривает идею resjudicata через призму такой процессуальной категории (отвечающей целям resjudicata) как запрет возражений (estoppel). Если конкретно, через единство двух её составляющих: запрета возражений в отношении основания иска (cause of action estoppel - запрет тождества иска) и запрета возражений по решенному вопросу (issue estoppel - преюдициальность ранее установленных обстоятельств).

Истоки resjudicataпокоятся в древнеримском судопроизводстве, историю которого условно принято делить на три периода: 1) legisactions (легисакционный процесс), 2) actionesperformulas (формулярный процесс), 3) экстраординарный процесс. Отличительный признак легисакционного и формулярного процессов состоял в абсолютном отсутствии возможности обжаловать решение, которым дело разрешено по существу. С момента вынесения sententiajudicis производство по делу прекращалось, и процесс в безусловном порядке переходил на стадию исполнения. В экстраординарном процессе римскими законами была предоставлена возможность апелляционного обжалования вынесенного судебного акта. Решение становилось обязательным для сторон по истечении срока его обжалования во второй инстанции. Истечение срока ознаменовывало момент вступления судебного акта в законную силу, с чем связывалось приобретение им особых свойств исключительности, неопровержимости и окончательности, единство которых придавало решению статус resjudicata;возможность преодоления последнего отсутствовала.

Таким образом, понятие resjudicataвозникло в римском праве в рамках института законной силы судебного решения, и по верному замечанию И.С. Дикарева, представляет собой такой набор качеств окончательного судебного акта, когда активизируется весь комплекс заложенного в нём, как в акте правосудия, свойств - неопровержимость, общеобязательность, исключительность.

Что касается соотношения принципа правовой определенности и resjudicata, то, в частности, судебная практика ЕСПЧ, в целом, непротиворечива. Например, в контексте Постановления ЕСПЧ по делу «Королев против России»принципы правовой определенности и resjudicata терминологически уравнены друг с другом. Подобный подход ЕСПЧ в вопросах применения принципа правовой определенности позволяет говорить о его большей, относительноresjudicata,смысловой содержательности. В связи с этим, полагаем обоснованным будет тезис о том, что принцип правой определенности концептуально является понятием более широким, нежели чем принцип resjudicata. В подтверждении данного тезиса, обратимся к некоторым теоретическим наработкам относительно смыслообразующих факторов принципа правовой определенности.

Попытка разработки единой концепции понимания правовой определенности (её базовые общетеоретические аспекты) были предприняты Л.Л. Фуллером, который в исследуемую категорию включал: во-первых, недвусмысленность и однозначность нормы закона; во-вторых, последовательность изложения правовых норм и отсутствие противоречий (коллизий) между ними; в-третьих, их действие во времени должно быть до известной степени постоянными; в-четвертых, закон не должен требовать aprioriнеисполнимого и, в конце концов, правоприменительная практика не должна следовать по пути несоответствия смыслу закона.

Отдельным вопросом является форма и содержание рассматриваемого принципа, применительно к уголовному судопроизводству. Полагаем, наиболее оправданный перечень структурирующих правовую определенность факторов в уголовном процессе выделен Н.Н. Ковтуном.Автор обращает внимание, что сугубо практический срез проблемы правовой определенности в российском уголовно-процессуальном законодательстве позволяет говорить о таких его сущностных аспектах, как: 1) определенность в системе источников права и их иерархии; 2) формальная определенность индивидуальных правовых предписаний; 3) определенность практики их применения; 4) окончательность актов суда и правового статуса субъектов, ими установленного. В свою очередь, под последним аспектом следует понимать правовую определенность судебного решения, т.е. совокупность его свойств, образующих resjudicata.

Таким образом, resjudicata, являясь самостоятельным межотраслевым принципом с уникальной смысловой наполняемостью, в то же время является частью принципа, стоящего на более высоком уровне научного обобщения, в доктрине известного как принцип правовой определенности. Учитывая давно сложившуюся в доктрине практику обозначения принципов resjudicata и правовой определенности в качестве синонимичных понятий в контексте окончательности судебных решений, полагаем, что не следует считать терминологической ошибкой их контекстуальное смешение. В целом, оно абсолютно оправданно. Считаем, что к этому следует относиться как к уже давно закрепившемуся в научном и практическом обиходе обыкновению.

