Творчество Уильяма Сарояна периода Великой депрессии

В юморе Сарояна почти никогда не слышно ядовитых, саркастических ноток. Юмор - одно из важнейших средств в художественной системе Сарояна, призванных передать его веру в доброе человеческое начало. Именно юмор придает многим его рассказам задушевность, радостный настрой, служащий выражением искреннего оптимизма писателя.

Сароян вообще принадлежит к числу самых доброжелательных и расположенных к человеку писателей. Вид страдания настолько для него мучителен, настолько непереносим, что он стремится непременно разрешить конфликт, лежащий в основе произведения, в пользу героев, которым он симпатизирует и на сторону которых он всеми силами пытается склонить читателя. Так например, несмотря на трагический конец романа “Человеческая комедия” американский городок Итака становится желанным пристанищем для Тоби Джорджа, друга Маркуса, погибшего брата Гомера Маколея. Тоби, сирота без дома и семьи, подружившись с Маркусом, обрел свой дом и даже влюбился в сестру Маркуса, Бесс, по фотографии. Когда Маркус погибает, Тоби едет в Итаку, и там его принимают, как родного, понимая, что этот человек послан им вместо Маркуса. [33, p. 1049]

Рисуя мир гонимых и обездоленных людей и выражая таким образом свое критическое отношение к той социальной действительности, которая является источником человеческих трагедий, Сароян, не зная реальных путей их разрешения, вводит в свою художественную систему случай, произвольно - но неизменно благожелательно - распоряжающийся человеческими судьбами. В нем находит конкретное воплощение гуманизм Сарояна, сострадающего человеку. Но им же определяется и ограниченность его гуманизма и отчасти притупляется критика в адрес американского общества. Сам писатель оказывается завороженным иллюзорной всесильностью случая - этой разновидностью “американской мечты” - восстанавливающего справедливость вопреки ходу исторического процесса. Это придает произведениям Сарояна своеобразную романтическую окраску, составляющую отличительную черту художественной манеры писателя.

Обратим внимание еще на одну особенность творчества Сарояна - у него практически отсутствуют отрицательные, как их принято называть, персонажи, а те немногие, которых мы все-таки встречаем (белый расист из рассказа “Филиппинец и пьяный”, озверевшая толпа, готовая линчевать негритянского мальчика по ложному обвинению в поджоге дома, чтобы удовлетворить низменные желания, разжигаемые расовыми предрассудками, - “Три, четыре, пять, я иду искать”), никогда не бывают раскрыты изнутри, выступая по существу продолжением безликой, враждебной человеку силы. Но если сила эта неподвластна человеку, то и человек в равной мере неподвластен ей. Между миром и героем Сарояна нет подлинного взаимодействия, порождающего внутренние сдвиги. Жестокий мир, в котором живет и действует герой, изменяет его судьбу, но не способен привести ни к каким изменениям его личности, а тем более ее перерождению (что в свою очередь также исключает изображение зла изнутри). Неизменное воплощение добра, человек может лишь совершать временные ошибки. Излюбленный герой Сарояна - чудак с золотым сердцем, который случайно впадает в заблуждение, однако не в силу своей испорченности, а исключительно по воле внешних обстоятельств. Поэтому, когда Сароян лицом к лицу сталкивается с печальными явлениями действительности, его восприятие определяется прежде всего сожалением о происходящем и сочувствием людям, которые для него всегда - страдающая сторона. [18, c. 259]

Определенная родственность, общность восприятия жизни отличает всех героев Сарояна. Это идет непосредственно от мироощущения автора, для которого естественны и доброта, пусть она не всегда может выразиться в поступке, и беззаботность, как ни сурово за нее выговаривали Сарояну критики. В его произведениях есть чувство внутренней свободы, неущемленности духа. Оно присуще очень многим героям, которые Сарояну ближе всего. Под бременем разочарований, обид, несправедливостей это чувство может поколебаться, а в иных ситуациях оказывается беспомощным, но ненужным оно не становится никогда. Уже хотя бы по той причине, что оно неотделимо и от сознания человеческого достоинства, и от ощущения жизни в ее диалектике и динамике, - такого ощущения, которое помогает выстоять в тяжком испытании и жить дальше.

