Путевые заметки и рассказы английских писателей о России начала ХХ века (на материале произведений Л. Кэрролла и С. Моэма)

Автор монографии Е. Стеценко определяет черты этого жанра на основании изучения изменений, которые происходят в рамках жанра путешествия в ходе его эволюции в истории литературы США. Она отмечает, что «путешествие» возникает изначально в форме небеллетристических записок. Затем, если отслеживать линию развития жанра в самом общем смысле, происходит постепенный переход от небеллетристических текстов к художественным. Причем, ряд текстов в истории американской литературы исследовательница считает промежуточным этапом, который нельзя в полной мере отнести ни к документальной, ни к художественной прозе. Подобный путь развития наложил отпечаток на свойства путешествия как сформировавшегося жанра художественной литературы. Автор считает обязательными чертами жанра путешествия присутствие в тексте небеллетристических элементов, к которым относит следующие: путешествие как основа сюжета; автобиографичность; описание природы; центральный образ автора-рассказчика; дневники и письма; устные истории [18, 160].

При описании особенностей текстов этого типа Е. Стеценко делает акцент не только на синтетическом характере жанра, но и на его некоей многоуровневой двусоставности. «Это, несомненно, “диалектический” жанр, - пишет исследовательница, - создающий сложное взаимодействие объективного и субъективного, реальности и фантазии, статики описаний и динамики пути, ожидаемого и действительного, общего и частного. В нем происходит формирование целостной картины бытия из разрозненных деталей, индивидуальное соотносится с универсальным, личность и нация находятся в процессе самопознания» [18, 11]. Можно сделать вывод, что уже в самой жанровой сути путевых записок содержится принцип гротеска, проявляющийся в соединении в одном тексте противоположных характеристик.

В докторской диссертации М.Г. Шадриной «Эволюция языка «путешествий»» нет единого определения этого жанра. Автор предлагает условное обозначение группы соответствующих текстов - «путешествия» и подчеркивает, что избранное ею понятие определяется широко, границы его подвижны, и предлагает ряд синонимичных терминов, встречающихся в литературоведении: литература путешествий, записки путешествий, хождения, путевые записи, путевая проза, очерки по пути, дневные записи, путешествия. Для обозначения круга изучаемых явлений исследователь использует определение Д.С. Лихачева, который под термином «литература путешествий» подразумевал «широкий круг источников, написанных в виде путевых дневников или по материалам, собранным во время путешествий». М.Г. Шадрина предлагает следующую классификацию путешествий: литература паломническая, религиозные путешествия; научные (ученые) путешествия; литературные путешествия. Термин «литературные путешествия» употребляется применительно к тем произведениям путевой прозы, которые отражают особенности творческого мировосприятия героя-повествователя и обладают яркими чертами беллетристического стиля. «Характер отбора дорожного повествовательного материала, - считает М.Г. Шадрина, - и его стилистическое воплощение находятся в прямой зависимости от социально-профессионального статуса пишущего» [19, 42]. Таким образом, в основу определения жанра путешествия автор ставит фигуру повествователя.

М.Г. Шадрина называет путешествия «литературой в литературе, где так же, как и в большой литературе, существуют противоположные и промежуточные формы» [19, 81], которые так же делятся на научную и художественную прозу. «Путешествие» - жанр, с точки зрения М.Г. Шадриной, - в основе своей документальный (или, точнее, тяготеющий к чисто информационному ряду): автор и герой-путешественник нерасчленимы, они, по сути дела, составляют одно и то же лицо; литературный мир путешествия - возможно точный слепок с действительности, параметры и качество которого определяются позицией субъекта (путешественника) в объективном мире и той культурной ролью (ученый, купец, посол и т.д.), которую он в этом мире играет» [19, 312]. Исследовательница считает главной особенностью текстов, написанных в жанре путешествия, синтез документального и беллетристического начал, проявляющихся в установке на информативность в сочетании с подчеркнутым субъективно-авторским отношением и отбором фактов реальной действительности.

В.М. Гуминский оперирует понятием «идеи свободы» в качестве основной характеристики жанра путешествия [20, 41]. «Идея свободы», по В.М. Гуминскому, не означает отсутствия композиционной стройности, соотнесенности в них части и целого. Как бы ни назвали свои произведения «путешественники»: «записки», «заметки», «письма с пути», «путевые очерки», «портреты и пейзажи», «путевые дневники», - все они подчинены законам жанрового единства и жанровой автономии. Мы разделяем эту точку зрения. Современное литературоведение относит названные выше виды путешествий к «гибридному», промежуточному, но, тем не менее, отдельному и самостоятельному жанру путешествия.

«Идея свободы» как конструктивный принцип, на котором основывается жанр путешествия, воплощается в том, что в этом жанре автор имеет максимум возможностей для ничем не ограниченного выбора предметов изображения и перехода от одного предмета к другому исключительно по воле автора, не подчиняясь закономерностям, присущим произведениям с четко выстроенной фабулой. «Идея свободы» выражается также в том, что текст путешествия не является замкнутым внутри себя как отдельный литературный объект. Он непосредственно связан с действительностью, отражая реальные ее моменты. Принцип жанровой свободы в путешествиях можно также усмотреть в отсутствии литературных условностей и канонов, которых следовало бы придерживаться автору, пишущему в этом жанре.

