Представляется не совсем точным мнение ряда специалистов о том, что после выхода советских войск из Афганистана американский политический истеблишмент сразу же свернул всяческую фактическую помощь и поддержку афганской исламской оппозицией. Напротив, по ряду аспектов и направлений, в особенности в плане военных поставок и моральной поддержки, данный процесс был интенсифицирован. Так, например, практически сразу же после ухода ОКСВА в ходе официальной беседы Дж. Щульц заявил Г. Хекматияру: «Мы восхищаемся вашим делом. США и президент Рейган будут продолжать помогать вам». Тем самым, как мы можем обнаружить, официальной препозицией внешнеполитического дискурса Вашингтона в указанный период продолжала оставаться доктрина моральной поддержки антиправительственной деятельности сил, располагавшихся на территории Афганистана. Не изменилась и концепция по отношению к официальному Кабулу, равно как и ведению боевых действий - Белый дом настаивал на доведении гражданской эскалации в Афганистане до победного конца со стороны исламской оппозиции. Поддержка осуществлялась регулярными визитами официальных военных и гражданских лиц американской стороны непосредственно на территории исламской оппозиции. Кроме того, сотрудники ЦРУ, а также представители Объединенного командования начальников штабов (далее - ОКНШ) США рассчитывали на создание в рядах полевых командиров объединенной руководяще группы верховного командования из числа наиболее успешных военачальников моджахедов. В тоже время, постепенно парадоксальным образом изменялась позиция руководства Соединенных Штатов в отношении личности лидера НДПА. Способность успешно отражать атаки боевиков и удерживать ситуацию не пребывавших под его контролем территорий повысило политический капитал М. Наджибуллы. Однако события конца 1990 - 1991 гг. в корне изменили ситуацию. Нарастание дезинтеграционных процессов в Советском Союзе, крах стратегии поддержки стран соцлагеря, наконец, наращивание американской стороной помощи моджахедским военизированным группировкам подточили стабильность коммунистического режима. Понимали это и многие сторонники НДПА.

Кроме того, после августовских событий позиция советско-российского МИДа резко изменилась - представлявший внешнюю политику в тот момент А. Козырев счел, что персона Наджибуллы, равно как и группы его сторонников «мешает» переговорному процессу, вследствие этого инициировал полное прекращение внешней поддержки правительства ДРА. К началу 1992 г. все советники были эвакуированы из Афганистана. После этого режим НДПА стал терять одну провинцию за другой, равно как и сам лидер Афганистана потерял последние остатки контроля над Афганистаном. 27 апреля 1992 г., в годовщину Саурской революции, произошло завершение 14-летнего правления НДПА.

Таким образом, жизнеспособность режима М. Наджибуллы оказалась прямо пропорционально времени существования Советского Союза. Уже в июне 1991 г., когда «большому брату» ввиду внутриполитических событий явно было не до поддержки стран «третьего мира», началась существенная сдача позиций правительством ДРА. В числе причин краха режима НДПА можно указывать множество факторов. Это, в данном случае, и изначальная несамостоятельность коммунистического режима в Афганистане, к слову сказать, не навязанная извне функционерами КПСС и военными и политическими советниками, а сформировавшаяся как должное у представителей афганского политического истеблишмента в духе соответствующей восточной ментальности властных институтов и взаимоотношений. Сказывалась и неразрешенность огромного числа проблем, стоявших перед руководством ДРА, которые возникли сразу же после событий Саурской революции и несмотря ни на что, требовали своего непосредственного разрешения. В результате инициированного самими коммунистами курса преобразований страна оказалась раздираема социальными противоречиями и внутриполитической напряженностью. Все это, в частности, практически заморозило активную хозяйственную жизнь страны, вкупе с начавшимися военными действиями, а также сделало страну «лимитрофом», зависимым от любого внешнеэкономического воздействия и подпитки. Не следует также забывать о факторе двойственного политического поведения, присущего всем афганским лидерам на протяжении XX столетия. Несмотря на однозначную риторику и Б. Кармаля, и М. Наджибуллы, только однозначно негативная реакция со стороны руководства Соединенных Штатов сделала невозможным внешнеполитические метания глав НДПА, и по этой же причине непримиримости позиции американского руководства режим не мог долго протянуть ввиду поставленных целей западного сообщества по устранению нелегитимного (в понимании основной части международной общественности) правительства ДРА, а также создании на территории Афганистана политической элиты, лояльной к интересам США. Наконец, еще одним мощным фактором выступало усиливающееся, особенно со второй половины 1980-х гг. неверие лидеров ДРА, а также сторонников правительства в возможность достижения решительной над повстанческими войсками. Одномоментное поднятие боевого духа в 1989 г. в условиях битвы за Джелалабад роли не сыграло. В совокупности, все эти аспекты предопределили итог существования коммунистического режима в Афганистане.

4.2 Истоки и формирование движения «Талибан» и первоначальная позиция американской стороны»

После крушения коммунистического режима в Афганистане «всеобщего мира» не наступила: вчерашние «братья по вере и оружию» начали активное противостояние в борьбе за власть и отстаивание своего видения моделей модернизации Афганистана. Несмотря на общую направленность их воззрений - развития государственности в духе исламского фундаментализма, оставалось немало противоречий в фактической устройстве государственных механизмов. Ситуация после отстранения НДПА от власти осложнялась рядом аспектов:

ь Был практически полностью нарушен механизм народного представительства, основывавшийся на практике созыва и организации местных джирг с центральным органом координации и управления - Лойя Джирга;

ь Была фактически упразднена Конституция 1977 г. еще даудовского режима; коммунистическое правительство попыталось найти альтернативу данному Основному закону, представив обществу два нормативно-правовых акта - 1987 и 1990 гг., одна оба этих законопроекта, хоть и были приняты и официально утверждены, тем не менее не носили никакого правоприменительного характера в силу непризнания многих ее положений большей частью населения Афганистана;

