Жизнь и творчество Н.И. Пирогова

Окружающие рассмеялись, а Пирогов объ-яснил больному, что ему за работу платы от оперированных не полагается. Алексеев скон-фузился, но тотчас оправился и попросил водки. Николай Иванович велел подать ему чарку. Выпив, раненый стрелок снова обра-тился к Пирогову:

-- Велите уже дать по чарке и товарищам моим. Хорошо подобрали и славно несли до самого перевязочного пункта.

Грохот пушек затихал, усиливался скрип дипломатических перьев. Дело подходило к развязке. Героизм русских солдат внушил противнику уважение к храбрости и стойкости нашей армии. Неприятель убедился, что ему не удастся осуществить свои завоевательные кланы и что дальнейшие жертвы его будут напрасны,

Император Александр ІІ усердно замаливал в церквах ужасные грехи, совершённые в цар-ствование его "незабвенного родителя». Это, однако, не облегчало положения правитель-ства. Дела на внутреннем фронте требовали скорейшего заключения мира с врагом внеш-ним. Западноевропейская коалиция также Стремилась к миру.

Госпитали постепенно разгружались. Ни-колай Иванович мог уехать из Крыма. Расставаясь со своими сотрудниками, он воздал, должное сёстрам общины. В официальных от-чётах, в журнальных статьях, в «Историче-ском обзоре» деятельности сестер, в личных беседах он выдвигал на первый план огромную пользу для армии женского ухода за ране-ными воинами на фронте.

Всегда подчёркивая высокие нравственные качества женщин нашей страны, Пирогов за-являл, что поведение сестёр милосердия на театре войны, вопреки предсказаниям при-дворных циников, было примерным и достой-ным уважения. Их обращение со стражду-щими было самое задушевное. Весь строй их жизни, вся их деятельность были, в полном смысле слова, благородными.

После войны Пирогов напечатал этот «Исто-рический обзор» за границей. Он хотел вы-явить перед всем миром великие достоинства наших женщин, показать, как они горячо лю-бят родину, как жертвуют здоровьем и жизнью для армии. «Мы не должны, -- писал Пиро-гов, -- дозволить никому переделывать истори-ческую истину. Мы должны истребовать пальму первенства в деле столь благословен-ном и благотворном и ныне всеми принятом».

Великий учёный и патриот был горячим сто-ронником освобождения женщин от гнёта феодально-крепостнического строя. В работе женщин на пользу больных и раненых воинов Николай Иванович видел первый шаг к урав-нению их с мужчинами. Отстаивая в правя-щих кругах полноправие, он говорил, что на-стоящим образом понял значение женской работы во время Крымской кампании. Там Пирогов, по его словам, мог ежедневно убеж-даться, присматриваясь к «обдуманным суж-дениям и аккуратным действиям» сестёр, что «мужчины не умеют ни достаточно ценить, ни разумно употреблять природный такт и чувствительность женщин».

«Они должны занять место в обществе, бо-лее отвечающее их человеческому достоин-ству и их умственным способностям, -- заяв-лял знаменитый учёный. -- Женщина, если получит надлежащее образование и воспита-ние, может так же хорошо усвоить себе науч-ную, художественную и общественную куль-турность, как и мужчина. До сей поры мы со-вершенно игнорировали чудные дарования на-ших женщин».

Сёстры милосердия, по утверждению Пиро-гова, «не только уходом за ранеными, но и в управлении многих общественных учреждений доказали, что женщины более одарены спо-собностями, чем мужчины». Отстаивание Ни-колаем Ивановичем прав женщины в то время вызывало восхищение многих замечатель-ных русских писателей. Н. С. Лесков при-числял Пирогова за его настойчивую про-паганду равноправия женщин к тем немногим праведникам, ради которых, согласно легенде, прощаются грехи целых областей.

Николай Иванович придавал периоду 1854-- 1855 годов в жизни страны огромное значе-ние. «Не без чувства гордости вспоминаешь прожитое -- писал он, в 1865 году. -- Мы вза-правду имеем право гордиться, что стойко выдержали Крымскую войну; её нельзя сравнивать ни с какою другою».

Глава пятая

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

В начале декабря 1855 года Пирогов вер-нулся в Петербург и вскоре закончил послед-ние препараты для «Ледяной анатомии». Мно-голетний исследовательский учёный труд был завершён. Можно было приступить к даль-нейшей научной работе. Но из Медико-хирургической академии Николай Иванович ушёл.

Много раз в печати появлялись упрёки по адресу Пирогова в том, что он оставил науч-но-преподавательскую деятельность. Объяс-няли его уход различно, между прочим -- утратой интереса к науке. Но это совершенно неверно.

Деятельность Пирогова в Крыму открыла новую эпоху в истории военно-медицинского дела. Осуществляя на фронте свои идеи в области военно-полевой хирургии, он хотел передать свой опыт всем, кому приходится иметь дело с больным и раненым воином. Надо было привести в порядок собранный в Крыму материал, согласовать мысли, возник-шие в последнюю войну, с впечатлениями, вы-несенными из кавказской поездки 1847 года, обработать всё это с учётом отдельных сооб-щений других деятелей военной медицины, дать сравнительно-исторический обзор меро-приятий по организации медицинской помощи на полях сражений.

Труд предстоял огромный. Для осуществле-ния его не было надобности производить экспериментальные исследования в анатомическом институте, не требовались также Даль-нейшие наблюдения у постели больного. Но было необходимо душевное спокойствие.

Кроме возможности служить родине облег-чением участи её защитников, Николая Ивано-вича, как он говорил, радовало в Крыму от-сутствие «удручающих жизнь, ум и сердце чиновничьих лиц, с которыми по воле и по неволе встречался ежедневно в Петербурге». Больше всего приходилось сталкиваться с этими лицами в Медико-хирургической акаде-мии. Хотелось уйти от них подальше. «По-нятно, -- говорил С. П. Боткин в юбилейной речи о Пирогове, -- что пребывание Николая Ивановича в Севастополе, Симферополе хотя и дало ему право встать рядом с нашими на-родными героями, но значительно увеличило число его непримиримых врагов и между людьми, власть имеющими, Николай Иванович, повидимому, сознавал, что продолжать слу-жбу в ведомстве военного министерства ему было неудобно».

Кафедру Пирогова в академии занял его ассистент, профессор П. Ю Неммерт. но он ни в каком отношении не мог заменить своею великого предшественника и учителя.

