Роман Ф.М. Достоевского "Братья Карамазовы" в свете русской духовно-православной традиции

Своеобразие мировидения Ф.М. Достоевского, этапы и направления его формирования и развития. История создания романа "Братья Карамазовы", функции библейского текста в нем. Книга Иова как сюжетообразующий центр произведения. Путь к истине героев романа.

Рубрика Литература
Вид дипломная работа
Язык русский
Дата добавления 16.06.2015
Размер файла 111,5 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Иван утратил чувство, дающее возможность верить, он рационалист, неверующий даже в свой разум. Итак, вопрос для Ивана открыт, он его мучает, хотя Иван и делает вид, что для него все ясно: страшные, бессмысленные, невинные страдания детей - это факт, тот факт, с которым он ни за что не хочет расстаться, и этот факт может означать только одно, что Бога и бессмертия нет. Но зло остается и как его преодолеть?

Первое: уничтожить всех носителей зла. К этому решению склоняется Иван Карамазов. В окружающей жизни носителями зла ему представляются прежде всего - отец и брат, и он злорадно признает желанность убийства одного из них: «Один гад съест другую гадину, обоим туда и дорога!» (14; 129).

В жизни не столь близкой носителями зла он считает прежде всего истязателей неповинных детей и также признает желательность их уничтожения, склоняя к тому и Алешу. Рассказавши о некоем помещике, затравившим борзыми малого ребенка, Иван жестоко спрашивает:

«- Ну… что же его? Расстрелять? Для удовлетворения нравственного чувства расстрелять? Говори, Алешка!

- Расстрелять! - тихо проговорил Алеша, с бледною, перекосившеюся какою-то улыбкой подняв взор на брата.

- Браво! - завопил Иван в каком-то восторге, - уж коли ты сказал, значит… Аи да схимник! Так вот какой у тебя бесенок в сердечке сидит, Алешка Карамазов!» (14; 221)

Ответ Алексея приводит Ивана в полный восторг. Цель Ивана - пошатнуть веру брата в справедливость Божию, была достигнута.

Если источник зла - свободная воля человека, то этой свободы его надобно лишить. Такова идея Великого Инквизитора, сочиненного тем же Иваном Карамазовым. Поэма Ивана является сюжетообразующим элементом в структуре романа, так как именно в ней Достоевский определяет свой символ веры и свою философию истории человечества.

Сюжет поэмы, как пишет В. Захаров, - еще одно осуждение Христа, о котором поведано в Евангелии. В мире, в котором правит великий инквизитор, нет Христовой любви, вместо Церкви - царство кесаря и антихриста.

Великий инквизитор многословно обличает Христа. Христос молчит. Обвиняя Его, великий инквизитор разоблачает себя и раскрывает анатомию власти, ее вечные принципы: чудо, тайна, авторитет. Всё сказав, он ощущает бессилие своих слов. Это верно почувствовал Алеша, который перебивает Ивана, правда, не зная конца поэмы: «Поэма твоя есть хвала Иисусу, а не хула: как ты хотел того». Но не хвала Христу поэма, как думает ее сочинитель Иван. Парадоксальный финал его поэмы - «тихий» поцелуй Христа в «бескровные девяностолетние уста» старика:

«Вот и весь ответ. Старик вздрагивает. Что-то шевельнулось в концах губ его; он идет к двери, отворяет ее и говорит Ему: Ступай и не приходи более: не приходи вовсе: никогда, никогда! И выпускает Его на «темные стогна града». Пленник уходит.

- А старик?

- Поцелуй горит на его сердце, но старик остается в прежней идее» (14; 131).

Сила власти бессильна перед правдой Христа. Поцелуй Христа - прообраз христовой любви, образ, передающий и раскрывающий сущность христианства. Только так в фантазии Ивана мог поступить Христос, любой другой поступок - ложь, в любом другом поступке Христос перестал бы быть Христом. Для «евклидового ума» такой поступок неожидан, но по «Христовой любви» - самый естественный, самый логичный поступок, вытекающий из сущности христианского учения, так глубоко и трагически прочувствованного Иваном. Дунаев

Л. Касаткина задает вопрос: «Почему Христос целует Великого инквизитора в уста?» По мнению исследовательницы, это не жест прощения или благословения, поцелуй в уста имеет одно-единственное значение - это жест соединения. Поэтому и вздрагивает старик. А если так, то план его нелеп и невозможен, как нелепо и невозможно любое разделение в человечестве. Он пытается отделить Христа ото всех, оградив его стенами каменными, заточив в темницу. Поцелуй показывает ему, что Того, Кто един со всеми, нельзя отделить никакими стенами. Поэтому он выпускает Христа, а сам «остается», как скажет Иван - остается в темнице отделения и обособления - и любой шаг из нее будет шаг за Христом.

