Путевые заметки и рассказы английских писателей о России начала ХХ века (на материале произведений Л. Кэрролла и С. Моэма)

Постоянно возвращаясь к волновавшей его проблеме сравнительной ценности нравственного и прекрасного, Моэм в каждом случае, хотя и по-разному, отдавал предпочтение первому, как то явствует из логики созданных им образов: "...больше всего красоты заключено в прекрасно прожитой жизни. Это - самое высокое произведение искусства" ("Узорный покров"). Жизнь Ларри Даррелла, главного персонажа итогового для Моэма романа "Острие бритвы", и есть художественное воплощение этой высшей формы красоты [30, 26]. Широко бытует мнение, будто Моэм популярен постольку, поскольку писал увлекательно и просто. Смеем утверждать, что не меньшее значение имело то, о чем он писал. Не подходи он к жизни серьезно, без скидок на заниженные запросы любителей необременительного чтения, не задавайся он вопросами, требующими от читателя встречной работы мысли, - и популярность его была бы совсем другого рода. Это - основное. Но и без неповторимого "моэмовского" стиля, разумеется, не было бы того Моэма, которого ценит и любит самый разнокалиберный читатель. В вопросах формы писатель был так же взыскателен, как и в отношении содержания своей прозы. Он был профессионалом в хорошем смысле, писал каждый день, и только дряхлость положила конец этой привычке, с годами превратившейся в потребность. Он ни разу, даже будучи уже признанным мастером, не позволил себе представить на суд публики "сырую" или по каким-то причинам не удовлетворяющую его вещь. Он жестко следовал реалистическим принципам композиции и построения характера, которые полагал наиболее отвечающими складу своего дарования: "Сюжет, который автор рассказывает, должен быть ясным и убедительным; он должен иметь начало, середину и конец, причем конец должен естественным образом вытекать из начала...так же как поведение и речь персонажа должны вытекать из его характера" [31, 149] . Над фразой и словом он работал упорно, доводя каждое предложение до филигранной отделки.

"После долгих размышлений я решил, что мне следует стремиться к ясности, простоте и благозвучию"[29] - так сам Моэм определил в "Итогах" специфические черты своего письма, и читатель находит у него особую соразмерность между смысловым наполнением, звучанием и даже внешним рисунком предложения, фразы. Поэтому проза Моэма "фактурна" и эмоционально выразительна при всей естественности, простоте, отсутствии стилевых украшений и орнаментальности. Книги Моэма и личность их автора вызывали, вызывают и, можно с уверенностью сказать, будут вызывать к себе разное отношение, но только не равнодушие. Честность писателя перед самим собой и своими читателями всегда импонирует. Она вызывает на заинтересованный разговор с сопоставлением суждений, оценок и точек зрения, и такой разговор с Моэмом ведут вот уже несколько поколений, соглашаясь с ним, споря, а то и полностью расходясь во мнениях. Значит, книги Моэма продолжают жить, а с ними и их автор[30, 29].

3.2 Короткий рассказ в творчестве У.С Моэма

3.2.1 Жанровые признаки короткого рассказа

Рассказ - малая форма эпической прозы, соотносимая с повестью как с развернутой формой повествования. Восходит к фольклорным жанрам (сказке, притче); как жанр обособился в письменной литературе; часто неотличим от новеллы, а с XVIII в. - и очерка. Иногда новеллу и очерк рассматривают как полярные разновидности рассказа. Прежде всего, нас интересует вопрос о рассказе как о явлении целостном, всегда изменяющемся во времени, но в то же время устойчивом. Каковы характерные признаки, позволяющие отличить рассказ от других видов литературы? Поиском ответа на этот вопрос литературоведы занимаются уже давно. Проблема жанровой специфики рассказа ставилась и решалась в работах И.А. Виноградова, Б.Н. Эйхенбаума, В.Б. Шкловского, В. Гоффеншеффера, и других критиков еще в 20-е, 30-е годы XX века [32, 56]. Корни рассказа лежат в фольклоре. Легенда, анекдот, сатира, песня, пословицы и другие виды народного творчества обусловили возникновение в художественной литературе повествовательного (рассказываемого) жанра. Именно с фольклора писатели черпали и способы реалистического изображения людей, картин природы, образы, темы и сюжеты для своих произведений.