ь Происходило постепенное восстановление норм шариатского характера, однако в ряде регионов Афганистана данный процесс сталкивался как с продолжавшимся господством обычного права («Пуштунвали»), так и различным, шиитским или суннитским, в зависимости от местности, подходом к толкованию священных текстов;

Существовал и ряд проблем сугубо социально-экономического характера, которые также требовали своего разрешения в условиях обострявшейся общественной ситуации. В частности, сферу хозяйственного развития и социального устройства Афганистана в 1990-х гг. характеризовали:

ь Сокращение внешнего товарооборота вследствие продолжавшихся торгово-экономических санкций и ограничений со стороны западных стран;

ь Широкое распространение отраслей теневой и преступной экономики, в частности, производство и сбыт наркотиков, работорговля, торговля оружием;

ь Заморозка многих инфраструктурных и производственных проектов, инициированных еще в 1970-1980-х гг.

ь Ухудшение уровня жизни на фоне снижения американской стороной поставок гуманитарной помощи, а также непрекращающихся военных действий и убыли местного населения;

ь Попытка наладить ресурсодобычу на уровне довоенных показателей оказались провальными ввиду отсутствия передовых технологий и технического оснащения, а также специальной подготовки у персонала.

На фоне всех вышеуказанных факторов происходили перманентные боестолкновения различных групп во главе с наиболее одиозными лидерами повстанцев. Особо острое противоборство развернулось между Б. Раббани и Г. Хекматияра, которые рассматривали абсолютно разные модели развития государственности в Афганистане. Первый, к лету 1992 г., по так называемому Пешаварскому соглашению прибыв в Кабул, был провозглашен президентом Афганистана. Однако такое решение не поддержали многие другие лидеры вооруженных группировок моджахедов, посчитавших, что мало принимавший участия в фактических боевых действиях Раббани по сути, решил стать очередным авторитарным лидером наподобие М. Дауд- хана и Х. Амина. Кроме того, к середине 1992 г. реальной политической, и что гораздо существеннее в условиях государственности Афганистана, военной силой, обладали три деятеля: А.Ш. Масуд-шах, А.Р. Дустум, и Г. Хекматияр. В основе их противоречий лежали не только разнообразные политические и социально-правовые воззрения, но также и этнорелигиозные различия: каждый представлял таджикский, узбекский и пуштунский сегмент афганского населения соответственно. Вместе с тем, это не осложнило возможности формирования новых альянсов и блоков. Наиболее острые противоречия наблюдались между сторонниками Масуд-шаха и Хекматияра, еще в условиях противостояния с ОКСВА оба полевых командира испытывали личностную неприязнь друг другу, которая еще более укрепилась в условиях провала боев за Джелалабад в 1989 г. - Масуд-шах не преминул обвинить последнего в провале операции. Вследствие этого произошла блоковая консолидация военизированной организации Дустума с окружением Хекматияра, и были развернуты активные боевые действия против таджикских отрядов Масуд-шаха. В результате произошедшей серии боев на протяжении нескольких месяцев подразделениям последнего удалось нанести болезненные поражения как Хекматияру, так и бывшему прокоммунистическому генералу. Однако интенсивное ведение военных действий существенно подорвало боеспособность всех участвовавших в данном противостоянии сил. Это позволило сторонникам талибского военно- религиозного течения ощутить себя значимой силой, не только боевой, но и политической, для взятия ситуации под контроль.

Талибы (талиб - ученик-искатель истинного знания, абсолютной информации) позиционировали себя как новые «борцы за веру», в отличие от моджахедов «правильным» образом понимавшие задачи распространения ислама. Один из афганских либеральных источников СМИ апеллировал к выявлению истоков талибского движения: «Кто такие талибы? Где они постигали законы шариата? Обучались ли они только религиозным наукам или же помимо этого изучали социально-политические и экономические науки? В каких медресе они учились стрелять, водить танки, управлять самолетами и изучали воинскую стратегию?». Данный комплекс вопросов был более чем провокативен, учитывая подоплеку появления многих радикальных исламистских движений на территории Афганистана в тот период. Движение Талибан имело свои истоки в системе подготовки боевиков для противостояния советским войскам в войне 1979-1989 гг. на территории Пакистана и Ирана. В свое время в специализированных тренировочных лагерях, под руководством инструкторов из США, Великобритании и Саудовской Аравии была подготовлена целая плеяда бойцов в духе особой религиозной непримиримости; с помощью подобных «воинов веры» американская сторона предполагала усиливать ударные части моджахедов, кроме того, из них же, предполагалось создавать «образцово-показательные» подразделения. Позднее, после краха коммунистической системы в Афганистане, на его территории оставался мощный военный человеческий потенциал. В течении конца 1970-1980-х гг. через военную переподготовку, зачастую неоднократную, разными сторонами конфликта, была пропущена значительная часть мужского населения Афганистана. В 1991-1993 гг. ВС ДРА, в условиях свержения М. Наджибуллы и запрета НДПА, подверглись развалу, а их личный состав «соломоновым решением» распределился строго по этнонациональному принципу к различным силам данного конфликта - часть к Дустуму с его узбекским корпусом, часть к Масуд-шаху и стоявшим за ним Б. Раббани. Однако оставалась значительная часть офицерства и военных подразделений, преимущественно пуштунской национальности, которые в начале нового конфликта решили поддержать, по национальному признаку, «родственного» им Хекматияра, однако очень быстро разочаровались в его политическому курсе и заявили о своем отмежевании. Данную военную «фракцию» возглавил устраивавший в правление М. Наджибуллы мятеж бывший министр обороны ДРА Ш.Н. Танай, также этнический пуштун по национальности. Взяв себе в качестве псевдонима прозвище «мулла Рашид», Танай решил примкнуть к талибскому движению. Таким образом, талибская боевая организация в определенный период получила мощную подпитку в виде профессиональных военных, прошедших, вероятно, сразу несколько военных школ (советскую, американскую, пакистанскую).

