Размещено на http://www.allbest.ru/

Античность и современные исторические школы

Содержание

Введение

Глава 1 Изучение Античности в марксистской исторической науке

• 1.1 Марксизм как историческая школа
• 1.2 Взгляды Карла Маркса и Фридриха Энгельса на Античность. Истоки марксистской исторической мысли
• 1.3 Достижения советской исторической науки. Перегибы и упущенные возможности
• Глава 2 Греко-римский мир в трудах сторонников цивилизационного подхода
• 2.1 Общая суть цивилизационного подхода
• 2.2 Взгляд на Античность в работах Н. Я. Данилевского
• 2.3 Трактовка Античной истории О. Шпенглером
• 2.4 Греко-Римский мир в концепции А. Дж. Тойнби
• Глава 3 Античность и метод школы «Анналов»
• 3.1 Общая методология школы «Анналов» в работах Марка Блока
• 3.2 Анализ глобальной истории Средиземноморья по материалам трудов Фернана Броделя. Актуальность положений учёного для Античности
• Заключение
• Литература
• Приложение

Введение

марксизм школа советский цивилизационный

В нашей работе мы попытаемся рассмотреть и подвергнуть анализу различные школы и подходы к изучению истории древних обществ, в частности, Античного Греко-Римского мира, которые ныне оказывают влияние на исследования отечественных учёных и имеют значение для исторической науки в России и Восточной Европе.

В настоящее время в мире быстрыми темпами идут процессы Глобализации, в ходе которых стираются культурные различия между народами, политика и экономика государств всего мира становится тесно взаимосвязана в единую систему, а потоки информации свободно и беспрепятственно перетекают из общества в общество. Не избежала этого процесса и историческая наука. А наша страна полным ходом присоединилась к обозначенному процессу в 90-е годы теперь уже прошлого века. Для отечественной исторической науки это выразилось в широком проникновении западного влияния и активном заимствовании иностранных интеллектуальных течений. Крайне неоднозначный и вызывающий острые споры процесс интеграции российских культуры, образования и науки в глобальный мир последние 20 лет фактически стал определяющим направлением развития этих сфер жизни нашего общества.

Интеграция в глобальный мир есть не что иное, как следствие экономического и культурного влияния Западного мира на все остальные регионы планеты. Это проблема взаимоотношения центра и периферии, авангарда и арьергарда развития человечества. Процесс глобализации не имеет аналогов по масштабам, но нечто подобное в истории уже бывало неоднократно. Влияние более развитой с точки зрения социальной структуры, экономики и технологий цивилизации на ту или иную страну в условиях идейного, духовного и интеллектуального кризиса последней, который мы, безусловно, переживали последние годы, обязательно приводит к целому ряду противоречивых процессов, о которых трудно говорить с тем равнодушием, определённая доля которого всегда необходима исследователю. С одной стороны, такое влияние приобщает к достижениям авангарда, с другой - способствует потере народом своего лица, ведёт к росту зависимости от других стран, а, кроме того, не следует забывать, что превосходство цивилизации отнюдь не означает превосходство культуры, а тем более этики, и что ни один даже самый универсальный набор ценностей никогда не является абсолютной истиной и вечным двигателем прогресса. Сегодня прогрессивно одно, а завтра другое. А вот стержень национальной культуры, равно как и принадлежность данной культуры к тому или иному цивилизационному полю для всякой страны едины на все времена. Эти вещи не выбирают. Классическим следствием иностранного влияния являются с одной стороны слепое подражание, манкуртизм, а с другой - реакция, радикальная приверженность «самобытности», в отношении которой трудно добиться объективного и рационального подхода.

