Индивидуальный имидж как сторона духовной жизни общества

Психические основы девиантного поведения. Анализу психических основ имиджа был посвящен специальный раздел в данной работе. Не повторяя основных его идей, отметим лишь, что общая необходимость девиантного поведения закреплена в принципиальной несовместимости, как уже отмечалось огромного потенциала человеческой психики и тех возможностей для его реализации, которые представляет система социальных ролей и норм. Такое положение вещей фиксируется в упоминавшейся выше «экзистенциальной точке» любого, даже самого социализированного, имиджа, оно регламентирует интервал, пластичность имиджей в группе.

Естественно, что некоторые из имиджей, просто по закону статистической вероятности, выходят за пределы регламентаций и оцениваются как символы девиантного, отклоняющегося, поведения.

Желание психической защиты, как естественная же основа имиджа, не может быть полностью реализована в «меню» поведенческих решений и образцов, предлагаемых конкретной группой; и поиск, открытый или тайный, лучших вариантов, который часто оценивается как девиантное поведение, суть отрицание социальной защищенности, суть тяга к риску, к которой, впрочем, вполне приспособился социум, создавший индустрии спорта, казино, иллюзий масс-медиа. Адаптационные возможности социума вообще часто недооцениваются. Он, пусть с некоторым напряжением, приспособился даже к движениям анархизма и «Великого отказа» хиппи в шестидесятые годы, которым отдал дань и автор.

Отметим также возможность психических состояний, где вероятность девиантного поведения резко растет, никогда не равна нулю даже у самых ярких конформистов. Таковы, например, состояния страстей, тяги к риску, дистресса, ревности, и другое. Даже в самых спокойных по части девиантного поведения группах возможны, следовательно, вспышки конфликтов, вроде бы ничем особенно не спровоцированные, особенно, если такие состояния проявляются в стабильной части группы, включая лидеров.

Автор вполне признает фрагментарность приведенного выше обзора главных, как ему показалось, аспектов детерминации группового девиантного поведения. Он был необходим, как комментарий нескольких новых для основной линии исследования, положений:

- по представлениям автора, любой имидж есть выражение опыта социализации людей. Но такой опыт содержит в себе и практику вынужденного приспособления групповых, социальных ролей к своему формальному отрицанию девиантному поведению;

- девиантное поведение возникает не только стихийно, возникая из простого столкновения индивидуального и родового в жизни группы, но и осознанно, усилиями лидеров и их сторонников, заинтересованных, например, в воспроизводстве феномена «враги» и общем апробировании правильности внедряемых норм, исходя из конъюнктуры борьбы и сотрудничества с другими группами. В опосредованном виде такие зависимости сохраняются и на уровне социальных фрагментов и сословий достаточно вспомнить маккиавелистские тенденции сталинской группировки по отношению к оппозиции;

- девиантное поведение столь же древнее, как и поведение социальное, и потому в имиджах в группе всегда есть своеобразные метки формально осуждаемых, по практически разрешенных групповыми нормами акцентов скажем акцент «любитель выпить», «бабник», «картежник», «болтун», которые формально осуждаемы, но допустимы, вплоть до того, что пожилые люди добровольно уступают место в транспорте пьяным. На уровне макроструктур такая зависимость проявляется в приспособлении централизованной государственной власти к наклонностям людей, провоцирующих их к девиантному поведению;

- учет влияния девиантного поведения на жизнь группы есть важнейший признак зрелого управления; сам же по себе объем, «ниша», такого поведения, и понимается автором под термином «социально-психологическая напряженность жизни группы».

Девиантное и социальное поведение не альтернативы, они суть проявления единого и колоссально многостороннего процесса реализации человека с его экзистенциальными страхами и социальными мотивами, в технологизации всей среды общения, вынесении, как писал Ж.П. Сартр, своей сути в систему очеловечивания друг друга в единых формах общежития.

Видимо, именно поэтому имиджи столь притягательны для огромных масс людей, чувствующих, что если имидж и является маской, то маской сделанной не произвольно, а символизирующей что-то очень важное в их душах. Впрочем, разговор о столь фундаментальных и сложных проблемах явно находится за пределами нашего исследования; отметим лишь, что сам факт девиантного поведения есть прямое условие и, одновременно, самоотрицание имиджа.

Рассмотрим пока более конкретные процессы оформления имиджей в ходе внутригруппового конфликта. Будем понимать под таким конфликтом ситуацию жизни группы, когда в ней оформляются не менее двух микрогруппировок, субъективно уверенных, что достичь своих целей могут только при подавлении конкурента. Примем такое определение как рабочее, хотя, естественно, точек зрения по такому поводу достаточно много. Отметим, что, при любом подходе, необходим учет хотя бы самых основных черт внутригруппового конфликта:

1. Такой конфликт не есть другое название социально-психологической напряженности, которая существует всегда. Конфликт же качественное, взрывное, изменение сущности С.П.Н., характеризующее угрозы самому существованию группы;

2. вероятность конфликта заложена в упоминавшихся неустранимых причинах девиантного поведения;

4. конфликт всегда меняет структуру, акценты и престижность имиджей в группе.

Остальные, гораздо более конкретные закономерности, удобнее проследить, исходя из предлагаемого графика фаз внутригруппового конфликта.

А

В

1 2 3 4

С.П.Н.

t

Рис. 23. Фазы внутригруппового конфликта

Условные обозначения:

А - уровень активности группировок, в приближенном виде устанавливаемый как соотношение действий группировок по достижению власти в группе и простой борьбе с противником, а также как действия, предпринимаемыми группировками и не подпадающие формально под простое выполнение служебных обязанностей,

Т - время; 1, 2, 3, 4 - наименования фаз конфликтов;

В - события, являющиеся своеобразной «высшей точкой» конфликта.

