Проблема нравственного выбора в творчестве Ю. Бондарева 1970-х годов ("Берег", "Выбор")

Беззаботная ленца нескольких майских дней в немецком курортном городке, которая охватила всю батарею, у Княжко вызывает протест. Пока война не окончилась, он ищет боя и упорно преследует появившиеся немецкие самоходки. Он обеспокоен тем, что машины, пройдя по нашим тылам, могут унести немало солдатских жизней.

Необыкновенная духовная сила и цельность Княжко являются для Никитина и других бойцов нравственным ориентиром.

Двадцатилетний лейтенант Никитин для нас существует только в памяти, в воспоминаниях пятидесятилетнего известного писателя Никитина. Этот герой постоянно соотносит все происходящее вокруг с высшими нравственными критериями своей военной молодости. Они воплощены для него в бескомпромиссности и человеческом благородстве его погибшего друга Княжко. Это для Никитина высшая точка отсчета, мерило поступков, своих и чужих, в мирной послевоенной жизни. Герой живет одновременно как бы в нескольких временных измерениях. В Гамбурге он постоянно ощущает в себе движение прошлого. Его память обострена, каждое событие сегодняшнего дня в нем невольно ассоциируется с прошлым, многие, даже незначительные события вызывают в душе Никитина воспоминания о прошедшей войне, заставляют по-новому понять, осмыслить события в Кенигсдорфе весной 1945 года, заставляют искать и постигать новую для себя истину. Память Никитина является действенной силой, потому что эта память - совесть. Такой она становится после гибели друга. Перед мысленным взором Никитина-писателя проходят те случаи, когда он по-человечески должен был, но почему-то не смог, не сумел, не захотел кому-то помочь, кого-то спасти, уберечь.

До смерти Княжко Никитин жил на уровне памяти естественной. Ему было легко, так как впереди него шел Княжко: Никитин получал от Андрея моральную поддержку, мощный заряд бойцовского отношения к жизни, личный пример. После смерти Княжко Никитин понимает, что его место должен занять он. Именно после гибели Андрея Никитин смог решительно противостоять Меженину. Стреляя в него, он расстреливал всю ту ложь, все то низкое, подлое, бесчеловечное, что он терпел в Меженине, пока Княжко был жив, и что оказалось невозможным вытерпеть после его смерти. Конфликт между Межениным и Никитиным - это не частное столкновение двух характеров. Это борьба двух психологий, двух понятий о нравственности: одного - наполненного справедливостью, добротой и человечностью, и другого - антигуманного, бездушного, который в массе советского воинства выглядит инородным телом. И ведь не случайно Меженин, в конце концов, остается один; его позицию не разделяют ни солдаты, его вчерашние боевые товарищи, ни даже Гранатуров, любимцем которого Меженин был долгое время. Жизненный выбор каждого из героев сделан.

Княжко на всю жизнь остаётся идеалом, образцом высокого мужества и человечности для Никитина. В его писательской деятельности, в свойственном ему чувстве ответственности за судьбы послевоенного мира, в постоянном стремлении к самосовершенствованию Никитин продолжает борьбу за те высокие идеалы, которые он защищал в боях Великой Отечественной войны, за которые отдал жизнь его лучший друг Княжко.

2.4 Нравственный конфликт и проблема выбора в «Безумии»

Как было уже сказано выше, Княжко - один из центральных образов романа, в котором автор воплотил лучшие человеческие качества. Спокойная воля, в основе которой лежит убежденность, внушает уважение, подчиняет ему людей. В батарее Гранатурова командует именно он. Гранатуров, хотя и пытается иронизировать над ним, над его «рыцарством», интеллигентностью, все равно уступает ему, ощущая его нравственное превосходство. Княжко чувствует личную ответственность не только за исход боя с немецкими самоходками, может быть, последнего в этой войне, но и за дальнейшие судьбы всего мира. Именно он по собственной инициативе берёт на себя опасную роль парламентёра, спасая жизнь немецким юношам, обманутым фашизмом, и гибнет от пули эсесовца.

Многие положительные качества Княжко раскрыты при помощи сопоставления, контраста (Княжко - Гранатуров, Княжко - Перлин, Княжко - Меженин), который ярко проявляется во время последнего боя, когда артиллеристы начали обстреливать дом, в котором засели немцы. Два снаряда разорвались внутри дома, и вдруг страшный вой человеческих голосов вырвался оттуда, вой предсмертного отчаяния и обреченности. «И Никитин увидел бледное, передернутое страданием и удивленное лицо Княжко, теребящего в руках прутик, поодаль лицо младшего лейтенанта Лаврентьева с зажмуренными глазами, зажавшего ладонями уши, увидел Перлина, который с криком и даже хохотом удовлетворенного злорадства взмахивал ракетницей, раскрыл плащ-палатку, и строевой голос его бил по слуху грубым матом:

- Сдаются, гады, сдаются, так их!..

- Хрен вам, сдаются, хрен сдаются!.. - выговорил обрывисто и сипло Меженин. - Еще пару осколочных туда! Шашлык из них… Кучу дерьма из них…

- Стой! Ни одного снаряда! - крикнул Княжко и, швырнув прутик, подошел к Никитину, мертвенно-бледный, сосредоточенный, быстро заговорил перехваченным возбуждением голосом: - Слушай… Это же наверняка мальчишки… Похоже, мы в упор расстреливаем их!.. Сомневаются, пощадим ли мы их. Боятся в плен… Стой, не стреляй!» [12, с. 76]

Сам Никитин, много лет спустя, вполне резонно отметил во время дискуссии в Гамбурге с Дицманом, что он согласен с русским классиком: «Никто не знает всей правды…» И все-таки Никитин стремится осознать высоту духа Княжко в последнем бою, когда, уже ясно видимый в яркой прозелени травы, он решительно поднял платок над головой и, помахав им, прокричал всего несколько фраз на немецком языке. «Никитин понял едва ли три слова: «Нихт шиссен» и «юнге», но совсем не предполагаемое и отдающее жутью действие Княжко, его приказ не продолжать неравный бой с засевшими в доме немцами, то, что казалось одной гранью правды или всей правдой, было и бессмысленным риском, и выходом из безумия, которое тем же безумным шагом своего трезвого разума хотел прекратить Княжко» [12, с. 77].