Рассказ возник на почве жанров устного народного творчества, стал удобной формой художественного отображения действительности и получил широкое распространение. Элементы рассказа наблюдались еще в античной литературе ( II - IV в н. э.), но как отдельный жанр рассказ окончательно сформировался в эпоху Возрождения. Образцами первых произведений рассказываемого жанра явились «Кентерберийские рассказы» Дж. Чосера в Англии, в Италии - «Декамерон» Боккаччо. В рассказе материалом для перипетий выступают поступки, действия персонажей. Элементы композиции расположены почти всегда в причинно-логической последовательности. Детали тщательно отбираются, в основном наиболее яркие характеристичные, это создает лаконизм. Его задача - показать предмет, образ в его уникальности. Развязка рассказа представляет собой логическое умозаключение, которое и является идеей всего его. По мнению большинства литературоведов, основные характерные признаки рассказа таковы:- малый объем;- изображение одного или нескольких событий;- четкий конфликт;- краткость изложения;- закон выделения главного героя из среды персонажей;- раскрытие одной, доминирующей черты характера;- одна проблема и вытекающее из этого единство построения;- ограниченное количество персонажей;- полнота и законченность повествования;- наличие драматургического построения.

Исходя из названных признаков, можно вывести определение рассказа: Рассказ - небольшое повествовательное художественное произведение про одно или несколько событий в жизни человека или группы людей, в котором изображаются типовые картины жизни. Таким образом, рассказ обособляет частный случай из жизни, отдельную ситуацию и придает им высокий смысл [32, 59]. Главная задача рассказчика - передать событие, образ, в его доподлинной уникальности. Жанровое отличие рассказа ряд исследователей видит в особенностях изображения характера: в рассказе он статичен, то есть не меняется в поступках и действиях, а только раскрывается. Малый размер произведения влечет необходимость создавать строго ограниченный по объему материал, рассказ держит автора в строгости и композиционной, и стилистической. Особую роль в создании картины в рассказе играет художественная деталь, т.е. особо содержательная подробность. Она помогает автору добиться предельной сжатости изображения.

3.2.2 Своеобразие короткого рассказа У.С. Моэма

«Рассказ - произведение, которое читается в зависимости от его длины, от десяти минут до часа и имеет дело с единственным, хорошо определенным предметом, случаем или цепью случаев, представляющих собой нечто цельное. Рассказ должен быть написан так, чтобы невозможно было ничего ни добавить, ни убавить» - У. С. Моэм [33, 69]. Моэм написал свыше 100 рассказов. Их условно разделяют на три группы. Первую серию рассказов, опубликованную в начале 20-х годов, объединяет антиколониальная тематика. Вторая серия рассказов, посвященная работе Моэма в «Интеллидженс Сервис», вышла отдельным сборником в 1928 году под заголовком «Эшенден, или Британский агент». Автор развенчивает миф, созданный буржуазной прессой вокруг «Интеллидженс Сервис», чья деятельность преподносилась в полулегендарном свете. Из третьей группы рассказов следует выделить рассказ "Падение Эдварда Бернарда". Моэм подвергает жесточайшей критике культ денег в буржуазном обществе. В одном из последних рассказов "Непокоренная" - Моэм выразил свое восхищение героизмом французского народа в его борьбе с фашистскими захватчиками [33, 71]. Произведениям Моэма присущ социальный протест, верность высоким моральным принципам, глубокий гуманизм, реалистичный подход к действительности.

Простота, ясность характеризуют произведения писателя. В начале XX века Моэм много экспериментировал с малой формой, по-разному объединяя рассказы для создания панорамной картины социальной жизни человека в переходный возраст. ( «Ориентиры», 1899, «Трепет Листа : маленькие истории островов Южного моря», 1921, «Каузарина», 1926, «Эшенден или британский агент», 1928, «Шесть рассказов, написанных от первого лица», 1931) . Материалом для данного исследования послужили рассказы из сборника «Эшенден или британский агент». Интересно то, что Моэм далек от романтизации шпионской жизни и отнюдь не склонен описывать разведчика как сверхчеловека. Так, британский агент Эшенден зачастую не обладает полной и точной информацией о том, что именно и главное с какой целью ему необходимо делать, судьбы сотен людей могут решаться посредством подбрасывания монетки. Рассказы-зарисовки из шпионской жизни связанны одним главным героем и каждый последующий является продолжением предыдущего. Рассказы Моэма - это уникальные произведения искусства, ироничные и невероятно образные, они заслуживают того, чтобы их читали. Намеренная абсурдность некоторых сравнений придает рассказам своеобразную прелесть. (Например, описание девушки, которая была так красива, что это должно было насторожить любого мужчину). Сборник состоит из нескольких рассказов, объединённых главным героем и темой - происшествия из жизни рыцарей "плаща и кинжала". Это неспешное повествование о происшествиях, где всё серьезное оборачивается фарсом: лучший агент, которого ставят всем в пример, безбожно лжет, недалёкая дама предаёт любимого, полицейские глупы, начальство цинично и хладнокровно. Постепенно напряжение нарастает, и Эшендену не удаётся остаться в стороне от трагических событий русской революции - он оказывается в Петрограде в переломный момент. Об этом последний, и, возможно, лучший рассказ в сборнике.