В связи с этим состояние отечественной исторической науки в современный период с точки зрения взаимодействия исторических школ и подходов можно охарактеризовать примерно следующим образом. На протяжении большей части прошлого века в гуманитарном знании России и Восточной Европы господствовал марксизм. Это определило крайне специфический и неоднозначный характер развития всего гуманитарного знания, в том числе истории Античного мира. После 1990-х годов монополия марксизма была подорвана, но полноценной замены ему отечественная наука выработать не смогла, и в Россию хлынул поток иностранных, преимущественно западных, влияний, учений и парадигм. Этот поток, в некотором смысле, отличался хаотичностью, смешением воедино разнородных понятий, и определённой неразборчивостью в выборе того, что следует заимствовать, а с чем следует быть осторожным. Например, под понятием «цивилизационный подход» в 1990-е годы нередко соединяли самые разные западные наработки, отличные от марксизма. Думаю, очевидно, что внедрение нового догматизма взамен старого, едва ли будет способствовать успешному развитию гуманитарного знания в нашей стране, а потому, говоря о «замене марксизму», я разумею совсем не поиск новой так называемой «национальной идеи». Речь идет всего лишь об элементарной способности отечественной науки самостоятельно вырабатывать школы и подходы, или по крайней мере по-своему творчески и критически осмыслять существующие интеллектуальные течения передовых стран. Если угодно, об умении самостоятельно формировать мейнстрим. Без этого гуманитарное знание любой страны обречено на скатывание в провинциальность и периферийность, на хождение в фарватере достижений тех центров, из которых научное сообщество той или иной страны заимствует парадигмы. А вот с этим, мне кажется, у нас наблюдаются некоторые проблемы.

Вот что пишет о современном состоянии умов в своей диссертации

«Концепция исторического развития в наследии русских и европейских основателей цивилизационного подхода» к.и.н. М. А. Емельянов-Лукьянчиков: «Отсутствие

единства мироощущения - одно из основных качеств современности. Религия, государство, культура - все это воспринимается в отрыве друг от друга, доводится до абсурда возвеличивания атомизированных частей бытия: идеал свободы превращается во вседозволенность, эстетика - в искусство ради искусства, национальное чувство - в интересы «крови», экономика - в смысл человеческого существования, техника - в угрозу самому бытию. Одновременно попытка уйти от раздробленности сознания обращается в другую крайность - смешение религий, государств, языков и культур: мир превращается в глобальное, экуменическое сообщество стандартизированных личностей, поначалу мечущихся между двумя

этими крайностями, но теперь, все чаще, успокаивающихся на своем упрощенном и обесцвеченном идеале»1.

Между тем, роль парадигмы в гуманитарном научном исследовании не подлежит сомнению. Принадлежность к школе даёт историку чёткие и ясные ориентиры, исходя из которых он выбирает для своих научных изысканий тот или иной круг вопросов, отдаёт предпочтение тем или иным приоритетам. Конечно, всегда существуют учёные, чьи взгляды не вписываются ни в одну из существующих парадигм, или исследователи, не имеющие ясных предпочтений подобного рода. Однако, следует отметить, что позиция первых, как правило, является синтезом различных известных подходов, а вторые часто подвержены влиянию мейнстрима. Кроме того, наиболее яркие прорывы в гуманитарном научном знании, как правило, во многом обязаны глобальным интеллектуальным течениям, положившим начало научной школе.

В сложившейся ситуации анализ, систематизация и изучение истоков ключевых исторических школ приобретают важный характер. Без этого представляется просто невозможным элементарно разобраться в том многообразии парадигм, с которыми нам приходится иметь дело, и, что не менее важно, выработать единую сбалансированную картину мира. А если её нет, у нас неминуемо возникнут трудности в постижении мира. В этом и заключается актуальность нашей работы.

Мы рассмотрим три основных парадигмы научной мысли: марксизм, цивилизационный подход и школу «Анналов». Корни всех этих учений уходят во вторую половину XIX и первую половину XX века. Разумеется, с тех пор появилось немало других направлений, быть может, имеющих мощный потенциал и уже сказавших своё слово в науке. Но всё же, мы полагаем, что решающее влияние на становление современной исторической науки оказали именно направления, рассматриваемые нами. Особенно, если брать изучение древних обществ в России и Восточной Европе.

В нашем исследовании я использовал аналитический и сравнительно- исторический методы. Первый заключается в том, чтобы разделить сложный вопрос на ряд подчинённых вопросов, чтобы облегчить исследователю его труд. Второй основан на сравнении феноменов через аналогию и определении их сходств и различий. Наша тема является историографической по своей сути. Поэтому анализ историографии мы даём в основной части нашей работы. Целью является определение сущности и характерных особенностей разных школ и подходов на примере основных трудов их ярких и типичных представителей, поиск в этих подходах сильных и слабых сторон, общих черт и фундаментальных противоречий. Также нам интересны методологические возможности разных школ, и то, насколько они были реализованы. В качестве задач мы поставили поочерёдное рассмотрение с этих позиций всех обозначенных выше школ, выявление их сходств и различий, сильных и слабых сторон применительно к тем или иным вопросам, их преемственности и разногласий.

