В эссе «The Art of Fiction» (1884) Джеймс сформулировал главный принцип в отношении между искусством и реальностью: «One can speak best from one's own taste, and I may therefore venture to say that the air of reality (solidity of specification) seems to me to be the supreme virtue of a novel -- the merit in which all its other merits… helplessly and submissively depend. If it be not there, they are all as nothing, and if these be there they owe their effect to the success with which the author has produced the illusion of life. The cultivation of this success, the study of this exquisite process, form, to my taste, the beginning and the end of the art of the novelist».

Художник, по Джеймсу, отображает не саму реальность, а атмосферу реальности (air of reality), термин расплывчатый, который Джеймс так и не раскрыл и не уточнил. Художник, исходя из количества накопленных ощущений и впечатлений, воссоздает субъективную реальность. Писатель отображает не жизнь, а иллюзию жизни, которая может не иметь точек пересечения с объективной реальностью. Художественный текст оценивался Джеймсом по эстетическим качествам, не учитывая социальный контекст. Обвинения в том, что реализм Джеймса был «rooted in an aesthetics of fiction which posed as objective, but which in fact was rather primitive, based on the critics' subjective view of what constituted reality or 'truth to life'» Richards C. Occasional Criticism: Henry James on Ivan Turgenev. P. 469., безосновательны как раз потому, что художник отображает не объективную реальность, а субъективную. Справедливее будет говорить о «a critical shift away from that sense of art's subordinate and relative relationship to life, in which the realist movement had its origins. …the concept of the air of reality is handled with a license which moves the absolute centre of value towards art itself and away from the life it mirrors» Turton G. Turgenev and the Context of English Literature 1850-1900. London, New York: Routledge, 1992. P. 35.. Искусство не подчиняется реальности: оно самостоятельно и само определяет, что отображать и какими средствами. Искусство становится самодостаточным в том, что оно не сводится к миметическим свойствам и должно оцениваться по своим особым критериям. Поэтому джеймсовский «the aspect of things» проблематизируется с изменением критериев оценки романа, которые должны учитывать исторический и социальный аспекты. Эстетическая система Джеймса в данном случае стоит особняком и из сегодняшнего дня может казаться устаревшей и примитивной.

Глин Тертон придерживается позиции, что Джеймс, перенимая взгляды Тургенева на искусство, не осознавал, что Тургенев как раз понимал значимость исторической реальности и степень того, насколько объективная реальность определяет искусство. В письме Боткину Тургенев писал: «Бывают эпохи, где литература не может быть только художеством - а есть интересы высшие поэтических интересов».

Особенно в ранних рецензиях на книги Тургенева Джеймс допускает суждения, указывающие на его слабое понимание политической ситуации в России. «Некий наш знакомый, неудержимый фантазер, даже утверждает, что автор «Дыма» (который он считает шедевром Тургенева) попросту изобразил себя в Павле Кирсанове. Двадцать шансов против одного, что это не так, но все же мы позволим себе сказать, что для читателя, дерзающего иногда строить догадки, очарование тургеневской манеры во многом заключается именно в этом трудно постижимом сочетании аристократического духа и демократического ума» Джеймс Г. Женский портрет. М.: Наука, 1981. С. 499.. Павел Петрович, аристократ с «щегольски-сухой» душой, в облике которого все было правильно и изящно, для которого была прочность «основания… общественного здания», в романе «Отцы и дети» выведен как отрицательный персонаж, поэтому сравнение Тургенева с Кирсановым, которое Джеймс считал похвалой, не обосновано. В рецензии на «Новь» Джеймс описывает героинь романа: «…образ Марианны сам по себе, как мы уже отмечали, очень жизненный, все же должен сознаться, что из всех тургеневских девушек эта героиня кажется нам наименее привлекательной; наперекор, вероятно, намерениям автора Марианне недостает обаяния и мягкости: слишком уж она язвительна со своей теткой, госпожой Сипягиной, какой бы чуждой та ей ни была по духу. В романе еще немало персонажей, которым за недостатком места нам не удастся воздать должное. Особенно хороша Машурина, женщина - борец за «общее дело», крупное, некрасивое, нескладное, но кристально чистое и правдивое существо. Эта радикалка, добившаяся аттестата акушерки, тайно влюблена в Нежданова, который не только ничего об этом не знает, но ужаснулся бы, если бы узнал. Она - одна из тех в высшей степени своеобычных фигур, которые так удаются Тургеневу. Мы также вынуждены пройти мимо госпожи Сипягиной, дамы, отмеченной сходством с Сикстинской мадонной Рафаэля и представляющей женский вариант просвещенного либерализма - представляющей его таким образом, что читателя пробирает дрожь» Джеймс Г. Женский портрет. М.: Наука, 1981. С. 506..