В каждом рассказе - целая жизнь, захватывающий сюжет, интрига и всегда в центре - столкновение незаурядной творческой личности с обществом. Сочные красивые слова, приправленные мудростью, юмором и спокойствием в любой ситуации.

Вне всякого сомнения, видение мира, которое Моэм излагает через свои рассказы, оригинально и нестандартно, хотя критики утверждали, что он не проявил новаторства и оригинальности ни в одном из жанров литературы. Наследие Моэма неравнозначно, а созданное им отмечено известной сдержанностью рационализмом в передаче биения жизни. Может быть, лучше своих критиков понимал это и сказал об этом он сам: "...в произведениях моих нет, и не может быть той теплоты, широкой человечности и душевной ясности, которые мы находим лишь у самых великих писателей" ("Подводя итоги") [29]. Но в его лучших книгах, выдержавших испытание временем и обеспечивших ему место в ряду классиков английской литературы XX века, ставятся большие, общечеловеческого и общефилософского плана, проблемы. Эмпирик и скептик, он приходит к вечным истинам на собственном опыте, предпочитая ничего не принимать на веру. Нужно отдать Моэму должное: он умел раскрыть примечательно индивидуальные, невообразимые, прямо-таки невероятные обличья, которые живут в реальном мире. В художественных произведениях - а Моэм значителен в первую очередь как художник - важна самобытность метода его художественного мышления, то, как именно он, У. Сомерсет Моэм, на своем материале и во всеоружии собственного стиля приходит к открытию известных истин о человеке и искусстве [33, 75].

3.3 Сомерсет Моэм в России

Лишь немногим известен невероятный факт о роли агента британской разведки и известного английского писателя Уильяма Сомерсета Моэма в организации антибольшевистского заговора в 1917 году, о котором сам Моэм достаточно подробно поведал в своей автобиографии «Подводя итоги», а также в своих рассказах о разведчике Эшендене, под именем которого вывел самого себя. Дело в том, что советские историки писали о подрывной деятельности разведок Англии, Франции и других стран против Советской власти, развязанной ими лишь после 7 ноября 1917 года. Деятельность же Моэма в России завершилась через несколько часов после начала Великой Октябрьской социалистической революции, а потому осталась вне внимания советских историков. После же свержения Советской власти российские историки старались как можно меньше говорить о вмешательстве иностранных спецслужб в дела нашей страны.

По натуре Моэм был человеком сугубо партикулярным, однако и ему доводилось соприкасаться с делами войны и мира. Речь идет не об участии в боевых операциях, а о том, что принято именовать "тайной войной". Первый раз это было в конце 1910-х годов. Моэм согласился тогда выполнить для британской разведки деликатную миссию. Он был послан в ряд европейских стран для тайных переговоров с целью, не допустить их выхода из войны. С той же целью и еще с заданием помочь Временному правительству удержаться у власти он прибыл в Россию после Февральской революции. Не без изрядной доли самоиронии он уже стариком писал о том, что миссия сия была неблагодарной и заведомо обреченной, а сам он - никудышным «миссионером» [29].

Тем не менее, и этот опыт, судя по всему, пригодился ему как писателю, обогатив знанием "тайной войны" во всей ее отнюдь не романтической, жестокой, а то и отталкивающей наготе.

