Николай Кружков "О сокровенном" Избранные эссе и воспоминания

Н. Кружков - автор сборника избранных эссе на литературно-философские темы, воспоминаний о встречах с интересными людьми и статей, написанных и опубликованных в разное время в периодических изданиях Московской области и Павловского Посада – родине автора.

Рубрика Литература
Вид книга
Язык русский
Дата добавления 07.01.2011
Размер файла 1,3 M

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

98

Н.Н. Кружков

О сокровенном

Избранные литературно-философские эссе и воспоминания

Книга Н.Н. Кружкова представляет собой сборник избранных эссе на литературно-философские темы, а также воспоминаний о встречах с интересными людьми и статей, написанных и опубликованных в разное время в периодических изданиях Московской области и Павловского Посада - родине автора.

© Кружков Н.Н., 2008 г.

© Ситнов В.Ф., составление, макет, оформление. 2008 г.

От автора

О память сердца, ты сильней

Рассудка памяти печальной…

Евгений Боратынский

Моя новая книга - дань уважения тем, чьи имена вошли в историю отечественной и мировой культуры: философам, поэтам, артистам…

А открывает книгу моих избранных эссе рассказ о самом дорогом для меня человеке, которому я полностью обязан своим духовным бытиём и призванием - Поэт - о моей бабушке Лидии Антоновне Кружковой…

О её душевной щедрости, духовной красоте могут рассказать те, кто близко знал её: а в числе её собеседников и друзей были Арам Ильич Хачатурян, Самуил Яковлевич Маршак, патриарх Пимен (Сергей Извеков), Николай Викторович Менчинский, многие священнослужители Москвы и Подмосковья…

Уже много лет я занимаюсь исследованием творчества датского христианского мыслителя Сёрена Кьеркегора - родоначальника экзистенциализма, поэтому свою лучшую работу о великом датском затворнике предлагаю вниманию читателей: личность Кьеркегора до сих пор остаётся загадкой, которую ещё предстоит разгадывать не одному поколению философов и психологов…

Я благодарен судьбе, что жизнь свела меня с прекрасными поэтами и просто удивительными людьми… С Булатом Окуджавой, Олегом Чухонцевым, Новеллой Матвеевой, Иваном Киуру, Юнной Мориц, Александром Кушнером, Олесей Николаевой, Арсением Тарковским, Наумом Коржавиным, Евгением Винокуровым, Леонидом Мартыновым, Андреем Вознесенским, Владимиром Вишневским, Дмитрием Быковым, Тимуром Кибировым, Анастасией Ивановной Цветаевой, Евгением Борисовичем Пастернаком, Ниной Максимовной Высоцкой, Валерием Аркадьевичем Гинзбургом…

А сколько впечатлений осталось от встреч с выдающимися мастерами театра и кино! С Алексеем Баталовым, Александром Калягиным, Леонидом Филатовым, Валентином Гафтом, Евгением Леоновым, Зиновием Гердтом, Игорем Костолевским, Ириной Муравьёвой, Леонидом Ярмольником, Игорем Старыгиным, Вениамином Смеховым, Валерием Золотухиным, Георгием Бурковым, Еленой Цыплаковой, с талантливыми музыкантами и исполнителями: Андреем Макаревичем, Юрием Лозой, Вероникой Долиной, Еленой Камбуровой, диктором центрального телевидения Игорем Кирилловым, с выдающимися писателями Аркадием и Георгием Вайнерами, Андреем Битовым, Киром Булычёвым, Сергеем Козловым…Иных уж нет, а те далече… А память об этих встречах живёт в сердцах тех, кто знает и по-прежнему любит их…

Так уж случилось (и здесь я благодарен судьбе), что последние годы моя жизнь связана с историей и краеведением, и нельзя не вспомнить добрым словом тех, кто помог мне стать историком-краеведом с большой буквы: это Сергей Юрьевич Шокарев и Виктор Феофилактович Ситнов, Мария Дмитриевна Ширяева и Нина Владимировна Рыбалко, мои коллеги из журнала «Подмосковный летописец», где я продолжаю работать по сей день… Поэтому очерки «Савва Морозов: линии судьбы» и «Храм Рождества Христова в Заозерье» включены мною в настоящее издание.
Я предстаю перед читателем в этой небольшой книге в новой ипостаси, но остаюсь в душе Поэтом…Поэтом, чьё сердце не знает и никогда не будет знать покоя...

Автор

Исповедь перед Памятью

Светлой памяти бабушки моей

Лидии Антоновны Кружковой

посвящаю

«И нам сочувствие дается,

как нам дается благодать...»

Ф.И.Тютчев.

Как больно писать о сокровенном! О христианской любви и милосердии. Этим живешь и дышишь. Покаяние? Исповедь? Жертвоприношение во искупление собственных грехов? И то, и другое, и третье...

Почти тридцать шесть лет назад, в сентябре 1972 года, не стало моей бабушки Лидии Антоновны Кружковой. О ее душевной щедрости и красоте можно говорить бесконечно. А те три сентябрьских дня - самых трагических в моей судьбе - на всю жизнь остались в моей памяти....

О ее жизни можно слагать легенды. Надежда Константиновна Крупская, что само по себе удивительно, назначила ее директором детского дома в Больших Дворах. Бабе Лиде - я всегда ее так называл - было в ту пору всего 17 лет! Многие ее воспитанницы были старше... В 30-е годы она была директором школы, в 60-е - заведующей детским садом на улице Кирова, где ныне располагается филиал МГСУ.

Ее специальность - филолог - определила её духовное бытие. Она страстно любила Пушкина и Лермонтова. Ее книги - это дореволюционные издания жития святых, Шекспира, Гете, Тихона Задонского, Библия, подаренная ей Сергеем Извековым (будущим патриархом Всея Руси Пименом), стихи Ратгауза, Бальмонта, Игоря Северянина, лекции по западно-европейской культуре А.В.Луначарского - оставили неизгладимый след в моей памяти. Ее комнатка в детском саду: иконостас, лампадки, хранящие тепло ее души, ее молитвы - всего этого я уже никогда не смогу забыть. Ее рассказы о встречах с композитором Арамом Ильичом Хачатуряном, поэтом Самуилом Яковлевичем Маршаком, ее дружба с Николаем Викторовичем Менчинским, приехавшим в Павловский Посад из Ясной Поляны и работавшим директором экспериментальной средней школы №18, с Еленой Владимировной Черной - моей первой учительницей, которая любила меня, как сына...

Двоюродный брат бабушки Дмитрий Сергеевич Фадеев был известным в городе врачом-терапевтом, человеком высокой культуры и эрудиции. Бабушка Лида любила всех своих четверых внуков. Мне было пять лет, когда она начала вывозить меня в церковь. Мы ездили в Медведково, где настоятелем храма был отец Сергий, к которому она обращалась за помощью в минуты скорби и отчаянья.

В детском саду, где она работала заведующей, был прекрасный сад. Она очень любила цветы, больше всего - настурции.

Почему мое детство окрашено в розовые тона? Почему всегда я мысленно возвращаюсь туда, в 60-е? «Не мы, - сказал один философ, - во времени, а время в нас». (Олег Чухонцев). В Москве жили наши родные, друзья, знакомые....