В литературе неоднократно возникал вопрос о школе Пирогова. В точном смысле слова такой школы и не было. Сам Николай Ивано-вич мог в «Дневнике старого врача» упомя-нуть в качестве своего ученика лишь одного деятеля русской медицинской науки -- извест-ного киевского профессора В. А. Караваева. Но и этого он мог назвать только потому, что Караваев, который, кстати сказать, былсверстником Пирогова, приехал в Юрьев в по-следние годы профессуры там Николая Ива-новича и писал докторскую диссертацию на предложенную им тему.

Некоторые слушатели Пирогова по Юрьев-скому университету занимали впоследствии видное положение в медицинском мире и в воспоминаниях о Николае Ивановиче с гордо-стью называли себя его учениками. Но ни один из них не был продолжателем дела Пирогова в прямом смысле слова.

Более чем двенадцатилетнее преподавание Николая Ивановича в Медико-хирургической академии отмечено в истории русской хирур-гии всего двумя-тремя крупными именами. Но и эти талантливые учёные могут быть названы учениками Пирогова главным образом потому, что они были слушателями его лекций, наблю-дали его операции.

Объяснение такому странному, на первый взгляд, и редкому в истории науки явлению заключается в особенностях характера гениаль-ного хирурга. Пирогов был сильной, волевой личностью. Он обладал не только светлым умом, гениальными способностями, безгранич-ным трудолюбием, но и пламенным темпера-ментом. Этому замечательному русскому учё-ному и выдающемуся человеку были свой-ственны обычные человеческие слабости. Це-леустремлённый и настойчивый, новатор науки, которому приходилось добиваться торжества своих идей путем упорной, порою жестокой борьбы, Николай Иванович выработал в себе черты властности, переходившей в деспотизм. Это отражалось на его характере. Нажитые при неустанном труде в плохой гигиенической обстановке тогдашнего анатомического инсти-тута болезни также оказывали своё влияние. С годами Пирогов становился всё более раз-дражительным, неуживчивым, нетерпимым к чужому мнению. Людям с крупной индивиду-альностью трудно было работать под его руко-водством.

И тем не менее влияние Пирогова на разви-тие русской и всей мировой научной медицины огромно. Все отечественные хирурги и ана-томы -- дореволюционные и советские, -- мно-гие выдающиеся зарубежные деятели военной медицины считают себя его учениками. По верному определению историка хирургии, «школа Пирогова-- вся русская хирургия». Великие заслуги Пирогова перед Родиной и человечеством живут и вечно будут жить в памяти благодарного потомства.

Возвращаясь из Крыма в Петербург, Нико-лай Иванович в пути и в самой столице только и слышал разговоры о необходимости перемен. Каждая группа, каждый класс населения ждали перемен в соответствии со своими ин-тересами, по своему пониманию.

Крестьяне изнемогали под бременем крепо-стнической эксплуатации. Случаи жестоких расправ с помещиками превратились в быто-вое явление. Восстания крестьян и волнения среди рабочих принимали стихийный характер. Грозные признаки надвигающихся бурь устра-шали многих.

Правительство жестоко подавляло восстания вооруженной силой, сурово расправлялось с рабочими. Тем не менее оно «после пораженияв крымской войне увидело полную невозмож-ность сохранения крепостных порядков». «Крымская война показала гнилость и бесси-лие крепостной России».

Прежде чем проводить реформы, хотели успокоить общественное мнение. Чтобы дока-зать искренность желания отменить крепост-ные порядки, решили ввести в состав высшей администрации лицо, не принадлежащее к бю-рократии. В правительственных кругах остано-вились на Пирогове, как на человеке, наиболее подходящем для намеченной цели.

Философские трактаты Николая Ивановича, написанные им в начале пятидесятых годов, еще тогда распространялись в списках и усердно читались в широких кругах общества. По возвращении Пирогова из Крыма его убе-дили опубликовать один из своих трактатов в журнале «Морской сборник». Это было из-дание, сравнительно свободное от воздействия полицейской цензуры. Оно состояло в непосред-ственном ведении царского брата, великого князя Константина Николаевича, официально возглавлявшего морское министерство и счи-тавшегося в обществе главой либеральной партии. В «Морском сборнике» печатались статьи по вопросам, волновавшим всё тогдаш-нее общество. В другом издании такие статья не пропустила бы цензура, а из «Морского сборника» их могли беспрепятственно перепе-чатывать, полностью или в извлечениях, все другие журналы и газеты.

В июльской книжке «Морского сборника» за 1856 год появилась за подписью Пирогова статья под названием «Вопросы жизни».

Это был один из упомянутых выше тракта-тов 1850 года, приспособленный автором для печати. Изложенные в этой статье мысли о воспитании привлекли всеобщее внимание. Сам эпиграф статьи Пирогова: «К чему вы готовите вашего сына? -- Быть человеком!» -- до известной степени соответствовал педаго-гическим идеалам лучшей части тогдашнего общества, унаследованным от проповедей Белинского и Герцена пропагандировавшимся Чернышевским и Добролюбовым.

Расплывчатость статьи Пирогова, туман-ность ее давали возможность каждому вос-пользоваться ею для изложения своих взглядов на устройство общества в ту пору всеобщего стремления к переустройству и обновлению. Мысли самого популярного после Крымской войны человека, гениального хирурга и знаме-нитого учёного, о воспитании получили боль-шое распространение.

Статья Пирогова привлекла внимание обще-ства резким обличением старой системы вос-питания, требованием воспитывать людей с честными убеждениями, которые может выра-ботать только тот кто «приучен с первых лет жизни любить искренно правду, стоять за неё горой и быть непринуждённо откровенным как с наставником, так и с сверстниками». Наряду с такими высказываниями в очерке были ми-стические рассуждения об уповании в промы-сел и т. п. Ради этих и других подобных 6т-ступлений правящие круги простили Николаю Ивановичу рискованное, с их точки зрения, требование доставить молодёжи воспитанием «все способы и всю энергию выдерживать не-равный бой с обстоятельствами жизни».

