Языковые средства репрезентации стихии света в идиостиле М.А. Волошина

Как отмечает Г.О.Винокур, «в поэтическом языке в принципе каждое слово есть член того или иного сращения, обладающего единством смысла» [Винокур 1991: 30]. При этом эстетическая функция делает центром внимания сам знак как таковой. Это свойство поэтического слова исследователь называет «рефлективностью» _ обращенностью знака на себя. Сближая в тексте слова, давно утратившие взаимную связь, которой обладали в силу своего этимологического родства или даже вовсе никогда этой связи не имевшие, поэт как бы открывает в них новые, неожиданные смыслы, внешне мотивируемые самым различным образом.

Следовательно, используемый художником слова «строевой материал» не может быть случайным, ничем не мотивированным. Как утверждает В.В.Виноградов, «в художественном произведении нет и во всяком случае не должно быть слов немотивированных, проходящих только как тени ненужных предметов. Отбор слов неразрывно связан со способом отражения и выражения действительности в словаре» [Виноградов 1981: 280-282].

В следующей главе мы рассмотрим, с помощью каких лексических средств раскрывает М.Волошин стихию света, а также особенности мотивации поэтом лексемы «свет» в его произведениях.

ГЛАВА II. СПЕЦИФИКА ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ЛЕКСЕМ, РЕПРЕЗЕН-ТИРУЮЩИХ СТИХИЮ СВЕТА В ИДИОСТИЛЕ М.ВОЛОШИНА

Мы называем свет «стихией», потому что, во-первых, он является одним из «элементов природы, лежащих в основе всех вещей» (БАС), как и вода, земля, огонь и воздух. Во-вторых, свет мы можем назвать «явлением природы, выступающим как могучая, трудно преодолимая и часто разрушительная сила» (БАС). И, наконец, в-третьих, свет есть то, что нас окружает, «среда существования» (БАС). Свет в силу своей прозрачности дает возможность различать различные цветовые оттенки. Появление цвета как такового, его дифференциация на отдельные цвета, выстраивание их в ряд по принципу интенсификации, возникновения свечения соотносится П. А. Флоренским с неким высшим началом, сверхчеловеческими, космическими энергиями (святостью). В современном мире свет, прежде всего, понимается как лучистая энергия, исходящая от какого-либо источника, как естественного, так и искусственного. Исследуя контексты с лексемой свет, Ю.А.Шкуркина объединяет их в три большие группы: зона нетварного, божественного; зона тварного, земного; зона человеческого бытия. (См.: [Шкуркина 1996: 25; 2001: 169]). Это связано с «распадением мифа» и «христианизацией культуры», поскольку «в христианской дуальной картине бытия (тварное и нетварное бытие) свет не является только атрибутом нижнего, тварного мира. Земному свету, свету светил, то есть тому, что обожествлялось язычеством, противопоставлен несотворенный (нетварный) свет как энергийная эманация абсолюта, реального (неметафорического) свидетельства явленности божественной энергии» [Шкуркина 2001: 169].

Говоря о М.Волошине, следует отметить, что его мировосприятие было особенным, так как в нем существовала неразрывная взаимосвязь художника и поэта. М.Волошин так сказал о себе:

Всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить,

Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,

Пройти по всей земле горящими ступнями,

Всё воспринять - и снова воплотить![Волошин 1991: 34].

У М.Волошина свет как стихия проявляется в трех категориях: «природа» (зона тварного бытия), «человек», «бог» (нетварное бытие). При этом категория «природа» является самой многочисленной. Это связано с многогранными интересами М.Волошина как живописца, так и художника слова. Следуя принципам изобразительного искусства, поэт воспринимал свет в неразрывной связи с окружающей природой.

Еще современники Волошина обратили внимание на общие черты в природе его живописного и поэтического дара. Так, Э. Голлербах считал, что «редчайшее слияние поэта и художника» образует в его творчестве «необычайную монолитность» [Голлербах 1927: 16]. По мнению Георгия Чулкова, Волошин «не только поэт, но и живописец. И даже в стихах, пожалуй, он больше живописец, чем поэт» [Чулков 1930: 210]. Вс. Рождественский отметил: «Мастер акварели и поэт органически были слиты в Волошине и резко определяли его творческое своеобразие», его акварели похожи на «строгие и точные стихи», а стихи следуют «принципам изобразительного искусства» [Рождественский 1976: 114-115]. Примечательно, что сам Волошин рассматривал живопись как «средство выработки “точности эпитетов в стихах”» [Давыдов, Купченко 1993: 8].

§1. Лексема свет и её производные в номинативно-текстовой функции как способ репрезентации стихии света

1.1 Предварительные замечания

Специфика восприятия древней категории «свет» отражена в семантике лексем, восходящих в своем генезисе к индоевропейским и праславянским корням. В. Н. Топоров говорит о и.-е. *k'ueiu со значением «светить, блестеть» (лит. sviesa, ст.-сл свет, рус. свет, пол. swiat). На древнейшей стадии развития языка исследователем утверждается очевидная родственная близость данного корня и.-е. *k'uen-to со значением «святой, священный», где автор обнаруживает более раннюю стадию, которая могла быть общей для указанных индоевропейских корней, что подчеркивает сакральный характер восприятия света [Этимология 1986-1987: 31]. Подобные данные приводит «Полный церковно-славянский словарь»: «Слова свет (светить) и свят (святить) филологически тождественны; по древнейшему убеждению святой (сербск. свет, чешск. swaty, пол. swieety, лит. szwentas, др.-прус. swints, санскр. cveta - «бялый» есть светлый, белый, …ибо самая стихия свята есть божество, нетерпящее ничего темнаго, нечистаго…Понятiя святлаго, благого божества и святости неразлучны и последнее - прямой вывод из перваго. Так от санскр. div «святить», «блистать», «играть лучами» образовалось греч. zevs (лат. deus -Богъ, divus - «божественный», «святой») (ПЦСЛ). Поэтому неслучайно то, что свет солнца, огня, световые метафоры, светоносные цвета, свет как абстрактная категория являются важнейшими элементами древних мифологических систем, а также ветхозаветной эстетики.

