Античность и современные исторические школы

Теория Данилевского была направлена против европоцентристских концепций, представлений о линейном, одномерном характере исторического процесса. Данилевский дает развернутую критику европоцентризма. Он показывает, что этот подход не объясняет историю народов Востока и России, превращает их в приложение к европейской истории. Вместо моноцентризма Данилевский предлагает концепцию полицентризма культурно-исторических типов, вместо линейности - многовариантность развития.35 Данилевский утверждал, что прогресс в развитии человечества заключается не в том, чтобы идти всем в одном направлении, а в том, чтобы исходить все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях.36 У каждого народа своя история, культура, свой национальный дух. И потому всем стремиться к одному и тому же не стоит. Данилевский считал, что установление всемирного господства одного культурно-исторического типа приведет к деградации культуры, станет гибельным для человечества. Поскольку это лишило бы человеческий род элемента разнообразия - необходимого условия развития и совершенствования. Он осуждал Запад за то, что тот под видом общечеловеческих ценностей навязывает всему миру свою культуру.

В результате этих двух выводов учёный приходит к мысли о существовании так называемых культурно-исторических типов 37, представляющих собой самодостаточные цивилизионные организмы. Далее учёный приступает к разбору различных культурно-исторических типов. Дело в том, что Николай Яковливич видел в человечестве только отвлеченное понятие38, лишенное всякого действительного значения, и вместе с этим оспаривал общепринятые деления: географическое (по частям света) 39 и историческое (древняя, средняя и новая история).40 В качестве действительных носителей исторической жизни он выделяет эти самые «культурно- исторические типы».

Автор "России и Европы" видит в культурно-историческом типе высшее и окончательное выражение национального единства. Согласно его точке зрения, "интерес человечества" - бессмысленное выражение для человека. На этот счёт он пишет, - "Всечеловеческой цивилизации … не существует и не может существовать, потому что это недостижимый идеал".41

Он выводит следующие законы исторического развития, вытекающие из группировки его явлений по культурно-историческим типам 42:

Закон 1. Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою, для того чтобы сродство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических изысканий, составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества.

Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно- историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью.

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций.

Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие, когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию, или политическую систему государств.

Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период ро бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения относительно короток и истощает раз навсегда их жизненную силу.

Н. Я. Данилевский выделяет следующие культурно-исторические типы или цивилизации.

1) Египетская или Хамитская, 2) Китайская, 3) Ассиро-Вавилоно Финикийская, Халдейская или Древнесемитическая, 4) Индийская, 5) Иранская, 6)

Еврейская, 7) Греческая, 8) Римская, 9) Новосемитическая или Аравийская, 10) Романо-Германская или Европейская, 11) Мексиканская, 12) Перуанская.

По мнению Николая Яковлевича, Россия и славянство образуют новый тип, совершенно отдельный и отличный от Европы. Он говорит о существовании четырех основных сфер деятельности культур - религиозной, культурной, политической и социально-экономической.44 Некоторые из исторических типов сосредотачивали свои силы на одной из этих сфер, другие проявляли себя сразу в нескольких направлениях, но, по мнению Данилевского, только России удалось равномерно развить все четыре стороны человеческой деятельности. "Мы можем надеяться, что славянский тип будет первым полным четырехосновным культурно-историческим типом", - пишет он об этом.45

Данилевский считает, что все культурно-исторические типы, в том числе и Древняя Греция с Древним Римом, развиваются подобно живому организму, последовательно проходя стадии рождения, возмужания, дряхления и гибели.46 Первые периоды длятся тысячелетия, тогда как период расцвета культуры сравнительно краток и вторично не повторяется. После периода расцвета культуры наступает либо период застоя, либо ее гибели и разложения. Последний период раз и навсегда исчерпывает жизненные силы культурно-исторического типа. Итак, согласно логике Данилевского, судьба любой культуры, находящейся в состоянии расцвета или всего лишь в стадии зарождения, предрешена - ее ждет неминуемая смерть.47

Далее мы подробно остановимся на Греко-Римском мире, так как именно он составляет главный объект нашей работы.

