Русские поэты и революция

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

• маяковский ахматова иванов поэт

Отношения представителей русской интеллигенции к социальным сдвигам, происшедшим в России в начале XX века - тема, на мой взгляд, чрезвычайно интересная и в то же время дискуссионная. В советские времена эмигрантов клеймили за антипатриотизм, «низкопоклонство перед Западом», стремление обогатиться за рубежом; за то, что они бросали родину в трудные времена. В то же время, не меньше доставалось и тем, кто был зачислен новым правящим классом в так называемую «пятую колонну», «агенты влияния» etc.

Среди тех, чьи отношения с народившейся советской властью оказались более, чем сложными, было множество представителей интеллигенции «серебряного века» русской культуры, и значительной части из них пришлось покинуть страну.

В данной работе я намерен поговорить о чрезвычайно ярких представителях поэзии серебряного века - Владимире Маяковском, Анне Ахматовой и Георгии Иванове, судьба которых оказалась чрезвычайно различной, как и их отношения к событиям, происшедшим в 1917 году.

Выбор именно этих трех персоналий обусловлен тем, что на примере этих поэтов можно показать судьбы и убеждения людей, которые являются по сути противоположными. Владимир Маяковский еще до революции учавство- вал в нелегальной деятельности, всячески поддерживал революционные преобразования в стране и стал в итоге «лучшим, талантливейшим поэтом». Анна Ахматова всегда была прежде всего поэтом лирическим, камерным (времена Отечественной войны - не более, чем исключение), и то, что она оказалась втянутой в политические противостояния эпохи (достаточно вспомнить гибель Николая Гумилева и постоянное нахождение в тюрьмах и ссылках ее сына Л.Н.Гумилева) характеризует эпоху как нельзя лучше. Наконец, Георгий Иванов революцию (по крайней мере, октябрьскую) не принял категорически, эмигрировал, и в своей «книге «полубеллетристических» фельетонов» Крейд В. Комментарии // Иванов Г. Собрание сочинений в трех томах. М.: Согласие, 1994. Т.3. С. 638. высказался по данному предмету достаточно определенно.

Заявленная тема работы является сегодня (впрочем, как и всегда) весьма актуальной, поскольку вопрос о взаимоотношениях власти и интеллигенции, интеллигенции и народа, ответственности интеллигенции за свои поступки актуальны вне зависимости от эпохи. Кроме того, в настоящее время получает все большее распространение теория о вине русской интеллигенции за революцию и ее жертвы, которые, якобы, на совести демократически настроенных людей свободных профессий дореволюционного времени. С этой точкой зрения мне хотелось бы поспорить, хотя она распространена еще с времен «веховцев».

Предметом моей работы будут письменные свидетельства, дошедшие от Ахматовой, Маяковского и Иванова, причем в самых различных жанрах, от писем до поэзии, а объектом - выяснение общественно-политической

позиции рассматриваемых персоналий, ее эволюция во времени, и отражение этих позиций в художественном творчестве.

Оригинальность своей работы я вижу в самом подходе к художественной литературе постреволюционного периода, когда эстетические концепции и художественные произведения будут рассматриваться мною в контексте позиций, занимаемых их авторами в общественной и политической жизни. Такая позиция ни в коем случае не должна трактоваться как особое внимание к «содержательной» стороне художественных текстов, поскольку симпатии к консерватизму или новаторству непременно находят отражение и в чисто формальных аспектах творчества: трудно совершить революцию в стихотворной форме, оставаясь поборником всего исконного и посконного и не симпатизируя новаторам в жизни общественной.

Именно здесь, в исследовании грани мысли художественной и мысли общественно-политической героев данного исследования, моя работа могла бы внести что-то новое в характеристику исследуемых представителей «серебряного века».

Хронологические рамки моей работы естественным образом ограничиваются 1917-1966 г.г., то есть периодом от октябрьской революции до смерти А.А. Ахматовой, прожившей наиболее долгую жизнь из трех главных героев данного исследования.

О территориальных же рамках исследования говорить не приходится - ибо «дух веет, где хочет»; иначе говоря, взаимоотношения лучших поэтов начала ХХ века с советской властью оказывали влияние на людей несмотря ни на местонахождение самих поэтов, ни на местонахождение их читателей (будь то в Советской России или в эмиграции).

Приступая к историографическому обзору проблемы, я хотел бы сделать несколько предварительных замечаний.

Особенностью данной работы является то обстоятельство, что источнико- вая база и историография практически не поддаются разграничению, поскольку одни и те же авторы часто выступают и свидетелями событий, и авторами трудов, осмысляющих фигуры героев этого исследования в культурном и общественно-политическом контексте (ярким примером такой двойственности являются труды В.Шкловского). Это, конечно, верно по отношению к «первой волне» исследователей - часто современников и друзей главных героев данной работы.

В своей работе основное внимание я склонен уделить собственно текстам, написанным В.Маяковским, А.Ахматовой и Г.Ивановым, как и текстам, написанным современниками этих поэтов - стихам и другим художественным произведениям, письмам, дневникам, воспоминаниям. С источниковедческой точки зрения, художественная литература - не лучший источник, однако при умелом анализе она часто позволяет выявить те вещи, которые не упомянуты напрямую ни современниками поэтов, ни в их автобиографиях, ни в дневниках (эпоха мало способствовала откровенности даже в дневниковых записях) - поэтому в данной работе я рассматриваю художественные тексты как вполне полноправный источник, а иногда и буду отдавать предпочтение такому источнику перед остальными.

Трактовка взаимоотношений Владимира Маяковского с революций и, в последующем, с советской властью, в исследованиях советского периода достаточно очевидна и тривиальна и в полной мере выражена в статье знатного последователя соцреализма В.Суркова - здесь и разговор о том, что ни символисты, ни акмеисты, ни даже футуристы «не могли вывести стих из узкого мира индивидуализма» Сурков В. Читая Маяковского // Маяковский В. Собрание сочинений в трех томах. М.: Художественная литература, 1965. Т. 1. С. 6., а Маяковский смог, и о том, что «после октябрьской победы ... начинает звучать боевое, позитивное, мажорное нача- ло» Там же. С. 9., и фразы о поэте-бойце, знаменитом поэте революции. Ни о поэме «Плохо», о которой сам Маяковский упоминает в своей автобиографии «Я сам» («Пишу поэму «Плохо» ), ни о фактической травле, устроенной Маяковскому в конце жизни, ни об изменениях в позиции самого Маяковского, его стремлении переосмыслить современные реалии в статьях, подобных статье товарища Суркова, решительно ничего не говорится.