2.1.3 Общие структурные особенности и закономерности построения текстов путешествий

Однако, несмотря на свободу как центральное и многоаспектное понятие в определении жанра путешествия, можно все-таки отметить некоторые общие структурные особенности и закономерности построения текстов путешествий. Н. Маслова в качестве элемента, определяющего бесспорно свободную, бессюжетную структуру путешествия, вводит понятие маршрута как заранее намеченного или установленного пути следования. Выбор автором маршрута зависит от многих субъективных и объективных причин, в том числе и от авторской цели, интересов, склонностей. В соответствии с маршрутом произведение наполняется теми или иными фактами; их выбор и акценты на тех или иных аспектах определяют авторские выводы и оценки. Без преувеличения можно сказать, что именно маршрут формирует весь сюжет произведения. В ходе поездки автор сталкивается с различными фактами из разных областей жизни, попадает в какие-то истории, становится свидетелем и участником тех или иных событий, знакомится с огромным количеством людей. Совершенно разнородный материал мог быть воплощен в публицистических и беллетристических текстах разных жанров. Материалы, объединенные маршрутом, тем, что автор видел, над чем размышлял, что изучал в целом составляют предмет особого жанра - путешествия. Кроме того, маршрут как структурообразующее понятие произведения в жанре путешествия отражает такую особенность текста, как синтез объективных фактов, с которыми сталкивается путешествующий независимо от своей воли, и субъективный авторский отбор этих фактов, поскольку маршрут поездки в той или иной степени определяется в конечном итоге волей путешественника.

Еще одной особенностью, присущей большинству текстов, написанных в жанре путешествия, являются однородные, повторяющиеся почти в каждом тексте мотивы, составляющие сюжет произведения. Эта повторяемость обусловлена сходством ситуаций, в которые обычно попадает человек во время поездки. Все эти ситуации подробно перечисляет и классифицирует в своем исследовании М. Шадрина. Обычно это факты, носящие информативный характер: какие города посетил повествователь, где останавливался, с кем знакомился. Текст путешествия состоит из событий и ситуаций, формирующихся вокруг двух основных пространств: дороги (процесса перемещения, поездки, плавания по морю) и города (любых пунктов, где на более или менее долгое время останавливается герой). К типичным «дорожным» мотивам и событиям относятся аварии, стихийные бедствия, болезни, потери документов, общение с попутчиками. Пространство «города» обычно в путешествиях вмещает посещения трактиров, ресторанов, обеды, знакомства с людьми, пребывание в гостиницах, знакомство с самим городом, развлечения героев.

Особняком стоит мотив таможни, один из самых используемых в произведениях о путешествиях. Кроме того, необходимо отметить такую особенность, как прямое линейное построение событийного ряда, обусловленное необходимостью рассказывать о перемещениях путешественника и событиях, с ним происходящих, в хронологическом порядке. Повествователь в этом жанре не имеет права переходить из будущего в прошлое и наоборот, произвольно менять порядок событий. Он «обязан» вести читателя за собой строго по маршруту. Мы рассматриваем повторяемость мотивов и сюжетных ситуаций как атрибутивный признак текста, позволяющий отнести его к жанру путешествия.

2.2 Творческая биография Льюиса Кэрролла

Льюис Кэрролл (1832-1898) -- литературный псевдоним английского писателя, математика и логика Чарлза Лютвиджа Доджсона. Автор популярных повестей для детей «Алиса в стране чудес» (1865) и «В Зазеркалье» (1871). Научные работы Кэрролла предвосхитили некоторые идеи математической логики.

Льюис Кэрролл родился 27 января 1832 года в Дарсбери, графство Чешир, Англия в многодетной семье англиканского священника. Окончив с отличием колледж Церкви Христовой (Christ Church College) Оксфордского университета по математике и классическим языкам и получив степень магистра (Master of House), Доджсон принял младший духовный сан диакона и стал «доном» -- членом колледжа Церкви Христовой, которым оставался до конца жизни. Обязанности члена колледжа не были особенно обременительными и оставляли много свободного времени, которое «дон» мог заполнять по собственному усмотрению. Доджсон предпочитал проводить долгие часы за конторкой, занимаясь литературным творчеством [21, 24].

