Юридические и нравственные аспекты депортации народов

Само переселение осуществлялось в железнодорожных вагонах, которые подавались по жесткому графику и сопровождались вооруженной охраной.

10 января 1942 года Государственный Комитет Обороны принял постановление №ГКО-1123с „О порядке использования немцев-переселенцев призывного возраста от 17 до 50 лет", которым предписал всех немцев указанного возраста мобилизовать в количестве 120 тысяч человек в рабочие колонны на все время войны с использованием их на лесозаготовках, строительстве заводов и железных дорог. Позднее (постановлением ГКО от 7 октября 1942 года) дополнительно были мобилизованы в рабочие колонны на все время войны мужчины-немцы в возрасте 15-16 лет и 51-55 лет, а также женщины-немки в возрасте от 16 до 45 лет включительно. Мобилизованные обязаны были явиться на сборные пункты в исправной зимней одежде с запасом белья, постельными принадлежностями, кружкой, ложкой и 10-дневным запасом продовольствия. В рабочих колоннах и отрядах должен был быть четкий распорядок и дисциплина. Дела в отношении неявившихся на призывные пункты, а также нарушителей дисциплины в колоннах и дезертиров рассматривались особым совещанием НКВД СССР с применением к наиболее злостным высшей меры наказания. Даже с учетом условий военного времени указанные меры несовместимы с принципами справедливости и гуманности. Cогласно статье 6 постановления Государственного Комитета Обороны от 10 января 1942 года продовольственное и промтоварное снабжение мобилизованных немцев осуществлялось по нормам, установленным ГУЛАГом [20,c.101].

Статус спецпереселенцев регулировался рядом актов. Среди них выделялось постановление СНК СССР от 8 марта 1945 года № 35 „О правовом положении спецпереселенцев", статья 1 которого гласила: „Спецпереселенцы пользуются всеми правами граждан СССР, за исключением ограничений, предусмотренных настоящим постановлением" [25,c.116]. Первая обнадеживающая часть этой статьи по сути дела сводится на нет, как только начинаешь знакомиться с ограничениями, установленными для спецпереселенцев: они же не имели права без разрешения коменданта спецкомендатуры НКВД отлучаться за пределы района расселения, обслуживавшегося данной спецкомендатурой. Самовольная отлучка за пределы района расселения рассматривалась как побег и влекла за собой ответственность в уголовном порядке. Спецпереселенцы -- главы семей или лица, их заменявшие, были обязаны в трехдневный срок сообщать в спецкомендатуру о всех изменениях, происшедших в составе семьи (рождение ребенка, смерть члена семьи, побег и т.д.). Обязанностью каждого спецпереселенца было строгое соблюдение установленного режима и общественного порядка в местах поселения, подчинения всем распоряжениям спецкомендатуры. За нарушение режима и общественного порядка в местах поселения спецпереселенцы подвергались административному взысканию в виде штрафа до 100 рублей и ареста до 5 суток.

Еще более жестко (точнее-жестоко) подходил к этому вопросу указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года „Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны", в соответствии с которым за самовольный выезд (побег) из мест обязательного поселения этих выселенцев виновные подлежали уголовной ответственности в виде 20 лет каторжных работ. Дела о побегах рассматривались на Особом совещании при МВД СССР - неконституционным административно-управленческим органом, слепо выполнявшим волю правящей верхушки тоталитарного режима. Суровая кара (лишение свободы на срок в 5 лет) ожидала лиц, виновных в укрывательстве выселенцев, бежавших из мест обязательного поселения, или способствовавших их побегу, лиц, виновных в выдаче разрешения выселенцам на возврат их в места прежнего жительства, и лиц, оказывавших им помощь в устройстве их в местах прежнего жительства. Кроме того, указом Президиума Верховного Совета СССР от 11 марта 1952 года предусмотрено, что если карачаевцы, ингуши, чеченцы, калмыки, балкарцы, немцы, крымские татары, греки, турки и некоторые другие лица отбыли наказание за разные преступления в ИТЛ, колониях и тюрьмах МВД, а их семьи выселены на вечное поселение, то названные лица направлялись этапом на спецпоселение под надзор органов МГБ по месту жительства их семей; на них распространялся упоминавшийся выше указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года [4,c.12].

Нормы обеспечения спецпереселенцев продовольствием и промтоварами были намного ниже норм, установленных для других категорий населений. Но и они не выполнялись. Так, в письме председателю СНК СССР Молотову, председателю СНК Казахской ССР Ундасынову и секретарю ЦК КП(б) Казахстана Буркову в декабре 1944 года сообщили, что Наркомтек-стильпром СССР обязан был отгрузить 1200 тысяч миллионов хлопчатобумажной ткани для спецпереселенцев, а отгрузил лишь 675 тысяч метров. А обувь Наркомторгом вообще не выделена. В результате усилились массовые простудные заболевания и большая часть детей спецпереселенцев прекратила посещение школ [14,c.302].

В свете этих ограничений общая фраза из постановления СНК СССР от 8 марта 1945 года № 35 „О правовом положении спецпереселенцев" о том, что спецпереселенцы пользуются всеми правами граждан СССР, - выглядит по меньшей мере как издевка над здравым смыслом. На деле их статус был статусом незаслуженно униженных людей, многие элементарные, жизненно важные права которых безжалостно и грубо урезались и ограничивались властью.

Процесс снятия ограничений в правах с представителей депортированных народов осуществлялся не сразу и полностью, как следовало ожидать, а постепенно, с оглядкой, непоследовательно.

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года „О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении" исходил не из того, что ограничения являются незаконными и несправедливыми, а из того, что они „в дальнейшем не вызываются необходимостью" [24,c.162]. Поэтому и предусматривавшиеся указом меры оказались куцыми: речь шла только об одном - о снятии немцев с учета спецпоселения и освобождении из-под административного надзора органов МВД. Зато специально оговаривалось, что снятие с немцев ограничений по спецпоселению не влечет за собой возвращения имущества, конфискованного при выселении, и что немцы не имеют права возвращаться в места, откуда они были выселены.