Одним из первых откликнулся на «Вопросы жизни» Н. Г. Чернышевский (в августовской книжке «Современника»). Изложив ту часть статьи Пирогова, где говорится о вреде спе-циальных знаний без общего развития, вождь крестьянской демократии писал: «Кто и не хотел бы, должен согласиться, что тут всё -- чистая правда, -- правда очень серьёзная и за-нимательная, не менее лучшего поэтического вымысла». Чернышевский призывал читателей поверить Пирогову в вопросе, относительно которого их мнения сходились: «Если он, слава наших специалистов, говорит, что спе-циализм обманчив, вреден и для общества, и для самого обрекаемого на специализм, когда не основан на общем образовании, -- кто у нас может сказать: «я лучший судья в этом деле, нежели г. Пирогов».

Сочувственные отзывы о статье Пирогова появились во всех тогдашних русских журна-лах и газетах.

Взгляд Пирогова, высказанный в этой и в других позднейших статьях на дело просве-щения, был проникнут либеральными иллю-зиями того времени.

Кружок Константина Николаевича выдвинул популярного хирурга на пост руководителя просвещения. Предлагали царю назначить Пи-рогова сперва товарищем министра, а затем министром. Но царь не любил Пирогова. Еще наследником престола, он вслед за Булгари-

ным громко называл знаменитого профессора в присутствии высшего офицерства живодё-ром. Царя раздражало нарушение Пироговым придворных правил поведения при разговоре с «высочайшими» особами. Сохранился яркий рассказ об одном из таких случаев. Сообщая М. П. Погодину о возвращении Александра II из поездки на театр войны в 1855 году, П. С. Савельев писал: «Государь встретил... Пирогова, который совершенно откровенно высказал правду о воровстве в Севастополе. Государь не верил, выходил из себя и гово-рил: «неправда, не может быть!» и возвышал голос. А Пирогов, также возвысив голос, отвечал: «правда, государь, когда я сам это видел!».

Царю твердили, что включение Пирогова в состав правительства поможет успокоению общества. Но Александр ІІ не хотел назначать его ни министром, ни товарищем министра. Ведь в таком случае пришлось бы встречать этого неприятного человека довольно часто. Наконец, император согласился назначить Пи-рогова на высшую должность по ведомству просвещения в провинции.

Общественный подъём, охвативший русскую интеллигенцию после войны, увлёк также и Пирогова. Ему казалось, что он принесёт родине больше пользы в должности админи-стратора просвещения, чем в качестве препо-давателя анатомии.

В сентябре 1856 года царь подписал имея-вой указ сенату о назначении Пирогова попе-чителем Одесского округа. При этом из правя-щих кругов распространялись в обществе слухи о скором переходе популярного профес-сора на пост министра народного просвещения.

Пирогов развил в Одессе кипучую разно-стороннюю деятельность. Он часто объезжал все губернии округа (Херсонскую, Тавриче-скую, Бессарабскую, Екатеринославскую, Об-ласть войска Донского). Останавливался в самых маленьких захолустных местечках. Из-бегал торжественных встреч. Располагался на ночлег у бедняков-учителей, ложась рядом с ними на полу и беседуя в долгие ночные часы на тему о воспитании. Во время уроков запро-сто являлся Николай Иванович в школы и гимназии, усаживался на скамьи рядом с уче-никами, присматриваясь к ходу преподавания и давая указания неопытным учителям.

Много внимания уделял Пирогов низшей школе, которая выпускала детей прямо в жизнь с чрезвычайно ограниченной подготов-кой. Он заботился об учреждении педагогиче-ской семинарии для подготовки хороших учи-телей низшей школы. Как правильно отметил один из биографов Пирогова, он распахнул двери в затхлые подвалы дореформенной школы. Туда ворвался тёплый луч солнца, вошла струя свежего воздуха, её охватил шум жизни.

Много сделал Пирогов для создания на юге либеральной прессы. Он передал состоявшую в ведении попечителя округа газету «Одесский вестник» двум либеральным профессорам ли-цея нечто среднее между гимназией и универ-ситетом). Сам поместил в ней несколько боль-ших статей на педагогические темы. Статьи перелечатывались большинством тогдашних русских журналов и газет. Их читали все учи. теля, принимали высказывания Николая Ива-новича к руководству.

Первое врёмя представитель высшей власти в крае, генерал-губернатор граф А. Г. Строга-нов, относился к деятельности Пирогова спо-койно. Но, когда попечитель передал газету профессорам, генерал-губернатор насторо-жился. Программная статья самою Пирогова не понравилась графу Строганову. Начальник учебного округа заявлял в «Одесским вест-нике», что газета должна прислушиваться к мнению публики. Пирогов писал о необходимо-сти равноправия для всего многонациональ-ного населения Новороссии: " Вспомните, что «Одесский вестник» может попасть в руки и великорусса, и малороссиянина, и молдавана, и грека, и еврея». Нельзя также потакать низ-менным вкусам толпы или проявлять нацио-нальный шовинизм: «истинный талант и истин-ное искусство привлекает, не спускаясь».

Генерал-губернатор не выдержал Он завёл с Петербургом переписку о необходимости отобрать газету из рук Пирогова и его став-ленников. Графу Строганову энергично содей-ствовали губернский предводитель дворянства и другие лица, посылавшие в министерство жалобы на «развращающее» влияние газеты.

Царь велел уволить Пирогова. Либеральным придворным кругам удалось в июле 1858 года. добиться перевода Николая Ивановича попечи-телем в Киев «Язык до Киева доведёт»,-- оставил по этому поводу генерал-губернатор.

Деятельность Пирогова в Одессе имела большое значение и для развития высшего образования в Новороссии. Благодаря его на-стоятельным указаниям был учреждён в Одессе университет, остававшийся до самой Великой Октябрьской социалистической рево-люции единственным высшим учебным заведе-нием в крае.

В Киеве Пирогов продолжал свою прежнюю педагогическую деятельность. Статьями в об-щих журналах и в основанных им печатных «Циркулярах» по округу Николай Иванович, как и в Одессе, «вечевым колоколом будил спящих» (слова современника).

Много внимания уделял попечитель разви-тию в педагогах духа коллегиальности. Пред-лагал обсуждать на общих собраниях педаго-гических советов новые методы преподавания. Устраивал литературные беседы в средней школе. Содействовал открытию воскресных и вечерних школ для взрослых. Заботился о на-саждении среди учащихся любви к искусству. Защищал студентов от придирок полиции. Поощрял открытие газет и журналов для национальных меньшинств. Облегчил положе-ние подцензурной печати. Предложил мини-стерству освободить студентов-медиков от обязательного посещения лекций по богосло-вию. Ввёл в школьные программы преподава-ние основных начал гигиены. Требовал иссле-дования учащихся в психофизическом отноше-нии, указывая, что леность, рассеянность, невни-мательность зависят не от злой воли детей, а от строения их организма, от состояния здоровья школьников.