Что касается самих талибов, то подготовку они проходили в специальных медресе (учебных заведений преимущественно религиозного толка), однако содержание программы подготовки раскрывается лишь в немногих работах специалистов, изучавших тонкости данного вопроса. Ясно только одно: изучение именно религиозных сторон, основ ислама и шариата, было выстроено таким образом, что больше напоминало перекодировку сознания и создание будущих фанатичных бойцов, нежели умеренных полемистов за вероучение. В их состав входили муллы и талибы, как связанные с участие моджахедов на территории самого Афганистана, так и дети и родственники беженцев, находившихся на территории Пакистана. Также, рассматривая социальный состав оказавшихся среди талибов выходцев из Афганистана, Пакистана и Ирана, практически все специалисты сходятся во мнении что он был представлен в основном маргинальными слоями населения, ввиду резкого снижения уровня жизни пришедшие в радикальные околорелигиозные организации. Отсутствие каких-либо жизненных альтернатив сподвигало как представителей афганской миграции, так и пакистанской молодежи в поисках лучшей жизни обращаться к устройству в инициированные пакистанскими спецслужбами и их американскими кураторами медресе. Исследователи указывают, в частности, что «Наибольшее число учеников пакистанских медресе составляли сыновья беднейших слоев общества, а поскольку медресе предоставляли талибам пищу и кров, учеба в них была единственным источником существования для большинства талибов. Это вынуждало их в годы учебы переносить физические и моральные трудности, проходить военную подготовку. В результате их жизненным кредо становилась «священная война» со всеми, кто не разделял их религиозно-политических взглядов». Подобная практика в военно-политических реалиях Среднего и Ближнего Востока была не нова и восходит своими корнями к методикам вербовки в секты хашишинов в XII- XIII вв.

Появление нового религиозно-политического течения внутри страны, несмотря на его воинствующую радикалистскую риторику, было встречено всем спектром политических сил в Афганистане с высокой степенью оптимизма; впрочем, такое воодушевление вполне объяснимо - каждая из сторон рассчитывала на вовлечение молодого и только оформлявшегося экзальтированного движения в свою сферу влияния и использования против своих политических оппонентов. В частности, исследователи вопроса подчеркивают, что «особое рвение проявляла на первых порах афганская эмигрантская пресса, отражавшая позицию пуштунских националистических кругов, которая постоянно публиковала панегирики в адрес талибов. Пытаясь привлечь к ним симпатии населения, появление исламских радикалов трактовалось, как некое чудо, называлось не иначе, как «восхождение», самих талибов величали «милосердными», «благородными». Народ убеждали, что их «божественная» миссия заключается в том, чтобы вызволить, наконец, Афганистан из «чудовищного круга несчастий». Однако, по мере формирования определенных внутриполитических дискурсов движения «Талибан», в афганском общество начала нарастать конфронтация по вопросам полемики в отношении талибов. Талибан стал пропагандировать идеи неприятия каких-либо других властных организаций, кроме советов (шура) своих духовных лидеров, а также провозглашать идеи свержения «богопротивного» режима Б. Раббани. Для религиозно экзальтированных талибов лидер, имевший близкие контакты с представителями «кафирского» (то есть иноверческого) руководства выступал не иначе как «мунафик» (вероотступник).

На всех территориях, где обосновывались талибы, устанавливались жесткие нормы шариатского права. Под запрет попали многие проявления традиционной культуры, в том числе телевидение, музыка, изобразительное искусство, компьютеры и Интернет. Также было запрещено распитие алкогольных напитков, обсуждение межполовых взаимоотношений, для мужчин и в особенности женщин вводился жесткий дресс-код, как для повседневных, так и праздничных одеяний. Придя к власти, талибы объявили борьбу с проявлениями язычества, из-за чего были уничтожены многие памятнику культуры (в том числе варварское уничтожение культовых статуй Будды в 2001 г.). В контексте гендерных отношений очень сильно была принижена социальная значимость женщин, в частности, это выразилось в запрете получения женщинами образования. Талибы осуществляли дискриминацию и преследование иноверцев, правда, это осуществлялось не так планомерно и систематизировано, как в практике ИГИЛ (запрещенная в РФ террористическая организация). Традиционалистская идеология талибов отвечала интересам многих слоев афганского общества, что можно проследить на основе экспоненты роста численности талибского движения: если в 1995 г. численность движения талибов насчитывала примерно около 30 тыс. человек, то уже через три года - 120 тыс. человек. При этом структура власти в движении была распределена довольно специфически - не только по социальному, но и по этнорелигиозному принципу, региональному происхождению, духовному образованию и прочее. Вследствие этого возникла определенная диспропорция, определившая иерархию властных отношений у талибов: «студенты «пакистанских» медресе в отличие от учеников «афганских» медресе, помимо обязательных религиозных знаний и военной подготовки, получали определенные сведения из области социально- экономических и политических наук, и изучали английский язык, что впоследствии, по утверждению автора указанной выше брошюры, позволило им занять руководящие посты в администрации Исламского Эмирата Афганистан, поскольку их «образовательный уровень был выше, чем у их коллег из афганских медресе». Источники пополнения данного движения были очевидны. К середине 1990-х гг. на территории Пакистана осуществляло образовательную деятельность порядка 5 тыс. медресе и иных образовательных заведений духовного характера, учениками которых выступало около 250 тыс. агфанцев и пакистанцев. В итоге на территории, подконтрольной талибам, сформировалась специфическая форма государственности, получившая наименование Исламский Эмират Афганистан (далее - ИЭА). Негласным главой и основным идеологом движения стал выступать некий «мулла Омар», вероятнее всего, один из полевых командиров, ранее входивших в боевые отряды одного из членов «Пешаварской семерки».