Для понимания Маяковского - и как поэта, и как человека - мне кажется наиболее полезной книга В.Шкловского «О Маяковском» - по нескольким причинам. Во-первых, это свидетельства современника и друга поэта, и, хотя Шкловский, как всякий официальный советский писатель, писал с оглядкой на цензуру, в этой работе находится немало ценных свидетельств о жизни и творчестве Маяковского. Во-вторых, «О Маяковском» - труд синкретический, где объединены биография, литературоведческий экскурс в эпоху, попытка показать характерные черты времени и обстоятельства, окружавшие поэта. В этом, в своей синкретичности, работа Шкловского уникальна.

В.Шкловский сумел правдиво и точно написать о том, «когда был призван Маяковский» Шкловский В. О Маяковском // Шкловский В. Собрание сочинений в трех томах. М.: Художественная литература, 1974. Т. 3. С. 8., как он воплотил это призвание и чего ему это стоило.

В работе мною были использованы воспоминания различных современников Маяковского (я исключил лишь те из них, которые были очевидно пристрастны или чересчур беллетризированы, как «Роман без вранья» А.Мариенгофа), и в различных мемуарах, в зависимости от взглядов их автора и его личного отношения к фигуре Маяковского, поэт предстает в самых различных ракурсах - порой кажется, что речь идет о совершенно различных людях.

В воспоминаниях мемуаристов советского периода взаимоотношения Маяковского с советской властью затемнены и часто заретушированы - Эм. Ми- ндлин, например, лишь говорит, что это было «инородное тело в толпе поэ- тов» Миндлин Э. Владимир Маяковский // Миндлин Э. Необыкновенные собеседники. М.: Советский писатель, 1979. С. 108. - трудно понять, что имел в виду мемуарист; лишь благожелательный контекст высказывания позволяет трактовать эту фигуру речи как своеобразную дихотомию «гений и толпа».

В эмиграции же, где, в отличие от Советского Союза, было позволено писать и публиковать любые мнения о личности и творчестве Маяковского, бедой мемуаристов являлось отсутствие документов и то обстоятельство, что сами воспоминания писались часто в очень преклонном возрасте, часто по прошествии многих десятилетий после случившихся событий. Это накладывает свой отпечаток на, в целом, весьма доброкачественные мемуары И.Одо- евцевой и Ю.Анненкова. Эмигранты-мемуаристы отнюдь не всегда склонны подвергать обструкции Маяковского за его сотрудничество с советской властью, чему часто способствовали и неплохие личные отношения с поэтом в десятые-двадцатые годы. Тот же Ю.Анненков говорит, что Маяковский «стал наиболее способным поэтом советской эпохи» Анненков Ю. Дневник моих встреч: в 2 т. Л.: Искусство,1991. Т. 1. С. 198.. Впрочем, подобная лояльность не присуща, скажем, воспоминаниям З.Гиппиус «Петербургский дневник».

В постсоветской литературе о Маяковском и его отношении к советской власти можно отчетливо увидеть две основные линии. Первая активно проводится Ю.Карабчиевским в его книге «Воскресение Маяковского», где поэт предстает конформистом, соглашателем, да и вообще человеком неискренним и даже лживым, проводится мысль, что Маяковский - певец насилия. Другая идея - идея «о двух Маяковских» - отстаивается А.Михайловым и его единомышленниками (в число которых можно отчасти занести и Б.Сарнова). Б.Сарнов определяет это так: «мы ... сталкиваемся с двумя ... разными Маяковскими ... каждый из них двоих, таких разных .считает себя единственным и настоящим» Сарнов Б. Маяковский. М.: Эксмо,2007. С. 278-279..

Существует и еще один подход, весьма ярко проявившейся в недавно вышедшей работе Э.Филатьева «Главная тайна горлана-главаря». Суть его - поиск всевозможных исторических «загадок» там, где загадок этих, на мой взгляд, нет и в помине. Так, автор задается вопросами: почему Маяковский, став известным в Москве, уехал в Петербург? А затем вернулся? И, конечно, ставит перед собой вопрос о самоубийстве Маяковского, но в какой-то че- резчур обывательской плоскости - как же поэт, обласканный властями и живущий в довольстве и достатке, пришел к мысли о самоубийстве?

На все вопросы насчет пространственных перемещений поэта даны ответы его биографами (в частности, А.Михайловым в биографии, вышедшей в серии «ЖЗЛ»), вопрос же насчет самоубийства якобы «благополучного» поэта кажется мне вообще абсурдным - и в силу того, что никакого особого благополучия в конце двадцатых годов у Маяковского не было (об этом подробно будет сказано в работе), и в силу того, что вообще внешние обстоятельства часто не являются для поэта определяющими.

Отношение к Маяковскому, его поэзии и общественно-политической позиции менялось с течением времени не только у литературоведов, но и людей, изучающих культуру в целом. Это отношение можно достаточно четко подразделить на несколько периодов.

До середины двадцатых годов, пока в советской литературе присутствовал известный плюрализм, в адрес Маяковского нередко звучала критика и за его формальные новшества в стихе, и за его манеру поведения (по свидетельству Эм. Миндлина, «в 1921 году ни одно выступление Маяковского не проходило спокойно» Миндлин Э. Указ. соч. С. 109.. В отношении публики и критики к Маяковскому до революции резкости было еще больше.

Где-то начиная с середины двадцатых годов отношение к работе Маяковского начинает постепенно меняться, свидетельством чему являются и нападки со стороны РАПП, и карикатура Кукрыниксов 1928 года, и пренебрежение официальной советской элиты к юбилейной выставке поэта.

После известных слов товарища Сталина о «лучшем, талантливейшем поэте» фигура Маяковского мифологизируется и, так сказать, бронзовеет - соответственно в работах о Маяковском этого периода он предстает как ярый сторонник советской власти, не ведающий и тени сомнения во всех действиях советской власти. Наконец, конец советского строя позволил вновь свободно обсуждать жизнь, творчество и мировоззрение Маяковского, при этом полярные точки зрения исследования приведены выше.