Ясно одно: этот подвиг никто из присутствующих не был готов совершить: ни Гранатуров, ни Меженин, ни Перлин, ни сам Никитин. Во имя идеалов правды и человечности, не задумываясь, взял Княжко на себя «боль других» - и когда защитил слабых и беззащитных Курта и Эмму Герберт от грубой подозрительности Гранатурова, и сейчас, спасая мальчишек-немцев от явной гибели. Необыкновенная духовная сила и цельность Княжко являются для Никитина и других бойцов нравственным ориентиром.

Именно в тот момент, когда, казалось, все закончилось благополучно, «белые вспышки автоматной очереди из окна мансарды, где кругло темнел силуэт каскетки, как будто толкнули в грудь Княжко, он сделал шаг назад, внезапно споткнулся и сделал шаг вперед, странно и тихо упал на колени, закинув голову, отчего свалилась с головы щегольски аккуратная маленькая пилотка, открыв светлые, всегда аккуратно причесанные на пробор волосы, жестом невыносимой усталости провел носовым платком по лицу и, словно ещё пытаясь оглянуться на орудие, в последний раз увидеть позади что-то, вдруг, уронив голову, повалился грудью в траву, едва различимый на середине сияющей под горячим солнцем поляны» [12, с. 83]. Это не просто описание последних мгновений жизни героя - к подобному приему изображения боя, напоминающему как бы замедленное движение кинопленки, Бондарев никогда не прибегал. Это - реквием. Высокая музыка слов звучит торжественно и свято, обращаясь к памяти людской, к настоящему и будущему…

И становится понятнее тоска Никитина: «Таких, как лейтенант Княжко, я больше не встречал в жизни, мне его не хватает до сих пор», «Когда нет таких, как лейтенант Княжко, то нет и настоящих друзей, и вообще многое в мире тускнеет», «Мне все время нужен был такой друг, как лейтенант Княжко. До сих пор нужен. И такого, как Княжко, нет». Мало осталось, как кажется герою, столь смелых, убежденных, преданных и честных людей, у которых не расходились бы слово и дело и не было места сомнению, рефлексии и необязательности.

Возможно, это был самый трудный бой за всю войну. Трудный психологически. Трудный потому, что происходил уже после того, как был взят Берлин и обеспечена наша победа. Никому не хотелось погибнуть, когда война уже закончена. Подлинное художественное открытие делает автор, показывая, каких невероятных душевных сил стоил последний бой каждому солдату и офицеру. Каждому из них приходилось делать свой нравственный выбор: погибнуть, выполнив свой долг до конца, или остаться в живых, спрятавшись за спины других. И многие из них делают правильный выбор, многие, но не все.

Последний бой… Параллельно видимому сражению Бондарев развертывает сражение незримое - в человеческих душах. В этом бою, уже после всеобщей победы, выявляется человеческая ценность его участников. Когда Княжко отдает приказ не стрелять в группу юнцов-вервольфов, многие его не понимают. Но только не он сам - его совесть не позволила ему это сделать. И он идет к ним с белым флагом парламентера, чтобы спасти их, обреченных на верную смерть, и погибает сам от спровоцированного Межениным выстрела фашиста. Андрей делает свой нравственный выбор: остаться живым, с триумфом вернуться домой, или попытаться ценой своей жизни спасти жизни других людей, которых до этого дня считал своими врагами. Этот выбор многим окажется не под силу, именно поэтому Княжко оказывает большое влияние на Никитина, который и спустя двадцать пять лет говорит: «Мне его не хватает до сих пор».

Позднее, звено за звеном восстанавливая в памяти все, что произошло, Никитин понял: Княжко наверняка не погиб бы, если бы не выстрел Меженина, не боязнь его погибнуть в последнем бою. И, стреляя в Меженина, Никитин расстреливал всю ту ложь, все то низкое, подлое, бесчеловечное, что своим прикосновением могло испачкать беспримерный подвиг, совершенный советским народом.

Меженин является полной противоположностью Княжко, хотя его образ решен не однопланово: он не похож на традиционного «злодея», от которого с самого начала не приходится ждать ничего хорошего. Нет, он прошел с батареей почти всю войну, был лихим солдатом, лучшим наводчиком, в целом воевал честно. Нельзя быть настоящим солдатом, думая постоянно о смерти, да и вряд ли это было свойственно Меженину во время войны, но вот в самом конце ее страх, стремление выжить любой ценой делают его и трусом, и фактически обреченным. А главное - то ощущение вседозволенности, которое, по убеждению Меженина, является неотъемлемым правом победителя, а точнее - завоевателя, и о котором мы говорили выше.

Нас настораживает его «нагловато-самонадеянная усмешка сомкнутыми губами, его с холодной пустинкой глаза». Для него не существует сложного, мучительного выбора решения. Он озабочен только тем, чтобы выжить любой ценой, выжить во что бы то ни стало - о другом он думать не может. Он готов к любой жестокости и несправедливости, не задумывается над их обоснованиями. Мы видим, что Меженин способен на любую гнусность и преступление. Он усвоил такую извращенную философию, когда ему все дозволено на вражеской территории. В этом опьянении вседозволенности, чувства безнаказанности Меженин с легкостью переступает черту человеческого и натыкается на «сталь нравственного возмездия», на бескомпромиссный суд своих же боевых товарищей. «Никудышный он человек, злой, ненормальный… как гадюка», - так говорит о нем бесхитростный Ушатиков. А после того как Меженин смог в упор расстрелять пленного немца, Зыкин выражает всеобщее мнение о нем: «По-русски говоря, убивец ты, ежели в безоружного немца запросто пальнул. Сам, выходит, вроде палача стал. Вот тебе и весь сказ… Не могу я тебя уважать, сержант, после этого…».

О таких, как Меженин, сказал Ю. Бондарев: «Сила наглости, лицемерия, грубости иной раз стремится подавить добро, которое представляется злу мягким, сентиментальным, лиричным. Но жизнь, связанная со злом, непрочна, ненадежна, так как построена на принципе бумеранга - в любой момент зло может вернуться назад, нанести удар насмерть, и наступит возмездие» [13. C. 230].

И оно наступило. Смерть Меженина после Победы почти закономерна, так как он был уже давно приговорен к смерти своей трусостью и неоправданной жестокостью, своим стремлением к грабежу и насилию.