Предметом являются исторические школы. Объектом - концепции ярких представителей данных направлений мысли.

Глава 1 - Изучение Античности в марксистской исторической науке

1.1 Марксизм как историческая школа

Наш разговор о современных исторических школах, имеющих отношение к истории Античности, мы начнём с разбора такого глобального течения, как Марксизм. Данное учение оказало значительное влияние на научные изыскания и зарубежных, и, особенно, отечественных учёных, в том числе в вопросах изучения древних обществ. Почему мы решили начать именно с марксизма? Ответ прост: потому что на его положениях до сих пор во многом строится Отечественная наука,

и многие отечественные историки до сих пор являются убеждёнными марксистами. Поэтому вне зависимости от того, на чью сторону встанет тот или иной историк в споре о том «устарел Марксизм или нет?» в современной России данное учение по- прежнему живо и сохраняет значительные позиции, очень неохотно уступая их другим, преимущественно западным, подходам в интерпретации научного знания.

В нашей стране учение Карла Маркса и Фридриха Энгельса известно хорошо, и это освобождает нас от повторения его положений. Для нашей работы гораздо важнее определить фундаментальный вклад марксизма в историческую науку вообще, и в антиковедение в частности, его специфические особенности, как исторической школы, рассматриваемый им в первую очередь круг проблем и актуальность для наших дней, его преимущества и недостатки, сильные и слабые стороны. Также мы постараемся затронуть идею возможностей синтеза достижений марксизма с позитивными наработками других школ.

Сам Фридрих Энгельс в своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» описывает характер своего подхода к истории следующим образом: «Согласно материалистическому пониманию, определяющим моментом в истории является в конечном счете производство и воспроизводство непосредственной жизни. Но само оно, опять-таки, бывает двоякого рода. С одной стороны - производство средств к жизни: предметов питания, одежды, жилища и необходимых для этого орудий; с другой - производство самого человека, продолжение рода. Общественные порядки, при которых живут люди определенной исторической эпохи и определенной страны, обусловливаются обоими видами производства: ступенью развития, с одной стороны - труда, с другой - семьи. Чем меньше развит труд, чем более ограничено количество его продуктов, а следовательно, и богатство общества, тем сильнее проявляется зависимость общественного строя от родовых связей. Между тем в рамках этой, основанной на родовых связях структуры общества все больше и больше развивается производительность труда, а вместе с ней - частная собственность и обмен, имущественные различия, возможность пользоваться чужой рабочей силой и тем самым основа классовых противоречий: новые социальные элементы, которые в течение поколений стараются приспособить старый общественный строй к новым условиям, пока, наконец, несовместимость того и другого не приводит к полному перевороту. Старое общество, покоящееся на родовых объединениях, взрывается в результате столкновения новообразовавшихся общественных классов; его место заступает новое общество, организованное в государство, низшими звеньями

которого являются уже не родовые, а территориальные объединения, - общество, в котором семейный строй полностью подчинен отношениям собственности и в котором отныне свободно развертываются классовые противоречия и классовая

борьба, составляющие содержание всей писаной истории вплоть до нашего времени». 2 Таким образом, главными специфическими особенностями марксизма, как исторической школы, следует считать его приверженность к экономическому детерминизму, представление о зависимости духовной культуры и политического устройства от социальной структуры, а социальной структуры от способа производства и организации экономики в тот или иной период истории. Исходя из этого вся история человечества, которую они считают единой, подразделяется марксистами на пять (или четыре - в зависимости от оценки «реального социализма» XX века) формации: первобытнообщинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая и социалистическая (?), каждая из которых имеет свои особенности, обусловленные экономикой и характерным для неё классовым антагонизмом, или его отсутствием в первом и последнем случае.

Марксизм имеет, как школа, то преимущество, что он хорошо разработан, по понятным причинам. Впрочем, на пользу ли эта «разработанность» научному знанию? И, тем не менее, марксизмом как ясной парадигмой были внесены и разработаны несколько полезных положений, заслуживающих внимания со стороны исследователя, а именно конфликтология разных социальных классов, экономический детерминизм, обусловленная экономикой стадиальная система. Конечно, все эти вещи разрабатывались с оглядкой на идеологию. Но, тем не менее, именно марксистские историки уделяли особое внимание, например, устройству римской виллы или изучению социальной структуры общества и положения низших классов. Вот, например, описание римского землевладения, взятое из статьи В. Д. Нероновой

«Социально-экономическое и политическое развитие ранней Римской империи».

