Образ покинутой возлюбленной: Гипсипила и Дидона

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство образования и науки Российской Федерации

Литературный институт имени А. М. Горького

КУРСОВАЯ РАБОТА

по античной литературе на тему:

«Образ покинутой возлюбленной: Гипсипила и Дидона»

Выполнил:

студент 1 курса д/о

Свирин А. А.

Научный руководитель:

Гвоздева Т. Б.

Москва, 2012

Содержание

Введение

Характеристика источника

Характеристика научной литературы

Глава 1. Истоки образа покинутой возлюбленной в «Одиссее» Гомера

Глава 2. Целостный сопоставительный анализ эпизодов с участием Гипсипилы и Дидоны

2.1 Экспозиция. Несчастная судьба

2.2 Завязка. Прибытие героя. Знакомство

2.3 Развитие. Блаженство взаимного чувства

2.4 Кульминация. Расставание

2.5 Развязка. Неожиданная встреча

Глава 3. Сравнение образов Гипсипилы и Дидоны

3.1 «Я ль на свете всех милее?»

3.2 «Нас, женщин, нет несчастней»

а) «Государство - это я!»

б) Любит - не любит

в) История в деталях

Глава 4. Образы Гипсипилы и Дидоны в контексте истории, мифологии и литературы

4.1 Назначение образов

4.2 Дидона как одна из вершин мастерства создания женского образа в античной литературе

Заключение

Список использованной литературы

«…А ее любовь

была лишь рыбой - может и способной

пуститься в море вслед за кораблем

и, рассекая волны гибким телом,

возможно, обогнать его... но он -

он мысленно уже ступил на сушу».

И. А. Бродский, «Дидона и Эней»

Введение

«И море, и Гомер - всё движется любовью» писал великий русский поэт и большой ценитель античной литературы О. Э. Мандельштам. Любовь с самых древних времён служила катализатором человеческих поступков, целью которых могло быть что угодно: кража чужой жены, убийство детей или самоубийство. Насколько вечным нам представляется море, настолько же глубоко в тысячелетиях растворился тот миг, когда наш предок впервые ощутил и осознал влечение к кому-то одному среди многих подобных. Впрочем, рождённое понимание открытого тогда чувства должно было развиваться и развиваться, чтобы, наконец, любой влюблённый мог уяснить его специфику и поведать объекту желания, чем, собственно, данное состояние уникально и отличается ли оно, скажем, от голода или банальной похоти. Вот тут-то и пригодился Гомер. Гомер не как конкретная личность, а как воплощение нарождающегося литературного процесса, в который потом войдут Аполлоний Родосский и Вергилий. В начале I тысячелетия до н. э. люди получили возможность слушать первые сочинения, распознавать в них ещё некрепкие шаги на пути передачи сложных, не до конца подвластных писательскому перу переживаний, но чем дольше жил человек, тем полнее становился его мировой опыт. Чем богаче собирался материал, тем извлечённая из него мысль выходила точнее. По сохранившимся от разных эпох памятникам литературы мы можем проследить развитие и обогащение понятий дружбы и вражды, радости и печали, уверенности и сомнения, можем сопоставить их с современностью и собственными эмоциями. И потому даже те строки античных авторов, которые кажутся неразвитыми и слабыми, вызывают умиление и восторг, подобный радости матери, которую она испытывает при виде первенца. Среди всего многообразия терминов, впервые сформулированных в пределах греческой и римской литературы, любовь занимает особое положение как многосоставное, неоднозначное, но при этом доступное каждому чувство.

Любовь сама по себе хороша, но редкие случаи счастливой любви со стороны или выглядят глупо, или кажутся притворными и скучными. Кроме того пока в жизни доберёшься до любви счастливой, или хотя бы взаимной, нужно пережить многое, многое перестрадать и вытерпеть во много раз больше несчастий, чем будет твоя долгожданная награда, поэтому читать и писать всегда интересней с опорой на драматические примеры. Пример покинутой возлюбленной отлично иллюстрирует явление именно несчастной любви. Понятный в наши дни, видоизменённый, но узнаваемый эпизод, хотя бы однократно произошедший в жизни каждого, прочитывается в античных текстах с удовольствием и трепетом: «И им было не чуждо!» Есть в такие моменты какой-то азарт и переживание за судьбы героев. А порой прочтение заставляет обратиться к собственной практике, и тогда от внезапного обнаружения архетипа в основе своего, казалось бы, глубоко личного чувства и оригинального опыта, сердце наполняет тоска, страх и смятение. Желание написать курсовую работу на указанную тему возникло как раз от внутреннего родства с прочитанным текстом. Но строгие рамки научной работы вынуждают рассмотреть, как указанный мотив раскрыл Гомер, что у него перенял Аполлоний Родосский и как это всё прочёл и употребил в дело Вергилий. Соблюдены ли традиции жанра, чувствуется ли отличие в задачах авторов, какие они используют приёмы, как выстраивают композицию и чем каждый из них уникален и интересен на сегодняшний день. Это и есть цели работы. Можно начинать. Итак, познакомимся поближе.

Характеристика источника

Из биографии Гомера точно известно только его имя. Никто не знает, когда Гомер родился, жил и когда он умер. Более того, никто не может с уверенностью сказать, жил ли он вообще, а если и жил, то был ли он единственным автором «Илиады» и «Одиссеи». Множество забавных догадок и предположение о его судьбе, как, например, приписываемая ему слепота, заставляют сомневаться в чём угодно. Но если всё же согласиться с фактом его существования, то время его жизни (по разным предположениям от X до VII века до н. э.) всё равно лишь примерно позволяет предположить, какие исторические, политические или личные события могли повлиять на его творчество. В античные времена реальность личности Гомера сомнения не вызывала, однако современные исследователи обнаружили в тексте много внутренних противоречий, на основе чего возникли версии о том, что его произведения были созданы группой аэдов, либо расширены ими же из небольших «пра-Илиады» и «пра-Одиссеи». Впрочем, ни одно из данных предположений не претендует на истину в конечной инстанции. Но даже если «Одиссея» является компиляцией или продуктом коллективного труда, эпизоды пребывания героя у Калипсо и Цирцеи представляют собой вполне цельные как по форме, так и по содержанию фрагменты, а они-то в первую очередь и будут нас интересовать. В исследовательской работе был использован классический перевод В. А. Жуковского, который хотя и допускает некоторые вольности, всё же отличается от перевода В. В. Вересаева большей художественностью.