Все описания - «портретные» описания, с акцентом на душевные характеристики, их своеобычность, тогда как опущен социальный аспект, то, соответствовали ли описанные типы реально существующим в России того времени типам женщин.

Рассказ «Муму» Джеймс так вкратце пересказывает: «В «Муму» он [Тургенев] рассказывает о глухонемом дворнике - крепостном крестьянине - и комнатной собачонке». Уже то, что Муму для Джеймса была опознана как комнатная, ручная собака, позволяет говорить о том, что рассказ был прочитан им вне социального контекста, как рассказ о «братьях наших меньших». Эти «ошибки» Джеймса в идентификации исторического контекста в прозе Тургенева предполагают две гипотетические ситуации: а) Джеймс не знал особенностей политического климата России и деталей ее социального устройства и оценивал прозу Тургенева по эстетическим признакам; б) Джеймс знал особенности политического климата России и детали ее социального устройства (хотя и не слишком глубоко) и оценивал прозу Тургенева по эстетическим признакам. Какая бы ситуация не была верной, политическое знание и эстетическая оценка текстов не составляют единое целое и не зависят друг от друга. Сознавал ли Джеймс позицию Тургенева и обусловленность его прозы исторической ситуацией или не сознавал, это не влияет на усвоение и транслирование определенных элементов художественного мира Тургенева. Если в системе Джеймса искусство было самодостаточно и свободно от исторических обстоятельств, то модель художественного мира Джеймса никак не зависела от того, была ли детерминирована исторически модель Тургенева.

Социально-историческая детерминированность текста для Джеймса, наоборот, как бы подмывает его художественную ценность. «…рассказы Тургенева, составившие «Записки», кажутся нам не столько страстным piece de circonstance, сколько беспристрастным произведением искусства» Джеймс Г. Женский портрет. М.: Наука, 1981. С. 498.. Укорененность художественного текста в реальность не добавляет этому тексту художественной ценности. Иллюзия жизни создается по законам искусства, а не по законам жизни. Соответственно критиковать Генри Джеймса за то, что он не «присвоил» вместе с элементами эстетики Тургенева еще и его «политику», было бы логической ошибкой. Тертон опять же ставит в вину Джеймсу художественные различия с Тургеневым: «…at certain times he [James] unwittingly exposes differences in artistic outlook between himself and Turgenev» Turton G. Turgenev and the Context of English Literature 1850-1900. London, New York: Routledge, 1992. P. 44.. Но в задачи Джеймса и не входило скопировать взгляды Тургенева. Скорее уместнее говорить о «селекции», о которой писал Джеймс, так определяя искусство. Джеймс акцентировал и транслировал только те элементы художественного мира и те эстетические взгляды Тургенева, которые были ближе всего к его собственным. «Политика» в их число не входила.

3.2 «Княгиня Казамассима» Генри Джеймса как вариант тургеневской «Нови»

