Биография Вадима Леонидовича Цымбурского

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Оглавление

Введение

1. Биография Вадима Леонидовича Цымбурского

2. Политические взгляды Цымбуского

3. Цымбурский и Шпенглер

4. Геополитическое мировоззрение Цымбурского

Заключение

Библеография

Введение

1990-е годы для российского экспертного и политического сообщества ознаменовались открытием геополитики, ставшей одним из концептов, пришедших в рамках освоения западного политического наследия. В этот период понятие «геополитика» использовалось настолько же широко, насколько и размыто, что подчас оставалось не ясным его реальное смысловое содержание. Неопределенность понимания привела к откровенным спекуляциям на данную тему - для одних геополитика подменила собой международную политику, став универсальным определением для оценки природы мировых политических процессов, для других - оказалась в числе табуированных понятий, четко ассоциируемые с политическим наследием гитлеровской Германии.

На этом фоне Вадим Леонидович Цымбурский оказался одним из тех немногих ученых, кто смог не только ввести геополитику в фундаментальный научный дискурс, не отказываясь от её исторического наследия, но и дать дисциплине новую жизнь, органично укладывающуюся в контекст реалий современной России. Геополитика в том значении, в котором её понимал Цымбурский, выступала не глобалистикой или универсальным учением о международной политике, а конструктом, построенным на системных принципах, заложенных в него ещё отцами-основателями - то есть политико-пространственным мышлением, особой интеллектуальной парадигмой, основанной на синтезе представлений о политическом и географическом.

Геополитика по Цымбурскому оказалась не рудиментом политического мышления первой половины 20 века, не постмодернистской утопией конца столетия, а целостным научным подходом, актуальным окружающей его действительности и предназначенным для эффективного политического моделирования, волевого преобразования географических образов в политические феномены, позволяющие по-новому взглянуть на международные процессы мира после Холодной войны.

В ситуации, когда некоторые ученые и эксперты поспешили отказаться от учета географического фактора в политике, работы Цымбурского наглядно демонстрировали преждевременность и необоснованность подобных умозаключений. Более того, сама геополитика представала в них как явление одинаково значимое и для сферы политической науки и для реальной прикладной политики, как конструкт, прочно встроенный в систему научного знания и политической жизни.

1. Биография Вадима Леонидовича Цымбурского

Вадим Леонидович Цымбурский-филолог-классик, политолог. Родился в 1957 году во Львове, в 1976 г. поступил на филологический факультет МГУ. Выпускник классического отделения (1981). В 1987 г. защитил кандидатскую диссертацию по филологии. Работал в Институте США и Канады АН СССР, затем в Институте Востоковедения РАН. С 1995 г. -- старший научный сотрудник Института философии РАН.

Широкую известность В.Л.Цымбурскому принесла концепция "Остров Россия", которая привлекла внимание политологической общественности к его глубокому уму и оригинальному видению геополитической проблематики. Одновременно с этим в филологическом сообществе получили заслуженное признание его работы по гомероведению, этимологии, этрускологии.

Вадим Леонидович Цымбурский скончался после многолетней тяжелой болезни 23 марта 2009 г. 26 марта состоялись отпевание и похороны выдающегося ученого. Его тело покоится на Мало-Дубенском кладбище подмосковного города Орехово-Зуево.

В.Л.Цымбурский не имеет никаких привилегий рождения и происхождения. Наградив его необыкновенными дарами ума и красноречия, а также "инстинктом истины", как сказал о нем однажды Владимир Николаевич Топоров, судьба не позаботилась даже о минимальных "жилищных условиях", о поддержке среды и благоприятном расположении звезд. Детство в Коммунарске (ныне Алчевск) на Донбассе, отрочество в Могилеве, студенческие годы в общежитии, а в высказываниях прямота, парадоксальность и неожиданность. Так ошарашит встречного, готового лишь на близорукую и как бы безобидную всеядность, что тот задолго до следующей встречи на другую сторону улицы перейдет. Вадим Леонидович не освоил компьютера и свободного говорения на языках богатых иноземцев - условий выживания ученого в России последних двух десятилетий.

В МГУ В.Л.Цымбурский к счастью обрел учителя и покровителя, в котором таланты чрезвычайно нуждаются. Студенческими работами, дипломом и кандидатской диссертацией ("Гомеровский эпос и этногенез Северо-Западной Анатолии", МГУ, 1987) В.Л.Цымбурского руководил Леонид Александрович Гиндин, умерший в 1994 г. С ним вместе В.Л.Цымбурский написал первую книгу "Гомер и Восточное Средиземноморье". С 1984 г. после пяти лет классического отделения МГУ и трех лет аспирантуры там же В.Л.Цымбурский пишет и публикует работы, значительная часть которых была впоследствии поглощена более крупными трудами, в том числе совместными с учителем, и первой книгой.. Она вышла в 1996 г. в "Восточной литературе" через три или четыре года после написания по случаю отсутствия у издательства денег и в несколько урезанном виде.

Вадим Леонидович в конце 1980-х обратился к еще одной области - этрускологии. Здесь его собеседником и помощником был недавно (2007) скончавшийся в преклонных годах Александр Иосифович Немировский, историк раннего Рима и этрусколог. Он давал книги из свой богатой библиотеки, беседовал, разбирал догадки, рекомендовал первую статью по этрусской тематике в Вестник древней истории. Но вскоре занятия Цымбурского в этой области приобрели совершенно самостоятельный характер, а его глухими, правда, собеседниками, стали авторы новейших лингвистических трудов, прежде всего Г.Рикс.