Даже В.Даль определяет свет как «состоянье противное тьме, темноте, мраку, потемкам» (Сл. Даля). Как видим, такая характеристика света близка к пониманию света в ветхозаветной эстетике. В современном мире категория свет имеет множество значений. Ср., например: 1) лучистая энергия, воспринимаемая глазом и делающая окружающий мир видимым; 1.1) место, откуда исходит освещение; 1.2) источник освещения и приспособления для освещения в домах и на улице; 1.3) разг. рассвет, восход солнца; 1.4) светлое пятно на картине, передающее наибольшую освещенность какого-либо участка изображаемого; 1.5) перен. сияние, блеск глаз; внутренняя озаренность глаз, лица под влиянием какого-либо чувства; 1.6) употребляется как символ истины, разума, просвещения или радости, счастья; 1.7) народно-поэт. ласковое, приветливое обращение к кому-либо; 2) земной шар вместе со всем существующим на нем; мир, вселенная; 2.1) общественная среда, общество; 2.2) в дворянско-буржуазном обществе - ограниченный круг лиц, принадлежащих к привилегированным типам (высшему дворянству, влиятельным слоям буржуазии) (БАС).

Приведенные выше значения наиболее полно раскрываются в художественных произведениях, в частности - в поэзии М.Волошина, где стихия света выступает в триединстве своей соотнесенности с категориями Бог, Природа и Человек.

1.2 Природа

Лексема свет у М.Волошина употребляется в значении «лучистая энергия, воспринимаемая глазом и делающая окружающий мир видимым» (БАС), а также характеризует реалии «облака», «земля», «залив», «море». При этом свет наделяется дополнительной характеристикой «проникновенность». Ср., «Облака, пронизанные светом, // И молчанье звонкое земли…» (II, 590)** Здесь и далее в круглых скобках указаны названия произведений, римской и арабской цифрой обозначены соответственно том и страница издания М.Волошина: Волошин М.А. Собрание сочинений. Т.1. Стихотворения и поэмы 1899-1926. М., 2003; Т.2. Стихотворения и поэмы 1891-1931. М., 1994.; «Резцом чеканен, светом обесцвечен //Лоснящийся муаровый залив…» (II, 593); «И поэт // Здесь мечтал собраться с силой, // Видя моря блеск и свет…» (II, 366).

Часто лексема свет употребляется в одном контексте с лексемами тьма, мгла, что обращает наше внимание к библейской легенде, когда «земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною» [Бытие, гл.1, 2]. В таких случаях М.Волошин использует метафору, которая «закрепляя за собой образоформирующую роль, представляет прежде всего жизнь сознания, человеческое сознание, где сама субъективность установки «мир как мое представление» мыслится как объект» [Кашинская 1996: 115]. Так, в первом примере полосам света и мглы приписываются несвойственное им действия, которые придают реалиям дополнительную динамику. Метафорическая картина смены дня и ночи представлена с помощью лексем «глаза», «брызнул», так как появление света в небе ассоциируется со слезами. В данном контексте исследуемый образ наделяется дополнительными характеристиками «блеск» и «прозрачность», которые, как известно, свойственны слезам. Образ дневного света сопровождается дополнительными коннотациями «дающий жизнь», «создающий движение», потому в другом примере М.Волошин называет его «умолкнувшим» под влиянием ночи. Ср., например: «Падают, вьются, ложатся с усильями // Полосы света и мглы…» (I, 37); «Разверзлись два смеженных ночью глаза // И брызнул свет…» (II, 44); «Ночь-красавица усыпила умолкнувший свет…» (II, 282); «Мрак нависнул над тобой! // Света! Света! Больше света!//Где найти в тумане свет?» (II, 262). В последнем примере побудительные и вопросительные предложения создают эмоциональную напряженность, а риторический вопрос свидетельствует об отношении поэта к свету как источнику жизни, ведь именно «свет дает способ видеть» (Сл. Даля).

Лексема свет наделяется дополнительными признаками «мир», «добро». Ср., например: «От ящеров крылатых//Свет застилался, сыпались на землю//Разрывные и огненные яйца…» (II, 41); «На огненной земле, в экстазе дня и света…» (II, 588). При использовании в одном контексте прилагательного огненный и лексемы свет стихотворение наделяется дополнительным энергетическим зарядом. И это понятно, поскольку огонь является источником света. Об этом свидетельствует употребление слова «экстаз», которое означает «крайнюю степень воодушевления, восторга, доходящую до исступления, аффекта» (МАС).

Лексема светило в значении «солнце», «планеты» в контекстах стихотворений М.Волошина придает пейзажу величественность, необыкновенность. Например: «И над пылающей страной // Восходит с запада светило…» (II, 357); «Зажглись мириады полночных светил…» (II, 138); «Как магма незастывшего светила//Ломает суши хрупкую кору…» (II, 562); «И пастухи Иранских плоскогорий…//По вещим сочетаниям светил//Определяли судьбы мира…» (II, 45); «Клубы огня, мятущийся пожар,//Вселенских бурь блуждающие светы _//Мы вдаль несем…» (I, 120). В последнем примере лексема светы употребляется в значении «мир, вселенная» (БАС).

Лексема светлый употребляется исключительно при описании природных реалий: «воздух», «облака», «аллея», «день», «деревья» и придает им дополнительные характеристики освещенности. Это подчеркивается микро-контекстом _ употреблением прилагательных «сверкающий», «ясный» вместе с лексемой светлый. Наличие побудительных предложений подчеркивает эмоциональную заряженность данного контекста, поскольку родная природа очень дорога автору. Аллея предстает перед нами, словно светлая точка, в рамках авторских описаний. Здесь М.Волошин использует прием «сокращения образа до точки, светового пятна». [Кашинская 1996: 114]. Особенности света поэт раскрывает в своих стихотворениях, когда «зелень» «кажется светлей», а «силуэт» «на светлом облаке» отчетливее и тоньше. Ср., например: «А воздух! Как чист. Как светел и ясен…//Родимый мой север! О, как ты прекрасен//Морозным и светлым сверкающим днем…» («Зима», II, 249); «Эта светлая аллея//В старом парке - по горе…» (I, 65); «И зелень стройных тополей//В лазури кажется светлей…» («Отрывки из поэмы», II, 498); «На светлом облаке гранитные зубцы//Отчетливым и тонким силуэтом…» (II, 588).

Наречие светло в волошинских контекстах выступает в нескольких значениях. Ср., например: «Но пройдет гроза - и утро//Будет светло и свежо…» (II, 148); «Светло, глубоко//небо синее…» (II, 277). Следует подчеркнуть, что в первом примере признак света, выражаемый лексемой светло, конструирует позитивные представления о рассвете (об утре) как противоположности грозы, которая несет беду и опасность (БАС). С другой стороны, после грозы воздух становится влажным и свежим, поэтому наречие «свежо» характеризует «прохладную погоду, прохладный воздух» (БАС). Во втором примере поэт с помощью лексемы светло подчеркивает насыщенность цвета неба.