Практически же сразу после формального структурирования своего движения талибы начали усиленную стратегию вытеснения иных имеющих власть военно-политических сил. Первоначально силы Талибан заняли провинцию Гильменд, которая в будущем стала выступать чем-то вроде опорной базы движения. Сторонники Г. Хекматияра попытались осуществить контратаку и отбить территорию провинции, однако были решительно отброшены подразделениями талибов, преимущественно состоявших из бывших кадровых офицеров ВС ДРА, пуштунов по национальности. Сразу после этого талибы осуществили решительный натиск на столицу государства, но были остановлены частями Масуд-шаха. Командование талибов решило «взять паузу» и произвести перегруппировку своих боевых подразделений. К осени 1996 г. Кабул был взят, однако это не завершило противостояния в Афганистане. Б. Раббани сумел эвакуироваться из столицы, кроме того, отошел со своими таджикскими отрядами А. Масуд- Шах. На северо-западе страны державшийся независимо генерал А.Р. Дустум организовал свое «мини-государство», получившее наименование «Дустумистан». Скопления моджахедских сторонников на севере Афганистана образовали так называемый «Северный альянс», продолжив эскалацию гражданского противостояния в стране.

Причиной столь решительного успеха талибов выступали сразу несколько факторов. Уместно упомянуть постыдно низкий уровень жизни, который провоцировал население вступать в радикальные организации. Свое дело сделало и недовольство режимом Б. Раббани. После прихода к власти «коалиционного» моджахедского правительства многие и полевые командиры, и рядовые обыватели ожидали существенного изменения ситуации в стране, однако ввиду минимального потенциала прочности и исчерпанности ресурсных фондов страны какие-либо существенные изменения без видимой и полномасштабной поддержки извне осуществить было невозможно. В тоже время в Афганистане далеко не все оказались довольные обликом нового сформированного правительства, также как и первыми шагами и заявлениями президента Исламского государства Афганистан и его первых лиц. В итоге подобная ситуация породила новый виток кризиса и гражданской войны, уже между бывшими сторонниками, и перевела конфликт в область религиозно-доктринального, а не политико- идеологического противостояния.

4.3 «Заклятые друзья»: внешнеполитический дискурс Талибана и концепция безопасности США во второй половине 1990-х гг. в регионе

В конце гражданской войны 1989-1992 гг. позиция США по отношению к расстановке сил в Афганистане была вполне очевидна, чего нельзя сказать о последующих событиях. Пришедшее к власти в 1996 г. движение Талибан своими действиями ставила Вашингтон в двоякое положение: по сути, выросшие из моджахедской оппозиции коммунистическому режиму данное религиозно-политическое образование могло бы демонстрировать лояльность к западному миру в виду длительной поддержки его в первой половине 1990-х гг. С другой стороны, перманентное нарушение талибами естественных прав человека на территории Афганистана, провозглашение идей «джихада», то есть священной войны против всех немусульман заставляли политический истеблишмент США задуматься над словами Б. Бхутто о «порождении монстра». Присутствие в риторике духовных лидеров Талибана заявление о «порочности» западной культуры и неизбежности «очищения» региона от элементов иностранного социокультурного влияния дискредитировало образ последних в восприятии интеллектуальной прослойки западных стран, равно как и в глазах рядовых обывателей при ретрансляции данной образности в медийном пространстве европейских и американских СМИ. При этом, следует отметить, что сам Талибан признал и добился признания лишь в ряде держав Ближнего Востока, в первую очередь в фундаменталистски настроенных элитах ОАЭ и королевстве саудитов. Тем не менее, руководство Талибана испытывало насущную необходимость в выстраивании тесных взаимоотношений с ведущими странами Запада, в первую очередь с США, а также с различными международными организациями, многие из которых пребывали под патронажем все тех же Соединенных Штатов.

Международная общественность реагировала на существование талибского режима довольно специфически, с некоторой долей осторожности и наличия двойных стандартов. Кроме того, очень важно учитывать в данном вопросе внешнеполитическую доктрину РФ, как правопреемницы СССР, по отношению ко вновь образовавшейся радикальной организации. С.И. Кузнецова, характеризуя подходы двух мировых держав к проблеме движения Талибан, в частности, отмечает: «Отношение к афганскому конфликту мировых держав прошло ряд этапов. Особенно извилиста политика США, диктуемая желанием ограничить влияние России в Центральной Азии. Она менялась вследствие вывода советских войск и появления Талибана. Существуют не подтвержденные, но и не опровергнутые свидетельства американской поддержки талибов, но в последнее время США их критикуют и больше не стоит вопрос о признании ими талибского правительства. Интересы России теперь сводятся к предупреждению распространения исламского фундаментализма в Центральной Азии. Из-за ограниченности ресурсов она стала играть роль не мировой, а региональной державы. Россия стремится сдержать талибскую угрозу, помогает оружием СА во имя поддержания военного равновесия сил в Афганистане, выступает за создание здесь коалиционного правительства и усиление роли ООН, чтобы ограничить собственное участие в урегулировании конфликта». Образованная при ООН специальная рабочая группа по проблемам Афганистана пыталась разработать принципиально новую модель мирного урегулирования, в рамках которой возможно было бы сформировать нечто вроде временного коалиционного правительства, куда бы вошли представители от всех заинтересованных сторон - и Дустумистана, и Масудистана, и самого движения талибов (вернее, от из двух центров силы - из Кандагара (мулла Омар) и Кабула (М. Раббани, по факту также мулла Омар). Следует отметить, что попытки национального примирения, с участием третейских сторон предпринимались, в частности, в 1998 г. была проведенная всесторонняя переговорная конференция в Кабуле с участием двух мировых держав (РФ, США), а также ряда соседствующих с Афганистаном государств. Целью конференции была обозначена выработка консенсуса по разграничению власти и интеграции политико-правового пространства Северного альянса и территории талибов, однако непримиримость позиций обеих сторон, а также нежелание лидеров талибов испытывать принуждение со стороны кого-либо из представителей мирового сообщества каких-либо значимых результатов не принесли. В конечном счете, переговорный процесс был свернут, однако для талибской стороны он имел огромное значение; идеологи движения полгали, что данное мероприятие позволит подготовить мнении всего остального мира в восприятии движения Талибан как легитимной альтернативы государственной власти в Афганистане - ведь к моменту переговоров официально таковой считали политики Северного Альянса, а лидером Исламского государства Афганистан - находившийся на севере страны президент Б. Раббани. Поэтому разграничений позиций в переговорном процессе, тем более слияния территорий не было конечной целью талибской элиты, если только это не было интеграцией под эгидой их движения. В тоже время талибский истеблишмент был открыт к диалогу на уровне других видов взаимодействия. В частности, правительством талибов позитивно была воспринята предложенная международными организациями и руководством США помощь в борьбе с оборотом наркотических средств на территории Афганистана.