На разных полюсах человечности стоят Меженин и Княжко.

Не способен сделать правильный выбор и комбат Гранатуров: в обстоятельствах сложного испытания он не сохранил в себе человека. Боль за своих близких, которые стали жертвами врага, ослепляет его, и он мстит беспощадно, не выбирая объектов, не затрудняясь вопросом о справедливости в каждом отдельном случае. Гранатуров завершает войну с опаленной, опустошенной душой. Этому есть объяснение, но не оправдание.

Бондарев не просто ставит проблему нравственного выбора героя и решает ее на образах Меженина, Княжко, Гранатурова, Никитина. Он размышляет над вопросом об истоках выбора, о том, что стоит за тем или иным решением. Писатель приходит к выводу, что основой нравственного выбора является память человека. Судьба человека, его внутренний мир определяются тем главным, что он взял из событий прошедшей жизни. Меженин, например, живет лишь сегодняшним днем, не терзаясь своими прошлыми поступками и не задумываясь о будущем. Делая свой выбор, Меженин руководствуется только своими потребностями, для удовлетворения которых он готов пойти на все: грабеж, изнасилование, убийство. Он никогда не вспоминает своих родных, главная забота для него - он сам. Это человек без памяти, без прошлого, а значит, и без будущего.

Княжко, напротив, тесно связан с прошлым. Но в нем живет не только память о прошлом, в нем есть и память-будущее, ответственность перед этим будущим. Он идет спасать немецких мальчишек во имя их будущей жизни, во имя той памяти, которая будет уже у этих мальчишек и не позволит им совершить подлость. Он чувствует ответственность за то, что происходит в мире, за то, что будет происходить, и все свои силы, свою жизнь отдает за то, чтобы это будущее было светлым. Он погиб, потому что главный удар всегда приходится на впереди идущих, потому что такие люди, как Меженин, не способны выбрать себе труднейший путь - они прячутся за спинами сильных.

И Княжко, и Меженин погибают. Но Меженин наказан жизнью за трусость, ибо таким людям без прошлого незачем жить. А Княжко погиб потому, что был исключительным явлением: именно такие люди и гибли в первую очередь.

2.5 Безумие войны и «безумие» любви в романе

Конфликт между Межениным и Никитиным, их роковое столкновение после гибели лейтенанта Княжко при всей их конкретности носят расширительный, почти символический характер. В нравственном отношении это две противоположные натуры, возможность добропорядочного сосуществования которых в условиях, когда исчезла недавно еще объединявшая их цель совместной борьбы против общего врага, стала весьма проблематичной.

Но автор не идеализирует и Никитина, изображая во всей противоречивой сложности характер молодого человека, вдруг шагнувшего из войны на непростой рубеж мира и вдобавок захваченного более чем затруднительным по тому времени, неожиданно вспыхнувшим чувством к немецкой девушке Эмме.

О Никитине чистый, как лесной ручеек, Ушатиков говорит, что тот всегда делал только добро. Это почувствовала в Никитине с первого взгляда и Эмма. И пошла к нему безоглядно не только потому, что он отшвырнул пытавшегося изнасиловать ее Меженина, и не потому, что он и Княжко спасли жизнь ей и ее брату Курту. Она пришла потому, что сразу же, сначала даже не осознавая того, была зачарована глубокой человечностью русских. Не затоптанные в ее душе, хотя и едва пробивавшиеся ростки человечности ощутили тепло и потянулись к нему, опрокидывая все и вся, не считаясь ни с благоразумием, ни с тем, что Никитин был офицером Советской Армии, а она, Эмма, дочерью офицера вермахта.

В сложное и противоречивое время начался роман Никитина и Эммы. Роман короткий, если иметь в виду его продолжительность - несколько дней - но яркий, не похожий на «походные», «военные» романчики, которые обычно забывались.

Прежде всего, интересен с психологической точки зрения сам вопрос, почему стал возможен этот роман? Что заставило немецкую девушку полюбить советского офицера? Возможно, Эммой руководило не только чувство благодарности за спасение ее брата и спасение ее самой от насилия. Дело гораздо серьезнее: в ее избавлении от того дурмана в отношении советских людей, который так усердно вдалбливался нацистской пропагандой. Никитин предстает перед Эммой не только рыцарем, но и олицетворением мужества, силы, чистоты и гуманизма.

В то же время трудно согласиться с Ю. Луниным и некоторыми другими критиками, которые считают, что чувство любви во многом было односторонним [34, с. 52]. Вряд ли, как нам кажется, сумел бы Никитин так бережно и с такими мельчайшими подробностями сохранить в памяти эти пять дней, если бы не был захвачен силой подлинного чувства, по-видимому, первого в его жизни. Другое дело, что сделало возможным это чувство, что толкнуло его к этой девушке? Объяснить все физиологией, значит, до предела упростить сложнейшую ситуацию, главная острота которой заключается в том, что лейтенант Советской Армии полюбил немецкую девушку.

Ю. Бондарев очень хорошо передал психологическое состояние своего героя. Ведь Никитин, охваченный ответным чувством, поначалу сопротивляется ему: «...Она немка, была там. Во враждебном мире, который он не признавал, презирал, ненавидел и должен был ненавидеть». И близость с Эммой он на первых порах воспринимает как непростительную ошибку, слабость, ему кажется даже, что он «…предал самого себя перед всеми». Это чувство усиливается после гибели Княжко, и Никитин даже старается погасить в себе любовь к немецкой девушке, но сделать этого уже не может. И прежде всего потому, что не может почувствовать в Эмме врага.

Пожалуй, такую необычную ситуацию чрезвычайно редко встретишь в военной прозе. Естественно, что в те годы не все могли правильно понять и оценить ее. И заслуга Ю. Бондарева заключается в том, что реакция отдельных персонажей на взаимоотношения Никитина и Эммы в романе достаточно психологически обоснована.