Помимо «яркости» свет наделяется характеристиками «тусклый», «бледный», «призрачный». Для придания блеска и прозрачности поэтическим картинам автор использует глаголы «ослепнуть», «обливать», «омыть», «литься», сравнивая свет с водой и огнем. Ср., например: «И мы, как боги, мы, как дети,//Должны запутаться во мгле,//Должны ослепнуть в ярком свете…» (I, 69); «И тусклый свет, как мыльная вода,//Омыл полынные долины…» (II, 584); «Но животворные лучи//Все ярким обливают светом…» (II, 134); «У излучины бледной Леты,//Где неверный бродит день,//Льются призрачные светы,//Веет трепетная тень…» (I, 112).

Часто степень насыщенности света подчеркивается прилагательными ночной, грозовой. Ср., например: : «На грозовом синем небе//Раскаленный светом холм…» (II, 587); «Не несвязные слова,//Ночным мерцающие светом…» (I, 184); «Мгновенно из камня и стали//Рождается молнийный свет…» («Нет в мире прекрасней свободы», II, 418); «Вечерний свет хранят заливы//В глубоких паузах земли…» (II, 578). Интересно, что грозовое небо является воплощением как темного, так и светлого тонов. В стихотворении яркий тон подразумевает лексема «раскаленный». Во втором примере ночное небо поэт сравнивает с «несвязными словами», которые на небе, словно звезды. Лексема «мерцающие» придает свету дополнительную характеристику «тусклый». Свет молнийный в значении «огненный, пламенный» (МАС) наделяется дополнительной коннотацией «интенсивность». Это подчеркивает использование в данном контексте лексемы «мгновенно». Употребление метафоры позволяет наделить свет живыми свойствами рождения из «камня» и «стали». В последнем примере перед нами предстает метафорическая картина отражения света от поверхности воды, но то, как представил ее поэт, есть «замена категории «невыразимого» категорией «бессознательного» [Кашинская 1996: 114], что заставляет читателя «подключить память для создания художественного образа» [Там же: 114]. Поэтому «заливы», словно великие хранители истории, оберегают свет, как нечто драгоценное.

Как видим, лексему свет и ее производные М.Волошин активно использует для описания природных явлений. Это связано с большим смысловым значением лексемы, что позволяет использовать ее в различных контекстах. Так, исследуемая лексема служит для описания искусственных источников света, а также служит отражением внутреннего состояния человека.

1.3 Человек

Благодаря тому, что чувственно воспринимаемые качества явлений действительности приобретают для людей определенное жизненное значение, с ними связывается некоторая система эмоций и ассоциаций, постепенно более или менее прочно закрепляемая, становящаяся как бы неотделимой от самого чувственного восприятия этих качеств.

Тем самым создается своеобразный мостик, связывающий чисто физические и биологические качества явлений природы со сферой человека, с его наслаждением всем тем, в чем он видит проявление разумной целесообразности, свойственной его собственной деятельности, и своих свойств, выраженных в свойствах предметов.

Природа может эстетически восприниматься и как опредмеченное эмоциональное состояние вне какого-либо переносного смысла. Отображение красоты природы способствует раскрытию внутреннего мира человека, и в этом его основная функция в произведении.

1.3.1 Внешний свет (искусственный)

Как заметил А.Ф.Лосев, «свет электрических лампочек есть мертвый, механический свет. /…/ Он только притупляет, огрубляет чувства. /…/ В нем есть какой-то пафос количества наперекор незаменимой и ни на что не сводимой стихии качества, какая-то принципиальная серединность, умеренность, скованность, отсутствие порывов, душевная одеревенелость и неблагоуханность…» [Лосев 1991: 58].

Для изображения внешнего света М.Волошин использует лексемы, которые подразумевают значение «приспособление для освещения в домах и на улице», «место, откуда исходит освещение» (БАС). Таковыми являются существительные фонарь, лампада, лампа. У М.Волошина искусственный свет наделяется характеристиками «мутный», «увялый», что придает ему дополнительные коннотацию «безжизненный», «ненастоящий». Ср., например: «Я тебя согрею и укрою,//Чтоб никто не видел, чтоб никто не знал.//Свет зажгу…И ровный круг от лампы…» (I, 71); «Свет, электричество и теплота -//Лишь формы разложенья и распада…» (II, 49); «В мутном свете увялых//Электрических фонарей…» (I, 285). Свет как физическая характеристика приобретает оттенок простоты. Частица «лишь» ограничивает в данном контексте значение света в рамках «разложения» и «распада».

Источниками искусственного света у М.Волошина являются также свечи, свет которых наделяется признаками «неясный», «трепещущий», «бледный», «раскаленный», «блестящий». Например: «Едва-едва//В неясном свете вижу почерк _//Кривых каракуль смелый очерк. Зажег огонь. При свете свеч//Глазами слышу вашу речь…» (II, 49); «Трепещущий свет//Едва озаряет ступени…» (II, 380); «Из окон//Две струи блестящих света в мрак ворвались…» (II, 288). Причем свет здесь служит для виденья в темноте, что доказывает использование поэтом лексем «почерк», «ступени», «окна». Интересно сочетание лексем «глазами слышу», которое еще раз подчеркивает неясность света искусственного. Используя метафору, поэт наделяет свет живыми признаками движения («ворвались»).

Таким образом, искусственный свет в произведениях М.Волошина, в отличие от естественного, употребляется для описания бытовых картин. При этом лексема свет наделяется дополнительными коннотациями «безжизненный», «ненастоящий».

1.3.2 Внутренний свет

С давних пор свет являлся модификацией прекрасного, поэтому для человека он служит отражением чего-то лучшего, высшего, светлого.

Существительное свет несет в себе значение душевного состояния человека: «истина», «радость», «счастье» (БАС). Так, молодость, вера у М.Волошина ассоциируется со светом. При этом вера приобретает дополнительные характеристики «бодрый», «молодой». Ср., например: «Мы сошлись при блеске молодого света…//И когда придется снова нам расстаться с этой светлой верой - бодрой, молодой…» (II, 352); «В них [кастаньетах] живет испанский зной,//В них сокрыт кусочек света…» (I, 15). В последнем примере кастаньеты являются источником света, наделены жизненной силой, поскольку сделаны из дерева (от лат. castaneo - каштан) (БЭ), которое впитало в себя солнечные лучи. Поэтому свет в данном контексте выступает в значении «тепло», «жизнь», «жизненный источник» и несет дополнительные коннотации «бодрость» и «веселье».