Все это органические свойства юмора Сарояна. [7, c. 187-189]

Через свинцовые краски безнадежности у Сарояна обязательно пробьется светлый луч юмора. Для этого достаточно всего только неуклюжей фразы, которую повествователь услышал в рекламной радиопередаче: “Take aspirin, it helps the National Recovery Program!”. И все происходящее предстает нелепостью, гротеском. Кажется, что вокруг не жизнь, а дурной сон. И становится понятно, что не может обрести прочность постоянства такой порядок вещей, когда главной движущей силой прогресса становится аспирин, который необходимо глотать, “чтобы заставить миллионы полумертвых продолжать работать”, возвращая Америке благоденствие. Быть может, “дух нации поднимется и победит депрессию” - но не с помощью аспирина и не по той причине, что программа и впрямь эффективна, а оттого, что абсурд, наконец, будет опознан как абсурд, хотя его выдают за разумность. “Прежде всего юмор, здравый смысл и правда как отправная точка”, - писал Сароян в этом рассказе, - “не слова, которые мы говорим, или поступки, которые совершаем, не вещи, что видны каждому, а правда, спрятанная в молчании, мысль, что содержится в бездействии, в нежелании говорить что-либо открыто” (“Холодный день”). [3]

Как уже было отмечено, дарование Сарояна сродни чеховскому. И он мог бы отнести к самому себе признание русского писателя, о котором Сароян всегда говорил с чувством преклонения: “Моя святая святых - это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютная свобода от силы и лжи, в чем бы последние две ни выражались”. [27, c. 14]

Эпоха, когда начинался писатель Сароян, жила другими идеалами - в этом нет его вины, как нет и вины времени. Просто не совпали две позиции, обе по-своему верные. В писательской биографии Сарояна это несовпадение оставило тяжелые следы. Была пора, когда он даже подумывал о том, чтобы подыскать себе другое ремесло. Может быть, юмор попросту непригоден в суровые времена? Может, юмористам вообще закрыт вход в большую литературу, по крайней мере, до тех пор, пока они не станут сатириками? Такое не раз говорилось, а если не говорилось прямо, то подразумевалось. Сароян это чувствовал постоянно. Ему то и дело объясняли, что он не настоящий писатель.

Сарояна упрекали за легковесность конфликтов и натянутое благополучие развязок, но на поверку споры шли о том особом мироощущении, которое он выразил. [5, c. 210] Его можно не принимать, но нельзя отрицать, что это выношенный и по-своему правомерный взгляд. “В жизни каждого есть противоречие, новая правда и особое чудо”, - так писал он в первой своей книге. Каждый приносит полное понимание всех вещей и, стало быть, как бы заново творит всю вселенную. Нельзя подходить к человеку, предварительно вооружившись абстрактными общими понятиями. Намного вернее и бесконечно интереснее наблюдать, как в тяжких жизненных положениях или в самых заурядных ситуациях вырабатывается у персонажа это собственное понимание и себя, и человеческих отношений, и законов бытия.

Наследуя старую традицию, Сароян внес в американскую и мировую литературу нечто глубоко своеобразное. Прежде всего - обострившееся в катаклизмах нашего времени ощущение многоликости и непредсказуемости жизни, в которой так крепко сцеплены жестокое и радостное, комедийное и трагичное, унизительное и возвышающее, недостойное и великое. Летающая трапеция - образ, в котором это ощущение воплотилось наиболее полно и ярко. В своих героях Сароян стремился пробудить любовь к этим свободным, хотя и рискованным полетам, неприязнь к прописным правилам, норовящим стеснить эту непредсказуемость, эту свободу. Он хотел “вернуть человека к его природным достоинству и благородству”, освободив от поклонения ложным кумирам, фетишам житейского успеха, иллюзорным ценностям благоденствия.

При всей самобытности таланта Сарояна, он, конечно, не стоит особняком среди писателей-новеллистов. Многие моменты - тематические, мировоззренческие, эстетические - создают перекличку между его творчеством и творчеством других американских писателей. Но все же ближе всех из его непосредственных предшественников и современников стоит к Сарояну Шервуд Андерсон. Эта близость проявляется и в интересе к судьбе маленького человека, и в использовании повседневности для воплощения враждебных человеку сил, и в идущем из самой глубины, от сердца демократизме и гуманизме обоих писателей. Но отчетливее всего она проявилась, может быть, в особом понимании функции рассказчика и искусства рассказа. Художественные манеры этих писателей очень несхожи, но, как позднее и Сароян, Шервуд Андерсон боролся за обновление жанра американской новеллы, добиваясь ощущения спонтанности, естественности выражения, максимального сокращения расстояния между событиями рассказа и читателем. [11, c. 20]

В годы «великой депрессии», равно как и в годы второй мировой войны, казалось, что Америка для юмора - отнюдь неподходящая страна. Огромный успех книг Сарояна опроверг это предубеждение. И дело было не в том лишь, что суровому времени юмор необходим ничуть не меньше, чем временам сравнительно благополучным. Другое обстоятельство оказалось решающим: юмор Сарояна уловил такие черты и настроения эпохи, которые подчас ускользали от прозаиков, писавших с чрезвычайной серьезностью. Он писал о печальном, но писал без уныния, без надрыва. Возможно, Сароян преувеличил, утверждая, что “печальные вещи передаются точнее с улыбкой на лице”. Но в этой его формуле есть несомненная доля правды. Она доказана самими рассказами Сарояна.