Половинчатым был и указ Президиума Верховного Совета СССР от 29 августа 1964 года, отметивший, что выдвинутые против больших групп немцев обвинения в активной помощи и пособничестве гитлеровцам оказались огульными, неосновательными и явились проявлением произвола в условиях культа личности Сталина. В этой части указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года был отменен, но ограничение в выборе места жительства сохранялось [27,c.368].

Последующие годы ознаменованы некоторыми актами о воссоздании государственности ряда депортированных народов и восстановлении прав их представителей. В их числе указ Президиума Верховного Совета СССР от 3 ноября 1972 года „О снятии ограничений в выборе места жительства, предусмотренного в.прошлом для отдельных категорий граждан", декларация Верховного Совета СССР от 14 ноября 1989 года „О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав", Закон Республики Казахстан от 14 апреля 1993 года „О реабилитации жертв массовых политических репрессий" и др. [47,c.44-45]

Но последствия кровавой депортации по отношению как к целым народам, так и отдельным представителям до сих пор полностью не преодолены. Продолжает сказываться ущемленность их прав и интересов, в значительной части не возмещен причиненный им материальный и моральный ущерб, а немцы и крымские татары продолжают безуспешную борьбу за восстановление автономии. Поэтому проблема обеспечения прав человека в связи с депортацией народов не может быть снята с повестки дня.

2. Депортированные в Республику Казахстан народы

2.1 Депортация немцев

Вместе с разными народами репрессиям и депортации подверглись немцы, проживавшие тогда на территории АССР Немцев Поволжья и в других районах бывшего СССР. Согласно данным переписи населения 1939 года, в СССР насчитывалось 1 427 222 немцев, в том числе в РСФСР 700 231 человек, Украинской ССР - 392 458, Белорусской ССР - 8448, Азербайджанской ССР - 23 133, Киргизии - 8426, Грузии - 20 527, Армении - 433, Казахстане - 92 тысяч человек [11,c.12].

С началом войны советские немцы также, как и другие народы бывшего СССР, поднялись на борьбу с германским фашизмом. В частности, от населения АССР Немцев Поволжья сразу же поступило тогда 2500 заявлений о добровольной отправке на фронт и 8000 немцев вступили в народное ополчение. Впоследствии многие из них были удостоены немалых государственных наград, но большинство, даже совершив героические подвиги, остались в тени заслуженной славы или же в полной безвестности.

Стремительное продвижение противника, ухудшение экономической и социальной обстановки, почти полная неясность дальнейших перспектив небывалой войны -- все это и множество других неудач определило отношение Сталина и его окружения к немецкому населению Поволжья.

Центральные органы власти настойчиво требовали от местных органов НКВД разоблачения шпионских гнезд. Тогдашнюю ситуацию можно было бы понять, учитывая, что среди немецких предприятий и населения присоединенных к СССР Бессарабии, Западной Украины, Западной Белорусии, стран Прибалтики гитлеровцы создавали шпионскую сеть, направленную для подрывных акций против СССР, Но, как свидетельствуют документы, такой шпионской сети среди немцев Поволжья не было [3,c.384]. Криминогенная обстановка там в первые месяцы войны никак не отличалась ничем от других тыловых районов. Тем не менее, с 22 июня по 10 августа 1941 года в республике Немцев Поволжья было арестовано 145 человек, в т.ч. по обвинению в шпионаже - 2, террористических намерениях - 3, диверсионных намерениях - 4, участии в антисоветской и контрреволюционной деятельности - 36, в распространении пораженческих и повстанческих высказываний - 97.

В рекомендациях Центра, требовавшего разоблачения шпионских сетей и выявления врагов, просматривалась явная тенденциозность - во что бы то ни стало вскрывать связь немецкого населения республики с германской разведкой.

В июле 1941 года АССР Немцев Поволжья посетили Молотов и Берия, после чего было принято решение депортировать все немецкое население. 28 августа был обнародован Указ Президиума Верховного Совета СССР № 2 1-160 „О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья" [25,c.316].

Вот его полный текст: „По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, заселенных немцами Поволжья.

О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал, следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти.

В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указу из Германии немецкими диверсантами и шпионами в республике Немцев Поволжья или прилегающих районах, случится кровопролитие, и Советское правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья.

Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий Президиум Верховного Совета СССР признал необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы с тем, чтобы переселяемые были наделены землей и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах.

Для расселения выделены изобилующие пахотной землей районы Новосибирской и Омской областей, Алтайского края, Казахстана и другие соседние местности.

В связи с этим Государственному Комитету Обороны предписано срочно произвести переселение всех немцев Поволжья и выделить переселяемым немцам Поволжья землю и угодья в новых районах.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин.

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин" [25,c.318-319].

Как свидетельствуют документы, решение о выселении немцев из Поволжья было принято совместным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) еще до опубликования Указа. Кроме того, за день до подписания Указа, т. е. 27 августа 1941 года, по линии НКВД был распространен приказ наркома Берии „О мероприятиях по проведению операции по переселению немцев из республики Немцев Поволжья, Саратовской и Сталинградской областей". Была составлена и разослана также соответствующая «Инструкция по проведению переселения». Определялись все действия органов НКВД и местных властей по осуществлению депортации немцев. Инструкция определяла также группы немецкого населения, подлежащих выселению. Члены семей военнослужащих и начальствующего состава Красной Армии также подлежали выселению на общих основаниях. Им предполагалось лишь предоставление преимущества в местах расселения на первоочередное хозяйственное и бытовое устройство.

Для проведения операции по выселению приказом А. Берии направлялась оперативная группа НКВД СССР во главе с его заместителем Серовым. В районы выселения были назначены также ответственные лица из числа руководящих сотрудников НКВД. Кроме того, в Республику Немцев Поволжья командировались 1200 сотрудников НКВД, 2000 работников милиции, 7350 красноармейцев во главе с комбригом Кривенко. В Саратовскую область также направлялось 250 сотрудников НКВД, 1000 работников милиции, 2300 красноармейцев под командованием полковника Воробейкова [17,c.16].