Свет как противопоставление тьме встречается в стихотворении «О Байроне» и поэме «Святой Серафим». Это еще раз обращает наше внимание на прослеживание библейских аллюзий в данных произведениях. Ср., например: «Он создан был из тьмы и света,//Великим гневом потрясен…» («О Байроне», II, 529); «Ты покров природы тварной,//Свет во мраке,//Пламень зарный//Путеводного столба!» («Св.Серафим», II, 99);

«Свет очей - любовь мою сыновью // Я тебе незрячей отдаю… // И своею солнечною кровью//Злое сердце мрака напою…» (I, 85). В последнем примере данное противопоставление основано на использовании лексем «любовь», «солнечная кровь» в противовес лексемам «зло», «мрак». Как известно, глаза - это зеркало души, поэтому свет как любовь раскрывает исследуемая лексема в сочетании с существительным «очи». В стихотворении «солнечная» кровь поэта приобретает в рамках данного контекста дополнительные коннотации «исцеление», «пробуждение».

Лексема светлый используется для более яркого представления о таких противоположных чувствах, как печаль и радость. В стихотворениях М.Волошина эта лексема несет дополнительные коннотации «молодость», «искренность», «справедливость». Ср., например: «Верой в идеалы, верой новой светлой//Взволновалась вспыхнувшая кровь…» (II, 257); «И с светлой радостью, и с гордым торжеством//Мы славили тогда свое освобожденье…» (II, 422); «Я счастья светлого не знаю,//Мне нету близких на земле…» (II, 232); «Когда же плакала,//Блистала еще светлее//Земной красотой…» («Написание о царях московских», I, 271); «Нет в мире радости светлее, чем печаль!» (I, 183). Следует отметить, что использование поэтом оксюморона в последних двух примерах позволяет создавать контрастные образы. Так, слезы являются источником дополнительного блеска, хотя несут в себе отрицательную заряженность. В последнем примере печаль приобретает положительную заряженность.

Надежда, отчаянье, бодрость юности становятся основанием для метафоризации молодости в следующих примерах: «Сначала Евдокия светлых юношей спросила: кто вы?» (II, 123); «Песня юности светлой моей…» (II, 282); «Эти лучшие созданья//Светлой юности моей…» (II, 357).

Световыми характеристиками наделяются черты и особенности человека, его взгляд, речь. Ср., например: «Забытые, старые сказки,//Преданья седой старины//Как милые светлые глазки…» (II, 327); «Ни светлый взгляд раскосо-козий,//Ни яркость этих влажных уст…» («Портрет», II, 431); «Ты (Тургенев - Т.Г.) был величайшим из светлой плеяды//За правду боровшихся русских людей…//Да помнятся вечно родною землею//Простые и светлые речи твои…» (II, 243). Слова «глазки», «взгляд», «речи» за счет соотнесенности с лексемой светлый получают дополнительную коннотацию положительной направленности.

Наречие светло функционирует в контекстах, репрезентирующих представления о внутреннем духовном состоянии человека. Ср., например: «Спустилась ночь. Погасли краски.//Сияет мысль. В душе светло…» (I, 44); «Здравствуй, новый светлый год!//…На душе теперь - светло://Юность горя не боится…» (II, 360); «И стало мне так хорошо и светло,//Так чудно казалось все в мире…» (II, 311); «Все весело, светло…все в жизни торжествует…» (II, 234). Следует отметить важность внутритекстовых антонимических отношений лексем «мысль» (в значении свет) и «ночь». Слово «мысль» наделяется дополнительной функцией «сияния», поэтому внутреннее состояние в гармонии с жизнью автор описывает посредством лексемы светло.

Часто лексема свет передает представления о заветной цели. В схожих контекстах употребляется лексема светоч, где наблюдается их метатекстовая синонимия. Свет приобретает дополнительные коннотации «истина», «свобода» в нижеследующих примерах. Ср., например: «Светоч прогресса ты в небе зажгла!//Только среди беспросветного мрака//Мысль о свете могла возродиться…//Начали люди к свету стремиться…» (II, 294); «Когда ж призыв могучий//Их к свету вызовет - подобные волне//Они нахлынут вдруг бунтующей толпою…» (II, 339); «Пусть звездою незакатною,//Ярким светочем сияя,//Светит сила благодатная,//Никогда не угасая…» (II, 253). В первом примере об этом свидетельствует использование поэтом лексемы светоч в значении «носитель просвещения». Во втором примере призыв к свету «могуч», посему свет наделяется признаками «величественности» и «всевластности». С помощью красочных метафор поэт описывает «силу благодатную». Для Волошина она наравне со светом, поэтому сила есть и «звезда незакатная», и «яркий светоч». Свет как внутреннее состояние человека у художника слова наделяется только положительными характеристиками. Неоднократное употребление в одном контексте исследуемой лексемы придает стихотворению большую смысловую нагрузку.

Близок к душе человека божественный свет, но наделяется он иными характеристиками, которые мы рассмотрим в следующем пункте нашего исследования.

1.4 Бог

Описание небесного света мы встречаем в контекстах, соотнесенных с библейскими сказаниями. Ср., например: «Бог наш есть огнь поядающий. Твари//Явлен был свет на реке на Ховаре…» («Видение Иезекиля», I, 356); «В окруженьи света, сил и славы//Сын Господний в лике человечьем//К ним идет по воздуху…» («Св. Серафим», II, 107); «А в сердце света Лик Серафима -//Уста шевелятся, глаза глядят…» («Св. Серафим», II, 117).

Образ Фаворского Света раскрывает существительное «свет» в сочетании с лексемами «небесный» как противопоставление «земному», а также «неизреченный», «сгущенный». Как видим, такому источнику жизни приписываются физические характеристики. Ср., например: «От света земного заперли,//Да свет небесный замкнуть не догадались…» (I, 316); «И пронизаны неизреченным светом,//Цепенели воды и деревья…» (II, 104); «И когда он вышел из затвора,//То увидели, что лик его//Стал сгущенным светом, все же тело -//Что клубок лучей, обращенных внутрь…» (II, 112). В последнем примере образ Святого Серафима насквозь пронизан светом. Об этом свидетельствует уже использование М.Волошиным слова «лик». Тело Святого поэт сравнивает с «клубком лучей», что создает образ «свечения».