сароян великая депрессия

Заключение

Сароян -- один из тех мастеров новеллистики, творчеством которых подтверждается неисчерпаемость формы рассказа. И не только потому, что ему подвластны многие разновидности этой формы -- новелла лирическая и новелла остродраматическая, рассказ настроений и рассказ характеров, картинка из “потока жизни” и рассказ-притча, психологический этюд и бытовая зарисовка, эксцентричная юмореска и поэтическая миниатюра. Сароян -- один из тех писателей-рассказчиков, в творчестве которых обновляется и обогащается сама поэтика жанра, его художественная структуpa. Ориентируясь не на традиционные литературные формы, а на формы, в которых протекает сама жизнь, стремясь изображать жизнь такой, как она есть, Сароян-рассказчик отказывается от сюжета, основанного на фабуле как на цепи событий. Как в рассказе Шервуда Андерсона, Эрнеста Хемингуэя, так и в сарояновском рассказе сюжет переносится на новую основу - вместо событий ею становится авторский взгляд на мир, а при этом решающее значение приобретает тонкая, продуманная композиция.

Интерес, заразительность такого рассказа, сила его эстетического воздействия достигается умением художника органически соотносить “внешнее” с “внутренним”, освещать мелкие элементы одного события, одного эпизода взглядом и отношением, движением чувств, внутренней работой души и сознания как персонажей, действующих в рассказе, так и повествователя, и самого автора. Порывая со всякой искусственностью и условностью, приближаясь к формам самой жизни и наполняясь энергией чувства, рассказ обнаруживает под пером Сарояна новые свои возможности, неисчерпаемость жанра.

Сам Сароян считал, что рассказ - это самая непринужденная литературная форма, возникшая прямо из разговора, из пересудов, из шуток, из передразниваний, из импровизаций, из повествований искусных рассказчиков задолго до того, как появились алфавит, бумага, печатный станок и вообще литература. Он нередко повторял, что рассказ существует для того, чтобы его рассказывали и слушали, а уж потом для всего другого... для развлечения, для проповеди, для поучений, для того, чтобы развеяться и т.д.

“Что есть роман? Роман - это романист, а рассказ - это рассказчик.” Эта очень простая, но и емкая формула из сарояновского предисловия к первому изданию “Отважный молодой человек на летящей трапеции” говорит о том, что не канонами творится искусство, а талантом художника, его видением мира, открытой жизнью его сознания и сердца, а это значит, что она утверждает и творческую свободу художника, и - в равной мере - его ответственность. Сарояну-рассказчику присущи оба эти качества. Сознание высокой миссии искусства - служить людям и их единению, глубоко нравственное гуманистическое переживание жизни, талантливость, душевная открытость, непринужденность, самобытное поэтическое видение мира - таковы черты художественной индивидуальности Сарояна, определяющие жизненность и ценность того, что создано им в искусстве.

“Я думаю”, - писал Сароян, “искусство призвано снабдить скитающеея человечество надежной картой, которая бы показывала нам дорогу.” И если литература XX века усилиями лучших своих представителей сумела действительно нанести на ту карту, о которой говорит Уильям Сароян, немалое число существенных линий, а в дополнение к ним и тончайших штрихов, то можно с уверенностью утверждать, что в новом, улучшенном рисунке этой карты, среди штрихов, которые с нее не сотрутся, есть и принадлежащие самому Сарояну, талантливо и правдиво, сочувственно и сердечно рассказывающему о жизни и о человеке.

Список литературы

1. Борев Ю.Б. О комическом / Ю.Б. Борев. - М.: Искусство, 1957. - 232 с.

2. Вердиян И. Когда напротив сидел он // Газета «Ноев Ковчег». - 2000. - №12. - С. 10-12.

3. Газета “Ноев Ковчег”. Часть его сердца - в Ереване [Электрон. ресурс] // ArmenianHouse.org - 2000. - Декабрь. - Режим доступа: http: // www.armenianhouse.org / Алфавитный указатель / Сароян Уильям.

4. Гайсмар М. Американские современники: Сборник: Пер. с англ. / Максуэлл Гайсмар; [Предисл. А. Мулярчика]. - М.: Прогресс, 1976. - 311 с.

5. Гончар Н.А. О рассказах Уильяма Сарояна // Газета «Ноев Ковчег». - 2000. - №12. - С. 13.

6. Григорян А. Предисловие / А. Григорян // Сароян У. Повести и рассказы. - Ереван: Советакан грох, 1986. - С. 3-7.