Про историю Древней Греции, предшествующую восточному походу Александра, он говорит следующее: «Древняя Греция, хотя и богатая своей цивилизацией, была, однако же, слишком бедна политической силой, чтобы думать о распространении эллинизма между другими народами, пока македоняне, народ эллинского же происхождения, или эллинизированный еще в ранний этнографический период своей жизни, не приняли от нее цивилизации и не сообщили ей политической силы».48 И продолжает: «Народы эллинского культурно- исторического типа, столь богато одаренные во многих отношениях, имели, однако же, один существенный недостаток, именно: им недоставало политического смысла 49, которым, напротив того, был одарен в высшей степени народ римский. Греки, отразив (при помощи овладевшего ими патриотического энтузиазма) нашествие персов, истощали себя в бесполезной междоусобной борьбе, потому что не могли отыскать политической формы для такой взаимной между собою связи, которая соответствовала бы отношению между силами политических единиц, на которые они распались. Эта искомая форма была та, которая известна ныне под именем политического равновесия. Вместо того наиболее сильные из греческих государств (сначала Спарта и Афины, а потом Фивы) стремились к исключительной гегемонии, для которой ни одно из них не имело, однако же, достаточного перевеса в силах. Поэтому в течение большей части времени самобытного существования греческой федерации, или политической системы греческих государств, существовал дуализм - сначала Спарты и Афин, а потом Спарты и Фив. Дуализм же есть не более как временное перемирие стремящихся к исключительному господству государств и ничего прочного создать не может. Между тем в это бедственное время междоусобий греческий народ еще не окончил великих задач, возложенных на него историей. Искусство и философия произвели уже лучшие плоды свои, но еще не закончили цикла своего развития; впереди же предстояло еще положить основания положительной науки и применить философию к имевшей быть открытой человечеству религиозной истине, создать христианскую догматику. Греция теряла уже свои политические силы, прежде чем ее гений исчерпал свое содержание».

Действительно, доэллинистическая Греция существовала в виде разрозненных крохотных городов-государств, которые постоянно воевали друг с другом. Таким образом, мировое значение Эллады определялось культурным влиянием, торговлей и производством высококачественных товаров, которые древнегреческие купцы могли вывозить на экспорт. При этом насчёт культурного влияния следует отметить, что сами греки не слишком-то стремились передавать свою культуру другим народам, так как они считали их варварами. Однако, эта культура сама просачивалась к народам, с которыми торговали греки. Что же до военного и политического влияния доэллинистической Греции, то оно, на мой взгляд, носило сугубо локальный характер. Ведь даже знаменитая победа над превосходящими силами врага в Греко- персидских войнах есть лишь защита своей независимости на локальном уровне. А поход греческих наёмников, участвовавших в междоусобицах державы Ахеменидов, красочно описанный Ксенофонтом в его произведении «Анабасис», есть всего лишь поход наёмного контингента, нанятого на службу чужеземцами. В качестве таких контингентов любая цивилизованная держава могла нанимать какие угодно отряды профессиональных воинов, как цивилизованных, так и варварских. И случаев таких в древней истории, думаю, было немало. Про поход греческих наёмников мы просто знаем, благодаря перу Ксенофонта, а другие канули в лету, ибо они не были записаны или же были утрачены. И всё же следует отметить, что греки имели явное превосходство в военном искусстве, за счёт своей тактики построения фалангой. Но применить своё превосходство для каких-либо более менее масштабных завоеваний и увеличения своего политического влияния они не могли вследствие разобщённости, постоянных междоусобий и ограниченности ресурсов каждого отдельно взятого полиса.