Итак, как писатель стал разведчиком? Хотя Великобритания не была единственной страной мира, в которой некоторые писатели были по совместительству «рыцарями плаща и кинжала», в этой стране раньше других сложилась традиция использовать авторов художественных произведений для тайного информирования правительства. Чтобы предотвратить новые революционные потрясения вроде тех, что случились в Англии в XVII веке, правящие круги этой страны старались получить надежные сведения о подспудных течениях в обществе, могущих дестабилизировать существующий строй. Известно, что граф Оксфорд, влиятельный вельможа при дворе королевы Анны (1702 - 1714 гг.), писал: «Было бы крайне полезно иметь на стороне правительства скромного писателя хотя бы даже для точного изложения истины» [34]. Справедливо рассудив, что острую наблюдательность писателя, его нешаблонный и независимый ум, способность найти емкие слова и яркие образы для изложения наблюдений и выводов можно использовать для получения своевременной и содержательной информации, глубоких и оригинальных суждений, граф привлек для конфиденциального информирования властей Даниеля Дефо и Джонатана Свифта. А вскоре автор «Робинзона Крузо» создал эффективную организацию для общенациональной системы слежки за настроениями в обществе, их анализа, принятия соответствующих мер. По мере же распространения британских владений по всему миру Лондон стал принимать меры, чтобы получить высококачественную информацию о том, что творилось на всей планете. Писатели использовались не только для сбора информации и аналитической обработки, но и для организации тайных операций, которые были возможны благодаря связям мастеров слова в различных общественных кругах многих стран земного шара, а также доверию к ним в обществе. Кроме Моэма британскими писателями-разведчиками были Грэм Грин, Ян Флеминг и немало других видных авторов. Возможно, что готовность писателей Альбиона превращаться в разведчиков объяснялась отчасти романтическим ореолом, которым была всегда окружена разведка в этой стране. До сих пор Великобритания заметно опережает другие страны мира по тиражам «шпионских романов». Более того, считается, что именно Сомерсет Моэм положил начало жанру современного шпионского романа книгой "Эшенден, или британский агент" (1928), которая частично была основана на личном опыте писателя. Альфред Хичкок использовал несколько отрывков из этого текста в фильме "Секретный агент" (1936), в частности истории "Предатель" и "Безволосый мексиканец".

Сам Моэм объяснял свое согласие сотрудничать с военной разведкой Великобритании так: «Работа привлекала меня благодаря моей любви к романтике и в то же время из-за тяги к абсурдным и смешным ситуациям». Судя по его автобиографии и его рассказам о разведывательной деятельности, начавшейся вскоре после вступления добровольцем в ряды британской армии в 1914 году, писатель получил в избытке романтику, а также немало абсурдных и смешных ситуаций [34].

У Моэма были неоднозначные мотивы для работы в разведке. Во время войны он ощущал себя патриотом, хотя до войны очень критично относился к собственной стране. После объявления войны он заявил, что сейчас единственное, что имеет значение - это спасение родины. Кроме того, Моэма очень интриговала сама профессия секретного агента. Он всегда хотел скрытно оказывать влияние, прячась за сценой, тайно дергать за нити других людей. Он любил больше слушать, чем говорить, любил провоцировать людей на откровения, что очень полезно в работе шпиона. Моэм восхищался русской литературой, изучал русский язык, говорил по-русски и очень любил посещать Россию. По всем этим трем причинам служба в разведке открывала для него очень интересные перспективы [35].

3.4 Россия в рецепции Сомерсета Моэма

Моэм прибыл в Петроград в августе 1917 года. Маршрут был непростым. Он добрался на пароходе до Владивостока, откуда должен был проследовать Транссибирским экспрессом в Петроград. Путь был очень далеким и далеко не каждый пассажир с легкостью осиливал эту дорогу. Моэм также не проявил фантастической выносливости, хотя начинался этот путь довольно приятно. Предоставим слово самому Моэму и вспомним, как он в рассказе «Белье Мистера Харрингтона» описывает дорогу в Петроград своего героя - тайного агента Эшендена: «Когда Эшенден поднялся на палубу и увидел впереди низкий берег и белый город, он почувствовал приятное волнение. Утро только начиналось, солнце едва встало, но море было зеркальным, а небо голубым. Уже становилось жарко, и день обещал палящий зной. Владивосток. Ощущение возникало такое, что ты и правда очутился на краю света. Позади Эшендена был долгий путь - из Нью-Йорка в Сан-Франциско, на японском пароходе через Тихий океан в Иокогаму, затем из Цуроги на русском пароходе - он единственный англичанин среди пассажиров - по Японскому морю на север. Из Владивостока ему предстояло отправиться на транссибирском экспрессе в Петроград» [36].