Серьезных зарубежных исследований по проблеме данной работы мною не обнаружено, причиной чему может служить извечная проблема перевода, из- за которой даже Пушкин практически не известен за границей. Маяковский переведен на основные европейские языки - английский, французский,немец- кий, даже на японский и китайский, но масштаб его фигуры вряд ли можно осознать в переводах на иностранные языки - не зря за границей поэт более известен в других своих ипостасях - как деятель искусства и даже как новатор в области рекламы.

Те же зарубежные работы, которые наличествуют, касаются либо чисто филологических проблем, связанных с творчеством Маяковского, либо говорят о бытовых обстоятельствах и личной позиции автора (как книга дочери Маяковского). Таким образом, к разрешению проблем, затронутых в моей работе, эти источники неприменимы.

О взаимоотношениях Ахматовой и советской власти писалось достаточно много и достаточно противоречиво - впрочем, истоками такой противоречивости была, пожалуй, собственно судьба Анны Ахматовой. С одной стороны, как отмечает В.Виленкин, для многих представителей уже советской интеллигенции (хотя часто уходившей корнями в дореволюционную интеллигентскую среду) «одно из самых сильных (влияний) было ахматовское» Виленкин В. В сто первом зеркале. М.: Советский писатель, 1987. С. 9.. Мощь Ахматовой как поэта признавали и профессиональные литературоведы, например, Д. Святополк-Мирский. С другой же стороны, ее поэзия, да и обстоятельства чисто автобиографические никак не укладывались в прокрустово ложе советской литературы: здесь можно говорить и о дворянском происхождении, и расстреле первого мужа - Николая Гумилева, и постоянных арестах сына - Льва Гумилева, и о том, что «творчество . Ахматовой . более коренится в прошлом, чем в будущем» Мирский Д. История русской литературы с древнейших времен до 1925 года / Пер. с англ. Г.Зерновой. 2-е изд. Новосибирск: Свиньин и сыновья,2006. С. 705., а «главная тема - любовь» Мирский Д. Указ соч. С. 706.. Такой поэт был явно мало пригоден для строительства государства рабочих и крестьян.

Умолчание, наряду с работами различных авторов, также может свидетельствовать об отношениях художника и власти. Книги Анны Ахматовой не выходили почти двадцать лет - с 1921 по 1940 год; сама она писала в автобиографической заметке «Коротко о себе»: «С середины 20-х годов мои новые стихи почти перестали печатать, а старые - перепечатывать» . Впрочем, на восприятие Ахматовой как одного из крупнейших поэтов эпохи другими поэтами это не отразилось - даже столь поэтически чуждый Ахматовой автор, как Маяковский, продолжал относиться к ее творчеству вполне доброжелательно. А.Хейт приводит суждение самой Ахматовой, что «неофициальным решением партийных органов был наложен запрет на все ее публика- ции» Хейт А. Анна Ахматова / Пер. с англ. М.Тименчина. М.: Радуга,1991. С. 95. уже в 1925 году.

Мнения о поэзии Ахматовой и ее общественной позиции были близки в конце двадцатых годов у самых различных авторов: уже упоминавшийся Д. Святополк-Мирский говорил о том, что Ахматова повернута лицом к прошлому, оговариваясь, правда, что «ее «гражданскую» поэзию нельзя назвать политической» Мирский Д. Указ. соч. С. 707.. Удивительно, что примерно о том же пишет и советская «Литературная энциклопедия» в 1929 году, характеризуя Ахматову как «поэтессу дворянства», принадлежащую к «вымирающему классу».

Подобные характеристики можно в целом признать справедливыми (за исключением оценочных суждений о вымирающем классе), хотя «Белая стая» была, несомненно, кроме всего прочего, еще и политическим актом.

Недолгая либерализация по отношению к Ахматовой длилась шесть лет - с 1940 по 1946 год, за которые (в 1940 и 1941 годах) вышли два сборника ее стихов. О причинах подобной либерализации сказать трудно - разве что она связана с общим смягчением нравов после «большого террора» 1937-1938 г.г., но о конце этой либерализации разные авторы пишут почти одинаково, обращая внимание на фигуру И.Берлина, сотрудника английского посольства в Москве, неоднократно встречавшегося с Ахматовой в 1945-1946 г.г. Однако, если С. Коваленко, автор биографии Анны Ахматовой в серии «ЖЗЛ», скорее склонна говорить о неосторожности Берлина, то И.Бродский в беседах с Соломоном Волковым высказывает предположение, что Сталин ревновал Ахматову «к Рандольфу Черчиллю - сыну Уинстона и журналисту, сопутствовавшему Берлину» Волков С. Беседы с Иосифом Бродским. М.: Эксмо,2012. С. 331., и вообще ставит под сомнение «мирную» посольскую миссию Берлина. Впрочем, это уже частности.

Улучшение же отношения властей к Ахматовой во время войны и сразу после нее легко объяснимо позицией самого поэта, которую С.Коваленко описывает так: «В годы Великой Отечественной войны патриотическое самосознание Ахматовой поднимается на новую ступень - гражданственности» Коваленко С. Ахматова. М.: Молодая гвардия,2009. С. 140.. Примерно о том же пишет и В.Виленкин, а такая позиция в годы войны ценилась.

Позже, уже после смерти Сталина, отношение к стихам Ахматовой и к ней самой оставалось двойственным - хотя в 1958 и в 1965 годах выходят сборники ее стихов, она остается как бы поэтом «полуподпольным». Поразительно, что обвинения, выдвигавшиеся по адресу Анны Ахматовой еще в двадцатые годы Лелевичем и Сельвинским (с упором на религиозность), нашедшие отражение в скандальном постановлении «О журналах «Звезда» и «Ленинград» » 1946 года: «Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения, проникнутые духом пессимизма и упадничества . не могут быть терпимы в советской ли- тературе» Цит. по: Анненков Ю. Дневник моих встреч: в 2 т. Л.: Искусство,1991. Т. 1. С. 118-119. и выступлении Жданова по этому поводу (с реминисценцией из Эйхенбаума о блуднице и монахине), оказались востребованы и в хрущевскую «оттепель». В послесловии к сборнику Ахматовой, посвященному пятидесятилетию ее литературного творчества, высокопоставленный соцреалист продолжал критическую линию товарища Жданова, хотя и обещал, что Ахматова «исправится».

