Любовь и секс как объекты социально-научного анализа

Из результатов опроса становится ясно, что представления современной молодежи о любви и сексуальности неоднородны как рамках молодежной группы, так и в границах собственного гендера. Однако с известной долей достоверности можно утверждать существование гендерных различий в представлении о взаимосвязи этих феноменов. Так, например, гипотеза о гендерных различиях в представлении секса, как спутника любви, ее следствия или дополнения, оказалась подтвержденной данными опроса. Действительно, девушки в планировании и реализации своего поведения и своих отношений в интимной сфере с противоположным полом руководствуются сексуально-романтическими соображениями. Для данной группы феномены любви и секса практически не разделимы в целевом отношении. Однако нельзя не учесть того, что, исходя из ответов, представления женщин о любви и сексе в некотором поведенческом аспекте могут автономно друг от друга мотивировать их в определенных ситуациях.

В представлении мужчин, и это можно подтвердить данными опроса, секс -- вполне автономная сфера, существующая по собственным правилам, в которой пространство выбора и реализации своих амбиций более чем достаточное при одном важном условии: если это секс, лишенный своего социального (брачного, скажем) или романтического смысла. Настоящей семья без любви, по мнению 36,1% мужчин, быть не может -- и это второй по популярности ответ. Мнение же большинства опрошенных мужчин по поводу того, может ли секс быть хорошим без любви, было таково: «сексуальное наслаждение достижимо и без любви». Но, если юноша испытывает любовь -- ту самую о которой он грезит -- то вступление в сексуальную связь с другой кажется ему недопустимым.

С одной стороны, такие представления -- результат трансформации интимной сферы и смыслов в ней, с другой -- они достаточно консервативны и перекликаются с моделями сексуальности и любви, свойственными патриархально-моногамному укладу. Социальная память о гегемонии маскулинности все еще сильна, ее образцы продолжают воспроизводиться, карта гендерных ролей в отношениях, согласно мужским представлениям, осталась неизменной.

Так мы переходим гипотезе о гендерных различиях в представлениях о любви и сексе по второму основанию (или микрогипотеза «б»). Ее подтверждение, как и опровержение, до определенной степени условно. Исходя из полученных данных, можно заключить, что не столько для женщин, сколько для мужчин представления о любви являются доминантными при выстраивании отношений в интимной сфере. Мужчины романтизируют образ любви, сродни рыцарям куртуазной эпохи, она символизируют для них цель и смысл жизни, ей подчинен брак и сексуальные отношения... но до определенной степени. Ведь сексуальная связь с нелюбимым человеком реальна, но измена любимой представляется мужчинам непростительной.

Женщины тоже склонны так думать, однако они не спешат сразу же «ставить крест на отношениях» в связи с изменой, в отличие от достаточно большого процента мужчин. Можно все-таки утверждать, что гипотеза не подтвердилась, и любовь, представляемая женщинами в многомерном комплексе отношений и символов, института брака, сексуальной раскрепощенности и целомудрия чувств, не доминантна и не определяет всего разнообразия интимной сферы для женщин.

О том, что третья гипотеза подтвердилась, можно говорить с уверенностью. Может быть, для девушек институт брака и не нависает исполином над хрупкими любовью и сексом, но привязка этих феноменов к брачной перспективе очевидна. Гораздо больший процент женщин (70% к 50%) признают, что полноценная семья невозможна без любви и секса -- без одного из компонентов признавали семью полноценной небольшое количество девушек. Анализируя полученные данные, нам также показалась очевидной прагматизация брака женщинами. Это связано в первую очередь вот с чем. В представлении женщин о любви проступает куда больше контуров, чем у мужчин. Девушки соотносят любовь с доверием, взаимопониманием, поддержкой -- то есть в любви им важна практическая психологическая сторона. В соответствии с такими представлениями женщины, демонстрируя свою сексуальность и транслируя одобряемые ею романтические коды, выстраивают конструктивный поиск подходящих им мужчин для совместных отношений и в последующем брака. Они отделяют любовь от всех характеристик, присущих любви романтической -- идеальность, публичность, взаимные чувства страсти, драматичность. Таким образом, женская половина респондентов подчиняет брачной перспективе свои представления о любви и сексе. Последний, как мы можем судить по результатам, в свою очередь окрашивается в тона любви, что делает его для женщин привлекательным только в том случае, если соответствует задаваемым ожиданиям.

В целом, наша гипотеза относительно гендерного различия представлений о любви и сексе среди молодежи подтвердилась, хоть и не по всем позициям.

2.2 Демократизация любовно-эротического поведения и прагматизация брачной перспективы

Проведение того или иного социологического исследования сопровождается разнообразием используемых методик для получения результатов. Так, количественные подходы к извлечению данных дополняются качественными, что, несомненно, расширяет представления об изучаемом феномене. Поэтому для углубления полученных в ходе анкетного опроса данных было проведено полуформализованное интервью, или нарративное интервью. В частности, выбор именно такого типа интервью обусловлен тем, что изучаемое явление во многом воспринимается контекстуально, и «жизненные истории» дадут больше качественной информации, чем количественные или жестко формализованные качественные методы.

Задачей проведения нарративного интервью не является краткий пересказ романтических историй, фиксация чувственного опыта или описание пережитых респондентами практик. Главной задачей является отслеживание вкрапленных в автобиографические истории представлений о любви и сексуальности, социальных и культурных кодов и знаков, объединенных информационным полем эротизма; фиксация вариантов интерпретации ролей партнеров в любви; выявление функций сексуальных отношений и значений любви в них.

Исходя из главной ориентации на выборку всей исследовательской работы, для проведения интервью было отобрано пять юношей и пять девушек в возрасте от 18 до 25 лет. Среди интервьюируемых были и состоящие в браке. То есть было проведено 10 глубинных полуформализованных интервью. Респондентам предлагалось в свободной форме рассказать самую романтическую, самую запомнившуюся историю любви их жизни. Затем, в стадии «вопрошания» по методике нарративных интервью, задавались общие вопросы в абстрактной форме: «Что, по-Вашему, такое любовь?», «Чем для Вас является секс?».

