Индивидуальный имидж как сторона духовной жизни общества

При некоторых редких условиях группа заметно меняет свое качество, превращаясь в коллектив. Если распад группы связан с нарушением механизмов психической защиты, и, соответственно, с кризисом централизованных имиджей лидеров, в том числе референтных, то при образовании коллектива в жизни группы возникает редкая альтернативная тенденция. Иначе говоря, феномен качества коллектива как особой формы общежития показывает, что групповые нормы, ритуалы, поведенческие образцы и имиджи интериоризируются, присваиваются критически большим числом членов группы, как богатство собственной жизни, как сторона жизни индивидуальной психики.

Но вряд ли верно было бы рассматривать коллектив, как некую «сверх-группу», члены которой абсолютно конформны, являясь какими-то «социализированными болванчиками».

Напротив, коллектив показывает новый рубеж, новое качество объединения людей, осознавших или, по крайней мере, добровольно почувствовавших причины и сценарии общежития. На это указывают уже известные характеристики коллективов: высокая производительность труда, определяющая роль сопричастности в групповых действиях, желание проводить время вместе у критически большого числа членов, блокирование групповых феноменов поведения, описанных для группы Латейном, Йерксом, гласность и плюрализм мнений, совместимые с жестокой дисциплиной в необходимых случаях, резкий рост значимости ситуативного лидерства.

Б.В. Князев, например, отмечает:»… предпосылки коллектива становятся необходимыми элементами коллектива свободного объединения трудящихся в производстве для разумного использования, созданных производительных сил».

Случаи возникновения коллективов немногочисленны, а известные автору исследования природы именно коллективов слишком фрагментарны, чтобы настаивать на выводах о закономерности превращения все большего числа групп в коллективы, как перспективы общецивилизованного масштаба. Такие промежуточные стадии продвижения группы к коллективу, которые удается хотя отчасти моделировать один из исследователей, Н. Рудестам, называет «Тгруппой».

При некоторых условиях возникает имидж, обычно не встречающийся, описать который можно приблизительно так: «Нам хорошо вместе, мы можем гораздо больше дать друг другу, и если мы реализуемся, то возникнет что-то новое, нужное и приятное всем». Назовем его условно «имиджем ожидания странного». На некоторое время такой имидж может стать эталоном, но вскоре наступает своеобразная фаза сверки мотивов деятельности, когда влияние упомянутого имиджа резко падает. Представляется, что более вероятно общее падение роли имиджей в коллективе, хотя бы потому, что здесь психическая защищенность большинства людей прямо растет.

2. Любые попытки искусственного формирования коллектива очень опасны для базовой группы. Неудача не отбрасывает группу к точке старта, а уничтожает ее, в полном соответствии с приводившимся законом Йеркса.

3. В коллективе, и, в меньшей степени, в Т-группе, заметно меняется самый мотив пребывания. Если в обычной группе, как уже писалось выше, огромную роль играет «звезда надежды», осознанное или бессознательное желание присвоить возможности группы, как собственные, то в коллективе возникает осознанная, принятая большинством общая цель. В этом смысле ориентация людей на частную собственность ослабевает, и само существование коллектива враждебно среде его обитания;

4. Роль имиджей в коллективе падает, но не ниже какого-то предела, что показывает, видимо, важность имиджей как систем простых коммуникационных символов. Не случайно, скажем, в коллективе часто принимаются решения об особой символике, ритуалах, использовании кодового сленга.

Вообще, идеи интеракционизма о принципиальной важности символьной коммуникации кажутся автору незаслуженно забытыми в нашей литературе, и уж во всяком случае, они не являются простым памятником времен кризиса бихевиоризма. В силу простого закона компенсации способностей, фундаментально описанного в работах Б.М. Теплова, при ослаблении социальных функций имиджей особенно значимыми становятся именно символьные аспекты имиджей в групповом общении в коллективе.

Достаточно просто перечислить процессы жизни коллектива, совершенно не типичные для обычной малой группы:

- явный рост гласности, понимая под последней уровень свободы информации за пределы микрогрупп, формирование привычки к свободе высказывания, в том числе и относительно лидера или лидеров, что прямо связано с невозможностью долгого использования обычных защитных имиджей;

- возникновение образа общей цели, кажущейся ясной для большинства членов коллектива, причем открытые или шифрованные образы такой цели в речи, ритуалах, мотивации, планировании общих и индивидуальных поведенческих действий воспринимаются с удовольствием;

- высокая роль сопричастности, в силу чего диады и микрогруппы, столь типичные для других форм общения, в коллективе довольно слабы и динамичны; вероятность же оказания групповой помощи отстающим очень велика, и так далее.

Иными словами, в коллективе обычные процессы стигмации, своеобразного «навешивания» ярлыка на человека, в зависимости от групповых представлений о его роли в группе и оценивая уровень девиантности его поведения, воспринимается с гораздо большей готовностью.

Результатом является довольно парадоксальное положение. С одной стороны, общее падение значимости индивидуальных имиджей характеризует социализацию; люди с готовностью входят в новые коммуникации, растут психические механизмы заражения, взаимовлияний, подражания.

С другой же стороны, в коллективе добровольно прощаются, и даже подразумеваются, девиантные формы поведения, в том числе и по отношению к лидеру. Видимо, это кратчайшая характеристика социальной свободы.

Отметим, однако, еще раз, что такие тенденции легко обрываются и очень редко наблюдаются в чистом виде.