Издатель журналов и писатель Эдмунд Йетс посоветовал Доджсону придумать псевдоним, и в «Дневниках» Доджсона появляется запись от 11 февраля 1865: «Написал мистеру Йетсу, предложив ему на выбор псевдонимы: 1) Эдгар Катвеллис [имя Edgar Cuthwellis получается при перестановке букв из Charles Lutwidge]; 2) Эдгард У. Ч. Вестхилл [метод получения псевдонима тот же, что и в предыдущем случае]; 3) Луис Кэрролл [Луис от Лютвидж -- Людвик -- Луис, Кэрролл от Чарлза]; 4) Льюис Кэррол [по тому же принципу «перевода» имен Чарлз Лютвидж на латынь и обратного «перевода» с латыни на английский]». Выбор пал на Льюиса Кэрролла. С тех пор Чарлз Лютвидж Доджсон все свои «серьезные» математические и логические работы подписывал настоящим именем, а все литературные -- псевдонимом, упорно отказываясь признавать тождество Доджсона и Кэрролла.

В нерасторжимом союзе скромного и несколько чопорного Доджсона и яркого Кэрролла первый явно проигрывал второму: литератор Льюис Кэрролл был лучшим математиком и логиком, чем оксфордский «дон» Чарлз Лютвидж Доджсон.

Неповторимое своеобразие кэрролловского стиля обусловлено триединством его литературного дара мышления математика и изощренной логики. Вопреки распространенному мнению о том, будто Кэрролл наряду с Эдвардом Лиром может считаться основоположником «поэзии нелепостей» («nonsense poetry»), Льюис Кэрролл в действительности создал иной жанр «парадоксальной литературы»: его герои не нарушают логики, а наоборот, следуют ей, доводя логику до абсурда.

Самыми значительными литературными произведениями Кэрролла Льюиса по праву считаются две сказки об Алисе -- «Алиса в Стране Чудес» (1865) и «Сквозь Зеркало и что там увидела Алиса» (1871), обычно для краткости называемая «Алиса в Зазеркалье». Смелые эксперименты с языком, множество затрагиваемых в сказках об Алисе тонких логических и философских вопросов, многозначность («полисемантичность») высказываний действующих лиц и ситуаций делают «детские» произведения Кэрролла излюбленным чтением «седовласых мудрецов».

Черты уникального кэрролловского стиля отчетливо ощутимы и в других произведениях Кэрролла: «Сильви и Бруно», «Охоте на Снарка», «Полуночных задачах», «Истории с узелками», «Что черепаха сказала Ахиллу», «Аллен Браун и Карр», «Евклиде и его современных соперниках», письмах к детям [22, 47].

Л. Кэрролл был одним из первых английских фотохудожников. Его работы отличаются естественностью и поэтичностью, особенно снимки детей. На знаменитой международной выставке фотографии «Род человеческий» (1956) английские фотографы 19 века были представлены единственным снимком работы Льюиса Кэрролла.

В России Кэрролл пользуется широкой известностью с конца прошлого века. Сказки об Алисе неоднократно (и с различным успехом) переводились и пересказывались на русский язык, в частности, Владимиром Владимировичем Набоковым. Но один из лучших переводов осуществил Борис Владимирович Заходер. Истории, придуманные Кэрролом, любят не только дети, но и взрослые.

Льюис Кэрролл скончался 14 января 1898 года, в Гилфорде, графство Суррей, Англия.

2.3 Путешествие Льюиса Кэрролла в Россию

2.3.1 Предпосылки путешествия в Россию

Жизнь преподавателя математики Оксфордского колледжа Христовой церкви Чарлза Лютвиджа Доджсона (более известного под литературным псевдонимом Льюис Кэрролл) вряд ли можно назвать богатой событиями.

В тихом провинциальном городке, каким был Оксфорд в то время, Кэрролл провел большую часть своей жизни, лишь изредка покидая его, чтобы посетить выставку картин или интересный спектакль в Лондоне, провести рождественские каникулы в кругу своих многочисленных сестер. И лишь однажды (это произошло в 1867 году) привычный круг был разорван. Вместе со своим коллегой преподобным Лиддоном Кэрролл отправился в далекую Россию [23, 25].

Выбор маршрута был далеко не тривиален: большой любитель парадоксов, Кэрролл и здесь остался верен себе. Автор книги "Как возникла "Страна Чудес"" Д. М. Урнов так характеризует Кэрролла-путешественника: "Он начал странствовать, как Йорик, герой "Сентиментального путешествия" Стерна".

Обратимся к предложенной Лоренсом Стерном классификации путешественников: праздные, пытливые, лгущие, гордые, тщеславные, желчные; путешественники поневоле и путешественники в силу besoin de voyager ("охота к перемене мест", как сказал Пушкин), несчастливые и невинные, простодушные и, наконец, сентиментальные путешественники. Льюис Кэрролл не будет соответствовать ни одному, как выразился Стерн, "экземпляру этого подразделения". Он проводил время в пути достаточно свободно, однако не настолько, чтобы оказаться праздным, так что ни одно из качеств не определило бы его, и нам придется, пожалуй, ввести в эту шкалу еще одну грань, чтобы назвать Льюиса Кэрролла путешественником-парадоксалистом.