После аспирантуры В.Л.Цымбурский оказался более или менее на улице, защиты почему-то три года не происходили, работы не было, как и жилья. От этакой бескормицы В.Л.Цымбурский попал в Лабораторию анализа и моделирования политических и управленческих решений Института США и Канады. И стал в качестве политолога заниматься геополитикой уже не на пространстве Балкан, Анатолии и всего Восточного Средиземноморья двух-трех тысяч лет до н.э., а в современности.

Именно Цымбурский придумал нам «Остров Россия». Причину, по которой стоит жить в современной России. А сам долго жить не смог - воздуху вдруг не хватило! Гении, они же как канарейки. Красиво поют, но им первыми не хватает кислорода. Получилось так, что с уходом гения места мы не просто осиротели. Наш Остров стал вдруг необитаем. Некому стало думать и заботиться о нем.

За рубежом Цымбурского называли «русским Хантингтоном». У нас при жизни его знали немногие. С точки зрения геополитики их Хантингтон, и наш Цымбурский ушли почти одновременно. Видимо, закончилась эпоха человека-глыбы, который мог размышлять масштабами цивилизаций. Пришло время людей-протеев, настырно требующих перемен. Они твердо знают, что всякая философия избыточна. Ведь истина возникает сама - прямо на экране телесуфлера.

Как и подобает гению прошлых лет, Вадим Леонидович знал неприлично много. В том числе, множество всяких неожиданных научных дисциплин, а также живых и мертвых языков. К примеру, Цымбурский как-то написал грамматику этрусского языка, а также цикл работ по истории Трои, по городским революциям в России и скрытым тайнам библейского Армагеддона. И еще многое, многое другое, совершено невообразимое обычному уму.

К примеру, однажды он разыскал поучительное разночтение в определении «суверенитета» и сделал об этом интереснейший доклад - «Идея суверенитета в позднесоветском и постсоветском контексте». Разумеется, Цымбурский нашел этот казус в старых работах юриста Жана Бодена, написанных в конце XVI века по латыни и старофранцузски. А не в новых книжках по «суверенной демократии», изложенных гладко и без всяких ошибок. Так что средние умы могут быть спокойны за свои карьеры!

Как и положено настоящему философу, Вадим Леонидович Цымбурский работал в Институте философии РАН. В неброской должности старшего научного сотрудника. Это весьма характерно для судьбы подлинного гения, почему-то заведомо обреченного на нищету. Из книг о жизни замечательных людей мы часто узнаем, что «бытовая ипостась земного существования всегда трудна для одаренного человека». Но в случае с Цымбурским и одаренности и неустроенности хватало даже через край. Да, надо признать открыто, он не был кабинетный философ в модном костюме, изучивший Хайдеггера от аппаратной скуки...

«Мне приходится работать дома, а это тяжело. Я же живу вместе с мамой и ее двадцатью драными кошками в маленькой квартирке с видом на орехово-зуевское кладбище. Разумеется, иногда мне приходят в голову довольно мрачные мысли!..» Для мира гламура, тюнинга и эксклюзива это признание даже не приговор. Это даже не лузер!.. Это просто нигде - где-то по другую сторону атомной решетки. Только там должно быть место людям с несовременным размером ума. Одна только мысль - помочь такому Цымбурскому - могла свести обывателя с ума. Или даже лишить навсегда милости князя мира сего.

2. Политические взгляды Цымбурского

Сам выбор геополитики как сферы деятельности в ельцинские годы носил оттенок оппозиционности. Прежде всего, это указывало на нереалистичность и определенную беспреспективность самой задачи, с какой, собственно, и начинался ельцинский режим, государственность радикально реформируемой России -- обеспечить за счет сброса территорий окончательное «вхождение страны в Европу». Геополитика - не только евразийская, но и «островная» -- как бы привязывала российскую власть и российскую элиту к конкретным географическим границам нашей страны, обращала внимание элит и властей на то очевидное обстоятельство, что с распадом СССР Россия не приблизилась к Европе, но отдалилась от нее.

«Остров Россия», одновременно с признанием этой новой России, являлся вызовом ее элите, не умевшей и не желавшей мыслить геополитически, но сверявшей собственные планы и прожекты не столько с реалиями страны, которой эти элиты и были обязаны своей элитарностью, сколько с сиюминутными интересами. В ряде примыкающих к «Острову России» статей Цымбурский уже вполне четко ставит вопрос о «новой элите» страны, которая вполне спокойно могла бы принять, скажем, проект переноса столицы в Новосибирск -- подальше от европейских рубежей, поближе к реальному географическому центру государства.

Цымбурскому отвечали, что в настоящее время цивилизационная идентичность не задается географией. Он парировал этот аргумент, объявляя тех, кто по роду деятельности и интересов выламывается из «географической идентичности», «выбросом России», «антинациональным гражданским обществом». Ему давали понять, что современная элита не ходит по «земле», но парит по «воздуху», что на смену геополитике приходит геоэкономика, а она якобы транснациональна. В ответ он указывал на геополитические основания подлинной «экономики», и национально-цивилизационные основания подлинной «геополитики». В конечном итоге, геополитическая критика «новой элиты» приобретала, со стороны Цымбурского, все более заметную социальную направленность. Он брат под защиту человека глубинки, жителя маленького города, которого психологически, экономически да почти что и физически уничтожает открывшийся для глобальной информационной деревни и закрывшийся для своей собственной страны мегаполис.