Пирогов сам заявлял впоследствии, что в должности попечителя округа он старался быть миссионером просвещения. Он «преиму-щественно заботился, -- пишет один исследо-ватёль, --о соглашении школы с жизнью, о возбуждении в учащих и учащихся уважения к человеческому достоинству и истине».

В этот период своей деятельности Пирогов стремился сглаживать шероховатости меж-национальных отношений, обращался к уча-щимся избегать резкостей, не раздражать на-чальства, т. е. жандармов и генерал-губерна-тора, проявлять такт и т. п. Здесь еще больше отразился либерализм политических взглядов Пирогова.

В Киеве были написаны, или продуманы, основные труды Николая Ивановича о высшем образовании. Намеченные Пироговым пути университетской реформы были для того времени недостижимым идеалом. Только зна-чительно позднее требования и пожелания Пирогова в области высшей школы стали посте-пенно и частично проводиться в жизнь.

Просветительная деятельность Пирогова не нравилась киевскому генерал-губернатору так же, как одесскому. В первом своём всепод-даннейшем отчёте после перевода Николая Ивановича в Киёв генерал-губернатор князь И. И. Васильчиков писал, что «киевские студенты требуют особенного за собою наблюде-ния: между ними заметен дух вольнодумства и стремление заводить порядки, не чуждые патриотических замыслов; в учениках гимна-зии тоже заметны вольнодумство и легко-мыслие; к сожалению, попечителем учебного округа, в целях развития в учащихся понятия о чести и добре, примяты меры, кото-рые могут питать вредное направление моло-дёжи.

В конце 1859 года состоялось в Петербурге совещание попечителей учебных округов по вопросу о предотвращении студенческих вол-нений. Придворные либеральные круги вос-пользовались приездом Пирогова в столицу, чтобы снова выдвинуть его на руководящий пост в министерстве просвещения. Николая Ивановича уверяли, что при известных усло-виях государь согласится на это. Пирогова просили только не говорить резко в присут-ствии императора.

В семейном архиве Пирогова сохранилось два его письма к жене об этих переговорах и свидании его с царём в декабре 1859 года. «Великая княгиня уже намекала мне о това-риществе по министерству народного просве-щения, но я решительно отказал. Избавил бог теперь. Она говорит: главное, нужно получить доверие государя. Я знаю, что это -- главное; да в этом-то и штука, что его или не полу-чишь, или, если и получишь, го не так, как бы нужно было. В первых числах января я отсюда уеду, что бы там ни толковали, я уж об этом объявил министру».

От поста товарища министра Пирогов отка-зался потому, что не считал возможным уча-ствовать в рядах правительства, подчинявше-гося влияниям крепостнических придворных кругов. Он не считал возможным «исказить свой образ действий для того только, чтобы утешать себя обманчивою тишиною. пассивным безмолвием и кажущимся порядком».

В следующем письме Николай Иванович сообщает: «Представлялся государю и вели-кому князю. Государь позвал ещё и Зиновьева и толковал с нами целых 3/4 часа; я ему лил чистую воду. Зиновьев начал благодарением за сделанный им выговор студентам во время его проезда через Харьков,-- не стыдясь при мне сказать, что это подействовало благо-творно. Жаль, что аудиенция не длилась ещё 1/4 часа; я бы тогда успел высказать всё, -- помогло ли бы, нет ли,-- по крайней мере с плеч долой».

Незачем было отказываться. Всё равно царь не согласился бы назначить Пирогова товари-щем министра. Князь Васильчиков продолжал жаловаться на попечителя. Он писал царю, что по вине Пирогова киевская молодёжь совсем распущена: ученики гимназии не застёгивают мундиры на все пуговицы, учителя отпускают усы, студенты разговаривают с попечителем запросто.

Перечисляя «вредные» мероприятия попечи-теля, генерал-губернатор сообщал в Петер-бург, что Пирогов предлагает устроить учи-тельские семинарии для подготовки исключи-тельно из крестьян преподавателей сельских школ. Попечитель утверждает, что лучшим учителем крестьян может быть крестьянин, знакомый с потребностями сельчан, с их бытом и нуждами. В это дело вмешалась выс-шая церковная власть. Синод заявил, что обучение крестьян должно оставаться в руках духовенства. Только духовное лицо может при обучении «простого человека указать ему способы употребления столь опасного оружия».

Царь разделял возмущение' синода просве-тительными планами Пирогова. Он высказывал это даже за обедом своим приближённым. Один из них, Павел Муханов, сообщил в письме к брату: «Государь вовсе не одобряет проект Пирогова о всяческом облегчении до-ступа в университет, так чтобы все желаю-щие в него вступить, даже и крестьяне, не подвергались экзамену. Государь сказал, что тогда будет столько же университетов, сколько и кабаков». Для царя кабаки были важнее университетов.

Васильчиков требовал от царя, чтобы из Киева убрали Пирогова, иначе генерал-губерна-тор угрожал своей отставкой. Он писал о кра-мольности педагогических взглядов попечителя, о его попустительстве революционной про-паганде во всех учебных заведениях округа.

Друзья писали Николаю Ивановичу из Петербурга, что дело его совершенно про-играно при дворе. Ему советовали подать царю заявление о желании уйти с поста попечителя. Обещали устроить почётное положение с боль-шим окладом. Николай Иванович и сам видел, что оставить должность попечителя надо, но посылать царю заявление не хотел. «Наконец, осуществилось то, что я предчувствовал в течение пяти лет,-- писал он своим придвор-ным друзьям.-- Министр дал мне знать, что сильная интрига очернила меня и что он не уверен в том, что ему удастся защитить меня и мой образ действий... Мне советуют принять другое назначение и немедленно редактировать в этом смысле моё прощение об отставке, чего я, конечно, не сделаю. Зачем я стану упорствовать в моих попытках быть полезным отечеству моею службой? Разве они не убе-дили меня в том, что во мне нехватает чего-то, чем необходимо обладать, чтобы быть прият-ным и казаться полезным. Я могу сказать, положа руку на сердце, что, вступив на скольз-кий путь попечителя округа, я старался всеми силами и со всею, свойственной моей душе энергией, оправдать пред своим отече-ством высокое доверие, мне оказанное... Я не довершил ни одного проступка, которого не мог бы оправдать пред судом своей совести. Больше этого я не мог сделать».