Не выходя за рамки главной задачи всего практического исследования (анализ представлений о любви и сексуальности), мы с помощью нарративного интервью расширили эти рамки. Так мы смогли проверить основные гипотезы. О том, что представления о любви и сексуальности имеют высокую степень свободы и раскрепощенности, автономности и независимости от каких бы то ни было условно директивных факторов (экономическая рентабельность, консервативные традиции, общественное одобрение/порицание, семейная преемственность представлений и т.д.). Кроме того, о том, что имеет место прагматизация представлений о любви и сексе, связанная с браком.

Естественно, что в результате интервью полученные данные расширили информационный круг гипотезы о взаимосвязи любви и секса, а также помогли тщательнее отследить гендерные различия представлений о взаимосвязи этих феноменов.

В дипломной работе представлены краткие истории любви, которые кажутся нам наиболее рельефными с точки зрения социальной действительности.

Начнем, пожалуй, с выразительной истории, ярко представляющей символику эротических отношений и любви на повседневном и следом институциональном уровнях. Речь пойдет о состоящей в браке 24-летней G.

На мою просьбу вспомнить и рассказать самую романтическую историю из своей жизни G ответила полушутливым тоном: «Может лучше про самый романтический секс?». Вопрос был риторическим однозначно. Однако сам факт того, что он был задан, говорит о том, что данная тема не является для G чем-то бесконечно табуированным, и рассказ о «самом романтическом сексе» вполне может быть альтернативой истории любви.

С героем своей истории G была знакома с детства, но никогда не рассматривала его как «мужчину». G поясняет: «Он очень долго был для меня другом, вроде веселой подружки». Она вспоминает, что никогда в подростковом возрасте и даже «став девушкой» не влюблялась так, как «пишут в книгах и показывают в кино». Поэтому, достигнув половозрелого возраста, G во всех своих «ухажерах» пыталась разглядеть будущего мужа. Культурные модели любви, связанные с романтическими представлениями о ней, оказались для G чем-то «заоблачным», не познаваемым в рамках собственного опыта. Нет, конечно, как говорит G, была к кому-то быстро проходящая страсть, какой-то «животный инстинкт», но все это воспринималось G как что-то сиюминутное и «не вечное». У нее не было идеального образа мужчины, но были четкие, предъявляемые к кандидатам (прежде всего, к кандидатам в мужья, ибо в каком бы то ином качестве -- любовника, любимого, «бойфренда» -- ею не рассматривался ни один мужчина) требования: «характер», «сексуальная совместимость» и «кое-какая финансовая стабильность».

То есть то, что называется «любовью» не было необходимым компонентом ее жизненных планов, связанных с браком, потому что, по уверениям G, любовь -- это что-то «идеальное» и на ней «семью не построишь». G с детства имела представление об этикете ухаживания: «Мама рассказывала мне как за ней ухаживал папа, как он это делал тонко, правильно и покорил ее». В наше время, считает G, очень мало людей знает правила ухаживания, которые являются необходимой преамбулой к отношениям. Будущий муж G привлек ее внимание «как мужчина», когда начал, по ее словам, правильно ухаживать за ней. В этой связи нельзя не отметить семейную преемственность в представлениях о тех нормах, которые обуславливают возникновение у G чувственных оценок в интимной сфере. Можно говорить об определенной модели сексуальности мужчины, привитой G родителями.

G встречалась со своим «молодым человеком» 2 года, а затем они решили пожениться. G говорит, что она изначально подчиняла идею серьезных отношений между мужчиной и женщиной браку, и только она делала выбор партнера. Через год у G появился ребенок, началась новая пора. Внешняя романтика отошла на второй план, «влечение» и «пыл» сошли на нет. Для G главными в отношениях с мужем стали доверие и взаимное уважение. «Если, что маловероятно, исчезнут и доверие, и уважение и вообще развод, то не проблема -- сейчас масса женщин воспитывает детей самостоятельно, и я уверена, что потяну это». G говорит это с вызовом, будто кто-то -- масс-медиа, родители, общественные директивы или ближайшее окружение -- убеждает ее в обратном.

Тем не менее, G считает, что без мужа будет гораздо труднее, но быть с ним только из-за финансовых показателей -- абсурд. «Браки рушатся, если люди еще думают, что можно сходить с ума друг по другу постоянно», считает G. В ее представлении брак будет крепким, если оба супруга относятся друг к другу с пониманием и доверием, если они обеспечивают друг другу психологическую защиту и комфорт, «ну и секс, разумеется, должен устраивать обоих», добавляет G с улыбкой. Очевидно, что для G любовь не играет никакой доминантной роли в ее представлениях и подчинена сексу, который в свою очередь подчинен браку. Сам брак не представляется ей как «любовный союз», она прагматизирует его. G раскрепощена и уверена в себе, несколько раз в ходе интервью затрагивала тему секса и совместимости партнеров по этому признаку, однако на мой вопрос о возможности нескольких сексуальных партнеров, при наличии постоянного, она иронически шепотом сказала: «Нет, ты что? Нам нельзя. Это парням из койки в койку -- легко». Мы вместе посмеялись, и она добавила, что в современных условиях все возможно, если ты не в браке, только «кое-кому» это знать не обязательно.

Лично для себя она считает недопустимым параллельный роман в браке, но такую ситуацию допускает вполне возможной в других браках, если «кто-то из супругов не освоил искусство быть им». В каком-то роде для G быть женой значит освоить профессию. Она считает главной причиной неудавшихся браков недостаточный уровень «квалификации» одного из супругов или обоих. Таким образом, G определяет ту совокупную группу современных нам молодых людей, которые выступают за гендерное равноправие ролей в отношениях, имеющих своей конечной целью заключение брака и строительство семьи.