Выделим еще раз наиболее важные для дальнейшего исследования выводы:

- имиджи, безусловно имея мощные индивидуальные психические корни, в группе резко трансформируется; они не интегрируются в некое полумистическое поведенческое поле, а выражают нормы, ритуалы и состояния групповой духовной жизни;

- бытие имиджей в группе полно мощных динамичных противоречий, постоянно воспроизводящихся, в силу столкновения индивидуального и родового начала в имиджах;

- группа представляет собой мощный континуум опыта общежития, и пребывание в ней есть освоение такого опыта, обучение самой необходимости имиджа;

- имиджи в группах самоорганизуются, и такие процессы есть прямое выражение закономерной централизации власти и бытия социального поведения как прямого результата опредмечивания в группе духовной жизни общества;

- имиджи в группах системны, но почти никогда не образуют общий «имидж»;

- в группе регламентация имиджей идет через освоение групповых ритуалов, норм, ценностей; механизмов подражания лидеру, в том числе на невербальном уровне;

- тенденции организации имиджей в группе так же подчиняются эффектам группового поведения, как все остальные стороны жизни группы.

Таков статус имиджей в группе, описанный в самом общем виде, не сохраняется в кризисных состояниях группы и ориентирован на диалектику группового лидерства, о чем речь пойдет в следующих разделах. В данном случае, первая цель этого этапа исследования описание атрибутивности, но не имманентности имиджей для системы человеческого общения и общежития. Иначе говоря, топология обычных имиджей подразумевает групповое общение, но не всякое общение не всяких людей непременно подразумевает имиджи.

Отметим также, что имиджи, организуя пространство внутригрупповых коммуникаций, все же никогда не копируют их качество, и не только в силу естественных отличий элемента и алгоритма социальной системы. В принципе, что доказывает пример Т-групп и коллективов, общение может идти и вне имиджа другое дело, что мотивы такого общения непривычны и воспринимаются чаще всего, как психологический вызов нашей машинной, товарной цивилизации.

2.2 Имидж как способ реализации социальной власти

Одно из наиболее динамично развивающихся направлений в современной имиджелогии - эмпирические исследования имиджей лидеров малых групп. В предыдущих разделах предпринималась попытка доказать тезис о принципиальной несводимости имиджа к каким-то характеристикам конкретного человека, необходимости использования особых технологий, включая public relations, для понимания психической и коммуникативной стороны имиджа, учитывая шутливую, но точную мысль Ж.П. Сартра после принятия идей интеракционизма: для этого видения мира человек не локализован, не находится, как Фигаро, то тут, то там, но более или менее равномерно размазан по сцене.

Тем не менее, попытки сведения, редукции имиджелогии к мониторингу «рейтингов лидеров» успешно воспроизводятся, - равно, как и попытки сведения всей социологии к абстрактной «системе опросов респондентов», к столь очевидной для любителей «анкетологии».

В данном разделе изучение имиджей лидеров нас интересует лишь как доказательство роли имиджей в движении самого социального качества общежития, как алгоритма системного качества группы социальной власти.

Приведенные выше особенности бытия имиджей проявляются в группе особенно ярко, и самое очевидное из таких проявлений добровольное, вынужденное и бессознательное ранжирование поведения людей, исходя из эталонов поведения лидерства. Косвенно это подтверждается и некоторыми результатами упоминавшихся авторских исследований.

Например, у 65% респондентов, относительно которых была уверенность в сознательном конструировании имиджа, отмечалась явная ориентация на престижные образцы. Отметим, кстати, любопытный нюанс: такая ориентация субъективно связывается большинством респондентов с духовным кризисом общества. По данным автора, более 56% респондентов на открытый вопрос о наиболее ярких признаках их образа жизни в пятерке ведущих параметров выделили лишь один не социально-психологический, так или иначе они передавали чувство конфликтности, отчужденности, разрешение ранее девиантных образцов поведения. При стандартизированном интервью 40% опрошенных руководителей отметили, что работники стали «более нервными», легко вступают в конфликты, особенно женщины, даже при явном росте страха безработицы, 27% отмечают падения «искренности, душевности в отношениях». И лишь 9% считают, что причины, сценарии и способы внутригрупповых конфликтов принципиально не изменились.

При изучении производственного конфликта на предприятии «Виско-Р» более 70% респондентов отметили, как главную причину продолжения конфликта наличие «групп риска», то есть микрогрупп, члены которых идут на открытый и лишенный компромисса конфликт с лидером. Личные качества членов таких групп оцениваются в основном по роли в конфликте. Общую же необходимость иметь имидж, как защитную «маску», позволяющую все же избегать конфликтов с лидерами, безнаказанность агрессивных действий которых отметили 86% респондентов, признали более 90% опрошенных. По данным же социологического центра администрации Тамбовской области, общая тенденция роста социального пессимизма несомненна, причем это прямо сказывается на политических имиджах и оценках их электоратом.

Косвенно это подтверждает, видимо, основное положение символического интнеракционизма, формулируемое Г. Блумером: «люди действуют в отношении субъектов на основе смыслов, которыми располагают о них… Каждое специфическое действие отличается учетом специфического смысла соответствующих вещей, смысл любой вещи, попадающей в поле зрения человека, вытекает или возникает из социологических отношений, в которые человек вступает с другим человеком. Смысл не присущ вещам самим по себе и не является неким индивидуально-психическим феноменом, полностью приписываемым субъектом внешним вещам. Он возникает во взаимодействии и вписывается в него, вот почему он по своей природе является социальным феноменом».

Новые «смыслы» отношений и представляют собой, видимо, ядро процессов ломки или коррекции всей системы имиджей. Парадокс состоит в том, что сейчас действуют две ортогональных системы факторов. Первая из них провоцирует роль имиджей в жизни групп это и падение роли профсоюзов, увеличение числа авторитарных групп, психологическая тяга к патернализму, что провоцирует ориентацию на имидж, и другое. Но есть и обратные процессы: общий рост неврозов, ощущение «дна жизни», когда просто нечего терять, опыт войн, стабильность социально-психологической напряженности.

В результате возникает некая равнодействующая для бытия имиджей в группе, когда их роль имеет стабильно высока в заданном «оптимуме стажа», что особенно ярко проявляется в малом бизнесе. Поясним эту зависимость на рис. 13.