Москва 60-х!!! Лялин переулок, недалеко от улицы Чкалова (сейчас Земляной вал), улица Русаковская.. . Сюда мы всегда приезжали, чтобы на следующий день ехать в церковь к заутрене... Храм в Медведково. Литургия шла обычно долго - 4 часа. Мы, её внуки, всегда стояли у алтаря... Вот когда я причастился к Вере, Надежде, Любви! Как несчастен, должно быть, человек, который не испытал духовной радости и душевной благодати! Еще в детстве я понял: «Человек оценивается по тому, что он сделал не для себя, а для других». Этому и учил потом всю жизнь ребят, своих воспитанников...

Действительно, «жизнь, которой мы живем здесь, имеет свое очарование: в ней есть некое свое благолепие, соответствующее всей земной красоте» (Августин). Олег Чухонцев в поэме «Дом» описал старопосадский уклад, а я в своих стихах - старомосковский:

Припоминаю я с трудом

На Русаковской старый дом,

Потом был Лялин переулок,

Медведково - и что потом?

А потом были молитвы, которые читала бабушка Лида, - «Отче наш», «Богородица Дева, радуйся», и стихи Лермонтова «В минуту жизни трудную...» Уже в детстве я обожал его поэзию: «Утес» и «Горные вершины», «Воздушный корабль» и «Когда волнуется желтеющая нива». Не в детстве ли я начал мыслить образами?

А ведь лирика - эмоционально-образное искусство. «Душа человека дороже всего на свете», - эти слова Н.В.Гоголя говорят о самом сокровенном: о бытии духовном, о Милосердии как высшей христианской добродетели...

В моей бабе Лиде было то, что отличало ее от всех остальных людей: чужую боль она всегда воспринимала как свою, она приходила на помощь в трудную минуту именно тем, кто больше всего в этом нуждался.

Кстати, мои самые любимые детские праздники - Рождество Христово и Светлое Христово Воскресение. Какой радостью наполнялось сердце при виде пахнущей хвоей новогодней ёлки, сказок Гофмана... Именно благодаря бабушке я узнал русский фольклор: наша няня баба Лена, которую для своих внуков нашла баба Лида, прекрасно знала русские народные сказки, пословицы и поговорки, частушки и прибаутки...

Я не помню, чтобы бабушка Лида сердилась на нас, своих внуков, никогда не видел ее раздраженной и сердитой. Казалось, что святость и любовь всегда жили в ее сердце, в ее легко ранимой душе… Именно она научила меня жертвовать собой во имя других. Она никогда не унижалась перед теми, кто олицетворял собой власть. «И жестокая власть хочет внушить страх, но кого следует бояться, кроме одного Бога?». «И нежность влюбленного ищет ответной любви, - но нет ничего нежнее Твоего милосердия, и нет любви спасительнее, чем любовь к правде Твоей, которая прекраснее и светлее в мире» (Августин, «Исповедь»).

Любить во имя Любви? Жить и страдать во имя Любви? Созидать во имя Любви? Жертвовать собой ради счастья других? Не в этом ли смысл жизни?

Почему потом зачитывался я Пушкиным и Лермонтовым, Тютчевым и Анненским, Ахматовой и Пастернаком?

Жизнь ведь тоже только миг,

Только растворенье

Нас самих во всех других

Как бы им в даренье.

Борис Пастернак, «Свадьба»

«Духовное общение - самое дорогое в мире», - это я понял уже в детстве. К чему я сейчас исповедуюсь? Перед кем? Перед теми, кто ставит собственное благополучие во главу угла, забывая об униженных и оскорбленных? Перед теми, кто лишен элементарных человеческих качеств, у кого нет ни духовных ориентиров, ни нравственных ценностей, кто живет сегодняшним днём, забывая великое пророчество Иоанна Богослова? Нет, я не рассчитываю на их понимание и, тем более, сострадание. Я исповедуюсь перед собственной Памятью и Совестью...

Моей целью было рассказать о самом близком для меня человеке - моей бабушке, которой я полностью обязан своим духовным бытиём. Годы уходят, времени остается все меньше и меньше, а «черпать из детства мы будем всегда»:

Все вокруг - суета,

А от скорби, любви и печали

Не уйти никуда.

(Мы под сердцем все это храним).

В новой книге с листа

Открываются дальние дали,

Догорает звезда,

Умирает ее пилигрим...

Почему так не хватает всем нам душевного тепла, духовной радости? Куда уносит нас круговорот событий? Почему у людей, от которых может остаться только «тире между двумя датами» (вспомните слова учителя истории Мельникова из фильма «Доживем до понедельника»), такие высокие амбиции? «Есть у большинства людей такой пунктик: стремиться к тому, чтобы тебя считали чем-то значительным; и самое популярное мошенничество в том и заключается, чтобы выдавать себя за что-то большее, нежели фактически ты являешься.

Религиозное страдание начинается с совсем иного. Благодаря своей связи с Богом призванный ощущает в себе такую силу, что у него не возникает искушающей потребности казаться чем-то большим» (Серен Кьеркегор).

Что ж, много званых, но мало избранных ...

К таким «избранным» я всегда относил мою бабушку Лидию Антоновну Кружкову, память о которой всегда будет жить в сердцах тех, кто знал её и общался с ней...

Лидия Антоновна Кружкова (урожд. Вавренюк) и Алексей Григорьевич Кружков у своего дома на ул. Карповская, №78. Снимок 5.10.1924 г.

Творчество Сёрена Кьеркегора в свете наших дней

Я счастлив, только когда творю. Тогда я забываю все житейские страдания и непри-ятности, всецело ухожу в свои мысли. Стоит же мне сделать перерыв хоть на несколько дней, и я болен, угнетен душою, голова моя тяжелеет. Чем объяснить такое неудержимое влечение к работе мысли?..

Всю жизнь он чувствовал себя Избранником Христа, Его Апостолом, вещающим от Его имени. Сёрен Кьеркегор…

Гениальный интроверт. Ему удалось осуществить то, что до него было невозможно, непостижимо, немыслимо: синтезировать философию и поэзию и на языке экзистенциальной лирики говорить о сокровенном. Он посвятил свою жизнь исследованию жизни души, ее тончайших движений (Тютчев, в этом отношении, - ученик Кьеркегора). Его душевный строй был сродни мятущемуся сердцу Людовика Баварского, но сам он, будучи человеком нордического склада ума, воображал себя Наполеоном. «В Датском королевстве, безусловно, не живет ни один человек, обладающий таким чувством индивидуальности, каким обладаю я». Он ставил клинический диагноз и пошлому обществу, в котором жил, и человеку, который утратил духовность, утверждая, что «отсутствие души - душевная болезнь». Его мышление строилось на парадоксах, но ведь он был прав - именно «христианский мир убил Христа»! А человек духовный - это тот, кто прошел через тревогу, страх и отчаянье, и безысходность… Не утратив силы духа, он остался верен своим убеждениям. Утверждал, что «отчаянье - категория духовная». Именно он, философ, прекрасно понимал поэта: «Что такое поэт? - Несчастный, переживающий тяжкие душевные муки; вопли и стоны превращаются на его устах в дивную музыку». А разве Иннокентий Анненский в лирической форме не утверждал то же самое:

Смычок все понял, он затих,

А в скрипке эхо все держалось…

И было мукою для них,

Что людям музыкой казалось?