Взаимоотношения США и талибского режима весьма сильно осложнились в условиях событий августа 1998 г. когда были взорваны два американских посольства США - в Кении и Танзании. Ответственность на себя взяла радикальная террористическая группировка «Аль-Каида», лидер которой, Усама бен Ладен, скрывался на территории Афганистана. Американская сторона обратилась к правительству талибов с требованием выдать виновников и непосредственных организаторов данного теракта, однако получила решительный отказ. «Аль-Каида» была одной из ведущих группировок радиального ислама в Афганистане и выдача ее членов американским властям могла серьезно подорвать авторитет движения Талибан как в самом Афганистане, так и во всем исламском мире. И хотя администрация президента Б. Клинтона отреагировала проведением спецоперации, в ходе которой ракетным ударом был разгромлен ряд талибских объектов военно-диверсионного назначения, в том числе лагерь подготовки террористов «Аль-Фарук», каких-либо санкций дипломатического характера напрямую проведено не было. Тем не менее, во внешнеполитических построениях американского политического истеблишмента начинает прочно обосновываться мысль о всех негативных сторонах деятельности и восприятии в качестве террористической угрозы представителей талибского движения. Опасения американцев о выходе из-под контроля ранее достаточно успешно манипулятивно направляемого религиозно-политического движения не были беспочвенны. С выведением советских войск с территории Афганистана пугало «советской угрозы» исчезло, и на его место стал претендовать весь христианский мир и в первую очередь западные страны. Однако подобных взглядов на внешнеполитическую ситуацию придерживалась лишь ограниченная группа радикально настроенных талибов во главе с муллой Омаром. Многие в правительстве Талибана были в силе примкнувших уже непосредственно при взятии движением власти. Это были клановые лидеры, старейшины общин, некоторые одиозные имамы, которые стремились к получению и удержанию власти, вследствие этого довольно неприязненно относились к стремлению духовных лидеров движения развязать «глобальный джихад». Стремясь придать своей власти законный характер, они настаивали на созыве Всенародного собрания, создании постоянно действующего парламента, проведении широкого курса социально-экономических мер, расширении социальной базы власти талибов и многих других мер позитивной направленности. Характерно, что в отличие от центристски настроенных лидеров, радикалы во главе с муллой Омаром, заявляя, что они действуют от имени народа, вместе с тем пытались всячески минимизировать народное представительство во власти. Так, например, по решению последнего разветвленная сеть местного самоуправления в виде «шура» были распущены в 2000 г.; тем самым местная администрация в лице клановой и племенной элиты выразила данным актом откровенное недовольство.

Особое значение на внешнеполитической арене движение Талибан придавало поддержке радикального исламизма в других странах и оказание посильной помощи тем радикалам, которые участвовали в борьбе за создание собственных подобных территорий. Так, Талибан обратил внимание на происходившие на Северном Кавказе события противостояния федеральных сил РФ с чеченскими террористами. В результате лидеры движения приняли решение о передаче руководству ЧРИ безвозмездного транша в размере 5 млн. долларов, а также некоторые виды военного снаряжения и боевой техники, в том числе три десятка единиц средств противовоздушной обороны. Позднее СМИ, ангажированные для целей пропаганды талибского движения, обратились к «мусульманам всего мира» с призывом инициировать «индивидуальный джихад» по отношению к РФ и добиться признания на ее территории независимости государства «правоверных». Значительное число талибских боевиков, как рядовых бойцов, так и полевых командиров, принимало участие в первой и второй чеченских войнах, как в качестве добровольцев, так и в качестве наемных формирований. Помимо этого, талибы активно выступали за распространение собственной поддержки мусульманских фундаменталистов и в других регионах мира - в том числа в Северной Африке, Юго-Восточной Азии, диаспор Европы и США. Корни столь глобалистского подхода к историческому предназначению своей страны пытается раскрыть Р.Р. Сикоев: «Такие претензии талибов базировались на некоторых особенностях традиционного афганского сознания. Идеи высокого предназначения Афганистана, его мессианской роли в исламском мире существовали издавна. Для иллюстрации сошлемся на мнение И.М. Рейснера, который отмечал, что воинствующий ислам всегда был присущ Афганистану, а афганские эмиры в качестве политической программы борьбы за независимость неизменно выдвигали идею защиты ислама. При этом, афганский народ, подчеркивал И. М. Рейснер, в представлениях «идеологов-панисламистов» получает мессианский ореол, ибо ему выпала задача «освободить Восток от европейского ига. Отсюда популярность лозунга: Афганистан-- богом данная страна». Концепция мессианизма оказалась востребована экзальтированными массами, кроме того, Талибан начал получать подпитку дополнительными человеческими кадрами из иностранных государств благодаря привлекательности подобной идеологии.