"Обязательностью необязательного" (выражение академика И. Я Крачковского), или "неизбежностью судьбы" (выражение самого Льюиса Кэрролла), - печатью неустанной деятельности таинственного внутреннего механизма, неизменно "срабатывавшего", стоило попасть в поле зрения Кэрролла даже весьма слабому признаку парадоксальной ситуации, - отмечены и его дорожные заметки "Дневник путешествия в Россию в 1867 г.". Они-то и помогут нам воссоздать картину этого необычного путешествия

Итак, в июле-августе 1867 г. Льюис Кэрролл, по приглашению своего друга и коллеги Генри Парри Лиддона (1829-1890) совершил вместе с ним поездку в Россию. Это путешествие было предпринято не из одного лишь желания повидать далекую и в те годы малоизвестную в Англии страну. Оно имело целью установление более тесных связей между Англиканской и Русской православной церквами и было приурочено к пятидесятилетию пастырского служения главы Русской православной церкви, митрополита Московского Филарета, которое праздновалось 17 августа в Троице-Сергиевой лавре и широко отмечалось по всей России [24, 68].

Оба друга были стипендиатами колледжа Крайст-Черч, который в то время считался чуть ли не лучшим среди оксфордских колледжей (во всяком случае, королева Виктория именно туда посылала своих сыновей для получения университетского образования). Это значило, что Доджсон и Лиддон были членами ученого совета колледжа и имели пожизненную стипендию, дающую им возможность заниматься науками или богословием в стенах Крайст-Черч, пользоваться его библиотекой и всеми другими возможностями, а при желании и преподавать. И Доджсон, и Лиддон были священнослужителями. Лиддон к этому времени уже был священником и пользовался репутацией талантливого проповедника и серьезного богослова. Доджсон был математиком, но - по непременному условию тогдашнего статута Крайст-Черч - должен был принять и сан священнослужителя. После долгих колебаний он ограничился посвящением в сан диакона (то есть младшего священника, который может при желании читать проповеди, но не ведет никакой работы в приходе). И Доджсон, и Лиддон были сторонниками «объединения» Восточной и Западной церквей, которое широко обсуждалось в те годы, как на Западе, так и в России [25, 7].

Лиддон вез рекомендательное письмо к митрополиту Филарету от влиятельного деятеля Англиканской церкви епископа Оксфордского Сэмуэла Уилберфорса (1805-1873), которого близко знал и Доджсон. Были у них и письма к другим видным россиянам, лицам церковным и светским. К сожалению, в жаркую летнюю пору они мало кого застали в городе. Зато с митрополитом Филаретом встреча состоялась (в Троице-Сергиевой лавре 12 августа 1867 года, за несколько дней до празднования юбилея) и произвела на обоих англичан глубокое впечатление. Об этом они писали в своих дневниках и в письмах домой, в частности Сэмуэлу Уилберфорсу.

Разумеется, помимо церковных дел, Доджсона и Лиддона многое интересовало в России, что и нашло свое выражение в дневниках, которые вели оба [26, 18].

Дневник Кэрролла писался для себя - для памяти - и не предназначался к публикации. Лишь спустя 37 лет после смерти автора он был впервые издан Джоном Фрэнсисом Макдермоттом.

2.4 Образ России и русских в путевых заметках писателя

Маршрут, описываемый в заметках, разделен на несколько частей. Первая часть - от Лондона до Кенигсберга, вторая касается описания Петербурга, третья охватывает Москву, Нижний Новгород и Сергиев Посад.

Путешествие от Лондона до Кенигсберга не содержит значительных описаний фактов, которые бы заинтересовали Л. Кэрролла. Он с юмором описывает некоторые моменты, как например ожидание заказанных отбивных:

…ожидая, когда нам приготовят отбивные. Это великое событие произошло спустя полчаса. Мы пытались обратить свои мольбы к бродившим по залу официантам, но те лишь заявляли успокаивающим тоном: "Скоро будут готовы, сэр!". Мы пытались выразить резкий протест, но в ответ услышали лишь те же слова: "Скоро будут готовы, сэр!", правда, произнесенные несколько более обиженным тоном. После всех наших напоминаний официанты удалились в свои комнатушки и укрылись за буфетом и крышками от тарелок до тех пор, пока не подоспели отбивные. Мы (с Лиддоном) единодушно решили, что из всех добродетелей, которыми может быть наделен официант, умение ретироваться наименее желательно [27].

Здесь имеет место актуализация темы национальной кухни. В родной стране или городе на это можно не обратить внимания, но в другой стране это повод для пристального наблюдения и анализа. То же самое относится к теме общения с местным населением, которое зарабатывает деньги на путешествующих. Л. Кэрролл пишет, что он со своим компаньоном высадился в Кале и попал «в окружение толпы дружественно настроенных местных жителей, наперебой предлагавших всевозможные услуги и рекомендации…». Такая ситуация имеет место сплошь и рядом, особенно если приезжают туристы из более развитых стран в менее развитые.