История S начинается с вечеринки, на которой он познакомился с девушкой. Нельзя говорить, что это была «любовь с первого взгляда», просто S эта девушка «понравилась, потому что пристально смотрела» на него. S решил «выделиться» и «дать понять», что она ему симпатична. Он включил на вечеринке «соответствующую любовную песню» и пригласил девушку танцевать. S совершенно очевидно пустил в ход социальные атрибуты романтики, исключающие любую другую интерпретацию. Во время танца они познакомились ближе, и S выразил желание проводить девушку до дома.

Как говорит S: «Я проводил ее до дома, у меня все внутри поднялось, настроение великолепное, я мог сделать что угодно, и перед расставанием я поцеловал ее нежно-нежно» -- глаза S мечтательно закрылись, он улыбнулся. S утверждает, что именно в момент поцелуя испытал настоящее чувство любви, которое, как он уверен, и есть -- половое влечение. S признается, что не испытывает такого влечения ко всем подряд, происходит это также как и «у других, когда они влюбляются, страдают эмоционально».

А как любовь еще объяснить, если пора ухаживаний, отношений, совместных прогулок и бесед не вызывает столь глубокого внутреннего переживания, как «игривый взгляд», «отличная фигура» и «соблазнительная улыбка». S считает, что если любовь и есть, то она обусловлена внешностью возлюбленной, «хорошим сексом», а все остальное -- это привычки и правила, «которые необходимы». Из-за этого, в конце концов, они и расстались. Она хотела от S романтики, страсти, бесконечных разговоров обо всем на свете, признавалась ему в любви и он не мог сказать того же, «потому что, все эти признания в любви как-то по-детски выглядят», а S уже достаточно взрослый, чтобы это понимать.

На совместных вечеринках S не был оживлен так, как того хотела она, не был разговорчив, вел себя сдержанно -- как обычно. «Наверное, она тогда еще не нагулялась, ей нужно было страсти и драмы, а мне уже 20 лет стукнуло, какая романтика?» -- негодует S. Для девушки S было необходимо следование социальному образцу, воспроизводящему представления о том, какой должна быть настоящая любовь, исходя из необходимого активного взаимодействия партнеров.

Она следовала этому ориентиру, надеясь достичь удовлетворяющего самочувствия в отношениях с S, но его представления о любви диктовались другой моделью, в которой любовь выступает в качестве гипертрофированного полового влечения. В таком контексте, безусловно, секс и внешняя привлекательность девушки являются базой романтических отношений. Проще говоря, идея любви подчинена идее секса. У девушки S можно зафиксировать четкую интерпретацию ролей партнеров в любовных отношениях: оба -- активные субъекты, транслирующие другу другу свои чувства. В середине нашей беседы S вдруг неожиданно сказал: «Может быть я когда-нибудь влюблюсь по-настоящему, может, найдется такая». Вот уже второй подобный случай. В предыдущей истории G тоже допускала возможность, что любви не существует, что страсть и влечение преходящи и то, что можно назвать любовью в ее случае -- понимание и доверие между партнерами; скорее человеческие отношения, исключающие романтизм.

S вообще приравнял практически любовь к половому влечению, а то и подчинил ему. Но и S и G, тем не менее, допускают возможность существования некоей «настоящей» любви для S и «идеальной, не доступной ее личному опыту» для G. Всячески отрицая истинность любви, основанной на безрассудстве, сумасшествии и страсти, привязывая ее к сексуальному влечению (S) или к успешному менеджменту взаимоотношений (G), и S и G признают существование любви, описать которую языком повседневной практики не берется ни тот, ни другая.

И правильно, потому что в условиях всесторонней демократизации и плюрализма и научных открытий в области нейрохимии романтическая любовь, сродни старому тотемному богу, осуществилась. Тотем оказался не богом вовсе, а вполне себе привлекательным животным, покровительствующим занятиям сексом, прогулкам по парку. С объектом любви можно наладить эффективную коммуникацию, используя расхожую эгалитарную семиотику, включающую знаки внимания, доверия, взаимной поддержки. Но если поклонение тотему трансформировалось в его активное использование «по своему усмотрению», то «бог», оторвавшись от тотемного артефакта, превратился во что-то аморфное и не познаваемое в рамках возможного социального опыта.

Так любовь превратилась в бога, в существование которого хочется верить, его может и получится постичь, но пока в реальной жизни его изображения можно уследить только в книгах, фильмах и легендах. S также заметил мне, что героиня его романтической истории стала его второй девушкой -- параллельно он встречался еще с одной. Причем делал он это: «исключительно из-за того, что принято так». Эта девушка была дочерью богатых друзей отца, который совершенно туманно, хоть и ясно, пытался описать внешние преимущества девушки сыну. «Я и начал с ней встречаться -- выгодно вроде, а вдруг еще и чувства будут. Но я почти сразу понял, что не хочу эту девушку совсем». Естественно, родители S хотели, чтобы он женился на ней, но S сказал, что сразу поговорил с родителями на эту тему и дал понять, что жениться только на той, которую сам выберет, несмотря на бытующие традиции в семье. Сексуальная раскрепощенность и свобода выбора партнера, поправшие маскулинный обычай, эмансипировали не только женщин, но мужчин, связанных семьей, которая сильна своими традициями и правилами. В этом случае, в отличие от случая G, семейная преемственность, моделирующая для молодого поколения образец прагматизации любви и брака, сталкивается с личным стандартом S, в котором он предпочитает делать выбор самостоятельно, игнорируя культивируемый в семье смысл любви и брака.

Такое представление и -- самое главное -- возможность его реализации возможны только в условиях пластичности социальных оценок, формирующих интимную сферу общества. Это подтверждает и ответ S на мой вопрос о том, насколько допустимым он считает измену встречающихся партнеров. «Так делают многие, да и я делал, я же не собирался рожать детей, да и они не планировали взять меня замуж». Пластичная сексуальность внесла свои коррективы в функциональный набор сексуального поведения, утратившего обязательность выполнения репродуктивной функции. Пластичное сексуальное поведение открывает пространство для рекреативной функции, свободы выбирать партнера и раскрепощенности повседневных сексуальных практик.