Это было извинение перед своими придвор-ными либеральными друзьями, которые так много заботились о нем.

Придворные друзья всё-таки пытались от-стоять Пирогова. Это можно видеть из дру-гого его письма: «Я не делаю и не сделаю первого шага, потому что я считаю такой об-раз действий слабостью. Я потому буду спокойно ждать, пока со мною простятся или меня заставят проститься. Я покоряюсь судьбе и тем утешен, что имею между моими друзь-ями очень мало глупцов, а между врагами -- много слабоумных».

После манифеста, 19 февраля 1861 года о так называемом освобождении крестьян Алек-сандр II стал увольнять своих либеральствую-щих министров. 15 марта 1861 года он под-писал указ об увольнении Пирогова от должности попечителя, Другого назначения Николай Иванович не получил.

К киевскому периоду педагогической дея-тельности Пирогова относится знаменитая серия статей о нем Н. А. Добролюбова. Рас-ценивая воспитательные идея гениального хирурга так же положительно, как их расце-нивал Н. Г. Чернышевский, великий критик в то же время отмечал непоследовательность Пирогова как административного деятеля. Но об этом у многих составилось неправильное представление, которое встречается иногда и теперь. В этой книге не представляется воз-можным подробно рассмотреть вопрос о столк-новении гениального критика-революционера с Пироговым. Вкратце дело обстояло так.

В одесском округе попечитель Пирогов от-менил телесные наказания учащихся, дока-зывая вред этой меры в педагогическом отношении и нецелесообразность ее в отноше-нии административном. Вместо розог он ввел товарищеские суды учащихся.

В Киеве Пирогов также пытался циркуля-рами и статьями уничтожить телесные наказания, но встретил сильное противодействие со стороны местных педагогов. Многие из них уже отказались от иллюзии медового месяца русских свобод. К тому же они учуяли, что «наверху» Пироговым недовольны. Директора гимназий говорили, что учителя не могут войти в класс, если у них будет отнято такое верное устрашающее средство, как розги. «Не важно даже, чтобы ученик был нака-зан, -- говорили они, -- важно, чтобы он знал, что может быть наказан».

Николай Иванович забыл, что, принимая должность попечителя, он ставил свои условия и обещал «не перерождаться», забыл, как он заявлял попечителю Медико-хирургической академии, что Считает недостойным уступать требованиям большинства, если эти требова-ния идут в разрез с его убеждениями. Неуступ-чивый и резкий в вопросах науки и личной жизни, Пирогов оказался покладистым в делах общественных и, уступая натиску реак-ционных чиновников-педагогов, утвердил пред-лагаемые ими правила о проступках и наказа-нии учеников. В этих правилах были и такие меры, как наказание розгами. Однако самые правила попечитель отредактировал так, что фактически телесные наказания в школе от-менялись. Чтобы высечь ребенка, учитель дол-жен был преодолеть столько формальных пре-пятствий, что не только терялся всякий смысл этой меры, но часто не удавалось и применить ее. Но признание знаменитым ученым самого принципа телесных наказаний вызвало возму-щение в радикальных кругах общества и на-падки на Пирогова в печати. Резче всех напал на него Н. А. Добролюбов. Вместе с тем он ясно и определенно писал, что выступает про-тив Пирогова только потому, что авторитет великого ученого и популярного попечителя, оставляющего в школьной системе розгу, хотя бы условно, узаконяет меру реакционную и вредную для дела воспитания. При всей рез-кости своих статей Добролюбов выгораживает Пирогова из круга киевских педагогов, против которых, собственно, и направлена его статья. Он подчеркивает, что Пирогов действует гласно, а большинство педагогов -- сторонни-ки сечения -- прячутся за него.

Статьи Добролюбова и его сатирическое стихотворение о киевских розгах вызвали Сильный шум в либеральной печати, Старав-шейся под видом защиты Пирогова облить помоями «мальчишек», позволяющих себе учить старших и перестраивать жизнь.

Пирогов напечатал в киевских «циркулярах» «Отчет о следствиях введения правил...», где заявляет, что правила «были не поняты, искажены и представлены в превратном виде». С обычной своей прямотой, не прячась за ди-ректоров и педагогов, Пирогов берет вину на себя и откровенно говорит об умеренности своих общественно-политических взглядов, о своем подчинении - существующему строю.

Проводы Николая Ивановича после уволь-нения его с поста киевского попечителя пре-вратились во всероссийский триумф популяр-ного учёного и педагога. В то же время устроенные в честь Пирогова банкеты носили характер всеобщего протеста против ясно на-метившегося в период реформ поворота прави-тельства к политике реакции.

Прощаясь с профессорами университета и учителями округа, Николай Иванович, между прочим, сказал:

Если мы верно служили идее, которая, по нашему твердому убеждению, вела нас к истине путём жизни, науки и школы, то будем надеяться, что и поток времени не унесёт её вместе с нами.

При прощании со студентами Киевского университета Пирогов говорил:

Я принадлежу к. тем счастливым людям, которые хорошо помнят свою молодость... Кто не забыл своей молодости и изучал чужую, тот не мог не различить и в её увлечениях 100

стремлений высоких и благородных, не мог не открыть и в её порывах явлений той грозной борьбы, которую суждено вести человеческому духу за дорогое ему устремление к истине и совершенству.

Вы, думаю, уверились, что для меня все студенты были равны без различия националь-ностей. Но, не различая ваших националь-ностей перед лицом науки, я никогда не мечтал о слитии вас в одно целое, избегал раздражать самолюбие и навязывать вам такие убеждения, которых у нас не могло быть, потому что гнушался притворством и двуличием...

В речи при прощании с киевским обществом Пирогов сделал ряд намёков на общеполити-ческое положение страны и на условия своей административно-педагогической деятельности.

Позднею весною, после продолжительной и суровой зимы, я буду орать и засевать мои поля, запущенные, засорённые плевелами и с закопавшейся вблизи саранчёю... Быв попечи-телем, я также орал и засевал моё поле позд-нею весною, едва оттаявшее. На нём была ещё ледяная кора. В нём была закопавшаяся саранча. Труд не был свободный...