Проблема легенды, по мысли М. Дунаева, - проблема свободы и человеческого достоинства, их взаимосвязи. Инквизитор не раз в продолжение своего монолога упрекает Спасителя: «Ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода рассудил Ты, если послушание куплено хлебами? (…) Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за Тобою, прельщённый и пленённый Тобою. Вместо твердого древнего закона - свободным сердцем должен был человек впредь решать сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве Твой образ перед собою, - но неужели Ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и Твой образ и Твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора? (…) Ты не сошел с креста, когда кричали Тебе, издеваясь и дразня Тебя: «Сойди со креста и уверуем, что это Ты». Ты не сошёл, потому что опять-таки не захотел поработить человека чудом и жаждал свободной веры, а не чудесной. Жаждал свободной любви, а не рабских восторгов невольника перед могуществом, раз навсегда его ужаснувшим. Но и тут Ты судил о людях слишком высоко, ибо, конечно, они невольники, хотя и созданы бунтовщиками» (14; 230-233).

Отвергая дьявольский соблазн, Христос Спаситель признает за человеком право на свободу и в том выражает Свою подлинную любовь к человеку. Инквизитор тоже претендует на любовь, но он бросает упрек Богу: зачем человеку дана свобода! Любовь должна выражаться в несвободе, ибо свобода тягостна, она порождает зло и возлагает на человека ответственность за это зло - и непереносимо это человеку. Свобода превращается из дара в наказание и человек сам откажется от нее - вот мысль Инквизитора:

«Или Ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла? Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее» (14; 232).

Инквизитор лишает человека свободы, обещая взамен легкое пребывание в созидаемом земном раю, где блаженство будет основано именно на отсутствии свободы: «Но стадо вновь соберётся и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы» (14; 236).

Инквизитор знает, что этот путь - не путь Божий. Но он не знает того, что вне Христа, сказавшего: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин 14:6), вообще не может быть пути - и не только пути, а и самой жизни.

Итак, человек, лишенный свободы, не есть человек. Уничтожение зла путем лишения человека свободы есть уничтожение человека. Интересно то, что Иван - защитник невинно страдающих детей - на самом деле проповедник своеволия и несвободы, становится фактически отцеубийцей. Да, он не убивал своего отца Федора Павловича. Убил его Смердяков. Но Иван сам казнит себя за преступление отцеубийства, муки совести доводят его до безумия. В тайных помыслах своих, в сфере подсознательного пожелал Иван смерти отца своего, дурного и безобразного человека. И он же постоянно проповедовал, что «все дозволено». Он соблазнил Смердякова, поддерживал его преступную волю, укреплял ее. Он - духовный виновник убийства; Смердяков - его второе, низшее «я». Ложные, безбожные «идеи» довели его до тайных помыслов, оправдывающих отцеубийство или, наоборот, тайные мысли об убийстве потребовали оправдательной «идеи».

Х. Лоте отмечает, что не все в идее Ивана «диалектика». Его любовь к «клейким листочкам» и к «дорогим могилам» позже входит в соприкосновение с поучениями старца Зосимы, с «гимном» Мити, с настроениями Алеши.

Иван заболел, когда увидел результаты своей теории, своего отрицания, когда его сердце сказало ему, что все «ложь во лжи», что не все позволено. На том, что ум довел до высоты логических формул, правящих человеческими поступками, сердце, совесть не оставили камня на камне. Болезнь - это отрицание формулы, поражение циника. Иван - несмиренный сумасшедший. Его «все позволено» только увеличило долю мирового зла, против которого так страстно и так искренне он восстал. Дисгармония усилилась, и Иван в этом виновен. Однако внутри него живет семя возрождения: ему хочется жить, «хотя бы вопреки логике». Его сердце медленно, но упорно разрушает стены, воздвигнутые рассудком. Но найдет ли Иван путь спасения? И это спасение может быть только во Христе и со Христом.

Первое, что указывает на возможный дальнейший путь Ивана, это слова старца Зосимы, в которых прямо говорится о невозможности для Ивана окончательно отречься от веры в Бога и бессмертие, хотя и в том, что Иван обязательно поверит, старец не убежден. Другой намек Достоевского на будущее Ивана можно увидеть в беседе Зосимы с госпожой Хохлаковой. Во многих местах романа ведется своего рода внутренний спор между Иваном и Зосимой и советы старца Хохлаковой обращены автором и к Ивану тоже. Госпожа Хохлакова спрашивает, как ей уверовать. И ответ Зосимы таков: «доказать тут нельзя ничего, убедиться же возможно опытом деятельной любви»: «Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того, как будете преуспевать в любви, будете убеждаться в бытии Бога, и в бессмертии души вашей» (14; 52).