Провозглашенная выше доктрина не была лишь декларацией намерений. Талибан развернул программу активного вмешательства во внутренние дела соседних стран и несмотря на заявления о нежелании участвовать в политическом процессе государств Средней Азии, тем не менее, осуществлял мероприятия по корректировке политического процесса ряда соседних держав (в частности, Узбекистана и Таджикистана) с целью создания там талибского подполья и мощного движения исламских фундаменталистов. Талибскими идеологами была разработана концепция «пояса ислама» - создания вокруг Афганистана ряда государств и территорий, официальной политической и религиозной идеологией которых выступал бы фундаментализм исламского толка. Как утверждали радикальные проповедники, воплощение данного плана выступило бы первым шагом по достижению итоговой цели всего движения - создания всемирного халифата. Однако, позиционируя себя как «бойцы за веру» и убежденные сторонники всемирного джихада, члены Талибан возлагали на себя определенный статус-кво, для поддержания которого следовало осуществлять определенные акции политического и военного толка, которые создавали в глазах сообщества развитых стран самую неблаговидную репутацию. Кроме того, эти действия (как, например, подрыв статуй Будды в 2001 г. или захват паломников-буддистов с их последующей казнью) вызывали глухое недовольство и у более «умеренных» исламистов в составе Талибана. Кроме того, курс на радикализацию своего движения обязал талибское правительство выполнять «союзнические обязательства» по отношению к носителям подобных взглядов по всему миру и когда Усама бин Ладен прибыл в Афганистан после терактов в Африке лето 1998 г., а также разместил там в тренировочных лагерях свой контингент (преимущественно арабов, а не афганцев), члены Талибан вынуждены были не только приветствовать данный акт, но и отвечать отказом на все запросы о выдаче «террориста № 1» спецслужбам западных стран. Однако это шло вразрез с одной из главных, если не ключевой проблемой, стоявшей перед талибами, равно как и прочими политическими силами в стране, начиная с событий конца 1970-х гг. - упорядочивание и стабилизация политической системы страны и создание в Афганистане «нормальной» государственности. Пребывание же на афганской территории радикального экстремиста в глазах мировой общественности вкупе с заявлениями о лояльности к осуществляемой им деятельности морально денонсировало все благие заявления правительства талибов о построении современного общественного строя и правового режима. Более того, радикалы во главе с муллой Омаром заявляли, что готовы гарантировать У. бин Ладену режим абсолютной безопасности, и применят для выполнения этой задачи все возможные средства - даже если для этого придется столкнуться с объединенной коалицией противника. Следует отметить, что подобные решимость в защите своего «собрата по вере» не была исключительно проявлением идеологической солидарности и исламского альтруизма. Прибыв еще весной 1996 г. в Афганистан, и завязав необходимые связи, бин Ладен сумел поставить поток наркотрафика на извлечение прибыли для своих «друзей», а также разработал эффективный механизм практически безубыточного доступа контрабандной и санкционной продукции для нужд Талибана через территории сопредельных государств.

Со временем, бин Ладену удалось заручиться поддержкой наиболее влиятельных талибов, в том числе и самого муллы Омара, что в конечном счете предопределило отношение официального талибского правительства к вопросам выдачи бин Ладена американским властям. В тоже время официальные представители талибов на международных переговорах, хоть и подчеркивали, что об экстрадиции не может быть и речи, однако в тоже время заявляли, что будут впредь ограничивать стремления «террориста № 1» к осуществлению террористической деятельности в отношении мирного населения и организаций западных стран. Однако данные заявлению звучат как несколько волюнтаристские и одиозные, поскольку, согласно подсчетам специалистов специальной комиссии ООН, к началу 2001 г. «Аль-Каида» осуществляла финансирования движения талибов примерно на 45 % процентов - довольно значительная сумма, учитывая размах операций радикалов; это в том числе служило причиной того, что бин Ладен, не внимая позиции «умеренных» центристов, продолжал минимизировать репутацию талибов в глазах мирового сообщества, в частности, допустив арест и последующую расправу над сотрудниками христианских гуманистических миссий.

Итоговая атака террористической организации на ВТЦ окончательно спровоцировала американскую сторону. Не вдаваясь в вопросы по поводу существующих на данный счет «теорий заговора», следует отметить, что данный акт был не столько даже вызывающим ответную агрессию миротворческих сил, сколько губительным для всего талибского режима. Нежелание, да и, вероятно, невозможность самих духовных лидеров Талибан трансформировать свою идеологию от радикального исламизма в более мягкие формы теократии, в конечном счете повлекло за собой крах всей системы. Начавшаяся осенью 2001 г. спецоперация США и их союзников положила конец государственности талибов.

Заключение

Проблемы модернизации Афганистана во второй половине XX столетия не могли не протекать без вмешательства иностранных государств. В условиях блокового противостояния двух сверхдержав нейтралитет Афганистана как страны «третьего мира» вряд ли мог быть длителен, в ситуации постепенного вовлечения режимов под видом «защиты прав человека» либо «поддержки революционной борьбы трудящихся». Отсутствие у афганского государства каких-либо очевидных альтернативных моделей ускоренной модернизации, кроме как трансформация монархии в демократическое государство посредством прохождения череды авторитарных и националистических режимов, сочетаемых с всплесками религиозного фундаментализма и традиционализма, провоцировали интерес соседних стран, особенно имевших какие-либо неразрешенные территориальные споры (Пакистан).