Транссибирский экспресс был в те годы настоящим "русским чудом". О нем писали газетчики, в сознании западного читателя возникали волнующие картины экзотической таежной жизни - бескрайние леса, высоченные деревья, волки и медведи. Этот маршрут всегда волновал кинематографистов разных стран, он предоставлял сценаристам и режиссерам уникальные возможности создания приключенческих лент на экзотическом сибирском материале. Но автор ничего не сообщает читателю об этой таежной экзотике. И дело тут вовсе не в том, что Моэм по натуре не был автором приключенческих романов. Просто его целиком поглощала возложенная на него миссия. Вот что пишет Моэм об Эшендене - герое, которого он написал с самого себя: «Такого важного поручения он еще не выполнял, и ему нравилось чувство ответственности, которое оно в нем вызывало. Он никому не подчинялся, он располагал неограниченными средствами (в потайном поясе под одеждой он вез аккредитивы на такую гигантскую сумму, что испытывал ошеломление всякий раз, когда вспоминал про них), и хотя от него требовалось сделать то, что превосходило человеческие возможности, он этого не знал и готовился взяться за дело в полной убежденности в успехе. Он верил в свою находчивость. При всем его уважении и восхищении эмоциональностью рода людского, интеллект себе подобных особого почтения ему не внушал: человеку всегда легче пожертвовать жизнью, чем выучить таблицу умножения»[36]. Путь из Владивостока в Петроград описывается Моэмом отнюдь не как цепь приключений, а скорее как контемплятивный диалог с самим собой. Это замечательный фрагмент психологической прозы. И все же в унылый распорядок вагонных будней вплетается какая-то приключенческая интрига.

Однажды пассажирам сообщили, что была попытка взорвать мост впереди, и что на станции за рекой какие-то беспорядки, и не исключено, что поезд остановят, и все, кто едет в нем, будут выброшены из вагонов или арестованы. Приключения на трассе, соединяющей Москву с Владивостоком, всегда волновали умы писателей и кинематографистов, а в частности, тот факт, что внешнее бытовое благополучие экспресса, налаженная жизнь пассажиров, не исключают интриги, приключенческих поворотов сюжета.

Этот этап путешествия Моэма прошел без приключений. Однако Транссибирский экспресс идет только до Москвы, а это означает, что в Петербург Моэм добирался по Николаевской железной дороге. Таким образом, Николаевский (ныне Московский) вокзал стал для него первой петроградской достопримечательностью. На масштабность здания обращали внимание многие зарубежные писатели. Например, Кнут Гамсун зашел в вокзальную часовню, описал ее в своих мемуарах. А немецкий художник Генрих Фогелер назвал Николаевский вокзал самым тихим в Европе. Известно, что Герберт Уэллс жил в Петербурге в "Астории", но Моэм выбрал другой отель. Он остановился скорее всего в "Гранд отель д'Юроп" и сразу же начал знакомиться с городом. Ведь до этого он знал Петербург лишь как место действия некоторых знаменитых русских романов. Гостиница "Гранд отель д'Юроп" (в советское время она называлась "Европейская") традиционно считалась одним из самых богатых отелей города. В разные годы в ней останавливались Клод Дебюсси, шведский король Густав Пятый, Герберт Уэллс, Бернард Шоу. Позднее, в послевоенное время - Элизабет Тэйлор [37] . В начале ХХ века в Петербурге было принято следовать так называемой нордической моде. Она охватывала широкие круги аристократии и интеллигенции и вошла в историю как одно из самых интересных модных поветрий. Оно проявлялось в разных формах, но главным образом в интересе читателей к скандинавской литературе. Россию буквально наводнили произведения Стриндберга, Гамсуна, Ибсена. Издавались прекрасно оформленные альманахи Фьорды и Северные сборники. Пьесы драматургов Скандинавских стран ставили лучшие театры.

Русские художники создавали полотна в манере крупнейшего шведского художника Андерса Цорна. Все это были разнообразные проявления русской нордомании - страсти ко всему северному [37]. Понятие "северное" чаще всего связывали с понятием "скандинавское". В Петербурге и Москве ставились пьесы Гамсуна и Стриндберга, в журналах печаталась графика норвежца Веренскьольда и датчанина Виллюмсена, женщины носили прически в стиле героинь шведского символизма и модерна. Туристы посылали в Россию почтовые карточки с видами стран Скандинавии. Отметим, что при этом в других странах не было такой всепоглощающей страсти к культуре Скандинавии и к той части своего собственного искусства, которая связана с Севером. Нордомании не было ни в США, ни в Великобритании, а в России она была. Ученые и публицисты написали горы статей об этом явлении и все же почти мистическая тяга к Северу, охватившая русский художественный мир, а затем и русскую публику, так и не нашла объяснения. В Великобритании не было понятия нордомания, но очень широкое распространение имело понятие ибсенизм. Процитируем еще несколько строк из рассказа Белье мистера Харрингтона:«Эшендену вспомнился "Росмерхольм". В свое время он был пылким ибсенистом и даже кокетничал с мыслью, не выучить ли норвежский, чтобы, читая мэтра в оригинале, проникнуть в тайную суть его мыслей. Однажды он видел Ибсена во плоти, тот допивал кружку мюнхенского пива» [36]. Итак, нордомания надолго поселилась в сердцах российской читающей публики. Россия словно вписывала себя в романтичный мир Скандинавии, стремясь слиться с северными народами. В этой атмосфере и протекала жизнь британского агента Сомерсета Моэма.