Иван хотел найти доказательства существования Бога и нашел только факты, это существование отрицающие. Умом хотел постигнуть то, что, как говорит Зосима, постигается только сердцем. Иван чувствовал себя неспособным любить ближних, но при этом волновался и болел душою за человечество, любя его отвлеченной любовью, а не «деятельно и неустанно», между тем как только деятельная любовь ведет к вере. Впрочем, в романе Иван все-таки один раз по-настоящему следует совету Зосимы. После третьего свидания со Смердяковым, решившись пойти в суд и показать на себя, он увидел на дороге пьяницу, которого ранее столкнул в канаву. Пьяница уже замерзал, и Иван спас его. Таща пьянчужку в участок и хлопоча о докторе, он испытывал огромную радость. Первый акт деятельной любви, о которой говорил Зосима, сблизил его с Богом, и в любви Божией он утешил себя.

Черт Ивана есть начало очищения, ибо он разрушил ту крепость лжи, в которой Иван так долго прятался. Алеша думает об Иване: «Бог победит! (…) Или восстанет в свете правды, или (…) погибнет в ненависти, мстя себе и всем за то, что послужил тому, во что не верит» (15; 89). Юноша дает здесь два противоположных пути для Ивана. Но есть в романе другие места, где прямо говорится, что Иван будет спасен. О том, что Иван выздоровеет, говорит Катерина Ивановна, и мы понимаем, что речь идет не только о физическом, а прежде всего о духовном недуге. А вот слова Мити, сказанные в разговоре с Алешей: «Слушай, брат Иван всех превзойдет. Ему жить, а не нам. Он выздоровеет» (15; 184).

Наконец, еще одна примечательная деталь. Иван заболевает белой горячкой. И Достоевский отнюдь не случайно выбирает для своего героя именно такую болезнь. Вот эпизод Евангелия от Луки: «Вышед из синагоги, Он вошел в дом Симона; теща же Симонова была одержима сильною горячкою, и просили Его о ней. Подошед к ней, Он запретил горячке; и оставила ее. Она тотчас встала и служила им» (Лк. 4:38-39). Случайна ли эта параллель, и если да-то не слишком ли много «случайностей» насчет будущей судьбы Ивана?

Автор осудил своего героя за то, что тот подходил к вере, к идее Бога чисто логически. По Достоевскому, спасение Ивана - в подвиге деятельной любви. Иван должен выздороветь и отречься от своего прежнего пренебрежения к человеку и к Богу.

3.3 «Преображение» Дмитрия Карамазова

К. Мочульский писал, что старший из братьев Карамазовых - натура сильная, страстная, неистовая. Это воплощение разума интуитивно верующего. В отличие от Ивана с его «эвклидовским» умом, отторгающего себя от всех, «глупый Митя» (так его называет рассказчик) при всей своей необузданности и своеволии открыт, искренен, правдив, восприимчив к страданию других людей. Он одновременно и носитель «низости карамазовской», и человек, страдающий от своих безудержных страстей, склонный к покаянию, стремящийся к очищению. Будущим страданиям этого грешника поклонился в монастыре старец Зосима.

В лице Мити Достоевский изобразил «жаждущую нравственного бытия волю». Двойственность своей натуры осознает и сам герой: «Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается Бог мой» (14; 78). В его душе, по собственному признанию, «дьявол с богом борется». Митя то «бушует по трактирам», то с истинным благородством отдает почти все свое состояние Катерине Ивановне для спасения ее отца, ничего не требуя взамен.

Митя - самый деятельный персонаж романа. Сосредоточенный на своих страстях, дающий им полную волю и тем самым отчужденный от всего иного, он совершает множество «подлых» поступков. Дмитрий избивает Снегирева, поверенного отца, вытащив его за бороду из трактира; во время кутежа в Мокром предает свою невесту, рассказав Грушеньке об ее унижении; прокутив половину денег, взятых у Кати, не возвращает оставшихся, а зашивает в ладанку, чтобы было на что увезти «инфернальницу». Затем, разыскивая возлюбленную в отцовском доме, движимый ревностью, он «дерзнул» на Григория, купавшего его мальчиком в корыте, и избил Федора Павловича, а когда тот упал, «успел еще два или три раза ударить лежащего каблуком по лицу». И, наконец, в роковой день ранил все того же Григория и, так и не узнав, жив он или мертв, убежал «сломя голову».

Неиспорима и вина Мити в смерти отца. Он, по сути, явился соучастником убийцы. Стихийные порывы к расправе над отцом, исступленная ненависть к нему и желание его смерти являются несомненной его виной, ведь помыслы - суть поступок. Восклицание Дмитрия: «Хотел убить, но не убил!» - это скорее признание своей виновности (вины христианской) в смерти отца - символа рода, а не самооправдание. Об этом - неоднократно повторяемая арестованным Митей фраза: «В крови (не в смерти!) отца моего - нет, не виновен!» (15; 171)

Алеша скорбно размышляет о своей семье: «Тут «земляная карамазовская сила»… земляная и неистовая, необделанная…» Но «темная земляная стихия», по словам К.В. Мочульского, преображается «в горячем сердце» Дмитрия в «ослепительное пламя эроса». Исследователь отмечает принципиальную разницу между сладострастием отца и страстностью сына. Если патологическая чувственность Федора Павловича подчиняет другого человека, превращая его в предмет для наслаждений, то Дмитрий, движимый эросом, «цель и идеал которого - красота», участвует в созидании другой личности (ночь в Мокром - признания Грушеньке). Он пламенно мечтает о новой и «непременно добродетельной» жизни с ней где-то в глуши.