Первоначальная позиция США по отношению к Афганистану нивелировалась минимизацией его значения как опорного пункта американского влияния в регионе на фоне достаточно мощных и стабильных государств региона, таких как Иран, Пакистан, Турция, Саудовская Аравия. Вследствие этого на протяжении порядка трех десятилетий после Второй мировой войны афганская сторона воспринималась США как «неприкосновенный запас» и буферный противовес какому-либо из перечисленных государств в случае его выпадения из орбиты американского влияния. Вместе с тем, в редкие периоды, такая политика сменялась временной активизацией внимания, как например, в президентство Д. Эйзенхауэра, характеризовавшегося довольно экспансивным внешнеполитическим курсом.

Фактором, воздействовавшим на активность американцев как в регионе, так в частности, в Афганистане, выступало распространение советского влияния. Данная особенность была весьма остро и чутко воспринята всеми руководителями Афганистана второй половины XX столетия вне зависимости от их идеологических предпочтений и формы и режима правления. Стремление к извлечению максимальных социально- политических и хозяйственно-технологических выгод от противоборства двух сверхдержав за влияния в Афганистане, желание переложить издержки модернизационного курса на плечи «большого брата», не важно какого именно, в идеал - обоих, в конечном счете приводило к преобладанию одной стороной над другой в вопросах влияния на политический процесс в стране. Вплоть до конца 1970-х гг. и начала эскалации конфликта, вероятнее всего, чаща весов более склонялась в сторону Советского Союза, и тому были вполне очевидные причины. В первую очередь, советская сторона, обеспокоенная наличием у собственных рубежей государства с довольно нестабильным состоянием общественно-политической системы, низким уровнем жизни и довольно экзальтированном в религиозном отношении населением, стремилась обеспечить безопасность своих среднеазиатских республик, и не допустить распространение исламского фундаментализма на эти территории. Помимо этого, существовала также необходимость вовлечения в блоковую систему стран «соцлагеря» государств из региона Среднего Востока для упрочения здесь своего влияния и недопущения реализации американской стратегии «полумесяца обороны».

В связи с этим действиями советской стороны дипломатический корпус Вашингтона предпринимал спорадические усилия по выстраиванию модели противостояния советской стороне. 50-60-е гг. XX в. выступали как время, когда американское руководство решило «взять паузу», а по сути внедрить стратегию сдерживания в практике взаимодействия с Афганистаном. Ориентация тогдашнего лидера М. Дауда на активное взаимодействие именно с СССР, а не США, объяснялись рядом факторов, а именно: а) нежеланием США отказаться от поддержки Пакистана в вопросе территориальных споров двух держав; б) неготовность Белого дома взять на себя риски по полноценному и масштабному инвестированию всех ресурсов в страну с неустойчивой политической системой и частой сменой правящих режимов и элит; в) стремление М. Дауда внести в общественно- политическую систему элементы этатизма, однопартийности и авторитаризма, а в области экономики - элементов планового управления; выполнить это было возможно только в условиях тесного сотрудничества с СССР. Вследствие этого правительств Дж. Ф. Кеннеди начало способствовать специфическому «ограждению» политического истеблишмента Афганистана от возможного влияния функционеров ЦК КПСС, а также начало претворять в жизнь политику встречного насыщения афганского государства своей помощью, материальной, финансовой и консультативной, в разрешении сложившегося комплекса общественных противоречий и обновлении инфраструктуры.

Авторитарные действия М. Дауда в условиях его прихода власти, частично привлекли внимание обеих сверхдержав, стремившихся обозначить свое присутствие. Однако если советская сторона активно взялась за воплощение своих интересов в представлении СССР как «друга» и «большого брата» Афганистана, то дипломатические усилия США по- прежнему носили достаточно вялый и аморфный характер, абсолютно не учитывалась местная специфика. Насыщение консульств и дипломатических миссий США профессиональным персоналом значительно уступало аналогичной тактике и стратегии британцев времен «Большой игры» и противостояния с Российской империей. Вероятнее всего, американские эксперты до конца не верили в возможность становления Афганистана как значимой государственной единицей региона, и кроме того, плохо осознавали прагматический смысл достижения своего влияния в данной стране.

Ситуация радикально изменилась с реализацией «доктрины Картера» и, самое главное, с разработкой американским политологом З. Бжезинским концепции «афганской ловушки». Бжезинский достаточно адекватно оценил потенциал Афганистана как вероятного «советского Вьетнама», а также все политические выгоды от вовлечения Страны Советов в данный процесс. В результате на уровне дипломатических усилий, а также реализации тайных операций ЦРУ и спецслужб в условиях трагически разворачивавшихся событий зимой 1979-1980-х гг. произошел процесс не только вовлечения СССР в непосредственно военные действия на территории ДРА, но и активизации дипломатического дискурса США по отношению к данному государству.

Характеризуя комплекс внешнеполитических направлений США в данном пространстве, необходимо выделить следующее: а) Организация американским правительством и спецслужбами помощи и поставок на территории, занятые исламской оппозицией; б) установление специфических взаимоотношений и оказание давления на официальное правительство ДРА, а также на советскую стороны, по вопросу вывода советский войск с территории страны; в) формирование общественного мнения правительств и населения западных стран к произошедшим событиям в строго осуждающем ключе; г) создание международной системы оказания гуманитарной помощи тем регионам страны и тем категориям населения, которые наиболее всего (в понимании американской стороны) пострадали от военных действий - как из гуманистических соображений, так и для упрочения собственного авторитета на международной арене; д) создание условий для примирения всех враждующих сторон и обеспечение консенсуса интересов - Женевский переговорный процесс (правда, с отсутствием признания легитимности официального правительства ДРА, что само по себе уже вызывало недопонимание). В результате администрация Картера и Рейгана сформировала соответствующие институты, программы и механизмы для осуществления данных задач, и более того, даже в условиях глобальных изменений (как, например, начало перестройки в СССР и смягчении внешнеполитического курса советской стороной) последовательно проводили их реализацию в жизнь. Характерной чертой в осуществлении всех данных мероприятий был их полулегальный для мировой общественности формат, в частности, по сути до 1986 г. мир не знал о фактической поддержке (вплоть до предоставления собственного вооружения и инструкторов) американской стороной исламской оппозиции Афганистана, а также отсутствием документарного обоснования ряда решений, принимаемых американцами во вопросам квалификации правительства НДПА нелегитимным с точки зрения международного права. Наличие специальных резолюций ООН, осудивший действия СССР в период спецоперации, проводимой в правление Х. Амины, где заявлялось о суверенности существующей в Афганистане власти, по своей сути осуществил де-факто правовую легитимацию власти коммунистического режима.