К концу советского периода акцент в оценках личности и творчества Ахматовой сместился в позитивном направлении, и в этом смысле весьма показательна фраза Н.Скатова, который говорит о том, что для поэта было актуальным ощущение «сопричастности с миром, сопереживаемости с миром и ответственности перед ним» Скатов Н. Книга женской души // Ахматова А. Собрание сочинений в двух томах. М.: Правда,1990. Т. 1. С. 16.. Такую трактовку поэтического и личностного наследия Ахматовой можно счесть прямо противоположной советской оценке, где она помещалась в ряды отживших социальных элементов, которым нет места в Советской России.

Таким образом, как можно заметить, отношение советской власти к Ахматовой (а, следовательно, и официозных литературных кругов) на протяжении ее жизни практически не менялось - в ней видели если не идеологического врага, но автора в высшей степени подозрительного, в лучшем случае попутчика в деле строительства социалистического государства. В этом отличие в отношении к Ахматовой по сравнению к отношению к Маяковскому.

В отличие от последнего, Анна Ахматова стала известна за рубежом еще до революции и оставалась известной до смерти (и до настоящего времени) - она получила престижную итальянскую литературную премию «Этна-Таор- мина», стала почетным доктором Оксфордского университета, много переводилась и издавалась. В связи с этим на Западе вышло несколько биографических и литературоведческих работ об Анне Андреевне, наиболее значительной из которых, на мой взгляд, является исследование Аманды Хейт. Однако и в этой работе, увидевшей свет в 1976 году, Ахматова показана как человек, чуждый советскому режиму, который по мере сил приспосабливается к его реалиям. Впрочем, биографические обстоятельства поэта Хейт изложила весьма подробно, к моменту же перевода книги на русский язык в 1991 году какой-либо новизны в русском издании практически не было.

С историографией, касающейся Георгия Иванова, значительно сложнее, чем с литературой, касающейся Ахматовой и, тем более, Маяковского. Причина проста - после эмиграции поэта в 1922 году в Советском Союзе имя Иванова перестало упоминаться (замечательная традиция, точно подмеченная Оруэллом в «1984»), а в эмиграции недоставало денег не только на печатание филологических и биографических трудов, но и на издание самих стихов. Поэтому иммигрантские источники для моей работы чрезвычайно разрознены - это отдельные статьи, письма, заметки литераторов, живших за рубежом.

Впрочем, свою первую («Отплытие на о. Цитеру») книгу Г.Иванов выпустил уже в 1911 году, поэтому к моменту революции у него сложилась вполне определенная (и неплохая - как у поэта) репутация.

Характер этой репутации, как ни странно, лучше всего выразил малолетний Лева Гумилев, увидев пришедших в гости к его матери эстетов и снобов, двух Георгиев - Иванова и Адамовича. Их вид, надо думать, настолько не соответствовал окружающей обстановке, что дите спросило: «Где вы живете, дураки?». Естественно, что при таком эстетском мировосприятии отношение Иванова к революции (как, впрочем, и к НЭПу, начало которого поэт застал) было у него сугубо отрицательным.

В самом конце советской эпохи стали появляться публикации Иванова, поначалу немногочисленные, однако уже в 2004 году он удостоился включения в книгу Г.Иванова и Л.Калюжной «Сто великих писателей» (впрочем, Надо отметить, что персоналии выбирались авторами весьма прихотливо и, видимо, сугубо по субъективным соображениям). Впрочем, говоря о начале двадцатых годов, авторы отмечают: «В России Георгий Иванов . в состоявшихся поэтах не значился» Иванов Г.,Калюжная Л. Сто великих писателей. М.: Век,2004.-С.232..

Впрочем, Георгий Иванов и сам приложил немало усилий к тому, чтобы его фигура не стала объектом благожелательных исследований - хотя творчество эмигрантов, пусть и с большими трудностями, проникало в СССР, отнюдь не все, ознакомившиеся с ним, были склонны относиться к этому творчеству положительно - известно, что «Анна Ахматова до конца жизни гневалась на Георгия Иванова» Иванов Г.,Калюжная Л. Указ. соч. С. 233 после публикации его «Петербургских зим». Да и в эмиграции отношения были непросты - да и чего было ожидать после написания строк: «Не изнемог в бою Орел Двуглавый// А жутко, унизительно издох»?

Сложные отношения у Иванова (еще с дореволюционных времен) сложились с Ходасевичем, непростыми были и взаимоотношения с Цветаевой, даже приятельство с Адамовичем трудно определить словом «дружба». Эмигрантские мемуары всегда пристрастны в силу особенностей обстоятельств их создания: в частности, Н.Берберова в книге «Курсив мой» пишет, что «Г.В.Иванов ... писал свои лучшие стихи, сделав из ... нищеты, болезней, алкоголя» Цит. по: Витковский Е. Жизнь, которая мне снилась // Иванов Г. Собрание сочинений в трех томах. М.: Согласие,1994. С. 38.. Еще большей субъективностью отличаются, по естественным причинам, мемуары И.Одоевцевой «На берегах Невы» и «На берегах Сены», хотя они и содержат большое количество фактического материала.

Таким образом, говоря о жизни и творчестве Георгия Иванова, мне придется основное внимание уделить первоисточникам - стихам, письмам, прозе Г. Иванова, поскольку литература о н е м немногочисленна и часто недостоверна и субъективна (несмотря на наличие вышедшей в 2007 году биографии Г.Иванова пера В.Крейда).

Целью своей работы я ставлю выяснение позиций различных представителей интеллигенции по вопросу о революции, а также проблемы их существования в постреволюционной России и сосуществования с советской властью; анализ эволюции общественно-политических взглядов В.Маяковского, А.Ахматовой, Г.Иванова, отчасти, других художников Советской России и зарубежья. Для достижения этой цели необходимо решить задачи определения взглядов отдельных людей, а также взаимоотношений этих людей, борьбы различных точек зрения. Интересно выяснить также, насколько позиция отдельных представителей творческой интеллигенции была репрезентативна, то есть выражала позицию их круга и населения СССР (или диаспоры) в целом.