Экзистенциальная лирика Серена Кьеркегора читается, как исповедь мятущегося и больного сердца, пытающегося осмыслить социальные катаклизмы и не изменить своим идеалам, своим нравственным принципам. В его сердце уживались Марк Аврелий и Блаженный Августин, мытарь и фарисей, Аустерлиц и Ватерлоо.

Он был первым, кто доказал, что «святость постигается в грехе», что «вера начинается как раз там, где прекращается мышление». Для самого Кьеркегора самый великий трагический герой не может соперничать в славе своей с рыцарем веры: «Когда человек вступает на путь трагического героя - путь, который в некотором смысле действительно является трудным, - многие способны помочь ему советом; тому же, кто идет узким путем веры, никто не может дать совета и никто не может его понять». Трагедия рыцаря веры в том, что он во всем одинок, в его душе нет места покою, он постоянно находится в напряжении.

Нордический склад характера исключал всякое безумие. Сам Кьеркегор признавался: «Можно было бы задуматься, в каком отношении стоит душевная болезнь к гениальности, можно ли вывести одну из другой; в каком смысле и насколько гений является господином своей душевной болезни, ибо само собой разумеется, что он до определенной степени является господином над нею, ведь в противном случае он действительно стал бы сумасшедшим. Но для таких наблюдений нужна высокая искусность и любовь, ведь очень трудно наблюдать нечто, превосходящее твой собственный уровень».

Дле Чезаре Ломброзо («Гениальность и помешательство») и Зигмунда Фрейда с его психоаналитической концепцией личности все просто и ясно: гений - это душевнобольной человек, а гениальность - болезнь. Для Кьеркегора «внешнее, как таковое, не имеет никакого значения для гения, и потому никто не может его понять». И «все же гений знает, что он сильнее всего мира». Великий христианский мыслитель писал, что гений помещен за пределами всеобщего. «Он велик благодаря своей вере в судьбу, в то, что он либо победит, либо падет; ибо он побеждает через себя самого и гибнет через себя самого, или, точнее, он делает и то и другое через судьбу». «Еще никогда не существовало гения без страха, разве что он был одновременно религиозен». Подводя итоги всему вышесказанному, Кьеркегор утверждает: «Только благодаря религиозному размышлению гений и талант становятся в глубочайшем смысле чем-то оправданным». («Понятие страха», «Страх и трепет»). «Святость постигается в грехе» - именно этот его тезис применим к гению. Его раздражали ортодоксальные проповеди. «Бог - это молчание. О чем невозможно говорить, о том следует молчать», - заявлял он.

Еще два века назад он понял, что «все идет к тому, что скоро будут писать лишь для толпы, для невежественной толпы, и лишь те, кто умеет писать для толпы». Сейчас мы убедились в этом. Тотальное телевидение, компьютерные игры, шоу-бизнес, игровые автоматы, оскудение мысли и чувства, утрата духовности, процесс инфантилизации и дальнейшей деградации личности - все это плоды цивилизации.

Для Кьеркегора Святое Писание - проводник, Христос - путь. Но по этому пути идут только избранные… Второе его утверждение касается любви мужчины к женщине, любви не плотской, а духовной («Дневник обольстителя»). Здесь он - предшественник другого великого психолога - Ф.М.Достоевского и поэта-экзистенциалиста (по мироощущению) Иннокентия Анненского.

«Благодаря женщине в жизнь приходит идеальное. И кем был бы мужчина без него? Многие мужчины благодаря девушкам стали гениями, иные из них благодаря девушке стали святыми. Однако никто еще не стал гением благодаря той девушке, на которой женился; поступив так, он сможет стать лишь финансовым советником. Ни один мужчина не стал еще героем благодаря девушке, на которой женился; благодаря этому он может стать лишь генералом. Ни один мужчина не стал поэтом благодаря девушке, на которой женился, ибо посредством этого он становится лишь отцом. Никто еще не стал святым с помощью девушки, полученной в жены, ибо кандидат в святые не получает в жены никого; когда-то он мечтал о своей единственной возлюбленной, но не получил ее. Точно так же кто-то стал гением, героем, поэтом - благодаря девушке, которая не досталась ему в жены… Или, может быть, кто-то все же слышал о человеке, который стал поэтом благодаря своей жене? Женщина вдохновляет, покуда мужчина не владеет ею. Вот правда, лежащая в основе поэтической и женской фантазии».

«В моей душе запечатлен портрет одной прекрасной дамы…», - признался однажды Булат Окуджава. И пояснил:

Не оскорблю своей судьбы

слезой поспешной и напрасной,

но вот о чем я сокрушаюсь иногда:

ведь что мы сами, господа,

в сравненье с дамой той прекрасной,

и наша жизнь, и наши дамы, господа?

В статье «Символы красоты у русских писателей» Иннокентий Анненский замечает:

«Власть видел в красоте и Достоевский, но это была для него уже не та пьянящая власть наслаждения, а лирически-приподнятая, раскаянно-усиленная исповедь греха. Красота Достоевского то каялась и колотилась в истерике, то соблазняла подростков и садилась на колени к послушникам…

Красота почти всегда носила у Достоевского глубокую рану в сердце; и почти всегда или падение или пережитое ею страшное оскорбление придавали ей зловещий и трагический характер. Таковы Настасья Филипповна, Катерина Ивановна, Грушенька и Лиза, героиня «Бесов».

Красота всех этих девушек и женщин, но странно - никогда не замужних, если красота их точно должна быть обаятельной - не имеет в себе, в сущности, ничего соблазнительного. И при этом они не только сеют вокруг себя горе, но даже сами лишены отрадного сознания своей власти. Это прежде всего мученицы…

В другом своем очерке «Проблема Гамлета» Иннокентий Анненский писал: «Офелия погибла для Гамлета не оттого, что она безвольная дочь старого шута, не оттого даже, что она живность, которую тот хотел бы продать подороже, а оттого, что брак вообще не может быть прекрасен, и что благородная красота девушки должна умирать одинокая, под черным вуалем и при тающем воске церковной свечи».

В «Дневнике обольстителя» есть одно очень существенное для понимания эротического чувства датского философа признание: «…я всегда ищу свою добычу среди девушек, а не женщин. В замужней женщине меньше естественной непосредственности, больше кокетства; отношения с ней ни прекрасны, ни интересны, а лишь пикантны».

Любовь Кьеркегора всегда была окутана романтическим флером, что сближало его с великим немецким романтиком Эрнстом Теодором Амадеем Гофманом («Житейские воззрения кота Мурра»).