Если критику Джеймса можно назвать художественной в том смысле, что он создавал в ней «портреты» писателей по аналогии с «портретами» художественных героев и героинь (в том числе и свой собственный, см. предисловия к Нью-йоркским переизданиям его романов), то художественную прозу писателя можно рассматривать как продолжение критики. «Throughout his life, James could never resist the impulse to rewrite novels written by others, a habit that cost him more than one friendship» Davidson R. The Master and the Dean: The Literary Criticism of Henry James and William Dean Howells. Columbia and London: U of Missouri P, 2005. P. 26.. Джеймс строил свои романы даже не на чужих романах, а на собственной критике этих романов. Можно сказать, что «…Джеймс занимается не столько подражанием Тургеневу, сколько его переписыванием. …он одновременно показывает, как ее [тургеневскую историю] можно было рассказать по-иному, пытаясь устранить то, что виделось изъяном его художественной манеры» Уракова А. Иван Тургенев в восприятии Генри Джеймса: между ученичеством и персональным мифом. С. 470.. Отношения между писателем и критиком Джеймс определял так: «His [artist's] particular organism constitutes a case, and the critic is intelligent in proportion as he apprehends and enters into that case» James H. Literary Criticism. Vol. 2, French Writers, Other European Writers, the Prefaces to the New York Edition. Ed. Leon Edel and Mark Wilson. New York: Library of America, 1984. P. 524.. Соответственно разобрав этот case - роман-первоисточник, Джеймс на основе его создает свое произведение, пропустив первоисточник через свою авторскую призму и ликвидируя те «ошибки» первоисточника, которые Джеймс нашел и счел возможными их исправить. Так, Джеймс реагирует не на оригинальную ситуацию, ставшую как бы первоосновой чьего-то романа, а на сам роман. Джеймс дает ответ не реальности, но литературному отражению реальности, что ложится в его систему искусствоцентричности мира. Короткий литературный горизонт Джеймса (см. гл. 2) определяет тот набор первоисточников, которым Джеймс «отвечает»: это не продолжение или преодоление традиций прошлого, а работа только с Мастерами настоящего, создание новой формы из текущего момента.

Каждый роман Джеймса создается с «подсвечиванием» не только основных элементов художественной системы другого автора, но и с акцентуализацией отличий Джеймса от того автора, которому он отвечает. Так получается, что ни один роман Бальзака не «подсвечивает» свою «бальзаковость», как ее подсвечивает «Washington Square» Джеймса; ни один роман Тургенева не «подсвечивает» свою «тургеневость», как подсвечивает ее «The Princess Casamassima» Джеймса Brodhead R. The School of Hawthorne. New York: Oxford University Press, 1986. P. 116-117.. Такую работу с литературными основами вряд ли можно назвать «…своего рода состязание с мэтром, попытку исправить, переделать, переписать его тексты» Уракова А. Иван Тургенев в восприятии Генри Джеймса: между ученичеством и персональным мифом. С. 476.. Скорее это было «практическое» прочтение тех литературных произведений, которые казались ему запасом художественного потенциала, израсходованного не так или не полностью, как бы это мог сделать сам Джеймс.

В послевоенное время американские исследователи начали реконструкцию влияний отдельных произведений на прозу Джеймса. Дэвид Лернер в статье «The Influence of Turgenev on Henry James» (1941) провел анализ, где из ряда сопоставлений делалось заключение о структурных, сюжетных и тематических заимствованиях Джеймса у Тургенева. В задачи данной работы не входит типологическое сравнение художественных произведений двух писателей и установление возможного влияние прозы русского автора на прозу американского автора. На примере одного романа Генри Джеймса, «Княгиня Казамассима» (1886), рассмотрим, как возможным заимствованием Джеймс подчеркивал важнейшие для него элементы поэтики Тургенева и как «очищал» от тех, что не были ему близки. Данный роман интересен еще и потому, что в нем Джеймс сталкивает три разные художественные системы - Тургенева, Диккенса и Золя, одновременно подчеркивая их самые значимые черты и «опустошая» их: в отрыве от оригинальной среды эти системы теряют свои изначальные смысл и значение и находят новый смысл в новой среде.