2. Правовая определенность и non bis in idem.В литературе указывается на довольно обширную нормативную интерпретацию принципа nonbisinidem, в котором условно можно выделить две составляющие: материальную и процессуальную. Первая, раскрыта Конституционным Судом в Постановлении от 19 марта 2003 г. № 3-П. Речь идет: 1) об исключении повторного осуждения и наказания лица за одно и то же преступление; 2) о запрете квалификации одного и того же преступного события по нескольким статьям уголовного закона, если содержащиеся в них нормы соотносятся между собой как общая и специальная или как целое и часть; 3) об исключении двойного учета одного и того же отягчающего обстоятельства одновременно при квалификации преступления и при определении вида и меры ответственности.

Уголовно-процессуальный аспект nonbisinidem в целом имеет непосредственную взаимосвязь с его материальной составляющей и предполагает запрет повторного осуществления уголовного преследования лица, совершившего преступление, за которое это лицо уже было окончательно осуждено, или оправдано. Своё формальное воплощение процессуальный аспект данного принципа нашел в пп. 4 и 5 ч. 1 ст. 27 УПК РФ, по сути, запрещающей осуществление уголовного преследование в отношении лица, подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления при наличии в отношении него вступившего в законную силу окончательного акта по тому же, повторно инкриминируемому деянию.

Рассматриваемый принцип получил широкое распространение в формулировках международно-правовых актов. В п. 1 ст. 4 Протокола № 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод (1950 г.) nonbisinidem сформулирован следующим образом: «Никакое лицо не должно быть повторно судимо или наказано в уголовном порядке в рамках юрисдикции одного и того же государства за преступление за которое это лицо уже было окончательно оправдано или осуждено в соответствии с законом и уголовно-процессуальным законодательством этого государства». В п. 7 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г. говорится: «Никто не должен быть вторично судим или наказан за преступление, за которое он уже был окончательно осужден или оправдан в соответствии с законом и уголовно-процессуальным правом каждой страны».

Практически правило nonbisinidem реализуется не во всех случаях, когда в отношении лица имеется вступившее в силу судебное решение. Поскольку УПК РФ предусматривает возможность пересмотра уже вступивших в законную силу судебных актов, при наличии установленных законом оснований, допустима ситуация, когда, вступившее в законную силу судебное решение (resjudicata)может быть отменено. В данном случае для исправления судебной ошибки, повлекшей вынесение неправосудного решения, потребуется восстановление пошатнувшейся справедливости процесса, в силу чего, казалось бы, уже завершенное уголовное преследование возобновляется вновь. Таким образом, одним из главных условий применения принципа nonbisinidem является наличие неотмененного акта, которым дело разрешено по существу и которое вступило в законную силу.

На схожих позициях стоит ЕСПЧ. В Постановлении по делу «Никитин (Nikitin) против Российской Федерации» ЕСПЧ недвусмысленно указал, что при отсутствии иного сохраняющего юридическую силу решения, т.е. в случае отмены первоначального судебного решения, последующее будет являться единственным решением по уголовному делу. В связи с этим, важно оговорится: принцип nonbisinidem, равно как и правовая определенность (resjudicata) не предполагают абсолютного запрета осуществления уголовного преследования после вынесения акта, которым дело разрешено по существу. Оно может быть возобновлено по обстоятельствам чрезвычайного и исключительно юридического характера, когда серьезные законные соображения перевешивают принцип и следствия правовой определенности. Иными словами, сам факт преодоления resjudicata устраняет само основание применения принципа nonbisinidem.

Таким образом, прямая взаимосвязь правовой определенности(resjudicata)и nonbisinidem заключается в их идентичном предназначении не допустить произвольный пересмотр судебных решений, которыми дело было рассмотрено по существу и определена фактическая сторона спора, тем самым являясь гарантами правовой определенности и справедливости судопроизводства. При данных обстоятельствах будет верным тезис, что в случаях, когда страдает nonbisinidem, apriori происходит нарушение правовой определенности (resjudicata), поскольку необоснованная повторная инициация уголовного преследования по одному уже решенному делу не допускается как в понимании nonbisinidem, так и resjudicata.