При подготовке переселения НКВД СССР были получены сведения о численности немцев, проживающих на этой территории. По этим данным проживало там 374 225 человек (в основном дети до 16 лет и старики). Но затем выяснилось, что в ходе выселения из республики было отправлено 438 280 немцев (по другим данным - 446 480). Однако не все немецкое население было учтено даже местными чекистами.

Депортация проводилась по строгому графику одновременно во всех населенных пунктах. Сборы и отправка людей продолжались с 3 по 20 сентября 1941 года. Обычно на сборы давалось 24 часа [46,c.83].

Места выселенных занимали большей частью колхозники, переселенные из других районов Поволжья и прилегающих областей. Имущество и скот передавались им за символическую цену или же даром. Имущество и скот оставлялись на условиях кредита со сроком погашения их стоимости в течение 7 лет. Но в местах выселения получить за это компенсацию практически было невозможно. На этот счет Правительством СССР и СНК КазССР давались соответствующие указания о том, что „по линии Наркоматов мясомолочной промышленности и Земледелия обеспечить семьи спецпереселенцев скотом и выделить кредиты на хозяйственное обустройство" [1,c.19].

К концу осени 1941 года было размещено в новых местах вселения около 1 млн. 120 тысяч немцев, что составляло 80 процентов их численности в 1939 году. Здесь надо иметь ввиду, что немецкое население одновременно выселялось из всех районов, европейской части страны, еще не занятой противником.

Согласно письменному указанию Берии, большинство немцев-переселенцев должно было разместиться в Казахстане. Документы о переселенцах, следовавших эшелонами в Южно-Казахстанскую, Жамбылскую, Павлодарскую, Актюбинскую, Алматинскую, Акмолинскую, Восточно-Казахстанскую, Семипалатинскую области и Новосибирскую область (около 110 тысяч человек), свидетельствуют, что перевозка проходила очень трудно. В пути следования отстало от эшелона 557 человек, бежало - 8, умерло - 4 37, родилось - 143, были сняты с поезда по болезни - 77 [9,c.13].

С осени 1941 года партийные и советские органы Казахстана усиленно готовились к приему спецпереселенцев. Размещение их в местах постоянного проживания затруднялось тем, что в республику большими партиями прибывали эвакуированные из прифронтовой полосы. Изыскать для всех жилье, обеспечить их продовольствием было чрезвычайно нелегко.

И тем не менее местные власти изыскивали для этого все возможности. Учитывалось и то, что большинство трудоспособного мужского населения спецпереселенцев уже мобилизовывалось в Трудовую армию и строительные колонны, на объекты оборонного значения. Поэтому основная часть спецпереселенцев направлялась в колхозы и совхозы.

К 25 октябрю 1941 года в Казахстане планировалось принять 467 тысяч немцев Поволжья.

Фактически в республику прибыло 420 тысяч человек. В прифронтовых Гурьевской и Западно-Казахстанской областях, расположенных неподалеку от упраздненной Республики Немцев Поволжья переселенцы не селились.

Все очевидцы единодушно свидетельствуют: местное население встретило их с пониманием. В аулах и селах немецкое население с присущим ему трудолюбием участвовало в производственном процессе. Местные жители в меру своих возможностей всем делились с людьми, оказавшимися не по своей воле на положении изгнанников.

Как сказано выше, трудоспособное мужское население из числа немцев было мобилизовано в Трудовую армию. Вследствие этого оставшаяся часть спецпереселенцев (в основном женщины, старики и дети) не могли выработать необходимый минимум трудодней в колхозах, на что жаловались многие руководители из мест. А продовольственные ссуды, выделяемые по линии правительства, не могли полностью удовлетворить их потребность. Докладные записки руководителей Восточно-Казахстанской, Павлодарской. Северо-Казахстанской, Акмолинской и других областей, отмечают случаи массового опухания спецпереселенцев от голода и участившуюся среди них смертность [13,c.37].

В течение всего периода войны Казахстан непрерывно пополнял Трудовую армию. Туда призывали через военные комиссариаты. Республика поставила в нее около 700 тысяч человек. В ежегодных отчетах Казвоенкомата о численности мобилизованных указывались и немцы.

Эти рабочие батальоны направлялись на предприятия по производству вооружения, боеприпасов, цветных и черных металлов, на добычу угля к нефти, строительство железных дорог. Использовались они как внутри республики, так и за ее пределами. Например, во время войны при Актюбинском исправительно-трудовом лагере был создан строительный батальон из числа немцев, не являющихся заключенными. Они выполняли в лагере различные строительные работы.

Помимо всего, коммунисты и комсомольцы из числа переселенных немцев участвовали в антигитлеровской пропагандистской работе среди военнопленных вермахта и люфтваффе. Такая работа велась в Казахстане с ведома и по указанию Центра представителями руководства Коммунистической партии Германии (Вальтером Ульбрихтом и другими), Национального Комитета „Свободная Германия" и „Союзом немецких офицеров" (Роберт Клюге и др.), при полном содействии ЦК ВКП (б) Казахстана и его первого руководителя Ж. Шаяхметова [39,c.34].

Однако, как свидетельствуют архивные документы МВД и других ведомств решение Центра о выселении немцев Поволжья не имело никакой фактической основы. В архивах не выявлено материалов, свидетельствующих о „сообщениях военных властей и других сигналах о наличии в районах Поволжья тысяч и десятков тысяч диверсантов и шпионов", готовых по команде из Германии превратить немецкое население АССР в «пятую колонну». Ликвидация АССР Немцев Поволжья также противоречила статье 15 ее Конституции, поскольку такой акт должен был производиться только с согласия автономной республики [41,c.80]. Однако соблюдение таких „тонкостей" не были присущи ни Сталину, ни его окружению.