Жизнь и судьба греческого поэта периода Эллинизма Аполлония Родосского (прибл. 295-215 гг. до н. э.) автора нового эпоса «Аргонавтика» по сравнению с биографией Гомером изучены намного подробнее. Аполлоний происходил по одним сведения из Александрии, по другим - из Накратиса, был учеником Каллимаха, давал уроки будущему царю Птолемею III Эвергету. Когда Аполлоний написал свою поэму «Аргонавтика», которая противоречила правилам поэтики александрийской школы, его учитель Каллимах подверг его жесткой критике. Это повлекло за собой серьёзную ссору, и Аполлонию пришлось отправиться на Родос, где он был встречен с большим уважением, заслужил признание и славу. Позже он вернулся в Александрию и одно время заведовал александрийской библиотекой. Из его сочинений сохранилась только «Аргонавтика», в которой с одной стороны в большой мере отразились его педантичная учёность и прилежание в следовании александрийскому стилю, с другой - любовь к Гомеру и явное ему подражание. Римляне, в том числе Вергилий, очень высоко ставили это произведение, а Валерия Флакка оно натолкнула на написание собственной «Аргонавтики». Эпизод с царицей Лемноса Гипсипилой в поэму включён в основном в силу как раз-таки александрийского влияния и не имеет сюжетного значения, однако представляет отдельный интерес, так как именно на основе него была написана IV глава «Энеиды». В данной работе был использован перевод Н. А. Чистяковой, как наиболее актуальный на сегодняшний день.

Самый прославленный римский поэт Публий Вергилий Марон (70-19 гг. до н.э.) родился около Мантуи, а в конце 50-х годов переехал в Рим, где после неудачной попытки стать оратором занялся поэзией, сначала подражая неотерикам, а затем примкнув к официальному литературному кружку Мецената. Вскоре он становится любимым придворным поэтом Августа. Благодаря «Буколикам» и «Георгикам» Вергилий снискал славу первого римского поэта. Вскоре по просьбе Августа он принимается за создание эпопеи о деяниях императора, чтобы тем самым возбудить в римлянах национальную гордость. В соответствии с этой задачей и настроением общества Вергилий выбрал сюжет плавания Энея, в котором читатель должен был почувствовать параллель с деятельностью действующего правителя, поскольку сам Август вёл свой род от Юла, сына Энея. Вергилий видел себя продолжателем дела Гомера, но в тоже время тщательно изучал творческое наследие Аполлония Родосского. Над своей поэмой он работал десять долгих лет, но «Энеида» так и не получила окончательной редакции по причине смерти автора во время путешествия по маршруту собственного героя. Перед смертью он даже хотел сжечь своё неоконченное произведение, возможно по причине разочарования в режиме правления императора. Фрагменты книги I и вся книга IV, посвящённые пребыванию Энея в гостях у карфагенской царицы Дидоны, так же отсылают нас к исторической действительности, но помимо того любовь царицы и троянского героя стала едва ли не высшим достижением в изображении любовных переживаний за всю историю античной литературы. В данной работе использовался перевод С. Ошерова, который зарекомендовал себя в том числе и как критик творчества Вергилия.

Характеристика научной литературы

Для анализа образ Дидоны главным образом использовался курс лекций «The Great Courses: Aeneid of Virgil» профессора Elizabeth Vandiver, в особенности Lecture 6 «Unhappy Dido» Курс лекций «The Great Courses: Aeneid of Virgil». Taught By Professor Elizabeth Vandiver, Ph.D., The University of Texas at Austin, Whitman College. Lecture 6. «Unhappy Dido», в которой подробно анализируется книга IV, проводится разбор характера главной героини и выявляется суть конфликта Энея и Дидоны, что имеет непосредственное отношение к теме данной работы. То же можно сказать и про статью С. А. Ошерова «История, судьба и человек в "Энеиде" Вергилия» Ошеров С. А. История, судьба и человек в «Энеиде» Вергилия / Античность и современность - М.: Наука, 1972, где автор более подробно останавливается на понятие рока в поэме. М. Л. Гаспаров в работе «Вергилий - поэт будущего» Гаспаров М. Л. Вергилий, или Поэт будущего / Гаспаров М. Л. Об античной поэзии - СПб.: Азбука, 2000 заостряет внимание на исторических параллелях эпоса, в том числе связанных с Дидоной. Михаэль Фон Альбрехт в труде «История римской литературы» Альбрехт Михаэль Фон. История римской литературы / Пер. А. И. Любжина - М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2004 излагает любопытные наблюдения касательно эпизода встречи Энея и Дидоны в Аиде. С. С. Аверинцев в статье «Две тысячи лет с Вергилием» Аверинцев С. С. Две тысячи лет с Вергилием / Аверинцев С. С. Поэты - М.: Школа «Языки русской культуры», 1996 и Топоров В. Н. в книге «Эней - человек судьбы» Топоров В. Н. Эней - человек судьбы. Часть I - М.: Радикс, 1993 анализируют отношение Энея к возлюбленной, а С. В. Шервинский в статье «Вергилий и его произведения» Шервинский С. В. Вергилий и его произведения. / В.: Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида - М.: Художественная литература, 1971 - («Библиотека всемирной литературы») делает незначительные замечания, касательно литературной преемственности образа Дидоны. Взгляды Покровского М. М. на отдельные эпизоды «Энеиды», изложенные в учебном пособии «История римской литературы» Покровский М. М. История римской литературы - М. - Л.: Издательство академии наук СССР, 1942, приводятся, как достаточно спорные.

Научная литература, в которой был бы подробно рассмотрен образ Гипсипилы, практически не встречается. Войнович П. В. в книге «Бессонница. Гомер. Тугие паруса» Войнович П. В. Бессонница. Гомер. Тугие паруса - М.: Современная экономика и право, 2008 обращается к географическим и этиологическим деталям, описанным в эпизоде пребывания аргонавтов на Лемносе, а Боннар А. в книге «Греческая цивилизация» Боннар А. Греческая цивилизация - М.: Искусство, 1994 говорит о характере героини. Чистякова Н. А. в статье «Аполлоний Родосский и эллинистический эпос» Чистякова Н. А. Аполлоний Родосский и эллинистический эпос / Эллинистическая поэзия - Л.: Издательство ленинградского университета, 1988 касается вопроса заимствований, а в статье Тахо-Годи А. А. «Стилистический смысл хтонической мифологии в "Аргонавтике" Аполлония Родосского» Тахо-Годи А. А. Стилистический смысл хтонической мифологии в "Аргонавтике" Аполлония Родосского / Тахо-Годи А. А., Лосев А. Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах - СПб.: Алетейя, 1999 имя Гипсипилы упомянуто только косвенно.