В мемориальном эссе о Тургеневе Джеймс писал, что «Новь» - роман, опубликованный незадолго до смерти Тургенева, и самый его длинный - при всех своих достоинствах наименее совершенный» Джеймс Г. Женский портрет. М.: Наука, 1981. С. 528.. В частной переписке Джеймс признавался, что считает «Новь» провалом, но позже напишет достаточно комплиментарную рецензию на роман, что, видимо, объясняется нежеланием обидеть чувства друга, чей роман и без того был разруган критиками в России. Логично предположить, что в «Княгине Казамассиме» Джеймс «сознательно переписывал «Новь» Тургенева Уракова А. Иван Тургенев в восприятии Генри Джеймса: между ученичеством и персональным мифом. С. 474.. Триди, ссылаясь на записные книжки Генри Джеймса и их анализ Лайямом Пауэллом, пишет, что «There is much evidence, in James's own notebooks, that The Bostonians was influenced by Daudet's L'Йvangeliste, The Princess Casamassima by Turgeneff's Virgin Soil, and The Tragic Muse by the narrative techniques of Maupassant». Сюжетное сходства двух романов таково, что Лернер и часть современных исследователей сошлись на мнении, что откровенно «обворовывал» тургеневскую «Новь»: «James's pilfering of Turgenev's novel is so assiduous as to constitute something… closer to a sustained reference» Bell M. The Problem of American Realism: Studies in the Cultural History of a Literary Idea. Chicago: University of Chicago Press, 1993. P. 93.. Белл также называет «Княгиню Казамассиму» «ревизией» романа Тургенева, написанной после «ошибочного прочтения» Джеймсом исходного текста. Bell M. The Problem of American Realism: Studies in the Cultural History of a Literary Idea. Chicago: University of Chicago Press, 1993. P. 94. Лернер несколько в других терминах доказывал, что Джеймс «целиком заимствовал» у Тургенева и что «Книгиня Казамассима» - «almost exact duplication» «Нови» Lerner D. The Influence of Turgenev on Henry James. P. 50.. Сходство между двумя романами велико. Оба романа рассказывают о членах тайного общества, заговорщиках радикального толка, которые получают указания от некого безымянного таинственного руководителя. Протагонист романа Джеймса Гаяцинт Робинсон - почти копия героя тургеневского романа Алексея Дмитриевича Нежданова. Оба героя в конце заканчивают жизнь самоубийством. Есть разительное сходство и между отдельными сценами и эпизодами. Это и встреча между главным героем и аристократом, которая изменит ход жизни Нежданова и Робинсона (глава 3 в «Нови» и главы 12 и 13 в «Княгине Казамассиме»), и размышления героев при созерцании открывающегося из окна вида на владения аристократа, в чей дом приезжает жить главный герой (глава 7 в «Нови» и глава 22 в «Княгине Казамассиме»). Какова бы ни была внешняя схожесть сюжета и расстановки персонажей, роман Джеймса полностью оригинален: «Themes, human types and their arrangement vis-а-vis each other, stories and individual scenes may be drawn partly from Turgenev's work, but they are generally recast into a form which is essentially sui generis» Turton G. Turgenev and the Context of English Literature 1850-1900. London, New York: Routledge, 1992. P. 59..

На этом сходство между двумя романами практически заканчивается во многом потому, что «Джеймс смещает акценты: его в большей степени интересует конспирация в действии, нежели поколение современных анархистов» Уракова А. Иван Тургенев в восприятии Генри Джеймса: между ученичеством и персональным мифом. С. 475.. Джеймса интересует не идейная составляющая «Нови», не революционный тип героя, не модель революции, а модель конспирологического сообщества. Как убедительно показывают Беринджер и Тертон, Джеймс как бы убирает связь между реальными британскими заговорщиками и теми заговорщиками-анархистами, что изображены в «Княгине Казамассиме». Ранняя британская критика романа уже указывала на «выдуманность» романных подпольщиков: они "have little more force or dignity than a small boy under a sheet on Hallowe'en; they repeatedly approach the ludicrous». Cargill O. The Princess Casamassima: A Critical Reappraisal. P. 102. Джеймсу была нужна «морально интересная ситуация», которая бы полно раскрыла обострение чувств и воображения. Беринджер справедливо отмечает, что «James uses the novel to meditate on the role that the language of conspiracy had taken in Anglo-American society as a cultural imaginary» Beringer A. The Pleasures of Conspiracy in Henry James's The Princess Casamassima. P. 25.. История в «Княгиня Казамассима» сфокусирована на ситуации «незнания» и загадочной атмосферы вокруг нее. Герой романа Гаяцинт вовлечен в интригу не ради общего дела или с целью стать элементом подполья, способного оказать сопротивление правящему режиму. Само понятие революции притушено в романе. Участие в заговоре подпольщиков - возможность получить новый спектр «впечатлений», которые бы одновременно усиливали его восприятие мира и предоставляли доступ к таинственному. Джеймс создает атмосферу паранойи и даже некоторого локального апокалипсиса, который ожидается после реализации заговора. На уровне персонажа Джеймсу было важнее раскрыть локальное - устройство сознания заговорщика, а не комплексное - устройство террористической ячейки. Так и причины финального самоубийства двух романных протагонистов тоже берут свое начало в разном. Самоубийство Нежданова связано с его политическим неуспехом (вместо с поражением личностным и эстетическим - он теряет любовь и веру в свои поэтические способности). Гаяцинт Робинсон стреляет в себя по личным причинам, которые Тертон считает не настолько убедительными, чтобы оправдать самоубийство.