Цымбурский стремился к тому, чтобы поддержать то самое движение, которое бы поставило во главу угла интересы глубинной городской России. Не России регионов, каждый из которых пытается самостоятельно, в отрыве от всей страны интегрироваться в глобальный мир, не России-Евразии, копящей силы перед новым имперским рывком на Запад, но России-острова, сознающей, с одной стороны, свою цивилизационную уникальность, и хранящей внутреннюю сплоченность, с другой.

Когда к власти пришел В.В. Путин, с одной стороны, полноценной смены элит в стране не произошло. В Кремле находился преемник Бориса Ельцина (что для Цымбурского всегда было очень значимым моментом в его отношении конкретно к фигуре Путина[1]), управление внутренней политикой осуществляли люди, которые спасли бывшего президента от импичмента и вероятного суда. Более того, как в определенной мере справедливо подчеркивает Окара, не слишком сильно изменилась и психология правящей элиты, особенно той ее части, что контролировала экспорт сырья в Европу.

Между тем, многое все-таки поменялось. Поменялась, прежде всего идеология режима. Теперь как раз при власти находились люди, которые говорили о геополитическом и социальном единстве России, о ее уникальности и независимости, о необходимости противодействовать как вызовам извне, так и аппетитам «оффшорной аристократии». Внешняя политика Россия, хотя и не без проблем, но, в конце концов, сдвинулась в том направлении, которое настойчиво рекомендовал Цымбурский в статье «Геополитика для евразийской Атлантиды». Она вполне зримо эволюционировала в сторону холодного оборонительного союза России с другими континентальными центрами Евразии с целью общего контроля над лимитрофными территориями и противодействия закреплению на этих пространствах США и их союзников.

У геополитики Цымбурского и в путинские годы еще годы еще оставался «оппозиционный» потенциал, но, следует сказать со всей определенностью, он заметно слабел. В первую очередь по причине того, что теперь именно в оппозиционных гостиных толпились те интеллектуалы, которые не уставали твердить о том, что Россия как целостная индустриальная держава не имеет перспектив, что российский Остров оторвался от магистрального пути мировой цивилизации, и выход из тупика -- исключительно на пути «возвращения в Европу», пускай даже ценой «сброса» новых территорий и опустошения глубинки. Было очевидно, что таких людей в оппозиции если не большинство, то именно они задают в ней тон, именно они произносят те слова, которые не решаются сказать их более осторожные соратники.

Наверное, страшная болезнь и связанные с ней обстоятельства во многом избавили Вадима Леонидовича от мучительного выбора в пользу или против власти. Он позволил себе в самом конце жизни этот выбор просто не делать. Последнее, что слышали из его уст о «путинщине» было следующее: этот режим плох, все имеющиеся ему альтернативы в настоящее время еще хуже.

Однако этой констатацией нельзя ограничиться. Не видя конкретно политической альтернативы существующему положению вещей в России, Цымбурский безусловно задумывался об альтернативе исторической. Протестный потенциал не ушел из его теоретических размышлений. Не став оппозиционером, он, безусловно, не превратился и в конформиста. Другое дело, что свои претензии к положению вещей в собственной стране он уже затруднялся высказывать на языке геополитики. Не случайно он все больше отдалялся от геополитической тематики (и даже так и не смог представить к защите докторской монографию «Морфология российской геополитики») и все больше сосредотачивался на размышлении о своем времени. На том, что он сам называл «хронополитикой российской цивилизации». Только в этой сфере он уже не претендовал на сугубую оригинальность, видя себя и свои труды скромным продолжением идей автора «Заката Европы», «великого Освальда», по определению самого Вадима Леонидовича.

Поэтому для того, чтобы четко представить себе политическое мировоззрение Цымбурского во всей его полноте, невозможно обойти стороной и увлечение автора «Острова России» творчеством немецкого философа Освальда Шпенглера.

3. Цымбурский и Шпернглер

Либеральная элита говорила следующее -- победивший, урвавший кусок пирога прав лишь потому, что он более силен, более жизнеспособен, более приспособлен к ситуации реального мира (под «реальным миром» понимался, естественно, «дикий рынок»). Если интеллигент начинал выдвигать к элите какие-то ценностные претензии, то он автоматически зачислялся в разряд лузеров, неудачников, тех, кто по самым различным качествам не вышел в победители. В общем, эта идеология бодро шествовала по России всю ельцинскую, а затем всю раннепутинскую эпоху, покуда она не нарвалась на стихийный бунт «неудачников», пенсионеров, недовольных монетизацией их льгот. Сразу после этого победители стали несколько стесняться своих побед.