Участие американской стороны в событиях советско-афганской войны 1979-1989 гг. было реализовано как на основе разработанной спецслужбами секретной программе «Циклон», включавшей сложный механизм передачи военных материалов и финансовых потоков моджахедской стороне, так и на уровне официальной дипломатической поддержки, формально постулируемой как «поддержка борцов за независимость» и «участие в организации мирного переговорного процесса». Привлечение ряда стран региона, в частности Пакистана и Саудовской Аравии, к оснащению и переподготовке афганской и исламской оппозиции преследовало своей целью как ресурсное изматывание советской стороны, так и достижения явного военного преимущества по отношению к правящим силам ДРА и смене режима НДПА силовым путем. Привлечение к данному процессу ряда спецслужб было продиктовано необходимостью сохранять де-юре нормы международного права о невмешательстве во внутренние дела суверенного государства; в противном случае утрачивалось всякое моральное право и законные основания в обвинении в данном факте советской стороны. В тоже время, попытка региональных политических элит (например, пакистанского правительства) несколько уменьшить масштабы осуществляемой работы по усилению оппозиции, из опасений негативных последствий, были встречены американской стороной с высокой степенью индифферентности.

В процессе осуществления мероприятий внешнеполитического дискурса по отношению к Афганистану США также руководствовались позициями непризнанию официального коммунистического правительства США, отказом идти на уступки сперва функционерам НДПА под руководством Б. Кармаля, затем М. Наджибуллы и стремились оказать всяческое давление различной направленности на официальный Кабул. Среди методов воздействия на афганскую сторону были избраны как дипломатические средства - например, вытеснение Афганистана из числа членов ООН и замена его официального руководства на моджахедских представителей, сокращение своего дипломатического присутствия в стране и зеркальные меры по отношению афганских миссий в самих США.

В сфере экономического воздействия администрация президента Р. Рейгана прибегла к практике экономического эмбарго, проведя ряд запретительных положений по вопросам экспорта в Афганистан многих технологически важных разработок, равно как и ограничение важных статей афганского импорта в отрасли американского потребительского рынка. Отказ американского политического истеблишмента сотрудничать с официальным Кабулом был продиктован стремлением не только подчеркнуть недовольство присутствием ОКСВА, но и в целом отражал позицию американцев по состоянию и вопросам модернизации общественно-политической системы Афганистана. Решающим фактором также выступала убежденность Белого дома в невысоких управленческих качествах функционеров НДПА, их пребывании в роли «кукол» в геополитических играх «большого брата». Слегка изменившееся в условиях самостоятельного противоборства М. Наджибуллы с афганской исламской оппозицией немного скорректировало тон американской дипломатии, однако не настолько, чтобы уберечь режим ДРА от неизбежного крушения. Какой-либо компромисс был изначально невозможен в силу явного идеологического расхождения, постулируемого обеими сторонами, а также изначальной утраты американцами контроля над ситуацией в ходе событий Саурской революции 1978 г.

Для укрепления авторитета Вашингтона в регионе Ближнего и Среднего Востока администрация США предпринимала практику распространения гуманитарной помощи, которая, к слову, оказалась достаточно эффективна для формирования на краткий период позитивного имиджа в восприятии многих рядовых афганцев. Американская сторона занималась распределением материальных поставок как посредством официальных институтов, так и через специализированные волонтерские и международные гуманистические организации. В ходе предпринятых мероприятий основная масса афганских мигрантов оказалась в зоне социального влияния как США, так и его ближайшего союзника в регионе в лице Пакистана, и именно данные слои афганского населения стали наиболее подходящей социальной базой для подготовки боевых отрядов сперва как моджахедов, а чуть позднее - и участников движения Талибан.

Инициирование Женевского переговорного процесса в конечном счете принесло свои продуктивные результаты американской стороне. После смягчения внешнеполитического курса СССР в условиях перестройки вывод войск ОКСВА стал вполне реален. В ходе двусторонних переговоров в Женеве 1988 г. были выработаны соответствующие политические решения, направленные на мирное урегулирование конфликта, обернувшееся, по сути, отказом советской стороны продолжать активно поддерживать режим М. Наджибуллы. Постепенное сворачивание участия СССР в гражданской войне в Афганистане породило как у Белого дома, так и Исламской партии Афганистана надежды на скорый крах ДРА. Однако по причине определенной степени политической воли и организаторских качеств у лидера НДПА, возобновлении дистанционной помощи со стороны

Советского Союза после выявления последним фактов продолжения поставок со стороны администрации США военной техники, вооружений, потоков финансовых и материально-технических ресурсов, а также несогласованности действий верховного командования моджахедов правление коммунистов в Афганистане продлилось еще на три года. Следует отметить, что период гражданской войны 1989-1992 гг. характеризовался достаточно неоднозначным характером протекания военных действий, равно как и неспособностью «Пешаварской семерки» даже при усиливающейся поддержки со стороны США и Пакистана в короткие сроки одержать верх над противником. Только окончательное сворачивание программы помощи коммунистическому Афганистану, инициированное советской дипломатией на закате государственности СССР, поспособствовало окончательному достижению победы моджахедами и полному завершению 14-летнего просоветского правления в стране.