Путь от Кале до Брюсселя, по словам Кэрролла, был "скучным и однообразным". В Брюсселе и в Кельне все выглядело слишком обычно, чтобы привлечь внимание "путешественника-парадоксалиста", и компаньоны задержались в этих городах ровно на столько времени, сколько потребовалось для беглого осмотра достопримечательностей. В Берлине остановка была более продолжительной. Посещение Потсдама с его знаменитыми парками и скверами навело Кэрролла на следующие размышления: "…Мне кажется, что архитектура Берлина основана на двух принципах. Если на крыше дома найдется удобное местечко, туда необходимо поставить фигуру человека. Лучше всего, если он будет стоять на одной ноге'' [27].

Наконец, в пятницу, 26 июля (поездом, отправлявшимся из Кенигсберга в 12.54) Кэрролл и Лиддон выехали в Петербург. Цель путешествия - далекая и загадочная Россия - была совсем близка.

Одним из мотивов путешествия является мотив ожидания. Туристы собирают различную информацию, советы относительно тех мест, куда они держат путь. Один из таких случаев описан у автора. Среди попутчиков Кэрролла и Лиддона оказался англичанин, проживший в Петербурге 15 лет и возвращавшийся в Россию после поездки в Париж и Лондон. Л. Кэрролл пишет:

"Он чрезвычайно любезно ответил на наши вопросы, дал нам множество советов относительно того, что следует посмотреть в Петербурге, как произносятся русские слова, и нарисовал весьма мрачную перспективу, сообщив, что лишь немногие говорят на каком-нибудь другом языке, кроме русского. В качестве примера необычайно длинных слов, встречающихся в русском языке, наш спутник привел слово "защищающихся", которое, если его записать английскими буквами, выглядит так: zashtsheeshtshayoushtsheekhsya. Это устрашающее слово - родительный падеж множественного числа причастия. Попутчик оказался весьма приятным пополнением нашей компании. На второй день я сыграл с ним три партии в шахматы, которые, судя по тому, что исход их не был записан в дневнике, закончились моим поражением" [27].

Первое же знакомство с Петербургом принесло Льюису Кэрроллу множество свежих впечатлений. Острый глаз "путешественника-парадоксалиста" подмечал новое, необычное, сравнивал, сопоставлял. Данное поведение автора отображает тему познания чужой культуры, связанный с путешествием. Дневниковая запись гласит:

"Необычная ширина улиц (даже второстепенные улицы шире любой из улиц Лондона), экипажи, мчащиеся во всех направлениях и, по-видимому, совершенно игнорирующие опасность сбить кого-нибудь (вскоре мы обнаружили, что за этими экипажами нужен глаз да глаз, поскольку кучеры не издают предостерегающих криков, как бы близко они ни находились от вас), огромные освещенные вывески магазинов, гигантские соборы и церкви, их купола, выкрашенные в синий цвет и покрытые золотыми звездами, местные жители, говорящие на совершенно непонятном языке, - все это принадлежит к числу чудес, открывшихся перед нами во время нашей первой прогулки по Петербургу" [27].

Тема познания чужой культуры пронизывает все произведение Л. Кэрролла. Перед ним и его спутником предстают общественные места (Исаакиевский собор, Невский проспект ("…по моему мнению, одна из красивейших улиц мира"), Сенатская площадь, ("…по-видимому, самая большая площадь в мире"), собор в Петропавловской крепости, Васильевский остров). Для каждого объекта Льюис Кэрролл находит соответствующий эпитет. Обращают на себя внимание писателя и памятники, например, конная статуя Петра I, а также статуи львов:

"Неподалеку от Адмиралтейства, - делится впечатлениями Кэрролл, - стоит великолепная конная статуя Петра Великого. Нижняя ее часть представляет собой не обычный пьедестал, а как бы дикую скалу, оставленную бесформенной и необработанной. Лошадь поднялась на дыбы, а у ее задней ноги извивается змея, на которую, как мне кажется, лошадь наступила. Если бы этот памятник был воздвигнут в Берлине, то Петр, несомненно, был бы самым деятельным образом вовлечен в убийство чудовища. Здесь же он не обращает на змею никакого внимания: теория "умерщвления" в России не признана. Мы обнаружили также две гигантские фигуры львов, бывших до такой степени трогательно ручными.” [27]

Затрагивает Льюис Кэрролл и лингвокультурный аспект. Он и Лиддон хотели снять экипаж. В качестве примера приводится диалог между писателем и одним из кучеров.

Я. Гостиница Клее (Gostinitia Klee).

Кучер (быстро произносит какую-то фразу, из которой мы смогли уловить последние слова). Три гроша. (Три гроша = 30 копеек)

Я. Двадцать копеек? (Doatzat Kopecki)

К. (негодующе). Тридцать!

Я. (решительно). Двадцать.

К. (с убедительной интонацией). Двадцать пять? (Doatzat pait?)

Я. (с видом человека, сказавшего свое последнее слово и не желающего больше иметь с ним дело). Двадцать.

С этими словами я беру Лиддона под руку, и мы отходим, не обращая ни малейшего внимания на крики кучера. Не успели мы отойти на несколько ярдов, как услышали сзади стук экипажа: кучер тащился вслед за нами, громко окликая нас.