Однако категорично поставить знак равенства между анализируемыми явлениями не представляется возможным. Дело в том, что правило nonbisinidem реализуется лишь в отношении фигуры осужденного, оправданного или лица, в отношении которого уголовное дело прекращено. В свою очередь правовая определенность (resjudicata)не исчерпывается гарантиями прав осужденных (оправданных) или лиц, в отношении которых дело прекращено, выступая в роли некого универсального обеспечителя, в том числе неимущественных и имущественных прав потерпевших, гражданских истцов, чей статус был окончательно определен судебным решением. К тому же, правовая определенность (resjudicata),в отличие от nonbisinidem,не ограничивается рамками уголовного судопроизводства. Имея непосредственную связь с общеотраслевым институтом судебного решения, принцип распространяет своё действие и на иные отрасли процессуального права, такие как гражданский процесс (в т. ч., арбитражный) и административный процесс. При этом nonbisinidem не отличается подобным набором характеристик. Универсализируясь с фигурой осужденного(оправданного) лица nonbisinidem ограничивает своё действие институтами уголовного процесса при этом не находя иного регулирования в других отраслях права. В связи с предыдущими рассуждениями напрашивается вывод о том, что основания правовой определенности (resjudicata) отнюдь не исчерпываются nonbisinidem. Несмотря на то, что оба являются структурными составляющими принципа правовой определенности, всё же resjudicata является более широким по своей сути принципом.

3. Правовая определенность и законная сила судебного решения. Под «законной силой судебного решения» понимается такой набор качеств, наделяющий судебное решение свойствами неизменности, стабильности и исполнимости. Науке известны и более широкие определения «законной силы судебного решения», в которых, помимо формальных аспектов, отражается функциональная составляющая рассматриваемого института. В частности, Т. Алиев рассматривает его как воплощение силы и авторитета судебной власти, наделяющее судебные акты такими характерными свойствами, как обязательность, исключительность, неопровержимость, преюдициальность и исполнимость. При этом автором подчеркивается, что при отсутствии отмеченных черт, решение суда осталось бы просто благим пожеланием, не имеющим под собой никаких правовых механизмов обеспечения его реальной силы.

Для того чтобы определиться в вопросе соотношения правовой определенности (resjudicata) и такого института законной силы судебного решения, важно разобраться, что собой представляет каждый объективно. Научное сообщество единогласно сходится во мнении, что правовая определенность(resjudicata) является базовым фундаментальным принципом реализации экстраординарных проверочных производств.

Цепкова Т.М. и Борисов М.С. приходят к выводу, чтоresjudicataи законная сила судебного решения содержательно не совпадают, «…хотя бы по причине того, что первое наднациональный судебный орган (здесь подразумевается ЕСПЧ) именует принципом, а второе представляет собой институт отечественного процессуального права». Однако, далее, авторами отмечается, что законная сила делает возможным существование res judicata в широком смысле, в связи с чем, как понятия взаимосвязанные res judicata и законная сила имеют точки соприкосновения, но не совпадают.Данный подход, по идее, упрочен Борисовым М.С.

Такая позиция не представляется обоснованной, поскольку, как следствие, позволяет сделать противоречивый вывод, что не принцип порождает правовой институт, а конкретный институт порождает принцип. Признавать подобный вывод верным нельзя, учитывая, что правовой принцип стоит на более высоком уровне научного обобщения, нежели правовой институт, поэтому последний ни при каких обстоятельствах не может являться условием для первого. Имеется точка зрения, что категории правовая определенность (resjudicata) и законная сила судебного постановления синонимичны.

Отвечая на поставленный вопрос, хотелось бы акцентировать, что объективно принцип resjudicata и институт законной силы судебного решения действительно не совпадают, однако целевая и функциональная составляющие этих категорий представляются нам идентичными. Правовая определенность (resjudicata), как фундаментальный принцип, имманентно присущий процессуальным формам экстраординарных проверочных производств, реализуется в соответствующих процессуальных нормах и призван не допустить произвольной отмены окончательных актов суда. Законная сила судебного решения, как правовой институт, в свою очередь является средством реализации resjudicata, позволяя претворить в жизнь все её сущностные характеристики. Из изложенного следует, что институт законной силы судебного решения является правовым средством, резервуаром, где нормы, материализуя обеспечивающие правовую определенность(resjudicata) элементы, служат предпосылкой для реального действия данного принципа в законодательстве.

Таким образом, совокупный анализ прецедентной практики ЕСПЧ, КС РФ, а также научные изыскания ученых-теоретиков позволяют нам говорить о правовой определенности окончательного судебного акта как о явлении со сложной внутренней смысловой структурой, что и обусловливает плюрализм доктринальных подходов к сущности рассматриваемой категории. Однако имплицитноеединство с такими категориями как resjudicata иnonbisinidem дают возможность говорить о правовой определенности как о юридическом принципе, реализуемом в рамках института законной силы судебного решения, целью которого является обеспечение реальной юридической силы акта правосудия, вступившего в законную силу.