Мы не знаем, кого он приглашал к себе в гостиницу, а с кем виделся на рабочем месте, то есть в Британском посольстве. Однако до нас все же дошли сведения о том, какие задания было поручено выполнять прототипу Эшендена. Эти задания предполагали знакомство с английскими шпионами, которых в столице России было множество. Агенты Брюс Локарт и Сидней Рейли впоследствии стали героями легенд. Местом их встреч был ресторан "Вена" на углу Малой Морской и Гороховой улиц. Для Моэма общение с этими асами разведки было повседневностью. Итак, в августе семнадцатого писатель прибыл в Петроград и приступил к выполнению "разового" задания: исследовать общественные настроения. Он был проинструктирован, что важным источником информации являются уличные разговоры. Кто и как фиксировал эти разговоры, мы не знаем. Известно лишь, что Моэм начал анализировать случайные высказывания, но языковой барьер помешал "подслушиванию".

Тем не менее, информация собиралась и направлялась в "центр". Моэм не пользовался модной телефонной связью. Он увлекся шифровальным делом (к тому же в Швейцарии он прослушал курс по этой дисциплине) и с интересом наблюдал, как кодируются сообщения. Донесения были письменными: писатель был заикой и не мог вести долгих телефонных бесед. Поэтому он передоверял свои мысли бумаге, полагаясь на надежность шифровальных кодов. Но все эти действия были лишь верхним слоем деятельности британского агента. На него была возложена очень серьезная миссия, которая вовсе не была в чистом виде дипломатической.

Говоря о своей поездке в Россию, Моэм писал: «Я направлялся как частный агент, которого при необходимости могли дезавуировать. Мои инструкции требовали, чтобы я вступил в контакт с силами, враждебными правительству, и подготовил план, который бы удержал Россию от выхода из войны»[29]. В это время главной целью Великобритании было добиться продолжения участия России в Первой мировой войне. Между тем, по признанию бывшего британского премьер-министра Д.Ллойда Джорджа в его мемуарах, западные союзники прекрасно знали, что русских солдат гонят почти безоружными в бой.

Ллойд Джордж писал: «По храбрости и выносливости русский солдат не имел себе равных среди союзников. Но военное снаряжение русской армии по части пушек, винтовок, пулеметов, снарядов и транспортных средств было хуже, чем у всех, и по этой части русских били более малочисленные противники, часто уступавшие русским по боевым качествам; так убивали русских миллионами, в то время, как у них не было никакой возможности защиты или мести» [34]. Ллойд Джордж признавал: «Если бы французы со своей стороны выделили хотя бы скромную часть своих запасов орудий и снарядов, то русские армии, вместо того чтобы быть простой мишенью для крупповских пушек, стали бы в свою очередь грозным фактором обороны и нападения... Пока русские армии шли на убой под удары превосходной германской артиллерии и не были в состоянии оказать какое-либо сопротивление из-за недостатка винтовок и снарядов, французы копили снаряды, как будто это было золото» [34]. Рост антивоенных настроений в России и влияния большевиков за прекращение империалистической бойни в 1917 году беспокоили Лондон. Желая по-прежнему гнать «на убой» русских солдат, британское правительство стало готовить тайный заговор с целью предотвратить выход России из войны. «Рыцарь плаща и кинжала» Моэм должен был добиться того, чтобы новые миллионы русских людей гибли, защищая интересы Великобритании и других стран Антанты в их борьбе за мировое господство. По словам писателя, для реализации задания он имел «неограниченные денежные средства». После долгой поездки через Атлантический океан, США, Тихий океан и по Транссибирской железной дороге Моэм прибыл в Петроград. С первых же минут пребывания в петроградской гостинице Моэм смог убедиться в тогдашних трудностях России, к которым он не был готов после своей разведывательной деятельности в Швейцарии, Франции и других странах Западной Европы. В своем рассказе о разведчике Эшендене он писал, что во время первого же завтрака в первоклассной питерской гостинице он не смог получить хлеб, масло, сахар, яйца и даже картошку.

Знаменитому разведчику столичный город мог предложить на завтрак лишь рыбу и зелень.