Как мы видим, Джеймс заимствует только эстетическую систему Тургенева, «деполитизируя» ее. Важнейшие элементы этой системы можно было показать, не только «очистив» ее от идеологического содержания, но и в контрасте с другими эстетическими системами, так же их «очищая» от связей с первоисточником.

Еще одна система, которую Джеймс использовал для этого романа, - натуралистическая система Золя. В ряде работ [см. Graham 1999, DeVine 2002] в описании «Княгини Казамассимы» используется термин «натуралистический» (в кавычках или без них), а роман рассматривается как «экспериментальная» работа Джеймса, написанная под влиянием теорий Золя. Любопытно, что отсылки в сравнении «Княгини Казамассимы» указывают не на схожесть этого романа с романами Золя, а на использование идей Золя в «теории», стоящей за созданием романа.

Если учесть имеющийся исторический материал и предыдущие исследования, посвященные истокам и предпосылкам к созданию «Княгини Казамассимы», то очевиден «натуралистический» подход Джеймса к написанию романа. Для «Княгини Казамассимы» «Джеймс изучал окружающую его героя среду: посетил одну из лондонских тюрем, завел специальный словарь «народных выражений» Шерешевская М. Генри Джеймс и его роман 'Женский портрет'. С. 553. . Записные книжки Джеймса указывают на то, что он следил за освещением в прессе, конкретно в лондонской «The Times», эпизода о существовании в Лондоне подпольной международной организации (что оказалось выдумкой). Тилли в своей книге доказывает, что Джеймс отчасти строил линию заговора, в который был вовлечен Гаяцинт, на другом эпизоде - освещавшемся эпизоде с попыткой покушения анархистов на немецкого императора. В целом же важным обстоятельством здесь является не то, что Джеймс не был достаточно осведомлен о жизни анархистского подполья, и не то, что кружки заговорщиков занимали крайне маргинальную позицию в политической жизни Британии и не играли почти никакой роли в общем перестраивающемся политическом климате, а то, что Джеймса занимал более всего вопрос формы, а не отображения исторической реальности в своем романе. Взять «натуралистическую» теорию на стадии планирования романа, чтобы потом ей почти демонстративно не воспользоваться - так Джеймс изощренным способом показывает свой отказ от формул и невозможность применения никакой «теории» к своей художественной системе.

Третьей художественной системой, которую использовал Джеймс для своего романа, была система Чарльза Диккенса. Диккенсовский «след» прежде всего был заметен в трех элементах романа: репрезентация городского пространства, образ героини Рози Мьюнимент (построенной по образу Дженни Рен, девочки-инвалида из романа «Наш общий друг» (1864)) и тюремная сцена из третьей главы, когда маленького Гияцинта приводят попрощаться с умирающей матерью. Энн-Клэр Ле Рест указывает на ряд работ, которые прямо характеризуют этот роман Генри Джеймса как диккенсианский. В частности происхождение героя из низких слоев и его восхождение в среде аристократов в сумме с хорошим воспитанием позволяют говорить о «происхождении» Гаяцинта из диккенсовского мира. На английский источник указывают еще «совершенно не свойственный Джеймсу мелодраматизм, равно как и акцент на коллизиях драматической интриги» Уракова А. Иван Тургенев в восприятии Генри Джеймса: между ученичеством и персональным мифом. C. 474..