В своей работе я намерен использовать в качестве источников прежде всего творчество самих героев исследования - стихи, прозу, письма, мемуары, хотя достаточное внимание будет уделено как свидетельствам современников, так и работам тех авторов, которые писали во времена, гораздо более близкие к теперешним. Впрочем, в некоторых случаях, как в ситуации с Г.Ивановым, это, как было отмечено выше, весьма затруднительно.

Для рассмотрения художественного и эпистолярного наследия рассматриваемых в работе поэтов мною будет применен аналитический метод, а для сопоставления позиций различных авторов - метод сравнительного анализа. В силу особенностей работы, ее основанности на художественных текстах, мне придется также использовать методы, характерные больше для филологии, чем для истории. Скажем, в стихотворении Маяковского «Американские русские» необходимость филологического подхода очевидна - текст необходимо прочитывать на трех уровнях - фактическом, юмористическом и эмоциональном (подробнее об этом - в основном тексте работы), в то время как само стихотворение достаточно важно в определении отношения Маяковского к эмиграции и эмигрантам.

Новизна данного исследования видится мне, прежде всего, в самом подходе - к выяснению общественно-политической позиции поэтов через их художественное творчество в первую очередь. Такой подход позволяет своеобразно подойти к работе в источниковедческом аспекте - то есть использовать в качестве источников, в основном, художественную литературу (что, конечно, ни в коей мере не исключает использования мемуарного, эпистолярного и иного литературного наследия). Кроме того, такой подход к источникам позволяет обсудить чрезвычайно интересную проблему: в какой мере и как литературное творчество отражает реальную действительность и реальные переживания автора.

Работа состоит из введения и четырех основных частей, посвященных трем главным героям исследования и их взаимопритяжениям и отталкиваниям. Деление частей на разделы обусловлено, прежде всего, хронологическими соображениями. Работа закрывается заключением. В конце текста даны примечания и список основной использованной литературы, а также приведены источники.

1. Владимир Маяковский

1.1 Формирование общественно-политической и художественной позиции

Используя художественные тексты для выяснения политических, общественных, философских, нравственных и иных воззрений автора этих текстов, неизбежно сталкиваешься с такой сугубо филологической проблемой, как соотношение автора и лирического героя в произведении.

Наиболее поверхностный и неадекватный взгляд на эту проблему был продемонстрирован филологией (обычно популярной) советского периода, где послереволюционные стихи Маяковского с восславлением нового строя трактовались как прямая речь самого поэта. Впрочем, недалеко от такой позиции ушло и постсоветское восприятие Маяковского с акцентом на ранние стихи и сатиру и предположениями (особенно у Карабчиевского) о неискренности, конъюнктурности и чуть ли не продажности.

Однако дело обстоит гораздо сложнее. В сборнике стихов «Я» 1913 года 1 2 читаем: «перекрестком// распяты// городовые» , «в бульварах я тону» , «Кричу кирпичу,// слов исступленных вонзаю кинжал// в неба распухшего мякоть» Там же. С. 38. - подобные мотивы повторяются в стихах молодого Маяковского вновь и вновь. Как отмечает В.Б.Шкловский, «дом - квартира, семья - у него есть. Но в стихах и даже в воспоминаниях его друзей того времени он кажется бездомным» Шкловский В. Указ. соч. Т. 3. С. 14.. Так реальные жизненные обстоятельства поэта (в 1913 году вполне сносные, хотя и тяжелые) отрываются от картины, которая рисуется через лирического героя.

Я уже не говорю о том, что позиция мемуаристов, да и свидетелей - современников Маяковского - чрезвычайно разнится - если Шкловский говорит о «бездомности», то практически все авторы сборника «Маяковский в воспоминаниях родных и друзей» 1968 года подчеркивают его привязанность к семье, к маме и сестрам, упоминаются «ложные слухи о якобы существовавшей отчужденности между Маяковским и его родными» Маяковская Л. Эти воспоминания // Маяковский в воспоминаниях родных и друзей. М.: Московский рабочий, 1968. С. 43..

Так же неоднозначны и отношения между автором и лирическим героем и в послереволюционных стихах, как неоднозначны и свидетельства современников.

Марина Цветаева написала о Маяковском, что «герои его - эпичны, то есть безымянны» Цветаева М. Эпос и лирика современной России // Марина Цветаева об искусстве. М.: Искусство, 1991. С. 303.. Это очень любопытное замечание, и понимать его в применении к рассматриваемой нами проблеме следует так: Маяковский, как правило, говорит не от своего имени, а от имени своего лирического героя, который, в свою очередь, говорит от имени России (конечно, как это понимал сам поэт). Даже ранняя лирика - это как бы разговор не Маяковского лично, а разговор от имени поколения, определенного круга; отсюда, кстати, и постоянное пребывание (и стремление к пребыванию) Маяковского в различных литературных объединениях - среди футуристов, в ЛЕФе, в РЕФе, даже в РАППе (хотя это уже, возможно, и вынужденно).

Говоря о пребывании Маяковского в различных объединениях - не только литературных, но и политических, и даже семейных - стоит отметить одну очень характерную черту - всюду Владимир Маяковский присутствовал не совсем.

Поясню эту мысль. После членства в РСДРП, симпатий к большевикам, активного участия в подпольной политической деятельности (в частности, в подготовке к побегу политкаторжанок из Новинской тюрьмы) Маяковский, по его собственным словам, «прервал партийную работу ... сел учиться» Цит. по: Михайлов А. Жизнь Маяковского. М.: Центрполиграф, 2001. С. 57.. Он хотел делать «социалистическое искусство» и понимал, что «делать» любое искусство, в том числе социалистическое, как и получать образование, находясь на нелегальном положении, невозможно. Таким образом, дилемма «искусство или революция» в силу невозможности на данном этапе их соединения была решена в пользу искусства.

Подобный выбор А.Михайлов объясняет как «полупризнание в поражении идеи политической борьбы» Там же. С. 62.. Борьбы - возможно, но от своих симпатий к социализму и революции Маяковский никогда не отступал, но симпатизировал он именно идеям, несмотря на общеизвестного «товарища Маузера». Впоследствии, уже в середине и конце двадцатых годов, поэта неоднократно спрашивали, почему он активно не работает в ВКПб - ответы были весьма уклончивы, и общий их смысл сводился к тому, что Маяковский не чувствует себя в полной мере этого достойным. Так что деятели-«напостовцы», по крайней мере в формальном отношении, были правы, объявляя Маяковского «попутчиком». В сущности, он и был попутчиком (другое дело, что поэт сам ощущал себя причастным к делу большевиков) - недаром Ленин, выступая в 1922 году на заседании коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов, сказал по поводу одного из стихотворений: «Я редко испытывал такое живое удовольствие с точки зрения политической и административной» Цит. по: Анненков Ю. Указ. соч. Т. 1. С. 175.. Иными словами, стихи Маяковского были хорошим агитационным средством и средством политической борьбы.