При необходимости использования сведений, связанных с мифологией, историей и культурой Греции и Рима в работе использовались словари и энциклопедии: «Мифы народов мира» под редакцией Токарева С. А. Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. / Гл. ред. Токарев С. А. - М.: Сов. энциклопедия, 1992., «Современный словарь-справочник: Античный мир», составленный Умновым М. И. Современный словарь-справочник: Античный мир / Cост. Умнов М. И. - М., 2000., и энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона - СПб., 1890-1907. , а так же примечания Старостиной Н. к изданию «Энеиды» Старостина Н. Примечания к изданию. Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида - М.: Художественная литература, 1971 - («Библиотека всемирной литературы»).

О связи образов Калипсо и Цирцеи с Гипсипилой и Дидоной в научных работах говорится очень редко и вскользь, поэтому подобные статьи тут не упоминаются. Таких исследований, которые были бы целиком и полностью посвящены параллельному рассмотрению образов покинутой возлюбленной в произведениях Гомера, Аполлония Родосского и Вергилия отсутствуют в принципе, в связи с чем данная работа претендует на актуальность и важное значение в изучении античной литературы.

Глава 1. Истоки образа покинутой возлюбленной в «Одиссее» Гомера (нимфа Калипсо и волшебница Цирцея): схожее и различное в сравнении с образами Гипсипилы и Дидоны)

Любой, кто бы ни брался писать героический эпос после Гомера, безусловно, был знаком с творчеством основателя жанра и целенаправленно или неосознанно, подражал ему в той или иной степени. Успех и значение создаваемых произведений были различны, но эталон на протяжении веков оставался тем же. «Рождается нечто более великое, чем "Илиада"» - такую похвалу хотел бы услышать, наверное, любой поэт. И пока одни вступали в литературную вражду из-за архаичной формы, другие объявляли себя «alter Homerus», а третьи медленно и кропотливо работали над новыми шедеврами, дух создателя «Одиссеи» и «Илиады» неизменно витал над каждым из них, а некоторым даже являлся во сне. Его произведения служили неизбывным источником для образов, мотивов, художественных приёмов и т. д. Гомеровские герои были как бы эскизами или макетами, с которыми сверялся любой, кто ступил на трудный путь написания эпоса. Примером как раз такого случая является образ покинутой возлюбленной.

Конечно, говорить о Калипсо и Цирцее, как о прямых источниках образа покинутой возлюбленной можно с определённой натяжкой, потому как Одиссей всё же не любил ни одну, ни вторую, а только жил с ними на островах и вынужденно делил постель. Однако в образах Гипсипилы и Дидоны можно уловить достаточно отчётливо влияние их предшественниц.

Начнём с очевидного - со сходства их композиционного места в фабуле эпоса. Герой как в математической задаче движется из пункта А в пункт Б с неизвестной скоростью и по пути пристаёт то к одному, то к другому берегу, где его ждут разнообразные встречи. В один прекрасный день он попадает в такое место, где живёт одна или несколько одиноких женщин. В сравнении с другими знакомствами, это сулит приятное времяпрепровождение, поэтому именно тут задержка длиться максимальное время из всех подобных стоянок на маршруте движения.

Герои предпочитают погостить, как следует. Первым стал сюжет с длительным пребыванием на острове Церцеи в «Одиссее» Гомера. Потом он был успешно заимствован любителем и продолжателем Хиосского старца Аполлонием Родосским. Вот как это звучит в первоисточнике.

«С тех пор вседневно, в теченье мы целого года

Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались»

(X. 467-468)

И хотя в «Аргонавтике» нет указания на срок пребывания героев на Лемносе, всё равно после Гомера кажется, что аргонавты задержались там на год. То же чувство проникает и в «Энеиду». Так мотив становится архетипом, и узнаваемость дополняется неосознанным переносом отдельных деталей из одной книги в другую.

Помимо прямого заимствования, чувствуется намеренное как бы зеркальное искажение в продолжении эпизода. Если спутники Одиссея вынуждены все вместе упрашивать своего лидера продолжить путь в Итаку, то в «Аргонавтике», наоборот, один единственный Геракл старается пробудить в беспечных соратниках сознательность. В общем-то, это вполне логично: если в «Одиссее» только главный герой наслаждается женской лаской, а все остальные довольствуются чревоугодием, то в «Аргонавтике» одному Гераклу чужды плотские утехи, и его сверхгероическая сущность, порой доведённая чуть ли не до комического абсурда, не дозволяет растрачиваться на такие пустяки, как наслаждение.

Тут же мы сталкиваемся с приёмом умолчания. Целый год на острове Цирцеи описан в двух строках. Вспомним, что Цирцея колдунья, и проживание на её острове одиссеевой команды во главе с лидером, в то время как все торопятся попасть домой, можно списать на чары хитрой волшебницы. У аргонавтов досуг проходит в любовных утехах и восполнении демографической нехватки мужского населения. Задача достойная великих героев, ничего не скажешь, но с этим ещё можно смириться. Но чем заняты спутники Энея? Вергилию, в отличие от его коллег по ремеслу, досталась мифологическая основа, не разъясняющая данный момент. И вот, что он пишет.

«Юноши Тира меж тем упражненья с оружьем забыли,

Начатых башен никто и гавани больше не строит,

Стен не готовят к войне: прервались повсюду работы,

Брошена, крепость стоит, выраставшая прежде до неба»

(IV. 86-89)

Повинуясь условиям традиции, автору приходится выходить из ситуации, превращая команду троянцев в самых настоящих бездельников.

Так уж повелось, что героям покровительствуют богини: Одиссею - Афина, Ясону - она же в компании с Герой, Энею - Венера. Их обязательная помощь в пути и подвигах всегда носит характер материнства, а Венера, так вообще, Энею самая настоящая мать. В каждом из эпосов упомянутых богинь волнует исключительно судьба их подопечного, и ни одну из них нисколько не интересуют чувства влюбленных в героя женщин. Богини-помощницы в принципе не рассматривают женскую любовь как помеху в задуманных ими предприятиях. Начало тут за Калипсо, которая получает ультиматум Зевса с подачи Афины. Афина, выпрашивая согласие на освобождение Одиссея, не стесняется перед отцом оклеветать Калипсо.

«Брошенный бурей на остров, он горе великое терпит

В светлом жилище могучей богини Калипсо, насильно

Им овладевшей»

(V. 13-15)



Это единственный случай, когда для характеристики действий Калипсо используется слово «насильно», да и эпитет «могучая» в отношении неё явный перебор. Афина в своём рассказе намеренно сгущает краски и такими путями добивается намеченной цели.

Аполлоний Родосский этот мотив перенёс отчасти на Медею, а вот Вергилий использовал в образе Дидоны в полной силе. Юнона сначала с издевательским, но справедливым обвинением обращается к Венере, когда та уже реализовала свой план с превращением Купидона в Аскания ради зажжения сердца Дидоны пламенной страстью.