Образы, соотнесенные с церквями, ликами святых раскрываются при помощи прилагательного светлый, которое актуализирует в волошинских контекстах дополнительную коннотацию «святости», «сакральности». Как было отмечено выше, лексема свет часто бывает близка лексеме свят, поэтому в контексте происходит корреляция корней «свет»-«свят» как субстанция святости. При этом лексема свет употребляется рядом со словами «лик», «церкви», «надежда», «благость». Ср., например: «Ты явила подлинный свой Лик://Светлый Лик Премудрости-Софии…» (II, 130); «В светлых ризах, в девственной фате,//В кружевах, с завешенными лицами,//Ряд церквей - невесты во Христе…» (I, 85); «Высятся дуги собора//К светлым пространствам ночей…» (I, 81); «Я каждому скажу: «Тебе ключи надежды.//Один ты видишь свет. Для прочих он потух». (I, 253); «Только Русь, облистанная светом//Благости, цвела как вертоград…» (I, 310).

Как известно, одними из основных характеристик света являются такие, которые отражают его насыщенность и яркость. Все окружающее становится более красочным и живым, когда свет соединяется с цветом. В произведениях М.Волошина этот процесс проявляется в использовании цветообозначений, которые в его творчестве служат для создания образности.

§ 2. Цветообозначения как способ репрезентации стихии света

Максимилиан Волошин к цветам относился с особой внимательностью и чуткостью. Поэт выделял три основных тона: красный, соответствующий всему земному, синий - воздуху, желтый - солнечному свету. Говоря о дополнительных тонах, Волошин выступает как профессиональный художник. В своем стремлении выявить «реальные основы» цветовой символики, поэт следует законам дополнительных цветов механистически. Так, зеленый цвет образуется от смешения желтого с синим и т.д. Именно поэтому белый цвет у Волошина тесно связан со светом, поскольку получение светлых тонов красок возможно с помощью смешения всех цветов с белым цветом.

Рассмотрим реализацию цветообозначений синего, красного, желтого и белых тонов в качестве экспликаторов образа света в идиостиле М.Волошина. Данные цветообозначения раскрывают стихию света в категориях «Природа» и «Человек».

2.1 Природа

Цветообозначения красного тона, которые раскрывают световые характеристики, закреплены за реалией «солнце». Оттенки красного свет солнца приобретает в совершенно определенных ситуациях: на закате или на восходе. Эти цвета могут осмысливаться метафорически. Лексемы алый и красный передают яркий оттенок цвета. О том, что главенствующим признаком приведенных цветообозначений является признак «яркий», свидетельствует отчетливо выраженная тенденция к доминирующему положению данного признака в семантике этих цветовых слов. Это достигается особой структурной организацией самих контекстов: наличие в них наглядно-чувственных образов, вызывающих представление о повышенной яркости передаваемого словом цветового представления. Таковыми являются, например образ «раны», сравнение города со «змеем». Ср.: «…Вечер…Тучи…Алый свет//Разлился в лиловой дали://Красный в сером - это цвет//Надрывающей печали…» (I, 24) ; «И танцоры идут в ряд,//Облитые красным светом…»(I, 16)»; «Свет страданья, алый свет вечерний//Пронизал резной, узорный храм…»(I, 83); «…Вечернее солнце, как алая рана» (I, 19); «Город-змей, сжимая звенья, сыпет искры в алый день…» (I, 22). (См. алый, багровый цвета: [Алимпиева 1986; 1978; Бахилина 1975]).

Оттенки темного тона содержат цветообозначения багровый, медный. Наличие в контексте словоформ «мечи», «гудящие» обуславливают появление дополнительных коннотаций «торжество», «тревога». Например: «Тесных туч багровые мечи//Солнце заходящее простерло…» (I, 232); «Монастыри в преддверии пустынь,//И медных солнц гудящие закаты…»(I, 171).

Хотя прототипический цвет солнца во всех древних языках - белый, «цветообозначения, описывающие источники света в древних индоевропейских языках, очень разнообразны» [Норманская 2005: 123]. «И здесь речь идет скорее не о цвете, а о свете. Источники света не имеют определенного цвета, потому характеризуются разными цветообозначениями, «их вид и цвет более или менее зависит от экстралингвистических условий», - пишет Ю.В.Норманская [Там же: 124]. Цветообозначение «белый» в поэтической системе М.Волошина функционирует в качестве одного из значимых компонентов эстетического поля «свет». Именно поэтому прилагательные «светлый» и «белый» («бледный») мы будем считать близкими по своим признакам. Следует отметить, что белый цвет несет в себе положительную заряженность. Цветообозначения белого тона чаще всего закреплены за реалией «луна». Прилагательное белый мы встречаем в описаниях Востока, света луны. Как отмечает Кульпина В.Г., «цвета восточного края небосклона могут осмысливаться в стадиальном и процессуальном плане. Так, Восток может поочередно белеть, алеть и пылать» [Кульпина 2001: 225]. Это еще раз подчеркивает «прозрачность» данной лексемы. Ср., например: «Как этот день теперь далеко//С его бескрылою тоской!//Он был как белый свет востока…(I, 68)»; «Теперь нам сквозь окна при свете луны//Виднеются белые тени…(II, 381)»; «Оглянись кругом: в бледном свете луны…» (II, 283); «Только лик - то светом разгорался,//То бледнел как снег» (II, 107).

Следует подчеркнуть, что группе белого цвета родствен серебряный цвет, который, в свою очередь связан со светом. Например: «Я плыву. Луна златая ярко светит…» (II, 210); «Тонкий свет серебряной луны//В простынях невыявленной ночи…» («Надписи на акварелях», II, 595); «Виденья гаваней и древних берегов,//Просеребренных лунным светом…» (II, 578). Называя свет луны «серебряным», поэт наделяет его характеристиками «блестящий», «светящийся».