«Латифундия - крупное поместье, в котором часть земель обычно лежала необработанной. По-видимому, латифундии возникли позже мелких и средних поместий. В эпоху республики крупное землевладение редко представляло собой сплошной земельный массив; чаще у крупного землевладельца было несколько имений средних и крупных размеров, причём каждое из этих имений являлось самостоятельной экономической единицей. Но возникали и очень крупные латифундии (размером до нескольких тысяч югеров), хотя о них мы знаем меньше, чем о виллах. Здесь преобладало натуральное производство, рассчитанное на удовлетворение потребностей господина и его многочисленных рабов. Главную роль играли хлебопашество и скотоводство, а виноградарство и оливководство практиковались, если позволяли природные условия. Кроме сельского хозяйства представлены были и ремёсла. Имелись рабы разных специальностей - врачи, плотники, кузнецы, валяльщики шерсти и др. В крупных латифундиях существовали гончарные мастерские, кузницы, а в некоторых - каменоломни и даже рудники. В латифундиях, кроме рабской силы широко использовался труд арендаторов и клиентов, то есть людей лично зависимых от своего патрона. Обычно латифундия была слабо связана с рынком. Внутри же латифундии складывались свои рынки, на которых обменивались сельскохозяйственные и ремесленные продукты не только крестьян-арендаторов, но и соседних крестьян.

Были и латифундии, где развивалось специализованное скотоводческое хозяйство, например в засушливых областях Южной Италии, - сальтусы. В отличии от других латифундий, сальтусы были связаны с рынком, поставляли войску лошадей, а городам - скот, мясо, шерсть, кожи, сыр. Иногда вели отгонное скотоводство. Многотысячные стада овец и крупного рогатого скота, табуны коней зимой паслись на равнинах Южной Италии, а в жаркую пору - в лесистых горных областях Средней Италии. Ни одна латифундия не охватывала сразу и те, и другие, поэтому крупные скотоводы арендовали государственные земли в разных природных зонах. Скот находился в попечении рабов-пастухов. К ним невозможно было применять систему мелочного надзора, как к рабам на виллах. Набирались пастухи из уроженцев воинственных племён - галлов, иллирийцев, фракийцев, которые были хорошими наездниками, умели обращаться с оружием и могли защитить стада от диких зверей и разбойников. Рабам-пастухам разрешалось иметь семьи, которые помогали им ухаживать за стадами. Надо заметить, что во всех случаях, когда говорят о семьях рабов в римском обществе этого времени, имеется ввиду лишь

фактическое сожительство рабов, допускавшееся господами; закон же семейных отношений рабов не признавал».3 В этом отрывке, конечно, преобладает позитивистская, описательная методика, но сам акцент на организацию производство и жизнь угнетённых сословий есть результат именно марксистского подхода к изучению древних обществ. Синтез позитивизма и марксизма, где первый нередко рядился в одежды второго, дополняя его, вообще характерен для позднесоветской исторической науки.

Изучая те или иные события марксизм всегда задавался вопросом в интересах каких социальных групп действовала та или иная политическая сила, каковы причины тех или иных социальных перемен, перехода от одного типа общества к другому, всегда ставя вопросы «почему?» и «кому выгодно?» Но приверженность догматической идеологии помешала реализации этого научного потенциала, перекосы вследствие идеологических симпатий нередко приводили к спорным, а порою абсурдным трактовкам истории. Чего стоит одно лишь утверждение, будто Римская империя пала в результате революции рабов и колонов, как считал И. С. Ковалёв. Но это не отменяет потенциала самого подхода, основанного на стадиальной системе, конфликтологии и экономическом детерминизме. Ведь марксистский подход содержит в себе элементы как структурализма (стадиальная система, обусловленная экономикой, предполагает наличие некоей объективной внутренней структуры для каждой формации), и конфликтологии, о которой уже было сказано.

Для иллюстрации этого тезиса приведу отрывок из статьи В. Д. Нероновой.

«Общие черты третьего периода древней истории» из сборника научных статей

«Упадок древних обществ». Говоря о тенденции перехода от Античности к Средним векам в эпоху поздней Античности В. Д. Неронова пишет следующее: «Сущность последнего периода в истории древних рабовладельческих обществ составляло проявившееся противоречие между достигнутым уровнем производительных сил и отстававшими от них производственными отношениями вместе со всеми сложившимися над ними надстройками. Возможности дальнейшего развития производительных сил в рамках рабовладельческих производственных отношений оказались исчерпанными. Это противоречие привело к разложению рабовладельческой формации.