Подобным образом дело обстояло и с членством в различных литературных объединениях. Существует некое недоумение - зачем Маяковскому были нужны футуристы, тем более ЛЕФ, ведь средний поэтический уровень этих кружков был значительно ниже уровня самого Владимира Маяковского.

Здесь, однако, следует провести четкую грань. Во-первых, среди футуристов все же были такие поэты, как Хлебников, Каменский, хотя бы и Крученых - явно фигуры гораздо более значительные, чем теоретик ЛЕФА Осип Брик. А во-вторых, футуризм позволял Маяковскому дерзко эксперементировать в области формы, что гораздо проще делать, находясь в рамках какого-либо литературного объединения, находя там поддержку, чем вне такого объединения. Наконец, в-третьих, футуризм не требовал «наступления на горло собственной песне», что было совершенно явно в постреволюционные, лефовские времена - Б.Сарнов точно отметил (говоря об отношении к Маяковскому Пастернака), что стихи о ГПУ «отвратили бы его ... чекистским пафосом. Но не в меньшей мере - своей удручающей бездарностью» Сарнов Б. Указ. соч. С. 149..

Говоря о влиянии семьи на формирование общественно-политической и общекультурной (имеется в виду новаторской) позиции Маяковского, следует отметить, что поэт достаточно рано оторвался от дома - уже в шестнадцать лет он девять месяцев просидел в тюрьме, и хотя в дальнейшем перео- дически жил с матерью и сестрами (до поселения с Бриками), значительное время проводил вне дома.

На первый взгляд, хорошими источниками о влиянии семьи на Маяковского являются два - это сборники «Маяковский в воспоминаниях родных и друзей» и «Семья Маяковского в письмах». Тут, впрочем, следует сделать ряд оговорок.

Отметим, что подбор мемуарных материалов к первому из названных источников весьма тенденциозен. Достаточно сказать, что отсутствуют воспоминания (или хотя бы какие-то тексты) Осипа и Лили Брик, В.Шкловского, Б.Пастернака и многих других. Это связано и с временем выхода книги (1968 год), и с отношением советских издателей к названным персоналиям, и со сложными отношениями Александры, Ольги и Людмилы Маяковских с Ли- лей Брик. «Семья Маяковского в письмах» неплохо показывает взаимоотношения внутри семьи Маяковских, но приведенные здесь материалы ограничены 1906 годом, то есть моментом, когда Владимир Маяковский был еще весьма юн и главные события в его жизни еще не наступили. Кроме того, касаясь эпистолярного наследия самого Маяковского, надо отметить, что его письма, как правило, весьма лапидарны - не только в юности, но и в зрелые годы, что затрудняет использование этих материалов как значительного источника.

Источники советского времени представляют семью Маяковских как своеобразную «кузницу кадров» для будущей революции. Так, В.Макаров пишет об отце Маяковского, Владимире Константиновиче, «что он не придерживался сословных привилегий» , «не ходил в церковь» , а о матери, Александре Алексеевне - что она «следила за развитием науки, политическими событиями» Там же. С. 15.. Впрочем, эти свидетельства, даже и с точки зрения советской пропаганды, не позволяли отнести семью Маяковского к активным революционерам - это была обычная неродовитая, либерально настроенная дворянская семья, каких в начале ХХ века было множество. Скорее будет верным отметить, что семья и окружение повлияли на Маяковского эстетически - все его родственники были людьми художественно одаренными, а природа Кавказа, где поэт провел детство, «сохранила Маяковского . дала ему Россию новой, свежей» Шкловский В. Указ. соч. Т. 3. С. 11..

Попробуем обобщить сказанное. Существует известное высказывание Бродского о том, что разногласия у него с советской властью чисто стилистические. По аналогии можно сказать, что Маяковского с революционным движением объединяла стилистика борьбы, бунта, неприятия сложившихся социальных отношений. Именно отсюда, кстати, а не только от семьи, его неприятие религиозных догм.

На этом стоит остановиться подробнее. Евгений Замятин в статье «О синтетизме» пишет, что есть лишь «утверждение, отрицание и синтез - отрицание отрицания» . На первый взгляд кажется, что творчество Маяковского - это та же триада с отсутствующим первым звеном. Однако первым звеном для творчества Маяковского служила поэтическая работа (говоря словами Владимира Владимировича) его предшественников; именно поэтому зрелый Маяковский, уже на стадии «отрицания отрицания», не стремился к сбрасыванию Пушкина с корабля современности. Да и в детстве пристрастия Маяковского были отнюдь не авангардистскими - по свидетельству А.А. Маяковской «особенное ему нравилось стихотворение А.Н.Майкова «Пастух» ... и стихотворение Ф.Н.Глинки «Москва» » . У А.Михайлова в книге «Жизнь Маяковского» приведены многочисленные свидетельства любви поэта к пушкинским стихам, о том же свидетельствуют Нато Вачнадзе, Виктор Шкловский - самые разные мемуаристы. Но у А.Михайлова приводится и объяснение отношения Маяковского к Пушкину, цитируется признание самого Владимира Владимировича: «Маяковский . сознался, что Пушкина читает по ночам и оттого его ругает, что, быть может, сильно любит» Михайлов А. Точка пули в конце. М.: Планета,1993. С. 333..

Такое отношение поэта эпохи синтеза к поэту эпохи принятия, утверждения вполне естественно - понимая и осознавая масштаб Пушкина, Маяковский не мог воспринять его эстетическую и, если хотите, мировоззренческую концепцию.

Поговорив о внутренних мотивах, которые создали Маяковского как именно та к о г о поэта, поэта-бунтаря, скажем в следующей главке о внешних обстоятельствах, повлиявших на Маяковского - революции 1905 года, первой мировой войне и, конечно, об одиночном заключении, откуда, по словам Шкловского, «он вышел ... потрясенным» Шкловский В. Указ. соч. Т. 3. С. 12.. 2.2. Революция 1905 года и Первая мировая война.