В речи при прощании с еврейским обще-ством Пирогов говорил, что сочувствие еврей-скому народу -- вовсе не заслуга его.

Это лежит в моей натуре. Я не мог дей-ствовать против себя самого. С тех пор, как я выступил на поприще гражданственности путём науки, мне всего противнее были со-словные предубеждения, и я невольно перенёс этот взгляд и на различия национальные. Эти убеждения, выработавшись целою жизнью, сделались для меня второю натурою...

Педагогические заветы гениального хирурга и анатома заключались в проповеди гуманного отношения к учащимся, в заботах о воспита-нии человека-гражданина, в стремлении на-править школу на службу высшим потребно-стям народа, в желании объединить науку, школу и жизнь, в постановке важнейших теоретических и практических вопросов воспи-тания и образования.

Среди педагогических заветов Пирогова видное место занимает его требование к молодёжи -- развивать в себе волю: «Чего не достигнешь культурою воли? Принудь, заставь себя... Трудись... Не давай собою завладеть праздности». Нельзя поддаваться случайным обстоятельствам. Нужно управлять ими. Под-даваться им -- «самоутешение, самообольще-ние». Это -- «очень спокойно, не нужно ни напряжения, ни культуры воли, ни самовоспи-тания, ни самоосуждения... Чудесный, спокой-ный сумбур, освобождающий от всякой ответ-ственности и от всякой деятельности». Необ-ходим «труд, настойчивый и образовательный труд».

Идеи Пирогова во многом служили отправ-ным пунктом для деятельности последующих поколений педагогов и развития передовой педагогической мысли. Несколько десятилетий подряд имя прославленного попечителя служило знаменем для русских прогрессивных педагогических обществ.

Были попытки со стороны реакционных группировок выдвинуть на первый план мисти-ческий элемент в педагогических и философ-ских писаниях Пирогова. Но, как отмечал еще сам Николай Иванович в прощальной киевской речи, время обсудило и оценило его убеждения и действия. В советской педагогической лите-ратуре, критически разрабатывающей наследие лучших учителей дореволюционной России -- К. Д. Ушинского, В. Я. Стоюнина и других,-- отдаётся должное всему положительному в педагогической деятельности Пирогова.

Подводя итог обзору основных педагогиче-ских статей Н. И. Пирогова после увольнения его с поста попечителя Киевского учеб-ного округа, К. Д. Ушинский писал: «Если, по несчастью, педагогическая деятельность Н. И. Пирогова остановилась на том, что он уже сделал, то и тогда почтенное имя его не умрёт в истории русского просвещения».

Ушинский правильно оценил значение про-светительной деятельности гениального «цели-теля телесных язв». Советская педагогика сталинской эпохи утвердила за Пироговым звание классика русской педагогики и отме-тила, что он высоко поднимается над совре-менными ему представителями западноевро-пейской педагогики.

Получив отставку, Пирогов уехал в имение Вишня Подольской губернии, близ г. Винницы, приобретённое им незадолго до увольнения с поста попечителя Киевского округа.

Перейдя с поста попечителя учебного округа на положение собственника большого имения, Пирогов наряду с прогрессивными педагоги-ческими идеями, изложенными им в речах при прощании с киевским обществом, стал также исповедывать взгляды помещиков, стремившихся после отмены так называемого крепостного права заставить крестьян рабо-тать на них при вновь создавшихся условиях. Он желал крестьянам «добра», как все либеральные помещики, но при соблюде-нии царского «закона» и помещичьих «прав». «Либералы так же, как и крепостники, -- писал В. И. Ленин в статье «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская револю-ция» -- стояли на почве признания собствен-ности и власти помещиков, осуждая с негодо-ванием всякие революционные мысли об уничтожении этой собственности, о полном свержении этой власти»'.

Избранный соседями в мировые посредники, он старался защищать интересы крестьян от притеснения крепостников, но не выходя -из пределов изданных царем законов. Свое отно-шение к крестьянскому вопросу Пирогов из-ложил в «Письмах мирового посредника», на-печатанных в славянофильской газете «День». В них Николай Иванович сообщает также, как отнеслись крестьяне к «Положению» 19 фев-раля, «освободившему» их от земли.

Либеральный помещик Пирогов считал, что «вся беда»' от необразованности крестьян.

«К несчастью своему, они не умеют читать, -- писал он одной своей придворной знакомой,-- держат книгу закрытою у себя в кармане и не верят тому, что им в этой книге прочиты-вают:... Новое высочайше утвержденное и столь хорошо и систематически выработанное Положение лежит перед нами, а народ про* должает вполне спокойно действовать по-старому».

Однако Пирогов хорошо понимал, что по-степеновщина в деле уничтожения вековой несправедливости не годится. Иронизируя по поводу того, что в «принципе добровольных соглашений» между крестьянами и помещи-ками «полагали узреть чудеса», он указывает, что это -- печальная ошибка: "К сожалению забыли, что для проведения этого прекрасного принципа взаимное доверие вполне необхо-димо. Но где найти таковое? Крепостное право разрушило его в корне... Известное учение о постепенном переходе от рабства к свободе -- теоретически неопровержимо; но на практике невыгоды его столь же очевидны, как недо-статки внезапного и совершенного перехода, и именно потому, что невозможно устроить дело таким образом" чтоб все ступени пере-хода постепенно и незаметно следовали одна за другой».

Пирогов даже нащупал выход из положе-ния: «Природа же делает внезапно из неуклю-жей куклы летящую бабочку, и ни кукла, ни бабочка не жалуются на это», -- писал он не-посредственно за приведенными строками.

Чего же лучше? Выход есть: поступить по-добно природе и помочь крепостному рабу в его усилиях добыть себе свободу. Но Пирогов-- помещик и как помещик делает другой вывод: нужен выкуп, и молит бога, чтобы этот выкуп поскорее состоялся; «тогда крестьяне пробу-дятся от своего сна, как свободные люди и собственники; тогда от них будет зависеть, сохранить или прекратить известные отноше-ния к помещику». Пирогов в своих обще-ственно-политических взглядах не поднялся выше интересов класса помещиков, в среду которых он вошел.

В деревне Николай Иванович занимался также хирургической практикой. К нему при-ходили крестьяне села Вишня и ближайших к ней деревень, приезжали больные земле-дельцы из отдаленных мест.