Ко времени поздней древности повсеместно распространились - не только в классовых обществах, но и у окружающих их племён - выплавка стали. Стальные орудия (топоры, пилы, сошники, лопаты, ножи, долота, сверла и т. п.) повысили производительность труда в земледелии и ремёслах, а массовое применение стального оружия (мечей, кинжалов, наконечников стрел и копий, щитов, лат, поножей, шлемов и др.) усилило боеспособность войск.

Стальные орудия позволили вырубать леса и кустарники на больших площадях и отводить всё новые и новые территории под земледелие и скотоводство. Этот процесс интенсивно происходил в период поздней древности, например, в Центральной, Восточной, а к концу древности и в Северной Европе и вёл к быстрому росту народонаселения на «варварской» периферии за северными рубежами Римской империи. В Индии в первых веках нашей этой отвоёвывались у джунглей новые земли. В Китае строились новые ирригационные сооружения в ранее неосвоенных областях.

Усилившееся разделение труда и усложнение ремесленной технологии повысили качество изделий ремесла и позволили делать их более разнообразными. Так, появились посуда из прозрачного стекла и первые стеклянные зеркальца. Но многие технические изобретения не внедрялись в производство из-за недостаточной заинтересованности работников в производительности труда».4 В другом месте этой статьи В. Д. Неронова конкретно называет социальную группу, в интересах которой, с её точки зрения, произошёл переход к феодализму: «Исходя из современного уровня знаний, можно считать, что классом, покончившим с рабовладельческой формацией были предшественники феодалов. Земельные магнаты, эксплуатирующие внеэкономическим путём новообразующийся класс лиц, не лишённых собственности на средства производства, забирают в свои руки экономику общества, и переход к новому, средневековому феодальному обществу выражается или оформляется в переходе к новому, феодализирующемуся классу политической власти. Когда эксплуатация земельными магнатами нового низшего класса мелких земледельцев разных категорий завершается сосредоточением в их руках политической власти, начинается эпоха Средневековья».5 Как мы видим, марксистский подход содержит в

себе элементы как структурализма, так и конфликтологии. И это вполне естественно для данного направления. Ведь если стадиальная система, обусловленная экономикой, предполагает наличие некоей объективной внутренней структуры для каждой формации, то в рамках любой такой системы неминуемо должен существовать определённый конфликт между подсистемами. Однако марксизм сводит этот конфликт исключительно к экономике, к борьбе «угнетённых» против «угнетателей», «прогрессивных сил» против «реакционеров», а это, на мой взгляд, резко сужает потенциал данного подхода по отношению к заложенному в нём методу. Более того, марксизм произвольно переносит механизм конфликта между разными группами элит, обусловленный реальными экономическими и политическими разногласиями при наличии реальных возможностей их отстаивать (промышленная буржуазия и латифундисты в XIX веке, откупщики налогов из числа римских всадников и провинциальная знать в Древнем Риме, аристократия, церковь, королевская власть и городская верхушка в Средневековье и т. д.), на многочисленные, но обычно плохо организованные народные массы в их якобы закономерной борьбе против элиты и государственной власти. Кроме того, я полагаю, историки этого направления всегда недооценивали разногласия внутри разных групп правящего класса, по отношению к которым борьба низов часто носила второстепенный, и даже вспомогательный характер.

Для марксизма всегда была характерна политическая ангажированность вокруг проблемы классовой борьбы и эксплуатации высшими классами низших. При этом, я полагаю, в таком подходе присутствует определённое внутреннее противоречие. Ведь если тот или иной социальный порядок предопределён самим развитием экономики, производительных сил, орудий труда, и исходя из этого для него характерен тот или иной вид классового антагонизма наряду с определёнными формами культуры и политической жизни, значит этот социальный порядок происходит из недр жизни общества, его можно считать естественным для данной эпохи, а попытки его свержения в конкретный исторический период обречены на провал. Именно такой вывод, казалось бы, вытекает из марксистского подхода, равно как и то, что только отчуждение прибавочного продукта способно двигать развитие цивилизации. Но марксисты делают противоположный вывод: о несправедливости всех формаций, кроме социализма, и идут по пути идеализации первобытнообщинного строя, а также восстаний «угнетённых масс», какие, как правило, носили для мировой цивилизации разрушительный характер, и их поражение в сущности предопределено, исходя из логики исторической методологии самих марксистов. Ведь если даже признать наступление социализма неизбежным будущим человечества, то это не отменяет того факта, что невозможно изменить способ производства за короткий промежуток времени. На это требуются столетия, и орудием таких изменений в таком случае являются слепые силы исторического процесса, незаметно меняющие облик земли, организацию общества в сфере экономики и политики, изменения ментальности через изменение условий и смену поколений, а отнюдь не восстания рабов и крестьян, не стачки рабочих и не протестные памфлеты левых интеллектуалов.