Не лучше была и политическая обстановка в стране и ее столице. «Дела в России ухудшались, - писал Моэм. - Керенский, глава Временного правительства, был снедаем тщеславием и увольнял любого министра, который, как ему казалось, представлял угрозу для его положения. Он произносил бесконечные речи. Нехватка продовольствия становилась все более угрожающей, приближалась зима, и не было топлива. Керенский произносил речи. Находящиеся в подполье большевики активизировались, Ленин скрывался в Петрограде, говорили, что Керенский знает, где он находится, но он не осмеливался арестовать его. Он произносил речи» [36]. Англия решила свергнуть тщеславного болтуна и установить в России «твердую власть», необходимую ей для продолжения войны против Германии. В осуществлении этого замысла Моэм был не простым исполнителем, а инициативным организатором и вдохновителем политического заговора. Изобразив себя в автобиографическом рассказе о разведчике Эшендене, Моэм писал: «Составлялись планы. Принимались меры. Эшенден спорил, убеждал, обещал. Он должен был преодолеть колебания одного и бороться с фатализмом другого. Он должен был определить, кто был решительным, а кто самонадеянным, кто был искренним, а кто слабовольным. Ему приходилось сдерживать раздражение во время русского многословия, он должен был быть терпеливым с людьми, которые хотели говорить обо всем, кроме самого дела; он должен был сочувственно выслушивать напыщенные и хвастливые речи. Он должен был остерегаться предательства. Он должен был потакать тщеславию дураков и уклоняться от алчности корыстолюбивых и тщеславных. Время поджимало»[36].

Еще в пути из США в Петроград Моэма сопровождали «четыре преданных чеха, которые должны были действовать в качестве офицеров связи между мною и профессором Масариком, имевшим под своим командованием что-то около шестидесяти тысяч своих соотечественников в различных частях России». [36]. Чехословацкий корпус был не единственной организованной силой, участвовавшей в исполнении замыслов Лондона. Моэм упоминал о своих постоянных контактах с вождем эсеровских террористов Борисом Савинковым, убийцей министра внутренних дел России В.К.Плеве и великого князя Сергея Александровича. Беспощадный террорист произвел на Моэма неизгладимое впечатление - «один из самых поразительных людей, с которым я когда-либо встречался»[29]. Вместе с Савинковым в организации заговора участвовали и другие правые эсеры - его единомышленники. Поскольку же Савинков был заместителем военного министра Временного правительства и комиссаром Юго-Западного фронта, он сблизился с генералом Алексеевым, когда тот заменил Корнилова после его ареста на посту начальника генерального штаба. Поэтому Моэм смог привлечь к заговору и военных, которые затем возглавили белую Добровольческую армию. К концу октября 1917 года Моэм завершил свою работу по созданию мощной подпольной организации. Он отправил зашифрованный план государственного переворота в Лондон. Моэм утверждал, что «план был принят, и ему были обещаны все необходимые средства»[29]. Однако великий разведчик попал в цейтнот. В немалой степени это было связано с тем, что правящие круги России проявляли патологическую неспособность к быстрым действиям даже во имя самосохранения. Моэм писал: «Бесконечная болтовня там, где требовались действия, колебания, апатия, когда апатия вела к разрушению, высокопарные декларации, неискренность и формальное отношение к делу, которые вызвали у меня отвращение к России и русским» [36].

«Отвращение» к власть имущим, перенесенное на страну и народ, помешало Моэму увидеть главные причины внутренней слабости верхов - их глубокий конфликт с народом, их неспособность выражать его интересы и действовать во имя народа.

Активности Моэма, беспощадности террориста и писателя Савинкова, деловой решимости руководителей чехословацкого корпуса и других участников заговора оказалось недостаточно. Им противостояла организованность большевистской партии во главе с Лениным, их бдительность по отношению к проискам врагов революции. Уже 14 сентября И.В.Сталин в своей статье «Иностранцы и заговор Корнилова» предупредил об активном участии британских подданных в заговорщической деятельности на территории России [34]. Тем временем, по свидетельству Моэма, в конце октября 1917 года «слухи становились все более зловещими, но еще более устрашающие параметры приобрела реальная активность большевиков. Керенский носился взад и вперед, как перепуганная курица. И вот грянул гром. В ночь 7 ноября 1917 года большевики восстали. Министры Керенского были арестованы»[36].

На другой же день после победы Октябрьской революции Моэма предупредили, что большевики разыскивают тайного резидента Великобритании. Отослав шифрованную телеграмму, вождь заговора срочно покинул Россию. Великобритания направила специальный боевой крейсер, чтобы вывезти своего супершпиона из Скандинавии. Моэм был крайне разочарован своей неудачей и до конца жизни был уверен, что «существовала известная возможность успеха, если бы я был направлен на шесть месяцев раньше» [29].