Фамильная карамазовская жажда жизни далеко не сводится в Мите ни к похоти, как в старике Карамазове, ни к гордыне и интеллектуальным страстям, как в Иване. Она гораздо человечнее. Митя Карамазов безоглядно любит жизнь, родную землю, мир Божий; он тянется к людям, испытывает властную потребность кому-то открыться (главы «Исповедь горячего сердца»). Он помнит добро (свидетельство на суде доктора Герценштубе о том, как Митя благодарил его за подаренный 23 года тому назад фунт орехов).

И прокурор, и следователь, и судьи превратно истолковывают бурные излияния «рыцаря чести», как осознает себя сам Митя, и не вникают в нравственные или просто иррациональные мотивы его поведения (в их понимании это - «легенды» и «поэмы»), безотчетно погрязают в «крючкотворных мелочах» и «казенщине допроса», не замечая в нем «страдальца благородства», искателя правды с «Диогеновым фонарем» и удаляясь от справедливого решения.

Ф. Тарасов полагает, что установить не только полноту истины о предполагаемом преступлении Дмитрия Карамазова, но и просто его состав, даже сам факт невозможно, не беря во внимание экзальтированное благородство его натуры и искание высшего, проходя мимо его внутреннего переворота и мучений совести. Но именно эти-то аспекты, все самое коренное, сокровенное и трепетное, и отсечены, принципиально вытолкнуты из правового пространства, в котором его хозяевам дорога «не нравственная сторона, а лишь, так сказать, современно-юридическая» и которое подпитывает «искреннюю ложь», полуосознанное или более наглое лицемерие.

Сон Дмитрия (плачущее «дите») символизирует переход им «порога», иными словами, некой идеальной точки соединения прошлого и будущего. Осознав значение сна, Дмитрий освобождается от таившегося в душе разрушительного хаоса, и мысль о самоубийстве, преследовавшая его ранее, исчезает из его сознания. Благодаря проникновению героя в суть добра, в нем рождается причастное самосознание: «И кажется, столько во мне этой силы теперь, что я все поборю, все страдания, только чтобы сказать и говорить себе поминутно: я есмь! В тысяче мук - я есмь, в пытках корчусь - но есмь! В столпе сижу, но и я существую, солнце вижу, а не вижу солнца, то знаю, что оно есть». Это порывистое, почти в полубреду произнесенное признание знаменует победу в нем духовного начала.

Тарасов продолжает, что в противоположность брату Ивану Дмитрий безрассудно с точки зрения здравого смысла берет на себя всю людскую вину за детские страдания и как бы следуя за Спасителем, принявшим на себя крест «за всех, за вся и за все». Начиная возрождаться к новой жизни и по-своему повторяя линию судьбы старца Зосимы и «таинственного посетителя», Митя частично вступает на нелепый, по разумению «бернаров», «механиков» и «машинистов», своекорыстных хозяев и позитивистских расчленителей жизни, путь, где обвинению мира и его перестройке противопоставлено самообвинение и воспитание души, теоретическому добру и практическому злу - конкретная, не противоречащая сама себе любовь, всепринижающему господству - всевозвышающее служение.

«Слава Высшему на свете, слава Высшему во мне» - этим «стишком» Дмитрий Карамазов как бы обрамляет в романе свои мытарства, всем своим жизненным опытом приходя к заключению, что без истинно человеческого благородства и благообразия, без увеличения добра и света в каждой отдельной, прежде всего своей собственной, душе зло и преступления не имеют реальных преград, а все человечество лишено достойной перспективы.

По несомненному убеждению писателя, современное человечество находится в ситуации неизбежного выбора, подобной той, в какой оказался в конце романа Дмитрий Карамазов - оставаться ли «Бернаром презренным», воспользоваться неправедной силой предлагаемых братом Иваном денег и бежать в Америку, к «механикам» и «машинистам», чтобы идти в ногу со всем миром, уклонившимся от «прямой дороги», или же по примеру Христа через страдание и воскресение обрести в себе новую личность, остаться в России и стать подлинным братом ближнему своему. Склоняясь к второму варианту, Митя как бы приглашает и всех людей на земле отказаться от чванливых претензий, корыстных интересов, эгоистической обособленности и со всей прямотой осознать, что для них есть лишь две полярные возможности: или обняться, или уничтожить друг друга, или вечная жизнь, или вечная смерть.