Цымбурский с помощью Шпенглера сумел увидеть в нашей доморощенной философии «жизни» нечто большее, чем заурядную спесь «ловцов удачи» на поле рыночного беспредела - а именно некую внятно сформулированную претензию «власти» и «господства» сбросить себя обручи сковывающих их ценностей - причем ценностей самых разных: либеральных, социалистических, наконец, национальных. Не случайно, в то самое время, когда богатство и власть уверенно заявляли о своих правах, интеллектуалы стали рассуждать о конце Нового времени, о совершившемся в мире переходе к постмодерну, короче, о том, что «новой жизни» давно пора забыть о «старых ценностях», а поскольку ценностей «новых», постмодернистских еще не придумано, то следует позабыть и об идеальном мире как таковом. И, по-видимому, вспомнить о завете Телемской обители: «все позволено».

Ни Кромвель, ни Мухаммед, ни тем более Ленин не устанавливали демократии, Цымбурский и сам был менее всего озабочен либерализацией России. С его точки зрения, либерализм, равно как и консерватизм, -- своего рода верхушечные идеологии, и то положительное, и то отрицательное, что они могут с собой принести, обусловлены цивилизационной ситуацией, в какой они появляются. Если либерализм торжествует вслед за «городской революцией», он подчеркивает право каждого человека, каждого гражданина судить власть, проверять ее на совместимость с теми ценностями, которые данное сообщество считает приоритетными. Если либерализм венчает собой провал «городской революции», а это как раз и произошло, согласно Цымбурскому, в начале 1990-х в нашем Отечестве, тогда свобода неизбежно сведется к праву власти властвовать, праву правящего сословия не нести никакой ответственности перед большей частью населения своей собственной страны.

Цымбурский очень ясно сознавал духовные приоритеты своего собственного интеллектуального сословия. Это сословие, конечно, не симпатизировало коммунизму и в целом крайне отрицательно относилось к тому режиму, который существовал в России до 1987 года. И тем не менее наиболее умные представители этого сословия понимали, что с гибелью коммунизма они очень многое потеряли - причем, не только в деньгах и в общественном статусе. Власть до 1991 года была какой угодно, она была тиранической, тоталитарной, замшелой - но она не была «бессовестной». Власть не считала, что имеет право на власть только потому, что она -- власть, потому что ее представляют наиболее сильные или приспособленные к господству человеческие особи обоих полов. Брежнев был каким угодно правителем: глупым, смешным, авторитарным, но он, разумеется, не считал себя вправе властвовать только потому, что ниспроверг всех своих соперников и оказался самым сильным среди них. И именно поэтому его режим, равно как и режим других коммунистических руководителей, был крайне чуток к любой интеллектуальной критике - власть могла уничтожить интеллектуала, но она не воспринимала его как малозначительную, презренную в сущности фигуру.

Но постсоветская власть мыслила себя совсем иначе, на ранних этапах она вообще не задумывалась о том, почему власть принадлежит ей, а не кому-либо еще. И не случайно сразу как только она начала об этом задумываться - эта власть немедленно начала тяготеть к какой-то крипто-сословности. Помнится, недавнему участнику избирательной гонки в городе Сочи уже было поручено придать официальный статус семье Романовых, казалось еще немного в конце 1990-х, и все руководители газовых и нефтяных концернов потянутся к дворянским титулам. Господство партии «жизни» на глазах обретало отчетливые политические формы, пускай в ее рядах было не так много подлинных наследников земельной аристократии.

Именно в этот момент Цымбурский и обращается к Шпенглеру, с тем, чтобы, переосмыслив его идею «городской революции», обнаружить выход для себя, своего сословия, для России в целом, да, пожалуй, и для всего человечества. Прочтение и перосмысление Шпенглера явилось для автора «Острова России» своего рода «азартной игрой с дьяволом» с целью доказать, что России - несмотря на все слишком очевидные реалии посткоммунизма, - а вместе с ней и всей истории человечества, уготована иная судьба, что дух, совершив обманный маневр, все-таки восторжествует над голой силой и властью, освободившейся от совести.

Чтобы оценить эту рискованную интеллектуальную игру Цымбурского со Шпенглером и со своим временем, нужно принять во внимание два момента. Во-первых, Цымбурский очень серьезно относился к хронологическим таблицам, приведенным в конце первого тома «Заката Европы». Вслед за немецким историософом он считал, что из всех существующих на сегодняшний день цивилизаций лишь Запад еще только клонится к своему закату, другие цивилизации свой закат уже пережили - поэтому ничего творческого - в социальном отношении - они родить уже не способны. Существует лишь одна цивилизация (Цымбурский делал определенные оговорки по этому поводу относительно Латинской Америки), которая несколько запоздала к приближающемуся финалу истории. Это -- Россия.

Возникновение российской цивилизации Цымбурский относил к XV веку, ко времени укрепления Московского государства и возникновения ее особой «сакральной вертикали» - идеи Руси как «Третьего Рима». «Сакральная вертикаль» - это сознание властью, окаймляющей собой определенную землю, своей особой избранности. В России это сознание рождается с монаха Филофея, который увидел Русь последним островком подлинного христианства, окруженным океаном неверия. Запад как отдельная «высокая культура», по Шпенглеру, возник примерно в 1000-1100 году. Поэтому, согласно шпенглеровской хронологии, российская история отстоит от западной примерно на четыре столетия. Выходит, сейчас мы переживаем свой XVII век - отсюда все усилия наших властей укрепить национальное государство в противостоянии антигосударственной и антимодернистской (но при этом считающей себя «постмодернистской») «либеральной фронде».