В другом месте учёный о Греции продолжает: «Грек имел обязанности не только к республикам - афинской, спартанской, фивской, в которых он состоял гражданином, но и к целой Греции. Фокион, говоривший о необходимости подчинения Филиппу или Александру, не мог почитаться дурным гражданином, хотя в этом отношении частные интересы Афин, по-видимому, не совпадали с интересами Греции; но афинянин, который бы стал проповедовать о подчинении персам или (в позднейшее время) римлянам, долженствовал бы считаться изменником в полном смысле этого слова; и это вовсе не потому, что Греция как Греция имела некоторые общие учреждения, как, например, Амфиктионов суд, Дельфийский оракул и т.п., а потому, что Греция имела свои общие интересы, основанные на самой природе вещей, на сущности эллинизма, которые могли и долженствовали быть понятными для всякого истинного и хорошего грека, каким и был в действительности Фокион»50.

Устройство гражданской общины, предполагающее коллективный способ управления, определило особый "полисный менталитет": у греческих и римских граждан сложилось представление о высокой ценности свободы; человек воспринимался прежде всего как "гражданин", который должен ставить общественные интересы выше частных.51

Мне кажется, когда какая-либо цивилизация достигает определённого прогресса в культуре, общественной мысли, торговых связях и познании мира, то начинают расширяться и горизонты человеческого сознания. И если раньше человек отождествлял себя только лишь со своим народом (в случае с Элладой - со своим полисом), то теперь он начинает мыслить более широкими категориями и отождествлять себя либо со всем миром (космополитизм), либо с какой-то часть мира, большей, чем отдельная страна, но меньшей, чем целый мир (я бы назвал это ограниченным космополитизмом). Поскольку для у греков страны заменяли полисы, то у них со временем полисный патриотизм перерос в общегреческий, а затем в греко-римский.

Завоевание Эллады македонцами, а затем римлянами спасло Грецию от деградации вследствие междоусобных войн и позволило греческой культуре распространиться сначала на Восток, а потом и на Запад. Насколько при этом греческая культура затронула самих римлян, народы Востока и иные народы, вошедшие в сферу влияния оной культуры вследствие македонского и римского завоевания - вопрос более чем сложный. Как и вообще более чем сложен вопрос о возможности передачи культуры от одной группы народов к другой. Однако, то, что греческая культура в целом воспрянула вследствие римских и македонских завоеваний и приобрела более широкий ареал распространения - факт известный и неопровержимый.

Важную роль в концепции Н. Я. Данилевского занимает рассмотрение великих личностей той или иной культуры. Применительно к истории Греко- Римского мира он пишет о следующих выдающихся деятелях: Филиппе и Александре Македонских, Демосфене и Теодорихе Великом.

Действительно, одним из главных аргументов, которые Александр Македонский и его сторонники выдвигали в пользу своего похода на завоевание Азии, было стремление привить народам Востока греческую культуру. В эпоху колониализма, в то время, когда жил сам Данилевский, это сделало из македонского царя-завоевателя героя-цивилизатора, несущего свет европейской цивилизации народам Азии. Именно этот постулат оспаривает Данилевский. Ведь, согласно его взглядам, стремления Александра Македонского в принципе не суждено было сбыться, а потому высокие оценки его деятельности современниками и потомками, восхваляющих его за желание привить греческую культуру народам Востока, -несостоятельны. Ведь Древний Восток и Древняя Греция - это совершенно разные культурно-исторические типы. А раз так, Восток не мог воспринять греческой культуры. Недаром, в восточной части Александровой монархии через 70 или 80 лет при помощи парфян и скифов был восстановлен культурный тип Ирана, где и продолжал господствовать в новом Парфянском, а потом и в Сасанидском царствах.52 В западных же областях греческая культура прижилась лучше. В Сирии, Малой Азии царствовали цари греческого происхождения. Двор, столица и большие города приняли греческие обычаи и моды; греческим архитекторам, скульпторам, резчикам, золотых дел мастерам и т. п. открылось выгодное поприще деятельности и выгодный сбыт для их произведений.53 Всего лучше пошло дело в Египте. В Александрии образовались библиотеки, музей, академии, процветала философия и положительная наука. Но кто были философы, кто ученые, на каком языке писали они? Все - природные греки, и все - по-гречески. Собственно, Египет играл в процессе пассивную, отстранённую роль. Ученая Александрия была греческой колонией. 54

Однако, учёный не учитывает того факта, что главной целью Александра было всё же не ассимиляция греками Востока, а объединение мира под властью единой Мировой державы. Александр Македонский не только прививал греческую культуру Востоку, но и стремился предать своему царству характер восточной деспотии, ущемляя тем самым интересы греков и македонцев, а также поощрял смешение победителей-европейцев с побеждёнными-азиатами.