«Да, немалую вы и добычу и славу стяжали --

Ты и крылатый твой сын; велико могущество ваше:

Женщину двое богов одну победили коварно!»

(IV. 93-95)

Но тут же сама бесцеремонно вступает в сговор, навязывая свои условия, и рассуждает о любви своей жертвы так же цинично.

«Жарко пылает любовь в крови безумной Дидоны.

Будем же вместе царить и сольем воедино народы,

Поровну власть разделив; покорится мужу-фригийцу

Пусть Дидона и вам принесет в приданое царство»

(IV. 101-104)

Вот она - женская солидарность во всей красе: ни капли сожаления, никакой пощады. Это желание подчинить своей воле чувства влюблённой схоже с извечным конфликтом в отношениях свекрови и невестки. Выхода у жертвы два: или поддаться авторитету и жестокому контролю или погибнуть в борьбе за свободу волеизъявления. В русской литературе подобная история приключилась в «Грозе» с Катериной. Ну, чем не наследница Дидоны?

За объявлением воли жестоких олимпийских богинь следует монолог отчаяния, речь униженной и оскорбленной, в которой звучит обида на божественный произвол и жалоба на беспомощность. Опять галерею открывает Калипсо, которая вынуждена примириться с принесённым Гермесом требованием об освобождении Одиссея.

«Калипсо, богиня богинь, содрогнувшись,

Голос возвысила свой и крылатое бросила слово:

"Боги ревнивые, сколь вы безжалостно к нам непреклонны!

Вас раздражает, когда мы, богини, приемлем на ложе

Смертного мужа и нам он становится милым супругом…

…

Но повелений Зевеса эгидодержавца не смеет

Между богов ни один отклонить от себя, ни нарушить…"»

(V. 116-120, 137-138)

Слова, по сути, в пустоту приходится произнести и Гипсипиле, потому как она никак не способна удержать Ясона. Однако, как и всё остальное, она делает это намного тише и бесстрастней, а с точки зрения художественности - слабее. И бессилие в её словах сливается с благим пожеланием.

«Что ж, отправляйся, пусть боги помогут тебе и дружине

Вместе с руном золотым к царю воротиться удачно,

Если ты так пожелаешь и так тебе будет угодно»

(I. 879-881)

Поистине эмоциональный шторм разыгрывается в монологах Дидоны. Тут добрые слова сменяются на проклятия.

«Горе! С гневом нет сил совладать! Так, значит, Ликийский

Гонит оракул тебя, и Феб, и, Юпитером послан,

Вестник богов повеленья принес жестокие с неба?

Право, забота о вас не дает и всевышним покоя!

Что ж, я тебя не держу и согласна со всем, что сказал ты!

Мчись, уплывай, убегай, ищи в Италии царства!»

(IV. 376-381)

Но ни одна из произнесённых речей не способна остановить героя, и произносятся они все скорее по причине внутренней необходимости излить душу и быть услышанной хоть кем-то.

Ещё один повторяющийся характерный мотив - клятва. Любовь требует произносить клятвы в обязательном порядке, даже если речь идёт о какой-нибудь мелочи, а уж античные вопросы просто не могли решаться иначе. И опять всем подаёт пример Калипсо.

«…я клянусь и землей плодоносной, и небом великим,

Стикса подземной водою клянусь, ненарушимой, страшной

Клятвой, которой и боги не могут изречь без боязни,

В том, что тебе никакого вреда не замыслила ныне»

(V. 184-187)

Хитроумный Одиссей в угоду своей осторожности заставил Цирцею укрепить обычай произнесения клятв.

«Нет, не надейся, чтоб ложе твое разделил я с тобою

Прежде, покуда сама ты, богиня, не дашь мне великой

Клятвы, что вредного замысла против меня не имеешь».

Так я сказал, и Цирцея богами великими стала

Клясться»

(X. 343-346)

Гипсипила в лучших традициях своего образа сама просит у Ясона придумать для неё, в чём ей поклясться.

«Оставь мне зарок, что смогу я исполнить

С радостью, ежели боги мне дитя обещают»

(I. 888-889)

Уж если Гипсипила ищет повод для обещаний, то как можно сдержаться Дидоне и Энею? Эти двое клянутся, можно сказать, наперебой. Но если Одиссей требует клятв из соображений безопасности, а зарок Гипсипилы - сентиментальная болтовня, сопровождающая прощание, то в «Энеиде» дело обстоит иначе. Вся IV книга и конфликт влюбленных вращаются вокруг данных/неданных и исполненных/нарушенных клятв. Подробнее об этом будет сказано дальше.

Последняя общая черта, которую хочется отметить - это обязательный успех героя на любовном поприще. «Veni, vidi, vici», - мог бы воскликнуть каждый из них, прощаясь с отдавшейся ему женщиной. Калипсо до того приятно еженощное уединение с героем, что она не упускает возможности отдаться его ласкам и в последний раз, когда, казалось бы, ей впору рыдать от горя. Цирцея, узнав в госте Одиссея, тотчас делает недвусмысленное предложение.

«Вдвинь же в ножны медноострый свой меч и со мною

Ложе мое раздели: сочетавшись любовью на сладком

Ложе, друг другу доверчиво сердце свое мы откроем»

(X. 333-335)

О подвигах Ясона в гостях у Гипсипилы наслышан даже Геракл, не входивший в город, а Молва успешно разносит слухи о распутстве Дидоны и Энея в плену у страсти постыдной. Герой эпоса остаётся героем и на ложе богини и в объятиях царицы.

Перечисленные заимствования создают у читателя ощущение: «Где-то я это уже слышал, но не помню где». Чтобы вычленить схожие эпизоды из разных книг, хорошо прочесть фрагменты параллельно и немного подумать. Но есть и такие сходства, которые, как правило, остаются незамеченными, но, будучи обнаруженными, вызывают улыбку.

Так, например, женщины «Одиссеи» все вместе скинулись и передали по наследству Дидоне свои расчудесные волосы. Та же Калипсо и «светло-», и «прекраснокудрявая» настолько, что больше, в общем-то, и сообщать о ней ничего не надо, ведь всё самое главное уже подмечено. В какой-то момент и только один раз она названа просто «светлой», и тут вдруг чувствуется неполнота эпитета, и хочется спросить: «Подождите, а как же кудри?» Почти то же самое с Цирцеей, но та ещё «сладкоречивая», да и вообще как-то поволшебней.

К концу IV книги, когда Дидона уже мечется в предсмертной агонии, Вергилий вдруг спохватывается, что не сказал ни слова о внешних данных героини и в первую очередь сообщает, конечно, именно про волосы, которые ничуть не хуже тех, что у Калипсо.