7. Зверев А.М. Американский роман 20-30-х годов / А.М. Зверев. - М.: Художественная литература, 1982. - 256 с.

8. Зверев А.М. Грустный солнечный мир Сарояна / А.М. Зверев. - Ереван: Советакан грох, 1982. - 200 с.

9. Зверев А.М. Предисловие / А.М. Зверев // Сароян У. Меня зовут Арам. - М.: Дет. лит., 1985. - С. 3-8.

10. Зверев А.М. Современная американская новелла, 70-80-е годы / А.М. Зверев. - М.: Радуга, 1989. - 553 с.

11. Коренева М. Предисловие / М. Коренева // Saroyan W. Selected Short Stories. - Moscow: Progress Publishers, 1975. - С. 3-28.

12. Древо познания. Легенды кино // Древо познания. - 2003. - №6. - С. 243-246.

13. Литературная энциклопедия [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://slovari.yandex.ru/dict/litenc/article/le5/le5-4071.htm.

14. Макарян А. О сатире / А. Макарян. - М.: Советский писатель, 1967. - 381 с.

15. Мкртчян Л. Предисловие / Л. Мкртчян // Сароян У. Случайные встречи. - М.: Известия, 1986. - С. 5-9.

16. Мулярчик А. Предисловие / А. Мулярчик // Гайсмар М. Американские современники. - М.: Прогресс, 1976. - С. 3-16.

17. Оганян А. Предисловие / А. Оганян // Сароян У. Человеческая комедия. - СПб.: Азбука-классика, 2003. - С. 213-219.

18. Орлова Р.Д. Потомки Гекльберри Финна: Очерки современной американской литературы / Р.Д. Орлова. - М.: Советский писатель, 1964. - 378 с.

19. Сароян У. Меня зовут Арам: Рассказы: Пер. с англ. / У. Сароян; [Сост., авт. вступ. ст. А.М. Зверев]. - М.: Дет. лит., 1985. - 368 с.

20. Сароян У. Повести и рассказы / Уильям Сароян; Пер. с англ. Н. Гончар; [Предисл. А. Григоряна]. - Ереван: Советакан грох, 1986. - 334 с.

21. Сароян У. Приключения Весли Джексона / Уильям Сароян; Пер. с англ. Л. Шифферс. - М: Художественная литература, 1979. - 320 с.

22. Сароян У. Случайные встречи: Рассказы: Пер. с англ. / У. Сароян; Сост. А. Николаевская; Предисл. Л. Мкртчяна. - М.: Известия, 1986. - 128 с.

23. Сароян У. Человеческая комедия / У. Сароян. - СПб: Азбука-классика, 2003. - 224 с.

24. Тимошенкова Т.М. Смех и слезы Уильяма Сарояна // Вчені записки ХГІ “НУА”. - 2002. - Т.8. - С. 548-557.

25. Уильям Сароян [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://peoples.ru. - 2005. - Ноябрь. - Загл. с экрана.

26. Цимбал И.С. Жестокость любви // Газета “Ноев Ковчег”. - 2000. - №12. - С. 27-29.

27. Чехов А.П. Собрание сочинений в двенадцати томах / А. П. Чехов. - М.: Гос. издат. художественной литературы, 1954. - Т. 1. - 512 с.

28. Шахова К.А. Проблемы новейшей литературы США / Под. ред. К.А. Шаховой. - К.: Вища школа, 1981. - 239 с.

29. Macmillan Literature Series. Appreciating Literature. - New York: Glencoe, 1987. - 430 p.

30. Microsoft Encarta Reference Library 2003 [Электронный ресурс] // Энкарта CD-2003: Encyclopedia. - Multimedia ed. - Электрон. интерактив. мультимедиа. - Los Angeles, Cal.: Microsoft Corp., 2002. - 5 электрон. опт. дисков. - Загл. с контейнера.

31. Saroyan A. William Saroyan / A. Saroyan. - Los Angeles, 1983. - 224 p.

32. Saroyan W. Selected Short Stories / W. Saroyan. - Moscow: Progress Publishers, 1975. - 464 p.

33. The Norton Anthology of American Literature / C. Columbus, E. Poe et al. - New York; London: W. W. Norton & Company, 1995. - 2724 p.

34. William Saroyan [Электронный ресурс]: Wikipedia. - Режим доступа: http://wikipedia.com/article. - Загл. с экрана.

35. Whitmore Jon. William Saroyan [Электронный ресурс] / Jon Whitmore. - 1995. - Режим доступа: http//lib.com. - Загл. с экрана.

36. Writers on America. - [USA]: Office of international information Programs U.S. Department of State, Б.г. - 61 p.

Размещено на Allbest.ru