2.2 Депортация чечено-ингушского населения

Постановлением ГКО от 31 января 1944 года было решено выселить чеченцев и ингушей в Казахскую и Киргизскую ССР. Это решение держалось в строгой тайне. 21 февраля 1944 года вышел приказ НКВД СССР о начале операции. И только 7 марта 1944 года последовал Указ Президиума Верховного Совета СССР о ликвидации Чечено-Ингушской АССР. Причем Указ последовал только за день до окончания депортации чеченцев и ингушей.

Операцией по выселению чеченцев и ингушей руководил лично Берия и его заместители, прибывшие в республику 20 февраля 1944 года. Вот одно из его телеграфных сообщений Сталину: „Государственный Комитет Обороны. Тов. Сталину. На 29 февраля выселены и погружены в железнодорожные эшелоны 478 479 человек, в том числе 91 250 ингушей. Погружено 177 эшелонов, из которых 157 эшелонов уже отправлены к месту нового поселения... Из некоторых пунктов высокогорного Галангожского района оставались невыселенными 6 тысяч чеченцев в силу большого снегопада и бездорожья, вывоз и погрузка которых будут закончены в два дня. Операция производится организованно и без серьезных случаев сопротивления и других инцидентов... За время проведения операции арестовано 1016 антисоветских элементов из числа чеченцев и ингушей. Изъято огнестрельного оружия 20 072 единицы, в том числе винтовок 4 868, пулеметов и автоматов 479. Л. Берия. 1. 03. 1944" [5,c.50].

Первые эшелоны с переселенцам и прибыли в новые места поселения в середине марта 1944 года. Из запланированных 344 589 человек были направлены в Джамбульскую область 16 565 человек, в Алма-Атинскую - 29 089, в Восточно-Казахстанскую - 34 167 человек, в Южно-Казахстанскую - 20 808 человек, в Северо-Казахстанскую - 39 542 человека, в Актюбинскую - 20 309 человек, Семипалатинскую - 31 236 человек, Павлодарскую - 41 230 человек, Карагандинскую - 37 938 человек [30,c.42].

Переселение охватило и уволенных после февраля 1944 года из рядов Красной Армии военнослужащих чеченской и ингушской национальностей. В приказах, разосланных всем воинским частям, предписывалось данным лицам поступить в распоряжение отделов спецпоселений НКВД Казахской ССР - в Алма-Ату.

Такая же участь постигла представителей всех депортированных народов, находившихся на фронтах. Все они были отправлены в тыл к местам поселения своих родных или же на стройки и промышленные предприятия Урала, Сибири.

Сталинский режим подверг также переселению и тех чеченцев и ингушей, которые отбывали различные сроки в лагерях НКВД СССР. Многие из заключенных были переведены в Карагандинский лагерь. Одновременно депортации подверглись и те чеченцы и ингуши, которые проживали в Дагестанской АССР, Грузии, Азербайджане, Краснодарском крае, Ростовской и Астраханской областях. Все это продолжалось до конца 1945 года. По архивным материалам НКВД СССР, на начало октября 1945 года на спецпоселении числилось 405 900 чеченцев и ингушей, что, видимо, не совсем точно. Например, в справке о состоянии хозяйственного и трудового устройства спецпереселенцев, расселенных в Казахской ССР за. 1945 год, говорится, что в республике находилось 89 901 семья чеченцев и ингушей, общей численностью 406 375 человек [15,c.91].

Чечено-ингушское население уже испытало все трудности и лишения и депортации. Суровые климатические условия, особенно в северных областях республики, усугубили их трудное положение.

Согласно недавно опубликованным данным, в 1931-1933 годы в Чечне было зарегистрировано 69 террористических актов, жертвами которых были ответственные партийные и советские работники, активисты, сотрудники НКВД и др. [6,c.59] Однако чем были вызваны эти террористические акты, не говорится. Ведь мы знаем из нашей истории, как стряпались обвинения в терроре. И затем, должны ли мы рассматривать крестьянские выступления как „террористические акты" или как сопротивление людей, которых террористическая политика советского государства довела до отчаяния?

Рассматривая факторы, определявшие положение Чечено-Ингушетии к началу войны и моральное состояние ее населения, официальная историография решительно подчеркивает как негативный фактор сильное влияние мусульманской религии. Во время коллективизации в Чечне было 2675 мечетей и молитвенных домов, 140 духовных школ, 850 мулл и 38 шейхов находились на содержании духовной паствы. Огромное количество религиозных сект держало под своим влиянием десятки тысяч людей. Мусульманское духовенство, если верить официальной точке зрения, отчаянно боролось против коллективизации и против создания светских школ, ветеринарных и здравоохранительных пунктов, нагнетало вокруг учителей, врачей, ветеринаров атмосферу вражды, подвергало их остракизму. Многие из их жертв не выдерживали морального террора и предпочитали уехать.

Даже в свете известных фактов положение в Чечено-Ингушетии к началу войны представляется необычайно сложным.

Несомненно, что часть коренного населения, особенно в горных районах, была настроена по отношению к советской власти враждебно. Это, однако, не равнозначно тому, что эти люди были настроены дружественно по отношению к гитлеровской армии. Скорее всего, они просто хотели бы сохранить свой уклад жизни. Некоторые, возможно, даже мечтали о возврате к легендарным временам до русского завоевания Кавказа.

В конце 1941 года Чечено-Ингушский обком ВКП(б) поставил перед всеми партийными организациями задачу обуздания кулацко-мулльских элементов. В 80 крупных колхозах были введены штатные должности парторгов обкома ВКП (б); председатели крупных колхозов были включены в номенклатуру обкома, что означало усиление центральной власти и одновременно наделение председателей колхозов более широкими правами и привилегиями. 150 человек были направлены из городов в колхозы для проведения агитационно-массовой работы сроком на три месяца. В ноябре 1941 года для исполнения постановления ЦК ВКП (б) о создании политотделов при МТС и совхозах в сельскую местность было направлено более 100 коммунистов. Однако, несмотря на эти чрезвычайные меры, спустя год вооруженная борьба в горах, если верить официальным сведениям, была еще в полном разгаре.