Глава шестая

ВОЕННО-МЕДИЦИНСКАЯ ДОКТРИНА Н. И. ПИРОГОВА

Недолго пробыл великий хирург и анатом помещиком. Николай Иванович сидел в своей подольской деревне, доказывая читателям славянофильского «Дня» и придворным друзьям, как важно для завершения крестьян-ской реформы скорее провести выкупную операцию, а Россия не успокаивалась. К рево-люционным выступлениям рабочих и крестьян присоединились представители других слоев населения. Студенты также вышли из повино-вения: вели пропаганду в школах, устраивали собрания и сходки с революционными песнями, раздавали вредные для власти помещиков листки.

Для всех министерств нашли подходящих руководителей; не удавалось найти «хорошего» министра народного просвещения. Посадили в это ведомство адмирала Путятина: авось усмирит студентов. Неудачный моряк и плохой дипломат оказался ещё худшим министром просвещения. Снова заговорили о Пирогове: он успокоит, его студенты послушают. Либе-рально-реакционный профессор Б. Н. Чичерин, боявшийся, что даже умеренные реформы по-родят революцию, поспешил через министра иностранных дел князя А. М. Горчакова сооб-щить куда надо, что Пирогова нельзя назна-чить министром. «Хороший человек,-- писал Чичерин, -- но на это место не годится -- фан-тазёр. Человек, который заводит журнальную полемику о своих собственных мерах, не имеет понятия о власти. А власть теперь нужна». Чичерин имел в виду «крепкую», помещичью власть.

После некоторых колебаний пришлось на-значить А. В. Головкина. Это был человек не столько твёрдой власти, сколько ловких увёрток. Он был умнее многих других при-дворных из окружения великого князя Кон-стантина Николаевича и был сторонником умеренных реформ, постепенно проводимых.

Головнин понимал, что для успокоения об-щества нужно привлечь в правительство по-пулярных людей. Он просил назначить ему в товарищи Пирогова. Император не хотел слушать об этом. «Он красный» -- твердил царь и напомнил министру, что герценовский

«Колокол» назвал отставку Пирогова, «одним из мерзейших дел Александра, пишу-щего какой-то бред и увольняющего человека, которым Россия гордится». Сошлись на том, что Пирогова пошлют за границу в качестве руководителя занятиями молодых людей, под-готовляющихся к профессуре. Мера либераль-ная, лицо популярное. На внутреннюю универ-ситетскую политику он влияния иметь не будет, а обществу будет показано, что прави-тельство желает серьёзных реформ. Это по-может успокоить студентов.

Предложение пришлось Пирогову кстати. Возня с имением ему надоела. Николаю Ива-новичу было не по себе в роли помещика, проводящего «крестьянскую реформу». Трудно было совместить теорию с практикой. К тому же работа по военно-полевой хирургии подви-галась медленно. Руководство занятиями профессорских кандидатов могло дать досуг для обработки крымских материалов. Николай Иванович согласился поехать за границу.

В мае 1862 года Пирогов был уже за гра-ницей со своими кандидатами в профессора и со всей семьёй. Он просил министра прислать ему инструкцию для руководства занятиями кандидатов. При этом он поставил свои усло-вия. Головнин велел ответить, что «как спе-циалист в деле педагогическом, как бывший профессорский кандидат, приготовлявшийся к профессуре за границей, как бывший профессор университета и Медицинской академий и, наконец, как бывший попечитель округа, имев-ший возможность близко изучить условия, необходимые для профессорского звания, Н. И. Пирогов, без сомнения, сам может соста-вить наилучший план».

Со своей стороны министр считал, что Николай Иванович может оказывать молодым людям содействие рекомендацией каждому из них тех профессоров, слушание которых было бы для них наиболее полезно, сближением их с такими профессорами и своими личными советами. Кандидаты обязаны периодически доставлять руководителю отчёты о своих заня-тиях, а Пирогову надлежит пересылать их со своими заключениями в министерство.

Выбор профессорских кандидатов был в об-щем удачный. Многие из тех молодых людей, которые готовились к профессуре под руко-водством Пирогова, заняли впоследствии выдающееся положение в науке.

Головнин требовал от профессорских канди-датов ежемесячных отчётов, присылаемых непосредственно в министерство. Этим, оче-видно, министр хотел контролировать деятель-ность Пирогова, опасаясь его вредного влия-ния на будущих профессоров. Но это не отразилось на взаимоотношениях будущих профессоров и их руководителя. В своих вос-поминаниях и рассказах о начале шестидеся-тых годов кандидаты единодушно говорят о пользе, которую принесло им посредничество Пирогова между ними и зарубежными профес-сорами. Для последних рекомендация русского учёного имела исключительное значение.

Своим главным местопребыванием Пирогов избрал Гейдельберг. Там были самые выдаю-щиеся в то время учёные по специальностям, избранным большинством наших канди-датов.

Головнин удовлетворял просьбы Пирогова о назначении стипендий тем молодым людям, которые самостоятельно поехали за границу для научных занятий и нуждались в матери-альной помощи. В их числе был И. И. Мечни-ков, рассказывающий об этом в своих воспо-минаниях.

Как всегда, Николай Иванович относился к взятым на себя обязанностям не по-чинов-ничьему, не формально. Он не ждал, пока занимавшиеся в 25 зарубежных университетах кандидаты обратятся к нему с просьбами или пришлют свои отчёты. Он выезжал из Гейдель-берга в Швейцарию, в Италию, во Францию, в Англию, где находились будущие русские профессора, переписывался с учёными разных стран по поводу занятий наших стипендиатов, облегчал молодым людям доступ в лаборато-рии и т. п.

Уже спустя два месяца по приезде за гра-ницу Николай Иванович послал министру обстоятельный отчёт о занятиях профессорских кандидатов с подробной характеристикой каждого из них, а также профессоров, у кото-рых они занимались.

Профессорские кандидаты в письмах к род-ным и друзьям с восторгом отзывались о своём руководителе. «Часто собираемся У Пирогова,-- писал известный впоследствии педагог Л. Н. Модзалевский.-- Я еще не видывал человека столь человечного: так он прост и вместе глубок. Удивительнее всего, как человек таких лет и чинов мог сохра-ниться во всей чистоте, и притом у нас на Руси, пережившей целое Николаевское цар-ствование».

Кандидаты пользовались также врачебной помощью своего научного руководителя.