Вот комбат Гранатуров. Офицер, тип которого в книгах о войне встречался довольно часто. Лично храбрый, но не обладающий ни душевной чуткостью, ни тактом, такой человек бравирует иногда цинизмом, пошлым и грубым отношением к женщине. Поступок своего офицера, полюбившего немецкую девушку, он рассматривает на уровне измены Родине и собирается передать дело «о любви» в контрразведку. Разумеется, это явный перегиб, который сегодня нам кажется и наивным, и неумным. Но настолько точно вводит нас автор в атмосферу времени, что мы, ни в коем случае не оправдывая действий и намерений Гранатурова, все же можем их понять. Человек, прошедший с боями всю войну, потерявший всех своих близких, испытывающий жгучую боль этой утраты, он относится к врагу с ненавистью и жаждой справедливой, но беспощадной мести. Делая свой нравственный выбор, он руководствуется в первую очередь чувством боли и ненависти и не может разграничить для себя, где враги, а где мирные жители, поэтому и совершает один промах за другим. В силу огрубления души и ограниченности, Гранатуров еще не может понять, что такие немцы, как Эмма и ее брат, были не фашистами, а теми, кого Советская Армия, и в отчасти он сам, освобождала от фашизма. Для Гранатурова врагами были все немцы, на всех он распространял свою ненависть, и в его сознании не укладывается, что боевой офицер, знающий, что такое война, может испытывать какое-либо другое чувство, даже по отношению к мирному немецкому населению.

Трудная, исполненная драматизма история этой несостоявшейся любви привела к неожиданной, как и разлука, встрече Никитина и Эммы в современном Гамбурге, не многое, однако, прояснив в их отношениях и многое усложнив - ведь минуло три десятка долгих, слишком по-разному прожитых ими лет, в течение которых все переменилось в мире и так мало осталось от их юной любви.

Возвращая Никитина, ныне известного советского писателя, на землю Западной Германии, где четверть века назад лейтенант Никитин заканчивал свой ратный путь, автор побуждает своих героев и читателей к размышлениям о судьбах послевоенного жизнеустройства на земле.

Уже первая фраза, открывающая роман и являющаяся своеобразным камертоном, «ведущим колокольчиком», настраивает на определенный ритм повествовательной манеры. «Воздушный лайнер гудел реактивными двигателями на высоте двести тысяч метров, и здесь, в солнечном арктическом холоде, за толстыми стеклами иллюминаторов сияли глыбами, проплывали по горизонту ослепительно сахарные айсберги, а где-то в белой глубине, ниже их, закрытая сплошной грядой облаков, осталась как бы потерянная земля» [12, с. 4]. И чуть ниже фраза: «… в разных концах салона зазвучала русская и немецкая речь», а через несколько страниц вступит - вначале робкий, трепетный, а потом широкий, смелый - мотив Эммы… И эта поднебесная высота и чувство потерянности земли, отдаленности от родного края, тоска по прошлому, и любовь немецкой девушки - больше не оставят героя до конца повествования, определив своеобразие его человеческой судьбы.

Расколотый мир развел героев по разным берегам. На двадцать шесть лет они потеряли друг друга из виду. Потеряли, едва познакомившись. И вот теперь они рассказывают друг другу, как каждый из них жил эти двадцать шесть лет. И это превосходные страницы в романе по чистоте тона, точности немногословных авторских ремарок. Превосходны они и полной соразмерностью тех изменений, что произошли в героях, живших в разных мирах, за прошедшие двадцать шесть лет, и передачей свежести того первого чувства, что когда-то связывало их судьбы. Возвращаясь к далекому дню, когда они расстались, Никитин говорит Эмме, что по-прежнему влюблен в своих однополчан, что «лучше тех людей» он «потом не встречал». «Это, - поясняет он Эмме, - ностальгия поколения. Понимаете? Мне все время нужен был такой друг, как лейтенант Княжко. До сих пор нужен». Это он называет самым светлым, ярким, главным в своей жизни. А Эмма с такой же искренностью говорит, что то безумие их встречи и любви было главным и самым прекрасным в ее жизни.

В последний раз Никитин и Эмма сидят рядом. Сидят в машине. Завтра он возвратится в Москву. Все сказано. Все, кроме...

«И она через заволакивающие слезы прямо посмотрела на него.

- Господи, у меня нет сил, - снова прошептала она отчаянно, - пусть несчастья, пусть катастрофа, но пусть будет то, пусть повторится то... Это безумие, безумие, но я ничего не могу поделать, простите меня!..

Мертвея от ее слов, он молчал, и замолчала она, с закрытыми глазами откинувшись затылком на спинку сиденья» [12, с. 128].

Вот и все. Все радости, драмы, трагедии нашего расколотого мира... От расколотости этой страдает прежде всего человечность. Писатель не питает на этот счет никаких иллюзий. Недаром, когда Никитин слушает в ресторане «Навон» исповедь Эммы, у него «мелькнула мысль, что оба они жили словно на разных планетах, случайно встретившись в момент их враждебного столкновения, на тысячную долю секунды, вероятно, счастливо, как бывает в юности, увидев друг друга вблизи, - и со страшными разрушениями планеты, вновь оттолкнувшись, разошлись, вращаясь в противоположных направлениях Галактики среди утвержденного уже мира». Но его неожиданно осеняет мысль: а вдруг Эмма навсегда задержалась в счастливом мгновении? Вдруг для нее время затормозилось?..

Образ Эммы приобретает в романе почти символическое значение. Сопоставим все, что мы знаем о ней, с тем, что ее окружает. Чистота сохраняемого ею вопреки всему чувства к Никитину и - сплошь уставленная домами терпимости улица Сан-Паули, и ночные рестораны, в которых умные люди играют роли шутов, и «зажравшееся», как скажет Дицман, общество, в котором «слишком много думают о новых моделях «Мерседеса», о холодильниках и уютных загородных домиках», так что «у среднего немца исчезает или уже нет ни высокой духовной жизни, ни духовной веры»; общество, в котором предрассудком объявляется семья, любовь, брак, а богом становится телевидение с его передачами, названными Никитиным «жевательной резинкой для глаз». Сопоставим это, и образ Эммы Герберт обернется к нам еще одной ипостасью, встанет перед нами как олицетворение той человечности, что задыхается в «мире изобилия», выглаживается тысячами всевозможных утюгов из душ людей, живущих в том мире, и все-таки остается неистребимой. Поэтому Эмма так дорога Никитину. В ней он видит отражение своей души.