Так, 22 ноября 1942 года в селении Гуни Веденского района отряд из 34 человек напал на колхозную ферму „Красный животновод". Бой, в котором принимали участие колхозники, продолжался два часа, были убитые. 23 колхозника - участника боя - были награждены почетными грамотами Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР [23,c.38].

Против банд дезертиров были приняты решительные меры -- созданы специальные оперативные отряды госбезопасности, повсеместно мобилизован актив для выявления в ликвидация „бандитских группы и различных других контрреволюционных элементов" [5,c.50].

Уже осенью 1941 года неудачи советской армии на юге начали болезненно отзываться на положении на Кавказе. Опасения, что Турция может внезапно ударить с юга, ускорили проведение мобилизационных мероприятий. События под Москвой и в самой Москве 15-16 октября, когда десятки и сотни тысяч людей покинули столицу из опасения, что она может вот-вот быть занята гитлеровцами, еще более усилили напряжение.

22 октября в Грозном был создан Городской комитет обороны во главе с первым секретарем Чечено-Ингушского обкома ВКП (б) В. И. Ивановым. Тысячи людей вышли на строительство оборонительных рубежей вокруг Грозного. Из военнообязанных была сформирована отдельная саперная бригада. Эти усилия не пропали даром: осенью 1942 года Грозный не пустил немцев, их наступление затормозилось и выдохлось на подступах к городу. В середине ноября 1941 года началось формирование 255-го отдельного ингушского кавалерийского полка и резервного дивизиона. Следует иметь в виду, что часть военнообязанных была призвана в Красную Армию еще до начала войны и уже сражалась на различных участках гигантского советско-германского фронта.

Формирование новых частей происходило в нервозной обстановке, вызванной вооруженной борьбой в горах. В. И. Филькин, в ту пору один из секретарей обкома партии, пишет, что „отдельными" райвоенкоматами, были допущены „серьезные извращения" [14,c.308]. Призывалось в армию все мужское население, включая абсолютно не пригодных к военной службе стариков и инвалидов. Призванные зачастую сидели на голодном пайке и иногда самовольно покидали казармы, чтобы дома вдоволь насытиться. В результате дезертирство приняло такие широкие масштабы, что вызвало тревогу, и в марте 1942 года призыв в Красную Армию военнообязанных чеченцев и ингушей был прекращен.

В августе 1942 года было разрешено провести добровольную мобилизацию чеченцев и ингушей в Красную Армию, вторая мобилизация была проведена 25 января - 5 февраля 1943 года, третья - в марте того же года.

В Постановлении обкома партии и Совета народных комиссаров Чечено-Ингушетии с удовлетворением отмечались „стойкость, мужество и бесстрашие", которые проявили чеченцы и ингуши, мобилизованные в сентябре 1942 года. В мае 1943 года, подводя итоги второй и третьей мобилизации, специальная комиссия Закавказского фронта дала вполне благоприятный отзыв о поведении чеченцев и ингушей на фронте, и обком констатировал с удовлетворением, что „призыв добровольцев чеченцев и ингушей в Красную Армию сопровождался проявлением подлинного советского патриотизма" [25,c.354].

Кроме того, в рядах народного ополчения было обучено военному делу 13 363 чеченца и ингуша, что составляло около 40 процентов всех обученных из числа населения автономной республики.

В. Филькин приводит данные, которые он считает неполными, о количестве чеченцев и ингушей, призванных в Действующую Армию. Он называет цифру более 18 500, не считая призванных до начала войны. Несколько сот чеченцев и ингушей было в гарнизоне легендарной Брестской крепости.

Немедленно после изгнания немцев с Кавказа начались восстановительные работы и в Чечено-Ингушетии, а вместе с тем и чистка рядов партии, государственного аппарата. Выступая на пленуме Грозненского горкома ВКП(б) 19 февраля 1943 года, секретарь горкома Бердичевский требовал „решительно усилить массово-политическую работу среди женщин, молодежи, комсомольцев и в особенности среди чеченцев и ингушей, активно отбирать в ряды партии лучших, до конца преданных делу партии людей" [6,c.59].

Чечено-Ингушская АССР была упразднена. Вместо нее была создана Грозненская область. Коренное население -- чеченцы и ингуши, насчитывавшие перед войной 425 тысяч человек и составлявшие более 58 процентов всего населения автономии, были насильственно вывезены оттуда. Их участь разделили чеченцы и ингуши из Северной Осетии и Дагестана. Чеченцы и ингуши были депортированы также и из других городов и областей Советского Союза. Только в Москве уцелело при депортации двое чеченцев.

Часть территории республики - Пригородный район, населенный прежде главным образом ингушами, был передан Северо-Осетинской АССР. Одновременно по указанию властей в Грозненскую область были переселены десятки тысяч русских, а также аварцев, даргинцев, осетин, украинцев. Цель была одна - сделать в будущем восстановление Чечено-Ингушской АССР невозможным. Была и более близкая, так сказать, утилитарная задача - не допустить развала экономики Грозненской области, прежде всего сельского хозяйства в связи с обезлюдением ее территории [24,c.288].

2.3 Депортация корейцев

Одними из первых тоталитарным режимом подверглись депортации дальневосточные корейцы. Их массовому насильственному переселению с Дальнего Востока в Казахстан сначала предшествовало административное переселение сюда наиболее активной части диаспоры в 1935 и 1936 годах. Это были бывшие партизаны, активные участники корейского освободительного движения. Большинство из них занимало ответственные должности в местных, районных, областных советских и партийных органах Дальневосточного края (ДВК), Не сумев собрать на них обвинительного материала, их высылали без суда и следствия. В Казахстане ссыльных размещали на островах Аральского моря и на севере республики [18,c.25]. Среди них были активисты Дальневосточного бюро Исполкома Коминтерна, руководители корейских партизанских подразделений, работники Приморского и Хабаровского крайкомов и обкомов ВКП (б), исполкомов, сотрудники издательств, студенты Владивостокского корейского пединститута и т. д. В 1937-1938 годах практически все они были физически уничтожены.