Я (мрачно). Двадцать?

К. (с радостной улыбкой). Да! Да! Двадцать!

И мы сели в пролетку.

Подобное происшествие забавно, если случается лишь однажды, но если бы, нанимая кэб в Лондоне, мы должны были каждый раз вступать в подобные переговоры, то со временем это слегка бы прискучило… [27]

В данном диалоге упоминаются русские реалии (грош, копейка, пролетка), в том числе и ономастические (Гостиница Клее). Со своей стороны, Льюис Кэрролл, как представитель британской культуры, меряет расстояние ярдами (Не успели мы отойти на несколько ярдов) и милями (Предприняли продолжительную прогулку по городу, прошли миль 15 или 16), а средство передвижения для него - кэб (нанимая кэб в Лондоне).

Следует обратить внимание и на транскрибирование произношения русских слов, которое имеет для русскоязычного читателя ироническую окраску (Gostinitia Klee; Doatzat Kopecki; Doatzat pait). Дополняет диалог невербальный компонент, который указывается в скобках после каждой реплики.

Процесс изучения русского языка Льюис Кэрролл продолжает и учит новые слова:

Я выучил из словаря 2 слова: хлеб ("Khlaib") и вода ("Vadah"). Их оказалось достаточно, чтобы получить требуемое" [27].

Воодушевленный первым успехом, Кэрролл и в дальнейшем отчаянно штурмовал языковый барьер, изъясняясь в случае необходимости по-русски "в простой и суровой манере, опуская все слова, кроме самых необходимых".

Случайный попутчик Кэрролла и Лиддона в поезде из Кенигсберга в Петербург оказался мистером Мюром, совладельцем известной торговой фирмы "Мюр и Мерилиз". В один из дней он навестил наших путешественников и пригласил их совершить совместную экскурсию в Петергоф. Предложение было с восторгом принято. День, предшествовавший поездке в Петергоф, Кэрролл и Лиддон провели за осмотром сокровищ Эрмитажа и Александро-Невской лавры.

Утром 1 августа в гостиницу за Кэрроллом и Лиддоном заехал компаньон Мюра мистер Мерилиз, чтобы доставить наших путешественников в Петергоф. Они осмотрели 2 императорских дворца и множество летних домиков. Л. Кэрролл пишет, что «по разнообразию красоты и совершенству сочетания природы и искусства парки Петергофа, на мой взгляд, затмевают парки "Сан Суси"».

Тема транспорта также обращает на себя внимание. Для путешественника важно знать, каким образом он может добраться до того или иного пункта назначения. Л. Кэрролл со своим другом поехали из Петербурга в Москву 2 августа, в пятницу. Далее он описывает особенности такого вида транспорта как поезд в России:

Сиденья и перегородки исчезли, появились валики и подушки. Наконец, мы улеглись на вышеуказанных полках, оказавшихся весьма удобными постелями. На полу должны были бы разместиться на ночлег еще трое пассажиров, но, к счастью, они так и не появились. Я проснулся около часа ночи и почти все время оставался единственным обитателем площадки в конце вагона. Площадка эта обнесена перилами, и имеет сверху крышу. С нее открывается великолепный вид на проплывающую мимо местность. К числу недостатков избранного мной наблюдательного пункта следует отвести тряску и шум, гораздо более сильные, чем внутри вагона. Время от времени на площадке появлялся проводник, но пока было темно, он не возражал против моего пребывания там. Быть может, он страдал от одиночества. Но когда я попытался выйти на площадку утром, его охватил приступ деспотизма, и он загнал меня внутрь вагона" [27].

Как видно из цитаты, Льюис Кэрролл столкнулся с нелегким характером российских проводников. Благополучно прибыв в Москву, путешественники остановились гостинице Дузе. Москва сильно заинтересовала Кэрролла.

Льюис Кэрролл сталкивается с праздниками и торжествами в России и особенностями работы русских извозчиков в такие дни:

и извозчиков, настаивающих на особой плате в 30 копеек сверх положенного "ради праздничка" (дня рождения императрицы) [27].

Далее путь лежал на знаменитую нижегородскую ярмарку. Путешественники остановились в гостинице Смирнова. Интересен комментарий Кэрролла о том, что эта гостиница «поистине гнусное место». Далее опять возникает тема национальной кухни. Писатель пишет:

Кормят здесь очень хорошо, но со всеми остальными услугами дело обстоит чрезвычайно плохо. За обедом вас утешало сознание, что мы служим предметом живейшего интереса 6 или 7 официантов, одетых в белые рубахи, подпоясанные по животу, и белые штаны. Выстроившись в ряд, они с весьма сосредоточенным видом глазели на странные существа, поглощавшие пищу… Время от времени в их сознании пробегал слабый проблеск мысли, что они, строго говоря, не выполняют высокого предназначения официанта. Тогда они спешно ретировались в дальний конец комнаты и получали необходимую консультацию у огромного буфета, в котором, насколько можно бы судить, не находилось ничего, кроме ложек и вилок [27].