1.2 Гарантии действия принципа правовой определенности в кассационной и надзорной форме пересмотра судебных решений: нормативные условия и диалектические противоречия

Системный анализ практики ЕСПЧ и Конституционного Суда РФ, вкупе с доктриной, позволяют нам выделить следующие гарантии действия принципа правовой определенности (resjudicata) в уголовно-процессуальном законодательстве:

непосредственный предмет проверки и оценки суда кассационной, надзорной инстанции, к которому следует относить исключительно свойство законности окончательных актов суда, не позволяющее пересматривать фактические обстоятельства дела, дополнительно оценивать доказательства и справедливость вынесенного решения (ст. 401.1; ч. 2 ст. 412.1 УПК);

пресекательные сроки кассационного, надзорного обжалования, служащие гарантом стабильности, вступивших в законную силу приговоров, определений, постановлений суда, неизменности правового статуса лиц и определенности окончательно установленных правоотношений (ст. 401.6 УПК);

уникальная (экстраординарная) процессуальная форма кассационной и надзорной проверки судебных решений, исключительным качеством которой является наличие предварительного изучения кассационных, надзорных жалоб (ст. 401.7-401.11; ст. 412.5-412.8 УПК);

основания кассационных и надзорных жалоб, которые одновременно являются основаниями к отмене (изменению), вступивших в законную силу актов суда, нормативно разделенные на нарушения существенного и фундаментального характера (ст. 401.15; ст. 412.9 УПК);

Именно такая модель гарантирующих resjudicata условий, обусловлена практикой ЕСПЧ и Конституционного Суда РФ. Так, в отношении непосредственного предмета исследования экстраординарных судебных производств Европейский Суд, в Постановлении от 24 июля 2003 г. по делу «Рябых против Российской Федерации» выразил позицию, что полномочия вышестоящих судебных инстанций должны осуществляться исключительно в целях исправления судебных ошибок, неправильного отправления правосудия, тем самым, предотвращая повторное рассмотрение дела по существу.

О необходимости наличия ограниченных сроков обжалования вступивших в законную силу судебных решений, обеспечивающих соблюдение принципа правовой определенности (resjudicata) в юрисдикциях Высоких Договаривающихся Государств, Европейский Суд изложил в Постановлении от 28 октября 1999 г. по делу «Брумареску против Румынии». Обращая внимание на полномочия Генерального прокурора Румынии требовать отмены окончательного и уже исполненного судебного решения вне всякой зависимости от процессуальных сроков, Суд подчеркнул, «… что осуществление этого права является неограниченным по времени и, таким образом, судебные решения могут подвергаться сомнению бесконечно». Согласно правовой позиции ЕСПЧ, подобная ситуация в аспекте resjudicata является недопустимой.

Функциональная связь и взаимообусловленность оснований к отмене вступивших в законную силу судебных решений и принципа правовой определенности (resjudicata) подробно раскрыта Конституционным Судом РФ. В Постановлении от 17 июля 2002 г. №13-П Суд обращает внимание, что, исходя из требований Конституции РФ и Конвенции о защите прав человека, законодатель, «…предусматривая возможность отмены вступившего в законную силу приговора и пересмотра уголовного дела, обязан сформулировать точные и четкие критерии и основания подобной отмены, с учетом того, что речь идет о таком решении судебной власти, которое уже вступило в законную силу и которым, следовательно, окончательно решены вопросы о виновности лица и мере наказания».

Интерес вызывает и институт предварительного изучения кассационных и надзорных жалоб (ст.401.7-401.11; ст. 412.5-412.8 УПК РФ), единолично судьями судов субъектов и Верховного Суда РФ. Правовая природа этой процедуры раскрыта Конституционным Судом РФ в нескольких взаимосвязанных постановлениях. В Постановлении от 5 февраля 2007 № 2-П Суд отмечает, что «…введение данной предварительной процедуры, на которую не распространяются некоторые обязательные для иных судебных процедур процессуальные правила - об извещении и вызове сторон, о проведении судебного заседания и др., обусловлено целью обеспечить баланс публичного и частного интересов, не допустить превращение суда надзорной инстанции в обычную (ординарную) судебную инстанцию и исключить явно необоснованные обращения».

В Постановлении от 25 марта 2014 года № 8-П КС окончательно укоренил свою позицию, пояснив и дополнив, что анализируемая процедура призвана не допустить передачу в суд явно необоснованных обращений и выявить наличие фундаментальных нарушений закона, влекущих пересмотр вступивших в законную силу судебных решений.