Следующий рассказ -- рассказ D -- кажется интересным по нескольким причинам. Во-первых, мы столкнулись с человеком, чье понимание любви формировалось, как выразился D, «исторически». То есть оно эволюционировало в процессе приобщения D к культурным артефактам разного уровня и типа, посвященным любви и сексуальности. «Социализируясь и обогащая свои представления историями и философиями любви, я соотносил свой опыт с тем, что читал» -- заключает D. Во-вторых, тем не менее, его представления о сексе имеют четкий набор признаков социальной консерватизации этого феномена -- D подчиняет его и браку, и любви, соотносит его лишь с одним единственным партнером и не допускает какой-либо другой его функции, кроме репродуктивной. В-третьих, саму эту репродуктивную функцию, как и сам брак, D считает лишь необходимым следствием любви.

«Да, я понимаю, что такое любовь и все мои детские и подростковые «истории любви» лишь несерьезные чувства. Я даже плакал пару раз и думал, что умру без любимой, но это все -- труха». D отказался рассказывать эти истории, потому что они «не имеют никакого значения». Брак он считает лишь формальностью, очень удобной, если речь идет об экономической практике. Но брак без любви D считает «пустой тратой времени и сил». В его представлении любовь -- это понимание друг друга, а точнее -- стремление к этому пониманию, взаимное принятие участия в судьбе друг друга. Именно таковыми представляет он роли исполняемые партнерами в отношениях -- равноправными и равнонаправленными. Его представление базируется на том, что Э. Гидденс называл «любовью-слиянием», когда оба партнера вовлечены «друг в друга» и это вовлечение подразумевает равноправие и взаимное самораскрытие.

D считает необходимым в любви делиться всеми своими эмоциональными переживаниями с партнером, но при этом делать это только с ним одним. «Я тоже ранимый. Да каждый мужчина раним, только не признает этого, и если он не делится своими переживаниями с возлюбленной, то становится ожесточенным тираном, давая волю природе и пытаясь доминировать, а это уже не любовь» -- выводит D. В отличие от S и G у D совершенно четкое представление о том, какие отношения называются любовью, причем наряду с ними и он выделяет половое влечение -- только как суррогат любви, от которого нужно избавляться.

D признает социальные нормы, влияющие на формирование представлений о любви, признает брак, со всем этим считается, но полагает исполнение этих предписаний лишь формальностью, не вредящей основной цели -- любви. На мой провокационный вопрос о том, кончится ли любовь, если его девушка ему изменит, и он узнает об этом, D ответил: «Она не изменит, если понимает меня, а я ее. Если же кто-то кого-то недостаточно понимает, то возможны и измены, и несчастливый брак, а значит -- это не любовь».

Что такое «понимание» мне не совсем ясно, но наследованная от прошлого мужская нетерпимость к возможности у женщины множественности сексуальных партнеров очевидна. Тогда я решил перевернуть ситуацию и спросил: «А что, если возлюбленная начала «понимать» еще кого-то?», на что D спокойно ответил, что такая ситуация возможна, но маловероятна, потому что «пониманию» учатся годами, а значит, полюбить еще кого-то одного или максимум двух представляется реальным, но не более того, и сам он не считает это изменой. Не желание мириться с такими феноменами в интимной сфере, как пластичная сексуальность и рекреационный полипартнерский секс, перенаправило не использованную социальную энергию демократизации на эмоциональную составляющую любви, в которой D выступает за свободу и равноправие, если она отделена от секса.

Проще говоря, D не называет «эмоции на стороне» изменой, в отличие от секса с другим. Что же касается S и G, то те, напротив, считают эмоциональную верность ключевой. «Секс тем меньше необходим, чем больше ты слушаешь и понимаешь любимого человека» -- подводит D. Его представления о любви и сексе если и не «гибридны», то эклектичны, как минимум. Взгляды D на сексуальное поведение достаточно консервативны, он признает его моногамию, что означает, как бы это комично не прозвучало, подчинение D «правлению фаллоса» (гидденс). С другой стороны, его представления о любви не соотносятся с принятыми образцами поведения в классической романтической любви. Исходный пункт такой модели -- любовь к одной/одному и навечно. D же допускает возможность того, что можно назвать «платонической полиаморией».

В сущности, наличие такой формы любви и ее легитимация в сознание человека или группы людей обязаны все той же сексуальной революции и трансформации интимной сферы, высвободившими вечную монолюбовь и придавшими ей со временем, как в случае с D, вращение по оси целомудрия.

Уже сейчас можно говорить о том, что для S, G, и D существует достаточно высокая степень свободы и независимости в представлениях о любви и сексе, только для S и G -- это сексуальная свобода, а для D -- свобода в любви. Все три респондента признают конечную необходимость брака, а G даже прагматизирует его. Но в отличие от S и G, D подчиняет брак идее любви, и если бы брак не был «экономически оправданным» предприятием, и не узаконивал многие аспекты жизни, то мог бы обойтись и без него.

«Тебе какую: обычную или чтобы по-жесткому, прям?» -- спросила меня F в ответ на просьбу рассказать самую запомнившуюся историю любви в ее жизни. Я предоставил ей делать выбор самой. F уже была помолвлена полгода, ее жених был в командировке, и она, вопреки своей склонности к домоседству, приняла приглашение подруг отдохнуть в женской компании. «Правда, я знала заранее, что привяжутся какие-нибудь мужики и поэтому совсем мне не хотелось отваживать пьяные рожи» - призналась F.

Как она и предрекала, к середине вечера к их столику, занимаемому только девушками, стали «подползать мужики», чтобы «склеить» кого-нибудь из них на одну ночь. Причем F рассказывала все это как совершенно бытовую историю, происходящую повсеместно во всем мире, и даже добавила: «Если бы я была свободна, то, может быть, и не отказалась бы завершить свой вечер в компании мужчины, понимая хорошо, что ни к чему серьезному это не приведет, так все делают».