Уже в ранней рецензии на «Our Mutual Friend» Джеймс назвал Диккенса «моралистом» James H. Literary Criticism. Vol. 1, Essays on Literature, American Writers, English Writers. Ed. Leon Edel and Mark Wilson. New York: Library of America, 1984. P. 857. и после этой негативной рецензии больше к нему не возвращался. Джеймс не мог не понимать, что эстетические системы Тургенева и Диккенса не могут быть соединены на одном художественном пространстве.

Тем не менее, включив в «Княгиню Казамассиму» три разные системы - Тургенева, Золя и Диккенса, Джеймс показывал контрастность этих систем и выхолащивал тот исходный смысл, который эти системы имели у своих создателей. Чем больше окон будет проделано в «доме литературы», тем полнее будет представлен создаваемый мир. «Деполитизация» Тургенева, «деморализация» Диккенса и «десистематизация» Золя обнажили те элементы их художественных миров и взглядов, которые были наиболее близки Генри Джеймсу. Способность расконтекстуализировать тексты-исходники показывает проницательность Джеймса как критика.

Заключение

Проведя анализ основных критических текстов Генри Джеймса о Тургеневе, ряда рецензий об американских и французских писателях, общекритических эссе, предисловий к Нью-Йоркскому изданию романов Джеймса и его романов до 1889 г., мы пришли к ряду выводов.

Художественная система И.С. Тургенева была выбрана Генри Джеймсом и кружком литераторов Новой Англии из-за ее внеположности двум другим системам - американской (недостаточность воображения) и французской (слишком сильный акцент на изображении жизни низов и сексуальности). Биография Тургенева представляла собой возможный вариант для подражания, что отчасти Джеймс и сделал, переехав в Европу и сблизившись с кружком Флобера и самим Тургеневым. Личное знакомство усилило впечатление от русского писателя. Когда на Западе начинает распространяться русская литература в переводах на английский, Джеймс продолжает ценить и «продвигать» прозу Тургенева, что говорит о выборе Тургенева за образец не просто как вариант от противного (непринадлежность американской и французской культурам), но как осознанный, сознательный выбор и признание уникальности Тургенева не просто на фоне русской литературы, но фоне всей мировой литературы.

Джеймс видел четкую зависимость между сознанием и личностью писателя и создаваемыми им произведениями. Чем чище и глубже было сознание художника, чем совершеннее были его книги. В корпусе критических работ о Тургеневе и ряд отсылок к Тургеневу в эссе и предисловиях к Нью-Йоркскому изданию Генри Джеймс создавал мифологический образ русского писателя, отчасти формировавшийся из-за личного знакомства двух писателей.

Персональный миф об образцовом писателе, далеком по происхождению, но близком во всем остальном, подкреплял те элементы художественного мира Тургенева, которые Джеймс определял как важнейшие для художника со свободой творчества. Джеймс, во многом идеализируя Тургенева и его прозу, выстраивал сложную, зачастую противоречивую систему устройства художественных миров русского писателя. Как видно из проделанной работы, двойственная природа художественного мира Тургенева не выделялась самим Джеймсом. В критике Тургенева Джеймс находит целый ряд противоречивых, противоречащих или дополняющих друг друга элементов. Нравственность формы, баланс между типическим и уникальным, поэтичность, полнота воображения, лаконичность в отборе материала, отображение национального, создание цельных характеров-«портретов», идеализация женских образов, полнота отображения мира, естественность формы, демократичность ума, поиск красоты - все это Джеймс выделял у Тургенева и брал за образец. Элементы поэтики Тургенева были «очищены» от их связи с социальным и политическим контекстами в создании художественной прозы.

Противоречия внутри поэтики Тургенева как указывали на ее сложность и комплексность, так и на «изгибы» и «изломы» критического мышления Генри Джеймса в его оценке не только текстов Тургенева, но и литературы вообще. Негативные, по мнению Джеймса, элементы тургеневского мира были сбалансированы положительными. Выбрав за образец эстетику Тургенева в его создании художественного мира, Джеймс в критике отчасти скрыто, отчасти явно транслировал отдельные позиции, сближающие его с Тургеневым.

Список использованных источников

1. Бойесен Х. Визит к Тургеневу (Из воспоминаний). // "Иностранная критика о Тургеневе", СПб., 1908. Впервые в журнале "The Galaxy", 1874, т. XVII, № 4.