а

0 1 2 б

Рис. 13. Стаж групп и роль имиджей

Такой график достаточно примитивен, но он показывает важную для понимания природы имиджей зависимость. Если знаком «а» изобразить мощность влияния имиджей на жизнь группы, а знаком «б» - стаж группы по времени, то кривая на графике показывает экстремум при стаже 1-2,5 года. Предыдущие исследования автора показывают, что ранее такой экстремум приходился на стаж в 3-5 лет. Подчеркнем также, что восприятие групповых имиджей членами группы вариабельно, то есть неверно, что такие имиджи закрепляется в каком-то универсальном образе, имаже; но существуют и общие ценностные ассоциации, закрепляющиеся через механизмы подражания лидерам и деятельность самих лидеров по их пропаганде, закреплению в ритуальных нормах.

Разумеется, примеры таких данных, которые можно продолжить, недостаточно репрезентативны в силу малой выборки и локальности целей исследований; в данном случае, они приводятся как первичный комментарий выдвигаемого в этом разделе тезиса: групповые имиджи неаддитивны, они не возникают из «сложения» индивидуальных образов группы. Такие имиджи есть атрибут жизни группы, необходимый для воспроизводства всей системы ролей, есть феномен ее духовной жизни. Он отражает необходимость организации группового поведения на образ успеха группы, сохранения приоритета групповых ценностей.

Например, в ходе упоминавшихся авторских исследований, общие характеристики которых даны во введении, отмечались любопытные тенденции в оценках респондентами групповых имиджей:

- групповые «телевизионные имиджи» значительно чаще оцениваются респондентами скептически и нейтрально-юмористически, чем индивидуальные. Скажем, лишь 10-11% респондентов считали, что имиджи Е. Гайдара и партии ДВР в масс-медиа не отличаются; разницу же отметили 60%;

- самый механизм выработки оценки группового имиджа не менее, чем в 55% 65% случаев подразумевает «эффект присутствия». Выявленный в ходе ассоциативного допроса такой эффект «присутствия» означает попытку человека при выработке оценки интуитивно представить себя членом группы, причем в конкретных воображаемых обстоятельствах. Во всяком случае, когда исследуемым был предложен выбор в представлении справочного материала, большинство выбрали информацию по оценке группой индивидуального имиджа, что позволяет, видимо, выдвинуть гипотезу о больших энергетических тратах при оценке групповых имиджей.

Так или иначе, но и приведенные примеры, и описанная выше базовая возможная модель природы имиджа показывают высокую роль имиджей лидерства в алгоритмизации всей внутригрупповой жизни.

В данном случае представляется недостаточным простое постулирование авторской позиции в фундаментальном вопросе о природе лидерства. Дело в том, что такой вопрос один из самых старых в истории гуманитарного знания, и даже простое перечисление акцентуированных сторон и свойств лидерства в истории гуманитарных наук достаточно для демонстрации возможности описываемой модели, хотя, разумеется, такой «аргумент к авторитету» в небольшом историческом экскурсе не является исчерпывающим и не повторяется в данной работе.

В мировой социологии, психологии и философии развитие взглядов на природу и содержание лидерства шло чрезвычайно масштабно, сложно и противоречиво. Изучение генезиса таких взглядов бесспорно заслуживает отдельного исследования.

Лидерство изначально исследовалось в основном через категорию «роль лидера в жизни микро или макрогруппы. Многие авторы осознано или интуитивно формализовали понятие «роль лидера в ситуации», как минимум в следующих значениях:

- «весомость» поступков лидера по сравнению с поступками других членов группы;

- система ожиданий поступков лидера со стороны членов группы;

- неизбежность для лидера совершения заданных ожиданиями группы поступков.

В данной работе предпринята попытка найти компромисс всех трех аспектов в исследовании категории «роль лидера» в ситуациях жизни социальной группы Первая постановка проблемы лидерства известна уже по предфилософии Древнего Китая и Древней Индии. Например, согласно Конфуцию, единой природы лидерства не существует. Лидерство политическое базируется на насилии и психологическом внушении. Истинное же лидерство возможно как власть интеллектуально-нравственного авторитета. Примерно такая же схема действует и в рамках ведантских и неведантских направлений индийской философии. Постулируется, например, что первая истина Будды действует и для самого лидера, - если только он не достиг высоких ступеней восьмеричного пути самосовершенствования. Для индийской философии вообще характерно снятие всяких пределов самосовершенствования нравственного лидера. Он, например, может достичь большей власти над ситуацией, чем сами боги. Основной же спектр подходов к проблеме лидерства оформился в античной философии. Для ее историографии характерен эклектизм, смешение объективистского и субъективистского подходов. С одной стороны, Светоний, Тацит, Плиний старший описывали огромную роль имиджа лидеров в истории; с другой же стороны, они отмечают и тщетность их усилий достигнуть абсолютной власти над ситуацией.

Сократ говорил о мудрости как основе лидерства. Лидер - человек обладающий истинными добродетелями которые приобретаются путем познания и самопознания, и потому равнодушен к имиджам. Основное внимание познанию сути добродетели. Сократ ставит вопрос: как может быть нравственным человек, если он не знает, что такое добродетель? Однако добродетель, то есть познание того, что есть благо, могут достичь лишь «благородные люди». Именно наличие этих добродетелей предопределяет лидера, но не жребий, как это повсеместно практиковалось в период власти демократической партии в Афинах. Платон же считал, что роль лидера лимитируется устройством государства. Идеальное государство возникает как общество трех социальных групп: правителей, стратегов, производителей. Каждому сословию при этом соответствует и одна из основных добродетелей. Таким образом, на вершине пирамиды находятся философы, у которых преобладает разумная часть души, а добродетелью их является мудрость. Так или иначе, проблема лидерства рассматривалась и последующими малыми сократическими школами. Например, основатель кинической школы Антисфен говорит об автократии, то есть автономии нравственной личности как основе лидерства.