Модель сексуального поведения, при которой провозглашается сексуальное наслаждение женщины и мужчины свободным и автономным, считается F чем-то само собой разумеющимся и нормальным. Тем более что так «делают все», то есть такой образец сексуального поведения распространен и стереотипизирован в представлении F. К концу вечера один особо «настырный» молодой человек все же уговорил F пойти с ним танцевать, уверяя, что за танцем не кроется ничего более, кроме самого танца. После завершения вечера этот молодой человек подошел к F и предложил проводить ее до дома, опять же настаивая на том, что за этим жестом не кроется никакого сексуального подтекста, ведь «он видит ее кольцо на безымянном пальце». F согласилась.

«Я помню, что вечер был прохладный, но холодно не было, и когда он робко предложил, если это возможно, погулять ночь по городу, я согласилась, вроде не дикий» -- поясняет F. Они гуляли до утра и, как и обещал молодой человек, все было пристойно. F задним числом опасалась, как бы не попасться кому-нибудь на глаза из знакомых, а то наболтают жениху: «Зачем попадаться, это лишние нервы. Хотя... я же не одна косячу» -- резонно подытоживает F. Признание своей собственной интимной свободы соотносится у F с тем, что «мужчины тоже позволяют себе лишнего». В общем, F и молодой человек прогуляли три ночи подряд по городу, много разговаривали, он увидел в ней «ту, которую не видит никто -- даже жених». Она чувствовала небывалый душевный подъем, ее «глаза горели», она себя чувствовала так, будто находится в одном из тех волнующих фильмах о любви, невозможной при сложившихся социальных обстоятельствах.

F понимала, что это ни к чему хорошему не приведет, и, объяснившись с парнем, рассталась с ним. «Я люблю своего жениха, но и того -- другого -- я как будто любила, правда, у нас с ним не было будущего». Как оказалось, это и была история «по-жесткому». F много думала об этом молодом человеке, фантазировала абсурдную бесшабашную развязку всей истории, но так и осталась со своим женихом. На мой вопрос, что бы она изменила, если можно было вернуться опять в тот вечер, F ответила, что прожила бы все это еще раз заново, но поступила бы точно так же, однако за то, что это вообще произошло, ей не совестно перед женихом.

Вся эта история напоминает, по-своему, бунтарские слова G, на мой вопрос о возможности измены: «Нет, ты что? Нам нельзя. Это парням из койки в койку -- легко». Интерес состоит в том, что это было сказано нарочито шепотом и с известной долей сарказма. То есть обязательная женская целомудренность ныне расценивается скорее как шарж или преувеличение. Автономия женской сексуальности диктует иной тип поведения, при котором наличествующие образцы или модели любви позволяют достигать женщинам и мужчинам удовлетворяющего их сексуального и эмоционального самочувствия (будь то страсть, влечение, влюбленность, любовь или что-то еще), несмотря на возможное осуждение со стороны, главное -- собственная уверенность в том, что поступок правильный.

Когда F закончила эту историю, то стала менее разговорчива, задумчива и даже грустна. Представления F о любви носят, безусловно, романтический оттенок именно потому, что ее «история любви» достаточно драматична и жертвенна. Социальный барьер, воздвигнутый ею в виде помолвки, не позволил развиться роману. Как и в любой «провансальской любви», [17] любви в классическом шекспировском смысле социальные узы, которыми связаны возлюбленные, превращают романтическую историю в красивую мечту или грезу, которой не суждено сбыться. Эти барьеры кажутся настолько непреодолимыми, что остается либо умереть, либо продолжать грезить.

Совершенно очевидна институциональная подоплека представления F о любви -- это широко тиражируемые средствами СМИ любовные истории, которые имеют прямым своим создателем куртуазную любовь. F считает эмоциональную раскрепощенность своей главной прерогативой наравне с мужчинами. Транслируя своими представлениями куртуазные традиции, F, тем не менее, считает само собой разумеющимся сексуальное равноправие и свободу. Она делает основной акцент на реальности любви, идеализируя брак в отличие от S и G. «Настоящий брак -- это идеальный союз любящих друг друга людей. Все остальное -- либо «нормальный» брак, либо «ненормальный».

Несомненно, если любовь это некая «идеальная реальность», которая возможна по-настоящему, но исключена при прочих социальных условиях, выстроенных на экономике, психологии или менеджменте, то «настоящий» брак -- это идеальный союз. Таким образом, F, хоть и по иным основаниям, подчиняет брачное поведение представлениям о любви так же, как это делает D. Но в отличие от него F высвободилась из гегемонии маскулинности и выстраивает свое сексуальное поведение в соответствии с теми ориентирами, которые кажутся ей наиболее удовлетворительными.

Приведенные здесь истории наиболее выпукло обнаруживают то, что в остальных интервью проявлялось как тенденция. Можно констатировать наличие в представлениях о любви и/или сексе определенную степень свободы от тех или иных формообразующих факторов, будь то репродуктивная функция, примат маскулинности над феминностью или семейно-родовая традиция. Раскрепощенность в демонстрации своей сексуальности и сексуальном взаимодействии -- характерная черта сексуального поведения вообще.

Такое поведение, взяв свое начало из тотальной трансформации интимной сферы середины 20-го века, все больше приобретает черты социализирующего поведения. Образцы, нормы, символы новых эротических отношений формируют возникновение чувственных оценок в сфере интимного общения и включают молодежь в любовно-эротическую сетку отношений с противоположным полом. Естественно, если у партнеров разные представления, скажем, о теле, то воспроизводство феномена любви кажется крайне затруднительным.

Например, общение партнеров, один из которых считает сексуальность тела преходящей, а другой воспринимает свою сексуальность как важное свойство, символически выражающее его исключительность вряд ли будет конструктивным в рамках интимного мир.

Нельзя не отметить тенденцию к прагматизации брака. В таком аспекте любовь и секс выполняют подчинительную, или лучше сказать обслуживающую, роль. Некоторыми респондентами брак прямо определялся как «союз, упорядочивающий сексуальные отношения». При всем этом строительство семьи и заключение брака отнесены респондентами к их собственной юрисдикции. То есть, если даже брачное поведение и поглощает интимную сферу, то только индивид со свойственным ему стремлением к автономии решает, с кем брак будет заключен и по каким основаниям.