Рассматривая образ России в рецепции писателя, стоит упомянуть его заметки об искусстве. В новелле «Бельё мистера Харрингтона» Моэм обнажает оборотную сторону русского искусства, ломая стереотип, что русские писатели черпали стиль своего изложения из зарубежной литературы. Когда Европа открыла для себя русских классиков, она погрузилась в их произведения без остатка, английские писатели подражали и восхищались русской литературой: «Эшенден видел необъятные русские степи, и Кремль в перезвоне колоколов, и торжественную пасхальную службу в Исаакиевском соборе, и серебристые березовые рощи, и Невский проспект. Чего только он не видел в ее глазах, просто поразительно. Они беседовали об Алеше из "Братьев Карамазовых", о Наташе из "Войны и мира", об Анне Карениной и об "Отцах и детях"… Так похоже на русский роман! И он словно увидел перед собой страшные и трогательные страницы, и еще страницы, и еще страницы, на которых Достоевский описал бы подобный случай. Он знал, какие терзания испытывали бы персонажи - разбитые бутылки шампанского, поездки к цыганам, водка, обмороки, каталепсия и длинные-предлинные монологи, которые произносили бы все до единого»[36]. Тема Русской революции показана писателем в таком аспекте, что невольно проводишь для себя параллель с последними событиями современной России. "Этой стране не хватает цивилизации" [36], это по-прежнему сохранилось и, действительно, является поводом не только для размышлений, но и для определённых изменений в сознании. В своих рассказах Моэм показал истинных русских во всей красе: «Ах, эти русские! Как увлекательна их жизнь». Писатель дает яркие зарисовки русских, подчеркивая их характерные черты и особенности: «Ела она с аппетитом. Эшенден уже успел заметить, что аппетит у нее очень хороший. Он решил, что это русское свойство: ведь невозможно себе представить, что Анна Каренина днем обходится булочкой с кофе, не правда ли?» [36]. В рассказе Моэма мы находим строки, иллюстрирующие обескураживающее впечатление, производимое на англичан русскими: «- Странные они какие-то, эти русские. Вы знаете, что сделала Далила? сказал он внезапно. - Встала в экипаже посреди улицы и на глазах у всех прохожих сняла с себя панталоны. Разорвала их пополам и одну половину отдала мне, а вторую использовала как бинт. В жизни я не чувствовал себя так нелепо…эти русские очень эмоциональны…» [36]. Писатель так же подчеркивает выраженный патриотизм русских: «Я русская. Мое место здесь. Я не покину родину, когда родина особенно нуждается во мне» [36].

С. Моэм заостряет внимание на пропасти во взглядах, на полярности мировоззрений двух культур: «А не кажется ли вам, что в этом есть некоторая бессердечность? По-вашему, честно навязывать повару лишнюю работу? Вы, англичане! Вы все одинаковы, вы смотрите на слуг, как на автоматы. Вам не приходит в голову, что у них такое же сердце, как у вас, такие же чувства, такие же эмоции? Есть ли у вас право удивляться, что недовольство пролетариата закипает, когда буржуа вроде вас столь чудовищно эгоистичны?» [36]. Не смотря на многочисленные лестные отзывы о России, отношение писателя к стране в целом отрицательное, что демонстрируют строки из рассказа «Белье мистера Харрингтона»: «- Ну, хорошо, я уеду. И с удовольствием. Я здесь за все это время ни разу прилично не поел, и я пошел на то, о чем даже помыслить не мог - пил кофе без сахара, а когда мне выпадала удача и я получал ломтик ржаного хлеба, то был вынужден есть его без масла. Миссис Харрингтон просто не поверит, что мне пришлось перенести. Этой стране требуется организованность... Я натерпелся достаточно в этой стране и не намерен бросать здесь четыре отличные рубашки, чтобы их носили орды чумазых большевиков. Его настойчивость возвела это белье в символ»[36]. Моэм выражает негативное отношение к стране: «Я сыт ими по горло. Я сыт по горло Толстым, сыт по горло Тургеневым и Достоевским, сыт по горло Чеховым. Я сыт по горло интеллигенцией. Я стосковался по людям, которые не меняют своих намерений каждые две минуты, которые, обещая, не забывают о своем обещании час спустя, на чье слово можно положиться; меня тошнит от красивых фраз, от краснобайства и позерства...» [36].