Первая фаза конфликта характеризуется ускоренным, но неравномерным развертыванием внутригрупповых противоречий. Насколько известно автору, точные признаки перерастания С.П.Н. в первую фазу конфликта еще не отработаны достаточно, для более или менее точного прогнозирования. Можно лишь отметить некоторые наблюдения, которые кажутся автору, на основе полутора десятков лет социологических и психологических работ, достаточно симптоматичными. Подчеркнем, что речь идет именно о процессах, характеризующих С.П.Н., но встречающихся довольно редко, лишь в особых обстоятельствах самоотрицания ею собственного качества. Таковы, например, процессы:

- общего роста тревожности, что особенно четко отслеживается сенситивами, для которых высокая роль интуитивных, неосознанных ощущений является нормой;

- рост не вполне мотивированных обращений к лидерам для того, чтобы уяснить, или просто почувствовать, их отношение к возможному конфликту;

- резкое падение сопричастности, бурные увеличения диад, - видимо, такие процессы до какой-то степени объясняются интуитивными попытками людей сблокировать неприятные моменты общегруппового общения;

- падение производительности труда;

- рост недоверия к рациональным объяснениям групповых неудач, что суть питательная почва для будущего опредмечивания такого недоверия на фантоме «враги», и так далее.

Разумеется, вывод об увеличении вероятности конфликта можно делать при совпадении всех признаков и делая поправку на отсутствие фундаментальной модели прогноза.

Социально-психологическая напряженность выступает как бы мощной ракетой носителем, «выводящей на орбиту» собственно внутригрупповой конфликт. В момент такого «вывода» имиджи в группе либо остаются прежними, либо в них плавно растет значимость девиантных символов; но, в любом случае, формы регламентации девиантного поведения в группе существенно не меняются, - иначе конфликта просто не возникало бы, одной из формальных причин конфликта и является недейственность, консерватизм форм регламентации девиантного поведения в группе.

Собственно формальной точкой старта конфликта является, видимо, оформление микрогрупп с реальным лидерством и противостоящей идеологией и мифологией и, почти всегда, сравнимым уровнем престижности в масштабах группы. Подчеркнем, однако, что особенностью именно первой фазы является психологическое «сохранение мостов»; готовность отступить при жестком сопротивлении, открытая оппозиция ранее действовавшим или формально провозглашенным целям группы практически не наблюдается.

Именно появление «группы риска», конфликтеров, которым, в случае проигрыша, грозят серьезные санкции, отделяет первую и вторую фазу конфликта.

По данным автора, наиболее достоверными процессами движения имиджей на первой фазе внутригруппового конфликта можно с достаточной долей уверенности, можно считать:

- оформление нескольких эталонных имиджей, как правило, лидеров группировок, на которые переориентируется заметное количество людей, что символизирует плавную децентрализацию власти;

- общий рост значимости символов девиантного поведения в обычных имиджах, что объективно провоцируется ситуацией и, отчасти, оппозиционными лидерами;

- очень часто рост растерянности официальных лидеров, имидж которых перестает быть действенным;

Отметим также довольно странный процесс более общего плана. На первой фазе конфликта впервые появляются люди, которым нравится обстановка, когда практика обычных имиджей рушится, контроль же за их собственными имиджами ослабевает.

Все это позволяет им нарушать обычные нормы, митинговать вместо работы, ощущать свою значимость, и так далее. Они и являются проводниками девиантных образцов поведения, легко психологически заражая друг друга и новых членов группы.

Другими словами, уже первый этап развертывания внутригруппового конфликта показывает, что ослабевание централизованной власти всегда сопровождается общим снижением роли имиджей в группе при постепенном аккумулировании эталонных имиджей в оппозиционных микрогруппах.

Первый этап конфликта может быть оборван управленческими воздействиями, обзор которых достаточно отработан в западных методиках цикла управления «мягкая волна». Если этого не происходит, конфликт вступает во вторую фазу. Как уже отмечалось, одной из главных меток такой фазы является формирование группы «конфликтеров», известных уже большинству группы, и для которых мягкое отступление маловероятно. Стратегическая цель конструирования имиджей на второй фазе конфликта меняются. Она состоит уже не в блокировании имиджей, а в попытке захватить инициативу в открытой схватке, причем. как отражено на графике, всегда есть высшая точка такой стратегии - как правило. Это собрание трудового коллектива или собрание акционеров.

Второй этап характеризуется также переходом к открытым методам борьбы, в том числе и глубоко безнравственным, апелляциям оппозиционных группировок к внешним связям, появлением мифологии «врага» и поиском подтверждений своим мифологемам, бурным ростом всех форм девиантного поведения, вплоть до откровенно асоциальных образцов, возникновением и распространением того, что в социальной психологии называется» массовидными психическими явлениями», кризисом лидерства, демонстрацией несовместимости отдельных групп лиц, резким падением производительности труда, дисциплины, творческих решений в низовом аппарате управления.

На второй фазе конфликт, используя только внутренний потенциал группы, уже нельзя «загнать внутрь», это просто опасно для лидеров альтернативных микрогрупп, не имеющих гарантий сохранения статуса, и опытные лидеры стараются просто захватить инициативу в развертывании событий. Положение же с имиджами на второй фазе конфликта в определяющей степени зависит от сценариев развертывания событий. Автор наблюдал несколько таких сценариев:

- распад группы, ситуация упоминавшейся аномии, спазма централизованной власти, что наблюдается при соотношении сил по приведенной выше формуле достаточно долгое время. Выход из состояния аномии, помимо физического распада группы, немыслим без внешнего вмешательства, или крайне маловероятного внезапного, резкого ослабления одной из группировок. В любых других случаях начинается инволюция плавный убыстряющийся регресс самой организации группы, когда роль имиджей критически низка;

- финал конфликта связан с победой одной из группировок с соответственным эталонированием своих имиджей, часто заметно отстающими по времени от факта «победы», и еще более поздней процедурой ограничения и классификации норм поведения, которые отныне выступают как девиантные.