2.6 Война и современность в романе. Нравственные искания героя

В романе «Берег», пожалуй, впервые так мощно проявилась наметившаяся тяга Ю. Бондарева к прозе нравственно-философской. Философская мысль романа высекается сближением, перекрестом таких далеких и различных берегов, как мир послевоенный и мир войны, и одновременно берега отечественного, родного и дальнего, чужеземного, чужого. Роман потому и интересен и своеобразен, что представляет собой книгу не только о войне, но и о послевоенном времени. В нем есть столкновение различных идеологических и нравственных позиций.

Действие романа происходит в начале 70-х годов. Московские писатели Вадим Никитин и Платон Самсонов прилетают в Гамбург для участия в дискуссии «Писатель и современная цивилизация». Главный герой «Берега» - известный писатель. В концепции произведения выбор профессии для героя не случаен. Творчество, будучи самым увлекательным видом человеческой деятельности, наиболее полно и убедительно выявляет могущество человека, его потенциальные возможности. У Бондарева - не простые служители муз, но одаренные художники, завоевавшие своим талантом и великим трудом широкое признание в нашей стране и далеко за ее пределами.

Конечно, показ жизни творческой интеллигенции, ее специфического труда, психологии творчества - уже сам по себе представляет большой интерес. Но это, однако, не главное для Бондарева - не повествование о специфике и своеобразии писательского труда задача его. Художник пытается понять, что толкает героя на тот или иной поступок, что заставляет его сделать тот или иной выбор, автор стремится обнажить сущность сложнейших проблем современности, увидеть их связи с «вечными» вопросами, над решением которых тысячелетия мучается человечество.

Осмотр памятника в Гамбурге погибшим и пропавшим без вести немецким солдатам и офицерам 1939 - 1945 годах - одна из ключевых сцен в романе, та грань, которая разделяет и в то же время незримыми нитями связывает два этапа в жизни Никитина, а шире - в истории Европы: прошлый, военный и современный, мирный. Здесь проходит как бы перекличка времен, отозвавшаяся в сердце героя новой болью, размышлениями и обобщениями. Памятник этот «был тяжел, мрачен, чернел смоченным дождем камнем, немо, угольно выступали очертания барельефов, будто размытые темнотой ночи силуэты солдатских фигур, шагающих куда-то плотным строем - в ад или небытие; оружие, краски, едва различимые, без выражения глаз смертные лица».

С годами у Никитина обострился и углубился взгляд на многое в этой жизни, но осталось все таким же чистым и трепетным его отношение к добру, Родине, истории народа. Все так же непримирим он к злу, как и в военной молодости своей.

Преодолев все тяготы жизни на войне, Никитин приходит к ощущению собственной вины за происходящее в послевоенном мире. Недовольство самим собой, осознание призрачности человеческой жизни приводит его к мечте о некотором волшебном береге.

Мотив «вины перед чужой бедой», или, вернее, мотив ответственности, неумолчно звучащий на протяжении всего романа, достигает необычайной остроты в спорах Никитина с Дицманом и разрешается мощными, приобретающими трагическую окраску аккордами в последних двух, написанных в форме «потока сознания», фрагментах романа. Как морским узлом, они связаны между собой темой берега, рассуждением героя о счастливых мгновениях жизни, когда человек вдруг испытывает ощущение «берега, зеленого, обетованного, пахнущего медовым летним счастьем», и о том, что «ничто не исчезает бесследно».

Что хотел сказать писатель сокровенным размышлением своего героя, подчеркивая, что у каждого человека «свой берег», и вынося эту метафору, этот образ-символ в название произведения?

В упоминавшемся выступлении во время обсуждения романа в Московском университете автор сказал: «Образ берега - это вечное движение к чему-то, к идеальной цели, к истине, к высотам духа». И добавил: «Писатель обязан ставить проблемы, но не всегда должен решать их. Решая задачу, художник порой рискует показаться одномерным и однозначным. Поставленная проблема может иметь несколько ответов. К тому же писатель дает возможность читателям самим ответить на поставленные им вопросы» [13, с. 13]. Читателю предоставляется самому решить множество проблем и главнейшую из них - проблему нравственного выбора и возможности достижения человеческого счастья, проникая в философские глубины, в которые погружает содержание романа вместе с все углубляющимися, расширяющимися, приобретающими почти вселенский размах размышлениями Никитина и других героев.

С честью выдержав в военные годы испытание на героическую нравственность, Никитин через всю свою жизнь пронесет ненависть к жестокости, насилию, цинизму, прикрывающемуся маской показной храбрости, которая особенно ярко выразилась в его столкновении с сержантом Межениным. В основе меженинщины как жизненной позиции лежит трусость, неверие в человека, отсутствие высоких идеалов. Из-за трусости Меженина гибнет лейтенант Княжко, человек удивительной душевной красоты. С меженинщиной связано для Никитина понятие вседозволенности, которое ничего общего не имеет с высокими гуманистическими нормами нравственности.

Никитин выступает как достойный преемник эстафеты нравственного преобразования мира, переданной ему друзьями, погибшими во имя мира и счастья всего человечества. И если даже он порой и ошибается, несомненным остаётся его верность высоким идеалам добра и человечности, за которые он сражался в годы войны, которые он отстаивает своей деятельностью писателя и публициста. Ими определяется его активная жизненная позиция, его непрерывный нравственный поиск, неотделимые от его творчества.

Принципиальное значение имеет прямое обращение Юрия Бондарева к проблеме толстовских традиций в современной литературе. Писатель, изображая диспут Никитина с Дицманом, в уста последнего вкладывает утверждение, характерное для искусства модернизма с его философией отчаяния и унижения человека: «Современному миру машин не нужны ни Шекспир, ни Толстой, ни Достоевский. Западный роман отошел от прошлого реализма…».

Бондарев отстаивает жизненность принципов классической литературы с её гуманизмом, верой в высокое назначение человека на земле. Общая идейно-эстетическая концепция романа вопреки литературе модернизма с её неверием в человека, утверждает принципы реализма - его стремление к раскрытию и наиболее полной реализации высоких духовных качеств человека. Сложные духовные искания героя романа направлены на утверждение полноты человеческого бытия, которое предусматривает творческую реализацию сил и возможности человека, его активное участие в борьбе за мир, за утверждение высокого гуманистического смысла новых общественных отношений. Только в связи с прогрессивными тенденциями исторического развития возможно непрерывное внутреннее развитие героя, его движение к «берегу», к истине.