Тема познания чужой культуры включает в себя и знакомство с театром. Л. Кэрролл пишет такой отзыв о посещении выступлений:

Особенно мне понравилась игра исполнителя роли Аладдина Ленского и актрисы Сорониной, игравшей в другой пьесе. Кроме "Аладдина" в тот вечер давались "Кохинхина" и "Два гусара" [27].

Будучи страстным театралом, Кэрролл продолжил знакомство с русской сценой и по возвращении в Москву. Он побывал в Малом театре.

Побывав на приеме у митрополита Леонида, Кэрролл и его спутник, преподобный Лиддон, получили приглашение посетить Троице-Сергиевскую лавру. Как путешественника-парадоксалиста Кэрролл описывает так общение с патриархом:

"Во второй половине дня мы посетили патриарший дворец и были представлены патриарху митрополитом Леонидом. Патриарх мог говорить только по-русски, поэтому беседа между ним и Лиддоном (весьма интересная и продолжавшаяся более часа) велась чрезвычайно оригинальным способом. Патриарх произносил фразу по-русски, митрополит переводил ее на английский язык, затем Лиддон отвечал по-французски, а митрополит переводил его ответ на русский язык для патриарха. Таким образом, разговор двух людей велся на трех языках!” [27]

Имеются случаи, когда несколько мотивов переплетаются вместе. Любознательность Кэрролла отнюдь не ограничивалась посещением храмов, картинных галерей и дворцов. Не менее обстоятельно в дневнике путешествия записаны и впечатления от русской кухни:

"14 августа, среда… Обедали в трактире "Москва". Обед был истинно русским с русским вином". Далее приводится меню:

"Суп и пирожки (soop ee pirashkee)

Поросенок (parasainok)

Осетрина (acetrina)

Котлеты (kotletee)

Мороженое (marojenoi)

Крымское (krimskoe)

Кофе (kofe)" [27].

Кэрроллу пришлись по вкусу и менее изысканные яства. По дороге в Новый Иерусалим он вместе со своими спутниками зашел в крестьянскую избу, чтобы под благовидным предлогом осмотреть ее изнутри. "Черный хлеб и молоко оказались очень вкусными".

Далее, после посещения России, писатель и его компаньон повернули назад. После нескольких дней пути, посетив Варшаву, Бреславль, Дрезден, Лейпциг, Эмс и Париж, путешественники сели на пароход, отправлявшийся из Кале в Дувр.

Так закончилось это удивительное путешествие - единственное, которое совершил за всю жизнь Льюис Кэрролл, Странствуя по Европе и России, он как бы все время оставался в центре магического круга, расцвечивая необычайными узорами своего восприятия то, что ускользало от внимания всех остальных людей. Перефразируя слова Королевы из Зазеркалья, можно сказать, что бега его хватило только на то, чтобы оставаться на том же месте. Чтобы попасть в другое место, нужно было бежать вдвое быстрее.

Путевые заметки Л. Кэрролла описывают тему России начала ХХ в. Льюис Кэрролл лишь однажды выезжал за пределы Англии - в далёкую Россию. Посетив по дороге Кале, Брюссель, Потсдам, Данциг, Кенигсберг, Вильно, Варшаву, Эмс и Париж, он пробыл в России месяц. И записал в дневнике впечатления: необычайно широкие улицы, гигантские церкви с голубыми куполами, удивительный эффект церковного пения -- как же всё непохоже на привычный оксфордский уклад жизни. Петербург, Москва, Сергиев Посад, ярмарка в Нижнем Новгороде произвели на писателя неизгладимое впечатление. Петербург XIX века поражает необычайной шириной проспектов, крошечными дрожками, шныряющими вокруг, огромными и яркими вывесками магазинов, гигантскими церквями с куполами в золотых звездах. Великолепны архитектура Северной Венеции, коллекции Эрмитажа, Петергоф. А вот и Москва с ее «коническими башнями», которые выступают друг из друга, «наподобие раскрытого телескопа», огромные купола церквей, Воробьевы горы.

Кэрролл посетил Малый театр и театр в Нижнем Новгороде, и восхищается «первоклассной игрой актеров», особенно отмечая Ленского и Соронину. И все же, из дневника Кэрролла можно узнать о России (и впечатлении, произведенном ею на автора) очень и очень немного -- то ли реалии нашего быта прошли мимо рассеянного англичанина стороной, то ли, наоборот, слишком его обескуражили. Как бы то ни было, большая часть дневника посвящена кулинарным приключениям Кэрролла и возвращению в старую добрую Англию, более того, немалая его часть описывает поездки писателя также по Германии и Франции. Однако читается он при этом всё же весьма забавно и увлекательно, в основном благодаря стилю автора, этаким «шуткам с серьёзным видом». Человек, с головой ушедший в себя (как вариант -- в искусство, в науку и т.п.) может физически побывать хоть во всех странах мира, но на самом деле и с места не сдвинется. Интерес Дневника заключается в изложенном в нем взгляде на Россию со стороны человека, о России знавшего мало, но осторожного в суждениях и свободного от предрассудков.