Помимо проверки самой сути жалобы на предмет её приемлемости, доктрина, также, склонна располагать, что гарантии стабильности судебных актов на стадии предварительной проверки достигаются, в том числе, путем установления законодателем формальных требований к кассационным и надзорным жалобам. К таковым следует относить: обязательное содержание жалобы (ст. 401.4; 412.3 УПК), наличие полномочий жалобщика (ч. 1 ст. 401.2, п. 2 ч. 1 ст. 412.4 УПК), условие инстанционности (ст. 401.3. УПК). В случае если эти требования не соблюдены, то, в зависимости от конкретной стадии применяются последствия ч. 2 ст. 401.5 или ч. 2 ст. 412.4 УПК РФ.

Из приведенного можно заключить, что выделенный перечень гарантий resjudicata является не столько итогом доктринальных изысканий судей ЕСПЧ и Конституционного Суда РФ, сколько объективным выражением обусловленных практикой факторов, требующих достижения справедливости судопроизводства, которое, как мы выяснили, невозможно без обеспечения неопровержимости судебных решений и стабильности правоотношений.

Римский афоризм гласит: «errare humanum est», что в переводе с латыни означает, что человеку свойственно ошибаться. Люди в судейских мантиях исключением не являются. Противоречивость человеческой деятельность и несовершенство разума должны учитываться законодателем для построения такой правовой материи, которая бы данные грани учитывала. Безусловно, принцип правовой определенности (resjudicata) не является, своего рода, панацеей, безупречно обеспечивающей справедливость судопроизводства. Напротив, абсолютизация данного принципа (особенно, в его исконно-римской трактовке) предполагает полный запрет на обжалование вступивших в законную силу судебных решений, независимо от характера допущенных нарушений. Наличие такого радикализма в процессуальном законодательстве, помимо нивелирования международных стандартов, просто обезличивала бы гарантию обеспечения прав и законных интересов человека (ст. 2; ч. 1 ст. 17 Конституции РФ), в частности, гарантию права на судебную защиту (ч. 1 ст. 46 Конституции РФ). К тому же, абсолютизация resjudicata поставила бы под сомнение целесообразность существования таких процессуальных стадий как кассация и надзор, сводя на нет всю их функциональную составляющую. Следует напомнить и то, что именно судам кассационных и надзорной инстанций отводиться главная роль в обеспечении единства, корректировке и обобщении судебной практики (ст. 126 Конституции РФ; п. 1 ч. 7 ст. 2 ФКЗ от 05.02.2014 № 3-ФКЗ «О Верховном Суде Российской Федерации»; п. 4 ч. 3 ст. 26 ФКЗ от 07.02.2011 № 1-ФКЗ «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации»). Данной функции, имеющей важное социально-политическое значение, просто бы не существовало, если бы правовая система распространяла действие resjudicata на институты российского законодательства в его сугубо буквальной форме.

Именно поэтому, отправление правосудия испытывает влияние двух взаимосвязанных, но противоположных по направленности факторов. С одной стороны, судебный процесс должен привести к окончательному разрешению дела с тем, чтобы придать спорным отношениям необходимую стабильность. В то же время, Конституцией РФ (ч. 1 ст. 46) гарантируется судебная защита прав и свобод человека, которая предполагает защиту, в том числе и от судебных ошибок и произвола. В связи с этим, заинтересованным лицам законодательно предоставляется возможность добиваться исправления допущенных судами ошибок. Посему мы согласны с суждением Конституционного Суда РФ, указавшим, что законодатель должен устанавливать такие институциональные и процедурные условия пересмотра вступивших в законную силу судебных постановлений, которые отвечали бы требованиям процессуальной эффективности, экономии в использовании средств правовой защиты и прозрачности осуществления правосудия. Иными словами, проблема состоит в установлении оптимального баланса между двумя диалектически взаимосвязанными идеями: принципа правовой определенности(resjudicata) и конституционной гарантии права на судебную защиту (ч. 1 ст. 46 Конституции РФ).

Первый закон диалектики (закон единства и борьбы противоположностей) предполагает, что универсальной причиной развития является наличие, обострение и конфликтное разрешение противоречий, которые возникают как взаимоотношение противоположностей некоторого единства. Такой подход, на наш взгляд, хорошо отражает ключевую ипостась диалектики, как одного из важнейших элементов инструментария методологии науки. Кассационная (надзорная) процессуальная форма, предусмотренная законодателем для пересмотра вступивших в законную силу судебных решений, как раз и является той процедурой, нормативные положения которой должны служить средством разрешения объективно-сложившегося противоречия между принципом правовой определенности (resjudicata) и конституционным правом на судебную защиту. При этом, поскольку это противоречие носит объективный характер (основываясь на предыдущих суждениях), полагаем, что заранее ошибочен вывод о возможности полного преодоления противоречия рассматриваемых категорий, в рамках экстраординарных процессуальных форм.