За границей Пирогов написал несколько больших статей по университетскому вопросу, об устройстве средней школы -- общей и спе-циальной, о воскресных школах и т. п., в том числе знаменитые «Письма из Гейдельберга». Эти четыре очерка представляют собой ценный вклад в педагогическую литературу. И теперь ещё, по заявлению такого авторитетного спе-циалиста, как академик Н. Н. Бурденко, можно найти в «Гейдельбергских письмах» Пирогова руководящие указания для правиль-ной постановки дела в высшей медицинской школе.

Вот что, между прочим, рекомендовал Нико-лай Иванович в одном из своих гейдельберг-ских очерков нашим профессорским канди-датам:

«При научных занятиях метод и направле-ние -- вот главное. А этому из одних лекций не научишься, из книг также. Не отыскав вер-ного метода, не найдя направления, расте-ряешь множество времени и сам растеряешься. Найти то и другое может только талант. В реальных науках они в наше время уже то, что они должны быть. Будь профессор хоть бы немой, да научи примером на деле настоя-щей методе занятия предметом, -- он для науки для того, кто хочет заниматься нау-кой, дороже самого красноречивого оратора.

Покажите образованному в самом ограни-ченном масштабе на какой-нибудь частичке науки только на самом деле метод и меха-низм, каким современная наука доходит до её результатов,-- и остальное он добудет всё сам, если он действительно ищет знания».

В начале XX столетия, спустя почти пол-века после высказываний Пирогова по универ-ситетскому вопросу, передовые деятели то-гдашней русской высшей школы в своих требо-ваниях реформы опирались на статьи Николая Ивановича. То же самое наблюдается в ста-тьях о постановке дела в средних и низших учебных заведениях.

К первым месяцам пребывания Николая Ивановича в Гейдельберге относится его поездка к Гарибальди по просьбе русских уча-щихся. В августе 1862 года знаменитый италь-янский патриот-революционер был ранен стрел-ками итальянского короля в сражении при Аспромонте. Взятый в плен, он был, несмотря на рану, посажен итальянским королём в кре-пость за то, что хотел освободить родину от немецкого ига. Вскоре, однако, Гарибальди был королём «помилован» и отправлен для лечения в Специю.

Всё прогрессивное человечество интересова-лось состоянием здоровья героя. Волновались по этому поводу и русские студенты в Гей-дельберге. Они-то и устроили поездку Нико-лая Ивановича к знаменитому больному. Как сообщал в Петербург профессорский кандидат Л. Н. Модзалевский, ездивший вместе с Пироговым к итальянскому народному герою, Нико-лай Иванович осмотрел рану Гарибальди, нашёл пулю, «...которую прежде не подозре-вали, перевёл больного из тесной и душной комнаты в другую и советовал ему совер-шенно оставить Специю, что тот и сделал. Пирогов явно помог генералу, недавно полу-чил от него письмо и карточку. Все русские были в восторге от решимости Пирогова, так как к этому примешивалось кое-что по-литическое. Министр наш, получив письмо Пирогова, побежал к государю с докла-дом».

Письмо, о котором говорит Модзалевский, найдено мною в архиве министерства просве-щения. Оно послано Пироговым министру вместе с подробным медицинским отчётом об осмотре раны Гарибальди. Отчёт был тогда же опубликован в «Петербургских ведомо-стях» и оттуда, в переводе, перепечатан во многих западноевропейских газетах. Письмо и отчёт Пирогова помечены 5 ноября н. ст. При-веду здесь из обоих документов наиболее существенное, относящееся к взглядам гени-ального русского хирурга на лечение пулевых ран вообще и раны Гарибальди в частности. Оно также характеризует разницу в отноше-нии к больному русского и зарубежных учёных.

Рассказав о том, что делали итальянские врачи до его приезда, Николай Иванович писал: «Я бы никак не решился одобрить ис-следование раны пальцем, ни к чему не веду-щее, по моему убеждению, и даже вредное для больного... я мог действовать совершенно независимо и выразить моё мнение вполне откровенно».

В подробном отчёте Пирогов описывает свои два свидания с героем и состояние его здо-ровья: «31 октября я увидел эту знаменитую рану. За 2 дня предо мною осматривал её Нелатон, за день была консультация 17 италь-янских врачей. По утру 31-го я осмотрел ране-ную ногу генерала один... Неприятно поражает врача контраст хорошо сохранившегося бюста с болезненною худобою конечностей. Под тёп-лыми одеялами лежат исхудалые ноги. Этот контраст обыкновенно встречается у людей, сделавших быстрый переход от деятельной, подвижной жизни к постели и бездействию. Этот контраст не так страшен, как кажется; тем не менее он указывает врачу, на что он должен обратить внимание при лечении таких больных. Для них свежий воздух и движение тела, хотя бы пассивное, составляет условия жизни и успеха в лечении, особливо, когда дело идёт о наружном повреждении.

По моему обыкновению, я приступил к ос-мотру раненой ноги не иначе, как при сравне-нии её с здоровою. Оказалось, что и здоровая не совсем здорова».

Дальше Николай Иванович объясняет, по-чему он не считал нужным исследовать рану пальцем или зондом. Свойство раны Гари-бальди было и без того ясно русскому учё-ному.

«Разве недостаточно здравого смысла, что-бы сказать с положительной точностью, что пуля -- в ране, что кость повреждена, когда я вижу одно только пулевое отверстие, проникающее в кость; когда узнаю, что пуля была коническая и выстреленная из нарезного ружья; когда мне показывают куски обуви и частички кости, извлечённые уже из раны; когда я нахожу кость припухшею, растянутою, сустав увеличенным в объёме. Неужели можно, в самом деле, предполагать, что такая пуля и при таком выстреле могла отскочить назад, пробив кость и вбив в рану обувь и платье?

Может ли такое предположение хотя на одну минуту привести в сомнение мыслящего человека? Но если, с одной стороны, присут-ствие пули в ране Гарибальди и без зонда несомненно, то, с другой стороны, зонд, не открыв её в ране, нисколько бы не изменил моего убеждения. И действительно, больного уже не раз зондировали, а пули не отыскали. То, что ощупал зондом Нелатон, при всём доверии к знанию этого хирурга, не увеличи-вает и не уменьшает ни на волос убеждения, основанного на признаках более верных, чем индивидуальные и кажущиеся ощущения. Дру-гие врачи вводили зонд в рану и прежде, и после Нелатона, а пули не нашли.