В активных моральных исканиях Княжко и Никитина ощутима связь с интенсивностью внутренней жизни главных героев романа Л.Н.Толстого «Война и мир». Неслучайно критика говорила о том, что Княжко в какой-то степени близок в своих моральных исканиях к Андрею Болконскому, а Никитин - к Пьеру Безухову. На вопрос: «Не кажется ли вам, что лейтенант Никитин - это Пьер Безухов?» - писатель ответил: «Не задумывался над этим, и все-таки, может быть, действительно Никитин напоминает Пьера, хотя это совсем разные фигуры. Никитин, как и Пьер, ищет высший смысл, познавая действительность и самого себя. И в то же время герой стоит на новом, обусловленном новой эпохой уровне самосознания» [7, с. 4].

«Скажите, господин Никитин, неужели мы все ещё помним, что была война?» - спросит фрау Герберт при первой же встрече в Гамбурге.

«К сожалению», - ответит Никитин.

Для людей его поколения и судьбы, да, пожалуй, вообще для людей второй половины XX столетия война навсегда осталась важнейшей точкой отсчета, с которой начинается новый этап истории. Оценить смысл и дальнейшие перспективы современного исторического развития без прямого или косвенного учета событий войны и ее итогов было бы просто невозможно. Все сколько-нибудь значительные явления последующей жизни народов, втянутых во вторую мировую войну, так или иначе восходят к этому трагическому периоду.

Писатель Никитин, с его понятием совести, гуманизма, любви к своему народу, не может побороть в себе неприязни к врагам. Другие - могут, по крайней мере, копаются в их душах, пытаясь отыскать нечто человеческое... Для Никитина же немецкие солдаты пришли на нашу землю как поработители, стремящиеся уничтожить цвет нации, перечеркнуть ее историю, ее культуру, - и нет им прощения. В завоевателе превалирует одна черта - равнодушие и ненависть ко всему русскому, поэтому никакого сочувствия к себе он вызвать не может. Никитину непонятны, он не воспринимает и никогда не будет должным образом воспринимать те проявления человеческих черт в фашистском солдате, которые при известных обстоятельствах могут обнаружиться в нем как в сыне, отце, муже.

Высказанные в ходе дискуссии в Гамбурге Никитиным мысли интересны для нас своим глубоким идеологическим и философским подтекстом. Это и широкий взгляд на мир, и страстный протест против извращения человеческой природы, и бескомпромиссное отстаивание социальных, нравственных, эстетических идеалов; это, наконец, высокий пафос поиска истины, служения правде и красоте. Рядом с Никитиным журналист Дицман выглядит довольно-таки невзрачной фигурой, несмотря на всю его словесную эквилибристику насчет «коммунистического оптимизма», отсутствия идеалов и пресловутой свободы западных немцев.

Иные представления о мире, иной масштаб у Никитина. Отвечая на один из колких пассажей Дицмана, Никитин говорит: «Мы знаем ряд истин, но это лишь слагаемые одной и главной. Мы не знаем конечную сумму истин. В противном случае - если бы мы знали о человеке все - не было бы никакого смысла писать книги, заниматься наукой и вести дискуссии, как мы ведем с вами. Человек - такая же тайна, как и мироздание. Об этом думали и тысячи лет назад. Я уверен, что если бы люди завтра открыли все законы мира, а значит, и человеческой души, то движение истории прекратилось бы…» [12, с. 154].

Опыт героической нравственности, приобретенный народом в Великой Отечественной войне, вынесенные из нее уроки подлинного гуманизма помогают главному герою романа «Берег» в его напряженных поисках истины, в постоянной активности жизненной позиции, определяемой стремлением всегда быть в рядах передовых борцов за высокие нравственные идеалы.

Герой «Берега» как бы живет в самом процессе познания, но он не ограничивается размышлениями либо чувственным восприятием мира. Нравственную философию Никитин переносит в сферу деятельного поиска правды. Вот смотрит он на послевоенный Гамбург, его обитателей и хочет понять, что толкало немцев к войне, почему и зачем эти вот благодушного вида люди некогда с такой ожесточенностью и ненавистью пытались поработить народ Никитина. Что заставляло их сделать этот выбор?

«- Кто же в конце концов орал «хайль» и стрелял? - заворчал Самсонов. - Все, оказывается, милые, добрые, прекрасные люди… Кто же стрелял?

- Не «кто», наверное, а «почему» и «зачем» - в этом суть».

Это принципиальная поправка. Ибо погиб в этой войне цвет нации, и среди них такие, как Андрей Княжко. В подвиге Княжко, утверждающем высокий гуманизм мира социализма, нашло своё отражение величие народного героизма и трагизм потерь, ценою которых была завоёвана победа, мир на земле.

Стремлением писателя максимально насытить философско-нравственную сферу романа проблемами, идеями, волнующими все человечество, обусловлено введение в произведение многочисленных ретроспекций, таких, как история, случившаяся с Никитиным в Чикаго, как описания Нью-Йорка, Рима, а также подробное воссоздание споров Никитина с Дицманом. В немногих произведениях нашей литературы с такой яркостью и глубиной созданы образы различных представителей современной западной интеллигенции, как это сделано в «Береге».

Избегая обычного в таких ситуациях гротеска, не сглаживая и не выпячивая трудностей нравственного и идеологического порядка, стоящих на пути к взаимопониманию между буржуазной интеллигенцией и советскими людьми, Юрий Бондарев делает успешную попытку проникнуть в сознание лучших представителей этой интеллигенции, чтобы разобраться в ее заблуждениях, равно как и в природе ее критицизма по отношению к сытой бездуховности своего общества. Свежо и мастерски выписанные сцены быта и нравов большого западногерманского города, захлебывающегося в угаре «свободного» предпринимательства и столь же неограниченного материального потребления, вызывают гнетущее ощущение человеческой малоценности в этой пресыщенной благополучной среде. При этом становится очевидным, что сущность бездуховности чрезвычайно многообразна и разнохарактерна в своих проявлениях как в большом, так и в малом, по отношению к человеку, вещам и природе.