Третья фазаразрешения конфликта, как и четвертая - рецидивы, значительно ослабленные, конфликта уже после окончания главных событий интересуют нас в меньшей степени.

На таких фазах классическое положение имиджей восстанавливается, кардинально меняются лишь групповые оценки относительно того, что закрепить как девиантное наказуемое поведение.

Отметим, впрочем, что главной отличительной особенностью третьей фазы является сосуществование, причем далеко не мирное, двух, как минимум, альтернативных моделей имиджей престижного группового поведения с неравной популярностью. Они ориентированы, соответственно, на эталоны, символы принадлежности к побеждающей и проигрывающей группировкам. Собственно же девиантное поведение сохраняется на такой, достаточно кратковременной фазе, лишь в классических асоциальных образцах

Строительство имиджей в это время имеет ряд уникальных особенностей. Ориентация на стереотип централизованной власти исчезает, или, в редких случаях, сублимируется в нескольких группах относительно самостоятельных, раздробленных имиджей.

Например, в конфликтах на производстве в госсекторе автор наблюдал несколько ярко выраженных и несводимых друг к другу групп имиджей:

- имидж, полностью ориентированный на побеждающую группировку, основными чертами которого являются копирование поведенческих стереотипов, символы покорности, готовности к несимметричным услугам по отношению к заданному кругу лиц, отметим, что такой имидж наиболее распространен в среде управленцев низшего и среднего звеньев;

- имидж нерекламируемой явно независимости, чертами которого являются личностные символы, в том числе речевые, консерватизм стереотипов, что типично для наиболее ценных специалистов;

- имидж консервативной принадлежности к своей группировке, вне зависимости от конъюнктуры группы, что типично для ветеранов, адаптеров, лиц, объединенных общей склонностью к девиантному поведению.

Последняя группа имиджей сохраняется на четвертой фазе конфликта, одновременно и как «воспоминание», «след», «реликт» прошедшего конфликта, как возможная база для конфликта следующего, что и объясняет название такой фазы.

Подчеркнем еще раз, таким образом, что, в ходе внутригруппового конфликта, роль имиджей сначала падает, прежде всего, в силу децентрализации власти, а позже, оттолкнувшись от своей глубинной символьной сути, растет, вместе с необходимой централизацией власти на финальных фазах конфликта, - в том, разумеется, случае, если группа не распадается на первых фазах такого конфликта.

Таким образом, конфликт есть естественное ограничение эффективности имиджей, показывающее неоднозначность корреляции их с качеством конкретной группы, «инерциальное старение» консервативных имиджей лидеров. Конфликт, однако, даже если он ведет к распаду группы, не отрицает роли имиджей, он подразумевает просто их смену; отрицание их нефундаментально и временно, лишь на период открытой его фазы.

Видимо, не случайно упоминавшийся опрос руководителей среднего звена показал, что существует примерно общая модель последовательностей управленческих решений на каждой фазе конфликта, причем в центре их находятся именно психология отношений с конфликтерами и конструирование имиджей. Например, для первой фазы, границей которой является оформление упоминавшихся «групп риска», такими мерами являются сбор компромата на конфликтеров, попытки расколоть их группу изнутри, фальсификация требований и другое по общему принципу «мягкой волны», наращивая жесткость воздействий при сопротивлении.

Еще одним масштабным социально-психическим механизмом девиантного поведения, ограничивающим, как бы испытывающим «на прочность» обычный статус имиджей в группе, являются сильные эмоции, или страсти.

Не касаясь сложного вопроса о том, есть ли нервно-физиологические «эквиваленты» эмоции, отметим, что эмоции как бы провоцируют те или иные ощущения разных видов, меняют упоминавшиеся образы эталоны, лежащие в основе произвольного и непроизвольного внимания. В результате при положительной эмоции возникает общий «настрой удачи», игнорирующий обычные противопоказания при принятии решений, и, соответственно, обратный настрой при отрицательной эмоции.

Поэтому эмоции выражают именно субъективно-личностные основы социального поведения человека, и их возникновение прямо сопряжено с движением мотивации иметь имидж как средство успеха

Доказательством такого тезиса являются известные опыты, показывающие огромную роль положительного эмоционального настроя и отрицательного настроя в жизни группы.

По представлениям автора, страсти, или сильные эмоции, возникают, как самоопровержение зависимостей, выраженных в приведенной формуле при крайних значениях «П» и «В», когда «П» стремится к бесконечности, а «В» - к нулю. Другими словами, для возникновения сильной эмоции необходимы следующие, как минимум факторы:

Осознанное, или случайное, вхождение человека в ситуацию, которую он оценивает как сложную;

Возникновение высокой, мощной потребности в чем-либо при субъективном признании шанса на ее реализацию;

Появление неуверенности в своих способностях при достижении цели, когда потребность доходит до уровня оформления интереса;

Наличие достаточно высокой психологической силы, самой потенции выдерживать психические испытания.

Сильные эмоции, возникающее при таких условиях, подрывают саму психическую основу имиджей, поскольку движение целей, реализация мощных потребностей становится для человека важней простой психологической защиты через имидж.

Об этом свидетельствует даже общий обзор картин психических состояний тоски, несчастной любви, аффекта все три классических реакции которого явно показывают высокую асоциальность страстей. Появление страстей коррелируется не только с возрастом, но и с положением дел в группе и стране. Человек в состоянии страсти утрачивает вкус к обработке и проверке имиджей, что, очевидно опасно для самих основ социального поведения. Увеличение образцов такого поведения людей в состоянии страсти сверх критического порога и есть шифрованная необходимость решения любого конфликта, поскольку, в другом случае, группа перестает быть привлекательной для ее членов.