Цветообозначение синий у М.Волошина чаще всего закреплено за реалиями «небо», «вода». В зависимости от закрепленности синего тона за определенными природными реалиями, он получает дополнительные характеристики «прозрачности» _ «непрозрачности», «насыщенности» - «ненасыщенности», «сгущенности» » _ «разряженности». Например: «Даль синеватая, светлая, чудная//Манит, ласкает мой взор…» (II, 506); «Ветер с неба клочья облак вытер,//Синим оком светит водоем…(I, 167); «Как драгоценный камень - день//Проникнут четким синим светом…». С одной стороны, языковые средства помогают показать оттенки цвета, с другой, _ сам контекст. Так, в прилагательном синеватый суффикс -еват имеет значение «неполноты признака», которое указывает на разряженность репрезентируемого синего цвета в контексте. За счет соотнесенности с глагольными лексемами «проникать», «светить» этот свет получает дополнительные признаки прозрачности. Вода, которая в физическом смысле является бесцветной и прозрачной жидкостью, может, в зависимости от окружения и от характера дна водного объекта, «приобретать» цвет путем отражения, поэтому вода может наделяться самыми различными цветами. В данном примере синий небосклон, отражаясь в воде, наделяет ее синим цветом. Часто в составе сравнений поэт использует драгоценные камни, так как они способствуют реализации различных признаков: «цвет», «свет», «прозрачность». Поэтому день, «как драгоценный камень», проникнут светом.

К цветообозначениям синего тона мы относим цветовые номинации лазоревый - «светло-синий, лазурный» (БАС) и лазурный - «цвета лазури, светло-синий» (Сл. Ожегова), «светло-синий, цвета ясного неба, небесно-голубой» (БТС), этимологически связанные с минералогическим наименованием лазурит - «минерал синего цвета» (БАС) - и имеющие тесную соотнесенность с лексемой голубой - «светло-синий» (БАС, МАС, БТС, Сл. Ожегова), «небесного цвета, ярко-небесного, цвета ясного неба» (БАС, МАС, БТС, Сл. Даля), «лазурный, лазоревый» (БАС, МАС, Сл. Даля) - в поэтических пейзажах Волошина выступают в качестве образно-конструктивного средства передачи окраски неба, уходящего вдаль пространства, водоемов, реализуя при этом целый ряд дифференциальных признаков - «яркость», «интенсивность цвета», «свет», «блеск». Однако прилагательное лазоревый как цветообозначение изначально было более многозначно. Появлению дополнительного эстетического эффекта способствует соотнесенность в народном сознании данной лексемы с красным цветовым тоном (красноватый, розовый). Данная соотнесенность определяется относительной общностью звуковых форм лексемы лазоревый и словоформы зори (заря, зоря, мн. зори - «видимый свет или освещение от солнца, находящегося под небосклоном; отражательный свет до восхода и до заката солнца» (Сл. Даля). И такое этнокультурологическое осознание лексемы лазоревый становится одним из важных структурных факторов формирования волошинских цвето- и светообразов, в основе которых находится цветоощущение, соотнесенное с реалиями лазурь, лазорь (См.: [Таран 2005]). Ср., например: «…И зелень стройных тополей / В лазури кажется светлей…» (II, 498); «Но и последний луч исчез / В лазури дремлющих небес» (II, 303); «И просвет в глубине аллеи - / Язык лазурного огня» (II, 584). Лексема лазурный (лазурь) выделяет цветовой признак образов «зелени», «небес», «аллеи», сообщая им определенный эстетический заряд за счет реализации дополнительных сем: «яркость», «интенсивность цвета», «свет», «блеск».

Отметим, что М.Волошин для описания желтых тонов использует лексему «золотой». Цветообозначение золотой и его производные имеют самый большой круг характеристик и закрепляются за реалиями «солнце», «облака», «звезды». Желтый цвет, по Волошину, «символизирует «солнце, волю, свет» [Волошин 1989: 292]. Благодаря своим световым эмоционально-оценочным коннотациям «золотой», «солнечный», «теплый», «светлый» цветовое прилагательное несет положительный эстетический заряд. Например: «Старинным золотом и желчью напитал//Вечерний свет холмы…» (II, 89.); «В высоте небесной засветлеют//Звезды золотые и разрывы туч…» (II, 351).

Цветообозначение зеленый закрепляется за реалией «вода». Цветовые слова с доминирующим значением «зеленый», используются М.Волошиным значительно реже. Например: «Но поздний луч зари возжег благоговейно//Зеленый свет лампад на мутном дне бассейна…» (I, 28); «Светло-зеленое море с синими полосками…» (II, 545).

Как видим, свет в поэтической картине мира М.Волошина получает благодаря цветообозначениям различные оттенки. Световыми характеристиками наделены у поэта почти все цветообозначения основного спектра, которые служат важнейшим способом экспликации стихии света.

Таким образом, для описания природных реалий М.Волошин использует цветообозначения синего, красного, желтого, зеленого и белого тонов.

2.2 Человек

Для выражения внутреннего состояния человека служит у М.Волошина белый цвет, поскольку он несет в себе значение прилагательного «светлый», как отмечалось выше. Поэтому лексема «светлый» также служит для раскрытия душевных переживаний поэта. Ср., например: Свети ему пламенем белым _//Бездымно, безгрустно, безвольно…(I, 190); «И с светлой радостью, и с гордым торжеством//Мы славили тогда свое освобожденье»(II, 422); «Что вас заставило родной покинуть край,//Тот светлый юг, столь сердцу милый? (II, 191)». Сколько глаз жестоких и суровых//Увлажнялось светлою слезой…(II, 129). Так, радость светлая потому, что искренняя и чистая. Пламя белое несет в себе дополнительные коннотации «спокойствия», «умиротворенности».

Цветообозначение синий закреплено за реалией «душа», поскольку «этот цвет связан с физиологической потребностью в покое и психологической потребностью в удовлетворенности» [Груза 1998: 120]. Например: «И боль пришла, как тихий синий свет…» (I, 42). В данном примере поэт использует прием синастезии для описания душевного состояния героя, при этом «свет» и «боль» здесь являются внутритекстовыми синонимическими цветообозначениями. «Синий свет» описывает боль как смирение, ибо этот цвет «еще в византийской эстетике осмыслен как знак непостижимых божественных тайн…и ассоциировался с вечной истиной». [Горшкова 2000]. Такой свет близок к Фаворскому свету, потому он приобретает характеристики «тихий», «желанный».

Таким образом, цветообозначения для передачи внутреннего состояния человека М.Волошин использует значительно реже.

Говоря о семантическом единстве «цвет-свет» в идиостиле Волошина, важно отметить, что «окрашенный свет», по мнению самого художника, стал основой новой живописи - cм.: [Волошин 1989: 213]. А поскольку для его творчества характерен синтез поэтического и живописного начал, выражающийся и в зрительности художественных деталей, и в значимости цветовых слов, то принцип «окрашенного света» как выражение философско-эстетической концепции Волошина активно действует в зоне использования минералогической лексики.