«Кудри терзая свои золотые, стонет Дидона…»

(IV. 509)

Казалось бы, мелочи, но ведь это и забавно. Почему было не взять другую деталь, а не кудри. Как будто именно они и составляют всю женскую красоту. В таких моментах представляешь, как Вергилий пишет свою «Энеиду», а рядом лежит «Одиссея» Гомера, утыканная закладками.

Другая деталь, которая как-то бесцельно блуждает из эпоса в эпос, это подарки, вручённые возлюбленным и полученные от них. Почему-то среди прочих вещей, которыми обмениваются любовники, непременно присутствуют предметы одежды. Калипсо дарит Одиссею платье, которое он во время шторма вынужден выбросить в море (потом он правда почему-то скажет, что оно было нетленным), дабы заменить его покрывалом Левкотеи. У Ясона уже есть прекрасный расшитый плащ (тот самый, который принято сравнивать со щитом Ахилла), так подробно описанный в эпизоде, когда Ясон идёт к Гипсипиле, но ещё один никогда не помешает, тем более, если традицию завёл великий Гомер.

«Был средь этих даров и священный покров Гипсипилы --

Пеплос багряный, который когда-то богини Хариты

Богу Дионису выткали на окруженном водою

Острове Дни. Бог вручил его сыну Фоанту,

Тот его Гипсипиле, любимой дочери, отдал,

А она Эсониду вручила с другими дарами,

Чтобы носил он на память о ней чудесный подарок»

(I. 422-428)

Для Аполлония Родосского это к тому же подходящий повод блеснуть знаниями какого-нибудь свежего мифа. Пеплос от Гипсипилы имеет древнюю волшебную историю, отражающую хтонический фетишизм.

«Всякий, только ощупав его или только увидев,

Стал бы весь желанием сладостным сразу наполнен.

Он расточал вокруг себя аромат благовонный

С той поры, когда сам нисиец на нем распростерся

Пьяный видом и нектаром, дивную грудь обнимая

Девы, дочери Миноса -- ибо и взял и оставил

Богу подругу свою Тесей на острове Дни»

(I. 429-435)

Тут примечательно появление дочери Миноса, как ещё более древней предшественнице наших героинь. Но об Ариадне ниже.

Использование бесполезного плаща продолжается в «Энеиде» по той же схеме: промелькнул и исчез.

«Пурпуром тирским на нем шерстяная пылала накидка,

Вольно падая с плеч: богатый дар тот Дидона

Выткала, ткань золотым украсив тонким узором»

(IV. 262-264)

Скорее всего, упоминая обмен дарами, автор хочет сообщить о соблюдении обычаев гостеприимства. Получается, что подарок, по сути, всегда всего лишь чистая формальность. Он не выполняет сюжетной функции и остаётся висеть на стене ружьём, которое так и не выстреливает.

Стоит сказать и об очевидных различиях. Калипсо и Цирцея живут на островах, расположенных в неведомых сказочных морях. Изученный греками мир во время творчества Гомера был узок и всё, что лежало за его пределами, представлялось загадкой. М. Л. Гаспаров отмечает, что Вергилий жил уже в расширенном географическом пространстве Гаспаров М. Л. Вергилий, или Поэт будущего / Гаспаров М. Л. Об античной поэзии - СПб.: 2000. С. 141 , поэтому он селит свою героиню в точно локализованную точку - Карфаген. Это же суждение применимо и к эпосу Аполлония Родосского: Гипсипила живёт на Лемносе.

В своей трагичности Калипсо с Цирцеей сильно уступают Гипсипиле, а уж тем более Дидоне, хотя бы только по причине того, что не прощаются с героем. Сцены расставания, наличие которой сегодняшнему читателю кажется обязательной, а порой и тривиальной, у Гомера отсутствуют как таковые. Да и сам Одиссей плохо подходит на роль Дафниса. Прибыв в Итаку он, отчитываясь перед женой, хвастается тем, что не поддался на соблазн брака ни с богиней, ни с волшебницей. Только совершенно случайно забывает рассказать о сладких минутах, проведённых в их жилищах. От этих поступков с обеих сторон веет безразличием и холодностью, а "гомеровская" любовь кажется какой-то незаконченной, фальшивой и каменной.

Подводя итог изучению поэм Гомера, как источника образа покинутой возлюбленной, следует сказать об общих наблюдениях за явлением заимствования. Безусловно, нелепо было бы утверждать, что все последующие авторы слепо копировали элементы из «Илиады» или «Одиссеи». Дело в том, что объём, охваченный поэмами в самых разных сферах, получился настолько большим, а гениальность автора была настолько непререкаема, что обойти стороной это уникальное явление и не повториться было, просто, невозможно. К тому и Аполлоний Родосский, и Вергилий, так или иначе, задумывались об успехе свих будущих книг, а потому старались использовать те средства, которые составили величие и славу Гомера. Но в старые образцы неизменно вторгалось что-то новое, что предавало индивидуальность автора, дух современности, влияние других жанров, да и просто изменялись художественные задачи, которые предназначалось исполнить произведению. Так испытанная временем модель менялась почти до неузнаваемости.



Глава 2. Целостный сопоставительный анализ эпизодов с участием Гипсипилы и Дидоны

Перво-наперво необходимо обратиться к участию Гипсипилы и Дидоны в сюжетных линиях «Аргонавтики» и «Энеиды» соответственно: что в них общего, и много ли различного. Очевидно, что роль царицы Карфагена намного более значительна и глубока, это ясно даже если просто взглянуть на уделённый ей объём текста: Дидона появляется уже в книге I, а фрагмент эпоса, где ей отдана одна из ведущих ролей, занимает пространство в половину первой и практически всю книгу IV, т. е., по сути, раскрытию этого образа уделена 1/8 часть эпоса. Гипсипила же поместилась в гораздо более скоромном объёме текста: ей достался лишь краткий отрывок в I книге, а общая доля, отведённая эпизоду с участием этой героини, составляет приблизительно 1/20 эпоса. И это при том, что текст «Энеиды» длиннее «Аргонавтики» более чем в полтора раза. Стоит отметить и то, что после смерти Дидоны Эней встречает её в Орке (VI книга), а Гипсипила после расставания с главным героем навсегда исчезает со страниц произведения. Естественно, причины такой значительной разницы кроются не в таланте одного автора и посредственности второго, а в задачах, которые они сами ставят перед собой, вводя в сюжет обозначенные женские образы.

Внимательно посмотрим, какие эпизоды вместили Вергилий и Аполлоний Родосский в указанные фрагменты, и какую композицию они образуют. Если идти след в след в след за авторами, мы проследим достаточно ясно параллель этих путей.