3.4 Алексей Карамазов как созидатель братства

Алеша Карамазов - главный герой романа. Его роль достаточно откровенно определена в предисловии: «это пожалуй и деятель, но деятель неопределенный, невыяснившийся», «это человек странный, даже чудак», но «не только чудак», «не всегда» частность и обособление, а напротив бывает так, что он-то пожалуй и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи - все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались» (14; 18).

В романе Достоевский вернулся к идее создания образа положительно прекрасного человека. Герой романа не случайно назван Алексеем. Так он наречен в честь любимого русским народом святого - Алексея, человека Божия. Свет его имени, по мысли В. Захарова, проявляется в характере героя, в его отношениях с другими героями романа. Устами одного из героев автор дает Алексею Карамазову такую замечательную характеристику: «Петр Александрович Миусов, человек насчет денег и буржуазной честности весьма щекотливый, раз, впоследствии, приглядевшись к Алексею, произнес о нем следующий афоризм: «Вот может-быть единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за чтт не погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему ника кой тягости, а даже может-быть напротив почтут за удовольствие» (14; 35). Вызывает удивление тот факт, что «религиозно просветленная душа Алеши Карамазова развилась не в здоровой нравственной среде, а в случайной обстановке семьи Карамазовых».

Роль Алексея Карамазова в романе, безусловно, самостоятельна, но в идейном плане он - ученик старца Зосимы; жизненная программа «раннего человеколюбца» Алеши исполняет его завет «деятельной любви». Перу Алексея Карамазова принадлежит одна из трех глав книги «Русский инок» - извлечение «Из бесед и поучений старца Зосимы», это и его духовный опыт.

Ф. Тарасов пишет, что Алешу Карамазова разные персонажи в романе называют «тихим», «чистым», «целомудренным», «стыдливым», «маленьким человеком», «херувимом», «ангелом». Многие смеются над ним как над «чудаком» и «юродивым», посылают его по своим делам и поручениям, которые он выполняет безотказно. В отличие от брата Ивана, Алеша не помнит нанесенных ему обид, не страдает самолюбием, безразличен к своим и чужим деньгам. Отсутствие эгоистической гордости и меркантильной заинтересованности создает в нем психологическую предпосылку для нелицемерного внимания к другому лицу. Он верно схватывает особенности субъективного характера окружающих, прекрасно чувствует происходящее в их душах.

Дар неформального, сокровенного понимания людей естественно соединен в Алеше, как и в князе Мышкине, с даром нравственного влияния на них и со способностью «возбуждать к себе особенную любовь». Все это не обостряет, а, напротив, смягчает их природный эгоцентризм и способствует проявлению добрых сторон души. Благотворное воздействие сердечно-понимающего отношения к людям ослабляет агрессивность Груши, собиравшуюся было «съесть» Алешу. Ярким тому подтверждением может служить глава «Луковка», которую писатель считал очень важной для целостного понимания романа и в которой Алеша подал Груше «одну самую малую луковку, только, только!», то есть увидел в ней не просто женщину, предмет вожделения и страсти, но и личность, измученного человека, нуждающегося в искреннем сострадании. «Не знаю я, не ведаю, что он мне такое сказал, - объясняет Груша Ракитину воздействие «луковки», - сердцу сказалось, сердце он мне перевернул… Пожалел он меня первый, единый, вот что!» И обращаясь затем к Алеше: «Я всю жизнь такого, как ты, ждала… Верила, что и меня кто-то полюбит, гадкую, не за один только срам!» (14; 323). Следует подчеркнуть, что с этого момента Груша находит в себе силы, чтобы остановить самолюбивые претензии, порвать с прошлым и начать вместе с Митей в любви и страдании новую жизнь.

Сходное влияние оказывает Алеша и на своего неисправимого отца, в чьей душе зашевелилось что-то доброе при общении с беззлобным, открытым и доверчивым сыном - «херувимом». Исцеляющую силу в брате прозревает и Иван Карамазов, соблазнивший брата безысходной логикой своих рассудочных теорий, всегда злобно усмехавшийся, а однажды вдруг раскрывшийся при встрече с ним с «радостной», «детской» стороны. «Братишка ты мой, не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою, - улыбнулся вдруг Иван, совсем как маленький кроткий мальчик. Никогда еще Алеша не видел у него такой улыбки» (14; 215).

Исцеляющую силу личности Алеши испытывает на себе и Митя, сравнивая его «сердце» с «умом» Ивана: «Ты у меня все. Я хоть и говорю, что Иван над нами высший, но ты у меня херувим. Только твое решение решит. Может, ты-то и есть высший человек, а не Иван» (15; 34). Отдавая должное уму и знаниям среднего брата, Митя тем не менее предпочитает сердце и мудрость младшего и непосредственным чутьем понимает, где лежит спасительный исход из противоречивых метаний его широкой натуры, готовой одновременно устремлять взор к небу и лететь «вверх пятами» в преисподнюю.