Связь цвета и света наиболее ярко выражается при использовании минералогической лексики, поскольку «камни - это целый мир, неотделимый от мира цвета. /…/ Цветоопределения минералов… являются основной функцией цветоописаний объектов природы» [Кульпина 2001: 258]. Поэтому в следующем параграфе мы рассмотрим, как минералогическая лексика репрезентирует стихию света.

§3. Минералогическая лексика как способ репрезентации стихии света

Минералогические лексемы, которые часто использует в своих стихах М.Волошин, помогают раскрыть разноцветный мир в поэзии. Минералогические лексемы как раз несут в себе признаки свет и цвет. Наименования ювелирных камней реализуют эмоционально-оценочные и экспрессивные коннотации: «цвет», «интенсивность цвета», «яркость цвета», «прозрачность», «блеск» и другие. Строгое отношение к камням в М.Волошине отметил его современник Е.Архипов: «Максимилиан Александрович останавливался на своем пути, наклонялся над гнездами камней, чаще небольшой величины, иногда касался посохом, перемещая их. Это были по виду обыкновенные камешки, но чем-то связанные в мыслях Максимилиана Александровича. … Тот наклон головы, та внимательность, почти полузабота о камнях, говорили о большем, чем перебирание и рассмотрение окраски. Гнезда камней что-то символизировали поэту. … Язык их ему был понятен» [Архипов 1990: 607]. Именно поэтому многие минералогические лексемы реализуют не только «элемент пейзажа», но и выявляют потенциальные, эстетически заряженные семы. Наиболее часто минералогические лексемы раскрывают стихию света в категории «Природа».

Реализуя определенный комплекс коннотаций («прозрачность», «свет»), оттенков значений, минералогические лексемы становятся важнейшим средством организации цветообразов. Для волошинского идиостиля характерно выявление дифференциального признака «цвет» в семантических структурах относительных прилагательных, причем без перехода последних в разряд качественных. «При этом минералогические лексемы, - подчеркивает Таран С.В., - называя соответствующие реалии как элемент природы, пейзажа, вместе с тем способствуют созданию отраженного в пределах поэтического текста определенного цветообраза» [Таран 2005: 57].

К солнечным камням относится янтарь, а также «золото, обладающее магическим блеском и мистически губительной силой» [Логический анализ языка…2004: 444]. Именно поэтому свет описывается посредством красочных эпитетов «золотой», «янтарный» и т.д.

Такие свойства золота, как «свет» и «блеск», «тепло», позволяют автору создать образ теплой, едва освещенной земли. Желтый цвет, по Волошину, «символизирует «солнце, волю, свет» [Волошин 1989: 292]. Благодаря своим световым эмоционально-оценочным коннотациям «золотой», «солнечный», «теплый», «светлый» цветовое прилагательное «янтарный» несет положительный эстетический заряд. В стихотворениях поэта при описании природы мы наблюдаем использование наименований самоцветов в составе сравнений и метафор достаточно часто. Например: «Старинным золотом и желчью напитал//Вечерний свет холмы…» (I, 89.); «Янтарный свет в зеленой кисее//И хляби волн, и купол Карадага…» (II, 597); «Но пьет так жадно златокудрый лик//Янтарных солнц, просвеченных сквозь просинь…» (I, 176); «Ясен вечер…Облаков громады//Точно глыбы светлых янтарей…» (II, 597); «В вечернем небе буйное смятенье//Янтарных облаков» (II, 57); «В высоте небесной засветлеют//Звезды золотые и разрывы туч…» (II, 351); «Холмы, окованные медью,//Сквозь дымно-розовый янтарь…» (II, 595).

Основой метафорического употребления Волошиным прилагательного жемчужный становятся соотнесенные с жемчугом свето- и цветообразы. Как известно, главный признак этого самоцвета - блеск, а затем цвет. «Жемчуг должен обладать игрой цвета, светом (сверкание) и блеском, без чего он не представляет ценности. Красота жемчуга не только в окраске (цвет жемчуга «чаще желтоватый или сероватый с голубоватым отливом и характерным перламутровым блеском» [Магия... 2000: 375], «иногда белый, иногда с розовым, голубым, золотистым, желтым, кремовым, красным, черным, серым, коричневым оттенками» [Зимина 2001: 87]), но и в переливах… Это явление называется ориентом» [Магия... 2000: 373-374]. Не случайно для минералогической лексемы жемчужный в поэтических текстах Волошина характерна реализация дополнительных семантических признаков «блеск», «цвет» и «свет». Кроме того, лексема жемчужный не только реализует дифференциальные признаки «белый цвет», «перламутровый блеск», но и выступает как символ чистоты. Прилагательное алмазный, реализуя семантические компоненты «прозрачность», «блеск», «сияние», оказывается в идиостиле Волошина ведущим метафорическим средством экспликации образа звезд. Это обусловлено, как нам думается, свойствами самого алмаза: «высокие светопреломление и дисперсия создают неповторимую “игру” бриллиантов, выражающуюся в феерическом сочетании блеска верхних граней с яркими световыми вспышками и непрерывными переливами всех цветов радуги изнутри камня при медленном вращении его» [Милашев 1976: 17]. Алмаз реализует семантический компонент «камень как украшение, поэтому спектр лучей видится поэту как «алмазная сеть», «паутина». Ср, например: «Жемчужный свет ложится на поля//Сквозь кисею, просвеченную солнцем… (II, 581); «Весь жемчужный окоем//Облаков, воды и света//Ясновидением поэта//Я прочел в лице твоем…» (II, 88); «Жемчужный отсвет на водах//Белесоватого залива…» (II, 581); «В жемчужных утрах, в зорях рдяных…» (I, 237); «В волокнах льна златится бледный круг//Жемчужных туч, и солнце, как паук,//Дрожит в сетях алмазной паутины…» (I, 91); «Я смотрел,//Как солнце мечет в зыбь стальную//Алмазные потоки стрел…» (I, 165); «На тверди видимой алмазно и лазурно//Созвездий медленных мерцает бледный свет…» (I, 78).