Впрочем, сама необходимость стабильности власти в платоновском идеальном государстве диктует необходимость тщательной отработки имиджей «верхних» двух этажей для «низшего». Понимание лидерства Аристотелем тесно связано с его воззрением на мораль. Здесь он во многом близок Платону и Сократу. Однако, в отличии от Платона, он обосновывает свои принципы положением человека в реальном обществе. Лидер же гражданин, обладающий определенными добродетелями, без которых нельзя достичь благосостояния общества. При этом, тем не менее, говорит, что некоторые существа с самого рождения предопределены к подчинению, а другие к господству. То есть, наряду с обладаниями гражданскими добродетелями, для лидерства характерна и некая предопределенность. Для стоиков характерна идея об иррациональности лидерства, поскольку человек должен подчиняться космическому порядку и не должен желать того, что не находится в его власти. Идеал стоических устремлений покой, или, по крайней мере, безучастное терпение. Подобную линию проводят и представители римского стоицизма Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий.

В средневековой философии и философии Возрождения спектр подходов в анализе проблем лидерства заметно сужается. В сущности, матрица такого подхода дается в Нагорной проповеди, где лидерство представляется чисто нравственным феноменом и описывается как этическая категория. Истинным лидером, имеющим власть над людьми, эталоном их надежд и ожиданий является только личность, отвечающая нравственным критериям. Уже в концепции Бл. Августина лидерство политическое признается вторичным, порождением ложных иллюзий «земного града». Насилие и политическое принуждение не являются непременным атрибутом, акциденцией, имиджа истинного духовного лидера. Отметим при этом, что ориентация на высокую духовность, сверхзадачу нравственного приобщения к Божьей благодати отличает самые разные направления философии Средневековья как номиналистской, так и реалистической тенденции. Фома, например, вообще выводил из противоречия между истинным и политическим лидерством оправдание возможного бунта народа против «плохого» политика.

Такая интерпретация лидерства является достаточно унифицированной и для Средневековья, и для Возрождения, философия которых в большинстве случаев открыто противостоит друг другу. Примером такого единства могут служить работы Н. Кузанского, П. Делла Мирандола, да Винчи. Особняком стоит лишь направление Н. Маккиавелли. В его работе «Государь» разведение истинно христианского лидерства и лидерства реального доходит до абсолюта. Автор убедительно показывает фатальную обреченность политического лидерства на безнравственные, внеморальные действия, - необходимость организации тайной власти, ориентацию на насилие и демонстрацию силы. Не в силах указать механизмы, «позволяющие» Государю давать реальные нравственные ориентиры народу, Маккиавелли вынужден вернуться к конфуцианской, по сути, идее судьбы, Дао, определяющей содержание и длительность лидерства в социальных ситуациях. Имидж же государя его основное оружие в борьбе за власть.

Новое время в очередной раз фундаментально сменило ориентиры в интерпретации проблемы лидерства. Его природа теперь объяснялась рационально, с точки зрения соответствия или несоответствия действий гипотетического лидера неким вечным научным критерия. В более или менее явной форме «Новый Органон» Бэкона, например, настаивает на том, что лидером может стать только человек, освоивший методы элиминативной индукции, силлогистики по Декарту и Аристотелю, выбравший путь гармонии факта и его теоретического объяснения, избавившийся от субъективных установок. Иррациональные или просто непонятные моменты биографии лидеров объяснялись либо тем, что таких людей мало, либо просто природой человека как сложного модуса субстанции. Но, так или иначе, рациональные трактовки личности накладывались на общие идеи прав человека вне зависимости от его роли в группе. Такие интерпретации в принципе прослеживаются и в классической немецкой философии, - например, уже в самой постановке главных задач рационального знания И. Кантом, хотя в такой философии проблема лидерства не была центральной. Основные факторы лидерства, согласно Гегелю, - стабильность государства, наиболее полно выражающего Абсолютную идею развития мира, организованность отчуждения в гражданском обществе, основанном на частной собственности, достаточный уровень разделения прав и правосознания граждан, выраженный в типичных управленческих решениях прусского юнкерства. Довольно оригинальна, в этом смысле, трактовка лидерства у А. Шопенгауэра. Он отвергает все стереотипные основания принятия решения лидером. Единственным основанием подлинного лидерства является воля самого лидера, которая: не сводима к сознанию; является единственным самовыражением лидера, он есть то, чего он хочет; определяет волю других членов группы. А. Шопенгауэр, таким образом, впервые дал спектр возможных обоснований чисто субъективного подхода к анализу феномена лидерства.

Совершенно специфично отношение к проблеме лидерства в русской философии. Уже в произведениях Иллариона, Д. Заточника, первых летописях прослеживается попытка анализа лидерства именно с точки зрения Нагорной проповеди, вводя критерий иссихазма, гармонии и покоя страстей подданных как главную оценку качества лидерства. Лидерство, таким образом, оценивается не по феноменам группового поведения и не по качествам лидера, а по результатам деятельности лидера, отвечающим высокоморальным требованиям Нагорной проповеди вне зависимости от политической конъюнктуры. Отметим, что история русской общественной мысли имеет все же образцы подходов к проблемам лидерства, сводимых к западным эталонам, например, идеи Ф. Прокоповича, вызывающие ассоциации с концепцией Маккиавелли, Ф. Косогос ранними западными утопиями Мора и Кампанелы, части декабристов и западниковс идеями Джефферсона.