Так сразу же по возращении перед Александром встала сложная задача по организации управления огромной державой, которая возникла в результате завоеваний. Мероприятия, проведенные Александром за тот недолгий срок, который ему еще оставалось жить (немногим более года), вся его политика несут на себе черты определенной двойственности. Александр действовал как владыка огромной многонациональной державы, центром которой он сделал Вавилон. Он стремился как-то укрепить единство государства, сгладить противоречия между завоевателями и побежденными. Отсюда - так называемая политика «слияние народов», которая нашла наиболее яркое выражение в свадьбе в Сузах, когда в один день пышно отпраздновали бракосочетание 10 тыс. воинов - греков и македонян - с местными девушками. Все новобрачные получили от Александра богатое приданое. Александр привлекал местную знать к управлению государством. Кроме того, всем известен факт о самообожествлении Александра, что идёт в коренной разрез с традициями греков и македонцев.

Далее, сравнивая Александра с его отцом, он продолжает: «Тогда в стране, соседней Греции, населенной греческим же или огреченным племенем, которое, однако, до сего времени не принимало участия в общей жизни Греции, явился гениальный муж, который имел и силы, и желание, и умение восполнить недостаток политического смысла греков. Это был Филипп Македонский. Лучший и благороднейший из греков того времени - Фокион - понимал, что подчинение Филиппу составляет единственное средство спасения от внутренних смут, единственное средство сохранить и обеспечить самобытность Греции (точно так же, как например, в наше время просвещеннейшие умы в Италии поняли необходимость подчинения Виктору Эммануилу, а лучшие умы Германии-подчинения Пруссии). Но не так думали близорукие демократы с Демосфеном во главе. Филипп сломил, однако же, их сопротивление. Греции было придано то единство, которого ей недоставало. Молодые, бодрые, но еще грубые народы Балканского полуострова (между прочими, может быть, и славяне) были подчинены власти Филиппа до самого Дуная. С этими силами думал он предпринять войну против наследственного врага Греции - персов. Зная характер Филиппа, вместе пылкий и благоразумный, решительный и осторожный, нельзя думать, чтобы в его руках азиатский поход выродился в культуртрегерское предприятие, не знавшее ни меры, ни границ, которое стремился совершить его блистательный сын. Филипп, по всем вероятиям, не простер бы своих завоеваний далее малоазийского полуострова и сирийского прибрежья. В этом виде Греко-Македонское государство, приблизительно в границах, которые занимала впоследствии Византийская империя, заключало бы все условия внутренней силы: просвещение Греции, военное искусство Македонии, непочатые силы молодых, бодрых народов Фракии, Эпира, Мизии и Иллирии, богатства Сирии и Малой Азии, в которой греческие элементы имели уже значительное преобладание. Такое государство заключало бы в себе все необходимые элементы для успешного сопротивления даже сокрушительной силе римского оружия. Филиппом могли бы быть положены твердые начала политической самобытности Эллинского государства на будущие века - и древний восточный вопрос был бы решен в справедливом и истинно полезном для человечества смысле. Но блистательный гений Александра, не знавший предела и меры своей политической фантазии, лишил начатое отцом его здание настоящего центра тяжести. Эллинское просвещение и македонская сила, рассеявшись по необъятным пространствам Востока, не имели достаточной сосредоточенности и устойчивости, чтобы противиться всем элементам разложения, распространенным от Дуная до Инда, которые, со смертью завоевателя, разрушили его здание. Остатки его или возвратились к своему иранскому типу развития, или подпали под власть Рима,

который употребил столько же столетий для сооружения всемирной монархии, сколько Александром было употреблено годов».55