Личная судьба Кьеркегора глубоко трагична еще и потому, что он стал жертвой, причем осмысленной, своей собственной философской концепции: отказался стать пастором в лютеранской церкви, видя в этом, прежде всего, измену Христу («Христианский мир убил Христа»), а затем последовал разрыв помолвки с Региной Ольсен. «Любовь - тайна; помолвка - разоблачение. Любовь - молчание; помолвка - оглашение. Любовь - тихий шепот сердца; помолвка - громкий крик. И, несмотря на все это, наша помолвка, благодаря твоему искусству, моя Корделия, скроет нашу тайну от глаз посторонних». Омрачать жизнь любимой и помолвленной с ним девушки Кьеркегор не стал. Впоследствии он сам объяснил это так:

«1853. Есть две мысли, столь рано явившиеся моей душе, что я даже не могу указать момента их возникновения. Первая мысль о том, что есть люди, чье предназначение - жертвовать, тем или иным способом приносить кому-либо жертвы ради торжества идеи, и что я, несущий мой особый крест, и есть такой человек. Вторая мысль состоит в том, что я никогда не окажусь в положении, вынуждающем меня зарабатывать на жизнь. Так будет отчасти потому, что мне казалось: я умру молодым, отчасти потому, что Бог, принимая во внимание мой особый крест, избавит меня от этих забот и страданий. Откуда взялись эти мысли, не знаю; однако знаю одно: я нигде их не вычитал и никто из людей не наводил меня на них».

Страдания Кьеркегора по сути необъяснимы и неисчерпаемы. Его занимала только жизнь души во всех ее ипостасях. Кстати, слово душа чаще всех употребляет в своей лирической исповеди Ф.И.Тютчев:

Не знаю я, коснется ль благодать

Моей души болезненно-греховной,

Удастся ль ей воскреснуть и восстать,

Пройдет ли обморок духовный?

Блуждания души в сфере бытия, ее столкновение с миром «бессмертной пошлости людской», ее желание «К ногам Христа навек прильнуть» - вся лирика Тютчева экзистенциальна и созвучна философской проповеди Кьеркегора.

Великий датский отшельник сам распял себя на Парадоксе, на Кресте Страдальчества и Искупленья. Иначе и не могло быть. Вечно пребывая в сфере духовной жизни, он осознавал, что никогда не будет понят ни своими современниками, ни их потомками… «Внешнее, как таковое, не имеет никакого значения для гения, и потому никто не может его понять».

Экзистенциальная трактовка мира и человека у Кьеркегора изначально восходит к сфере духа - в дальнейшем по его пути пойдут Бердяев и Шестов в России, Хайдеггер и Ясперс в Германии, Сартр и Камю во Франции. Философия датского христианского мыслителя оказала влияние и на поэтов, прежде всего, на Тютчева и Анненского, который признавался: «Сознание безысходного одиночества и мистический страх перед собою - вот главные тоны нашего я: я, которое хотело бы стать целым миром, раствориться, разлиться в нем, я - замученное сознанием своего безысходного одиночества, неизбежного конца и бесцельного существования…я - среди природы, где, немо и незримо упрекая его, живут такие же я, я среди природы, мистически ему близкой и кем-то больно и бесцельно сцепленной с его существованием».

Мироощущение и мировосприятие Кьеркегора и Анненского по сути идентичны. Вот что пишет в «Дневнике обольстителя» великий датчанин: «Мир, в котором мы живем, вмещает в себя еще другой мир, далекий и туманный, находящийся с первым в таком же соотношении, в каком находится с обыкновенной сценической постановкой волшебная, изображаемая иногда в театре среди этой обыкновенной, и отделенная от нее тонким облаком флера. Сквозь флер, как сквозь туман, виднеется словно бы другой мир, воздушный, эфирный, иного качества и состава, нежели действительный. Многие люди, живущие материально в действительном мире, принадлежат, в сущности, не этому миру, а тому, другому». В статье «Художественный идеализм Гоголя» Иннокентий Анненский писал: «Нас окружают и, вероятно, составляют два мира: мир вещей и мир идей (…) В силу стремления, вложенного в нас создателем, мы вечно ищем сближать в себе мир вещей с миром духовным, очищая, просветляя и возвышая свою бренную телесную жизнь божественным прикосновением к ней мира идеального, и в этом заключается вся красота и весь смысл нашего существования».

Сила духа Серена Кьеркегора - в преодолении неисчерпаемой душевной боли, отчаянья, тоски и безысходности. Великий австрийский психолог Виктор Франкл использовал терминологию Кьеркегора при исследовании экзистенциального вакуума, который послужил почвой для появления так называемых «ноогенных неврозов», вызванных социальными катаклизмами в середине и в конце прошлого века.

Сейчас есть все основания говорить о тех причинах, которые обусловили возникновение ноогенных неврозов (в отличие от психогенных). Это прежде всего чувство смыслоутраты, которое стало доминирующим в нашем тяжело больном обществе.

О каких духовных приоритетах мы можем говорить, когда деньги становятся единственной желанной вещью, а вся эпоха - комитетом. Наша разобщенность стала притчей во языцех. Духовная и нравственная деградация молодежи обусловлена отсутствием национальной идеи, духовных ориентиров и нравственных ценностей. Философия, психология и классическая литература не востребованы обществом, а пошлость, ложь и цинизм стали нормой нашей жизни. Мы живем в аморальном обществе, у которого нет будущего. Наши дети и подростки больны душевно и духовно, они становятся прагматиками и циниками, ведут себя агрессивно и жестоко.

История Христа не случилась когда-то - она происходит сейчас - у нас на глазах. Великий датский христианский мыслитель называл себя «несчастнейшим». Религиозные страдания Серена Кьеркегора обретают в наши дни особый глубинный смысл. Для самого Кьеркегора философия начинается не с удивления, а с отчаяния! «Отчаяние - категория духовная», - утверждает он. То, что миллионы людей считают себя христианами, в то время как их жизнь проходит в суете и погоне за благами мира сего и сиюминутными наслаждениями, - Кьеркегору представляется вопиющим грехом! Поэтому он считает, что религиозность - детище величайшей внутренней тишины и молчания («Все должно совершаться в безмолвной тишине. В ней таится обоготворяющая сила»).

Мы стоим перед фактом утраты религиозного измерения жизни. Датский философ думал о Вечности и высмеивал свое время. И разве не созвучны нашей эпохе его слова:

«Из всех разновидностей тирании народное правительство - тирания самая мучительная, самая бездуховная, являющая непосредственный упадок всего великого и возвышенного…Народное правительство - это воистину портрет преисподней». Демократию Кьеркегор называл «гнуснейшей из тираний». Мы имеем возможность в этом убедиться сегодня, когда единственной точкой опоры для духовных людей становится религиозное страдание, ведь «мука всегда остается в том, что невозможно избавиться от себя самого»!

Прокляты и забыты. Не поместились в иконостас. Служили дьяволу. Страдали манией величия. Отвергнуты обществом. Канули в лету.

Один проповедовал Христа Распятого с позиций субъективного идеализма, творил в тиши кабинета и презирал общество, чуждое ему по духу и мировоззрению. Другой с позиций диалектического и исторического материализма утверждал, что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя», вмешался в ход истории, возомнил себя Пророком и, одержимый идеей, стал ее фанатиком и проповедником.

Что между ними общего? Какой смысл проводить параллель между религиозным мыслителем и отпетым фанатиком-материалистом? - спросите вы.