2.1 Экспозиция. Несчастная судьба

Появление героинь предваряют яркие эпизоды из их биографий: обе они к моменту появления в книге имеют за плечами существенный багаж не слишком счастливых событий. Так за год до прибытия Ясона женщины Лемноса истребили всех мужчин на острове за то, что их мужья предпочли им фракийских рабынь. И хотя Гипсипила единственная из всех испытала жалость к своему отцу и, поместив его в ларец, пустила в море, всё же она не может быть уверена в его спасении. У Дидоны жизнь сложилась, пожалуй, ещё хуже: лишившись любимого мужа, который был убит жадным до богатства братом Дидоны, она была вынуждена бежать из Финикии.

В случае «Аргонавтики» читателю заранее задано условие нехватки мужского начала. Вот как озвучена эта мысль.

«Женам на Лемносе легче казалось править стадами,

Хлебоносные пашни пахать и доспехи и бронзу

На себя надевать, чем трудами Афины заняться, --

Раньше всегда их работа была такова»

(I. 622-625)

Ключевое слово «казалось». На самом деле им не так-то просто. Одно дело расправиться за ночь с мужьями (весело и страшно!), а другое - выполнять за них мужскую работу.

В «Энеиде» этого не ощущается, потому что, во-первых, Дидона живо интересуется государственными делами и вполне самостоятельна как царица, во-вторых, в Карфагене, по-видимому, достаточно мужчин, а в-третьих, и у самой Дидоны нет недостатка в поклонниках. Исходя из этих условий, и будет развиваться действие.

2.2 Завязка. Прибытие героя. Знакомство

Зная заранее, чем окончатся любовные истории, даже в прибытии Ясона и Энея ощущается своего рода намёк на грядущие события. Вот как подплывает к Синтеиде (он же Лемнос) Арго:



«Даже в сумерках дул на пользу им ветер

Сильный, попутный, и был у них парус до края натянут.

С первыми солнца лучами ветер утих постепенно.

К острову Синтеиде герои на веслах приплыли»

(I. 601-604)

И совсем иначе попадает в Карфаген Эней, которого непрерывно преследует гнев Юноны. Не спросив изволения Посейдона, богиня поднимает на море страшную бурю. Вот лишь небольшой отрывок из красочной картины этого шторма:

«Меж тем ураганом ревущая буря

Яростно рвет паруса и валы до звезд воздымает.

Сломаны весла; корабль, повернувшись, волнам подставляет

Борт свой; несется вослед крутая гора водяная.

Здесь корабли на гребне волны, а там расступились

Воды, дно обнажив и песок взметая клубами»

(I. 102-107)

Ясон преспокойно подплывает к острову, взволнованному групповым убийством. Вергилий же перемещает волнение на море, а Карфаген рисует практически идиллически. Такое смещение тревоги тоже, по-своему, оттеняет будущие отношения.

Волны и ветер приоткрывают героям завесу будущего и задают тон событиям на земле, и в этом нет ничего удивительного, потому что стихия априори подвластна божественной воле.

Теперь обратимся к личным целям героев. В «Аргонавтике» Ясон плывёт в Колхиду за золотым руном, чтобы вернуть себе царство на родине, а Гипсипила обрела власть вынужденно, как следствие совершённого акта умерщвления мужей. В «Энеиде» же к моменту знакомства будущих влюблённых ощущается некая общность в их текущих задачах. Дидона, и Эней, во-первых, оба предстают беглецами, а во-вторых, ищут возможность основания нового государства на новой территории, то есть выступают как первооткрыватели и создатели ранее несуществующего, как прародители и творцы новых народов. Это, несомненно, преумножает их собственную сюжетную значимость и патетику произведения в целом.

Причины, по которым одна и вторая героини решают оставить на острове героя и его команду, совершенно не похожи. Чего добивается Гипсипила? Её задача практична и проста - любым способом избежать наказания за совершённое преступление. Нужно утаить правду, а для этого никого нельзя допускать до общения с лемниянками. Что делать? В случае с аргонавтами самый очевидный вариант - откупиться дарами: вином, пищей и всем необходимым провиантом для продолжения их путешествия. В конце концов, у них другие задачи, чего бы им тут задерживаться?

Всё выглядит иначе в случае с Дидоной, разум и чувства которой от начала до конца находятся под властью богов. Своевольное обращение с Дидоной первым позволяет себе «создатель бессмертных и смертных» Юпитер, поддавшийся уговорам Киприды:

«Так он сказал и с небес посылает рожденного Майей,

Чтоб Карфагена земля и новая крепость для тевкров

Дверь отворила свою, чтоб Дидона перед гостями,

Воле судеб вопреки, ненароком границ не закрыла.

…

…первой царица,

Сердцем к миру склонясь, дружелюбьем исполнилась к тевкрам»

(I. 296-300, 303-304)

Дальше вольность в обращении с чувствами героини растёт. Венере мало дружелюбия, и, размышляя в духе: «Мало ли что. Знаем мы этих финикийцев!», богиня любви высылает Купидона с поручением «царице пламенем сердце зажечь». Боги так и будут манипулировать Дидоной до самого конца.

Интересна параллель между единомышленниками героинь. Старая няня Поликсо даёт мудрый совет оставить аргонавтов на острове, во-первых, дабы уберечься от непредсказуемых фракийцев, а во-вторых, чтобы зачать от них будущих наследников трона и защитников государственности. Доводы Поликсо прагматичны в ещё большей степени, чем рассуждения Гипсипилы.

В «Энеиде» схожие функции выполняет сестра Дидоны Анна. В решающий момент она укрепляет сестру в её чувствах и подаёт ей руку на тяжёлом пути любви. Её суждения также носят прикладной характер:

«Что же, всю молодость ты проведешь в тоске, одиноко

И ни любимых детей, ни Венеры даров не узнаешь?

Мнишь ты, что помнят о том погребенных маны за гробом?

…

О, великие ты создашь здесь город и царство

С мужем таким! Если силы сольют троянец с пунийцем,

Славой невиданных дел увенчается наше оружье!»

(IV. 32-34, 47-49)

2.3 Развитие. Блаженство взаимного чувства

Возлюбленная в начале книге непременно должна быть покинута - это ясно всякому читателю, а потому эпизоды описания их отношений по определению должны выглядеть прелюдией к этому самому расставанию. И чем глубже и ярче будет смотреться взаимное чувство, тем безотраднее и трагичнее станет вынужденный разрыв.

А теперь применим данное суждение к конкретному тексту.

Фрагмент, отведённый на указанную тему в «Аргонавтике», не содержит никаких живых подробностей.

«Возликовал город весь, душистым наполнившись дымом.

Радость несли хороводы, пиры пировали повсюду.

Больше других бессмертных в песнях они величали

И ароматами славили сына Геры с Кипридой.