Скажем, весьма показателен, в этом отношении, известный эффект инверсии привязанностей в состоянии тоски.

Суть его в том, что испытывая тоску, люди тянутся к партнерам, ранее не любимым, и отторгают людей, ранее близких. Одно из объяснений такой смены ориентаций - возникновение чувствования, которое можно сформулировать примерно так: «Ранее близкие люди не спасли меня от тоски. Возможно, новые люди увидят во мне то, что поможет мне избавиться от нее».

Так или иначе, но очевидно, что инверсия привязанностей вовсе не копирует зависимостей группового конфликта, и потому может нарушать описанные выше его сценарии, углубляя и без того запутанное положение дел в группе и так далее.

Таким образом, даже не касаясь конкретных вопросов возникновения и развертывания страстей конкретного типа, можно с уверенностью постулировать важный для нас вывод: страсти есть еще один источник девиантного поведения, сужающего роль имиджей при некоторых конфликтных сценариях ее жизни.

Возможны и другие примеры психических состояний, подрывающих социально-психологические основы имиджа интуиция, понимание, нравственность, духовность, сновидения, патологические состояния.

Например, в структуре интуитивного акта необходимость имиджей быстро угасает, теряет инерцию, и тем парадоксальнее использование ее возможностей в политическом конструировании имиджей, что показывает, видимо, действительный их статус как «выходной» характеристики психики, шифрующей сложнейшие предшествующие внеимиджевые процессы в алгоритме социально клишированного общения.

Первые гипотезы относительно природы интуиции появились более двух тысяч лет назад. Спектр их огромен. Платон, скажем, понимал под интуицией внезапное озарение подготовленного предшествующей работой ума. Декарт выделял в качестве существенного признака интуитивного знания ясность и простоту результата интуитивного акта, Гегель и Фейербах настаивали на чувственной, практически неинтеллектуальной природе интуиции; в рамках интуитивизма доказывалась гипотеза относительно врожденно-инстинктивного содержания интуиции и так далее.

Впрочем, вне зависимости от принятой гипотезы относительно сути интуиции, практически все исследователи сходятся в описании «внешних», проверяемых экспериментально, черт интуитивного акта:

непосредственность и «очевидность» результата. В таком акте испытуемые описывают удивительную четкость и чувственную уверенность в правильности результата, полученного интуитивно;

внешнюю легкость интуиции, когда результат, казалось бы, плохо связан с предшествующими усилиями и установками, и приходит как бы сам собой, рождая иллюзию «подарка извне»;

удовольствие от интуитивной работы психики, странное и пугающее иногда чувство отстраненности от обыденной легкости или трудности решения житейских задач. Интуиция апеллирует в том числе и к гедонистическим наклонностям личности, к ее чувству прекрасного, к ее иллюзиям и надеждам на другую, более достойную, по субъективным ощущениям, жизнь;

открытую или скрытую образность интуитивного акта. При этом экспериментально отслеживается довольно странная закономерность определяющей роли не исходного образа, шифрующего суть и возможную последовательность решения задачи, а образа вспомогательного, рожденного фантазией человека, уже начавшего работу по интуитивному решению задачи. Морфемы результата, как доказано исследованиями; копируют тип вспомогательного, а не исходного образа задачи;

скрытую прерывность, дискретность интуитивного акта. Доказывалось экспериментально, что при всей кратковременности интуитивного акта, в его ходе ассоциативная апелляция к рассудку не опровергаются, а трансформируются, учитываются в интуитивном акте по крайней мере, в некоторых его фазах. Таким образом, интуиция уже на уровне экспериментального воспроизведения, парадоксальна: будучи почти не осознанной, она всегда подразумевает существование какой-то странной цели, представляет собой особое «инокобытие цели», достичь которой не интуитивным образом почему-то затруднительно;

интуитивные акты психики, в ходе которых решаются поставленные ранее сознанием задачи показывают эффект доминирования. Суть его состоит в следующем. В таких актах происходит еще одна фильтрация информации, вряд ли уже сводимая к «фильтрующим функциям» ретификационной формации в стволе головного мозга, цель которого обеспечить решение именно данной задачи. Поэтому, по мнению автора, интуиция не является свидетельством некоей мистической «целостности человеческой природы на подсознательном уровне». Во всяком случае, в интуиции все же прослеживаются вполне специфические и ориентированные на сознание функции. Другими словами, интуиция имеет достаточную «специализацию» в сознании, а не в подсознании;

интуиция всегда образна и в громадном большинстве случаев рождает сложные системы ассоциации, то есть апеллирует к воображению.

Вместе с тем было бы бездоказательным прибегать к схеме, суть которой можно свести к следующему. Когда задача важна для сознания, но плохо решаема обычными логическими рассудочными средствами, сознание «дает заказ» воображению, и последнее рождает ассоциации, каким-то образом «решающее» задачу. Многие факторы просто не вписываются в такую схему упоминавшейся отбор информации, явная связь интуитивных актов с воображением и при обычных задачах и другое. Даже приведенных и достаточно фрагментарных черт интуитивных актов, видимо, достаточно, чтобы учитывать специфику, закономерность, как минимум, четырех видов интуиции:

Рассудочная интуиция. Чаще всего отождествляется с известным эффектом «сокращенного рассуждения», когда исходные посылки ведут к результату сложного рассуждения, минуя промежуточные звенья, которые как бы «шифруются» в ассоциациях;

Интуиция как восприятие. Ее исследование в основном идет через экспериментальное изучение эффекта интериоризации, то есть перевода «внешнего» объекта в мир психики, используя приемы «подставки». Такие интуитивные акты показывают своеобразное обратное действие личности на «внешнюю информацию» через систему процессов «сопереживания», а не просто идентификации «внешнего субъекта». Человек не просто осмысливает поступающую информацию и сверяет ее с имеющимся банком данных, но и, как ни странно это звучит, пробует интуитивно сопереживать ей, интуитивно представить, как бы он себя чувствовал на месте «внешнего объекта». Довольно часто данный вид интуиции вообще определяет формирование представления об объекте если по каким-то причинам обычный упоминавшейся «логический понятийный тракт» дает сбои. Видимо, физиологический основой таких процессов является сравнение энергетических потенциалов тех или иных групп нейронов в коре головного мозга.