А вся суть в том, что их, совершенно различные по мировоззрению, концепции личности и общества, объединяет стремление к идеалу, что оба они придерживались не эволюционной теории развития общества, а революционной!

«Идти вперед - значит потерять душевный покой, остаться на месте - значит потерять себя. В самом высоком смысле движение вперед означает постижение себя» (С. Кьеркегор). Не по этому ли пути пошел Ленин?

Наш сегодняшний день - торжество лицемерия и фальши. Что ж, « у иных людей очень часто убеждения сидят не глубже, чем на кончике языка». Борис Пастернак в поэме «Высокая болезнь» воссоздал образ Ленина-вождя и оратора:

Столетий завистью завистлив,

Ревнив их ревностью одной,

Он управлял теченьем мыслей

И только потому - страной.

(курсив мой - Н.К.)

Кто у нас сейчас управляет «теченьем мыслей»? Приведите примеры. Если бы Кьеркегор или Ленин! Увы! Ни тот, ни другой. Европейское сообщество? ВТО? НАТО? Кьеркегор обрушил свой гнев на христианство: «Идеей христианства было: стремиться все изменить. Результат же христианства, «христианского общества» таков, что все, абсолютно все осталось таким, каким было, только все получило ярлык «христианский». Христианство хотело чистоты - значит долой дома терпимости. Действительно, произошла перемена… но у нас теперь христианские дома терпимости. Сводник является сегодня христианским сводником. Христианство стремилось к честности и справедливости, а значит всякое мошенничество должно прекратиться. Для этого произвели существенное изменение: мошенничество процветает так же, как и при язычестве (каждый христианин мошенничает в своей области), но к нему прибавили определение «христианское», оно стало христианским живодерством, а священник благословляет это христианское общество, это христианское государство. Все в целом - мерзость. Эти две тысячи храмов, или сколько их там, с христианской точки зрения - мерзость, эта тысяча священников в бархате, шелке…с христианской точки зрения - тоже мерзость…»

«В основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма, - пишет В.И.Ленин. Попробуем переиначить на современный лад: в основе христианской нравственности лежит борьба за укрепление и завершение христианства. В советское время Ленин был иконой, сейчас иконой стал Николай II.

«С календаря смотрит мне в душу царь Николай взором Христа, - поет Жанна Бичевская, - царь Николай - самый великий, он за Вечерей всех ближе к Христу».

Поистине благоговейно-христианское отношение к тому, кто привел Россию к гибели! «В России революция была исконнейшим из прав самодержавья», - утверждал поэт Максимилиан Волошин. Он же писал:

Закон самодержавия таков:

Чем царь добрей, тем больше льется крови.

А всех добрей был Николай Второй,

Зиявший непристойной пустотою

В сосредоточьи гения Петра.

Но ведь, по мнению Волошина, «Великий Петр был первый большевик».

Вернемся к Кьеркегору. «Философы говорят много дурного о духовных лицах, духовные лица говорят много дурного о философах; но философы никогда не убивали духовных лиц, а духовенство убило немало философов» (Дени Дидро). Еще бы! Одна инквизиция чего стоит! Мнения Кьеркегора и Ленина по поводу христианства удивительным образом совпадают: «Миллион грехов, пакостей насилий и зараз физических гораздо легче раскрываются толпой и потому гораздо менее опасны, чем тонкая, духовная, приодетая в самые нарядные «идейные» костюмы идея боженьки». Можно говорить о сходстве идейной позиции датского религиозного мыслителя и теоретика исторического материализма, но учитывать при этом следует то, что Ленина всегда интересовала жизнь народа, а Кьеркегора - жизнь отдельного человека: «Для меня каждый человек имеет бесконечную ценность». И еще одно, пожалуй, самое существенное различие: Для вождя мирового пролетариата Гегель был основой основ, философом, открывшим путь диалектического развития общества, для Кьеркегора Гегель был идейным оппонентом, сочинения которого он подверг беспощадной критике, иначе и быть не могло: датского отшельника интересовало не общество, не народ, в его понимании это была «толпа». Его занимала только жизнь души во всех ее проявлениях: в минуты отчаяния, страха, тревоги, тоски, безысходности. Сам он утверждал: «Единица» - та категория, через которую должны пройти в религиозном смысле наше время, история, род человеческий (…) В эпоху, когда у нас не сходило с языка слово «система» (вероятно, Кьеркегор имеет в виду философию Гегеля), я подошел к этой системе с точки зрения «единицы»…»

И самое главное, о чем пишет Кьеркегор:

«Каждый раз, когда колесница всемирной истории готовится взять крутое препятствие, является и целая упряжка настоящих коренников - неженатых, одиноких людей, живущих исключительно ради идей. Иоганн фон Мюллер говорит, что миром правят две силы: идеи и женщины. Но когда доходит до настоящего дела, должны править одни идеи».

До «настоящего дела» история подошла в феврале и октябре 1917 года. Тогда и появился великий человек, живущий исключительно ради идей. Этим человеком был В.И.Ленин. Его роль в мировой истории трудно переоценить. Переписать книги и изменить отношение к происходящим в 1917 году событиям можно всегда. Но переписать саму историю невозможно. И о роли личности в истории будут говорить постоянно.

Кьеркегор назвал одно из самых субъективных своих сочинений «Несчастнейший». Так мог бы себя назвать и тот, кто разработал принципы демократического централизма, чтобы впоследствии покончить с демократией - «гнуснейшей из тираний». Оба они были фанатиками идеи. Но если один постоянно пребывал в уединении и размышлял о самом сокровенном, другой думал о том, как осчастливить все человечество. Кьеркегор считал, что религиозность есть детище величайшей внутренней тишины и молчания, утверждая, что Священное Писание - проводник, Христос - путь». Ленин решил, что постройка Божьего Царства на земле - реальная задача. Он искренне верил в идею, не желая быть ни дьяволом, ни святым. Его усилия не были тщетными, но советской эпохе, которая занимает особое место в мировой истории, в силу объективных и субъективных причин, суждено было кануть в лету. Но ведь без Робеспьера не было бы Наполеона, а без Ленина - Сталина. Поэтому можно говорить все, что угодно о событиях октября 1917 года, но при этом всегда следует помнить, что от великого до смешного - только один шаг! ( Наполеон Бонапарт).

Афоризмы Сёрена Кьеркегора

Отказаться от своей любви - самое ужасное предательство; это вечная утрата, которую невозможно восполнить ни во времени, ни в вечности.

Совершенная любовь - это любовь к человеку, который делает нас несчастным.

Истина в том, чтобы воздавать почести каждому, абсолютно каждом человеку. Это и значит бояться Бога и любить своего ближнего.

Идти вперед - значит потерять душевный покой, остаться на месте - значит потерять себя. В самом высоком смысле движение вперед означает постижение себя.

Высшее, к чему может стремиться человеческая мысль, - это выйти за свои собственные пределы, придя к парадоксу.

Нам была дана заповедь: "Люби ближнего, как самого себя", - но если правильно понять эту заповедь, то можно прочесть в ней и обратное утверждение: "Ты обязан любить себя должным образом".