Тут я полностью согласен с Данилевским. Филипп Македонский, действительно, был мудрее, чем Александр. Привить греческую культуру Балканам, Анатолии и Леванту было бы действительно гораздо проще, чем всему пространству Мировой империи, которую создал Искандер Зулькарнайн, как называют этого человека некогда покорённые им народы Востока. Последней привить греческую культуру было вообще, как абсолютно правильно замечает Данилевский, едва ли возможно. В то время, как политическое тело, которое хотел создать Филипп было бы более менее однородным в культурном отношении и крепким политически. У этого государства действительно могло быть будущее. Великое будущее.

С оценкой Данилевским Демосфена я также в целом согласен. Хотя мне и внушает уважение то упорство, та храбрость и та убеждённость, и то свободолюбие, с которыми он отстаивал свои идеалы, следует признать, что подчинение Македонии было единственной перспективой для Греции, ибо в противном случае она бы, и вправду, погибла от междоусобий. Так что цели Филиппа и Исократа были более прогрессивными и политически мудрыми, чем цели Демосфена и его сторонников. Поэтому Демосфен, как верно замечает Данилевский, был близоруким политиком.

О Теодорихе Великом Николай Яковливич пишет: «Одним из наиболее способных к цивилизации, одним из наилучше одаренных германских племен, разрушивших Римскую империю, были, конечно, готы. Они проникли в Италию и образовали могущественное царство, во главе которого стал один из мудрейших и благонамереннейших государей, когда-либо царствовавших, Федорик. Он поставил себе, по-видимому, самую благородную и гуманную цель - слить победителей с побежденными, привить к первым римскую цивилизацию. Что же оказалось? Готы, находясь в слишком близких отношениях с цивилизацией Рима, не могли развивать своих национальных начал, будучи подавлены ее блеском, а усвоить себе чуждую - также не усвоили и вместе со своею народностью потеряли и свою политическую силу».56

Действительно, король остготов Теодорих Великий проводил политику сближения остготской и итало-римской культур. А по Н. Я. Данилевскому такая политика была ошибочной, ибо готы вместо того, чтобы развивать самобытные начала, заимствовали путь развития у «чуждой» Римской цивилизации, что привело к парализации и бесплодию собственно готской культуры.

Что касается римлян, то о них учёный пишет: «Сами римляне, покорив, как обыкновенно говорится, мир, правильнее же бассейн Средиземного моря и европейское прибрежье Атлантического океана, насильственно передавали свою цивилизацию покоренным ими народам. Но им это удалось не лучше их предшественников».57 А в другом месте продолжает: «Система гражданского права, выработанная римскою жизнью, составляет до сих пор недосягаемый образец. Не имеет себе также ничего подобного величие политического здания, созданного небольшим римским народом, который, жертвуя всем носимому им в душе идеала вечного государства, умел привить дух свой стольким чуждым народностям, заставить их поклоняться его идолу и даже признать этого идола своим».58

В самом деле, древние римляне создали своего рода образец имперской государственности, образец национальной имперской идеи. Они смогли не только завоевать покорённые ими народы, но и передать им свою культуру, свой образ жизни и свой имперский дух. Это происходило постепенно по мере пожалования Римом гражданства покорённым народам. Тут Данилевский совершенно прав. Что же касается римского права, то что тут говорить? Это недосягаемый классический образец древней юриспруденции.

Данилевский довольно мало пишет о культуре доэллинистической Греции. Единственное, что мне удалось найти у него о ней, так это следующую фразу: «В отношении идеи красоты греческий мир дошел, можно сказать, до крайнего предела совершенства. Греческое искусство сделалось достоянием всего человечества».