В данном случае интуиция выражает как бы мгновенное моделирование объекта и сверку якобы его автономной жизни с опытом личности. Другими словами, данный вид интуиции показывает уникальную способность психики моделировать на самой себе, казалось бы, ей совершенно чуждое, что удивительно напоминает «симметриады» Соляриса в романе С. Лема.

Интуиция как воображение. Такой вид интуиции лежит в основе возникновения метафор. Чаще всего объясняется как эффект воображения, наряду с акцентированием, сравнением, агглютинацией. Этот эффект переносит переживания с уровня «Я» на отношения нескольких объектов, связи которых представляются в психике очевидными, а другому человеку удачным или неудачным поэтическим творчеством;

Интуиция как оценка. Наименее поддающийся изучению вид интуиции, на что справедливо указывал еще И. Кант, говоря о загадке нравственного начала в человеке.

В любом случае, загадки «нравственной интуиции» связаны с умением человека кодировать в системе импульсов в ассоциативной форме признаки поведения человека, субъективно считающегося «правильным», нравственным. Подчеркнем также, что интуиция несамодостаточна, почти всегда она является аппаратом понимания, и уже поэтому ортогональна имиджам, которые скрывают сущность, препятствуют пониманию.

В рамках этой работы было бы несерьезным предпринимать даже попытку пересказа, а тем более исследования всех аспектов феномена понимания начиная с вопроса о понимании в психике животных. Выделим лишь несколько черт феномена понимания, показывающие его роль в социальном поведении и блокировании имидже генеза - не случайно, видимо, эпистемология зарождалась как проблема перевода священных книг.

1. Понимание не может быть полностью интуитивным, оно неизбежно подразумевает систему обоснований того или иного вывода или прогноза. Вместе с тем понимание не является и простой системой рассуждений, отвечающей законам формальной логикискажем, аристотелевскому закону исключенного третьего или modus ponens. Потому связь понимания с рассудком совсем не означает отождествления его с безличным результатом работы какой-то мифической «бионной ЭВМ» в нашей психике.

2. Понимание неоднородно и не тождественно условиям. при которых оно возникает. Оно, если можно так выразиться, «вырастает» только из рациональных интерпретаций информации, но не сводится к ним, а существует на их базе по крайней мере, некоторое время, - поскольку оно имеет конечное время существования. и понять что-либо навсегда и окончательно, видимо, нельзя.

Соответствующие исследования позволяют считать не лишенным смысла следующий график, вряд ли нуждающийся в комментариях.

понимание

«чистое» понимание

уровень рациональных задач

поведенческие стереотипы

t

Рис. 24. Уровни понимания

Другими словами, понимание, возникая на базе рациональных, проверяемых рассудком и личным опытом задач, интерпретации информации, всегда несколько избыточно по отношению к субъективной цели, и избыток такого понимания фильтруется, отбрасывается большинством людей. Сам же акт понимания кратковременен, что доказывается опытами по изучению решения неточных задач, и потом лишь фиксируется в навыках и ассоциациях. Последние запоминаются по какой-нибудь «метке» и используется при следующей попытке понять что-либо, не поддающееся при использовании уже имеющихся навыков.

Поэтому понимание всегда основано на методе «подстановки» имеющегося знания, навыков при решении эвристической задачи, но опять таки не сводится к нему.

Ничего похожего на этот странный всплеск не энцефалограмме людей, внезапно решающих эвристические задачи, у животных не отмечено. В этом смысле конкретное отличие человека от животного состоит именно в способности понимать то, что им, человеком не является.

Такие опыты позволяют, видимо, сделать обязывающий жесткий вывод о том, что понимание в принципе не рефлекторно и не существует как сторона всех без исключения процессов мышления. В понимании происходит странная попытка человека стать самим собой, используя адаптацию как причину, а может быть, и повод для этой посильной лишь на краткое время задаче если только само «психическое время» не меняет своих свойств в пугающем большинство людей акте понимания.

Напомним также, что основа понимания установление причинных связей явлений. Но только «высшее» или «чистое» понимание, пользуясь терминами Ж.П. Сартра, начинает работать тогда, когда недостаточно механизмов воли. В этом смысле понимание и воля ортогональны, то есть» избыток «воли ведет к редкому использованию понимания. Когда же человек вырабатывает привычку на редкость не рациональной трате энергии на понимание, он становится нерешительным. Его установки включают в «рассмотрение» вариантов поведения слишком много информации.

3. Понимание, будучи не сводимым к системе рассуждений, в высшем своем выражении порождает особый психический феномен эмпатию, то есть сопереживание, основанное на возникающем умении моделировать себя как другого, умение быть другим, оставаясь собой.

Последнее важно, поскольку эмпатию не стоит смешивать с другой способностью человека способностью подражать, копировать играть в другого. Эмпатия суть антиимидж. Что совсем не обязательно связано с сопереживанием. Не основана эмпатия и на эффекте двойника, кода человек субъективно идентифицирует себя с другой личностью, в состоянии эмпатии как правило кратковременном, - человек как бы «впускает образ другого» как паритетную ценность, цель своей деятельности.

Так рождается особая «автономная» нравственность, хотя последняя может возникать и путем подражания лидеру, чьи ценности признаются человеком эталонными.

Общие итоги модели границ эффективности имиджей отражены на рис. 25.