День ото дня все длилась и длилась отсрочка отплытья»

(I. 849-853)

Прямое описание занимает ровно пять строк, плюс немного расширить представление о пребывании аргонавтов на Лемносе позволяет эмоциональная обвинительная речь Геракла. Это собственно всё, чем снабдил нас Аполлоний Родосский. Прямо скажем, негусто.

Сравнивать любовное приключение Дидоны и Энея со скупым описанием отношений Гипсипилы и Ясона - всё равно, что сравнивать золотой век с железным. Начать надо с того, что четвёртая книга «Энеиды» имеет собственную трёхчастную композицию. Каждая из частей в латинском первоисточнике начитается словами «At regina…» Курс лекций «The Great Courses: Aeneid of Virgil». Taught By Professor Elizabeth Vandiver. 2008. Lecture 6. «Unhappy Dido». В русском переводе Ошерова эта особенность была утрачена, иначе мы бы имели такие же отсечки в виде «Но царица…», однако композиционное деление ощущается достаточно отчётливо.

Итак, четвертая книга открывается следующими словами.

«At regina graui iamdudum saucia cura

uulnus alit uenis et caeco carpitur igni»

(«Злая забота меж тем язвит царицу, и мучит

Рана, и тайный огонь, разливаясь по жилам, снедает»)

(IV. 1-2)

Фрагмент отсюда и до следующего «At regina…» содержит рассказ о развитии пока достаточно спокойной любовной линии, хотя тревога непрерывно нарастает с первой до последней строки. Здесь Вергилий начинает разворачивать клятвенную проблему и использует схему, напоминающую вставную историю об Ариадне из эпилия «Свадьба Пелея и Фетиды» Катулла. Образ брошенной Тезеем критской царевны как один из источников, использованных Вергилием, выделяет и Михаэль фон Альбрехт Альбрехт Михаэль Фон. История римской литературы. М., 2004. С. 744.

После ужина с Купидоном на коленях из Дидоны рвётся наружу желание разделить с кем-нибудь тайну любви к Энею, и она спешит к сестре Анне, перед которой изливает душевные муки и рассказывает о решении принять обет безбрачия, причём в этот момент она даёт клятву и себе, и мужу одновременно.

«Пусть, однако, земля подо мной разверзнется прежде,

Пусть всемогущий Отец к теням меня молнией свергнет,

К бледным Эреба теням, в глубокую ночь преисподней,

Чем тебя оскорблю и нарушу закон твой, Стыдливость!

Тот любовь мою взял, кто первым со мной сочетался, --

Пусть он ее сохранит и владеет ею за гробом!»

(IV. 24-29)

Дидона боится, старается сдержать возрастающее чувство любыми зароками, но Анна видит проблему шире: Карфагену нужны наследник и войско! Дидона встаёт перед выбором, сделать который, правда, суждено не ей. Тут она становится просто инструментом, который используют боги для достижения своих личных задач. Сговор Венеры и Юноны - событие в мифологии редкое, но зато если уж он имеет место, то найденный компромисс не подразумевает третьего участника. Цель Юноны в том, чтобы Эней не основал Рима, цель Венеры - обустроить жизнь сына, но по сути это союз страстной любви и домашнего очага - явление незаурядное и по сей день. Но, так или иначе, боги становятся своего рода провокаторами поведения Дидоны, и именно они создатели трагического положения. Почему боги так жестоки, вопрос другой. Возникновение такой ситуации на Олимпе, вообще, кажется невозможным. Юпитер, Аполлон или та же Венера в любовных отношениях свободны, независимо от семейного положения, поэтому в своём обращении с Дидоной боги будто бы применяют правила, свойственные их миру: «Ничего страшного. Как-нибудь, переживёт».

Следующий важный момент в этой сложной истории - это эпизод охоты. Венера и Юнона сделали из неё не что иное, как настоящую свадьбу на лоне природы. Несколько раньше Дидона в своём монологе говорит следующее.

«Если бы я не решила в душе неизменно и твердо

В брак ни с кем не вступать, если б не были так ненавистны

Брачный покой и факелы мне с той поры, как живу я,

Первой лишившись любви, похищенной смерти коварством, --

Верно, лишь этому я уступить могла б искушенью»

(IV. 15-19)

М. М. Покровский утверждает, что в 167-168 строках IV главы содержатся неблагоприятные предзнаменования для романа Дидоны и Энея Покровский М. М. История римской литературы - М. - Л.: 1942. С. 187. Эта трактовка мне представляется неверной.

«В темной пещере вдвоем троянский вождь и Дидона

Скрылись. Тотчас Земля и Юнона, вершащая браки,

Подали знак: огнями эфир, соучастник союза,

Вспыхнул, и воплями нимф огласились окрестные горы.

Первой причиною бед и первым к гибели шагом

Был тот день. Забыв о молве, об имени добром,

Больше о тайной любви не хочет думать Дидона:

Браком зовет свой союз и словом вину прикрывает»

(IV. 165-172)

Процессия охотников, похожая на свадебную, провожает влюблённых к пещере, которая используется как выездной вариант брачного покоя. Вокруг пещеры собрались нимфы - это замена хору с его обрядовой песней. Да и всем процессом руководит сама богиня бракосочетаний Юнона, которая вместо факелов использует вспышки молний. Для богини не проблема видоизменить формальные требования свадебного обряда ради того, чтобы угодить Дидоне, но при этом создать полную иллюзию бракосочетания.

Elizabeth Vandiver в своих лекциях говорит, что слово «culpa» (лат. - вина) - характеристика поступка героини в данном эпизоде Elizabeth Vandiver. Указанный курс лекций. Lecture 6. «Unhappy Dido».. Это очевидное, однако очень точное замечание. Богини создали необходимые условия, а Дидона отыскала в них сомнительное оправдание. Кто ищет, тот всегда найдёт.

По соседству с Дидоной живёт африканский правитель Ярба - один из ревнивых женихов Дидоны. Пока Эней осваивается в Карфагене, до Ярбы доносится Молва о счастливой жизни молодых - Ярба в бешенстве. Вергилий фактически модифицировал привычную модель отношений между влюблёнными введением третьего персонажа, ситуация формально преображается в классический любовный треугольник. Ярба к тому же ещё и сын Аммона - высшего египетского божества, отождествляемое с Зевсом Современный словарь-справочник: Античный мир. Cост. Умнов М. И. М., 2000. Статья «Амон» - то есть самый настоящий герой и достойный соперник. Ярба молит Зевса о помощи, отец прислушивается к его мольбам и отправляет к Энею Меркурия с командой: «Пусть отплывает!»