Чтобы не быть голословным приведу пример того, какие отзывы оставил Фридрих Энгельс о первобытнообщинном строе в своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства»: «И что за чудесная организация этот родовой строй во всей его наивности и простоте! Без солдат, жандармов и полицейских, без дворян, королей, наместников, префектов или судей, без тюрем, без судебных процессов -- все идет своим установленным порядком. Всякие споры и распри разрешаются сообща теми, кого они касаются, -- родом или племенем, или отдельными родами между собой; лишь как самое крайнее, редко применяемое средство грозит кровная месть, и наша смертная казнь является только ее цивилизованной формой, которой присущи как положительные, так и отрицательные стороны цивилизации. Хотя общих дел гораздо больше, чем в настоящее время, -- домашнее хозяйство ведется рядом семейств сообща и на коммунистических началах, земля является собственностью всего племени, только мелкие огороды предоставлены во временное пользование отдельным хозяйствам, -- тем не менее, нет и следа нашего раздутого и сложного аппарата управления. Все вопросы решают сами заинтересованные лица, и в большинстве случаев вековой обычай уже все урегулировал. Бедных и нуждающихся не может быть -- коммунистическое хозяйство и род знают свои обязанности по отношению к престарелым, больным и изувеченным на войне. Все равны и свободны, в том числе и женщины. Рабов еще не существует, нет, как правило, еще и порабощения чужих племен. Когда ирокезы около 1651 г. победили племя эри и "нейтральную нацию", они предложили им вступить полноправными членами в свой союз, только после того как побежденные отклонили это, они были изгнаны со своей территории. А каких мужчин и женщин порождает такое общество, показывают восторженные отзывы всех белых, соприкасавшихся с неиспорченными индейцами, о чувстве собственного достоинства, прямодушии, силе характера и храбрости этих варваров».6 А между тем, если идеализация варваров и дикарей есть романтизм в чистом виде, то провозглашение естественного процесса развития первобытного общества в государство и пробуждения в нём первых ростков индивидуализма в результате естественного развития экономики процессом сугубо деструктивным вступает в прямое противоречие с научным потенциалом конфликтологии, экономического детерминизма и стадиальной системы, на которых базируется научная часть марксизма. Более того, автор встаёт в оппозицию к нравам эпохи, человеческой природе и прогрессу как таковому. Ведь далее Фридрих Энгельс пишет следующее: «Так выглядели люди и человеческое общество до того, как произошло разделение на различные классы. И если мы сравним их положение с положением громадного большинства современных цивилизованных людей, то разница между нынешним пролетарием или мелким крестьянином и древним свободным членом рода окажется колоссальной.