Здесь все предваряет, подготавливает, углубляет многозначный образ единого берега, к которому должно прорваться через пропасть человечество. Много вложено в этот образ писателем и прежде всего - наша вера в человека, в его всесильные руки, в его все утончающуюся душу, в его все углубляющийся разум, в то, что хотя он, человек, и не знает всей правды, но упорно и последовательно приближается к ней, стремясь устранить наконец-то раскол на земле, установить гармонию между человеком и человеком, человеком и миром, человеком и вселенной. Бондарев подводит читателя к мысли о том, что перед нравственным выбором стоят не только герои романа, но все человечество должно сделать правильный выбор на пути к миру, добру, гуманности.

Таким образом, Роман «Берег» написан в лучших, непрерывно развивающихся и обогащающихся традициях великого русского реализма, с заметной опорой на Льва Толстого и Ивана Бунина, в явном творческом соревновании, а иногда и в полемике с такими достижениями современной советской литературы, как «Живи и помни» В. Распутина, «И всему роду твоему» К. Воробьева, с лучшими произведениями С. Залыгина, В. Астафьева, В. Быкова, В. Шукшина... Он с новой силой демонстрирует неисчерпаемость художественных возможностей социалистического реализма как творческого метода, романа как всеобъемлющей формы отображения мира и человека.

Изображаемые порознь периоды жизни героя существуют в образной системе романа в тесном взаимодействии, без которого невозможно понять ни сущности драматических нравственных исканий Никитина, ни сложного комплекса идейно-эстетических проблем романа в целом. Автор продолжает творческое развитие традиций реализма Л. Толстого. В романе нашел свое воплощение связанный непрерывными духовными исканиями героев принцип расширяющейся жизненной перспективы, характерной для романов «Анна Каренина» и «Воскресенье».

Однако, роман «Берег», при всей приверженности автора к традиционной манере письма, - произведение остро современное по существу, по проблематике, по внутреннему «нерву». Писатель утверждает здесь современный взгляд на события минувшей войны и - шире - на движение истории, на судьбу послевоенного мира и человека. В «Береге» достигают нового уровня присущие Ю. Бондареву динамика и драматизм воссоздания внутреннего мира героев, стоящих перед мучительным нравственным выбором между жизнью и смертью, предательством и самопожертвованием, жестокостью и человечностью.

ГЛАВА 3. МНОГОЗНАЧНОСТЬ ВЫБОРА И ПОИСК СМЫСЛА ЖИЗНИ В РОМАНЕ «ВЫБОР»

3.1 Нравственно-философская проблематика романа, жанрово-композиционное своеобразие

нравственный бондарев писатель

В 1980 году был опубликован новый роман Ю.Бондарева «Выбор», роман многоплановый, сложный, продолжающий поиски и анализ важнейших нравственно-философских проблем. Подавляющее большинство рецензентов рассматривало «Выбор» как шаг вперед по сравнению с «Берегом». Думается, что это мнение, по меньшей мере, спорное. Во-первых, нельзя не заметить, что «Выбор» в композиционном плане в чем-то повторяет «Берег». В одном романе известный советский писатель приезжает за границу, где у него происходит встреча, которая даст импульс к развитию содержания. В другом - тоже известный советский, но на этот раз художник приезжает за границу, где у него также происходит встреча, с которой начинается развитие сюжета. Во-вторых, очень уж похожи Лазарев и Меженин. Сходство между двумя характерами из различных книг одного и того же автора вполне возможно, но тут создается впечатление, будто персонаж перешел из одного романа в другой. Серьезна и значительна одна из главных сюжетных линий романа: жизнь художника Васильева, его творческая судьба, его мысли о назначении искусства, о требовательности мастера к себе. За внешним благополучием и громкими успехами известного живописца обнаруживаются и внутренняя боль поисков, и неудовлетворенность собой, и охлаждение в отношениях с женой, и трагедии дочери. Все это передано жизненно достоверно, но в то же время не покидает ощущение, что это уже когда-то было, где-то об этом читалось. Противопоставление подлинного художника человеку способному, который в административном угаре, в погоне за внешним блеском утрачивает свое творческое «я», превращается в деятеля от искусства, - все это не вызывает ни сомнений, ни возражений, но ведь об этом тоже достаточно много сказано. И даже итоговый тезис Васильева о том, что «искусство призвано сохранять человеческое в человеке», открытием не назовешь. И все же роман интересен, интересен своей философской направленностью, своими новыми, необычными ситуациями и проблемами именно в той части, в которой ретроспективно воспроизводятся события военных лет. Именно здесь мы узнаем, что встретившиеся в 70-е годы в Венеции художник Васильев и преуспевающий рантье Рамзэн не просто знакомы друг с другом. Они друзья с детских лет, они жили в одном доме, учились в одном классе, любили одну девушку. Они вместе пошли на строительство оборонительных сооружений под Москвой, вместе поступили в артиллерийское училище и после окончания его попали на фронт в одну батарею. Именно здесь каждый из героев делает свой нравственный выбор.

Решая проблему выбора, Бондарев ищет новые ситуации, новые варианты ее художественного осмысления, испытывает новых героев. Отмечено, что многие произведения писателя заканчиваются трагически. Но трагизм его романов не противоречит оптимизму как основному принципу искусства. Это трагический оптимизм, благодаря которому «читатели приходят к чувству нравственного очищения и через боль сопереживания, через накал страстей становятся сильнее и богаче, обретают большую глубину чувств» [16, с. 12]. Произведением, заставляющим задуматься над многими проблемами современной жизни, решать их вместе с героями, и явился роман «Выбор».

Характерным для этого произведения является то, что он не дает готовых ответов на вопросы, которые мучают его героев, и далеко не все проблемы находят в нем окончательное решение. Здесь лишь указывается на необходимость решения, на неизбежность выбора.

«Выбор! Что означает в романе это понятие, это слово, ставшее его заглавием? Всю жизнь человек что-то выбирает - пищу, одежду. Но не о повседневном выборе идет речь в романе. Выбор предстает в нем как очень емкое, исполненное глубокого и трагического смысла понятие, как центральная морально-философская проблема, встающая перед героем. Выбор - это проявление в предельно накаленных ситуациях деятельного начала в человеке, его нравственных сил и возможностей. Выбор определяет судьбу человека, он способен перевернуть его жизнь. Это ответственное решение, которое принимают перед лицом совести и перед лицом смерти. Он оплачивается счастьем и несчастьем, жизнью или гибелью», - так объясняет название романа сам автор [14, с. 4].