Главная задача человека не в обогащении своего ума различными познаниями, но в воспитании и совершенствовании своей личности.

Уже более 10 лет с нами нет Булата Шалвовича Окуджавы. А песни его продолжают волновать наши умы и согревать наши сердца…

Булат Окуджава… Какая-то особая аура возникает при одном упоминании этого Явления. Да-да, именно Не Человека, не Поэта, а Явления. Явления, не имеющего себе равных в нашей поэтической культуре… Что поражает в нем прежде всего? Детскость и чувство собственного достоинства, даже самоуважения - я бы сказал. Душевная щедрость и открытость, предельная искренность и исповедальность, чувство Благодатного Слова, согревающего сердца… «Блаженны чистые сердцем» - это сказано именно о нем. Еще бы, ведь «Совесть, благородство и достоинство - вот оно, святое наше воинство». А еще милосердие… Это именно то качество, на которое отзывается любое сердце. И кодекс рыцарской чести, который был присущ ему всегда, при любых обстоятельствах. Он даже в экстремальных ситуациях оставался самим собой - «собой - и только…»

Ему было ведомо, когда отступает одиночество и возвращается любовь… А еще у него был особый дар - дар общения. Духовного общения. Он был неутомимым жизнелюбцем, знал, что «на смену декабрям приходят январи…». Каждая новая песня - откровение. И был «надежды маленький оркестрик под управлением любви». И Вера, Надежда, Любовь тоже были. И было упрямство духа, вера в свои неисчерпаемые духовные и душевные возможности, ведь и «душа по природе своей - христианка». Он знал, что «стихи - это молитвы». В нем было что-то от Гофмана, нет, не от облика великого немецкого романтика, а от манеры его мышления и письма. Достаточно вспомнить капельмейстера с палочкой в руках или Моцарта, играющего на старой скрипке…Наверное, не случайно вылились из души, выкристаллизовались эти строки: «В моей душе запечатлен портрет одной прекрасной дамы…». Он страстно - до самозабвения - любил Пушкина, любил беззаветно, самоотверженно, сожалел о том, что нельзя встретиться с великим русским поэтом, пройтись с ним по московским улочкам, поговорить о том - о сем, о самом главном, о наболевшем…

Былое нельзя воротить, и печалиться не о чем.

У каждой эпохи свои подрастают леса…

А все-таки жаль,

что нельзя с Александром Сергеевичем

Поужинать в «Яр» заскочить хоть на четверть часа.

Все в нем было, казалось, предельно ясно…Пушкин, Гофман - это идеалы, это «не от мира сего», и их слезы - «жемчужины страданья». А вот чиновников и дураков не любил… В нем была какая-то интуитивная способность чувствовать дурака…Он прекрасно понимал, что, общаясь с дураком, не оберешься срама, знал, что умным кричат «Дураки! Дураки!» А вот дураки «незаметны». Он, «дворянин арбатского двора» был именно таким и в повседневной обстановке. Понимал, что «можно рубаху и паспорт сменить, но поздно менять ремесло». Боже мой! Какое там «ремесло»! Призвание. Творчество. Чудотворство. Он жил и дышал поэзией, он растворялся в ней. Здесь он был у себя дома: чародей слова, маг, волшебник, а вовсе не «грузин московского розлива», как однажды отозвался о себе сам. Он был предельно совестлив и честен по отношению к самому себе:

Осудите сначала себя самого,

Научитесь искусству такому,

А уж после судите врага своего

И соседа по шару земному.

Научитесь сначала себе самому

Не прощать ни единой промашки,

А уж после кричите врагу своему,

Что он враг и грехи его тяжки…

Я почему-то постоянно мысленно обращаюсь к трем его вечным загадкам и образам: барабанщика, трубача и флейтиста. Что они могли для него значить? Положим, с капельмейстером (он же дирижер) все ясно. Это тот самый «странствующий энтузиаст» капельмейстер Крейслер из произведений гениального Гофмана… А может быть все это и есть «надежды маленький оркестрик под управлением любви».

Кем он был для меня лично? Вот вопрос! Мы ведь познакомились в мае 1974 года. Жил он тогда на Ленинградском шоссе. Но ведь эта встреча до сих пор в памяти! Чем же он нас (со мною было еще двое ребят) покорил, очаровал, околдовал? Своей непосредственностью, добротой, искренностью, щедростью души? Да, держался он предельно просто и естественно, само общение с ним доставляло истинное наслаждение. Он умел общаться… А это дано далеко не каждому. Видимо, он знал, что духовное общение - самая большая драгоценность… Его уже в ту пору все обожали…

Со времени той встречи прошло одиннадцать лет…В 1985 году во Дворце культуры «Космос» города Павловского Посада прошел творческий вечер Булата Окуджавы. Вряд ли кто-либо из присутствующих на той встрече с поэтом знал, что у Булата Шалвовича были в то время три визы: в Германию, Японию, Францию… И, наверное, никто тогда не догадывался, что рядом с ними в зале находился человек, для которого Булат Окуджава был Откровением…Для автора этих строк человек с гитарой на сцене был не просто духовным наставником и другом, а каким-то чудом, явившимся, возможно, из четвертого измерения.

Когда еще машина с поэтом, его женой Ольгой Владимировной и сопровождавшим их в этой поездке молодым человеком, щедро наделенным поэтическим воображением, подъезжала к кольцевой автодороге и Горьковскому шоссе, супруга и муза поэта задумалась, а потом вдруг сказала: «Как было бы хорошо, если бы сейчас здесь, по тротуару, прошел Пушкин и помахал тросточкой… Как было бы чудесно!» Мы ехали на встречу с любителями поэзии в Павловский Посад, жевали любимые Булатом сухарики, говорили об Александре Галиче и Науме Коржавине, о только что вышедшем в издательстве «Наука» романе Гофмана «Эликсиры сатаны», вспоминали нашу первую встречу в 1974 году… Все было таким реальным и инфернальным. «Часть души осталась в этом», - сказал бы Иннокентий Анненский. Булата Шалвовича тогда обожали все…

А потом…Потом было всякое… Перестройка… Демократия и игры в демократию… Расстрел Верховного Совета России…Прав был в то время Булат или нет - жизнь заставила меня и его понять многое из того, чего мы тогда не понимали: политическую трескотню, фразерство, пошлость, подлость и лицемерие власть имущих…Дальновиднее нас оказался иеромонах Роман. И Юлия Друнина, нелепо ушедшая из жизни в самом начале 90-х… В этом мире насилия, подлости, лжи здравый смысл легко потерять. Пролетают года, и встают миражи, и в судьбе ничего не понять… Так откликнулся я на самоубийство Ю.Друниной… Но своим шестым чувством, своим душевным зрением Булат прекрасно понимал и ясно видел, что происходит. Я думаю, не случайно появились в то смутное время эти стихи:

Вот какое нынче время -

Все в проклятьях и в дыму…

Потому и рифма «бремя»

Соответствует ему.