Рис. 25 Границы эффективности имиджа

 Ряд неустранимых, системно связанных причин провоцируют в имиджах динамику самоотрицания, кода их обычная ориентация на стереотипы духовной жизни общества блокируются и новые, девиантные мотивы и поступки становятся реальностью, что проявляется, в том числе и по закону обратной связи, в диалектике открытого конфликта. особых психических состояний, в патологических формах.

Напомним, в заключение, что, согласно базовой гипотезе, простейшую метафору, выражающую суть имиджей как алгоритма духовной жизни общества, можно сформулировать примерно так: имидж возникает как закономерно спровоцированная онто- и филогенезом попытка человека освоить и присвоить себе, как собственное богатство, возможности социума, и прежде всего, социальной группы и ассоциации, используя себя, свои представления о том, что нравится и не нравится членам группы и ассоциации, и особенно их лидерам. Большинство имиджей в группе ориентированы и коррелируются с организацией власти; децентрализация власти при кризисных состояниях группы ведет к падению роли имиджей и плавному пересмотру девиантных форм поведения.

Привычка к такой ориентации закладывается, помимо чисто психических основ таких процессов, в ассоциациях, нестабильных, случайных объединениях людей. Последние выступают как бы своеобразным питательным бульоном, где зарождаются сами склонности людей к конструированию имиджей;

Роль имиджей закономерно падает и в редких случаях превращения группы в коллектив и Т-группу; впрочем, такие превращения очень нестабильны и слишком плохо изучены, чтобы настаивать на данном тезисе категорично. Любая группа содержит формальную и реальную возможность взрывообразных кризисных состояний, при которых роль имиджей резко меняется, провоцируя феномен их «дробления», особенно в ходе внутригруппового конфликта. На каждой фазе конфликта имиджи дробятся, в зависимости от сценариев противостояния конфликтеров;

Таким образом, сам статус имиджа содержит в себе, в качестве необходимого диалектического самоотрицания, мотивы усталостности от группового отчуждения людей особенно в эпицентре власти, у лидера достаточно вспомнить тягу к асоциальности у Суллы, Калигулы, Нерона. Подробнее такая проблема анализируется в следующем разделе. Пока же отметим, что далеко не бесспорны часто встречающиеся представления о социальном управлении как могучем рычаге блокирования асоциальности. Оно не уничтожает проблему границ эффективности имиджей, оно выражает лишь многовековой опыт приспособления общества к масштабам человеческой души.

3.2 Возможности управления индивидуальным имиджем

В данном разделе фундаментальные проблемы управленческих теорий интересовали нас с единственной стороны понимания границ эффективности индивидуальных имиджей и потенциала управления в движении таких границ. Отметим потому главную особенность управления по отношению к движению метасистем имиджей.

Согласно известному началу термодинамики, любая изолированная система развивается по направлению роста энтропии, по направлению своего распада, гибели. Производственные системы, даже самые сложные и автоматизированные, распадались бы, в силу такого закона, быстро и необратимо, если бы не особый, неизвестный в неживой природе, феномен управления. Управление в принципе может блокировать рост энтропии на длительное время, и, следовательно, оно генерирует энергию внутри системы по крайней мере, может это делать, - используя разум людей, силу объединения. Такую идею «негэнтропии» управления впервые высказал ныне незаслуженно забытый русский философ С. Подолинский.

Стороной такого парадокса генерирования энергии через организацию людей, организацию и стимулирование их мотивов, фантазий, интеллекта, то есть невещественной субстанции разума, является имидж руководителя. Он имеет ярко выраженную специфику по отношению к обычным индивидуальным имиджам.

Иными словами, важнейшее ограничение эффективности индивидуального имиджа подчинение эталонности имиджа руководителя. Попробуем исследовать столь парадоксальный статус имиджа руководителя, изучая последовательно его основные характеристики и особенности его применения в различных управленческих ситуациях. Примем, в качестве базового, простейшее понимание управления, как «системы осознанных воздействий на мотивацию, планирование и контроль результатов труда, позволяющей достигнуть целей организации», а в качестве базовой гипотезы тезис о том, что имидж руководителя одновременно выражает необходимость, уровни, цикличность, сценарии управления и личные качества и символы руководителя.

Первой и очевидной особенностью имиджа руководителя и является его функциональная ориентация на организацию людей.

Иными словами, было бы явной ошибкой исследовать законы бытия имиджа руководителя, просто перенося, экстраполируя, законы индивидуального имиджа на жизнь производства. Имидж руководителя выступает не только символом, кодом, но и средством организации людей для достижения целей производства, и, в этом смысле, выступает равноправным элементом оргсреды производства.

Во-вторых, чем лучше, отработаннее имидж руководителя высокого ранга, тем в большей степени он выражает системное единство основных сторон жизни производства, что хорошо показывают известные «треугольники Маслоу». Трактовка автором идей Маслоу комментируется рис. 26.



Рис. 26. Системная организация сторон жизни производства

На рис. 26. тремя треугольниками изображены основные стороны жизни производства: жизнь конкретного работника на производстве и бытие оргсреды.

Под оргсредой, в данном случае, имеется ввиду искусственно создаваемая система факторов, регламентирующих воспроизводство, распределение, заполнение и автоподрегулирование основных социально-производственных и управленческих ролей. Форма треугольников выбрана для демонстрации трудностей перехода ко все более высоким уровням развития таких сторон жизни производства, любой сбой ведет к отбрасыванию «вниз». Развитие по линии «Я» подразумевает уровни: господство утилитарного материального интереса, возникновение привычки к выполнению заданной роли; ориентации на престиж, мастерство, и, как высший уровень, ориентации на самореализацию, на работу по призванию. Каждый следующий уровень не отрицает, но трансформирует, осваивает, развивает мотивацию предшествующего, требует дополнительных энергетических затрат, без которых быстро, в соответствии с упоминавшимся началом термодинамики, разрушается. По линии «Мы» основные уровни: включение в группу на производстве с господством чисто эгоистических целей; освоение групповых ролей и интереса; появление коллектива, с признанной, ясной и одобренной большинством общей целью и высоким, потому, уровнем групповой сопричастности.