В черном деле депортации активную роль играли средства массовой информации, литература. Не без ведома Сталина на свет появился роман будущего четырежды лауреата Сталинских премий СССР Петра Павленко. „На Востоке", посвященный детальному описанию будущей Второй мировой войны, которая, по мнению автора, должна была начаться на Дальнем Востоке с нападения Японии на Советский Союз „в марте 193... года". Книга тиражировалась в огромном количестве. Только в 1937 году она была издана тиражом почти в полмиллиона экземпляров. И что уже совсем примечательно, автор предельно ясно изложил мысль о том, что „Северная Корея была освобождена частями Красной Армии" и в ней „была провозглашена народная власть", Южная же Корея оставалась под гнетом капитализма [10,c.206].

Новым толчком в расширении массовых политических репрессий послужил доклад Сталина „О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников" 3 марта 1937 года на пленуме ЦК ВКП(б) и его заключительное слово 5 марта. Уже 3 марта 1937 года в дни работы пленума средства массовой информации раскрыли „ценное признание" военного министра Японии о японском шпионаже в России. 16 марта 1937 года „Правда" опубликовала статью „Система японского шпионажа", 21 апреля в этой же газете со статьей „Наши задачи в борьбе с троцкистами и иными вредителями, диверсантами и шпионами" выступил Молотов. 23 апреля в „Правде" появилась статья „Иностранный шпионаж на советском Дальнем Востоке". Подобные материалы публиковались и касательно Казахстана: „троцкистско-бухаринские национал-фашистские бандиты, эти подлейшие агенты японско-германского фашизма ставили себе цель свержения Советской власти, закабаления казахского народа, превращения Казахстана в колонию японского империализма" [18,c.54].

Каковы же истинные причины депортации корейцев с Дальнего Востока? Официально это мотивировалось превентивной необходимостью в целях „пресечения проникновения японского шпионажа в край" [25,c.344]. Однако, на наш взгляд, в тесном единстве с этой причиной все же следует выделить более глубинную. Суть ее состоит в том, что советские корейцы стали заложниками дальневосточной политики правительства СССР. Как известно, в июле 1937 года Япония начала вооруженное вторжение во Внутренний Китай, к концу месяца был занят Пекин. Под угрозой внешнего вторжения уже весной 1937 года основные политические силы Китая - компартия и гоминдан - достигли соглашения о прекращении гражданской войны и создании единого фронта для отпора японским захватчикам. В поддержке воюющих сторон проявилась поляризация глобальных политических сил в том биполярном мире. В ее основе лежала идеологическая конфронтация. В сложившейся ситуации гоминдановское правительство не без влияния компартии Китая пошло на дальнейшее сближение с Советским Союзом. 21 августа 1937 года был подписан советско-китайский договор о ненападении. Заключение такого договора означало, по сути дела, укрепление и развитие уже давних союзнических отношений СССР и Китая в войне с Японией. Советский Союз очень дорожил этими отношениями, тем более, что он ощущал свою изоляцию перед лицом надвигавшейся Второй мировой войны. СССР активно оказывал чанкайшистскому Китаю крупную экономическую и военную помощь. Что характерно: советско-китайский договор о ненападении и постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП (б) о выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края были подписаны в один день. Это были две стороны одной медали. Депортацию корейцев под предлогом „пресечения проникновения японского шпионажа" следует рассматривать как политическую меру правительства СССР в его дальневосточной политике и, в частности, как демонстрацию Советским Союзом твердости своих союзнических отношений с Китаем, своих отношений с Японией, а Корея находилась в колониальной зависимости от Японии, корейцы были японскими подданными. Ярким подтверждением такого подхода служит и то, что если в 1937 году всех советских корейцев депортировали с Дальнего Востока как потенциальных японских шпионов, то начиная с 1946 года, то есть менее чем через десять лет после массового насильственно переселения, их опять в добровольно-принудительном порядке возвращали в Приморский и Хабаровский края, на остров Сахалин, особенно на его южную часть.

21 августа 1937 года было принято постановление №1428-326е Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) „О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края", подписанное Молотовым и Сталиным [25,c.352]. Одним росчерком пера все корейцы, по принципу коллективной ответственности за свою национальную принадлежность, всеми силами боровшиеся с японскими колонизаторами, в массовом порядке были обвинены в японском шпионаже и насильственно высланы.

В местах выселения были созданы „тройки по переселению". В сжатые сроки, бросив все, взяв с собой только скудные запасы продуктов питания, а также одежду, носильные вещи, корейцы, включая тяжело больных, стариков, беременных женщин, одним словом, все без исключения были посажены в вагоны, предназначенные для перевозки грузов и скота, и отправлены за тысячи километров на другой конец самой большой на земле части света Азии. Места выселения были оцеплены заслонотрядами чекистов. Пытавшихся бежать или оказывающих сопротивление тут же арестовывали.

Узнав о переселении, корейцы горячо и отчаянно обсуждали свою судьбу, пытались сопротивляться произволу и беззаконию. Работники НКВД через свою агентуру регулярно составляли „спецсообщения о политических настроениях корейского населения, подлежащего выселению". Многие корейцы оценили выселение как нарушение Сталинской конституции и национальной политики партии, заявляли об отказе переселяться. Некоторые корейцы выразили желание выехать за границу, но вынуждены были отказаться от этого, понимая, что „там японцы задушат", тем более, что возбудивших ходатайство о выезде сразу же арестовывали и после дознания они „сознавались", что являются японскими разведчиками. Некоторые пытались скрыться от переселения, уходили в тайгу, но их возвращали, так как районы выселения были оцеплены заслонотрядами. Были и совсем отчаянные, полные безысходности заявления: „Лучше умереть здесь, чем ехать туда, куда переселяют, у меня много детей и нет денег", „Пусть меня лучше расстреляют, чем переселят". Говорили, что дальневосточники не перенесут казахстанского климата и если их переселят туда, то „безусловно, перемрут все ребятишки", „закон о выселении неправилен, срок на выселение дан мал, нет денег, завезут нас и бросят, пусть лучше военные собирают нас и расстреливают, все равно нам умирать" [14,c.377].