Исследуемые категории resjudicataи права на судебную защиту, как мы уже выяснили, на определенных процессуальных стадиях взаимоисключают друг друга. Их формальное единство в кассационных и надзорных инстанциях для законодателя является определенным вызовом, разрешение которого должно явить такой нормативный консенсус, который, вобрав положительные свойства каждого, не допуская институциональных искажений, учитывал бы первостепенную важность прав и законных интересов личности (ст. 2 Конституции). При этом следует признать, что при всей противоречивости принципа правовой определенности (resjudicata) и права на судебную защиту, они парадоксально обусловливают существование и реализацию друг друга. В этой связи, И.С. Дикарев справедливо подмечает, что «право на судебную защиту обеспечивает заинтересованным лицам возможность добиваться исправления судебных ошибок и восстановления нарушенной справедливости, тогда как принцип правовой определенности придаёт судебной защите реальный характер, гарантируя стабильность окончательных судебных решений, неизменность установленных судом правоотношений». Принципиальное отличие такого подхода выражается в том, что правовая определенность уже рассматривается не в качестве противопоставления конституционной гарантии права на судебную защиту, а как необходимое условие её реального действия. Именно поэтому целесообразность поиска консенсуса между двумя фундаментальными началами и должна вызывать насущную необходимость у законодателя. Не обеспечив одно, не получится достичь другого.

Казалось бы, законодатель встал на путь приведения процессуальной формы в соответствие с международными стандартами справедливого судопроизводства. Наряду с методологически идентичным Федеральным законом от 9 декабря 2010 г. № 353-ФЗ, ФЗ от 29 декабря 2010 № 433-ФЗ ознаменовывал широкомасштабную реформу проверочных производств. В УПК РФ были внесены новые главы 45.1, 47.1 и 48.1, соответственно посвященные пересмотру судебных решений в апелляционном, кассационном и надзорном порядке. Юридическим сообществом предполагалось, что новеллы, вобрав в себя неоднократную критику со стороны ЕСПЧ, кардинально реформируют процессуальную форму пересмотра судебных решений вступивших в законную силу, приведя её в соответствие с Конвенцией о защите прав человека и основных свобод (далее -- ЕКПЧ) и актами её официального толкования.

Формально новации коснулись буквально каждого элемента ранее действующей процессуальной формы, включая: 1) предмет кассационного и надзорного разбирательства; 2) сроки обжалования; 3) основания к отмене судебных решений в экстраординарных порядках. В итоге ожидалось эволюционное возвращение к классической континентальной кассации, образцово демонстрирующей уважение к принципу resjudicata и, полагаем, оптимально балансирующее с его практически антиномичной идеей гарантии судебной защиты.

К сожалению, действующее на данный момент правовое регулирование продолжает претворять в жизнь тенденции постепенного ухода от баланса этих фундаментальных идей, последовательно материализуя уже анахроничные для российской правовой системы идеи непропорционального преобладания интересов публичных над интересами частными. Более того,с каждым годом принимаются нормативно-правовые акты, которые всё больше отдаляют законодательство от приемлемого для российской правовой системы консенсуса между принципами правовой определенности (resjudicata)и гарантией права на судебную защиту. Об этих обстоятельствах можно уже говорить как о пагубной тенденции, способствующей не иначе как деградации нового российского процессуального законодательства в апробированные негативным опытом старые институты советского образца.

Глава 2. Имплементация принципа правовой определенности в обновленной процессуальной форме кассации и надзора по уголовным делам

2.1 Предмет и сроки кассационного и надзорного обжалованияв процессуальной форме Федерального закона от 29 декабря 2010 г. № 433-ФЗ

1. Предмет проверки. По смыслу ст. 401.1 и ч. 2 ст. 412.1 УПК РФ, суды кассационной и надзорной инстанций проверяют по жалобам, представлениям заинтересованных лиц исключительно свойства законности приговора, иного решения. Разобраться в практической значимости немногословных положений закона нам помогут разъяснения Пленума Верховного Суда отраженные в Постановлении от 28 января 2014 г. №2. Согласно п. 10 указанного постановления под законностью следует понимать правильность применения норм уголовного и уголовно-процессуального права, т.е. исключительно проверку вопросов права. С учетом этих обстоятельств вопросы факта, т.е. правильность установления фактических обстоятельств дела в предмет исследования кассационных, надзорных инстанций отныне не входит. Иными словами, пленум в данных положениях утвердил, пожалуй, главный концепт экстраординарных проверочных производств, юридическая природа которых больше не предполагает проверку вступивших в силу актов суда на предмет их обоснованности и справедливости. В целом, подобный подход законодателя представляется правильным и соответствующим международным стандартам и, в частности, идее правовой определенности (resjudicata).