Интересно, однако, не это несколько механическое сопоставление XXI века с XVII, а то, что в отличие от Запада, по мнению Цымбурского, мы живем в ситуации не победившей, а фрустрированной Реформации. Что это значит реально? Реально это значит, что тот набор обязательств, которыми победившая в 1917 году «партия ценностей» обложила власть, провалился. Если Брежнев с Хрущевым обосновывали свою власть, условно говоря, «служением коммунизму», то Ельцин уже фактически ничем ее не обосновывал, воспринимая себя на заключительном этапе своего правления просто как царя, «царя Бориса». И челядь всячески ему в этом подыгрывала. Да, лично для Ельцина «шапка Мономаха оказалась тяжела», но ведь сама по себе игра в царя первого демократически избранного была далеко не случайной -- она соответствовала каким-то установкам народного сознания, да, вероятно, и не только народного. Помню, какое впечатление на нас с Цымбурским произвел цикл работ двух известных политологов, которые на полном серьезе доказывали насущную потребность либеральной России… в институте боярства. Под «боярами», впрочем, понимались руководители разного рода институтов и центров, питающихся за счет западных грантов.

Люди ельцинской России не ощущали, что являются своего рода винтиками в руках могущественной судьбы, которая их руками, но вопреки их намерениям ведет человечество к той самой точке Омега мировой истории -- жертвоприношению «духа» на алтаре «воли к власти».

Второй момент, который следует отметить в философских размышлениях Цымбурского, состоит в том, что он был убежден (и по-моему вполне справедливо), что наша большевистская Реформация закончилась провалом, и возвращения к ней ждать не следует. Русская Реформация выдохлась, ее «сакральная вертикаль» уже никогда не возвысится над Россией - и вину за это во многом следует возложить - вслед за «веховцами» - на русскую интеллигенцию, которая провела «городскую революцию», вооружившись крайне ущербной, духовно крайне ограниченной идеологией. Это все равно, говорил Цымбурский, как если бы в Германии XVI века победил не Лютер, а лейденские братья. Едва ли цивилизация, основанная на идеалах лейденских братьев, оказалась бы жизнеспособной и долговечной.

Означает ли неудача русской Реформации, что отныне «дух» должен быть приведен к повиновению «жизни» еще до окончательного разрешения судеб Запада и вместе с ним - всего остального, уже давно пережившего свой срок человечества? Не совсем - и вот здесь Цымбурский обращает внимание на ту эпоху духовной истории Европы, о которой Шпенглер во втором томе «Заката Европы» практически ничего не говорит. Термин «магическая Контрреформация» встречается в книге немецкого историософа один раз и относится исключительно к событиям, происходившим внутри византийской Церкви, которая, по Шпенглеру, являлась всецело произведением магической культуры. Цымбурский обратил внимание, что те события, которые, согласно схеме «Заката Европы», объединяются под общей чертой: «Пифагор, Мухаммед, Кромвель», и которые сам автор «Острова России» свел воедино под общим термином -- «городская революция», могут протекать не только в виде радикального удара по прежнему миру со стороны приверженцев «новых ценностей». Они могут происходить также иначе: новая эпоха может прийти в старых одеждах, маскируясь под возвращением к неким забытым идеалам аграрно-сословного времени. Обращаясь не к новой, Реформационной, а к старой «сакральной вертикали». В этом случае мы имеем дело с тем феноменом, который в западной историографии именуется Контрреформацией.

Итак, Реформация оказывается не единственным вариантом религиозной трансформации традиционного общества в условиях «городской революции». Другой выход предлагает Контрреформация -- приспособление институтов старого аграрно-сословного общества к новой ситуации, рожденной распадом старых социальных связей. Контрреформация -- это эпоха, когда общество судорожно пытается создать «нового человека» с помощью возвращения к старым идеалам. Таковой Контрреформацией было торжество конфуцианства в Китае или же период возникновения религии Бхагавад-гиты в Индии. Согласно Цымбурскому, после краха большевистской «городской революции» Россия обречена на ту или иную версию Контрреформации. Весь вопрос в том, какой она может быть.

В отличие от демократической Реформации, Контрреформация предлагает человеку новой «городской» эпохи частичную реабилитацию авторитета и иерархии. Наиболее неприятным вариантом нашего цивилизационного развития была бы та ситуация, когда верхушка общества отъединялась бы от населения какими-то символическими культурными барьерами -- условно говоря, когда правящее сословие выделяло себя за счет приобщенности к ценностям глобального общежития. Наилучшим же вариантом Контрреформации стало бы движение городского класса в союзе с национально-ориентированным предпринимательством, которое могло бы перенастроить «режим на домашние цивилизационные задачи, понимаемые в манере «либерального славянофильства»». Цымбурский в цитируемой статье о «городской революции», а потом еще в целом ряде текстов подробно разбирает возможную программу «русской Контрреформации». Но, главное, может быть, остается недосказанным: именно то, что Контрреформация позволяет вновь связать «партию жизни» некоей ценностной программой, только отсылающей уже не к постимперскому будущему, но к доимперскому прошлому России. Иными словами, к эпохе XVI-XVII веков, еще пронизанной грезами об уединенном от истории Третьем Риме или же об ушедшем под воду граде Китеже.