3. Россия в творчестве С.Моэма

3.1 Творчество С. Моэма: краткая характеристика

Английский романист, драматург, автор коротких рассказов и самый высокооплачиваемый (в 30-е годы) в мире писатель. Несмотря на популярность, Моэм не получил серьезного признания публики, о чем он размышляет в автобиографии "Подводя итоги" (1938), замечая, что "стоял в первом ряду второразрядных"[29]. В его романах, действие происходит в разных странах, повествование ведется в простом и изысканном стиле. Его литература примыкала к натурализму, драматургии и натурализму. Уильям Сомерсет Моэм - один из самых проницательных писателей в английской литературе XX века. Его называют «английским Мопассаном». Ведущая тема произведений Моэма - столкновение незаурядной творческой личности с обществом. Моэм родился 25 января 1874 в Париже, в семье юриста британского посольства во Франции. Окончил школу Кингз-скул в Кентербери, учился в Гейдельбергском университете, затем шесть лет изучал в Лондоне медицину. В 1897 получил право заниматься врачебной практикой, но оставил медицину вскоре после того, как были опубликованы его первые литературные произведения. В 1897 вышел первый роман Сомерсета Моэма "Лиза из Ламбета", основанный на впечатлениях, полученных во время медицинской практики в бедном квартале Лондона. Этот период его жизни косвенно отражен в его романах "Бремя страстей человеческих" и "Пироги и пиво, или Скелет в шкафу". Несколько написанных следом романов денег не принесли, и Моэм обратился к драматургии. В 1903 была поставлена первая пьеса - "Человек чести". После громкого успеха комедии "Леди Фредерик", поставленной на сцене в 1907 г., Моэм стал преуспевающим автором. С этого времени он часто и много ездил по свету. В годы 1-й мировой войны 1914-1918 являлся агентом британской разведки, в том числе в России, откуда был выслан за деятельность, несовместимую со статусом дипломата. Об этом периоде своей жизни он поведал в сборнике рассказов "Эшенден, или Британский агент" (1928). В том же году он купил виллу на французском Лазурном берегу, в местечке Сен-Жан-Кап-Ферра, и жил там постоянно. Умер Сомерсет Моэм 16 декабря 1965 во Франции - в Сен-Жан-Кап-Ферра . Урна с прахом Моэма, согласно его воле, захоронена у стены, созданной на его деньги и носящей его имя библиотеки школы "Кингз Скул". Плодовитый писатель, Сомерсет Моэм создал 25 пьес, 21 роман и более 100 рассказов [30, 25]. Драматург и эссеист. Моэму принадлежат легкие комедии характеров и положений, злые сатиры на нравы и социально-психологические драмы типа "За заслуги" (1932) с острым конфликтом и точной прорисовкой исторического времени. Его пьесы - в 1903-1933 годах их было поставлено около 30 - отличаются динамичным действием, тщательной разработкой мизансцен, компактным живым диалогом.

Однако главный вклад писателя в литературу - это новеллы, романы и эссеистика, в т. ч. книга «Подводя Итоги» (1938), в которой свободное эссе о литературе и искусстве, осторожная авторская исповедь и эстетический трактат сплавлены в примечательное художественное целое. Рассказчик. Взыскательное мастерство формы - крепко выстроенный сюжет, строгий отбор материала, емкость детали, естественный как дыхание диалог, виртуозное владение смысловым и звуковым богатством родного языка, раскованно-разговорная и вместе с тем сдержанная, неуловимо скептическая интонация повествования, ясный, экономный, простой стиль - делает Моэма классиком рассказа 20 века. Многообразие характеров, типов, положений, конфликтов, сопряжение патологии и нормы, добра и зла, страшного и смешного, обыденности и экзотики превращают его новеллистическое наследие (подготовленное им в 1953 году полное собрание рассказов включает 91 произведение) в своего рода "человеческую трагикомедию". Однако этот свод смягчен бесконечной терпимостью, мудрой иронией и принципиальным нежеланием выступать в роли судьи ближнего своего. У Моэма жизнь как бы сама себя рассказывает, сама себя судит и выносит нравственный приговор, автор же не более чем наблюдатель и хроникер изображаемого. Романист. Достоинства объективной манеры письма и блестящего стиля, которым Моэм в немалой степени обязан своей любовью к мастерам французской прозы, присущи и его лучшим романам. Помимо "Бремени", это роман о художнике "Луна и грош" и роман об актрисе "Театр", образующие вместе с романом о писателе "Пироги и пиво" нечто вроде трилогии о творцах искусства, его смысле и отношении к реальной жизни, а также "Узорный покров", "Рождественские каникулы" и "Острие бритвы". За взаимоотношениями персонажей, столкновениями их устремлений, страстей и натур у Моэма отчетливо проступает художественно-философский анализ некоторых "вечных" тем мировой литературы: смысл жизни, любовь, смерть, сущность красоты, назначение искусства.