Сравнивая сознание греков и римлян и продолжая гнуть свою линию про вредность заимствований одной цивилизации у другой, нарушающих её самобытность, Николай Яковливич пишет следующее: «Но так как грекам не удалось передать своей цивилизации посредством завоевания, то не были ли они вознаграждены за это передачей ее римлянам, которые их завоевали? В некотором смысле - да, несмотря на сопротивление римских латинофилов. Какие плоды принесла бы римская цивилизация, если бы ей позволили обстоятельства самобытно развиваться, об этом никому не дано судить; но что Катон был прав, что его партия, стоявшая за самобытное развитие была партиею истинного, т. е. единственно возможного прогресса, что принятие чуждых греческих элементов или отравило, или по меньшей мере поразило бесплодием все те области жизни, в которые они проникли,- в этом едва ли может быть сомнение; и только в том, в чем римляне остались римлянами, произвели они нечто великое. В нравах и в быте - роскошь, изнеженность, страсть к наслаждениям, умерявшиеся у греков их эстетическою природою, на все налагавшею печать меры и гармонии, перешли у римлян в грубый разврат, которому (за исключением разве Вавилона) ни прежде, ни после ничего подобного не было. В науке и философии оказалось полнейшее бесплодие. Немногое, что было сделано в этом отношении в римское время, даже вне Александрии, было сделано греками же. Умозрительное, метафизическое направление греческого ума было, по-видимому, несвойственно людям латинской расы, и они были поражены бесплодием, когда из подражания Греции вступили в эту область. Между тем едва ли справедливо было бы сказать, что вообще дух научного исследования был несвойствен древнеиталийскому племени. По немногим остаткам от первобытной италийской - этрусской цивилизации можно, кажется, заключить, что этруски с успехом занимались наблюдением природы; есть основание, например, предполагать, что им известны были громоотводы. На то же указывают наблюдения над полетом птиц, над внутренностями животных, примененные пока к религиозным целям, к гаданиям о судьбе государства и частных лиц, но которые, при свете греческой, и особливо Аристотелевой, философии, могли бы привести к положительным физиологическим и вообще биологическим исследованиям, точно так же, как астрология и алхимия привели к астрономии и химии. Если б потомки этрусков продолжали следовать этому более свойственному их племени пути, римская наука не была бы, может быть, столь ничтожна и бесплодна. В пластических искусствах было лишь подражание греческим образцам, по большей части греками же производимое, между тем, как и в этом отношении в произведениях этрусков остались следы самобытного творчества, задавленные подражательностью. В драме и эпосе - латинская цивилизация завещала потомству лишь несколько цветов подражательной поэзии, далеко уступающей своему подлиннику и отличающейся только достоинством формы, без всякого оригинального содержания. Следовательно, и тут, собственно, передача не удалась; она была испробована, но оказалось невозможною, потому что осталась бесплодною.

Совершенно противоположные результаты мы там видим, где римские начала остались самобытными. Верность началам национального государственного строя сделала из Рима относительно самое могущественное политическое тело изо всех когда-либо существовавших. Правила гражданских отношений между римскими гражданами, перешедшие из обычая в закон и приведенные в стройную систему, положили основание науке права и представили образец гражданского кодекса, которому удивляются юристы всех стран. В архитектуре, где римляне своей аркой и куполом осмелились быть самобытными, они создали Колизей и Пантеон, стоящие наравне с лучшими произведениями греческого искусства. Наконец, в поэзии, там где она была отражением римской жизни, в одах Горация, в элегиях и в сатире, римляне расширили ее область. То же должно сказать и об отражении государственной жизни в науке об истории; и здесь Тацит стоит наравне с Фукидидом не как подражатель, а как достойный соперник».59

И действительно, когда речь идет об "античной культуре", подразумевается, как правило, некая совокупность греческой и римской культур. Однако говорить о подобной целостности можно только начиная с I в. до н. э.: в это время Рим уже в достаточной степени эллинизировался (Кнабе, Протопопова 1). А до того культурную общность Греции и Рима можно констатировать прежде всего в отношении сходных

государственно-политических форм и так называемого "полисного сознания".60 Такое единство полисного сознания является, как правило, основанием для типологического сближения греческой и римской культур в целом. Однако сами древние греки и римляне далеко не в такой степени осознавали свою общность: в Риме в III-II веках до н. э., когда происходило все более близкое знакомство с образцами эллинской культуры и греческим образом жизни, возникло достаточно упорное и жесткое противостояние защитников древних римских традиций и сторонников эллинизации