Так говорили люди разных возрастов, мужчины и женщины, представители корейской интеллигенции и неграмотные колхозники. Эти высказывания пораженных громом переселения отчаявшихся корейцев собраны работниками НКВД и живы в памяти старших поколений казахстанских корейцев. Были среди корейцев и настроения затаенной надежды: „Наверное, там нам создадут автономную область". Таким надеждам не суждено было сбыться. Не помогла ни апелляция к Сталинской конституции, к национальной политике партии, ни к работникам местной власти, ни надежды на заграницу, ни крайности: „лучше умереть здесь, чем переселяться". Сами же работники НКВД ставили перед своим руководством вопросы: „Как быть с детьми и родственниками, находящимися на учебе или проживающими в других городах? Как быть с больными и женщинами в положении последнего срока беременности?" Ответ был краток: „Обеспечить переселение всех корейцев" [14,c.379].

Действия по выселению корейского населения развернулись в районах первой Очереди 1 сентября 1937 года. В этом участвовали тысячи автомашин и подвод, океанские пароходы и местный рыболовецкий флот. С мест шли сообщения о том, что „райтройки безобразно халатно отнеслись к переселению корейцев", „не были учтены возможности перевозки переселенцев", „систематически срывается график погрузки и отправки эшелонов", „формирование эшелонов проходит самотеком", „нарушается план обработки эшелонов под перевозку людей", „вагоны оборудуются и промываются безобразно, ни один состав под погрузку не был подан без дефектов", „среди руководящих работников выселяемых районов заметна вредная беспечность..." [13,c.43].

Анализ документов показывает, что в период депортации были репрессированы и физически уничтожены сотни корейцев. Их арестовывали в местах выселения, по пути в эшелонах, на них пересылались дела вдогонку в места поселения. Расправа органов НКВД над ними продолжалась и в Казахстане. Местами вселения корейцев, таким образом, стали не только Казахстан и Средняя Азия, но и необъятные просторы ГУЛАГа: Норильлаг, Сиблаг, Каргопольлаг, Сороклаг, Карлаг, Краслаг, Севжелдорлаг, Вятлаг...
Их судили особые совещания, тройки НКВД, а в документах нередко записано, что осужден по статье Уголовного кодекса „японский агент" [19,c.12].

Многие эшелоны уже в пути получали переадресовку из Москвы, Хабаровска, Иркутска, Алма-Аты, Ташкента. Некоторые эшелоны, прибыв на место назначения, не разгружались, а получали новый адрес разгрузки. Была задействована вся система НКВД на пути следования корейцев, о продвижении каждого эшелона по часам и минутам передавалось по цепочке от станции к станции. В пути начались массовые заболевания, особенно среди детей. Так, например, корь ввиду тяжелых условий дала до 60 процентов смертности.

В декабре 1937 года депортация была завершена. 20 декабря в „Правде" под рубрикой „В Совнаркоме СССР и ЦК ВКП (б) "сообщалось: „За «образцовое и четкое выполнение ответственного задания Правительства по перевозкам Совнарком СССР и ЦК ВКП (б) объявляют благодарность начальнику УНКВД ДВК и работникам Дальневосточной железной дороги", особо отличившиеся представлялись к наградам [10,c.210].

В Казахстан первые эшелоны с корейцами стали прибывать в конце сентября 1937 года. Так началась история корейцев Казахстана. Казахи с открытой душой, с присущими им гостеприимством, милосердием и радушием встретили корейцев, оказывали им помощь, несмотря на строгие запреты официальных властей и не обращая внимания на то, что сами находились в неимоверно трудных условиях: только что перенесли величайшую в своей истории трагедию голода начала 30-х годов, порожденную „Малым Октябрем".

Прибывали корейцы в Казахстан в стрессовом состоянии без средств существования, с ярлыком „японских шпионов". Здесь они попали в иную этнохозяйственную ситуацию, иную социокультурную, языковую, природно-климатическую среду. И выжить, а тем более сохранить свой потенциал, национальное своеобразие они могли -- еще раз повторим -- благодаря тому, что казахи с состраданием, глубоким пониманием и сочувствием отнеслись к бедам корейцев. В критический момент жизни корейской общины со всей яркостью проявились высокие качества души казахского народа.

Немаловажную роль в этническом самосохранении корейцев сыграли также такие качества их национального характера, как трудолюбие, упорство, скромность.

Основным местом выгрузки и временного расселения корейцев в Казахстане стала Южно-Казахстанская область, та ее часть, которая ныне является Кзылординской областью (по административно-территориальному делению того времени она входила в состав Южно-Казахстанской области) [18,c.101]. Известно, что и по сей день это наиболее сложный регион республики по своим природно-климатическим (проблема Арала) и социально-экономическим условиям. В экономическом описании эти районы первоначального прибытия корейцев-переселенцев и в дальнейшем места их компактного проживания (по состоянию на 1937 год) относились к числу кочевых и полукочевых. Прямо указывалось, что эти районы являлись хозяйственно к культурно отсталыми. Значительная часть хозяйств не имела определенно закрепленной земли в своем пользовании, производила посевы исключительно в порядке единовременного землеуказания. Также обстоял вопрос с использованием угодий под сенокосы, выпасы и т. п. Проживавшие в этих районах семьи в большинстве случаев не имели постоянно приспособленных строений, зимуя в землянках, наскоро сооруженных, а иногда просто врытых в землю, или в кибитках.

Как уже отмечалось, Казахстан сам только что перенес величайшую трагедию голода 30-х годов. Остро стоял вопрос устройства „возвращенцев" - вернувшихся на родину из Узбекистана, Туркмении, Средне-Волжского края и других мест, которые спасаясь от голода вынуждены были откочевать. Это были сотни семей, на их обустройство катастрофически не хватало транспорта, строительных материалов, других ресурсов. Кроме того, в это время в Казахстане еще не закончилась насильственная компания по оседанию кочевого и полукочевого казахского населения. Например, в 1936 году на оседлость было переведено почти семь тысяч семей, на их обустройство также не хватало ресурсов [38,c.97].