2. Джеймс Г. Женский портрет. М.: Наука, 1981.

3. Джеймс Г. Иван Тургенев // Джеймс Г. Женский портрет. М.: Наука, 1981.

4. Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. -- М.: Наука, 1982.

5. Arnold M. Count Leo Tolstoi. Fortnightly Review, 1887 (December), pp. 783-99.

6. Garnett E. Tolstoy and Turgenieff. Anglo-Saxon Review 61 (1900), pp.159-65.

7. Howells W. D. Criticism and Fiction and Other Essays. Ed. Clara Marburg Kirk and Rudolf Kirk. New York: New York University Press, 1959.

8. Howells W. D. Impressions and Experiences. 1896. New York: Harper, 1909.

9. Howells W. D. Literature and Life, New York: Harper & Bros, 1902.

10. Howells W. D. My Literary Passions. New York: Harper, 1895.

11. Howells W. D. Selected Letters of W. D. Howells, 4 vols, Boston: Twain, 1979.

12. Howells W. D. W. D. Howells as Critic, ed. E. H. Cady, London: Routledge &Kegan Paul, 1973.

13. James H. Iwan Turgeniew: Frahlingsfluthen and Ein Konig Leardes Dorfes. Zwei Novellen. Von Iwan Turgeniew. Mitau. I873. North American Review, 1874 (April). Reprinted with minor revisions in French Poets and Novelists, 1878 and in Henry James Literary Criticism: FrenchWriters, Other European Writers, Prefaces to the New York Edition, ed. Leon Edel and Mark Wilson, New York, I984, pp. 968-99.

14. James H. Terres Vierges [Virgin Soil]. Par Ivan Tourgueneff. Traduit par E. Durand Greville. Paris, 1877; New York: F. W. Christern. Nation, 26 April 1877. Reprinted in Edel and Wilson, pp. 1000-006.

15. James H. The Art of Fiction. Longman's Magazine, September 1884. Reprinted in Partial Portraits, London, 1888, and in Henry James Literagy Criticism. Essays on Literature. AmericanWriters, English Writers, ed. Leon Edel and Mark Wilson, New York, I984.

16. James H. The New Novel, Times Literary Supplement, 19 March 1914, pp. 133-34 and 2 April 1914, pp. 157-58, reprinted under the title 'The Younger Generation' in Edel and Wilson, pp. 134-35.

17. James H. The Complete Letters of Henry James, 1878-1880. Volume 1. Edited by Pierre A. Walker and Greg W. Zacharias. With an introduction by Michael Anesko. Lincoln: University of Nebraska Press, 2006.

18. James H. The Complete Letters of Henry James, 1878-1880. Volume 2. Edited by Pierre A. Walker and Greg W. Zacharias. Lincoln: University of Nebraska Press, 2015.

19. James H. Henry James: Selected Letters. Ed. Leon Edel. Cambridge: Harvard University Press, Belknap Press, 1987.

20. James H. Literary Criticism. Vol. 1, Essays on Literature, American Writers, English Writers. Ed. Leon Edel and Mark Wilson. New York: Library of America, 1984.

21. James H. Literary Criticism. Vol. 2, French Writers, Other European Writers, the Prefaces to the New York Edition. Ed. Leon Edel and Mark Wilson. New York: Library of America, 1984.

22. Warner C. D. (ed.) Library of the World's Best Literature, vol. xxv. New York, 1896.

23. Левин Ю. Новейшая англо-американская литература о Тургеневе (1945-1964). // И.С. Тургенев: Новые материалы и исследования. М: Наука, 1976. - С. 505-540.

24. Уракова А. Иван Тургенев в восприятии Генри Джеймса: между ученичеством и персональным мифом // Русская литература в зеркалах мировой культуры: рецепция, переводы, интерпретации. М.: ИМЛИ РАН, 2015. С. 457-479.

25. Anesko M. Friction with the Market: Henry James and the Profession of Authorship. New York: Oxford University Press, 1986.