Однако в большинстве случаев в основе переносного употребления лексемы жемчужный лежат не только светоцветовые ощущения, но и форма самоцвета: «жемчужины бывают круглые (наиболее совершенные), овальные (яйцевидные), продолговатые (цилиндрические), грушевидные, каплевидные, полусферические (пуговичные), неправильные (барокко) - cм.: [Магия... 2000: 377-378], - поскольку самоцвет для Волошина - «это и ёмкая форма, и линия, и композиция, собранная воедино», «своего рода строгая, математически правильная формула академизма в миниатюре» [Ярушевская 1989: 76]. Выступая в идиостиле Волошина качестве «эстетической единицы» [Донецких 1982: 15], лексема жемчужный «осложняется дополнительными смысловыми ассоциациями, эмоциями за счет трансформации внешних, сочетательных возможностей» [Там же: 29] и в структуре цвето- и светообразов, соотнесенных с реалиями природы (облака, тучи, роса, брызги волн), реализует ряд соответствующих экспрессивно-образных коннотаций, оказываясь важнейшим средством выражения идеи прекрасного. Так, благодаря круглой форме и яркому свету фонари сравнивает поэт с жемчужинами, ср., например: Как желтый жемчуг - фонари…(I, 49).

Звуковая плотность, представленная сочетанием дрожащего [р] с другими согласными и поддерживаемая звукописью микроконтекста в целом, усиливает эстетическую заданность лексемы сапфирный и наделяет ее положительными эмоционально-оценочными коннотациями «торжественный», «прекрасный», «великолепный». Сапфир - символ «воздуха и духа, мысли, бесконечности неведомого» [Волошин 1989: 292], камень молодых монахинь. «Сапфир - это чистота совести, справедливость, спокойствие, хладнокровие. Покой синего сапфира способствует созерцанию, дает импульс к изучению тайного и неизведанного» [Магия… 2000: 315], отсюда - «сапфирами лучей сияет день». Например: «Когда для всех сапфирами лучей//Сияет день, журчит в полях ручей, -//Для нас во мгле слепые бродят светы…» (I, 122).

Стихотворение «Акрополь» характеризуется насыщенной цветовой гаммой. Это связано с тем, что здесь произошло соединение двух антагонистических направлений (Парнаса и импрессионизма). В результате вторжения ярких красок, вызывающих бурные эмоции, разрушается безмятежная и неизменная, «парнасская» картина мира. В этом стихотворении М.Волошин применяет импрессионистический прием, состоящий в изменении цвета предмета в зависимости от освещения. Стихотворение написано в 1900 году, когда поэт путешествовал по Италии и Греции. Поэтому Волошин выделяет архитектуру как высшее проявление античного искусства. Прилагательное бронзовый несет в себе световую характеристику «яркость», «насыщенность», «блеск» и цветовую - «красный». Например: «Луч заката брызнул снизу…//Над долиной сноп огней…//Рдеет пламенем над ней он -// В горне бронзовых лучей…» (I, 21).

Минералогические лексемы поэт использует, прежде всего, при описании природных реалий, потому что никакие другие лексемы не несут в себе столько образных характеристик: это и «свет», и «цвет», и «форма» минерала. Реже мы встречаем описание искусственного света. Причем наиболее распространенными реалиями, которые поэт раскрывает с помощью минералогической лексики, являются «солнце» («закат», «восход», «луч»), «луна», «звезды».

В следующем параграфе мы рассмотрим, как данные природные источники света использует поэт для раскрытия стихии света.

§4. Наименования природных источников света и их производные

Природными источниками света у М.Волошина, как было отмечено выше, являются солнце, луна и звезды, которые функционируют в двух категориях - «Природа» и «Человек».

М.Волошин, будучи масоном, придавал особое значение природным источникам и свету, поскольку увлекался и верил в мифологические представления о солнце, луне и звездах, а также большую роль для него играли сами символы. Как отметил А.Ф.Лосев, «мифология делается интереснее, когда относится не к свету и цвету вообще, но к световым и цветным предметам» [Лосев 1991: 57]. Для раскрытия этих предметов М.Волошин использует метафору, которая в его творчестве занимает особое место, она оказывается «краеугольным камнем» в его философии творчества, определяя этим самым своеобразие поэтики в целом» [Кашинская 1996: 111]. Особенности метафоры в том, что она «не выстраивает символ, а открывает его. Получается обратный эффект, ситуация, которую можно было бы обозначить как эволюцию от символа к метафоре. Причем символ (как указание на невыразимое) осмысляется в принципиально иной ценностной системе. Метафора оказывается не средством его выстраивания, не звеном только (пусть и основным) в системе используемых поэтом художественных средств, но сама обретает характер целостной художественной системы, обретает значимость символа» [Там же: 112]. Таким образом, произведения М.Волошина пронизаны символикой. Поэтому считаем необходимым рассмотреть особенности символики солнца, поскольку именно оно является основным источником света, а также используется в стихотворениях М.Волошина чаще, чем другие природные источники света.

4.1 Природа

Использование лексемы солнце служит у М.Волошина для создания красочных пейзажей. При этом источник света часто олицетворяется, наделяясь дополнительными коннотациями «злой», «страстный», «жгучий», «затаенный».

М.Волошин использует лексему «закат» в значении «заходящее солнце», которая приобретает метафорическую осмысленность, потому что закат «брызнет», «тлеет», «просвечивает». При этом сочетание слов «кровь лучей» в данном контексте раскрывает дополнительные характеристики «насыщенности», «цвета». Во втором примере солнце сравнимо по своим качествам с огнем, потому как огонь способен «медленно тлеть». Ср., например: «И брызнет кровь лучей с заката…» (I, 12); «И тлеет медленно закат…» (I, 12); «Но отсвет затаенного заката//Лиловую просвечивает мглу…» (II, 589). В последнем примере свет наделен дополнительной коннотацией «прозрачность» благодаря наличию в одном контексте слов «отсвет» и «просвечивает».

Характеристики солнца очень разнообразны. Источник тепла и света «брезжит», «льется», «румянит», «приветствует». При этом в первом примере мы можем проследить использование поэтом метафоры, в основе которой находится лексема солнце, выявляя признаки «тепло», «жизнь». Таким образом, сочетание «солнце завтрашнего дня» имеет значение «светлого будущего». Ср., например: «В нем [Петербурге] брезжит солнце завтрашнего дня,//И крест его - всемирное служенье…» (I, 267); «Светало.//Солнце…румяня своим бледно-розовым светом//…Приветствуя светлого дня пробужденье…//И мир весь так чудно прекрасен и светел казался…//Как будто все было наполнено радостью светлой…» (II, 269). Следует обратить внимание на использование в одном контексте однокоренных слов, что способствует раскрытию нескольких значений у лексемы свет и наделению значительным эстетическим зарядом всего контекста. Солнце, олицетворяясь, способно «румянить», «приветствовать». Далее поэт использует метафорические эпитеты (См.: [Томашевский 1983: 195-204])«светлый мир», «светлая радость», которые выявляют эмоционально-оценочные коннотации «любовь», «искренность».