К тому же, на особый предмет проверки в экстраординарных стадиях процесса указывает КС РФ, который исходит из того, что стабильность вступивших в законную силу актов обусловливает перенос основного бремени пересмотра решений судов на ординарные судебные инстанции. Собственно говоря, российский законодатель так и поступил, отнеся всестороннюю юридико-фактического проверку судебных решений, не вступивших в законную силу, к компетенции судов, проверяющих акты в апелляционном порядке (ст. 389.9 УПК).

Как бы ясно ни была выражена законодательная воля в ст. 401.1 (ч. 2 ст. 412.1) УПК, противоречия, объективно возникающие с развитием судебной практики, всё же, имею место быть. В абз. 3 п. 10 Постановления № 2 Пленум указал, что жалобы, апеллирующиек несправедливости приговора, по которому было назначено наказание, не соответствующее тяжести преступления, личности осужденного, или по которому судом назначено несправедливое наказание вследствие его чрезмерной мягкости либо чрезмерной суровости подлежат проверке судом кассационной инстанции в случае, если такое решение суда явилось следствием неправильного применения норм Общей части Уголовного кодекса РФ (например, положений статьи 60 УК РФ).

Означает ли это, что Пленум, вопреки буквальному смыслу нормы 401.1 УПК, фактически легализует справедливость судебного решения в качестве составного элемента экстраординарной проверки? Ещё большую неясность в рассматриваемом разъяснении вселяет неоднозначная ссылка пленума на норму ч. 2 ст. 389.18 УПК РФ, посвященной одному из оснований отмены судебного решения на стадии апелляции. На первый взгляд, в разбираемом разъяснении Пленум допускает подмену своих же тезисов, в одном случае, подтверждая, что только законность является надлежащим предметом оценки кассационной инстанции; в другом, уже с легкостью апеллируя к оценке справедливости, вуалируя её неправильным применением норм Общей части Уголовного кодекса РФ. Не вдаваясь в глубину вопроса о соотношении законности и справедливости, обозначим лишь, что эти категории содержательно не одинаковы. Законность - принцип сугубо юридический, который предполагает строгое и беспрекословное соблюдение буквы закона. Справедливость - явление нравственно-психологическое, зависящее от бесчисленного множества социальных и культурных факторов, а поэтому куда более пространное, нежели чем законность. Несмотря на наличествование в научном обиходе позиции о концептуальном тождестве законности и справедливости, всё же целесообразней исходить из неравнозначности данных положений. В том числе и в силу того, что законность принципиально не приемлет отступления от буквы общеобязательных норм, в то время как справедливость во многом зависит от дискреционных полномочий независимого судьи. Предполагаем, что таким подходом руководствовался законодатель, нормативно разграничив законность и справедливость в ст. 389.9 УПК РФ, регулирующего предмет проверки судов апелляционной инстанции. Однако вопрос о том, почему же законодатель в нормах ст. 389.18 УПК РФ всё же допускает слияние таких оснований пересмотра судебных решений (в апелляционном порядке) как несправедливость приговора и неправильное применение уголовного закона остается открытым. Видимо, в данном случае, имеет местоалогизм, типичный для проверочных стадий, урегулированных ФЗ № 433-ФЗ.