Во многом углубив представления респондентов о сексе и любви мы, несомненно, приходим к пониманию, насколько колоссальным оказалось влияние социальных метаморфоз, произошедших в интимной сфере с 60-х годов 20-го века. Равноправие ролей партнеров в любви, сексуальная раскрепощенность и автономия, обязательность демонстрации своей привлекательности и ее активная ротация, свобода в выборе партнера -- все эти представления сейчас превратились в воспроизводимый социальный образец.

2.3 Средства массовой информации как институт формирования и воспроизводства образцов любви и представлений о сексуальной практике

Поставив своей целью выявление и описание стереотипизированных социальных образцов, формирующих и обслуживающих межличностные отношения и поведение молодежи в интимной сфере, мы приходим к пониманию необходимости дополнить анализ представлений о любви и сексе в отношениях и поведении институциональным аспектом, влияющим, с нашей точки зрения, на формирование таких представлений и воспроизводящим их образцы.

Границы работы не позволяют нам исследовать данный аспект во всем его многообразии форм -- для этого понадобилось бы отдельное исследование, и не одно. Социальные институты организационно структурируют совокупность норм и предписаний, через которые общество, группа, человек контролирует и регулирует свою деятельность. Отсюда наше решение -- «прощупать» самые популярные продукты института средств массовой информации на предмет транслируемой символики эротических отношений и любви, поведенческих типов и образов.

Важность СМИ как наиболее эффективного инструмента воздействия на массы осознают многие, и потому именно этот социальный институт выбран нами. Для решения поставленной задачи мы прибегли к методу качественного контент-анализа

Нами были просмотрены и проанализированы рейтинги самых популярных телесериалов на российском телевидении, отобраны три самых популярных молодежных продукта, представляющих наиболее яркие и выпуклые примеры моделей любви и эротизма и собирающих при этом у экранов телевизоров миллионы людей. Категориальный аппарат поиска и анализа составили: ценности и поведение главных протагонистов сериалов относительно любви и сексуальности и языковые знаки, определяющие повседневные практики в интимной сфере главных персонажей.

Российский телесериал «Реальные пацаны» собрал у экранов огромное количество людей и вызвал у молодого поколения недюжинный интерес. Обычный русский парень из Перми, главный герой по имени Колян влюбляется в девушку из элитной среды. Сам Колян из «простых рабочих людей». По сюжету, несмотря на социальный статус возлюбленной, Коля всячески пытается завоевать расположение Леры. Для этого ему постоянно приходится сочетать жизнь «на районе» и взаимодействие с элитой.

Авторы сериала прибегли к классическому сюжету романтической любви -- два человека, испытывающих друг к другу симпатии, сталкиваются с социальными барьерами, возведенными их статусами. Они же и определяют представление главного героя об ожидаемом в сложившихся условиях поведении: чтобы завоевать расположение Леры, ему приходится действовать по правилам, диктуемым социальной средой -- нужно иметь амбиции, постоянную оплачиваемую работу, расширять круг интересов и вообще быть нацеленным на финансовый успех. Такого поведения, по мнению главного героя, ожидают от него Лера и ее окружение. Это подтверждают и слова отца Леры, бизнесмена, сказанные главному герою: «Хорош титьки мять, стремиться надо, работать».

В дополнительных ветках сюжета, представленное как само собой разумеющееся, происходит бытовое закольцовывание любовно-эротических отношений других персонажей, а также главных. «У меня есть одна девушка, которую я люблю, и другая, с которой я сплю», -- признается другу Колян. В его представлении любовь и секс разведены между собой и представляют собой самостоятельные миры со своими устоявшимися оценками и нормами: «Вот я решил быть с Машкой и все, а вот это все «люблю -- не люблю», это удел слабых...» -- поясняет главный герой свое отношение к девушке, «с которой он спит». То есть для того, чтобы «быть с девушкой» совсем не обязательно ее любить -- однако сам главный герой в сложившейся ситуации не чувствовал себя комфортно, оно и понятно -- сюжет всего сериала, все шутки и весь юмор, так же, как и серьезность, строятся вокруг любви Коляна и Леры, любви преображающей и «исправляющей».

Тоха -- друг главного героя -- выступает зачастую в роли резонера. Он подводит итог обсуждениям, дает оценку тому или иному социальному феномену или социальной ситуации, явлениям отношений между людьми: «Если с одной телочкой гоняешь, то только одна телочка твоя, а когда ни с кем не гоняешь -- то все телочки твои», -- разъясняет Тоха преимущества быть свободным от романтических связей. В его представлении романтические отношения с девушкой накладывают определенные обязательства, не позволяющие «пацану» вступать в сексуальные связи с кем бы то ни было еще.

Между прочим, эта идея проходит красной нитью сквозь весь сериал и отношения практически всех персонажей. Все герои сериала по ходу развития сюжетной линии «встречались» и «расставались» друг с другом, имели сексуальную связь, но только в рамках официального статуса пары. Как минимум дважды в сериале случались ситуации, связанные с перспективой рождения детей, и обе достаточно контрастны по индивидуальным ощущениям героя, но достаточно тенденциозны с точки зрения транслируемой нормы.

В первом случае главный герой узнал, что девушка, «с которой он спит» забеременела от него и принимает решение, жертвуя личным возможным счастьем в любви с другой, забыть возлюбленную -- естественно беременность была ложной. Во втором случае главный герой узнает (на этот момент он находился в жесткой конфронтации с возлюбленной), что девушка, которую он любит, беременна. «Я очень сильно люблю Леру, но я ее обманул. Когда я узнал, что у нее будет ребенок, это полностью перевернуло всю мою жизнь. Раньше я не знал, для чего живу. Теперь знаю», -- признается главный герой. Переоценка ценностей, представления о любви и «чистом» сексе подчинены у Коляна рождению ребенка и брачной перспективе, связанной с ним. Женские представления любви и сексе выражены в репликах и поступках героинь сериала, и связаны в первую очередь с признанием статуса пары официальным -- своего рода это репетиция или, что будет вернее, игра в брак.