По третьему «треугольнику» уровни еще более очевидны: ориентация оргсреды на отчужденные макро и микроэкономические параметры; на прибыль; на престиж предприятия; регулировка по маркетингу.

Основной закон корреляции в производственных системах всех трех сторон можно сформулировать так: выравнивание уровней развитости всех сторон жизни производства идет по минимуму, то есть по слабейшей. Например, в случае, когда на производстве есть сильные мастера, хорошая оргсреда, но коллектив раздираем конфликтами, произойдет, скорее всего, утрата первых двух достижений, чем «подтягивание» отстающей стороны.

По представлениям автора, при равномерном достижении уровня престижа по всем «треугольникам" формируются основные управленческие зависимости передовой капиталистической фирмы, что бывает, совсем не так часто. В принципе, нет запрета и на объединение треугольников по «пикам», что, как кажется автору есть кратчайшая, и потому неполная, характеристика классического марксистского социализма. Впрочем, такое объединение маловероятно; часто возникает ощущение едва ли не мистического плана, какого-то «демона» вблизи вершин «треугольников», который и препятствует продвижению. Такая мысль возникает, скажем, при ознакомлении с опытом организации японских предприятий.

По представлениям автора, приведенная трактовка хорошо показывает принципиальную ограниченность функционирования имиджей в управленческих системах. Ее можно сформулировать так: имиджи в управлении ориентированы на равнодействующую процессов, описываемых приведенными «треугольниками». Причем развитие такой равнодействующей ведет к бурному сужению роли имиджей по достижению, крайне маловероятному для большинства предприятий, вершин «треугольников».

Таким образом, неверно формально очевидное утверждение: имидж есть естественный атрибут управления. Это утверждение просто абсолютизирует современные и привычные стадии развития производства в «дотехнотронную эру». Управлять можно и без них. Упоминавшиеся опыты с Т-группами убедительно показывают это.

Так или иначе, но в имидже руководителя всегда скрещиваются символы соответствия всех сторон жизни предприятия:

«Я» - символы, показывающие личность самого руководителя и уровень открытости, его для других, опредмечивания на нем индивидуальных ожиданий работников;

«Мы» - символы, показывающие принадлежность руководителя к конкретной социальной группе;

«Макросимволы», выражающие принадлежность к жизни конкретного предприятия, нормы и стереотипы такой жизни.

В-третьих, имидж руководителя имеет гораздо меньше степеней свободы, чем обычный индивидуальный имидж, хотя, естественно, он выражает бытие такого имиджа на производстве. Поясним такую мысль на рис. 27.

Рис. 27. Координаты имиджа руководителя

Данная схема весьма условно описывает глобальные зависимости, «координаты» имиджа руководителя. Его конструирование не может быть произвольным, руководитель вынужден учитывать ряд дополнительных, по сравнению с уже приводившимися, факторов: групповые ожидания того, каким должен быть руководитель, а также общая логика эффективного управления, о которой речь пойдет ниже, с пограничными заштрихованными областями.

Все такие факторы перекрещиваются, в результате, в так называемой зоне прощаемых управленческих ошибок, где имидж руководителя, именно с данными степенями свободы, позволяет реально управлять.

Выход из такой зоны либо просто рискован, разрушителен для психики самого носителя имиджа, либо нарушает групповые ожидания, логику управления, психические детерминанты формирования имиджа, и так далее, что может дать управленческий эффект лишь при тщательной подготовке; чаще же всего результат открыто негативный разрыв управленческих связей и норм.

При выработке имиджа руководитель вынужден учитывать такие координаты, оценивая их субъективно. На схеме, в качестве примера, приведен гипотетический выбор руководителя, строящего имидж в основном по линии «риск», что рекомендуется лишь в исключительных случаях, на второй фазе конфликта.

«Вытягивание», ориентация имиджа лишь по оси «ожидания» чревато простым популизмом, по линии «логика управления» - отчуждением от многих микрогрупп. Одно из правил конструирования имиджа руководителя, таким образом, учет, пусть не с равным рейтингом, всех координатных осей. Иными словами, существует, если можно так выразиться, «эргономическое проектирование» имиджа руководителя, так как только при «эргономическом проектировании новой деятельности целесообразно начинать ее описание с отдельных задач, решение которых можно алгоритмизировать в информационной и параметрической форме… Совокупность таких задач, вообще говоря, представляет собой «нечеткое множество».

В-четвертых, логика управления, оказывая мощные полевые воздействия на процессы формирования, применения и корректировки имиджа руководителя, накладывает дополнительные поведенческие ограничения на жизнь руководителя

Разумеется, анализ всего спектра проблем, шифрованных в термине логики управления, требует отдельной работы и далеко увело бы нас от основной линии исследования. Подчеркнем лишь наиболее важные для такой линии аспекты логики управления. Один из них связан с корреляцией сложности управления и производства, что может быть описано известным графиком Эшби:

Рис. 28. Корреляция сложности производства и управления

Общую зависимость, выраженную графиком, можно сформулировать так: существует пороговый предел, после которого управление, чтобы быть эффективным, должно усложняться опережающими, по сравнению с ростом сложности производства, темпами; причем, рано или поздно, управление станет сложнее самого производства, что диктует либо разукрупнение производства, либо парадокс «управления управлением».

Представляется очевидным, что роль имиджа руководителя плавно растет вместе со сложностями управления, причем с какого-то порогового предела имидж становится практически единственной информацией о руководителе высокого ранга для подчиненных.

Другой аспект связан с феноменом стиля руководства, как алгоритма бытия руководителя в упоминавшейся зоне прощаемых управленческих ошибок. Известный список таких стилей не так велик и может быть выражен простейшей шкалой, отображенной на рис. 29.