Но не забудем, что эта организация была обречена на гибель. Дальше племени она не пошла, образование союза племен означает уже начало ее разрушения, как мы это еще увидим и как мы это уже видели на примерах попыток ирокезов поработить другие племена. Все, что было вне племени, было вне закона. При отсутствии заключенного по всей форме мирного договора царила война между племенами, и эта война велась с той жестокостью, которая отличает человека от остальных животных и которая только впоследствии была несколько смягчена под влиянием материальных интересов. Находившийся в полном расцвете родовой строй, каким мы наблюдали его в Америке, предполагал крайне неразвитое производство, следовательно, крайне редкое население на обширном пространстве, отсюда почти полное подчинение человека враждебно противостоящей и непонятной ему окружающей природе, что и находит свое отражение в детски наивных религиозных представлениях. Племя оставалось для человека границей как по отношению к иноплеменнику, так и по отношению к самому себе: племя, род и их учреждения были священны и неприкосновенны, были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась безусловно подчиненной в своих чувствах, мыслях и поступках. Как ни импозантно выглядят в наших глазах люди этой эпохи, они неотличимы друг от друга, они не оторвались еще, по выражению Маркса, от пуповины первобытной общности. Власть этой первобытной общности должна была быть сломлена, -- и она была сломлена. Но она была сломлена под такими влияниями, которые прямо представляются нам упадком, грехопадением по сравнению с высоким нравственным уровнем старого родового общества. Самые низменные побуждения -- вульгарная жадность, грубая страсть к наслаждениям, грязная скаредность, корыстное стремление к грабежу общего достояния -- являются восприемниками нового, цивилизованного, классового общества; самые гнусные средства -- воровство, насилие, коварство, измена -- подтачивают старое бесклассовое родовое общество и приводят к его гибели. А само новое общество в течение всех двух с половиной тысяч лет своего существования всегда представляло только картину развития незначительного меньшинства за счет эксплуатируемого и угнетенного громадного большинства, и оно остается таким и теперь в еще большей степени, чем когда бы то ни было прежде».7 Исходя из подобного подхода, деятельность выдающихся людей древности также оказывается подчинена «классовому антагонизму». Даже когда речь идёт о древних реформаторах и философах, не говоря уже о государствах и людях, что ими правили, действуя по законам своего времени, нередко пестрят попытками модернизации древности. Зачастую, сторонники этой школы в оценках реформаторов и просвещённых правителей древности, обыкновенно, были склонны провозглашать их либо «друзьями народа», либо, напротив, его «врагами», и если в первом случае в положительных оценках правления будет присутствовать определённая модернизация истории, то во втором случае их деятельность подвергнется критике, не всегда обоснованной историческими реалиями.

Так, например, Л. М. Глускина в статье «Расцвет Афинской рабовладельческой демократии», разобрав положение женщины в Афинах интересующего её периода, описывает семейную политику Перикла следующим образом: «Не проводя никаких радикальных реформ в области быта, Перикл личным примером должен был сильно поколебать консервативные устои афинской семейной жизни. Женатый вторым браком на Аспасии, милетянке по происхождению, женщине, по всеобщему признанию современников, выдающегося ума, знаний и способностей, Перикл не только сделал свою жену другом и советником в своей политической деятельности, но и привлёк её к участию в теоретических собеседованиях на разнообразные темы науки, культуры, философии и политики, центром которых стал их дом. Широко распространившееся в это время просвещение, публичные лекции софистов, постановка морально-этических проблем на сцене театра, идеи об относительности существующих представлений о добре и зле, справедливом и несправедливом, сомнения в божественном характере, а следовательно и незыблемости институтов созданных людьми, всё это не могло не поколебать консервативные семейные устои.8

Мысль человеческая действительно может очень значительно опережать своё время. И в кругах философов идея несправедливости рабства или неравноправия женщин могла витать во всякую эпоху культурного подъёма и моды на философию и высокое искусство. Но надо понимать, что Перикл даже при желании не мог даровать женщинам равноправия в силу объективных особенностей того времени. Более того, саму идею женского равноправия люди того времени понимали совсем иначе, чем её понимаем мы. Для людей классической Греции было едва ли возможно считать, что женщина может, а тем более должна быть равна мужчине. Объективные условия тогдашней жизни диктовали необходимость патриархата. В тех условиях не только предоставление женщине равных прав было опасной утопией, но и сам взгляд на этот вопрос с современной точки зрения был едва ли возможен.

Философы в своих размышлениях о вечном, конечно, могли размышлять, в том числе о гендерном равенстве, в некотором смысле опережая своё время. Но даже в их случае большой вопрос, насколько их представления о равноправии соответствовали нашим нынешним представлениям. Намного позднее, уже в императорском Риме, Сенека критиковал рабство, призывал к гуманизму, но это не мешало ему самому быть рабовладельцем. Возникает вопрос: была ли критиками философами Античности рабства или бесправия женщин, действительными призывами к равенству, или же речь шла о проповеди гуманизма и отказа от наиболее архаичных, филистерских предрассудков?