Рима.61 По мнению первых, греческая культура несла с собой губительное для старинных нравственных устоев "изменение умов".62

Борьба Катона Старшего во II в. до н. э. с "порчей нравов", истоком которой этот блюститель древней морали считал распространявшееся в кругах знати грекофильство и все большую эллинизацию римского образа жизни в целом, - наглядное, зримое воплощение конфликта "культуры авторитетов" (т. е. культуры, основанной на авторитете традиции) и культуры "авторов" (т. е. культуры, основанной на рефлексии нормы).63

Сходные установки полисного сознания отнюдь не обеспечивали полного "изоморфизма" и взаимопонимания греческой и римской культур: сам отмеченный конфликт - знак существенной разницы между ними. Римляне в первоначальный период усвоения и освоения всего греческого, как, впрочем, и позднее, воспринимают эллинов прежде всего как мастеров по части всяческих искусств, "хитроумных софистов", народ образованный, но "изнеженный" и "развращенный"; греки видят в римлянах грубых, непросвещенных завоевателей.64

Про то, как римляне прививали свою культуру покорённым ими народам, Данилевский рассуждает: «Они (римляне) уничтожили зачатки самобытной культуры там, где она была (как, например, в друидической Галлии, на место их завели города, как бы колонии римской жизни и римского быта, но нигде не возбудили цивилизации, которая, сложившись из народных элементов (галльских, иберийских, иллирийских, нумидийских и других), имея своим органом национальный язык, приняла бы римскую форму и римский дух. Все вековое господство Рима и распространение римской цивилизации имели своим результатом только подавление ростков самобытного развития. Все немногие ученые, художники, писатели, которые родились и жили не на национальной римской почве, были, однако же, или потомки римских колонистов, или облатинившиеся туземцы из высших классов общества, которые не имели и не могли иметь никакого влияния на массу своих соотечественников.

Такой результат, может быть, приписываем тому, что римская культура передавалась не путем свободного сообщения благ цивилизации, а путем насильственного покорения, уничтожившим вместе с политической независимостью и всякую национальную самодеятельность. В этом есть, без сомнения, доля правды, но далеко, однако же, не вся правда, как показывают приведенные уже примеры и как покажут те, которые еще будут приведены. Одними из наиболее способных к цивилизации, одним из наиболее одаренных германских племен, разрушивших Римскую империю, были, конечно, готы. Они проникли в Италию и образовали могущественное царство, во главе которого стал один из мудрейших и благонамереннейших государей, когда-либо царствовавших, Феодорик. Он поставил себе, по-видимому, самую благородную и гуманную цель - слить победителей с побежденными, привить к первым римскую цивилизацию. Что же оказалось? Готы, находясь в слишком близких отношениях с цивилизацией Рима, не могли развивать своих национальных начал, будучи подавлены ее блеском, а усвоить себе чуждую - также не усвоили и вместе со своею народностью потеряли и свою политическую силу. Еще около трех столетий продолжал сгущаться мрак варварства в Европе, чтобы под тенью его успели окрепнуть своеобразные начала вновь возникающего культурно-исторического типа и чтобы тип этот мог начать безопасно пользоваться плодами исчезнувшей цивилизации, которая из дали прошлого не могла уже действовать с такой силой соблазна, как при непосредственном прикосновении».65

Я сомневаюсь, что римляне, как утверждает Николай Яковлевич, уничтожив самобытные культурные начала, покорённых ими народов, не смогли в полной мере привить им собственной культуры. Ведь ко времени падения Западной Римской империи среди коренного населения провинций данного государства уже не было разделения на римлян и неримлян (галлов, иберов, италиков и т.д.), а было коренное галло-римское, римско-италийское, римско-иберское и т.п. население с одной стороны и пришлые германцы с другой. Поэтому здесь я сомневаюсь насчёт данного утверждения Данилевского.

2.3 Трактовка Античной истории О. Шпенглером