Этот же образец, в конце концов, превращает несколько реальных браков в сериале в абсурд. Женихи могут не явиться на церемонию, поругавшаяся с мужем жена, начинает демонстративно встречаться с другим, муж ей мстит -- заводит отношения с ее подругой, в которую он -- оказывается-- всегда был влюблен, невеста оказывается проституткой и так далее. Все это выглядит смешным и нелепым на фоне стандартно развивающихся отношений главных героев -- они женятся, и у них рождается ребенок.

Представления героев о любви и сексе, обслуживающие «Реальных пацанов», складываются таким образом, что становится ясным -- главной целью любящих друг друга людей должно стать строительство семьи и рождение детей. Мужской образ главного героя сконструирован в духе комичных чудаков, излишне романтично настроенных, придающих любви в отношениях ключевое значение для выстраивания дальнейшей жизни. Вот некоторые из его стереотипных по содержанию высказываний, характеризующих его как «влюбленного рыцаря, потерявшегося среди дорогих машин и рабочих кварталов»: «Измена -- это как удар между ног. Только вот сюда. [жест на сердце]»; «Лера мне капец как нравится»; «Я приготовил романтический ужин в чебуречной»; «С Машкой как-то все просто было: секс -- ругань -- мириво -- секс. А Леру я люблю».

Следующие два телесериала -- «Интерны» и «Маргоша» -- мы решили представить в свете сравнительного анализа. Это показалось нам наиболее практичным, исходя из позиционирования сериалов. «Маргоша» -- это история о том, как трудно быть женщиной в мире мужчин. Идея сериала такова -- условный мужчина обычно воспринимает женское поведение как само собой разумеющийся подчинительный акт ему -- главному -- и не подозревает, как трудно быть женщиной. Главный герой-героиня -- успешный редактор мужского журнала и ловелас -- обретает свое сознание в женском теле.

«Интерны» -- это комедийный сериал, сюжет каждой серии которого строится вокруг заведующего терапевтическим отделением больницы, являющегося саркастичным, колким и язвительным по отношению ко всему, что покажется ему «идиотским». В «Маргоше» главный «герой» пытается разбить сложившиеся в его среде мускулинные представления о том, что собой должна представлять женщина, а в «Интернах» эпизоды складываются таким образом, что становится очевидным -- стереотипные представления о любви и сексуальности носят нерушимый характер, сообразно с социо-культурными реалиями.

Сразу хочется отметить, что в «Маргоше» культивируется представление о любви как о всеобъемлющем феномене, центральном. Множественность сексуальных связей здесь не единожды высмеивается и даже «наказывается». Например, главный редактор мужского журнала, «сердцеед» с потребительским отношением к женщинам стал жертвой мести одной из обманутых им подруг и был помещен в женское тело. Каков смысл? Продемонстрировать женские представления о сексе, составляющим для девушек неразрывное единство с любовью и чувствами. Для Маргоши «без любви и борщ невкусный».

Сардонический тон и даже некое осуждение «чисто» сексуальных связей можно услышать из уст одной из героинь сериала: «Если тривиальная кровать постелью продолжает называться, то это значит, есть с кем спать, и абсолютно не с кем просыпаться». В «Интернах» романтические отношения, напротив, становятся либо объектом шуток, либо глубокой драмой в сознании героя, отвергающего демонстрацию своих чувств и высмеивающего их: «Да, -- признается главный герой «Интернов». -- Это была любовь. А она -- болезнь. Болезнь, как ты знаешь, нужно лечить, пока она не погубила пациента». В представлении врача любовь наделена «уничтожающим» смыслом, она поглощает человека целиком -- жертвенная любовь, вполне в духе рыцарской эпохи.

Главного героя «Маргоши» поместили в тело женщины и продемонстрировали типаж женской сексуальности, находящий непременный отклик типажа маскулинности: главному герою сплошь и рядом приходится отбиваться от сексуальных домогательство мужчин.

Естественно, смысл этого сюжета в том, чтобы показать женщину жертвой неуемной фаллической активности. Есть жгучая брюнетка, по всем меркам авторов сериала сексуальная (правильные черты лица, стройная фигура, высокая грудь, крепкие бедра), а, значит вызывающая сексуальный интерес со стороны мужчин, желающих «затащить ее в кровать» -- даже не удосуживаясь узнать, каковы ее представления на этот счет. Модели грубого мускулинного поведения противопоставляется здесь женская чувственность, которой недостаточно одного лишь сексуального наслаждения.

В «Интернах» Глеб Романенко, завсегдатай клубов и ночных тусовок, относится к женщинам тоже исключительно потребительски, причем он утверждает: «Ночные клубы и ночные тусовки -- это рай. Там девушки такие же легкие, как и ты сам -- без обязательств или нытья». Однако его образ не является негативным, поведение его осуждается исключительно главным героем и то, только за «уверенное ощущение вседозволенности» -- осуждение представляется не как достойная внимания моральная дискредитация, но подобно озлобленному брюзжанию представителя уходящей эпохи.

И в «Маргоше» и в «Интернах» романтико-сексуальные отношения героев отодвигают брак и семейные ценности на второй план. О них упоминается вскользь или не упоминается вовсе. В «Маргоше» и «Интернах» авторам кажется, что гораздо важнее передать полноту любовно-эротических представлений героев, не ссылаясь на матримониальную перспективу и не возводя семейные ценности в ранг ключевых, о которых нужно говорить серьезно или с юмором, но нужно говорить -- вообще.

Телевидение -- как канал средств массовой информации , безусловно, является одним из формообразующих элементов ценностных установок, мнений, взглядов и представлений. На примере этих трех самых популярных сериалов можно проследить транслируемые СМИ образцы и модели взаимодействий на романтико-эротическом фронте. Не оставляет сомнений целевая направленность телевизионного продукта: о браке и семье речь ведется лишь походя или брак становится объектом шуток, которые могут доводиться до абсурда.