Рис. 29. Шкала известных стилей руководства

Полюса шкалы описывают стиль Тейлора, основанный на отношении к работнику, как существу безнадежно ленивому, которое надо заставить производительно работать, «выжать» из него производительный труд; и система М. Мэйо, исходящего из признания врожденной склонности человека к творчеству, дело управленца стимулировать, или, по крайней мере, не мешать таким процессам.

Пунктиром обрисована область, где сейчас ищется оптимальный вариант руководства. Один из вариантов такого поиска стиль руководства с условным названием «мягкая волна». Основные принципы такого стиля:

психологизм, определение статуса самого руководителя, как человека, помогающего подчиненным захотеть того, что выгодно для предприятия: общение с подчиненными, строительство имиджа - главное направление деятельности руководителя;

признание высшей целью деятельности руководителя не прибыли, и не воспроизводства хорошего морально-психологического климата в коллективе, а продвижение по упоминавшимся «треугольникам Маслоу»;

яркая функциональность, подчинение, в случае неизбежного выбора, нравственных и моральных норм функциональной ориентации на продвижение по «треугольникам»;

принцип наращивания управленческих воздействий при возникновении трудностей от мягких ко все более жестким, принцип запрета демократических процедур сверх необходимого минимума, и так далее.

Стиль «мягкая волна», как и любой стиль руководства, отрабатывает и аргументирует довольно жесткие поведенческие рекомендации руководителю в типичных управленческих ситуациях обхода, деловых переговоров, публичной речи, конфликта, подбора и использования «команды», и так далее. Поэтому руководитель резко ограничен в свободе воли, частые выходы из «поведенческих ниш», регламентированных логикой стиля управления, ведет к падению популярности, снижению эффективности его работы.

Автор не раз наблюдал, например, типичные ошибки руководителей при построении имиджа:

унифицированность имиджа, неумение менять его, или просто использовать другой имидж, при общении с разными людьми и аудиториями, особенно по линии «команда» - остальные подчиненные. Вообще, одной из важнейших характеристик имиджа руководителя является его пластичность, переключаемость;

- игнорирование иерархии обид в общении. Применение имиджа должно, в идеале, адаптированную к конкретным людям, учитывая, прежде всего, их склонность обижаться на то, что не спросили совета в пределах компетенции, не поощрили за успех, наказали за чужую вину, или вовсе не заметили, его новых ориентаций; не выслушали жалобу, и так далее;

закрытость, излишняя «солидность» имиджа. Конечно, не приходится спорить с тем, что «задача руководителя - поставить четкую цель, выделить в ней те составляющие, которые обеспечивают ее достижение, определить последовательность взаимодействий этих составляющих, указать контрольные точки и промежуточные результаты в деятельности исполнителей. Так составляются, скажем, сетевые графики.».

Но очень много зависит от меры освоения подчиненными таких задач, их совместимости с личными интересами в группах, что в огромной степени зависит именно от имиджа руководителя.

В-пятых, имидж руководителя, как и имидж политика, омассовлен. Автор не нашел более удачного термина для обозначения феномена воспроизводства постоянных стимулов отношения руководителя к подчиненным как к абстрактному символу пользы или вреда для того, что он считает своим предприятием, провоцируя в себе ревность ко всему, что угрожает такому положению вещей. Рассмотрим соответствующую схему.

Рис. 30. Общие принципы организации власти на производстве

В силу осознанного воздействия извне, просто из-за изменений конъюнктуры, или в соответствии со своими намерениями, высшие органы власти на производстве инициируют управленческие действия, которые, в основном, осуществляются управленческими органами на местах.

Такие органы заметно трансформируют управленческий сигнал, по целому ряду причин тут и простой закон «испорченного телефона», и желание увеличить именно свой рейтинг популярности, и нехитрое желание «поиграть во власть», и корысть. Через целый ряд систем воздействий, мероприятий, обозначенных на схеме большими стрелками, управленческие органы меняют микросреды человека, мотивацию, предметы и средства его труда через политику материального поощрения, дисциплинарную политику, кадры и так далее.

В результате в микросреде работника, не сводимой просто к рабочему месту, возникают процессы, стимулирующие работника к заданному сигналом кругу действий, блокирующие такие процессы, или безразличные к таким целям. Подчеркнем, что речь идет именно о стимулах, которыми субъекты производства, могут пользоваться, или нет. Кроме того, все управленческие органы стремятся воздействовать и напрямую, на саму мотивацию работников, и прежде всего через идеологические воздействия и собственные имиджи рождая своеобразный «феномен ореола», учет имиджей руководителей в мотивации конкретных работников.

Оценка же эффективности работы всей системы идет по нескольким критериям: вещественным, материальным результатам труда, по отсутствию организованного и стихийно-психологического сопротивления воле управленческих органов со стороны достаточно большой группы работников, а так же по интуитивному критерию отсутствия видимых возмущений, инерционности работы системы.

В ходе работ по аттестации управленческой грамотности, и особенно по результатам психоанализа, автор не раз убеждался, что омассовленное, стихийно блокирующее многие аспекты психики, отношение к работникам типично примерно для 45% опрошенных.

Приведем для примера, те действия, которые вынужден осуществлять руководитель, признающий логику «мягкой волны» в общении с подчиненными и по совершенствованию организационной среды производства:

формировать, проверять и использовать «команду» по особым правилам, о которых речь пойдет ниже; быть в ней лидером, поскольку существование оппозиционного лидера в команде слишком опасно; иметь в «команде» особый имидж, поощряющий и выделяющий именно данную группу лиц;

поддерживать отношения легкой конфликтности между возможными конкурентами, чаще всего в среде опорных специалистов, формальных и неформальных оппозиционных лидеров, для чего необходимо быстро и точно менять имидж;