Человек может обмануть и обмануться, Поэт - никогда! «Берегите нас, поэтов, берегите нас. Остается век, полвека, год, неделя, час…<…> Берегите нас, поэтов, от дурацких рук, от поспешных приговоров, от слепых подруг…» Да, «от слепых подруг», особенно сейчас, в скорбную пору нашей Голгофы…

Изменился мир, ритм жизни, нравственные ориентиры и духовные ценности…И памятники открывают уже не Пушкину, а Окуджаве…И это - дань уважения поэту… «Грузину московского (и даже армянского: мать - армянка - Н.К.) розлива». Он, «дворянин арбатского двора», до самозабвения любил Москву, Арбат, свое отечество. Поэтому имел все основания сказать и о «новой», чужой ему Москве. Булат чувствовал, что на смену ему идет другое племя, «молодое, незнакомое». Отсюда пронзительная грусть и смутная безысходность в его последних стихах:

У Спаса на Кружке забыто наше детство.

Что видится теперь в раскрытое окно?

Все меньше мест в Москве, где можно нам погреться,

Все больше мест в Москве, где пусто и темно.

Мечтали зло унять и новый мир построить,

Построить новый мир, иную жизнь начать.

Все меньше мест в Москве, где можно нам поспорить,

Все больше мест в Москве, где есть о чем молчать.

Куда-то все спешит надменная столица,

С которою давно мы перешли на «вы»…

Все меньше мест в Москве, где помнят наши лица,

Все больше мест в Москве, где и без нас правы.

Он чувствовал, что меняется мир, люди, что того общения, которым он больше всего дорожил - духовного общения - больше нет, что изменились идеи и идеалы, чувствовал, что ничего изменить уже не сможет… И нет пассажиров полночного троллейбуса, которые готовы в любую минуту прийти на помощь, нет доброты, которая согревает сердца. Он оставался при своих идеалах, при открытых дверях, а перед ним наглухо закрывались железные двери, которые он больше всего на свете ненавидел. Он понимал, что новое поколение поэтов, получив свободу слова, утратило духовное общение, и вместе с Мандельштамом ему оставалось «мычать от всех замков и скрепок». В одном из своих лучших стихотворений, адресованных Борису Слуцкому, он признавался:

Вселенский опыт говорит,

что погибают царства

не оттого, что тяжек быт

или страшны мытарства.

А погибают оттого

(и тем больней, чем дольше),

что люди царства своего

не уважают больше.

Печальные строки, созвучные духовным стихам и песнопениям иеромонаха Романа, полным скорби и печали:

Невиданное прежде посрамленье

Покрыло лик моей Святой Руси.

О, Родина! Вставай без промедленья!

Гони христопродавцев и ворье!

Бог обратит великое паденье

В великое восстание твое!

А я мысленно возвращаюсь в рабочий кабинет московской квартиры Булата Окуджавы на Ленинградском шоссе (потом был Безбожный переулок) и вижу на стене саблю и австралийский бумеранг, портрет Наума Коржавина, немецкий магнитофон и книги, книги, книги… Вспоминаю наши встречи, и передо мной предстает поэт с гитарой в руках и сердцем, не знающим покоя…

И мы где-то жили на этой земле…

(Размышления о поэзии Олега Чухонцева)

Восьмого марта 2008 года исполнилось 70 лет поэту, лауреату Государственной премии России Олегу Григорьевичу Чухонцеву. В мае 2007 года он стал обладателем национальной премии «ПОЭТ».

Лирика Олега Чухонцева пронизана двойным светом: евангельским и инфернальным.

Стихи его порою обретают форму притчи. «Пасха на Клязьме», «Пусть те, кого оставил Бог...»,

«Фрески», «Илья»... Напевы былинные, исконно русские, исповедальные. В них и причащение к радости бытия, и глубоко осознанное поэтом чувство вины за все, что происходит в мире, за то зло, которое поэт не в силах предотвратить... и все-таки боль за происходящее вокруг неутолима. Константин Случевский, прекрасный русский поэт, писал:

«Ты не гонись за рифмой своенравной

И за поэзией - нелепости оне;

Я их сравню с княгиней Ярославной,

С зарею плачущей на каменной стене».

Плач Ярославны красной нитью проходит через всю лирику Чухонцева. Действительно, очень сложно понять эпоху вне своего времени... «За семь веков не разглядеть, как же за жизнь разберешь?» И эти строки поэта - разве все они не «затмение разума, свет страдальчества и искупленья»? Религиозный философ Николай Бердяев говорил о том, что «русским не свойственен культ чистой красоты. Русский правдолюбец хочет не меньше, чем полного преображения жизни, спасения мира». Его же строчки: «Совесть есть глубина личности, где человек соприкасается с Богом», - могут служить способом осмысления таких прекрасных лирических пьес поэта, как «...и дверь впотьмах привычную толкнул», где тема больной совести раскрывается во всем своем трагизме:

«И всех как смыло. Всех до одного.

Глаза поднял - а рядом никого,

Ни матери с отцом, ни поминанья,

Лишь я один, да жизнь моя при мне,

Да острый холодок на самом дне -

Сознанье смерти или смерть сознанья...»

Я вспомнил эти строки, и в моей памяти возникла одна сцена: мы с Олегом Чухонцевым идем по городу, входим на кладбище, стоим у надгробия, здесь, на городском кладбище, похоронены его мать, отец, сестра... Какой болью и горечью отозвались эти утраты в сердце и в лирической исповеди поэта:

«Отца и мать двойным ударом

Свалила смерть. Их сон глубок.

Теперь они в подлеске старом

Лежат ногами на восток.

Лежат, а сбоку стынет лужа,

А сверху воронье кружит,

И шелестит венок: от мужа,

А муж в земле сырой лежит...»

«И поглотила одна могила вас друг за другом - и холм сровняла. И то, что жизнью недавно было, теперь землею и снегом стало». Помню, что после нашего паломничества к дорогим могилам (у меня на кладбище Покровско-Васильевского монастыря похоронены дед, бабушка, отец и близкий человек, погибший в возрасте Христа), я написал стихотворение «На кладбище» с посвящением Олегу. Да, тема родных и близких - тема особая в творчестве поэта и еще ждет своего кропотливого исследования. Вспомним хотя бы только прекрасную поэму «Свои» - и все станет ясно. Боль утраты - чувство вины - тема совести - исповедальность - дорогие сердцу могилы - вечная память - вещи, не подлежащие обыденному сознанию. Сквозь призму личной трагедии поэт осмысляет все происходящее вокруг:

«А за Клязьмой бор стеною.

Хорошо гулять весною.

Хорошо глядеть на свет,

Всюду жизнь живая бродит.

Веселитесь, все проходит,

Как сказал один поэт.»

Олег Чухонцев - взыскательный к себе, требовательный художник. В одном из писем ко мне он писал: «Только развив в себе чувство слова, когда слово в строке единственно и неповторимо, можно, наверное, ощутить ту поэтическую свободу, о которой Борис Пастернак сказал в одном из своих переводов: «Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут меня. И жизни ход сопровождает их...»

Здесь все предельно ясно. Когда-то Олег говорил мне, что ему нравится апухтинское стихотворение «С курьерским поездом» - интимно-психологический рассказ в стихах, любовная драма...