Разъяснения Пленума, учитывая их фактически императивный характер для судов, не могли не оставить отпечаток на судебной практике. Как следствие, это привело к тому, что судыстали активно вникать фактическую сторону вступивших в законную силу приговоров. К примеру, Президиум Оренбургского областного суда в Постановлении от 21 марта 2016 г. № 44у-48/2016 отмечает, что «по смыслу ст. 401.1 УПК РФ вопрос о несоответствии назначенного наказания тяжести преступления, личности осужденного, а также о его чрезмерной суровости подлежит проверке судом кассационной инстанции только в случае, если такое решение суда явилось следствием неправильного применения норм Общей части Уголовного кодекса РФ». Согласно п. 1 ст. 297 УПК РФ приговор суда должен быть законным, обоснованным и справедливым. Обратим внимание, что норма довольно абстрактна и является не более чем декларацией, взывающей судей к вынесению справедливых и правосудных приговоров (ст. 6 УК РФ). Понять нарушен ли принцип справедливости, мы можем, как правило, посредством выявления нарушения норм, конкретно предписывающих особенности процессуальной формы или правила назначения наказания. Однако судам кассационной инстанции совершенно не мешает со ссылкой на упомянутые декларативные нормы (как правило, ст. 60 УК РФ и ст. 297 УПК РФ) изменять размер наказания, мотивируя внесенные поправки несправедливостью приговора. Как известно, процессуальная форма производства по вступившим в законную силу приговорам (иным судебным решениям) не предполагает судебного следствия: доказательства судом не исследуются, соответственно, у судьи не может возникнуть внутренняя убежденность относительно степени вины осужденного, достаточная для того, чтобы достоверно определить размерсправедливого наказания. Судья экстраординарных проверочных производств (стадий кассации и надзора) принимает фактическую сторону приговора как данность, нормативно ограничиваясь исключительно юридической квалификацией ранее уже установленных фактов (ст.ст.401.1; 412.1 УПК РФ). Именно поэтому, обоснование изменений в приговоре в части размера наказания мотивировав их ссылкой на исходные и абстрактные положения законодательства является нарушением правовой определенности (resjudicata) вступившего в силу окончательного судебного акта, поскольку, как неоднократно подчёркивал Европейский Суд «одна лишь возможность двух взглядов по делу не может служить основанием для пересмотра вступившего в силу окончательного решения». Примечательно, но региональные суды восприняли описанную ситуацию как, своего рода, аксиому для включения в предмет проверки свойства справедливости постановленных приговоров. Аналогичных воззрений придерживается и Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ.

При всём этом, не хотелось бы абсолютизировать негативный эффект разъяснений высшей судебной инстанции в настоящей работе. Как представляется, провести условную разграничивающую черту между законностью и справедливостью довольно сложно -в независимом друг от друга состоянии, объективно, они просто не имеют смысла и не достигают своих исходных целей. Более того, уголовно-правовая справедливость (ст. 6 УК РФ), заключающаяся в недопущении чрезмерно строгих или мягких наказаний, имеет формально определенный механизм реализации, имплементацию которого мы можем видеть в статьях Уголовного Кодекса. Характерным примером является институт смягчающих наказание обстоятельств, в ряде (но не во всех) случаях прямо ставящих размер наказания в зависимость от установления их судом. Так, согласно ч. 1 ст. 62 УК РФ: «При наличии смягчающих обстоятельств, предусмотренных пунктами «и» и (или) «к» части первой статьи 61 настоящего Кодекса, и отсутствии отягчающих обстоятельств срок или размер наказания не могут превышать двух третей максимального срока или размера наиболее строгого вида наказания, предусмотренного соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса». Полагаем данный пример является наиболее приемлемым для демонстрации имманентной взаимообусловленности законности и справедливости, который, является, своего рода, «лакмусовой бумажкой», позволяющей нам идентифицировать неразрывно и юридическую правильность решения и его справедливость. Поэтому мы вынуждены согласиться с уже устоявшейся тенденцией в судебной практике экстраординарных производств по приведению судебных решений в соответствие со статьей 62 УК РФ, в довольно распространенных случаях установления судами, рассматривающих дело по существу, смягчающих обстоятельств (пунктов «и»и«к»ст. 61 УК РФ), однако, вопреки недвусмысленному предписанию законодателя, назначения максимально возможного наказания, предписываемого соответствующей нормой УК РФ.

Активно суды апеллируют и к фактической обоснованности приговоров. Так, в Постановлении от 14.03.2016 по делу № 44у-45/2016,Президиум Оренбургского областного суда произвел полную оценку доказательств по истребованному уголовному делу, досконально рассмотрев на предмет достоверности свидетельские показания по делу, материалы оперативно-розыскной деятельности и вещественные доказательства, тем самым, по сути, вникнув в обсуждение вопросов доказанности/недоказанности обвинения, нормативно исключенных из предмета оценки кассационных инстанций. Суды (в «отказных» постановлениях) так же регулярно ссылаются «на правильность установленных фактических обстоятельств совершенного преступления, как основанных на совокупности собранных и всесторонне исследованных в судебном в судебном заседании доказательств». Не совсем понятно, каким образом суды вообще могут делать подобные выводы, при нормативном отсутствии в кассационной инстанции следственных механизмов оценки доказательств и соответствующих полномочий.