Мы видим, как органично геополитика сливается у Цымбурского с хронополитикой и вместе с ней с тем, что он вслед за Г.Б. Кремневым называл «гео-апокалиптикой». Идея «острова России» представала в его изложении не только как геополитическая концепция, но прежде всего как возможный лозунг российского контреформационного движения, способного бросить вызов укравшей у него победу в борьбе с большевистской Реформацией «партии жизни». «Дух» должен вновь заявить о своих правах, низвергнув ту силу, которая вышла на сцену российской истории, не дожидаясь законного часа своего появления. Но которая, тем не менее, должна - уже вполне своевременно - восторжествовать в глобальном масштабе.

геополитический цымбурский шпернглер социальный

4. Геополитическое мировоззрение Цымбурского

Первая полновесная книга Цымбурского «Остров Россия. Геополитические и хронополитические работы. 1993-2006» вышла лишь в 2007 году. Идеологически работы Цымбурского были в одинаковой степени неприемлемы как для либералов, чей бессмысленный и абсурдный европеизм вкупе с общечеловечностью он последовательно критиковал с 1993 года, так и для патриотов розлива 1990-х, свято веривших в нео-СССР, мега-Евразию и прочие сверхнеобходимые сущности. Мало того, Цымбурский никогда не входил ни в «демократическую», ни в «патриотическую» линейки экспертов, которым охотно предоставлялись полные залы, печатные площади, нацеленные телекамеры и за которых… статьи сочиняли и сочиняют литературные негры.

И тем не менее, без преувеличения можно сказать, что именно работы Цымбурского, одинокого человека, жившего в Подмосковье с матушкой и 12 кошками определили весь стиль, всю логику геополитического мышления России в 2000-ные, язык и стиль не только теоретической геополитики, но и вполне практичной внешней политики и даже, частично, президентских посланий. Этот факт еще раз доказал, что Россия -- удивительная страна не разучившаяся еще получать удовольствие от подлинности, в частности подлинности интеллектуальной.

В чем состояла идея Цымбурского? Во-первых, как ни странно, Цымбурский отменил геополитику в геополитике, отказался от оперирования большими и нерасчленными географическими пространствами, которые якобы предопределяют геополитическое действие -- Суша, Море, Евразия, Степь, Лес, и обратился к тем политическим сущностям, которые в этом пространстве действуют. Эти сущности Цымбурский усмотрел в героях до той поры совсем иного, не геополитического, а культурно-исторического романа -- цивилизациях Освальда Шпенглера и Арнольда Тойнби. Одновременно с Цымбурским тот же мыслительный ход сделал Сэмуэль Хантингтон (статья «Остров Россия» вышла на два месяца раньше «Столкновения цивилизаций») и вся слава переноса цивилизационного подхода в геополитику, разумеется, досталась американцу с его гораздо более топорным и плакатным политизированием проблемы.

Цивилизации, по Цымбурскому, расположены на устойчивых геополитических платформах, однако географические свойства этих платформ ему довольно безразличны. Зато небезразличны свойства структурные, главное из которых -- непреодолимость границ между платформами. Ни одна цивилизация неспособна к устойчивому геополитическому действию на чужой платформе. России ничего не светит в Китае, Китаю в Индии, Европе в России, и всем вместе -- в мусульманском мире. Цымбурский рассаживает свой геополитический зверинец по непроницаемым клеткам, однако оставляет между этими клетками свободное пространство, которое и является объектом «питания» этих зверей, одновременно разъединяет и соединет их.

Самое крупное из этих межцивилизационных пространств по Цымбурскому -- Великий Лимитроф, пояс территорий, охватывающих границы России в Восточной Европе, Закавказье, на Среднем Востоке и в Монголии и Манжурии. Россия геополитическими приливами то втягивает в себя это пространство, организуя его под себя, то наоборот, отхлынувшая русская энергия оставляет это межцивилизационное пространство обнаженным и открытым для чужого геополитического действия (как это, например, произошло сейчас). Почему это происходит? Да потому, что мнимо равнинные и сухопутные люди России на самом деле живут на геополитическом «острове» и воспринимают окружающее нас межумочное пространство как своеобразные геополитические проливы.

Здесь Цымбурские вводит самый важный элемент своей геополитической сказки -- понятие Острова России. «Россия не царство, а часть света» говорил Петр I. Россия не часть Европы, Евразии или чего-то еще, а отдельный специальный замкнутый на себя «материк», то есть, по сути, остров, говорит Цымбурский с характерным для него великолепным пренебрежением к географии. Многочисленные малые и средние народы, мельтешащие у границ России, -- это не более чем флора и фауна вод, которые омывают «островную» часть русской цивилизационной платформы.

На этом острове, заселенном почти исключительно русскими, еще толком не освоенном, особенно в своей восточной части, Россия и русская цивилизация находятся в полной безопасности, никто нас отсюда не достанет. И самую большую геополитическую ошибку, которую только могла сделать Россия, это вновь и вновь пытаться заняться «похищением Европы», которым наша империя увлекалась весь XVIII, XIX и добрую часть ХХ века. В период между 1945 и 1991 годами наше «похищение Европы» дошло до максимальных пределов, «железный занавес» разорвал Европу пополам, Россия краешком задела уже не только Лимитроф, но и часть коренной европейской «платформы». И это наступление за отведенные цивилизацием пределы было наказано историей -- Россия сжалась сильнее, чем когда бы то ни было, практически до границ середины XVII века.