2.4 Кульминация. Расставание

Н. А. Чистякова утверждает, что история Гипсипилы и Ясона была использована Вергилием в «Энеиде», где в переработанном виде легла в основу повествования о пребывании Энея у Дидоны Чистякова Н. А. Аполлоний Родосский и эллинистический эпос / Эллинистическая поэзия - Л., 1988. С. 107. Такое утверждение, на мой взгляд, опирается, главным образом, на эпизоды прощания.

На фоне предыдущего поведения Гипсипилы описание сцены разлуки выделяется: в неё всё же проникла слабая доля драматизма, которой до сих пор Аполлоний Родосский нас не баловал. Но всё же, автор расходует эмоции крайне бережно и копит экспрессию, дабы одарить ей в III книге Медею. В сущности, вот те несколько эмоциональных строк, которые позволяют, хотя и с изрядной натяжкой, говорить об этой сцене, как об источнике будущего волнения Дидоны при отъезде Энея.

«А Гипсипила твердила, сжимая Ясоновы руки,

Горькие слезы из глаз источая в тоске по разлуке…»

(I. 877 -878)

Слова, которые произносит Гипсипила, навсегда расставаясь с возлюбленным, наполнены бессилием и вызывают даже не сострадание, а жалость. Некоторые из них обнажают небольшой ум и инертность героини.

«Если ты так пожелаешь и так тебе будет угодно.

Остров же этот и скипетр отца моего остаются,

Если ты на обратном пути пожелаешь вернуться.

…

Но, увы, такое желанье

Будет чуждо тебе, и сама я предчувствую это.

Помни, однако, вдали находясь, и когда возвратишься,

О Гипсипиле»

(I. 881-883, 885-888)

Понимание, что Ясон не вернётся, просьба помнить о Гипсипиле и обещание выслать будущего сына к родителям Ясона привносят в сцену трогательную слезливость. Но всё же Гипсипила выглядит скорее как манекен, тогда как Дидона - настоящий живой человек.

Как только Эней принял послание Меркурия, он в первую очередь задумывается о том, как объясниться с Дидоной, чтобы не причинить ей боль и при этом исполнить повеленье. Однако размышления эти напрасны: компромисс любви и долга, как у Гипсипилы с Ясоном здесь невозможен.

Новый фрагмент IV книги начинается так.

«At regina dolos (quis fallere possit amantem?)

praesensit, motusque excepit prima futuros

omnia tuta timens»

(«Но, предчувствий полна и всего опасаясь, Дидона

Хитрость раскрыла его, -- обмануть влюбленных возможно ль? --

Близкий отъезд угадав»)

(IV. 296-298)

Мгновенно обнаружив предательство Энея, Дидона набрасывается на него с обвинениями. Суть конфликта в том, что, по мнению Дидоны, Эней хочет тайно сбежать, не попрощавшись, тогда как на самом деле Эней исполняет волю богов. Царица к этому моменту, похоже, окончательно уверовала в реальность их брака, и побег Энея для неё - вероломство. В этот момент сталкиваются два ключевых эпитета Энея: «благочестивый» и «нечестивый». Одно и то же действие толкуется с двух полярных взглядов: божественного и человеческого, глобального и частного. Воля божества и чувство человека борются за Энея и побеждает первое.

Из клятвы Дидоны, рассмотренной в п. 2.3 так же вырастает дилемма. Если Дидона действительно мнит себя супругой Энея, значит она тем самым нарушает клятву, данную мужу. Если же Дидона не считает себя замужем, в таком случае она не имеет права удерживать героя, и никакая политическая мотивация тут не годится. Получается, что Дидона в любом случае обманывает или погибшего мужа, или Энея, но делает это во благо величия Карфагена, следуя совету сестры и одновременно подчиняясь воле Венеры. Дидона становится жертвой собственной клятвы. Потому она и наказывает саму себя.

Эней, напротив, со своей стороны ничего не обещал Дидоне, и в этой сдержанности выражена его ответственность перед народом. У него есть чёткое и верное оправдание.

«Кратко о деле скажу: ты не думай, что я вероломно,

Тайно хотел убежать; и на брачный факел священный

Не притязал никогда, и в союз с тобой не вступал я»

(IV. 337-339)

Своим монологом Эней хочет утешить Дидону, однако делает это не слишком уверенно. Дидона не верит Энею потому, что он искусственно сдерживает свои эмоции. И в некоторых его словах, хотя сам он того, видимо, не замечает, таится оскорбление чувств царицы.

«Если бы мне разрешила судьба повелителем жизни

Собственной быть и труды избирать по собственной воле, --

Я бы их Трое родной, где покоятся близких останки,

Прежде всего посвятил…»

(IV. 340-343)



А любит ли вообще Эней Дидону? Как справедливо отмечает С. А. Ошеров в статье «История, судьба и человек в "Энеиде" Вергилия», автор только проговаривается о любви Энея Ошеров С. А. История, судьба и человек в «Энеиде» Вергилия / Античность и современность - М., 1972. С. 317.

«Благочестивый Эней, подавляя в сердце желанье

Боль успокоить ее и унять утешеньем тревогу,

Горько стонал от любви, колебавшей слабую душу»

(IV. 393-395)

Ох уж эта слабая душа! Герой старательно борется со своим привязанностью к Дидоне, и в его поведение обнажается конфликт Энея как государя, и Энея как человека. Он хочет остаться, но даёт команду отправиться; он хочет поговорить с Дидоной мягко, как это возможно, но каждым словом наносит рану ещё глубже. С точки зрения Дидоны он жесток, невнимателен и груб, но со стороны читателя он вполне достоин сочувствия, потому как мы-то знаем о его страданиях.

Монологи Дидоны, обращённые к Энею, движутся по нарастающей. Слова Дидоны с каждым разом утрачивают черты просьбы и приобретают мощь приказа. В первой речи царица задаёт вопросы, которые подразумевают ответы, неуверенно, жалостливо причитает и немного походит на Гипсипилу.

«Не от меня ли бежишь? Заклинаю слезами моими,

Правой рукою твоей, -- что еще мне осталось, несчастной? --

Ложем нашей любви, недопетой брачною песней:

Если чем-нибудь я заслужила твою благодарность,

Если тебе я была хоть немного мила, -- то опомнись,

Я умоляю тебя, и над домом гибнущим сжалься»

(IV. 314-319)

Однако после попытки Энея оправдаться Дидона сбивается на горячую риторику, сыплет оскорбления, обвинения и проклятия с невероятной силой и неудивительно, что её пламенная обвинительная речь оканчивается обморочным состоянием. Чередование вопросительных и восклицательных предложений в совокупности с вложенным в них негодованием позволяет представить себе тональность голоса героини.

«Нет, не богини ты сын, и род твой не от Дардана,

Кручи Кавказа тебя, вероломный, на свет породили,