В связи с ограниченностью целей данного раздела, отметим поэтому лишь специфику анализа лидерства в русской мистической философии. Именно в ней впервые возникла идея перестройки сознания людей в ходе их практики приобщения к теософии, которая суть не просто суммирование теологии и философии, но и путь освоения диалектики нравственного примера как единственного «правильной», духовной формы лидерства. Это путь «святой Софии» В. Соловьева, П. Флоренского, Н. Бердяева, С. Франка и др., начинающийся с выработки отношений к любви как субстанции, «новой цивилизации в человеческой душе». Основными препятствиями создания такой общегосударственной системы воспитания духовных лидеров является неискоренимость, «надтреснутость» вероятных духовных связей в мире, ведущих к формированию чувства греха в человеческой душе; «аритмология», прерывность всех процессов самопознания; нерешительность любых правительств, включая большевисткое в проведении реформ просвещения и воспитания.

Очень сложна и заслуживает отдельного анализа трактовка проблем лидерства в марксизме. Отметим поэтому лишь важные для обоснования принятой в данной работе концепции аспекты, тем более учитывая совместимость принятой концепции с позициями классического марксизма:

- лидерство базируется на изначальной социализированности человека, неизбежности для него осваивать заданную систему ролей в группе;

- любое лидерство, так или иначе, учитывает эффекты отчуждения труда, то есть коренного противостояния продуктов труда производителю в самом акте производства;

- «сценарий» практических действий лидера лимитируется логикой исторических объективных последовательностей и интересами правящих групп, а не наоборот; даже режим правления лидера не задается им самим; исторические типы лидерства меняются в соответствии со сменой типов собственности и политсистем;

- харизматичность лидера определяется, прежде всего, ожиданиями членов группы, а не личными качествами лидера. Коренная смена типов лидерства в будущем будет связана с постепенным исчезновением частной собственности и растворением государственности в самоуправлении. Идея партийных механизмов лидерства, искусства осуществления лидерства в сложных революционных ситуациях В.И. Ленина в данной работе не рассматриваются.

В философии XX века явно просматривается диалектическая взаимосвязь субъективного и объективного подходов к проблеме лидерства. Скажем, прагматизм варьируется от культа «великих личностей» и апологии буржуазной демократии до прямой защиты расизма и фашизма. Позитивисты пытались строго обосновать феномен лидерства, исходя из неизменных законов функционирования и развития общества, которые рассматривались ими как часть или как продолжение природных законов и наряду с последними трактовались феноменалистически, так как исключалась возможность познания причин и сущности социальных явлений. С точки зрения неотомизма различные аспекты жизни общества, и лидерство в том числе, - проявление воли неких сверхъестественных трансцендентных сил. Критерием лидерства для экзистенциалистов является отсутствие боязни перед выбором.

Объективные принципы и критерии морали, объективная детерминированность человеческого поведения отрицаются, поскольку, по мысли Ж.П. Сартра, человек всегда и целиком свободен, или его нет вовсе. Именно свобода предстает как сущность поведения человека, источник деятельности лидера. Во фрейдизме, подавление либидо может переходить в стремление к лидерству. Извечные конфликты в глубинах психики индивидов становятся причиной и содержанием лидерства, морали, искусства, государства, права. Далее, в неофрейдизме, центр тяжести психоанализа переносится с внутрипсихических процессов на межличностные отношения. Исходным положением неофрейдизма явился так называемый принцип социального или культурного детерминизма, который, в отличии от биологизма З. Фрейда, исходит из личности как общественного феномена и пробует свести лидерство к воздействию так называемого «группового бессознательного начала». Концепции лидерства получили дальнейшее развитие в работах К. Хоркхаймера, Г. Адорно, Г. Маркузе. Многие исследования лидерства опираются на типологию авторитета, имиджа, разработанную М. Вебером. Продолжателем позитивистской кантовской традиции в социологии является Э. Дюркгейм, утверждающий, что поведение индивида в обществе регулируется, и оно в основном определяется не индивидуальными причинами и факторами, а совокупностью социальных фактов. Г. Тард полемизировал с Э. Дюркгеймом и его школой, считая общество, и феномен лидерства в частности, продуктом взаимодействия индивидуальных сознаний. Общественные процессы он объяснял действие психического механизма подражания, на котором строятся человеческие взаимоотношения. Для Тарда подражание последователей лидеру основной закон социальной жизни. Парето рассматривает общество как систему, находящуюся в состоянии динамического равновесия, придавая детерминирующее значение в лидерстве неким «остаткам», лежащим в основе деления общества на элиту и остальных, и обосновывая это деление биологически, что суть общее место современных теорий элит. Имиджи лишь скрывают такое положение вещей. Разрабатывая деление на способную к управлению элиту и неэлиту, Парето считает лидерство существенной чертой всех человеческих обществ, а круговорот элит-движущей силой общественного развития. Отметим в заключение, что в рамках данной работы трудно отразить все многообразие подходов к изучаемой проблеме. Выделим лишь главную для нас типологию таких подходов, сводимую к двум большим классам субъективистских и объективистских концепций.

Функциональный анализ наследия мировой философии, социологии и психологии по вопросам лидерства в жизни малых групп показывает, огромное богатство подходов, мнений, идей и установок в избранной междисциплинарной области научного знания. В рамках данной работы автор принимает функционально-социологический подход к природе лидерства, признавая, вместе с тем, и справедливость многих критических замечаний в его адрес, высказанных зарубежными и советскими учеными.