Конечно, было бы неправильно на основании этой цитаты упрекнуть автора в отходе от принципа историзма. Однако, элемент модернизации истории здесь, безусловно, присутствует. Поскольку Перикл был для марксистской историографии «другом народа», марксистская историография не редко видела в действиях таких исторических личностей не действительное, а желаемое. Перикл же был человеком своего времени. Если античный политик позволял своей жене развиваться духовно и интеллектуально, это ещё не означает, что он хотел дать ей свободу в современном понимании этого слова, а уже тем более всем женщинам родного для него государства. Это могло быть проявление личных чувств, своеобразная тяга к экзотике, выборочный отказ от некоторых предрассудков своего времени. Однако марксисты желают видеть, чтобы прогрессивный политик был прогрессивен во всём, пытаясь «дорисовывать» на основе подобных фактов в программы прогрессивных деятелей Античности положения, характерные для последующих эпох. Кроме того, вероятно, Аспасия была гетерой. А этой социальной группе нравы древнегреческого общества отводили совсем иную роль, нежели основной массе «порядочных женщин».

Нечто подобное возникает и при знакомстве с оценками внутренней и внешней политике Афин при Перикле: «Если аристократическая оппозиция критиковала Перикла за угнетение союзников (что в целом было с её стороны демагогией) и призывала к тесному союзу со Спартой, порядки которой она превозносила, то усилившаяся в последний период правления Перикла радикальная оппозиция призывала к более жёсткому обращению с союзниками и к активной внешней завоевательной политике. В её программе отчётливо проявлялись отрицательные стороны рабовладельческой демократии, которая не только не отменила эксплуатацию и угнетение других народов, но и не могла существовать без них».9 В той же статье Л. М. Глускина ссылается на Фукидида, который писал:

«На словах это была демократия, на деле правление одного человека».10 Учитывая от факт, что Перикл происходил из рода Алкмеонидов, то есть одного из знатнейших родов Афин, уместно поставить вопрос: «Кем в первую очередь был Перикл, демократом по убеждениям или же гибким, прогрессивным с точки зрения методов управления аристократом, который использовал идеи демократии и симпатии демоса для борьбы с другими аристократическими родами и установления гегемонии своего семейства в родном полисе?» Марксистские историки, разбирая борьбу политических сил древности, сосредотачиваются на идейной и классовой стороне, по существу, игнорируя различие между реальными и декларативными целями тех или иных правителей и государственных деятелей древности. Их интересует «прогрессивность» или «реакционность» тех или иным процессов, событий, явлений, но они не всегда в достаточной мере глубоко анализируют интересы различных социальных групп и их лидеров, хотя вроде бы такой подход также вытекает из конфликтологии социальных классов. Для марксистского историка классы, прочие социальные группы и их интересы оказываются в конечном счёте подчинены неким общим закономерностям и процессам, а не наоборот.

В этом смысле, создавая справедливо положительный, хотя и несколько идеализированный образ Перикла, Л. М. Глускина вроде бы и понимает, но не вполне осознаёт сущность афинской рабовладельческой демократии. Ей хочется видеть в Перикле борца за свободу, а негативные черты рабовладельческой демократии она склонна приписывать суровому времени и одиозным настроениям незначительной партии радикалов. Однако цивилизация всегда строилась за счёт отчуждения прибавочного продукта (и открытие этого тезиса есть позитивная наработка марксистской школы), а значит любое общество, являющееся в свою эпоху авангардом цивилизации, должно быть построено на ограблении других стран, за счёт чего эта высокая культура только и может быть создана. Таким образом, применительно к Афинам Перикла, торговая и военная экспансия, неэквивалентный обмен, грубо говоря, прямое и косвенное ограбление других народов и территорий, и были источником их свободы, благосостояния и высокой культуры. Афинская рабовладельческая демократия, равно как и Древняя Греция вообще, говоря марксистским языком, была надстройкой созданного ею порядка, бывшим отдалённым предтечей колониализма. Учитывая масштаб достижений этого общества, а также то, что цивилизационный рост всегда сопровождался чем-то подобным (высокая культура возникает там, куда стекаются финансовые потоки), научные наработки марксистской школы невольно наводят на мысли, резко отличные от марксистской политической доктрины, даже при принятии общей методологии этой школы.

Также для марксизма характерно восприятие культуры, как второстепенного явления, и не слишком пристальное внимание к природно-географическому фактору. Они представляют человечество единым целым, разделённых лишь на эксплуататоров и эксплуатируемых, по существу игнорируя культурные и идейные различия между народами, считая их предрассудками и пережитками.

1.2 Взгляды Карла Маркса и Фридриха Энгельса на Античность. Истоки марксистской исторической мысли