Первую русскую революцию Маяковский встретил в Грузии, но не в родном Багдади, а в Кутаиси, где он учился в гимназии; лишь на самом излете событий, после смерти отца, семья переехала в Москву - это был 1907 год.

Трудно сказать, в какой мере участие в революционных событиях было обусловлено сознательным выбором поэта, а в какой - молодым задором и нонконформизмом. В воспоминаниях Александры Маяковской приводятся факты, что уже в 1905 году, тогда гимназист лишь третьего класса, увлекался «брошюрой Энгельса «Крестьянский вопрос во Франции и Германии» » Маяковская А. Детство и юность Владимира Маяковского // Владимир Маяковский в воспоминаниях родных и друзей. М.: Московский рабочий,1968. С. 29., другой «марксистской» литературой. В том, что Маяковский прилежно читал эти книги, лично я, зная упорство характера Маяковского, не сомневаюсь. Другой вопрос, насколько он понимал идеи марксизма в Германской рабочей партии (а читал он и об этом), и не было ли это чтение, да простится мне это сомнительное сравнение, сродни чтению Шариковым переписки Энгельса с Каутским.

Но гораздо важнее поведения и мотивов поведения самого Маяковского было поведение властей. Поведение это полностью совпадало с тем, как вело себя царское правительство по всей России - беспардонно, бестолково и неэффективно. Возможно, в судьбе Маяковского как адепта большевизма в полной мере отразилась эта беспомощность власти, приведшая в последствии к ее крушению. Когда кутаисская учащаяся молодежь «прошла по улице с «Марсельезой» . полиция не вмешивалась» Михайлов А. Жизнь Маяковского. М., Центрполиграф,2001. С. 35.. Но в Тбилиси казаки открыли огонь по гимназистам, когда те отказались снять шапки перед портретами Николая. В самом же Кутаиси поступили совершенно абсурдно: перед гимназией и реальным училищем поставили пушки, грозя не оставить камня на камне, но не предприняли ничего. А ведь любому человеку известна совершенно справедливая максима: вынул пистолет - стреляй, а не грози.

В общем, в судьбе Маяковского, как в зеркале, отразилась вся беспомощность власти в подавлении волнений. И боролись власти с гимназистами, а не с теми, с кем действительно следовало бороться - скажем, в том же Кутаиси обитал вполне профессиональный революционер И.Карахан - в его же собственных воспоминаниях указано, что он «работал пропагандистом Московской организации большевиков . начал уже систематически заниматься с ним (Маяковским) теорией марксизма» . Так кто был опаснее властям - фрондирующая учащаяся молодежь или целенаправленно работающие большевики, раскинувшие свою сеть по всей стране? Но гимназисты были на виду, а такие люди, как Карахан, не столь глупы, чтобы зря подставляться под пули - власти же не доставили себе труда задуматься об основном источнике опасности.

Похожая история произошла и с арестом Маяковского и его пятимесячным содержанием в одиночке. Конечно, как свидетельствует Шкловский, «в тюрьме он очень много прочел . научился быть товарищем и в то же время научился замкнутости» Шкловский В. Указ. соч. Т. 3. С. 12. - иными словами, тюрьма сильно повлияла на мировоззрение поэта. Но ведь в этой истории был и еще один аспект! В марте 1908 года Маяковский был арестован почти с полутора сотнями газет и прокламаций. Метод защиты был избран элементарный - Маяковский заявил, что просто нес сверток по просьбе неизвестного мужчины. Чуть дольше тянулось следствие после его второго ареста, но и тут Маяковский вышел, по сути, сухим из воды. Пять месяцев одиночки - это, конечно, малоприятно, но все же не ссылка. Из своих тюремных мытарств Маяковский вынес два урока - что его гонители невероятно глупы, ибо не смогли доказать то, к чему он был действительно причастен, и что все эти сатрапы - истинные держиморды, поскольку одиночку Владимир Владимирович заслужил, по сути, за лишние разговоры в камере, а потом следствие все тянулось - не знали, как поступить.

В общем, можно сказать, что власть сама поспособствовала формированию столь убежденного приверженца большевистским идеям своими неумелыми действиями.

Разговор о Первой мировой войне в связи с Маяковским особенно важен потому, что именно эта война и связанные с ней бедствия была мощнейшим катализатором революционного движения; и именно смена отношения поэта к войне (в таком ее преломлении) важна для понимания эволюции мировоззрения Маяковского.

Говоря о Маяковском, его участии в Первой мировой войне и отношении к ней, следует отказаться от навязываемых нам еще с советских времен штампов о его ненависти к империалистическому конфликту. Наиболее точно отношение Маяковского к этой войне выразил в своем дневнике Б. Лазаревский, записав в своем дневнике осенью 1915 года: «между футуризмом и автомобильной ротой дистанция огромного размера» Война и мир Маяковского. М.: Департамент культуры г. Москвы, Государственный музей В.В.Маяковского, Российский Государственный Военно-исторический архив,2008. С. 41.. Здесь, по сути, сказано о разнице между идеологическими установками и действительностью войны.

Однако и с этим не все просто. Хотя термин «футуризм» и был позаимствован у итальянцев, у Маринетти, однако был практически лишен разрушительного пафоса оного, точнее говоря, его обновительский пафос был главным образом обращен в сферу культуры.

Отношение к войне у Маяковского с самого начала было неоднозначным. С одной стороны, он рисовал патриотические лубки и делал подписи к ним (характерные названия - «Австрияки у Карпат поднимали благой мат», «Скоро, скоро будем в Краков»), просился добровольцем на фронт (не приняли из-за неблагонадежности, и лишь в сентябре 1915 года зачислили в автомобильную роту ратником второго разряда), с другой стороны - писались такие стихи, как «Мама и убитый немцами вечер», «Вам».

В эту пору отчетливо проступили три черты, которые будут явно проявляться у поэта на протяжении всей жизни. Первая - это убеждение, что человек не может стоять в стороне от дел своей страны, пусть даже правота этих дел сомнительна, не может жить в башне из слоновой кости. Вторая - постоянное беспокойство за судьбу, обстоятельства жизни отдельного, маленького человека, что характерно для гуманистической традиции всей русской литературы (не зря уже в «Облаке в штанах» Маяковский пишет: «люди,// и те, что меня обидели -// вы мне всего дороже и ближе» Маяковский В. Облако в штанах // Маяковский В. Собрание сочинений в шести томах. М.: Правда,1973. Т.1. С. 70. ). И, наконец, третья позиция Маяковского - это отделять теоретические, политические, так сказать, установки, от отношения к конкретному человеку.