Такой подход, например, нуждается в дополнении чисто психологическими методиками анализа личных качеств лидера, что, говоря по опыту, часто позволяет с достаточной уверенностью фиксировать разницу между эффектами группового поведения и психологическим «эффектом ореола» лидера. Сущность же избранного подхода к анализу природы лидерства можно свести к следующим, как минимум, фундаментальным для такого подхода, положениям. В данной работе такие положения, по понятным формальным причинам, трудно обосновать более фундаментально, в силу чего они выполняют, прежде всего, иллюстративную функцию в рамках избранного подхода:

1. Лидерство, как и имидж конкретного лидера, изначально формируется как особый феномен поведения группы с объективно заданными и относительно динамичными интервалами выполнения ролей членами группы. Оно возникает из объективно неизбежных процессов согласования попыток членов группы достичь своих эгоистических целей за счет друг друга, порождая, тем самым, отчуждение, эгоистическое бытие группы в целом. Такое отчуждение и выступает в виде действий некоторых лиц по организации самой жизненной среды такой группы для своих целей, - первоначально индивидуальных, а потом и групповых. Примем для обозначения такого феномена рабочее название группового лидерства и примем его главной чертой неизбежное согласование реальных интересов членов группы в особой и достаточно автономной системе действий, «обслуживающей» уже групповой, а не индивидуальный интерес. Воспроизводство такой системы действий, на взгляд автора, и есть первая и неотъемлемая функция любого лидерства.

2. Упомянутое групповое лидерство быстро рождает собственные механизмы хранения групповой информации, системы официальных или реальных допусков к ней, систему сбора такой информации, чаще всего созданную лидером осознанно., и так далее. Назовем такую функцию хранением и передачей группового опыта. Дело в том, что лидерство обязано центрировать весьма разные по качеству внутригрупповые процессы, и уже поэтому в имиджах, как символьной его стороне, соединяются формально разные образы эталоны.

Поясним такую зависимость на рис. 14.

Lid агрессия

F¹ F² F³

Рисунок 14

Будем считать данную фигуру символом группы, в которой есть две части, нестабильная, с желаемыми, допустимыми, но не атрибутивными ролями, и стабильная, где роли сущностно важностны для бытия группы. Знаком F обозначаются специфические «фильтры» - входной, сводимый к тестовым испытаниям для адаптеров, «фильтр» входа в стабильную часть, где испытания заметно жестче, и «фильтр» выбора регламентированных связей с другими группами. При этом существует центрирующий механизм лидерства, который держится на постоянной агрессии членов стабильной части группы, постоянно претендующих на соответствующие роли, а также на постоянном провоцировании осознанных императивных имиджей для членов нестабильной части группы, к которым, впрочем, совсем не сводится система имиджей в группе.

3. Очевидно, что в сформировавшейся группе передается далеко не всякий опыт, и уж, в любом случае, не всякий опыт выгоден выделившейся группе лиц. Видимо, говорить о том, что лидерство возникает как некое добровольное делегирование полномочий, было бы откровенно наивным. Общеизвестны случаи осознанного отбора лидером информации, представляющей для него текущую или стратегическую угрозу. В этом случае имидж лидерства выполняет функцию либо открыто идеологическую, или установочно-эталонную. Такая идеологическая или «установочная» функция имиджа лидерства проявляется, разумеется, вовсе не только в замыкании информационных потоков на лидере или его «представителе», который отвечает за ритуальные процедуры в группе. «Идеология группы» проявляется в системе иллюзий, провоцируемых самими членами группы или лидером, в более или менее явной духовной агрессии, традициях подражания имиджу лидера, в системе невербальных воздействий.

4. Существует, по нашему мнению, и чисто компенсаторная функция лидерства. Она, в конечном счете, сводима к сложному механизму осознанного или интуитивного субъективного «обмена» свободы воли на выполнение роли и обязанностей в группе, что закрепляется в индивидуальных имиджах. В этом смысле группа вырабатывает как реальные способы блокировки индивидуальных неврозов и комплексов, так и систему групповых иллюзий по этому поводу, например, в виде групповых стереотипов поведения, когда те или иные поведенческие действия становятся непрестижными, стыдными, осуждаемыми и потому встречаются с меньшей вероятностью.

5. Имидж лидерства базируется и на необходимости пластичного группового поведения, обеспечивающего приспособление уже всей группы, как поведенческой метасистемы, к изменяющимся обстоятельствам. В упомянутых выше социологических исследованиях данная функция трактовалась приблизительно следующим образом. Любая стихийно образовавшаяся группа с необходимостью порождает эффекты группового поведения. Другими словами, групповое поведение, начиная с какого-то критического момента, создает довольно жесткий интервал возможных действий лидера, что прямо отражается в имиджах группы. Если его действия не попадают в этот «интервал», - состояние группы меняется от низких уровней социальной напряженности ко все более высоким, рождая групповой конфликт или, гораздо реже, некий управленческий «спазм», в данном случае трактуемый как противостояние нескольких подгрупп со своими лидерами.

Таким образом, функции собственно единоличного лидера лабильны, изменчивы, и одно и то же действие лидера в группе может выполнять принципиально разные функции.

6. Личные качества лидера связаны с общей структурой групповых межличностных отношений как прямой, так и обратной зависимостью. С одной стороны, такие качества накладывают ограничения на ряд возможных действий членов группы, делают их все менее вероятными. С другой же стороны, «дух армии определяет талант полководца», качества лидера трансформируются в зависимости от его роли в группе, - меняются, зачастую неосознанно, его идеалы, установки, идеологические стереотипы.

7. В сложных механизмах лидерства неизбежно закладывается как бы групповой опыт самосохранения положительных эффектов общения именно данной группы лиц. При болезни или отсутствии лидера сверх критического срока его функции пробуют выполнять групповые лидеры или «теневой» лидер. Если, по каким-то причинам, и это невозможно, в каждой группе есть свой период «выдержки» перед распадом или возрождением, когда резко возрастает роль простых эффектов группового поведения, которые образуют «питательную среду» формирования новых лидеров, - или угасают, что означает гибель конкретной системы общения.