Таргет-группой этих сериалов, конечно, является молодежь, интерпретируемая авторами этих телевизионных проектов как социальная группа людей, активно демонстрирующая свою сексуальность и раскрепощенность, только еще цементирующая ориентиры и социальные лекала, призванные обеспечить взаимоотношения на любовно-эротическом уровне.

Как и раньше, начиная со второй половины 18-го столетия -- тогда в беллетристике, женских романах, песнях -- проявляется особый уклон СМИ в трансляцию и воспроизводство образа романтической идеалистической любви, замешанной на всепоглощающем чувстве. По сути, это можно объяснить манипуляцией СМИ на «архаичных», с точки зрения трансформирующейся интимной сферы, представлениях о любви, адаптированных под современные реалии и современные повседневные практики.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Немалый путь пришлось проделать мирам секса, эротики и любви, прежде чем они обрели те социальные смыслы, которые стали тиражируемыми в представлениях современных нам людей. Пройдя сквозь время -- от древности до наших дней -- эти феномены не перестают считаться одними из актуальнейших для изучения. От божественного представления, мимо жертвенности и драматичности, сквозь глубоко подсознательные аффекты эти явления достигли небывалого размаха и обрели революционную в сравнении с предыдущими эпохами степень свободы и многовариантности.

В дипломной работе были проработаны социально-исторические, культурные, философские и социологические разрезы любви и сексуальности. На основе проделанного теоретического пути было выстроено практическое исследование сообразно с поставленной целью, разрешаемыми задачами и выдвигаемыми гипотезами.

Во-первых, в результате проведенного исследования был выделен и установлен факт гендерных различий в представлении молодежи о любви и сексе и их взаимосвязи. Юноши и девушки вкладывают разные смыслы в эти феномены, по-разному интерпретируют их значение и нацелены на несхожие во многом ожидания. Социальные образцы, модели любви и сексуальности включают в представлении мужчин и женщин различающиеся ориентиры и ценностные установки. При этом между феноменами любви и секса существует в представлении молодежи нерасторжимая связь -- не важно какого уровня, подчинительного, доминантного или равнозависимого. Также, установки молодежи, особенно женской половины, определяют брачную перспективу и наполняют ее социальным смыслом любви и сексуальности.

Во-вторых, выяснилось, что наследники (современная молодежь) революционных трансформаций в интимной сфере уже социализировали все завоевания второй половины 20-го века. Пластичная сексуальность, «чистые отношения», «любовь-слияние» стали стереотипизированным поведением и постепенно вовлекают в свое пространство все больше людей, превращаясь в норму и социальный образец. На формирование представлений современной молодежи о любви и сексе, а также на реализацию в социальном поле этих представлений влияет и их обуславливает высокая степень свободы выбора и моральная раскрепощенность. Девушка вправе сама решать, какое значение любви будет определяющим при ее выборе партнера; молодой человек волен любить без оглядки на семейные ценности и свободен в выборе своих сексуальных партнерш, которые, кстати говоря, вольны ему отказать, если он не соответствует удовлетворяющей их модели мужской сексуальности. Каждый свободен в своем выборе -- верить в любовь или нет и воспользоваться своим правом на оргазм или подчинить его другим ценностям.

В-третьих, стало ясно, что молодежь не относится к браку как к необходимому и лишь экономически или социально обусловленному условию их будущей жизни. Прагматизация брака открыла для молодежи широкое поле деятельности по фильтрации и отбора только тех партнеров, которые соответствуют ее требованиям. Любовь -- сумасшедшая и «искренняя» -- как единственное условие вступления в брак осталась в застенках архетипичного романтического восприятия. Девушки и юноши намного взыскательнее и скрупулезнее подходят к вопросу выбора брачного партнера. Он должен обладать куда большим эмоциональном диапазоном, чем его литературные и кинематографические предшественники. Секс перестает быть брачным предписанием, и формирует собственный мир и область желаемого как для юношей, так и для девушек.

В-четвертых, был определен феномен формирующей представления художественной реальности. Средства массовой информации действительно осуществляют отбор и фильтрацию моделей и схем любви и сексуальности для целевой молодежной аудитории и формируют у нее определенные представления об этих феноменах. Процесс здесь равнонаправленный, вследствие тех коммерческих целей, которые ставит перед собой любое телевидение. Это означает, что СМИ транслируемыми образами пытается охватить как можно большую аудиторию, и поэтому старается направлять такие романтико-сексуальные сигналы, которые смогли бы воздействовать на самые разные молодежные представления о любви и сексе. Отсюда порой обыгрывание совершенно гибридных эротических и брачных моделей, одновременно включающих в себя и высмеивание семейных ценностей, например, и стремление протагониста, заключить брак со своей любимой -- выбор, какому сочувствовать делает зритель. Другое дело, что авторы и только авторы наделяют главных и самых колоритных героев теми или иными представлениями и ценностями, определяют его поведение и отношения в сфере интимного.

В любом случае никогда не стоит забывать, что поведенческие, институциональные аспекты и аспекты отношений в эротическом поле, сколь сильно они не определялись бы общепринятыми представлениями о любви и сексе, корректируются сообразно с глубокоиндивидуальными ощущениями, обусловленными специфическим для каждого и неповторимым опытом.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Закон РФ «Об образовании» от 10.07.1992 N 3266-1В.

Добреньков В., Кравченко А. Социология: Учебник. - М.: ИНФРА-М, 2001.

Дугин А. Мы умрем в мире, где любви не будет // Гайдпарк: социальная сеть. 2011 - URL: http://gidepark.ru/user/556697085/content/847276

Чернова Ж., Шпаковская Л. Молодые взрослые: супружество, партнерство и родительство. Дискурсивные предписания и практики в современной России // Laboratorium. Журнал социальных исследований. 2010. №3. с. 23.