Вот на таком фоне здесь появились эшелоны с тысячами изнуренных переселенцев, остро нуждавшихся буквально во всем.

В то время, когда эшелоны с тысячами корейцев растянулись гигантской трагической вереницей с одного конца Азии до другого, 21 сентября нарком иностранных дел СССР М. М. Литвинов выступал с речью в Лиге Наций в Женеве, осуждая войну в Испании и Китае. Справедливо клеймя зачинщиков этих войн, он и словом не обмолвился о трагедии советских корейцев. „Они (зачинщики)-- проповедники бешеного человеконенавистничества, воскресители самой дикой, отжившей теории времен язычества и средневековья, сжигатели лучших произведений человеческого духа, гонители самых блестящих произведений науки, искусства и литературы, презираемые всем культурным миром, делают себя смешными, когда говорят о спасении цивилизации и призывают во имя этого к крестовым походам против других народов" [24,c.306].

А что же Лига Наций? „После речи т. Литвинова со всех сторон раздались дружные аплодисменты, и много делегатов поспешили поздравить его с замечательным выступлением. Даже обычно недружелюбно настроенные круги признали, что речь произвела глубочайшее впечатление" [Там же]. Во всяком случае история умалчивает о том, поднимался ли вопрос о депортации корейцев на этом и прочих форумах предшественницы ООН.

Известно, что лишь 9 декабря 1948 года была принята Международная конвенция „О предупреждении геноцида и наказании за него", ратифицированная всеми членами ООН. Согласно ей к разряду геноцида относятся действия, прямо или косвенно создающие для какой-либо группы людей такие условия, которые рассчитаны на полное или частичное ее уничтожение. И только 26 апреля 1991 года в РСФСР появился Закон „О реабилитации репрессированных народов" [3,c.391]. В нем говорится, что в годы советской власти подвергались репрессиям народы, в отношении которых „по признакам национальной принадлежности проводилась на государственном уровне политика клеветы и геноцида, сопровождавшаяся насильственным переселением, становлением режима террора и насилия в местах спецпоселения. Политика произвола и беззакония, практиковавшаяся на государственном уровне по отношению к этим народам, являясь противоправной, оскорбляла достоинство не только репрессированных, но и всех других народов страны" [25,c.394].

Вообще 1937 год был богат „эпохальными" событиями. К этому времени уже была принята „Сталинская конституция -- итог борьбы и побед Великой Октябрьской революции, конституция победившего социализма и подлинного демократизма". Это был год 20-летия Октябрьской революции.

2 ноября 1937 года, когда депортированных корейцев, в том числе стариков, женщин и детей, сотрудники отдела лагерей, трудопоселений и мест заключения НКВД размещали в землянках, сараях, амбарах, свинарниках и т.п. газеты и журналы публиковали призывы ЦК ВКП(б) к 20-й годовщине революции: „В Советской стране растет и крепнет великий союз равноправных народов. Да здравствует братский союз и великая дружба народов СССР!" [40,c.12]. Полным ходом шла подготовка к выборам в Верховный Совет СССР на основе новой конституции. В ноябре 1937 года трудящиеся Каратальского района Алма-Атинской области выдвинули своим кандидатом в депутаты Совета Союза Льва Борисовича Залина -- наркома внутренних дел Казахстана, который „под руководством партии и славного наркома внутренних дел СССР т. Ежова", как говорилось в опубликованной в газетах его биографии, „проводит огромную работу по разоблачению и разгрому этих подлейших агентов японо-германского фашизма, ставивших себе целью превращение Казахстана в колонию японского империализма" [18,c.67].

По данным отдела лагерей, трудопоселений и мест заключения НКВД КазССР, в Казахстане в 1937 году было переселено более 90 эшелонов корейцев, 20 789 семей, 98 454 человека [9,c.15].

Депортированные в Казахстан корейцы пережили два этапа переселения. Первый с осени 1937 года до весны 1938 года, когда их перевезли с Дальнего Востока и они находились в местах разгрузки и временного проживания, которыми были землянки, склады, конюшни, свинарники, бывшие тюрьмы, брошенные мечети и другие подобные помещения. Жили корейцы лишь на средства, привезенные с собой. Первую зиму в местах поселения они невероятно трудно перезимовали в холоде, голоде, бесправии, с массовыми заболеваниями, высокой смертностью, особенно среди детей, женщин и стариков.

Весной 1938 года начался второй этап переселения корейцев уже внутри Казахстана, которому подверглось почти 60 процентов корейцев, а расстояние перевозок составило от 20 километров по грунтовым дорогам до 4000 километров по железным [19,c.16]. С этого времени они были расселены в местах постоянного проживания. Основная их масса была размещена на неосвоенных землях, на землях разорившихся нерентабельных, а потому ликвидированных совхозов. Вся эта работа проходила под бдительным контролем НКВД 7 марта 1938 года во все области, где размещались корейцы, начальникам областных управлений НКВД были разосланы почтограммы за подписью наркома внутренних дел Реденса, в которых подчеркивалось: .Директивой Наркома товарища Ежова на нас возложен контроль за осуществлением всех мероприятий по расселению и устройству переселенцев" [8,c.50].

Но был еще и третий этап переселения, связанный с тем, что корейцы не были пассивными созерцателями своей судьбы.

Уже зимой 1938 года почти отовсюду с мест стали поступать в Алма-Ату сообщения: „Отмечается массовая административная откочевка корейских хозяйств", „Сообщите, куда бегут и причины бегства переселенцев-корейцев", „Несмотря на то, что неоднократно делались выезды руководителей партийных, советских и хозяйственных организаций с целью агитационно-разъяснительной работы среди корейского населения, эти мероприятия не помогают, а движение людей не прекращается" [22,c.297]. Из-за непродуманных вопросов расселения, целые корейские колхозы оказались в пустыне даже без питьевой воды, не говоря уже о поливной для полей.