8. Упоминавшийся, объективно заданный общей социальной установкой членов группы, «интервал» возможных поступков лидера или лидеров и определяет, в конечном счете, тип лидерства. механизмы, выражающие именно конкретный тип лидерства в малой группе, ассоциируется у автора с механизмами политического режима в государстве как макрогруппе. Тип лидерства, равно, как и имидж такого типа, в этом смысле, описывает порядок, господствующие в данной группе стереотипы поведения лидера или лидеров. Видимо, к главным из таких типов лидерства можно отнести:

- простое единоличное лидерство, особенно типичное для групп, соблюдающих «эффект Рингельмана». В любом случае, такое лидерство базируется на существовании «команды» лидера, выражающей необходимость «тайной власти» в группе. На уровне макрогруппы такие феномены давно описаны Н. Маккиавелли, подразумевавшим под тайной властью необходимость личной гвардии, разведки, личной зависимости от государя его военноначальников и так далее. Видимо, есть аналоги таких процессов и на микроуровне.

- скрытое единоличное лидерство, отличающееся от предшествующего анонимностью лидера;

- референтное лидерство, где функции лидера могут выполнять авторитетные люди, чей имидж, по каким-то причинам, является эталоном по условию, хотя общие механизмы референтного лидерства очень сложны и изучены, как отмечал один из исследователей, Т. Шибутани, далеко не полностью.

- групповое или демократическое лидерство. Такой тип лидерства рождает специфическую идеологию возможных «равных шансов на успех», ряд специфических процедур, от референдума до простого опроса мнений при принятии заданного спектра решений, причем иногда такой спектр решений дан в ритуалах, обрядах самой группы; демонстративно передаются ряд полномочий разным лицам; иногда оговариваются даже некоторые формальные права лидера и так далее.

Разумеется, список главных параметров лидерства, как особого феномена жизни группы, можно продолжить. Но и приведенных, далеко не исчерпывающих, его характеристик достаточно для демонстрации главного для автора тезиса: социологически может быть корректен подход, в рамках которого лидерство интерпретируется как сторона бытия социальной группы, выражающая объективно неизбежные процессы централизации, отчуждения и опредмечивания имиджей, групповых ожиданий, опасений, информационных связей и не вербальных эталонов поведения на конкретных членах группы.

Социологическая корректность такого подхода не может быть определена только проверкой его по общефилософским или формально-логическим основаниям, во всяком случае, таково понимание автором предмета социологии.

Не имеет смысла подробно останавливаться на прямых формализации и обосновании социологических процедур, поскольку они меняются в зависимости от конкретных задач исследования и установок социологов. Впрочем, известно, что хорошо зарекомендовали себя методы опроса и социометрии при изучении стиля лидерства, методы социометрического обоснования рейтингов руководителей. Приведем поэтому лишь главное для конкретизации избранного подхода возможные критерии социологической оценки качества имиджа лидерства в жизни трудового коллектива

1. Уровень социального ожидания, понимая под последним опредмеченность субъективных ожиданий, общая структура которых выявляется опросным пилотажным исследованием, на гипотетическом лидере, лицах, «внешних» для данной группы, но играющих роль «референтных», или эталонных лидеров.

Легко представима формула:

Л=нx100%,

где: Л - лидерство, установленное только по данному критерию,

А - сумма опредмеченных на конкретном лице ожиданий,

В - сумма резко отрицательных ожиданий для того же лица.

Такой критерий не может быть исчерпывающим, поскольку представим вариант выраженных ожиданий, не приведших к реальному лидерству. Да и сам лидер вовсе не «автоматически» формируется «из ожиданий» группы. Он, например, постоянно провоцируется к риску, - если принимать далеко не бесспорный подход Т.В. Корниловой к природе тяги к риску. Она предлагает «принять такой предположительный критерий для ориетировки в свойствах субъективного риска: риск, с точки зрения субъекта, есть там, где им не только обнаруживается несоответствие требований и наличных средств. но и где неопределенной является оценка самого потенциала этих возможностей».

2. Необходим и учет уровня опредмеченности реактивных распоряжений, которые фиксируются через анализ документов или наблюдение и экспертный анализ. Сначала устанавливается общий индекс распоряжений, по которым членам группы предпринимали попытки исполнения, потом по аналогичной приведенной выше формуле рассчитывается «уровень опредмечивания» на гипотетическом лидере или лидерах. При этом лидерство не считается оформившимся, если: доля «гниющих распоряжений», по которым не принималось попыток выполнения, выше выбранного заранее предела; доля выполняемых распоряжений от критически большого числа членов группы примерно одинакова. Во всяком случае, представляется очевидным, что энергия имиджа лидера прямо зависит не только от результатов его распоряжений, но и от того, выполняются ли они хоть как-то. Единственный вариант имиджа, нарушающий такой порядок вещей харизма, позволяющая «списывать» бездействие исполнителей.

3. Опредмеченность социальных опасений у большинства респондентов не должны быть психологически связаны с гипотетическим субъектом лидерства. Когда же такие описания оправдываются, имидж лидера должен иметь своеобразный оттенок, «громоотвод», провоцирующий чувствования, которые можно сформулировать примерно так: «лидер старается, но сейчас очень неблагоприятная внешняя конъюнктура», «у лидера есть весомые, но неясные соображения».

4. Уровень информированности гипотетического субъекта лидерства выше средней в данной группе, что устанавливается экспериментом по бихевиористской методике «стимул-реакция» на игре или в полевых условиях, вводя ложную информацию извне с заданной яркой меткой. Централизация информации принималась критерием лидерства совокупности с другими критериями.

5. Важным критерием является и «эффект диады» для гипотетического субъекта лидерства. Другими словами, истинный лидер по крайней мере, первоначально, обречен на отношение ко всей группе как партнеру в общении, и не может ориентироваться только на одного наиболее приятного ему человека из-за установленной в теории «диад» тяге к комплиментарности. Чем опытнее лидер, тем реже он ищет психологического сближения с подчиненным и такой вывод легко отслеживался в авторских исследованиях вопросами). Лидерство вообще имеет мощную невербальную динамику, тот феномен «автодиалога», который впервые исследовался в языкознании, и который не отрицается, а подразумевается «диадой». Даже комфортная ситуация в ней чревата имитацией правды, той «мнимодушевностью», как «особой сферой жизни, сотворенной самими людьми.