Может быть, он пережил то же самое, иначе бы не появились на свет такие шедевры, как «Бывшим маршрутом», «Черемуха в овраге. Соловей...» и «Велосипеды». Любовная лирика поэта требует опять-таки особого разговора, но эти строки искушенному читателю могут сказать о многом:

«Не может быть, чтоб я тебя любил.

Не может быть. Я ничего не помню.

Но отчего же так не по себе,

Как будто в чем виновен? Нет, довольно,

Довольно с нас и собственных забот!

И мне они дороже тех кошмарных

Счастливых снов, какие только раз

Сбываются, когда мы не готовы

Для счастья...

А она еще летит,

Как бабочка, еще летит, мелькая,

Непойманная, легкая такая...

А иногда мне хочется шепнуть

Как на духу, всего два слова:

время - убийца...»

Что же, традиции русской классической поэзии XIX века, темы и вариации Афанасия Фета и Алексея Апухтина живы в русской поэзии. Современный и самый яркий пример тому - лирика Олега Чухонцева:

«Душа чему-то противостоит -

Безверью ли, тоске

иль вырожденью,

Но ей, как одинокому растенью,

В чужую тень склониться предстоит...»

Каждый поэт переживает любовную драму по-своему (порою трагично: вспомним судьбу Ф.И. Тютчева), но ведь любовь - страшная сила, преобразующая мир и наше духовное бытие. Помню один из наших разговоров с Юнной Мориц (в 70-х годах мы виделись очень часто и помногу беседовали), так, однажды она мне сказала: «Николай, вы пишете в тысячу раз талантливей тех, кого у нас печатают... Но вас сейчас не напечатают...».

На мой недоуменный вопрос: «Почему же?» - она ответила: «Вы слишком искренний человек, а исповедальности у нас не любят». Именно в ту пору мы говорили о Чухонцеве, о Павловском Посаде...

Помню, беседуя об Олеге Чухонцеве, мы заговорили о своеобразии его поэтического гения...

«Вы понимаете, - говорила Юнна, - он пишет о черемухе так, что возникает ощущение, как будто тебя обдает ароматом черемухи». В середине 70-х мне довелось один раз с друзьями навестить Арсения Тарковского. Я знал, что Арсений Тарковский встречался с Цветаевой, Ахматовой, Заболоцким. В ту пору он находился в зените своей славы. Мы заговорили о современной поэзии. Я спросил, знает ли он Олега Чухонцева, знаком ли с его творчеством? «Нет, - сказал он, подумав, - вот Юнну Мориц знаю». «А вы все-таки почитайте», - посоветовал я. Отрадно было потом узнать, что незадолго до своей смерти А.Тарковский сказал: «Чухонцев - это моя надежда». А наши встречи с Чухонцевым здесь, в Посаде, и в Москве были всегда радостным событием для меня.

В 1973 году он прислал мне первое письмо, в котором подчеркнул: «Мы с Вами земляки, а когда один человек на родине понимает другого - это уже очень много». Более 30 лет прошло с тех пор, как написаны эти строки, но как они созвучны нашему времени в эпоху «инфляции душ», девальвации поэтического слова, в эпоху, когда мы теряем самое драгоценное, что может быть на свете - духовное общение. Не оттого ли катастрофически падает духовный потенциал русской нации, не оттого ли прозападно настроенная пятая колонна лишает нас возможности быть услышанными своими современниками?

Я вспоминаю еще одну нашу беседу с Олегом Чухонцевым. Он говорил о том, что надо перечитатьвсю философию, психологию, психиатрию, прекрасно знать филологию и лингвистику, чтобы стать настоящим поэтом. И это его высказывание актуально. Во что сейчас превращается поэзия в России?

В обслуживающий персонал политических партий и течений! Мне кажется, сейчас мы сталкиваемся не только с духовной и нравственной деградацией общества, что наше общество больно паранойей - этого факта никто уже не скрывает.


Подобные документы

  • Понятие эссе в литературе в целом. Место эссеистики в творчестве Джона Фаулза. Сборник "Кротовые норы". Дьявольская инквизиция: Джон Фаулз и Дианн Випон. Эссе "Заметки о неоконченном романе". Искусство как способ познания и отражения действительности.

    контрольная работа [34,9 K], добавлен 25.12.2014

  • Публицистический стиль речи. Общие характеристики языка эссе как подстиля публицистического стиля, эволюция жанра. Творчество Дж. Аддисона и Р. Стила. Расцвет ежеквартальных литературных и политических журналов. Процесс эссеизации литературных жанров.

    курсовая работа [48,2 K], добавлен 23.05.2014

  • Общие понятия об аргументированном эссе, его цели и основные элементы. Наличие обоснованных точек зрения, поддерживающие суждения и рассмотрение контраргументов. Общественное мнение о проблемах призыва в армию, контрактному набору и отсрочках от службы.

    эссе [14,7 K], добавлен 07.12.2009

  • Значение и особенности мемуаров. Установка на "документальный" характер текста, претендующего на достоверность воссоздаваемого прошлого. Личность автора, время и место действия описываемых событий. Установление источников осведомленности автора.

    курсовая работа [35,8 K], добавлен 07.12.2011

  • Величайший русский поэт и писатель Александр Сергеевич Пушкин. Эссе о дружбе. Лицейские друзья и их портреты. Рассказ о них: И.И. Пущин, В.К. Кюхельбекер, А.А. Дельвиг. Анализ трех стихотворений (из цикла "19 октября"). Другие друзья и рассказы о них.

    реферат [55,1 K], добавлен 27.11.2008

  • Андрей Битов - автор многочисленных рассказов, повестей, очерков и литературно-критических эссе. Этапы биографии писателя, особенности его творческого стиля. Характеристика персонажей первых повестей Андрея Битова. Премии, которых был удостоен писатель.

    реферат [34,4 K], добавлен 28.04.2013

  • Основы главы "Задача переводчика" книги В. Беньямина "Маски времени: эссе о культуре и литературе". Рассмотрение вопросов, связанных с необходимостью перевода как такового и его составляющими – содержанием и формой. Соотношение языка перевода и оригинала.

    эссе [11,6 K], добавлен 01.09.2014

  • Краткая биографическая справка из жизни Ильи Эренбурга. 1916 год как "буйный канун чёрного года". Литературно-критические эссе "Французские тетради", "Перечитывая Чехова". Краткий текстовый фрагмент произведения из невышедшей книги: "Заячья ёлка".

    презентация [411,9 K], добавлен 05.10.2014

  • Детство и юность А.И. Куприна. Начало литературной деятельности. Издание рассказов, стихов, статей и эссе русского писателя в петербургских журналах. Годы эмиграции. Главные произведения Александра Ивановича: повести "Поединок", "Яма" и "Юнкера".

    презентация [375,5 K], добавлен 04.04.2014

  • Изучение биографии и творческой деятельности Марины Ивановны Цветаевой. Участие поэтессы в деятельности кружков и студий при издательстве "Мусагет". Издание сборника стихов "Вечерний альбом", цикла стихов "Лебединый стан", романтических пьес и поэм.

    презентация [2,0 M], добавлен 06.05.2015

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.