Маяковский мог, конечно, писать: «Ваше// слово,// товарищ маузер» , призывая нещадно расправляться с врагами революции, но когда дело доходило до необходимости лично пустить кровь такому врагу, некое нравственное чувство Маяковского сдерживало. Прекрасной иллюстрацией этого служит эпизод, также связанный с войной и случившийся уже после февральской революции.

Маяковскому «приходилось подавлять в себе стихию революционного «разгула» » Михайлов А. Жизнь Маяковского. М.: Центрполиграф,2001. С. 195.. Когда к нему, как к председателю солдатского комитета автошколы обратились за защитой ее начальника, генерала Секретова (кстати, хама и взяточника), он эту помощь немедленно оказал, якобы «арестовав» его вместе с пятью другими солдатами и увезя в Думу. Маяковский не привносил политических разногласий в чисто человеческие отношения - так, Маяковский и Куприн, будущий яростный антисоветчик и политэмигрант, «сразу друг другу понравились» Там же. С. 70..

Справедливо ради стоит сказать, что хотя сам Маяковский никогда не был замечен в нравственной нечистоплотности или жестокости, его громкоголосыми призывами с удовольствием пользовались те, кто был далеко не так чистоплотен. За это поэт, конечно, несет моральную ответственность, но и эти призывы вполне можно понять в рамках жизненной философии Маяковского: одно дело убеждения, а другое дело - конкретный живой человек, которого, возможно, и стоило бы расстрелять в рамках «революционной законности».

И, наконец, последний эпизод, относящийся к теме Первой мировой войны. Речь пойдет о знаменитой скандальной истории, произошедшей в «Бродячей собаке» 11 февраля 1915 года. Дело началось с чтения Маяковским стихотворения «Вам». Напомню хотя бы последнюю строфу этого очень сильного и, пожалуй, излишне резкого стихотворения: «Вам ли, любящим баб да блюда,// жизнь отдавать в угоду?// Я лучше в баре блядям буду// подавать ананасную воду!» Маяковский В. Вам // Маяковский В. Собрание сочинений в шести томах. М.: Правда,1973. Т. 1. С. 90.. А.Михайлов считает, что «это дерзкое обвинение он бросил в лицо респектабельной публике («фармацевтам») » Михайлов А. Точка пули в конце. М.: Планета,1993. С. 139.. Но Ю.Анненков, говоря о другом чтении Маяковского в той же «Бродячей собаке», приводит слова самого поэта: «Я буду читать для Горького, а не для вас! («фармацевтов») » Анненков Ю. Указ. соч. Т. 1. С. 172.. Так что с адресатами этих стихов Маяковского неясно, тем более что многие из присутствовавших при чтении поэтов отнюдь не разделяли позиции Маяковского по поводу войны и открыто говорили, что поэту на войне не место.

Тем более, что присутствующим было хорошо известно стихотворение Ахматовой «Все мы бражники здесь, блудницы», написанное двумя годами ранее. Параллели напрашивались. Маяковского, попросту говоря, собрались бить.

Трудно сказать, к кому в действительности обращался Маяковский - к эстетствующим собратам по цеху или к «фармацевтам». Но интереснее всего, отчего Маяковский решился на это чтение - ведь было совершенно очевидно, что скандал неизбежен, и оппонентами должны были выступить не презираемые банкиры и фабриканты, а вполне уважаемые Маяковским люди.

Объяснение мне видится только одно. Владимиру Владимировичу была присуща органическая свобода слова, и он рисковал поссориться с близкими ему людьми, но должен был сказать то, что считал нужным. То, что началось в 1915 году, продолжалось до конца двадцатых - Маяковский, конечно, понимал, что власти весьма кисло отнесутся к таким пьесам, как «Клоп» и «Баня», однако считал необходимым для себя высказаться. Обо всем вышесказанном следует помнить обвинителям Маяковского в неискренности, вроде Ю.Карабчиевского.

1.3 Октябрьская революция и первые послереволюционные годы

По словам самого Маяковского, «такого вопроса (о принятии революции) для меня (и для других москвичей-футуристов) не было . Пошел в Смольный. Работал» . Это заявление не столь однозначно, как выглядит.

Во-первых, среди футуристов существовали кубо-футуристы, в частности, Игорь Северянин, которые отнеслись к октябрьской революции не столь однозначно. А во-вторых, в этих коротких словах об октябре 1917 года есть одно важное свидетельство - именно тогда началась работа Маяковского в том смысле, в каком ее позднее станет понимать ЛЕФ.

Идеи ЛЕФа, в их самом примитивном представлении, заключались в том, что искусство должно быть утилитарно, непосредственным образом способствовать улучшению жизни. Поэтому приветствовались плакат, прикладное искусство, в крайнем случае сатира. Лирика отвергалась, а наиболее левые радикалы, как С.Третьяков, отвергали стихи полностью. Надо иметь в виду, что эта идеология касалась не только политических вопросов, но и всей жизни - обращаясь к художнице В.Ходасевич, Маяковский говорил: «Валечка, я тут очень занят, сочиняю стихи, украшаю ими своды» Ходасевич В. Портреты словами. М.: Советский писатель,1987. С. 116.. Дело было при открытии «Кафе поэтов» осенью 1917 года.

Не следует понимать дело так, что это была сиюминутная неотложная необходимость - это, еще начиная с лубков 1914 года, а еще ранее с раскрашивания яиц для магазина Дациаро, было фоном, причем постоянным фоном, жизни Маяковского. Цели были самые разнообразные - зарабатывание денег для семьи, выражение патриотического подъема, агитационная помощь победившей советской власти - суть оставалась прежней: искусство было «ручное, механическое, прикладное» Шкловский В. Указ. соч. Т. 3. С. 13..

Надо сказать, что именно в такой ипостаси футуристы и воспринимались большевиками. Ленину нужны были «Прозаседавшиеся»; лирика и поэмы Маяковского Ленину нужны не были.