6. Прямо подразумеваются при установлении лидерства и операции изучения уровня харизматичности гипотетического субъекта лидерства и соответствующего имиджа. Выделение точных индексов харизматичности - одна из сверх задач мировой социологии, имеющая огромное значение уже из-за возможности прогнозировать будущее реальных политических лидеров. Поэтому для малых групп имеет смысл, видимо, выделять лишь «эффект ореола» в харизматичности, что измеряется уровнем замыкания на гипотетическом лидере ответов респондентов на вопрос о том, кто, скорее всего, из членов группы справится с управлением группой в экстремальной, искусственно смоделированной, ситуации. Причем сложность ситуации неравномерно нарастает, и в их число незаметно для респондентов включаются нерешаемые ситуации. Индекс «веры в успех гипотетического субъекта лидерства» условно можно считать указанием на меру его харизматичности. А.Б. Орлов справедливо отмечает по такому поводу: «Печально, но факт: когда человек думает или говорит о себе, как о «я», он всегда имеет в виду то, что было создано другими, то есть то, что в действительности является не «я».

Индекс управленческих способностей такого гипотетического субъекта лидерства и его имиджа очень важен. Определение их по всему спектру управленческой психологии желательно, но, по понятным причинам, затруднительно. Система простейших управленческих тестов общеизвестна.

Разумеется, перечень таких, более или менее формализованных параметров можно продолжить. Придать же им весовые коэффициенты для машинной обработки куда сложнее, и анализ таких проблем выходит за рамки работы. Несомненно, однако, что единственного и исчерпывающего практического критерия имиджа лидерства не существует, по крайней мере, в рамках принятого подхода, где личные качества лидера не играют определяющей роли. Они исследуются лишь на второй фазе, когда социолог признает фактом реальное лидерство отдельного лица или группы лиц. Известны соответствующие методы психодиагностики, позволяющие делать прогноз о мере соответствия именно данного субъекта объективно заданным ролям в данной группе и объективно реальным ожиданиям и опасениям членов группы.

В следующей главе работы будет идти речь о конкретных проблемах индивидуального имиджа руководителя, который как бы неточно «заполняет» объективно существующую «нишу лидерства». Автор не раз наблюдал, как наиболее талантливые руководители интуитивно исходили именно из такого чувствования своего статуса в практическом строительстве имиджа.

Выделение механизмов, шкал оценок и общей корреляции объективных требований к лидерству именно в данной группе и качеств личности есть самая дерзкая задача в данной области. Известны лишь некоторые, не связанные системно, тестовые противопоказания к любому лидерству для определенных групп лиц с патологической внушаемостью, аффектоманией и так далее. Так, по представлениям автора, имидж лидерства выражает следующие как минимум зависимости:

- он прямо подразумевает, через свой статус, а значит, через символы, акценты и стереотипы поведения лидера саму необходимость централизации власти; он выступает эталоном, который неточно планируется, или, во всяком случае; учитывается в движении других имиджей;

- будучи символом власти, имидж должен отвечать стереотипным, наиболее распространенным ожиданиям работников;

- имидж лидерства не «акцентирует сторону невербальной «жалобы», о которой речь шла в первом разделе работы в противном варианте он просто утратит символику силы, которая необходима в огромном количестве групп;

- имидж лидерства основан на желании членов группы иметь иллюзорный, неопределенный образ успеха, опредмеченный на ком-то, причем реальное восприятие действий лидера по простой организации власти таким желанием блокируется.

В этом смысле такой имидж есть одно из проявлений особого механизма «внутригрупповой мифологии». Уже поэтому столь часто упоминаемый «деловой рейтинг руководителя» отражает не только собственно деловые его качества, но и то, до какой степени такие качества попадают на шкалу оценок групповой мифологии;

- имиджи лидерства консервативны, «ниша ожиданий» от них гораздо уже; ошибки в имидже имеют цепи длинных и легко фальсифицируемых последствий. Но и они имеют заметную пластичность и должны быть адаптированы не только вообще к ожиданиям членов группы, но и к ситуациям, где такие имиджи и проверяются на пластичность. Подробнее такие процессы рассматриваются в следующем разделе работы.

- реальное лидерство и имидж лидерства могут не совпадать в тех редких случаях, когда такой реальный лидер по каким-то причинам скрывает реальную власть, маскирует ее., что часто отмечают психологи в пеницитарной системе; динамика имиджа лидерства определяется сложной системой нескольких факторов: сменой групповых аттитюдов, механизмами конкуренции в борьбе за власть, ошибками самих лидеров в строительстве имиджа.

Подчеркнем еще раз: на данный момент существует множество подходов к природе и содержанию лидерства, и, как кажется автору, такая пестрая мозаика дискуссий выражает не только относительную молодость самой имиджелогии, но и скрытую тоску самих социологов по фундаментальной модели общения реальных людей в реальных социальных группах, - во всяком случае, более дерзкой социологической сверхзадачи автор представить не в состоянии.

Согласно избранному подходу имидж лидерства не есть простое описание имиджей лидеров. Он суть отражение необходимого феномена, атрибута жизни группы централизации власти, причем таким образом, что бы такая централизация подавляла сами мотивы сопротивления такому положению вещей. В этом смысле имидж лидерства есть самоотрицание свободного развертывания личности, спровоцированный социальным опытом выбор гражданственного поведения еще до ознакомления со всеми обстоятельствами выборов в этом мире. Имидж лидерства, потому всегда отвечает нескольким условиям: он должен «обещать» выгодность подражания ему, выгодность психологического группового конформизма как поведенческого ориентира;