Достоевский, по мнению Бердяева, верит в искупающую и возрождающую силу страдания. Поэтому жизнь есть «искупление вины через страдание», а свобода связана с искуплением. Свобода привела человека на путь зла. Зло было испытанием свободы. Зло же должно привести к искуплению, которое «восстанавливает свободу человека». Христос-Искупитель и есть свобода. Достоевский во всех своих романах проводит человека через этот духовный процесс, через свободу, зло и искупление.

Алексей Карамазов проходит этот «духовный процесс». «Юный человеколюбец» сталкивается с атеистом, «ученым братом». «Я думаю, что все должны прежде всего на свете жизнь полюбить… Полюбить прежде логики - и тогда, только я и смысл пойму», - говорит он Ивану (14; 126). В отличие от Ивана Алеша приемлет мир Божий по вере своей, Иван в Бога не верит (или принимает его с убийственной насмешливостью, что одно и то же) и, прежде чем полюбить мир, хочет понять его смысл. Безбожному разуму противопоставляется любовь. «Pro и contra» входит в самую душу Алеши, становится его искушением и победой над искушением.

Умирает старец; ученик ждал прославления учителя, но вместо этого присутствует при его бесславии - от гроба почившего исходит «тлетворный дух», «соблазн» охватывает и монахов, и богомольцев; «соблазняется и «твердый в вере» Алеша», - писал К. Мочульский.

Алексей Карамазов восстает на Провидение, требует от него «справедливости», его «бунт» - отзвук бунта Ивана. Но «не чудес ему нужно было, - объясняет автор, - а лишь «высшей справедливости», которая была, по верованию его нарушена и чем так жестко и внезапно было поражено сердце его… Ну и пусть бы не было чудес вовсе, пусть бы ничего не объявилось чудного и не оправдалось немедленно ожидаемое, - но зачем же объявилось бесславие, зачем попустился позор, зачем это поспешное тление, «предопределившееся естество»?. Где же Провидение и перст его? К чему сокрыло оно свой перст в самую нужную минуту (думал Алеша) и как бы само захотело подчинить себя слепым, немым, безжалостным законам естественным?» (14; 225). В этом, по словам В. Иванова, «недолгом, но страшном люциферическом бунте» заключается познание зла Алешей. В то же самое время, душа «юного человеколюбца» стремиться к Богу и Его добру, веря в Него всем сердцем. Поэтому Иван Карамазов, заметивший, что брат «твердо стоит», завел с ним разговор о своем «бунте» против Бога, пояснив ему, что «я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою».

Старец Зосима и Алеша изображены Достоевским как люди, «которые познали зло и пришли к высшему состоянию», - пишет Бердяев. Высшее состояние заключается в соприкосновении, близости с горним. Еще среди несовершенного настоящего Алеша, «русский инок» уже явно отмечен совершенным будущим. Алексей Карамазов в своем религиозно-мистическом прозрении (в главе «Кана Галилейская») подходит к ощущению «мира иного», который есть духовно существующее Царство Божие.

Испытав неизведанный дотоле восторг, Алеша «с каждым мгновение чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный сходило в душу его… Пал на землю он слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом… Какая-то как бы идея воцарилась в уме его - и уже на веки веков» (14; 182) Приготовление к служению в миру завершено - вера, «высшая идея» утвердилась в «деятеле» «уже на веки веков». Мистический опыт послушника становится источником его духовной энергии, доверия к Богу. Она готова, словами Котельникова, «излиться на мир», «просветлить его изнутри».

В сложном, глубоком, восторженном состоянии духа Алеши выражена мысль Достоевского, проходящая сквозь всю тему иночества в романе - мысль о том, что «через иноческий подвиг деятельной, всецелой и всемирный любви восстанавливается единство космического и земного, вечного и временного, единство Бога и человека». Взаимоотношения старца Зосимы и послушника Алексея Карамазова - родственность по духу, «духовная общность» - результат преодоления мирской разъединенности и закрытости. В Алеше старец видит повторение брата своего, бывшего в судьбе Зосимы «указанием и предначертанием свыше». «Много раз, - говорит об Алеше старец, - считал я его как бы прямо за того юношу, брата моего, пришедшего ко мне на конце пути моего таинственно, для некоего воспоминания и проникновения» (14; 29). «Это кровно-мистическое сближение Зосимы и Алеши придает их отношениям значение символа и прообраза братского единения людей во имя Христа», - пишет Котельников. В созидании «братского единения» заключается служение, Алексея.

«Были бы братья, - настаивает в своих беседах старец Зосима, - будет и братство, а раньше братства никогда не разделятся. Образ Христов храним, и воссияет как драгоценный алмаз всему миру… Буди, буди» (14; 286).