И вот здесь, с этой констатации сжатия русского пространства до непривычной нам плотности, и начинается, собственно говоря, доктрина Цымбурского легшая в основу цивилизационного и геополитического мышления России в начале XXI века. Доктрина, сыгравшая свою объективно спасительную роль вне зависимости от научной верности или неверности её содержания (хотя понятие верификации к политическим сказкам вообще применимо лишь с известной долей условности).

Царивший в 1990-е «мейнстрим» геополитической и внешнеполитической мысли и в своей торжествующей либеральной и в своей реактивно-оппозиционной части одинаково был основан на тезисе о несамодостаточности, геополитической ублюдочности современной России «в границах Московского царства». Для либералов это было очевидно, поскольку их аксиомой было вхождение в Европу «хоть тушкой, хоть чучелком», хоть по губерниям. Но столь же очевидно это было и для многочисленных постсоветистов и евразийцев. Первые рассматривали Россию в качестве неполноценного образования без регионов, составлявших СССР, вторые непрерывно пытались изобрести альянсы, то с Китаем и Индией, то с Японией и Германией, чтобы совместными континентальными усилиями опрокинуть главного врага - США. При этом на полном серьезе обсуждалась тему уступки разных российских территорий, например Курил или Калининграда в обмен на «альянс».

И только Цымбурский, сперва в практически полном интеллектуальном одиночестве, предложил осознать современное геополитическое положение России как уникальную удачу, как сброс лишних обязательств, как свободу от того, чтобы куда-либо «вступать» и к чему-либо «стремиться». Как уникальную возможность для России и русских проявить заботу о себе. Гипотеза Цымбурского о замкнутости и непроницаемости цивилизационных платформ одновременно избавляла и от излишнего страха по поводу внешнего вторжения и от излишнего рвения в деле воссоединений и присоединений чуждых земель. Цымбурский, фактически провозгласив тезис «Россия одна» обосновал тем самым возможность русского геополитического изоляционизма. Если и не как абсолютной доктрины, то хотя бы как той печки, от которой можно плясать, не заискивая не перед какими союзами и альянсами.

Далее, тезисы Цымбурского дали блестящее геополитическое основание для той переоценки территорий, которая произошла под влиянием взрывного роста цен на энергоносители. Ценность утраченных «лимитрофных» территорий для России оказалась сильно занижена (здесь главным предметом беспокойства стала опасность формирования из лимитрофов санитарного кордона с тенденцией превращения в санитарную империю), а вот ценность внутренних регионов, регионов на которых, как оказалось, основано всё доступное еще России экономическое могущество, напротив - резко повысилась. Именно Цымбурский вновь актуализировал программу обращения к «своему востоку», которую первым сформулировал в рамках своей чрезматериковой доктрины Семенов-Тянь-Шанский.

Трудно сказать, какая из этих мыслей Цымбурского, обильно приправленных тонкими и часто парадоксальными историческими, культурологическими и даже филологическими соображениями, оказалась наиболее важной и содействующей изгнанию пугающих призраков 90-х. Это, все-таки тезис о полноценности действующего геополитического субъекта, современной России, и о не просто возможности, а оптимальности действий этого субъекта в одиночку, а не в составе каких-то сложных альянсных схем. Это защита самодостаточности России и необходимости ставить именно её, а не какие-то региональные или общечеловеческие интересы на первое место.

Именно эти идеи, кстати, были ключевыми для становления младоконсервативно-националистического дискурса и переворота, произведенного им в российской идеологии и политике между 2003 и 2007 годами. Переворота, сделавшего возможным и отказ власти от риторики «реформ», и переход на внешнеполитический язык «мюнхенской речи», и отказ от заискивающего поиска альянсов в пользу политики с позиции силы или, хотя бы, её демонстрации. Цымбурский являл собой пример редкого политического мыслителя чьи идеи нашли признание и воплощение при жизни, то есть пример действительно оказавшейся успешной смыслократии (к сожалению, это торжество было недолгим, как раз тогда, когда дела пошли "по Цымбурскому" сам Вадим Леонидович оказался при смерти).

Не надо недооценивать значения таких смысловых побед в споре интеллектуалов. Именно торжество той или иной точки зрения в казалось бы самых отвлеченных дискуссиях ведет, в довольно близком итоге, и к смене парадигм государственной политики. Ведет потому, что именно интеллектуалы в современном мире, нравится это кому-то или нет, создают инструментарий мышления, разрешают или запрещают всем, в том числе и власти, думать определенным образом и в определенном направлении. И не будь в нашем интеллектуальном поле Цымбурского политика России в 2000-ные так и свелась бы к серии бессмысленных поисков «на кого бы опереться» и блужданий от одного затратного альянса к другому.

В 2000-ные интересы Цымбурского всё более смещались от геополитики в хронополитику, то есть к формированию не пространственных, а исторических стратегий для русских, и даже в апокалиптику (что для уважающего себя русского мыслителя вполне естественно и даже необходимо). Причем и здесь в основе построений Цымбурского лежит тезис о непреходящей ценности России. Ценности, которую нельзя позволить релятивизировать ни в культурологической, ни в геоэкономической, ни даже в в религиозной православной риторике. Для Цымбурского были категорически неприемлемы построения «коли мир неблагоприятен для России, как целого, значит с нею, как таковой, и не следует связывать стратегические виды». Он последовательно показывает безумие проектов «будем проповедовать православие китайцам», или «смерть России еще не означает конца русского мира».