Идея, управляющая развитием философского романа, обычно как бы растворена во всей его структурной многосложности. Персонажи выражают ее наряду с другими элементами повествовательной конструкции. Отсюда следует, что и понимание главной драматической коллизии «Выбора» непреложно связано с изучением его художественной структуры. В первую очередь - особенностей сюжетостроения, потому что сюжет, как считают специалисты, - это «форма воплощения конфликта и исследование его философского и психологического содержания, история взаимоотношений главных героев и средство раскрытия их характеров, и, наконец, емкая поэтическая формула, строго и точно выражающая гражданскую и эстетическую позицию писателя» [82, с. 8].

К такому, соединяющему идею с формой, изучению своего творчества побуждает исследователей и сам Бондарев. Писатель скептически относится к структурному анализу, если тот оторван от познания смысловой стороны текста. Он прямо говорит, что в таком случае через «структурный метод критика выявляет один лишь скелет романа» [13, с. 155]. Но его не устраивает и другая крайность - глухое невнимание к форме, когда произведение рассматривают поверхностно-тематически, «не проникая в суть формы как выраженной мысли» [14, с. 10]. Бондарев говорил, что «мысль существует и действует, только выраженная в форме», ибо форма - «это другая сторона сущности: то, что снаружи, то внутри» [14, с. 12].

Форма «Выбора» необычайно сложна. Линия сюжетного действия извилиста и непостоянна по направлению. Временами она приобретает как бы параболический вид, уходит далеко в сторону от фабульной магистрали, чтобы затем снова вернуться к ней, принеся с собой некий новый опыт познания истины. Эта линия прерывиста, пунктирна, ее образуют вполне самостоятельные сцены, эпизоды, контрастно отделенные друг от друга и своим содержанием, и своим настроением, и своей стилистикой. Время от времени в повествование вторгаются внесюжетные элементы, еще более усиливающие впечатление причудливой асимметрии.

Однако, на наш взгляд, впечатление это обманчиво. Всем ходом романа у Бондарева властно управляет единая мысль, заветная авторская идея, ради которой, собственно, и «строится все здание произведения». Основную идею писатель ставит превыше всего. «Главное, - признается он, - постоянно чувствовать, во имя чего пишешь, знать, что любишь и что ненавидишь, а, следовательно, за что борешься» [13, с. 13].

Здание «Выбора» построено ради очень крупной, поистине глобальной идеи. Формулируя ее в самом общем виде, можно сказать, что это - идея гуманизма, идея нравственного выбора. Значение ее для Бондарева первостепенно. Он убежден, что все прогрессивное искусство говорит об одном: о борьбе человека за человечность. Однако писатель считает, что любой конфликт художественного произведения «должен быть во времени, отмечен правдой времени, иначе создается лжеподобие ситуаций, противопоказанное литературе как познанию прошлой и настоящей реальности» [13, с. 23]. И поэтому в гуманистической идее его привлек аспект современности, потому что в современном мире идея гуманности, нравственности, включающей в себя понятия добра, человечности, совестливости, становится еще более актуальной. Сейчас, к сожалению, духовный кризис заметно отстает от технического прогресса, а нравственные ценности теряются в житейской суете, мешающей нам помнить о высоком и вечном. Эту же мысль о чрезвычайной важности ответственного отношения к жизни, человеческого взаимопонимания и единения развивает Ю.Бондарев в своих романах.

Идея человечности, идея нравственного выбора в ее современном автору и актуальном в наше время звучании стала в романе «Выбор» ведущей, сквозной, организующей его действие и образующей драматический конфликт.

Действие «Выбора» крепится на основах, не только возносящих гуманистическую идею ввысь, в сферы философии, но одновременно и материализующих ее в живых человеческих характерах, в конкретных жизненных обстоятельствах. Герои не являются носителями истины, они сами заняты ее познанием, проверяют ее жизнеспособность в раздумьях и спорах, в сопоставлении фактов и ситуаций, в столкновениях друг с другом, в мучительном и бесстрашном самоанализе, проходя через сомнения, разочарования, страдания и утраты.

Этот путь напряженного духовного поиска стоит во главе исканий героев. Автор вместе со своими персонажами выясняет общегуманистические проблемы: отчего страдает человек и заставляет страдать других, что сближает, а что разъединяет людей, в чем их надежда, и главное - что заставляет их совершить тот или иной поступок, сделать тот или иной выбор.

Роман открывается сценой, из которой следует, что внешнее благополучие жизни Васильева рушится. В этом крушении ведущую роль сначала играет любовный мотив. Внезапная отчужденность, замкнутость Марии, жены Васильева, заставляет его страдать и мучиться неизвестностью. Однако, этот мотив служит лишь толчком к дальнейшему развитию действия, а затем любовная тема отступает перед другими, более широкими, касающимися уже не только интимного мира героев, но также и их взаимоотношений с другими людьми, их образа мыслей, представлений о жизни вообще, о добре и зле, жестокости и милосердии, о долге перед собой и перед близкими, родными, перед людьми вообще, каждому из героев предстоит нелегкий выбор между жизнью и смертью, между правдой и жизненным благополучием, между поисками смысла жизни и бессмысленным прожиганием ее ради собственного удовольствия. Шаг за шагом герои стараются понять, что случилось с ними, какая беда разделила их, но это познание становится одновременно постижением всего того, что мешает и что помогает человеку быть Человеком.

Начавшись прямо с эпицентра переживаемой героями драмы, роман тем самым как бы говорит, что для него существенны не столько события в их хронологической последовательности, сколько душевные состояния, их смысл, их философия.

Еще в начале 70-х годов Ю.Бондарев, рассказывая о своей работе над романом, заметил, что «эту книгу трудно назвать романом в привычном понимании этого жанра, ибо в нем не будет сквозного сюжета, сюжет - сама жизнь. Действие романа - как бы не ограниченная временем исповедь одного человека, нашего современника, мир его глазами, отношение к этому миру, войне, любви, смерти. Эта книга о поисках смысла жизни через познание истины современного бытия» [13, с. 28].