Изображенный в романе период жизни Алеши заканчивается основанием «братского на всю жизнь союза мальчиков, присягающих в вечной верности Илюшиной памяти и всему доброму, чему она учит, - а чему только не учит она и религиозно, и морально, и общественно?» - по словам Вяч. Иванова. Алеша начинает свою деятельность в миру с установления между окружающими его людьми единения, которое можно назвать соборностью; свободным объединением друзей покойного Илюши, «личная любовь к одному становится общей любовью для всех». Важно, что для Достоевского дети являются символом будущего. «Братство детей» относится к будущему.

«Все вы, господа, милы мне отныне, - говорит Алеша мальчикам, - всех вас заключу в мое сердце, а вас прошу заключить и меня в ваше сердце! Ну, а кто нас соединил в этом добром, хорошем чувстве?…Кто как не Илюшечка, добрый мальчик, милый мальчик, дорогой для нас мальчик на веки веков» (15, 207). Новая община, духовное братство, строится на личности и любви. Иванов пишет: «Связь между друзьями можно назвать соборованием душ. И когда друзья постигнут в полноте Христову тайну, которую прочесть можно только в чертах ближнего, постигнут они и то, что это соборование было воистину таинством соборования Христова, что союз их возник по первообразу самой церкви как общества, объединенного реально и целостно не каким-либо отвлеченным началом, но живою личностью Христа. Они постигнут, что сам Христос соединил их через Илюшу, своего мученика, что союз их есть соборное прославление в усопшем «святого» их малой общины». «Братство детей» - первое основание будущего всечеловеческого братства, всеобщего духовного родства - таков плод любви деятельной, любви, изменяющей человеческую природу. Весьма характерно, что дети называли почившего Илюшу «ангелом».

«Не совершая никаких громких подвигов, Алеша, чистотою своего сердца и своим видением добра в чужой душе воспитывает людей, поддерживает в добре и вносит свежую струю в их жизнь», - писал Н. Лосский. Проповедь Алексея - служение ближнему. Действенная любовь Алеши становится основой братства духовного. Таким образом, братство явится тогда, когда человек почувствует себя братом ближнему своему.

Список литературы

1. Аскольдов С. Достоевский как учитель жизни // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов: Сб. статей / под ред. Е.Л. Новицкой. - М.: Книга, 1990. - С. 258.

2. Белов С.Ф.М. Достоевский. «Братья Карамазовы» Энциклопедия. - М.: Просвещение, 2010. - С. 119-122.

3. Беловолов Г. Оптинские предания о Достоевском // Достоевский. Материалы и исследования. В 20 т.: Т.14 / под ред. Г.М. Фридлендера. - Спб.: Наука, 1994. - С. 138-139.

4. Бердяев Н. Откровение о человеке в творчестве Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов: Сб. статей / под ред. Е.Л. Новицкой. - М.: Книга, 1990. - С. 215-216.

5. Бердяев Н. Философия творчества, культуры, искусства. В 2 т.: Т.2. - М.: Искусство, 1994. - С. 117.

6. Буданова Н.Ф. Достоевский и преподобный Сергий Радонежский // Достоевский. Материалы и исследования. В 20 т.: Т.14 / под ред. Г.М. Фридлендера. - Спб.: Наука, 1994. - С. 145-148.

7. Ветловская В. Поэтика романа «Братья Карамазовы». - Л.; Наука, 1977. - С. 199.

8. Гессен С. Трагедия добра в «Братьях Карамазовых» Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов: Сб. статей / под ред. Е.Л. Новицкой. - М.: Книга, 1990. - С. 355.

9. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т.: Т.3. - М.: Дрофа, 1980. - С. 97.

10. Дунаев М. Православие и русская литература. В 5-ти частях. Ч. 3. - М.: Христианская литература, 1997. - 296 с.

11. Evdokimov P. La nouveautd de l'esprit. - Paris: Abbaye de Bellefontaine, 1979. - С. 11.

12. Есаулов И. Пасхальность русской словесности. - М.: Кругь, 2004. - С. 15.

13. Ефимова Н. Мотив библейского Иова в «Братьях Карамазовых» // Достоевский: Материалы и исследования: В 20 т.: Т.11 / под ред. Г.М. Фридлендера. - Спб.: Наука, 1994. - С. 122 -125.

14. Зеньковский В.В. История русской философии. - М.: Академический Проект, 2001. - С. 436.

15. Иванов В. Родное и вселенское. - М.: Республика, 1994. - С. 78.

16. Касаткина Т. Характерология Достоевского. Типология эмоционально-ценностных ориентаций. - М.: Наследие, 1996. - С. 297.

17. Котельников В. Православная аскетика и русская литература. - Спб.: Призма-15, 1994. - С. 89.