26. Anesko M. Letters, Fictions, Lives: Henry James and William Dean Howells. New York: Oxford University Press, 1997.

27. Baring M. Landmarks in Russian literature. New York: Macmillan, 1910.

28. Bell M. The Problem of American Realism: Studies in the Cultural History of a Literary Idea. Chicago: University of Chicago Press, 1993.

29. Beringer A. The Pleasures of Conspiracy in Henry James's The Princess Casamassima. Studies in American Fiction. Volume 39, Issue 1, Spring 2012, pp. 23-42.

30. Bolkhovitinov N. Russian-American Cultural Relations. An Overview // Russian-American Dialogue on Cultural Relations, 1776-1914. Columbia MO: University of Missouri, 1997.

31. Brodhead R. The School of Hawthorne. New York: Oxford University Press, 1986.

32. Brooks P. Henry James Goes to Paris. Princeton: Princeton Univ. Press, 2007.

33. Calmer A. The American Novelists Discover Russia. Books Abroad. Vol. 8, No. 2 (Apr., 1934), pp. 149-151.

34. Cargill O. The Princess Casamassima: A Critical Reappraisal. PMLA 71, 1956, pp. 97-117.

35. Davidson R. The Master and the Dean: The Literary Criticism of Henry James and William Dean Howells. Columbia and London: U of Missouri P, 2005.

36. Edel, L. Henry James: A Life. New York: Harper and Row, 1985.

37. Garnett E. Turgenev: A Study. London: Collins, 1917.

38. Gettmann R. A Victorian Publisher, a Study of the Bentley Papers. London: Cambridge University Press, 1960.

39. Gettmann R. Turgenev in England and America. Connecticut: Greenwood Press, 1974.

40. Gettman R. Turgenev in England and America. Urbana: U of Illinois P, 1941.

41. Graham K. English Criticism of the Novel, 1865-1900. London: Oxford University Press, 1965.

42. Griffin S., Veeder W., eds. The Art of Criticism: Henry James on the Theory and the Practice of Fiction. Chicago: University of Chicago Press, 1986.

43. Kelley C. The Early Development of Henry James. Urbana, Ill.: Illinois University Press, 1930.

44. Korn D. Turgenev in the Nineteenth Century America. Russian Review 27, no. 4 (October, 1968). PP. 461-65.

45. Le Reste A.-C. Intertextualizing The Princess Casamassima: Realism and Reference(s). E-rea: Revue йlectronique d'йtudes sur le monde Anglophone. 3.2 (2005). URL: https://erea.revues.org/540 (дата обращения 28.04.2017)

46. Leo Tolstoy: the critical heritage. Edited by A.V. Knowles. London and New York, 2012.

47. Lerner D. The Influence of Turgenev on Henry James. Slavonic and East European Review 20 (1941), pp. 28-54.

48. Matthiessen F. O. Henry James: The Major Phase. 1944. Reprint, New York: Oxford University Press, 1963.

49. Miller J. ed. Theory of Fiction: Henry James, by Henry James. Lincoln: University of Nebraska Press, 1972.

50. Miller J. Henry James: A Theory of Fiction. Prairie Schooner Vol. 45, No. 4 (Winter 1971/72), pp. 330-356.

51. Phelps G. The Russian Novel in English Fiction. London: Anchor, 1950.

52. Richards C. Occasional Criticism: Henry James on Ivan Turgenev. The Slavonic and East European Review. Vol. 78, No. 3 (Jul., 2000), pp. 463-486.

53. Rowe J.C. The Theoretical Dimensions of Henry James. Madison: University of Wisconsin Press, 1984.

54. Stam D., Yachnin R. Turgenev in English: A Checklist. New York: New York Public Library, 1962.

55. Tilley W. H. The Background of The Princess Casamassima. Gainesville: Univ. of Florida Press, 1960.

56. Tredy D. Teaching the “Grandsons of Balzac” a Lesson: Henry James in the 1890's. E-rea: Revue йlectronique d'йtudes sur le monde Anglophone. 2.1 (2004). URL: https://erea.revues.org/498?lang=en (дата обращения 28.04.2017)

57. Turton G. Turgenev and the Context of English Literature 1850-1900. London, New York: Routledge, 1992.

58. Waddington P. Turgenev and England. London: Macmillan, 1980.

Размещено на Allbest.ru