Цымбурский вполне последователен -- ликвидация России как геополитического острова будет означать смерть русских как нации и носителей цивилизационного типа, смерть русских как нации будет означать прекращение русского мира и на эту тему нельзя строить никаких иллюзий. Научные и интеллигентные формулы геополитика здесь звучат настоящим «Ни шагу назад!», как нельзя более уместным в наше время, когда трусость так привыкли выдавать за стратегию.

Пафос Цымбурского -- это предупреждение от размена России в больших мировых (читай -- глобалистских проектах), от превращения России в функцию от очередной мирсистемы, будь то либеральной или православной. «Катехонт безблагодатен» периодически сердито замечает Цымбурский в ответ на сменившие либеральную трескотню о «вступлении в мировое сообщество» разговоры о миссии России как вселенской защитнице Православия, обиженных и оскорбленных от американской империи зла. Россия должна защищать не других, а себя, и тогда она защитит, кстати, Православие как свою веру самым надежным способом.

В основе нового цикла идей Цымбурского - полномасштабная контрреформация, то есть уход России от парадигмы модерной, городской, европейничающей цивилизации, внедренной большевизмом, к ценностям традиционной для русских православной цивилизации. Не только традиционной, но и позволяющей уйти, отойти в сторону от катастрофы в которую вползает Запад вместе с разрушением модерна. У русских нет и быть не может оснований участвовать в катастрофическом конце западного демоночеловека - ни в качестве его соратника, ни в качестве его противника, ни даже в качестве его спасителя.

Заключение

Царивший в 1990-е «мейнстрим» геополитической и внешнеполитической мысли и в своей торжествующей либеральной и в своей реактивно-оппозиционной части одинаково был основан на тезисе о несамодостаточности, геополитической ублюдочности современной России «в границах Московского царства». Для либералов это было очевидно, поскольку их аксиомой было вхождение в Европу «хоть тушкой, хоть чучелком», хоть по губерниям. Но столь же очевидно это было и для многочисленных постсоветистов и евразийцев. Первые рассматривали Россию в качестве неполноценного образования без регионов, составлявших СССР, вторые непрерывно пытались изобрести альянсы, то с Китаем и Индией, то с Японией и Германией, чтобы совместными континентальными усилиями опрокинуть главного врага - США. При этом на полном серьезе обсуждалась тему уступки разных российских территорий, например Курил или Калининграда в обмен на «альянс».

И только Цымбурский, сперва в практически полном интеллектуальном одиночестве, предложил осознать современное геополитическое положение России как уникальную удачу, как сброс лишних обязательств, как свободу от того, чтобы куда-либо «вступать» и к чему-либо «стремиться». Как уникальную возможность для России и русских проявить заботу о себе. Гипотеза Цымбурского о замкнутости и непроницаемости цивилизационных платформ одновременно избавляла и от излишнего страха по поводу внешнего вторжения и от излишнего рвения в деле воссоединений и присоединений чуждых земель. Цымбурский, фактически провозгласив тезис «Россия одна» обосновал тем самым возможность русского геополитического изоляционизма. Если и не как абсолютной доктрины, то хотя бы как той печки, от которой можно плясать, не заискивая не перед какими союзами и альянсами.

Сегодня благодаря Цымбурскому, геополитика заняла самостоятельную нишу в рамках российской научной традиции, охватывая сферы политологии и политической философии, а политико-пространственное моделирование стало одним из важных инструментов анализа явлений международной политики. И хотя периодически можно встретить скептическое отношение к пространственному пониманию природы политических процессов, его не следует истолковывать как свидетельство утраты геополитикой своих позиций. Напротив, её парадоксальные качества, основанные на сочетании одновременно высокого уровня концептуализации и инструментализации (а вместе с ней и прагматизации), позволяют геополитике оставаться в числе ключевых подходов к эффективному анализу текущих международных явлений

Библиография

Ильин М. В. Проблемы формирования «острова России» и контуры его внутренней геополитики / М. В. Ильин // «Вестник МГУ»- 1995- №1-С. 12.

Каганский В.Л. Советское пространство: конструкция и деструкция/ В.Л. Каганский // Иное. Хрестоматия нового российского самосознания. Т. 1. М., 1995.

Цымбурский В.Л. А знамений времени не различаете?/ В.Л.: Цымбурский // «Национальные интересы»- 1998-№1.

Цымбурский В.Л. Цивилизация -- кто будет ей фоном? // Цымбурский В.Л. Россия -- Земля за Великим Лимитрофом: цивилизация и ее геополитика. М., 2000.

Яковенко И.Г. Российское государство, границы, перспективы. / И.Г. Яковенко -Новосибирск, 1999.

Григорьев О.В. «Внутренняя геоэкономика» современной России/О.В.Григорьев // «Бизнес и общество»-1997-№1.

Цымбурский В.Л. Сверхдлинные военные циклы и мировая политика /В.Л. Цымбурский// «Полис»-1996- № 3.

Цымбурский В.Л. "Европа -- Россия": "третья осень" системы цивилизаций/В. Л. Цымбурский // «Полис»- 1997- №2.

Цымбурский В.Л. Циклы похищения Европы (Большое примечание к "Острову России") // Иное. Хрестоматия нового российского самосознания. М., 1995, Т. 2.

Размещено на Allbest.ru