18. Левина Л. «Новый Иов» в творчестве Ф.М. Достоевского и в русской культуре XX века // Достоевский: Материалы и исследования: В 20 т.: Т.11 / под ред. Г.М. Фридлендера. - Спб.: Наука, 1994. - C. 204-212.

19. Лосский Н.О. Бог и мировое зло. - М.: Республика, 1994. - С. 121.

20. Ляху В. О влиянии поэтики Библии на поэтику Ф.М. Достоевского // Вопросы литературы. - 1998. - №4. - С. 45.

21. Плетнев Р. Сердцем мудрые // О Достоевском: Сб. статей. // Под ред. А.Л. Бема. - Прага: 1929. - С. 173-174.

22. Сальвестрони С. Библейские и святоотеческие источники романов Достоевского. - СПб.: Академический Проект, 2001. - С. 5-7.

23. Солженицын А. Малое собрание сочинений. В 7 т.: Т.6. - М.: Инком-НВ, 1991. - 384 с.

24. Соловьев В. Воспоминания о Ф.М. Достоевском // Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников: Сб. статей. В 2 т.: Т.2 / под ред. А. Долинина. - М.: Художественная литература, 1964. - С. 199-200.

25. Соловьев В. Три речи в память Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов: Сб. статей / под ред. Е.Л. Новицкой. - М.: Книга, 1990. - С. 32.

26. Cтpaxoв Н. Пушкинский праздник // Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников: Сб. статей. В 2 т.: Т.2 / под ред. А. Долинина. - М.: Художественная литература, 1964. - С. 47.

27. Туган-Барановский М. Нравственное мировоззрение Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов: Сб. статей / под ред. Е.Л. Новицкой. - М.: Книга, 1990.

28. Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж: YMCA-Press, 1983. - 298 с.

Размещено на Allbest.ru


Подобные документы

  • Многомерная художественная структура романов Ф.М. Достоевского и философская проблематика писателя. Краткая "биография" романа "Братья Карамазовы". "Метафизика преступления" или проблема "веры и безверия". Судьба одного человека и судьба России.

    реферат [60,3 K], добавлен 10.05.2009

  • Описание типа личности одного из главных героев романа Ф.М. Достоевского "Братья Карамазовы". Исследование основных признаков, присущих шизоидному типу личности. Характеристика ядра личности Дмитрия Карамазова. Анализ его поведения и защитных механизмов.

    контрольная работа [16,4 K], добавлен 30.08.2013

  • Характеристика мировоззрения Достоевского. Морально-этические и религиозные взгляды художника. Отношение писателя к Библии. Роль библейского контекста в формировании идейного замысла романа. Приемы включения Библии в произведение Достоевского.

    дипломная работа [75,1 K], добавлен 30.11.2006

  • Социальные и психологические аспекты отражения действительности в романе "Братья Карамазовы". Исследователи о жанровом своеобразии романа. Идейные искания героев романа как решение социальных и нравственных проблем. Основа теории Ивана Карамазова.

    курсовая работа [54,2 K], добавлен 05.06.2011

  • Характеристика мировоззрения Достоевского. Морально-этические и религиозные взгляды художника; вопрос о "природе" человека. Отношение писателя к Библии. Основные приемы включения Библии в художественую ткань итогового произведения Достоевского.

    дипломная работа [71,8 K], добавлен 26.02.2003

  • Проблематика эстетики в романе "Братья Карамазовы". Болевой эффект как предельная эстетическая реакция. Сцены "болевого эффекта" в романе "Братья Карамазовы". Значимость художественного приема болевого эффекта в художественном мире Ф.М. Достоевского.

    курсовая работа [90,7 K], добавлен 27.05.2012

  • Ознакомление с историей написания и публикации последнего сочинения Ф.М. Достоевского "Братья Карамазовы". Рассмотрение проблемы взаимоотношений отца и сына в романе. Изучение философских взглядов младшего брата в сочинении. Мир и монастырь в романе.

    презентация [3,1 M], добавлен 03.05.2014

  • Раскрытие психологизма романа Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание". Художественное своеобразие романа, мир героев, психологический облик Петербурга, "духовный путь" героев романа. Психическое состояние Раскольникова с момента зарождения теории.

    реферат [87,7 K], добавлен 18.07.2008

  • Творческий путь Федора Михайловича Достоевского. Драматизм жизни писателя. Природа человеческих поступков. Последний роман классика мировой литературы. Анализ личности двух братьев, попытка определить чья правда победила в романе "Братья Карамазовы".

    реферат [44,7 K], добавлен 30.01.2013

  • Свобода и насилие над личностью в понимании Достоевского. Роман Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание": свобода или своеволие. Роман "Бесы": свобода или диктатура. Свобода в романе "Братья Карамазовы".

    реферат [25,1 K], добавлен 24.04.2003

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.